чиновниками высших рангов из корпораций и правительства; те говорили точно
так же: сразу к делу, точно дело - это все для них, а личности не имеют
ровно никакого значения.
И, ежели уж он хочет расколоть Готтбаума, надо установить нечто вроде
связи с ним.
- Верно, у меня есть несколько вопросов к вам, - сказал он. - Но было
бы также хорошо, если бы мы просто сели и немного побеседовали. - Он
постарался, чтобы слова его прозвучали дружелюбно.
- Как пожелаете. - Готтбаум начал спускаться по южному склону холма,
переставляя ноги тем более методически-аккуратно, чем круче становился
склон. - Хотя, как мне это видится в настоящее время, вы желаете узнать
две вещи. Во-первых, для чего проект "Жизнь-суть?.." финансировали в
течении тридцати лет безо всякой видимой отдачи, и, во-вторых, отчего
следует продолжать в том же духе и впредь. Верно?
Междометий и любезностей в словаре этого человека, очевидно, не было
вовсе. К тому же он, похоже, взял беседу под свой контроль.
- На деле круг моих интересов не так жестко и узко ограничен, -
сказал Бейли.
- Если я что-то упустил, то дополните меня. - Он добрался до края
группы солнечных батарей - мозаика из черных панелей среди белой бетонной
плоскости. Отперев дверцу высокого металлического ящичка, проверил
какие-то данные на цифровом табло и продолжил свой путь к панели невдалеке
от центра группы. - Проект "ЖС" до сих пор жив, - сказал он, вынимая из
кармана небольшую отвертку, - потому что во главе его мною поставлен
правильный администратор. - Он нагнулся, что-то регулируя в панелях. -
Когда, что-то около десяти лет назад, "Норт-Индастриз" перешла к
правительству, то меня "попросили" на пенсию. Мне, видите ли, как раз
перевалило за семьдесят, и такова была федеральная политика. - Он кисло
поморщился. - Работа моя осталась незавершенной, и я не хотел, чтобы она
пропала даром. И я поставил Хортона надзирать за всем и вести дела с
Пентагоном. У него там куча старых дружков и собутыльников, так они
оказывают ему протекцию. Обычное бюрократическое дерьмо.
- Вы... очень прямо об этом всем, - сказал Бейли.
Готтбаум спрятал отвертку в карман и выпрямился. При этом он слегка
коснулся спины; на лице его мелькнул проблеск неудовольствия, быстро,
впрочем, сгладившийся. Бейли догадался, что он не слишком-то жалует
проявления слабости, как собственные, так и чужие.
- Никогда не видел особого смысла переть напролом (прошибать лбом
стены). Пустая трата времени. Кто называет вещи своими именами, тот
оказывает тем самым уважение собеседнику, вы согласны?
- Конечно, - сказал Бейли, хотя ни слову не поверил. Именно Готтбаум
отгородил от мира свое убежище бетонными башенками с дистанционно
управляемым автоматическим оружием. Очевидно, что и открытость его должна
быть жестко лимитирована.
- Энергия у вас - собственная? - спросил Бейли, кивнув на группу
солнечных батарей.
- Здесь муниципальная линия, но на нее не стоит слишком полагаться. Я
дополняю ее использованием ветряной и солнечной энергии. Геотермальный
генератор у меня тоже есть - под куполом; только в этом году установлен.
Там шахта глубиной в тысячу футов. Я использую разницу температур на дне и
наверху, чтобы вращалась турбина.
- Я знаком с этим принципом, - сказал Бейли.
- Техническое оборудование? - Готтбаум искоса оценивающе взглянул на
него.
- В некотором роде.
Готтбаум хмыкнул.
- Что ж, Уилсон, очень любезно с вашей стороны посетить меня. От
Сан-Диего, должно-быть, долгонько пришлось ехать... Вы ведь там живете?
- Да, в том районе.
Готтбаум слегка улыбнулся.
- Идемте же в дом.
Дверь, в ответ на прикосновение Готтбаума к сенсорной панели, мягко
скользнула в сторону; и Бейли обнаружил себя в полукруглом жилом помещении
- пол выложен плитами серого, шероховатого сланца, кресла "Old Bauhaus" -
хром и кожа - завалены подшивками научной периодики, стеллаж с широчайшими
полками по пояс в высоту, огибающий купол по периметру, уставлен дорогущим
оборудованием; черные металлические корпуса, дисплеи высокого разрешения,
мерцают лампочки ("включено"), тихонько гудят вентиляторы (охлаждающие). И
еще оборудование - на полу, среди сплетения проводов...
Готтбаум, не останавливаясь, прошел к столику красного дерева,
стоявшему у окна, открывавшего вид на лес и океан вдалеке. За столиком,
погрузившись в чтение, сидела молодая женщина. Осознав присутствие рядом
Готтбаума, она подняла взгляд - удивленно, неуверенно. Азиатская
раскосость, плотно, по-восточному, сжатые губы, но кожа почти так же
светла, как и у самого Бейли...
- Моя дочь, Юми, - Готтбаум сопроводил представление небрежным,
резким жестом. - Юми, это - человек из лаборатории; приехал для беседы со
мной. - Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.
Бейли вдвинулся между ними.
- Добрый день, - сказал он. - Меня зовут Ричард Уилсон. Рад
знакомству.
Она поднялась. Одета она была в белую "крестьянскую" блузу и
рукодельную, до лодыжек длиной хлопчатобумажную юбку. Она рассеянно
теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть ли не до
мяса.
- Здравствуйте, - почти шепотом сказала она.
- Надеюсь, я не испортил вам день?
- Нет. Вовсе нет. - Она быстро взглянула на Готтбаума и снова
перевела взгляд в сторону Бейли. - Если у вас что-нибудь не для
посторонних, или...
- Да уж, Юми, прошу тебя. - Готтбаум сжал губы; судя по всему, он и
не старался скрыть нетерпение.
- Возможно, мы еще увидимся, - сказал ей Бейли. Она как-то непонятно
задевала его - не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само ее
присутствие. Она была застенчива, и, очевидно, во всем беспрекословно
подчинялась отцу, но в то же время где-то обособлена, непоколебимо
поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).
Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову,
вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь закрылась,
и наступила тишина.
Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.
- Садитесь. Вы удовлетворены ответом на первый вопрос?
Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой микрокомп и папку с
описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать...
- Я так понимаю из вами сказанного, - ответил он, - у Хортона столько
друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти тридцать лет
какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.
Старик без всякой веселости рассмеялся.
- Не нужно, Уилсон. Результаты - не надувательство. С самого начала
тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в
годы Рузвельта. Прогресс движется вперед в лучшем случае черепашьими
шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная индустрия
больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны - не исключение. Все
вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей бюрократической
тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.
Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что же такое есть
этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по микрокомпу.
- Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки, - сказал он,
выбирая шрифт. Экран засветился. - Вы не возражаете?
Готтбаум выжидательно пожал плечами.
Бейли вызвал на экран текст.
- Родились вы в 1950-м, стало быть, в шестидесятых были
тинэйджером... Студент-радикал?
- Нечто вроде, - буркнул Готтбаум, откидываясь на спинку кресла. -
Ну, держались мы несколько дней, швырнули несколько булыжников да
бутылок... Это имеет отношение к делу?
- Я только хочу получить полную картину, - сказал Бейли. - Видите ли,
с точки зрения современности, для любого из моего поколения те времена -
синоним анархии.
Глаза Готтбаума сузились.
- Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.
- Вот как? Что ж. После того, как вы - в 1975-м - получили звание
доктора философии...
- Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.
- Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью вывел из строя сеть
больших ЭВМ, какими тогда пользовались.
- Просто шалость, - сказал Готтбаум, уже несколько запальчиво. -
Вирус ничего не повредил, не потер ни одного файла, не исказил никаких
данных!
Сеть вполне можно было восстановить и запустить снова, если бы
несколько не запаниковали.
- Эта ваша шалость сегодня называлась бы государственным
преступлением, - заметил Бейли. - Но в те времена, наверное, на было
законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы
открыли собственное дело - микрокомпьютеры - и стали миллионером.
Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил перед
собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.
- Вы упустили, что несколько лет до этого я занимался интенсивными
исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов
- как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к чему вы все
это?
- А вот к чему. Вы росли в эпоху узаконенного беззакония. Люди
нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения.
Сегодня, благодаря централизованному правительству и плановой экономике,
обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как раньше, и
никто не останется обойденным. Но для вас все это - из-за воспитания -
лишь только большая, тупая бюрократия.
У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно
желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо, решил
держать свои мысли при себе.
- Я уж давно выучен, - сказал он, - не спорить на эти темы. Пустое
сотрясение воздуха. - Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата
к теме.
Бейли был сбит с толку. Ведь было такое впечатление, что старик
вот-вот начнет колоться!
- Это очень плохо, - сказал он.
Готтбаум встал.
- Вернемся же к делу. Минуту. - Он подошел к бежевому металлическому
шкафчику - на новенькой полировке не было ни единой пылинки, точно его
только что распаковали. - Вы знаете, что это?
Бейли прошел к нему.
- Похоже на модель "Pollenz T-5-20".
- Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся 32768
сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это - полквадриллиона
адресов.
- Но я не вполне понимаю...
- Я как раз отвечаю на ваш второй вопрос, - с нетерпением сказал
Готтбаум, точно это разумелось само собой.
- Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм,
у нас до сих пор каждые пятнадцать лет появляется целое новое поколение
компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Арсенид галлия заменил
кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого природа уже
не может сделать. Природа - эволюционна и вынуждена жить со всеми своими
ошибками. Однако мы всегда можем покончить с делом, чтобы начать его
сначала. Мы можем быть революционными.
А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по "ЖС" уже что-то
было.
- Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум -
возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь
революционные усовершенствования?
- Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.
Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают в
одном и том же старом дерьме. Они все с вариациями на тему, но тема всегда
одна - ДНК. Зато в физике мы можем изобрести любое дерьмо, какое только
