серьезно, внимательно отнестись к Вылке было некому или не было
времени. Стали учить по общему рецепту. Для Вылки этот рецепт
оказался убийственным. С одной стороны -- выставка рисунков и
"картин", и успех, и шум в печати, с другой -- его же учат как
совсем неумеющего.
Неохотно показывал Вылка свои московские работы. -- Ну
сто, тут больсе хозяин делал. Да и худо это. Хозяином он звал
учителя.
Из Москвы вернулся Илья Константинович просто
великолепным: черный плащ с золотыми пряжками, на голове
котелок и в пенсне (это, как многие, для "умного вида")!
...Вместо непосредственного творчества занялся Вылка
писанием "картинок" ..Покупают, попросту .берут, кто увидит из
приезжих,-- платят табаком, консервами. Хочется Вылке устроить
выставку своих работ, хочется собрать их побольше -- да как
соберешь, как не отдашь?
Прошлым летом встретился с Вылкой в Белушьей Губе. Все тот
же Тыко Вылка, так же топорщатся усы. Одет во френч, на
карманах френча налеплены пряжки от черного плаща. Показал
Вылка свои работы -- лучшие уже были отобраны у него.
-- Я все спрасывал про тебя, зыв -- говорили. А последние
годы уз громко слысно стало. Все здал, а ты и приехал!
В разговоре Вылка спросил: -- Стоит ли продолжать
рисовать? Вопрос большой, вызванный беспощадной самокритикой. В
таких случаях всегда легко убедить не бросать работу. За
рисунки дают табак, молоко... А еще лучше собрать побольше
рисунков да послать в краеведческое общество. Быть может,
устроят выставку, или пошлют на выставку, или смогут продать.
Понадобился Вылка кинооператорам для съемок. Разом
сообразил, что надо делать, и очень хорошо разыграл _ сборы на
охоту: запряг собак, собрал все нужное, выехал на большой
припай снега у берега и "помчался на .охоту". Потом проделал
все как на охоте: высматривал зверя, стрелял и т.д. И наконец
-- "возвращение с охоты". Играл Вылка с увлечением, знал, что
его увидят в Москве и за границей...
"ПУШКИНИСТЫ" НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ
В 1905 году я жил на Новой Земле в становище Малые
Кармакулы.
Промышленники готовились за зверьем. Проверяли и
налаживали нехитрые по тому времени принадлежности промысла.
Сели покурить. Вытащили кисеты с махоркой.
-- Ну, робята, у ково бумага подходяща? Откликнулся
Варламка:
-- На, у меня цельна книга на цигарки взята. Старик
Николаич взял книгу, стемнел весь, сердито вскинул глазами на
Варламку. -- Сказывай, где взял?
-- Да я, дяинька, ништо, я в избе взял, тамотка валялась.
Дяинька, да книга-то ишь трепана, ее не жалко и рвать.
Николаич сжал тяжелый кулак:
-- Счастье твое, Варламка, что не почал рвать. Так бы я
нарвал тебя, разом забыл бы курево! Ты прочитай, чье это
писанье. Ну!
Варламка, с трудом складывая буквы в слоги, медленно
прочел:
-- Сы-о-со-чи-и-н-е-не -- сочинение Аа-еы-пы-у-ш Пушкина!
Его я знаю, дяинька, ишшо вчерась ты здорово жарил наизусть
"Евгения Онегина".
-- То-то,-- жарил наизусть "Евгения Онегина". Вот бить
надобно бы, да не тебя,-- ты в возраст входишь, а грамоты у
тебя -- ой-ой! Долго ли учился? -- Зиму ходил.
-- Ладно. Знаем. Болыпак ты, семьи кормилец. Николаич
развернул книгу и обратился к артели: -- А что, браты, пока
тишь да светлось, не прочесть ли из сочинений Пушкина? Артель
отозвалась неспешными голосами:
-- Ладно, читай. И Пушкин написал хорошо, да и ты,
Николаич, читать, как показывать, -- читай. Николаич развернул
книгу, читать начал по книге;
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн,-И
вдаль глядел
Рука с книгой опустилась. Николаич читал без лишнего
пафоса, без жестов, и, казалось, видишь:
В гранит оделася Нева; Мосты повисли над водами:
Темно-зелеными садами Ее покрылись острова.
Мы забыли, что сидим на борту карбаса, на бревнах,
выкинутых морем. Николаич "жарил" на память. В грамоте-то он
тоже не очень силен. В те годы не очень много учили:
мало-мальски умеешь читать, писать и готово, грамотный. А то
говорили: "Много будет учиться, перестанет бога признавать,
перестанет царя почитать".
На вопрос, как он так помнит стихи, Николаич отвечал с
усмешкой:
-- Песня да сказки не молитвы, учить не надо,-- сами
помнятся.-- И добавил:-- А я, браты, ишшо вам сказку о попе и
его работнике Балде скажу. Сочинение Александра Сергеевича
Пушкина.
Сказку эту артель уже слыхала от Николаича, но слушали,
как маленькие дети слушают давно знаемую сказку, но с неменьшим
интересом воспринимая ее повторение. Благородные слушатели
рассыпались хохотом, когда поп получил урок от Балды. Смеялись
долго, повторяли отдельные, видимо, уже заученные места.
Николаич заговорил:
-- Видно, Орина Родионовна, нянька Александра Сергеевича,
сказки брала из того же места, откуда и наши старики да старухи
берут. Ну-ко, Савельич, расскажи, как парень к попу работником
нанялся и как работал?
Савельич, довольный, ухмыльнулся, бородой прикрылся, будто
лицо свое утирает,-- видать, удовольствие лишнее спрятать
хочет. Как же, подумайте-ка, сам Нико-лаич зовет сказку
сказывать -- это большая честь!
Ну-к, што ж, язык-то свой. Я буду молоть, а вы слушайте.
Коли у Пушкина про попа, дак и от нас попу уваженье. Как
.парень к пойу в работники нанялся... "Нанялся сто парень к
попу в работники и говорит: -- Поп, дай мне денег вперед хоть
за месяц. - На што тебе деньги? -- сто поп говорит. Парень
отвечат:
-- Сам понимать, каково житье без копейки. Поп согласился:
-- Верно твое слово, како житье без копейки. Дал поп
своему работнику деньги вперед за месяц и посылат на работу.
Дело было в утрях. Парень попу: -- Што ты, поп, где видано не
евши на работу иттить! Парня накормили и опять гонят на работу.
Парень и говорит:
-- Поевши-то на работу? Да я себе брюхо испорчу. Теперича
надобно полежать, пусть пишша на место уляжется.
Спал парень до обеда. Поп на работу посылать стал. -- На
работу? Без обеда? Ну, .нет, коли время обеденно пришло, дак
обедать сади!
Отобедал парень, а поп опять на работу гонит. Парень попу
толком объяснят:
-- Кто же после обеда работат? Уж тако завсегдашно правило
заведено -- тако положение: опосля обеда -- отдыхать.
Лег парень и до потемни спал. Поп будит:
-- Хошь теперича иди поработай. На ночь-то глядя?
Посмотри-кось: люди добры за удану садятся да спать валятся, то
и мне надеть.
Парень поел, до утра храпел. Утром наелся, ушел в поле,
там спал до полден. Пришел, пообедал и опять в поле спать. Спал
до вечера и паужну проспал. К ужину явился, наелся. Поп и
говорит:
-- Парень, што ты севодия ничево не наработал? -- Ах, Поп,
поглядел я на работу: и завтра ее не переделать, и послезавтра
не переделать, а сегодня и приниматься не стоит!
Поп весь осердился, парня вон гонит: -- Мне еково
работника не надобно. Уходи от меня! -- Нет, поп, я хошь и за
дешево нанялся, да деньги взял вперед за месяц. Я месяц и буду
жить у тебя. Коли очень погонишь -- я, пожалуй, уйду, ежели
хлеба дашь ден на десять".
Артель так грохнула смехом, что чайки, нырявшие за
рыбками, шарахнулись в сторону. Хохот далеко разнесся в светлой
тишине по гладкой воде. Эхо в горах повторило его. *
-- Мастак, Савельич! Дак говорит парень -- "Месяц жить
буду так!" И снова смех бородатых ребят. Николаич оглянул
курящих: -- Вы каку бумагу прирвали на цигарки? Ответил скорый
Варламка:
-- Мы, дяинька, Троицки лиски' рвали, очень подхо-дяче и
душепользительно, и махорка хорошо тянется.
А том сочинений Пушкина Николаич разгладил рукой,
наслаждаясь обладанием этой книги, и передал Варламке: -- Ну,
пострел, унеси, положи ко мне в изголовье, да смотри, ежели
иппло...
' "Троицкий листок объявлений" выходил в г Троицке в 1908
г., позже -- под названием "Троицкий вестник" Варламка
досказать не дал:
-- Дяинька, да я, да Пушкина... Да штоб прирвать? Пушкина?
Ни в жизнь!
О. Э. Озаровская рассказывала о встречах с неграмотными
пушкинистами на Пинеге. Пришла О. Э. Озаровская в избу к
крестьянину-бедняку,-- крестьянин, зная ее, поднялся навстречу
и, указывая на беспорядок в избе, сказал:
-- Извините, Ольга Эрастовна. Не прибраны "пожитки бедной
нищеты".
В гостях у О. Э. этот же крестьянин отказывался от чаю:
-- Боюсь, "как бы брусничная вода мне не наделала
вреда",-- как сказал Александр Сергеевич Пушкин. О. Э. все-таки
подала стакан чаю и спросила: -- Вы много Пушкина читали?
-- Я неграмотный, где мне читать, а вот брат у меня
грамотной, дак он наизусть без запинки отчеканивает и "Медново
всадника", и "Евгения Онегина" и много знат стихов Александра
Сергеича Пушкина, а я с голоса заучиваю.
Озаровская рассказывала мне, как была свидетельницей
подготовки спектакля под открытым небом. Крестьяне одной из
деревень на Пинеге готовили "Русалку". Выбрали подходящее место
у мельницы. Руководил подготовкой студент, приехавший в родную
деревню на каникулы (это было после 1920 года). Озаровская
уехала накануне спектакля. Боялась, что река обмелеет, а
пароход последний, придется ехать на лошадях. Хотелось сказать
ей сердито: "Хотя бы пешком!" Лишить себя такой радости!
"Русалка" под открытым небом, в светлую северную начь, в
исполнении крестьян, из которых едва ли кто бывал в театре!..
Пушкина крестьяне знали даже в условиях прошлого темного
времени.
Теперь и среди колхозников Северного края, и среди
зимовщиков Новой Земли, и всей Арктики, как и по всему СССР, А.
С. Пушкина будут знать полнее, шире, любовь к нему, издавна
живущая в народе, вспыхнет еще ярче в нашу эпоху.
НЕНЕЦКИЕ СКАЗКИ
Как-то приходит старик ненец. Поговорил о том о сем попил
чаю и спрашивает:
-- Скази, худозник, ты знас, посему у тех людев, сто
приезжают, две правды, а у нас одна? Пробую не понять: Как две
правды, тоже одна.
Нет, сто ты, у них И хоросо быват нехоросим, и нехоросо
хоросим, а у нас нехоросо -- нехоросо, хоросо--- хоросо.
Много говорили, и в том ли году или в 1907 году, когда
снова жил до осеннего рейса, рассказывали мне сказки. Две из
них, как мне кажется, я запомнил. В себе хранил, как дорогой
подарок. Теперь уже много лет прошло, можно и передать, как
тогда записал.
Больше мне нравится мечта о счастливом крае, где нет
злобы, вражды, где только любят:
"Если пройдешь льды, идя все к северу, и перескочишь через
стены ветров кружащих, то попадешь к людям, которые только
любят и не знают ни вражды и ни злобы. Но у тех людей по одной
ноге, и каждый отдельно они не могут двигаться, но они любя^ и
ходят обнявшись, любя. Когда они обнимутся, то могут ходить и
бегать, а если они перестают любить, сейчас же перестают
обниматься и умирают. А когда они любят, они могут творить
чудеса. Если надо за зверем гнаться или спасаться от злого
духа, те люди рисуют на снегу сани и олени, садятся и едут так
быстро, что ветер восточный догнать не может", Вторая сказка.
"Герой сказки нашел в лесу могильный сруб: четыре столба
невысоких, вбитых в землю и околоченных досками, как ящик.
Около сани с возом, опрокинутые, и олени в упряжке. Оглянулся
герой, нет никого, стал звать:
Есть ли здесь кто-нибудь? Голос из могилы откликнулся: ---
Здесь я, девка, похоронена. -- Зачем же ты похоронена? -- Да я
мертвая.
-- Как ты узнала, или кто тебе сказал, что ты мертвая? --
