мы проходим! А когда живешь долго, и не только долго, но и _б_ы_с_т_р_о_,
эти несчастья только умножаются.
- Старый брюзга, - рассмеялась Эсси, поцеловав меня в рот, -
подбодрись, просыпайся, развлекайся, какого дьявола, потому что завтра мы
умрем, верно? А может, и нет.
Она очень энергичная женщина, моя Эсси. И плотская, которая послужила
моделью, и портативная, которая сейчас делит со мной жизнь, и не будем
углубляться в споры по поводу того, что означает "энергичная".
Поэтому я постарался улыбнуться, и, к моему изумлению, это мне
удалось. А потом огляделся.
Что бы ни говорила Эсси Альберту о роскошных окружениях, которые он
нам предоставлял, она не собиралась отказываться от собственного стиля. Ее
представление о вечеринке сильно изменилось с тех пор, как мы были
записаны машиной. В старину мы могли делать все, что хотим, потому что
были богаты. Теперь еще лучше. Нет _н_и_ч_е_г_о_ такого, что доставляет
нам удовольствие и что было бы для нас недоступно. И нам не нужно садиться
в самолет или космический корабль, чтобы куда-нибудь добраться. Когда мы
приглашаем в гости, нам не нужно ждать. То, что нам нужно, возникает
сразу, и нам даже не нужно беспокоиться о похмелье, о том, как бы не
обидеть других и не потолстеть.
Итак, для начала Эсси создала помещение для пирушки.
Ничего экстравагантного. Если бы мы такое захотели еще людьми во
плоти, легко могли бы получить. Вероятно, стоило бы не больше миллиона
долларов. Ни у Эсси, ни у меня никогда не было лыжного домика, но
несколько раз мы в таких бывали. И нам нравилось сочетание огромного, до
потолка, очага в одном конце, медвежьих и лосиных трофеев на стене,
десятка окон, в которые видны горы в резком солнечном свете, удобных
стульев, диванов и столов со свежими цветами и... И, как я вдруг осознал,
множества других предметов, которые мы никогда не видели в лыжных домиках.
На столе у окна винный фонтан, в нем пузырилось шампанское. (Единственным
признаком того, что это не "реальное" шампанское, было то, что у него
никогда не кончались пузырьки). Рядом с фонтаном шампанского длинный
буфетный стол с официантами в белых жакетах, готовыми заполнить вам
тарелку. Я видел вырезку индейки и ветчину, апельсины, заполненные внутри
киви и вишнями. Посмотрел на все это, потом на Эсси.
- Копченые устрицы? - предложил я.
- Боже, Робин, - с отвращением сказала она, - конечно, копченые
устрицы! Не говоря уже о икре для меня и Альберта, ребрышек для старого
Хулио и чего-нибудь для его девушки, а еще большое ведро мягкого месива,
которое ты так любишь. Я имею в виду салат с тунцом. - Она хлопнула в
ладоши. Дирижер небольшого оркестра на помосте в дальнем, конце помещения
кивнул, и оркестр заиграл мягкую ностальгическую музыку, из-за которой
сходили с ума наши деды. - Сначала поедим или потанцуем? - спросила Эсси.
Я сделал усилие. Подыграл ей.
- А ты как думаешь? - спросил я своим самым сексуальным, самым
глубоким кинозвездным голосом, глядя ей прямо в глаза, рукой твердо сжимая
ее обнаженное плечо, потому, что, разумеется, на ней было вечернее платье
с глубоким вырезом.
- Я думаю, мы сначала поедим, дорогой Робин, - вздохнула она, - но не
забудь: мы будем танцевать, и много.
И, знаете, оказалось, для этого требуется не так уж много усилий.
Действительно, салата с тунцом было столько, сколько я никогда не надеялся
съесть, и официант накладывал его на куски ржаного хлеба и плоско
приминал, чтобы получился сэндвич: именно так, как я люблю. Шампанское
прекрасно охлаждено, и пузырьки (хоть и несуществующие) приятно щекотали
мой (несуществующий) нос. Пока мы ели, Альберт доблестно убрал оркестр с
площадки, достал скрипку и развлекал нас Бахом без аккомпанемента,
маленьким соло Крейслера, а позже, когда к нему присоединились
оркестранты, парочкой струнных квартетов Бетховена.
Понимаете, ни один из музыкантов, составлявших этот небольшой
камерный оркестр, не был "реален" - даже в таком смысле, в каком реальны
мы. Это всего лишь весьма ограниченные программы, взятые Альбертом из его
бесконечного запаса окружений, но то, что умели, делали они очень хорошо.
Отличная пища и шампанское тоже не были реальны. Но вкус их от этого не
страдал. Лук в тунцовом салате время от времени доставлял мне
удовольствие, напоминая о себе, и нереальный алкоголь в имитированном
шампанском активировал мои двигательные и сенсорные центры точно так же,
как сделал бы реальный алкоголь в реальном теле. То есть я хочу вам
сказать, что еда, питье, танцы делали свое дело, и я становился все более
возбужденным сексуально. А когда мы с Эсси сонно кружились в танце
(нереальное "солнце" село, и нереальные "звезды" ярко горели над
нереальными "горами"), ее голова лежала у меня на плече, а я пальцами
гладил ее обнаженную спину, я почувствовал, что она в таком же состоянии.
И я увел ее с танцев в общем направлении, где, я был уверен, нас ждет
спальня. Альберт с доброй прощальной улыбкой посмотрел нам вслед. Они с
генералом Кассатой болтали у очага, и я слышал, как Альберт сказал:
- Это просто мое небольшое импровизированное музыкальное шоу,
генерал. Понимаете, я всего лишь старался приободрить Робина. Надеюсь, я
вас не обидел.
Генерал Кассата удивленно посмотрел на него. Он почесал шоколадного
цвета щеку, рядом с коротко подстриженными пушистыми бакенбардами, и
ответил:
- Не понимаю, о чем вы говорите, Альберт. Почему я должен обидеться?
У меня нет реального тела, мне не нужно есть реальную пищу и не нужен
реальный стул, чтобы сесть. У меня нет и тех приспособлений, которые
обычно нужны, чтобы заниматься любовью, и тем не менее мы делали то, что
делали, со страстью и удовольствием. Имитация? Конечно. Но чувствовал я
себя хорошо, как никогда, и когда все кончилось, мое сымитированное сердце
билось чуть быстрее обычного, а мое дыхание выходило имитированными
рывками, и я обнимал свою любовь и прижимал ее к себе, чтобы впитать
имитированный запах, и ощущение, и тепло.
- Я так рада, - сказала сонно моя дорогая, - что сделала наши
программы взаимодействующими.
Она пощекотала мне ухо своим дыханием. Я повернул голову, чтобы
пощекотать ее.
- Моя дорогая Эсси, - сказал я, - одна из твоих программ чертовски
хороша.
- Я бы не могла этого сделать без тебя, - ответила она и сонно
зевнула в сатиновую подушку. (Знаете, мы иногда спим. Нам это не нужно.
Нам не нужно также есть или заниматься любовью, но это доставляет столько
удовольствия, что мы это делаем, а я больше всего, всегда ценил последние
минуты, когда голова ваша на подушке и вы вот-вот уплывете в теплый
безопасный сон, где ничто во вселенной вас не тревожит).
Мне хотелось спать, потому что это часть подпрограммы. Но я знал,
что, если нужно, я могу стряхнуть сонливость, потому что это тоже часть
подпрограммы.
Я так и сделал. На время. Я подумал, что все-таки кое-что еще
осталось у меня на уме.
- Я узнаю кровать, милая.
Она хихикнула.
- Хорошая кровать, - прокомментировала она. Она не стала отрицать,
что это точная, а может, даже усовершенствованная копия анизокинетической
кровати, которая годы и годы назад была у нас в Роттердаме.
Но я хотел поговорить не об этом и потому начал снова.
- Милая? Как ты думаешь, там было только двое Врагов со мной? Я имею
в виду - на Таити?
Эсси какое-то время лежала молча. Потом осторожно высвободилась из
моих объятий, приподнялась на локте и посмотрела на меня.
Молча какое-то время разглядывала меня, потом сказала:
- Мы ведь не можем этого сказать. Альберт говорит, что, может быть,
это коллективный разум; так что на Таити, возможно, был лишь небольшой
кусочек вещества Врага и число в таком случае бессмысленно.
- У-гум.
Эсси вздохнула и повернулась. Сквозь закрытую дверь я слышал музыку в
соседнем помещении. Теперь там играли старомодный рок, вероятно, ради
генерала Кассаты. Эсси села, обнаженная, как в первый день, когда мы
занимались любовью, и щелкнула пальцами. Загорелся неяркий янтарный свет,
он исходил из скрытой в потолке арматуры. Эсси ничего не оставляет без
внимания в оснащении нашего маленького убежища.
- Ты по-прежнему встревожен, дорогой Робин, - нейтральным тоном
сказала она.
Я обдумал ее слова.
- Наверно, - сказал я в качестве первого приближения к тому, что было
бы гораздо более энергичным выражением, если бы я захотел.
- Хочешь поговорить?
- Хочу, - ответил я. Неожиданно вся моя сонливость пропала. - Я хочу
быть счастлив. Почему это так трудно?
Эсси наклонилась и коснулась моего лба губами.
- Понятно, - сказала она. И замолчала.
- Ну, я хотел сказать, - продолжал я спустя несколько мгновений, -
что не знаю, что нас ожидает.
- Но мы ведь никогда этого не знали, верно?
- Может, именно поэтому, - продолжал я гораздо громче, чем собирался,
- я никогда не бываю _с_ч_а_с_т_л_и_в_.
В ответ я получил молчание. Когда говоришь в мегабитном режиме, даже
двадцатая доля миллисекунды - значительная пауза, а эта была значительно
дольше. Патом Эсси встала, подобрала с пола у кровати платье и оделась.
- Дорогой Робин, - сказала она, садясь на кровать и глядя на меня. -
Я думаю, долгий полет плохо на тебе отразился. У тебя слишком много
времени быть глупым.
- Но у нас ведь нет выбора. Вот в том-то и дело: у меня никогда не
бывает выбора!
- Ага, - сказала она, кивнув. - Мы подошли к самому сердцу вопроса.
Откройся. Скажи мне, в чем дало.
Я не ответил. Вернее, ответил электронным эквивалентом раздраженного
фырканья. Конечно, она этого не заслужила. Она постаралась быть любящей и
доброй, и я не должен становиться вредным.
Но именно так я себя чувствовал.
- Говори, черт возьми! - рявкнула она.
Я рявкнул в ответ:
- Дьявольщина! Ты задаешь глупые вопросы! То есть я хочу сказать, что
ты сама истинная любовь и я тобой восхищаюсь, но... но... но, Боже, Эсси,
как ты можешь задавать такие вопросы? В чем дело? Ты хочешь сказать, что
хоть в опасности вся вселенная, хоть я недавно умер - снова! - и очень
вероятно скоро умру навсегда, потому что мне придется выступить против
того, о чем я и думать не хочу, хотя у меня было две жены, хотя я реально
не существую и все прочее... я не должен думать? Как вам нравится пьеса,
миссис Линкольн? [намек на театральный спектакль, во время которого в
присутствии жены застрелили президента Линкольна]
- О Робин, - в отчаянии сказала она, - ты даже выразиться не можешь
правильно!
Она застала меня врасплох.
- Что?
- Пункт первый, - заговорила она резко и деловито. - У тебя не было
двух жен, конечно, если суд не решит, что мой оригинал и я, которая только
что с таким удовольствием занималась с тобой любовью, это разные жены.
- Я хотел...
- Я отлично знаю, что ты хотел, Робин, - твердо сказала она. - Хотел
сказать, что любишь меня и любишь Джель-Клару Мойнлин, которая время от
времени снова показывается, чтобы напомнить тебе о себе. Мы с тобой
обсуждали это раньше. Это не проблема. У тебя только одна жена, которая
имеет значение, Робинетт Броадхед, а именно я, портативная Эсси, С. Я.
Лаврова-Броадхед, которая ни в малейшей степени не ревнует тебя к этой
женщине Мойнлин.
- Это не реаль... - начал я, но она махнула, чтобы я замолчал.
- Во-вторых, - твердо продолжала она, - беря в обратном порядке...
