засвидетельствовал вам перед отплытием мое почтение.
Дядя: Да, да, да, я отлично помню. Как, однако же, странно. Оба вы
пробыли в отсутствии ровнехонько год! Удивительное совпадение! То, что
доктор О'Болтус назвал бы редкостным стечением обстоятельств. Доктор
О'Бол...
Кейт (прерывая): И в самом деле, папочка, как странно. Правда, капитан
Пратт и капитан Смизертон плыли разными рейсами, а это, вы сами знаете,
совсем другое дело.
Дядя: Ничего я такого не знаю, проказница. Да и что тут знать?
По-моему, тем удивительнее. Доктор О'Болтус...
Кейт: Но, папочка, ведь капитан Пратт плыл вокруг мыса Горн, а капитан
Смизертон обогнул мыс Доброй Надежды. Дядя. Вот именно! Один двигался на
запад, а другой на восток. Понятно, стрекотунья? И оба совершили
кругосветное путешествие. Между прочим, доктор О'Болтус...
Я (поспешно): Капитан Пратт, приходите к нам завтра вечером - и вы,
Смизертон, - расскажете о своих приключениях, сыграем партию в вист...
Пратт: В вист? Что вы, молодой человек! Вы забыли: завтра воскресенье.
Как-нибудь в другой раз...
Кейт: Ах, ну как можно? Роберт еще не совсем потерял рассудок.
Воскресенье сегодня.
Дядя: Разумеется.
Пратт: Прошу у вас обоих прощения, по невозможно, чтобы я так ошибался.
Я точно знаю, что завтра воскресенье, так как я...
Смизертон (с изумлением): Позвольте, что вы такое говорите? Разве не
вчера было воскресенье?
Все: Вчера? Да вы в своем ли уме!
Дядя: Говорю вам, воскресенье сегодня! Мне ли не знать?
Пратт: Да нет же! Завтра воскресенье.
Смизертон: Вы просто помешались, все четверо. Я так же твердо знаю, что
воскресенье было вчера, как и то, что сейчас я сижу на этом стуле.
Кейт (вскакивая в возбуждении): Ах, я понимаю! Я все понимаю! Папочка,
это вам перст судьбы - сами знаете в чем. Погодите, я сейчас все объясню. В
действительности это очень просто. Капитан Смизертон говорит, что
воскресенье было вчера. И он прав. Кузен Бобби и мы с папочкой утверждаем,
что сегодня воскресенье. И это тоже верно, мы правы. А капитан Пратт убежден
в том, что воскресенье будет завтра. Верно и это, он тоже прав. Мы все
правы, и, стало быть, на одну неделю пришлось три воскресенья!
Смизертон (помолчав): А знаете, Пратт, Кейт ведь правду говорит. Какие
же мы с вами глупцы. Мистер Скупердэй, все дело вот в чем. Земля, как вы
знаете, имеет в окружности двадцать четыре тысячи миль. И этот шар земной
вертится, поворачивается вокруг своей оси, совершая полный оборот
протяженностью в двадцать четыре тысячи миль с запада па восток ровно за
двадцать четыре часа. Вам понятно, мистер Скупердэй?
Дядя: Да, да, конечно. Доктор О'Бол...
Смизертон (заглушая его): То есть, сэр, скорость его вращения - тысяча
миль в чае. Теперь предположим, что я переместился отсюда на тысячу миль к
востоку. Понятно, что для меня восход солнца произойдет ровно на чае раньше,
чем здесь, в Лондоне. Я обгоню ваше время на один час. Продвинувшись в том
же направлении еще на тысячу миль, я опережу ваш восход уже на два часа; еще
тысяча миль - на три часа, и так далее, покуда я не возвращусь в эту же
точку, проделав путь в двадцать четыре тысячи миль к востоку и тем самым
опередив лондонский восход солнца ровно на двадцать четыре часа. Иначе
говоря, я на целые сутки обгоню ваше время. Вы понимаете?
Дядя: Но О'Болтус...
Смизертон (очень громким голосом): Капитан же Пратт, напротив, отплыв
на тысячу миль к западу, оказался на час позади, а проделав весь путь в
двадцать четыре тысячи миль к западу, на сутки отстал от лондонского
времени. Вот почему для меня воскресенье было вчера, для вас оно сегодня, а
для Пратта наступит завтра. И главное, мистер Скупердэй, мы все трое
совершенно правы, ибо нет никаких философских резонов, почему бы мнению
одного из нас следовало отдать предпочтение.
Дядя: Ах ты, черт, действительно... Ну, Кейт, ну, Бобби, это в самом
деле, как видно, перст судьбы. Я - человек слова, это каждому известно. И
потому ты можешь назвать ее своею (со всем, что за ней дается), когда
пожелаешь. Обошли меня, клянусь душою! Три воскресенья подряд, а? Интересно,
что скажет О'Болтус на это?
Эдгар Аллан По.
Поместье Арнгейм
Перевод В. Рогова.
OCR: Alexander D. Jurinsson.
Прекрасной даме был подобен сад,
Блаженно распростертой в полусне,
Смежив под солнцем утомленный взгляд.
Поля небесные синели мне,
В цветении лучей сомкнувшись в вышине.
Роса, блестя у лилий на главе
И на лазурных листьях и в траве,
Была что звездный рой в вечерней синеве.
Джайлс Флетчер
От колыбели до могилы в паруса моего друга Эллисона дул попутный ветер
процветания. И я употребляю слово "процветание" не в сугубо земном смысле.
Для меня оно тождественно понятию "счастье". Человек, о котором я говорю,
казался рожденным для предвозвещения доктрин Тюрго, Прайса, Пристли и
Кон-дорсе - для частного воплощения всего, что считалось химерою
перфекционистов. По моему мнению, недолгая жизнь Эллисона опровергала догму
о существовании в самой природе человека некоего скрытого начала,
враждебного блаженству. Внимательное изучение его жизни дало мае понять, что
нарушение немногих простых законов гуманности обусловило несчастье
человечества, что мы обладаем еще неразвитыми началами, способными принести
нам довольство, и что даже теперь, при нынешнем невежестве и безумии всех
мыслей относительно великого вопроса о социальных условиях, не лишено
вероятности, что отдельное лицо, при неких необычайных и весьма
благоприятных условиях, может быть счастливым.
Мнений, подобных этому, целиком придерживался и мой молодой друг, и
поэтому следует принять во внимание, что ничем не омраченная радость,
которой отмечена его жизнь, была в значительной мере обусловлена заранее. И
в самом деле, очевидно, что, располагай он меньшими способностями к
бессознательной философии, которая порою так успешно заменяет жизненный
опыт, мистер Эллисон обнаружил бы себя ввергнутым самою своею невероятною
жизненною удачею во всеобщий водоворот горя, разверзтый перед всеми,
наделенными чем-либо незаурядным. Но я отнюдь не ставлю себе целью сочинение
трактата о счастии. Идеи моего друга можно изложить в нескольких словах. Он
допускал лишь четыре простые основы или, точнее говоря, четыре условия
блаженства. То, что он почитал главным, были (странно сказать!) всего лишь
физические упражнения на свежем воздухе. "Здоровье, достигаемое иными
средствами, - говорил он, - едва ли достойно зваться здоровьем". Он приводил
как пример блаженства охоту на лис и указывал на землекопов как на
единственных людей, которые как сословие могут по справедливости почитаться
счастливее прочих. Его вторым условием была женская любовь. Третьим, и
наиболее трудно осуществимым, было презрение к честолюбивым помыслам.
Четвертым была цель, которая требовала постоянного к себе стремления; и он
держался того мнения, что степень достижимого счастья пропорциональна
духовности и возвышенности этой цели. Замечателен был непрерывный поток
даров, которые фортуна в изобилии обрушивала па Эллисона. Красотою и грацией
он превосходил всех. Разум его был такого склада, что приобретение познаний
являлось для него не трудом, а скорее наитием и необходимостью. Он
принадлежал к одной из знатнейших фамилий империи. Его невеста была самая
прелестная и самая верная из женщин. Его владения всегда были обширны; но,
когда он достиг совершеннолетия, обнаружилось, что судьба сделала его
объектом одного из тех необычайных своих капризов, что потрясают общество и
почти всегда коренным образом переменяют моральный склад тех, на кого
направлены.
Оказалось, что примерно за сто лет до совершеннолетия мистера Эллисона
в одной отдаленной провинции скончался некий мистер Сибрайт Эллисон. Этот
джентльмен скопил огромное состояние и, не имея прямых потомков, измыслил
прихотливый план: дать своему богатству расти в течение ста лет после своей
смерти. Мудро, до мельчайших подробностей распорядившись различными
вложениями, он завещал всю сумму ближайшему из своих. родственников но
фамилии Эллисон, который будет жить через сто лет. Было предпринято много
попыток отменить это необычайное завещание; но то, что они посиди характер
ex post facto [Предпринятых задним числом (лат.).] обрекало их на провал;
зато было привлечено внимание ревностного правительства и удалось провести
законодательный акт, запрещающий подобные накопления. Этот акт, однако, не
помешал юному Эллисону в свой двадцать первый день рождения вступить во
владение наследством своего предка Сибрайта, составлявшим четыреста
пятьдесят миллионов долларов [Случай, подобный вымышленному здесь, не так
давно произошел в Англии. Фамилия счастливого наследника - Теллусон. Впервые
я увидел сообщение об этом в "Путевых заметках" принца Пюклера-Мускау,
который пишет, что унаследованная сумма составляет девяносто миллионов
фунтов, и справедливо замечает, что "в размышлениях о столь обширной сумме и
о службе, которую она может сослужить, есть даже нечто возвышенное". Для
соответствия со взглядами, исповедуемыми в настоящем рассказе, я последовал
сообщению принца, хотя оно и непомерно преувеличено. Набросок и фактически
первая часть настоящего произведения была обнародована много лет назад - до
выхода в свет первого выпуска восхитительного романа Сю "Вечный жид", на
идею которого, быть может, навели записки Мускау.].
Когда стали известны столь огромные размеры унаследованного богатства,
то, разумеется, начала строить всяческие предположения относительно того,
как им распорядятся. Величина и безусловное наличие суммы привели в
растерянность всех, размышлявших об этом предмете. Про обладателя
какого-либо умопостигаемого количества денег можно было вообразить что
угодно. Владей он богатствами, только превосходящими богатства любого
гражданина, легко было представить себе, что он пустится в безудержный
разгул соответственно модам своего времени, или займется политическими
интригами, или начнет метить в министры, или купит себе высокий титул, или
примется коллекционировать целые музеи virtu [Произведений искусства,
редкостей (итал.).] или станет щедрым покровителем изящной словесности,
наук, искусств, или свяжет свое имя с благотворительными учреждениями,
известными широкою сферою деятельности. Но при столь невообразимом
богатстве, действительным владельцем которого сделался наследник,
чувствовалось, что эти цели, да и все обычные цели представляют слишком
ограниченное поле. Обратились к цифрам, и они лишь привели в смущение. Стало
ясно, что даже при трех процентах годовых капитал принесет не менее
тринадцати миллионов пятисот тысяч годового дохода, что составляло миллион
сто двадцать пять тысяч в месяц, или тридцать шесть тысяч девятьсот
восемьдесят шесть долларов в день, или тысячу пятьсот сорок один доллар в
час, или двадцать шесть долларов в каждую быстролетную минуту. И вследствие
этого обычные предположения решительно отбросили. Не знали, что и
вообразить. Некоторые даже предположили, будто мистер Эллисон избавится, по
крайней мере, от половины своего состояния, ибо такое множество денег уж
совершенно ни на что не нужно, и обогатит целую рать родственников разделом
избытков. Ближайшим из них он и в самом деле уступил то весьма необычное
