исключением очков. Будучи молод и красив, я их, естественно, не любил и
всегда решительно от них отказывался. Ничто так не безобразит молодое лицо,
придавая ему нечто излишне чопорное или даже ханжеское и старообразное. Что
касается монокля, в нем есть какая-то жеманность и фатоватость. До сих пор я
старался обходиться без того и другого. Но довольно этих подробностей, не
имеющих, в сущности, большого значения. Добавлю еще, что темперамент у меня
сангвинический; я горяч, опрометчив и восторжен и всегда был пылким
поклонником женщин.
Однажды прошлой зимой в театре П. я вошел в одну из лож в сопровождении
моего приятеля, мистера Толбота. В тот вечер давали онеру, в афише значилось
много заманчивого, так что зрительный зал был полон. Мы, однако, вовремя
явились занять оставленные для нас места в первом ряду, куда не без труда
протиснулись.
В течение двух часов внимание моего спутника, настоящего музыкального
fanatico [Фанатика (итал.).] было всецело поглощено сценой; а я тем временем
разглядывал публику, по большей части представлявшую elite [Избранную часть,
цвет (франц.).] нашего города. Удостоверясь в этом, я приготовился перевести
взгляд на prima donna [Примадонну, певицу, исполняющую главную роль
(итал.).] как вдруг его приковала к себе дама в одной из лож, прежде мной не
замеченная.
Проживи я хоть тысячу лет, мне не позабыть охватившего меня глубокого
волнения. То была прекраснейшая из всех женщин, до тех пор виденных мною.
Лицо ее было обращено к сцене, так что в первые несколько минут оставалось
не видным, но фигура была божественна - никакое иное слово не могло бы
передать ее дивные пропорции, и даже это кажется мне смехотворно слабым.
Прелесть женских форм, колдовские чары женской грации всегда привлекали
меня с неодолимой силой; но тут передо мной была воплощенная грация, beau
ideal [Идеал (франц.).] моих самых пылких и безумных мечтаний. Видная мне
почти целиком благодаря устройству ложи, она была несколько выше среднего
роста и могла быть названа почти величавой. Округлости фигуры, ее tournure
[Осанка (франц.).] были восхитительны. Голова, видная мне только с затылка,
могла соперничать с головкой Психеи; очертания ее скорее подчеркивались, чем
скрывались изящным убором из gaze aerienne [Воздушного газа (франц.).],
напомнившего мне о ventum textilem [Ткани воздушной (лат.).] Апулея. Правая
рука покоилась на барьере ложи и своей восхитительной формой заставляла
трепетать каждый нерв моего существа. Верхняя часть ее скрывалась модным
широким рукавом. Он спускался чуть ниже локтя. Под ним был другой,
облегающий рукав, из какой-то тонкой ткани, законченный пышной кружевной
манжетой, красиво лежавшей на кисти руки, оставляя наружи лишь тонкие
пальцы, один из которых был украшен бриллиантовым кольцом, несомненно
огромной ценности. Прелестная округлость запястья подчеркивалась браслетом,
также украшенным aigrette [Плюмажем, пучком (франц.).] из драгоценных
камней, который яснее всяких слов свидетельствовал как о богатстве, так и об
изысканном вкусе владелицы.
Словно окаменев, я не менее получаса любовался этим царственным обликом
и в полной мере ощутил силу и истинность всего, что говорится и поется о
"любви с первого взгляда". Чувства мои совершенно не походили на те, какие я
испытывал прежде, даже при виде наиболее знаменитых красавиц. Какое-то
необъяснимое, магнетическое влечение души к душе, казалось, приковало не
только мой взор, но все мои помыслы и чувства к восхитительному созданию,
сидевшему передо мной. Я понял - я почувствовал - я знал, что глубоко,
безумно и беззаветно влюбился - даже прежде чем увидел лицо любимой. Так
сильна была сжигавшая меня страсть, что я едва ли охладел бы, если бы черты
еще невидимого мне лица оказались самыми заурядными - настолько причудлива
природа единственной истинной любви и так мало она зависит от внешних
условий, которые только по видимости рождают и питают ее.
Пока я таким образом самозабвенно любовался прелестным видением,
какой-то внезапный шум в зале заставил даму слегка повернуться в мою
сторону, и я увидел ее профиль. Красота его даже превзошла мои ожидания - и,
однако, что-то в нем разочаровало меня, хотя я и не сумел бы объяснить, что
именно. Я сказал "разочаровало", но это слово не вполне подходит. Чувства
мои успокоились и одновременно сделались как бы возвышеннее. Причиной могло
быть выражение достоинства и кротости, придававшее ей облик матроны или
мадонны. Однако я тотчас понял, что дело не только в этом. Было еще нечто -
какая-то непостижимая тайна - что-то неуловимое в ее лице, что несколько
встревожило меня, усилив вместе с тем мой интерес. Словом, я пришел в то
состояние духа, когда молодой и впечатлительный человек готов на любое
безумство. Если бы дама была в одиночестве, я наверняка вошел бы в ее ложу и
рискнул заговорить с ней; но, по счастью, с ней были двое - мужчина и
поразительно красивая женщина, но виду несколько моложе ее.
Я перебирал в уме всевозможные способы быть представленным старшей из
дам или хотя бы рассмотреть ее более отчетливо. Я готов был пересесть к ней
поближе, но для этого театр был слишком переполнен, а неумолимые законы
прилетая запрещают в наше время пользоваться в подобных случаях биноклем,
даже если бы он у меня оказался, - но его не было, и я был в отчаянии..
Наконец мне пришло в голову обратиться к моему спутнику.
- Толбот, - сказал я, - у вас есть бинокль. Дайте его мне.
- Бинокль? Нет. К чему мне бинокль? - И он нетерпеливо повернулся к
сцене.
- Толбот, - продолжал я, теребя его за плечо, - послушайте! Видите вон
ту ложу? Вон ту. Нет, соседнюю - встречали вы когда-нибудь такую красавицу?
- Да, хороша, - сказал он.
- Интересно, кто такая?
- Бог ты мой, неужели вы не знаете? "Сказав, что вы не знаете ее, в
ничтожестве своем вы сознаетесь". Это известная мадам Лаланд - первая
красавица - о ней говорит весь город. Безмерно богата, к тому же вдова,
завидная партия и только что из Парижа.
- Вы с ней знакомы?
- Да, имею честь.
- А меня представите?
- Разумеется, с большим удовольствием; но когда?
- Завтра в час дня я зайду за вами в отель Б.
- Отлично; а сейчас помолчите, если можете.
В этом мне пришлось подчиниться Толботу; ибо он остался глух ко всем
дальнейшим расспросам и замечаниям и до конца вечера был занят только тем,
что происходило на сцене.
Я тем временем не сводил глаз с мадам Лаланд, и мне наконец
посчастливилось увидеть ее en face [Спереди (франц.).] Лицо ее было
прелестно - но ото подсказало мне сердце, еще прежде чем Толбот удовлетворил
мое любопытство; и все же нечто непонятное продолжало меня тревожить.
Наконец я решил, что это должно быть выражение серьезности, печали или,
пожалуй, усталости, которое лишало лицо части свежести и юности, но зато
придавало ему ангельскую кротость и величавость, то есть делало несравненно
привлекательнее для моей восторженной и романтической натуры.
Пожирая ее глазами, я с волнением заметил по едва уловимому движению
дамы, что она почувствовала на себе мой пламенный взгляд. Но я был так
очарован, что не мог отвести его хотя бы на миг. Она отвернулась, и мне
снова стал виден только ее изящный затылок. Через несколько минут, как
видно, желая убедиться, продолжаю ли я смотреть на нее, она медленно
обернулась и вновь встретила мой горящий взгляд. Она тотчас потупила свои
большие темные глаза, а щеки ее густо залились румянцем. Но каково было мое
удивление, когда она, вместо того чтобы вторично отвернуться, взяла двойной
лорнет, висевший у нее на поясе, поднесла его к глазам, навела и несколько
минут внимательно и неторопливо меня разглядывала.
Если бы у моих ног ударила молния, я был бы менее поражен - но именно
поражен, а отнюдь не возмущен, хотя в любой другой женщине подобная смелость
могла и возмутить и оттолкнуть. Но она проделала все это столь спокойно, с
такой nonchalance [Небрежностью (франц.).], с такой безмятежностью, словом,
с такой безупречной воспитанностью, что это не содержало и тени бесстыдства,
и единственными моими чувствами были удивление и восторг.
Когда она направила на меня свой лорнет, я заметил, что она, бегло
оглядев меня, уже готовилась отвести его, но потом, словно спохватившись,
вновь приставила к глазам и с пристальным вниманием разглядывала меня никак
не менее пяти минут.
Поведение, столь необычное в американском театральном зале, привлекло
общее внимание и вызвало в публике движение и шепот, которые на миг смутили
меня, но, казалось, не произвели никакого впечатления на мадам Лаланд.
Удовлетворив свое любопытство - если это было любопытством, - она
опустила лорнет и снова спокойно обратила лицо к сцепе, повернув ко мне, как
и вначале, свой профиль. Я по-прежнему не спускал с нее глаз, хотя вполне
сознавал неприличность своего поведения. Но вот голова ее медленно изменила
положение, и вскоре я убедился, что дама, делая вид, будто смотрит на сцену,
на самом деле внимательно глядит на меня. Излишне говорить, как
подействовало на мою пламенную натуру подобное поведение столь
обворожительной женщины.
Посвятив осмотру моей особы, пожалуй, с четверть часа, прекрасный
предмет моей страсти обратился к сопровождавшему ее джентльмену, и я по
взглядам их обоих ясно понял, что разговор идет обо мне.
Затем мадам Лаланд вновь повернулась к сцене и на несколько минут,
по-видимому, заинтересовалась представлением. По прошествии этого времени я
с неизъяснимым волнением увидел, что она еще раз взялась за лорнет, снова
повернулась ко мне и, пренебрегая возобновившимся перешептыванием в публике,
оглядела меня с головы до ног с тем же удивительным спокойствием, которое
уже в первый раз так восхитило и потрясло меня.
Эти необычайные поступки, окончательно вскружив мне голову и доведя до
истинного безумия мою страсть, скорее придали мне смелости, чем смутили. В
любовном угаре я позабыл обо всем, кроме присутствия очаровательницы и ее
царственной красоты. Улучив минуту, когда, как мне казалось, внимание
публики было поглощено оперой, я поймал взгляд мадам Лаланд и тотчас же
отвесил ей легкий поклон.
Она сильно покраснела - отвела глаза - медленно и осторожно огляделась,
видимо, желая убедиться, что мой дерзкий поступок остался незамеченным - а
затем наклонилась к джентльмену, сидевшему с нею рядом.
Я уже сгорал от стыда за совершенную мною бестактность и ожидал
немедленного скандала; в уме моем промелькнула предстоящая наутро неприятная
встреча на пистолетах. Но тут я с большим облегчением увидел, что дама
просто молча передала своему спутнику программу; и пусть читатель хотя бы
отдаленно представит себе мое удивление - мое глубокое изумление - и
безумное смятение чувств, когда дама, снова украдкой оглянувшись вокруг,
устремила прямо на меня свои сияющие глаза, а затем, с легкой улыбкой,
открывшей жемчужный ряд зубов, два раза утвердительно наклонила голову.
Невозможно описать мою радость - мой восторг - мое безмерное ликование.
Если кто-нибудь терял рассудок от избытка счастья, таким безумцем был в ту
минуту я. Я любил. То была моя первая любовь - так я чувствовал. То была
любовь - безграничная - неизъяснимая. То была "любовь с первого взгляда", и
с первого же взгляда меня оцепили и ответили мне взаимностью. Да,
взаимностью. Как мог я в этом усумниться хотя бы на минуту? Как мог иначе
истолковать подобное поведение со стороны дамы столь прекрасной, столь
