метафизика - это моя область.
- Метафизика!
- Но именно об этом вы говорили, Робин, - удивленно сказал он. -
Разве вы не знаете? Природа реальности. Смысл жизни. Это, конечно, не моя
главная специальность, но по крайней мере и в этих областях я пользуюсь
известностью и думаю, что смогу вам помочь, если вы не возражаете.
- А если возражаю?
- Вы можете отослать меня, когда захотите, - спокойно сказал он. -
Давайте хотя бы попытаемся.
Я встал с постели - она превратилась в изношенный кожаный диван, с
набивкой, выбивающейся из одной подушки, - и прошелся по кабинету, пожав
плечами, что должно было означать "Ну, ладно, какого дьявола?"
- Видите ли, - сказал он, - вы можете быть настолько реальны,
насколько хотите, Робин.
Я сбросил со стула пачку журналов и сел лицом к Альберту.
- Ты хочешь сказать, что я могу быть такой хорошей имитацией, какой
захочу?
- Мы, кажется, подошли к тесту Тьюринга. Если вы такая хорошая
имитация, что можете обмануть даже себя, разве это не разновидность
реальности? Например, если вы действительно хотите иметь вещи типа запора
или простуды, это легко устроить. Доктор С. Я. Лаврова и я можем ввести в
вашу программу легкие заболевания и распределить их способом Монте-Карло,
так что они будут возникать случайно. Сегодня, может быть, геморрой,
завтра - прыщ на носу. Не думаю, чтобы вы на самом деле этого хотели.
- Но это все равно будет иллюзия!
Альберт подумал, потом согласился:
- В определенном смысле - да. Вероятно, вы правы. Но вспомните тест
Тьюринга. Простите мою нескромность, но когда вы с доктором Лавровой
остаетесь Вдвоем, разве вы не занимаетесь любовью?
- Ты отлично знаешь, что занимаемся! Только что занимались!
- Это доставляет вам меньше удовольствия, потому что, как вы
говорите, является иллюзией?
- Удовольствие предельное. Может, это-то и плохо. Потому что, черт
возьми, Эсси не может забеременеть.
- Ага, - сказал он точно так же, как Эсси. - О! Неужели вы этого
хотите?
Я подумал немного для уверенности.
- Точно не знаю, но иногда мне кажется, что хочу.
- Но ведь на самом деле это не невозможно, Робин. И даже не очень
трудно запрограммировать. Доктор Лаврова, если захочет, может написать
программу, в которой будет испытывать все физические аспекты беременности,
включая роды. И будет настоящий ребенок - настоящий в том смысле, в каком
и вы сами настоящий, Робин, - торопливо добавил он. - Точно так же это
может быть ваш и ее ребенок. Включая монте-карлово распределение
унаследованных черт, с личностью, которая будет развиваться по мере роста.
Это будет, подобно всем людям, продукт природы плюс воспитание, с
некоторой ролью случайности.
- А когда он дорастет до нашего возраста, мы будем в прежнем
возрасте!
- Ага, - кивнул Альберт удовлетворенно. - Мы теперь переходим к
старости. Вы этого хотите? Должен вам сказать, Робин, - продолжал он
серьезно, - что вы будете стареть. Не потому что вас так
запрограммировали, но потому что должны. Будут ошибки при передаче. Они
начнут накапливаться, вы изменитесь, возможно, начнете распадаться. О,
разумеется, ваша программа создана с, огромной избыточностью, так что
ошибки будут накапливаться не быстро, тут никакие числа не помогут. Но в
бесконечное время - о, да, Робин. Робинетт Броадхед через десять в
двадцатой степени миллисекунд будет не совсем таким, как Броадхед наших
дней.
- Замечательно! - воскликнул я. - Я не могу умереть, но могу стать
старым, слабым и глупым!
- Вы хотите умереть?
- Я... не... знаю!
- Понятно, - задумчиво сказал Альберт, но на этот раз не голосом
Альберта Эйнштейна. Голос глубже и ниже, и еще не успев посмотреть, я
понял, чей это голос.
- О, Боже, - прошептал я.
- Совершенно верно, - улыбнулся Бог.
Если вам никогда не случалось появляться перед троном судного дня, вы
не знаете, каково это.
Я не знал. У меня были только смутные представления о великолепии, но
великолепие вокруг оказалось гораздо грандиознее того, что мне снилось. Я
ожидал... не знаю, чего. Чего-то внушающего благоговение? Прекрасного?
Даже пугающего?
Да, это пугало, но одновременно было и всем остальным. Огромный
золотой трон. Я не имею в виду липкое обычное повседневное золото. Это
золото светящееся, теплое, почти прозрачное; не металл, а сама сущность
золота, ставшая реальной. Невероятный трон возвышался надо мной,
окруженный занавесями из жемчужного мрамора. Словно Фидий и Пракситель
вместе изваяли эти занавеси. Стул, на котором я сидел, был из теплой
резной слоновой кости, на мне белая тюремная рубашка, и я смотрю прямо во
всевидящие глаза Всемогущего.
Как я сказал, было не страшно. Я встал и потянулся.
- Отличная иллюзия, - похвалил я. - Скажи мне, Господь, который Ты из
Них? Иегова? Аллах? Тор? Чей Ты Бог?
- Твой, Робин, - раскатился величественный голос.
Я улыбнулся Ему.
- Но у меня нет Бога. Я всегда был атеистом. Идея личного Бога
кажется детской, как указал мой друг - и, несомненно. Твой друг тоже -
Альберт Эйнштейн.
- Неважно, Робин. Я Бог даже для атеиста. Видишь ли, я судья. У меня
есть все божественные атрибуты. Я Создатель и Спаситель. Я не просто
добро. Я образец, по которому отмеряется добро.
- Ты судишь меня?
- Разве не для этого существуют боги?
Без какой-либо причины я начал ощущать напряжение.
- Но... что я должен сделать? Исповедаться в грехах, рассмотреть всю
свою жизнь?
- Нет, Робин, - рассудительно сказал Бог. - В сущности последние сто
лет ты только и делаешь, что исповедуешься и признаешься в грехах. Не
нужно проходить через это снова.
- А если я не хочу, чтобы меня судили?
- Видишь ли, это тоже неважно. Я все равно это делаю. Это мой суд.
Он наклонился вперед, глядя на меня своими печальными, добрыми,
величественными, любящими глазами. Я не мог ничего поделать, начал ерзать.
- Я нахожу, что ты, Робинетт Броадхед, - сказал Он, - упрям,
подвержен чувству вины, легко отвлекаешься, ты тщеславен, несовершенен,
часто глуп, и я очень доволен тобой. Я не хотел бы, чтобы ты был другим.
Ты можешь позорно провалиться в стычке Врагом, как не раз проваливался в
прошлом. Но Я знаю, что ты сделаешь все, на что способен.
- И... и что же? - спросил я, запинаясь.
- Как что? Если ты сделаешь все, на что способен, могу ли Я просить
большего? Иди, Робин, и с тобой Мое благословение, - он величественно
поднял руки. Потом выражение его изменилось, и он всмотрелся в меня. Бог
не может выглядеть "раздраженным", но этот Бог по крайней мере был
недоволен. - В чем дело? - спросил он.
Я упрямо сказал:
- Я не удовлетворен.
- Конечно, ты не удовлетворен, - загремел Бог. - Я сделал тебя таким,
потому что если бы ты не испытывал неудовлетворенности, ты не старался бы
стать лучше.
- Лучше, чем что? - спросил я, дрожа вопреки своему желанию.
- Лучше Меня, - воскликнул Бог.
18. КОНЕЦ ПУТИ
Даже самая длинная река приходит к морю, и наконец - о, как долго
пришлось этого ждать! - Альберт появился на палубе прогулочного
имитированного ледокола, где мы с Эсси играли в шафлборд [игра, в которой
плоские деревянные диски загоняют на твердой поверхности в гнезда],
промахиваясь даже в элементарных положениях, потому что неожиданные
водопады с айсбергов и ледяные поля в воде были великолепны, - Альберт
появился, извлек, изо рта трубку и сказал:
- Одна минута до прибытия. Я решил, что вам интересно будет это
знать.
Конечно, интересно.
- Идем немедленно! - воскликнула Эсси и исчезла. Я немного
задержался, разглядывая Альберта. На нем был синий блейзер с медными
пуговицами и шапочка яхтсмена, и он улыбался мне.
- У меня по-прежнему немало вопросов, знаешь ли, - сказал я ему.
- К несчастью, у меня нет такого количества ответов, Робин, - ответил
он добродушно. - Но это хорошо.
- Что хорошо?
- Иметь много вопросов. Пока у вас есть вопросы, есть и надежда
получить на них ответ. - Он одобрительно кивнул. Помолчал немного, ожидая,
не займусь ли я снова метафизикой, потом добавил: - Присоединимся к миссис
Броадхед, генералу, его леди и остальным?
- У нас еще много времени!
- Несомненно, Робин. Времени много. - Он улыбнулся. Я, разрешая,
пожал плечами, и фиорд Аляски исчез. Мы снова находились в контрольной
рубке "Истинной любви". Исчезла шапочка Альберта вместе с безупречным
синим блейзером. Приглаженные волосы снова растрепались, он опять был в
свитере и мешковатых брюках, и мы были одни.
- А где остальные? - спросил я и тут же сам ответил: - Не могли
подождать? Сканируют с помощью инструментов корабля? Но пока нечего еще
видеть.
Он добродушно пожал плечами, глядя на меня и пыхтя трубкой.
Альберт знает, что мне не нравится смотреть непосредственно через
корабельные сенсоры. Добрый старый экран в контрольной рубке обычно бывает
для меня достаточен. Когда подсоединяешься к приборам "Истинной любви" и
смотришь одновременно во всех направлениях - это лишает ориентации,
особенно для тех, кто держится за плотские привычки, как я. Поэтому я не
часто так поступаю. Альберт говорит, что это один из многих моих
"плотских" пунктиков. Это верно. Я вырос как плотский человек, а человек
во плоти может одновременно смотреть только в одном направлении, конечно,
если он не косоглазый. Альберт говорит, что мне следует преодолеть это, но
я не хочу.
На этот раз я преодолел, но не сразу. Минута - все-таки очень большая
протяженность гигабитного времени... и к тому же я еще кое-что хотел
спросить у него.
Однажды Альберт рассказал мне историю.
История об одном его старом плотском приятеле, математике по имени
Бертран Рассел, который всю жизнь, как и сам Альберт, был атеистом.
Конечно, на самом деле мой Альберт на самом деле не тот Альберт, так
что они не были приятелями, но Альберт (мой Альберт) часто говорит так,
будто они были. Однажды некий религиозный человек встретился с Расселом на
приеме и сказал:
- Профессор Рассел, разве вы не понимаете, какому серьезному риску
подвергаете мщу бессмертную душу? Допустим, ваше предположение неверно.
Что вы будете делать, если после смерти обнаружите, что Бог существует и
судит вас? И когда вы предстанете пред троном суда. Он посмотрит на вас и
скажет: "Бертран Рассел, почему ты не верил в Меня?" Что вы тогда скажете?
Согласно Альберту, Рассел и глазом не моргнул. Он просто ответил:
- Я скажу: "Господи, Тебе следовало дать мне более убедительные
доказательства".
Поэтому когда я спросил у Альберта:
- Ты считаешь, что дал мне достаточно убедительные доказательства? -
он просто кивнул, понимая мой намек, наклонился, чтобы почесать лодыжку, и
сказал:
- Я так и думал, что мы к этому вернемся, Робин. Нет. Я совсем не
давал вам доказательства. Единственное доказательство - это сама
вселенная.
- Значит ты не Бог? - выпалил я, наконец решившись.
Он серьезно ответил:
- Я все время думал, когда вы спросите об этом.
- А я думаю, когда ты мне ответишь.
- Прямо сейчас, Робин, - терпеливо сказал он. - Если вы спрашиваете,
пришла ли та сцена, в которой вы участвовали, из тех же баз данных,
которыми я обычно пользуюсь, то да. Но если вы задаете более общий вопрос,
ответить труднее. Что есть Бог? Еще точнее, каков ваш Бог, Робин?
- Нет, нет, - огрызнулся я. - Вопросы здесь задаю я.
