повелителя "земщины".
Итак, опричнина была первой попыткой разрешить одно из противоречий
московского государственного строя. Она сокрушила землевладение знати в том
его виде, как оно существовало из старины. Посредством принудительной и
систематически произведенной мены земель она уничтожила старые связи
удельных княжат с их родовыми вотчинами везде, где считала это необходимым,
и раскидала подозрительных в глазах Грозного княжат по разным местам
государства, преимущественно по его окраинам, где они превратились в рядовых
служилых землевладельцев. Если вспомним, что рядом с этим земельным
перемещением шли опалы, ссылки и казни, обращенные прежде всего на тех же
княжат, то уверимся, что в опричнине Грозного произошел полный разгром
удельной аристократии. Правда, она не была истреблена "всеродно", поголовно:
вряд ли это и входило в политику Грозного, как склонны думать некоторые
ученые; но состав ее значительно поредел, и спаслись от погибели только те,
которые умели показаться Грозному политически безвредными, как Мстиславский
с его зятем "великим князем" Симеоном Бекбулатовичем, или же умели, как
некоторые князья -- Скопины, Шуйские, Пронские, Сицкие, Трубецкие, Темкины,
-- заслужить честь быть принятыми на службу в опричнину. Политическое
значение класса было бесповоротно уничтожено, и в этом заключался успех
политики Грозного. Тотчас после его смерти сбылось то, чего при нем так
боялись бояре-княжата: ими стали владеть Захарьины да Годуновы. К этим
простым боярским семьям перешло первенство во дворце от круга людей высшей
породы, разбитого опричниной.
Но это было лишь одно из последствий опричнины. Другое заключалось в
необыкновенно энергичной мобилизации землевладения, руководимой
правительством. Опричнина массами передвигала служилых людей с одних земель
на другие; земли меняли хозяев не только в том смысле, что вместо одного
помещика приходил другой, но и в том, что дворцовая или монастырская земля
обращалась в поместную раздачу, а вотчина князя или поместье сына боярского
отписывалось на государя. Происходил как бы общий пересмотр и общая
перетасовка владельческих прав. Результаты этой операции имели бесспорную
важность для правительства, хотя были неудобны и тяжелы для населения.
Ликвидируя в опричнине старые поземельные отношения, завещанные удельным
временем, правительство Грозного взамен их везде водворяло однообразные
порядки, крепко связывавшие право землевладения с обязательной службой. Это
требовали и политические виды самого Грозного и интересы, более общие,
государственной обороны. Стараясь о том, чтобы разместить на землях, взятых
в опричнину, "опришнинских" служилых людей, Грозный сводил с этих земель их
старых служилых владельцев, не попавших в опричнину, но в то же время он
должен был подумать и о том, чтобы не оставить без земель и этих последних.
Они устраивались в "земщине" и размешались в таких местностях, которые
нуждались в военном населении. Политические соображения Грозного прогоняли
их с их старых мест, стратегические надобности определяли места их нового
поселения. Нагляднейший пример того, что испомещение служилых людей зависело
одновременно и от введения опричнины и от обстоятельств военного характера,
находится в так называемых Полоцких писцовых книгах 1571 г. Они заключают в
себе данные о детях боярских, которые были выведены на литовский рубеж из
Обонежской и Бежецкой пятин тотчас после взятия этих двух пятин в опричнину.
В пограничных местах, в Себеже, Нещерде, Озерищах и Усвяте, новгородским
служилым людям были розданы земли каждому сполна в его оклад 400--500 четей.
Таким образом, не принятые в число опричников, эти люди совсем потеряли
земли в новгородских пятинах и получили новую оседлость на той пограничной
полосе, которую надо было укрепить для литовской войны. У нас мало столь
выразительных образчиков того влияния, какое оказывала опричнина на оборот
земель в служилом центре и на военных окраинах государства. Но нельзя
сомневаться, что это влияние было очень велико. Оно усилило земельную
мобилизацию и сделало ее тревожной и беспорядочной. Массовая конфискация и
секуляризация вотчин в опричнине, массовое передвижение служилых
землевладельцев, обращение в частное владение дворцовых и черных земель --
все это имело характер бурного переворота в области земельных отношенний и
неизбежно должно было вызвать очень определенное чувство неудовольствия и
страха в населении. Страх государевой опалы и казни смешивался с боязнью
выселения из родного гнезда на пограничную пустошь без всякой вины, "с
городом вместе, а не в опале". От невольных, внезапных передвижений страдали
не только землевладельцы, которые обязаны были менять свою вотчину или
поместную оседлость и бросать одно хозяйство, чтобы начинать другое в чуждой
обстановке, в новых условиях, с новым рабочим населением. В одинаковой
степени страдало от перемены хозяев и это рабочее население, страдало
особенно тогда, когда ему вместе с дворцовой или черной землей, на которой
оно сидело, приходилось попадать в частную зависимость. Отношения между
владельцами земель и их крестьянским населением были в ту пору уже
достаточно запутаны; опричнина должна была еще более их осложнить и
замутить.
Но вопрос о поземельных отношениях XVI в. переводит нас уже в иную
область московских общественных затруднений. К раскрытию их теперь и
обратимся.
Социальное противоречие в московской жизни XVI века
Рядом с политическим противоречием московской жизни, получившим первое
свое разрешение в опричнине, выше мы отметили и другое -- социальное. Мы
определили его как систематическое подчинение интересов рабочей массы
интересам служилых землевладельцев, живших на счет этой массы. К такому
подчинению московское правительство было вынуждено неотложными потребностями
государственной обороны. Оно действовало очень решительно в данном
направлении потому, что не вполне отчетливо представляло себе последствия
своей политики. Борьба с соседями на окраинах немецкой, литовской и
татарской в XV--XVI вв. заставляла во что бы то ни стало увеличивать боевые
силы государства. На границах протягивались линии новых и возобновленных
крепостей. В этих крепостях водворялись гарнизоны, в состав которых
поступали люди из низших слоев населения, менявшие посадский или
крестьянский двор на двор в стрелецкой, пушкарской или иной "приборной"
слободе. Этот вновь поверстанный в государеву службу мелкий люд в
большинстве своем извлекался из уездов, которые тем самым теряли часть
своего трудоспособного населения. На смену ушедшим в уездах водворялись
иного рода "жильцы"; они не входили в состав тяглых миров уезда и не
принадлежали к трудовой массе земледельческо-промышленного населения, а
становились выше этой массы, в качестве ее господ. То были служилые помещики
и вотчинники, которым щедро раздавались черные и дворцовые земли с тяглым их
населением. В течение всего XVI века можно наблюдать распространение этих
форм служилого землевладения, поместья и мелкой вотчины, на всем юге и
западе Московского государства в Замосковье, в городах от украйн западных и
южных, в Понизовье. Нуждаясь в людях, годных к боевой службе, сверх
старинного класса своих слуг, вольных и невольных, знатных и незнатных,
правительство подбирает необходимых ему людей, сажая на поместья, отовсюду,
изо всех слоев московского общества, в каких только существовали отвечающие
военным нуждам элементы. В новгородских и псковских местах оно пользуется
тем, например, классом мелких землевладельцев, который существовал еще при
вечевом укладе, -- так называемыми "земцами" или "своеземцами". Оно отбирает
часть их в служилый класс, заставляя этих "детей боярских земцев" служить с
их маленьких вотчин и давая к этим вотчинам поместья. Остальная же часть
"земцев" уходит в тяглые слои населения. В других случаях, если у
правительства не хватало своих слуг, оно брало их в частных домах. Известен
случай, когда государев писец Д. В. Китаев "поместил" на государеву службу
несколько десятков семей боярских холопов. Верстали в службу и татар
"новокрещенов", даже татар, оставшихся в исламе; этих последних устраивали
на службе особыми отрядами и на землях особыми гнездами; так, за татарами
всегда бывали земли в Касимове и Елатьме на Оке, бывал и городок Романов на
Волге. Наконец, правительство пользовалось услугами и той темной по
происхождению казачьей силы, которая выросла в XVI в. на "диком поле" и
южных реках. Не справляясь о казачьем прошлом, казаков или нанимали для
временной службы, как это было, например, в 1572 г., или же верстали на
постоянную службу, возводя в чин "детей боярских", как это было, например, в
Епифани в 1585 г. Словом, служилый класс складывался из лиц самых
разнообразных состояний и потому рос с чрезвычайной быстротой. Только в
самом исходе XVI в., когда в центральных областях численность служилых чинов
достигла желаемой степени, появилась мысль, что в государеву службу следует
принимать с разбором, не допуская в число детей боярских "поповых и мужичьих
детей, холопей боярских и слуг монастырских". Но столь разборчивы стали
только в коренных областях государства, а на южной окраине, где по-прежнему
была нужда в сильных и храбрых людях, благоразумно воздерживались от
расспроса и сыска про отечество тех, кого верстали поместьем.
Итак, численность служилого класса в XVI в. росла с чрезвычайной
скоростью, а вместе с тем росла и площадь, охваченная служилым
землевладением, которым тогда обеспечивалась исправность служб. Следует
отметить те последствия, какими сопровождалось для коренного городского
населения водворение в города и посады служилого люда. Военные слободы и
осадные дворы губительно действовали на посадские миры. Служилый люд отнимал
у горожан их усадьбы и огороды, их рынок и промыслы. Он выживал посадских
людей из их посада, и посад пустел и падал. Из центра народнохозяйственной
жизни город превращался в центр административно-военный, а старое городское
население разбредалось или же, оставаясь на месте, разными способами
выходило из государева тягла. Нечто подобное происходило и с водворением
служилых людей в уездах.
Раздача земель служилым людям производилась обыкновенно с таким
соображением, чтобы поместить военную силу поближе к тем рубежам, охрана
которых на нее возлагалась. В Поморье не было удобно размещать помещиков,
так как поморские уезды были далеки от всякого возможного театра войны.
Служилый люд получал поэтому свои земли в южной половине государства,
скучиваясь к украйнам "польской" и западной. Чем ограниченнее был район
обычного размещения служилых землевладельцев, тем быстрее переходили в этом
районе в частное обладание бояр и детей боярских земли государственные
(черные) и государевы (дворцовые). Когда этот процесс передачи
правительственных земель служилому классу был осложнен пересмотром земель в
опричнине и последствием этого пересмотра -- массовым перемещением служилых
землевладельцев, то он получил еще более быстрый ход и пришел к некоторой
развязке: земель, составлявших поместный фонд, ко второй половине XVI
столетия уже не хватало, и помещать служилых людей в центральной и южной
полосе государства стало трудно. Не считая прямого указания на недостаток
земель, находящегося в сочинении Флетчера, о том же свидетельствует
