из бумаги исходила стихия высшего ума, и чевенгурцы начали
изнемогать от него, больше привыкнув к переживанию вместо
предварительного соображения. Чепурный понюхал для своего
возбуждения табаку и покорно попросил:
-- Прош, дай нам какую-нибудь справочку.
Старик уставился терпеливыми глазами на весь опечаленный
чевенгурский народ, погоревал что-то про себя и ничего не
произнес на помощь.
-- У меня проект резолюции заготовлен: справочкой здесь не
исчерпаешь, --
сказал Прокофий и начал рыться в своем пуде бумаги, где было
обозначено все, что позабыто чевенгурскими большевиками.
-- А это для кого ж нужно: для них иль для здешних? --
проговорил старик. -- Я про то чтение по бумаге говорю: чия там
забота в письме написана
-- про нас иль про тамошних?
-- Определенно, про нас, -- объяснил Прокофий. -- В наш
адрес прислано для исполнения, а не для чтения вслух.
Чепурный оправился от изнеможения и поднял голову, в которой
созрело решительное чувство.
-- Видишь, товарищ, они хотят, чтоб умнейшие выдумали
течение жизни раз навсегда и навеки и до того, пока под землю
каждый ляжет, а прочим не выходить из плавности и терпеть
внутри излишки...
-- А для кого ж в этом нужда? -- спросил старик и
безучастно прикрыл глаза, которые у него испортились от
впечатления обойденного мира.
-- Для нас. А для кого ж, скажи пожалуйста? -- волновался
Чепурный.
-- Так мы сами и проживем наилучше, -- объяснил старик. --
Эта грамотка не нам, а богатому. Когда богатые живы были, мы о
них и заботились, а о бедном горевать никому не надо -- он на
порожнем месте без всякой причины вырос. Бедный сам себе
гораздо разумный человек -- он другим без желания целый свет,
как игрушку, состроил, а себя он и во сне убережет, потому что
-- не себе, так другому, а каждый -- дорог...
-- Говоришь ты, старик, вполне терпимо, -- заключил
Чепурный. -- Так, Прош, и формулируй: пролетариат и прочие в
его рядах сами своей собственной заботой организовали весь
жилой мир, а потому дескать, заботиться о первоначальных
заботчиках -- стыд и позор, и нету в Чевенгуре умнейших
кандидатов. Так, что ли, старик?
-- Так будет терпимо, -- оценил старик.
-- Писец плотнику хату не поставит, -- высказался Жеев.
-- Пастух сам знает, когда ему молоко пить, -- сообщил за
себя Кирей.
-- Пока человека не кончишь, он живет дур/о'м, -- подал
свой голос Пиюся.
-- Принято почти единогласно, -- подсчитал Прокофий. --
Переходим к текущим делам. Через восемь дней в губернии
беспокойством присмотрелся к Гопнеру, пожилому и сухожильному
который должен быть председателем местной власти...
-- Поезжай, Чепурный, чего ж тут обсуждать, -- сказал Жеев.
-- Обсуждать нечего, раз предписано, -- указал Прокофий.
Старик-прочий присел на корточки и, нарушая порядок дня,
неопределенно спросил:
-- А кто же вы-то будете?
-- Мы -- ревком, высший орган революции в уезде, -- с
точностью ответил Прокофий. -- Нам даны ревнародом особые
правомочия в пределах нашей революционной совести.
-- Так, стало быть, вы тоже умнейшие, что бумагу пишут д/о'
смерти вперед?
-- вслух догадался старик.
-- Стало быть, так, -- с полномочным достоинством
подтвердил Прокофий.
-- Ага, -- благодарно произнес старик. -- А я стоял-чуял,
что вы добровольно сидите -- дела вам сурьезного не дают.
-- Нет-нет, -- говорил Прокофий, -- мы здесь всем городом и
уездом беспрерывно руководим, вся забота за охрану революции
возложена на нас. Понял, старик, отчего ты в Чевенгуре
гражданином стал? От нас.
-- От вас? -- переспросил старик. -- Тогда вам от нас
спасибо.
-- Не за что, -- отверг благодарность Прокофий. --
Революция -- наша служба и обязанность. Ты только слушайся
наших распоряжений, тогда -- жив будешь и тебе будет отлично.
-- Стой, товарищ Дванов, -- не увеличивай своей должности
вместо меня, -- серьезно предупредил Чепурный. -- Пожилой
товарищ делает нам замечание по вопросу необходимого стыда для
власти, а ты его затемняешь. Говори, товарищ прочий!
Старик сначала помолчал -- во всяком прочем сначала
происходила не мысль, а некоторое давление темной теплоты, а
затем она кое-как выговаривалась, охлаждаясь от истечения.
-- Я стою и гляжу, -- сообщил старик, что видел. -- Занятье
у вас слабое, а людям вы говорите важно, будто сидите на бугре,
а прочие -- в логу. Сюда бы посадить людей болящих --
переживать свои дожитки, которые уж по памяти живут: у вас же
сторожевое, легкое дело. А вы люди еще твердые -- вам бы надо
потрудней жить...
-- Ты что, председателем уезда хочешь стать? -- впрямую
спросил Прокофий.
-- Боже избавь, -- застыдился старик. -- Я в
сторожах-колотушечниках сроду не ходил. Я говорю -- власть дело
неумелое, в нее надо самых ненужных людей сажать, а вы же все
годные.
-- А что годным делать? -- вел старика Прокофий, чтобы
довести его до диалектики и в ней опозорить.
-- А годным, стало быть, жить: в третье место не денешься.
-- А для чего жить? -- плавно поворачивал Прокофий.
-- Для чего? -- остановился старик -- он не мог думать
спешно. -- Пускай для того, чтобы на живом кожа и ногти росли.
-- А ногти для чего? -- сужал старика Прокофий.
-- А ногти же мертвые, -- выходил старик из узкого места.
-- Они же растут изнутри, чтоб мертвое в середине человека не
оставалось. Кожа и ногти всего человека обволакивают и берегут.
-- От кого? -- затруднял дальше Прокофий.
-- Конечно, от буржуазии, -- понял спор Чепурный. -- Кожа и
ногти --
Советская власть. Как ты сам себе не можешь сформулировать?
-- А волос -- что? -- поинтересовался Кирей.
-- Все равно что шерсть, -- сказал старик, -- режь железом,
овце не больно.
-- А я думаю, что зимой ей будет холодно, она умрет, --
возразил Кирей. -- Я однова, мальчишкой был, котенка остриг и в
снег закопал -- я не знал, человек он или нет. А потом у
котенка был жар и он замучился.
-- Я так в резолюции формулировать не могу, -- заявил
Прокофий. -- Мы же главный орган, а старик пришел из
ненаселенных мест, ничего не знает и говорит, что мы не
главные, а какие-то ночные сторожа и нижняя квалификация, куда
одних плохих людей надо девать, а хорошие пусть ходят по
курганам и пустым районам. Эту резолюцию и на бумаге написать
нельзя, потому что бумагу делают рабочие тоже благодаря
правильному руководству власти.
-- Ты постой обижаться, -- остановил гнев Прокофия старик.
-- Люди живут, а иные работают в своей нужде, а ты сидишь и
думаешь в комнате, будто они тебе известные и будто у них
своего чувства нету в голове.
-- Э, старик, -- поймал наконец Прокофий. -- Так вот что
тебе надо! Да как же ты не поймешь, что нужна организация и
сплочение раздробленных сил в одном определенном русле! Мы
сидим не для одной мысли, а для сбора пролетарских сил и для их
тесной организации.
Пожилой пролетарий ничем не убедился:
-- Так раз ты их собираешь, -- стало быть, они сами друг
друга хотят. А я тебе и говорю, что твое дело верное, --
значит, тут и всякий, у кого даже м/о'чи нет, управится; в
ночное время -- и то твое дело не украдут...
-- Либо ты хочешь, чтоб мы по ночам занимались? --
совестливо спросил Чепурный.
-- Пока вам охота -- так лучше по ночам, -- разрешил
прочий-старик. --
Днем пеший человек пойдет мимо, ему ничего -- у него своя
дорога, а вам от него будет срам: сидим, дескать, мы и
обдумываем чужую жизнь вместо самог/о' живого, а живой прошел
мимо и, может, к нам не вернется...
Чепурный поник головой и почувствовал в себе жжение стыда:
как я никогда не знал, что я от должности умней всего
пролетариата? -- смутно томился Чепурный. -- Какой же я умный,
когда -- мне стыдно и я боюсь пролетариата от уважения!
-- Так и формулируй, -- после молчания всего ревкома сказал
Чепурный Прокофию. -- Впредь назначать заседания ревкома по
ночам, а кирпичный дом освободить под пролетариат.
Прокофий поискал выхода.
-- А какие основания будут, товарищ Чепурный? Они мне для
мотивировки нужны.
-- Основания тебе? Так и клади... Стыд и позор перед
пролетариатом и прочими, живущими днем. Скажи, что маловажные
дела, наравне с неприличием, уместней кончать в невидимое
время...
-- Ясно, -- согласился Прокофий. -- Ночью человек получает
больше сосредоточенности. А куда ревком перевести?
-- В любой сарай, -- определил Чепурный. -- Выбери какой
похуже.
-- А я бы, товарищ Чепурный, предложил храм, -- внес
поправку Прокофий. -- Там больше будет противоречия, а здание
все равно для пролетариата неприличное.
-- Формулировка подходящая, -- заключил Чепурный. --
Закрепляй ее. Еще что есть в бумаге? Кончай скорее, пожалуйста.
Прокофий отложил все оставшиеся дела для личного решения и
доложил лишь одно -- наиболее маловажное и скорое для
обсуждения.
-- Еще есть организация массового производительного труда в
форме субботников, для ликвидации разрухи и нужды рабочего
класса, это должно воодушевлять массы вперед и означает собою
великий почин.
-- Чего -- великий почин? -- не расслышал Жеев.
-- Понятно, почин коммунизма, -- пояснил Чепурный, --
отсталые районы его со всех концов начинают, а мы кончили.
-- Покуда кончили, давай лучше не начинать, -- сразу
предложил Кирей.
-- Кирюша! -- заметил его Прокофий. -- Тебя кооптировали,
ты и сиди.
Старик-прочий все время видел на столе бугор бумаги: значит,
много людей ее пишут -- ведь рисуют буквы постепенно и на
каждую идет ум, -- один человек столько листов не испортит,
если б один только писал, его бы можно легко убить, значит --
не один думает за всех, а целая толика, тогда лучше откупиться
от них дешевой ценой и уважить пока.
-- Мы вам задаром тот труд поставим, -- уже недовольно
произнес старик, -- мы его по дешевке подрядимся стронуть,
только далее его не обсуждайте, это же одна обида.
-- Товарищ Чепурный, у нас налицо воля пролетариата, --
вывел следствие из слов старика Прокофий.
Но Чепурный только удивился:
-- Какое тебе следствие, когда солнце без большевика
обойдется! В нас же есть сознание правильного отношения к
солнцу, а для труда у нас нужды нет. Сначала надо нужду
организовать.
-- Чего делать -- найдем, -- пообещал старик. -- Людей у
вас мало, а дворов много, -- может, мы дома потесней перенесем,
чтобы ближе жить друг к другу.
-- И сады можно перетащить -- они легче, -- определил
Кирей. -- С садами воздух бывает густей, и они питательные.
Прокофий нашел в бумагах доказательство мысли старика: все,
оказывается, уже было выдумано вперед умнейшими людьми,
непонятно расписавшимися внизу бумаги и оттого безвестными,
осталось лишь плавно исполнять свою жизнь по чужому записанному
смыслу.
-- У нас есть отношение, -- просматривал бумаги Прокофий,
-- на основании которого Чевенгур подлежит полной
перепланировке и благоустройству. А вследствие того -- дома
переставить, а также обеспечить прогон свежего воздуха
посредством садов, -- определенно надлежит.
-- Можно и по благому устройству, -- согласился старик.
Весь Чевенгурский ревком как бы приостановился -- чевенгурцы
часто не знали, что им думать дальше, и они сидели в ожидании,
а жизнь в них шла самотеком.
-- Где начало, там и конец, товарищи, -- сказал Чепурный,
не зная, что он будет говорить потом. -- Жил у нас враг
