повредить чего-нибудь в позвоночнике, он стал подтягивать груз. Не тут-то
было - спину пронзила острая боль. Иван сразу ослабил руки.
В голове начинало шуметь. Сердце билось учащенно, но справлялось
пока. Да и стимуляторы еще действовали. Иван попробовал выдернуть кисти
рук из обруча - и так, и этак вертел ими, вдавливая одну в другую,
поджимал. Но и с этой затеей ничего не вышло - обруч был плотным.
Иван пригорюнился. Навалились мрачные мысли. Пришла вдруг тяжелая и
безысходная тоска. Подумалось о смерти, о малопривлекательной, позорной
смерти в этом сыром темном подвале, где и до него умирали в мучениях, в
страхе, в ускользающей надежде... Нет, он не желал "созревать".
Он стал медленно сгибать ноги в коленях, подтягиваясь на них. Спина -
при этом болела не так сильно, держала вес. Он уже согнул ноги до предела
и стал сгибаться в поясе, подтягивая к ногам все тело, скрючился - теперь
тяжесть ложилась не на позвоночник, она была распределена по мышцам. И
Иван резко вскинул руки с грузом... Спина тут же разогнулась, ноги
дрогнули. Но дело было сделано - нижняя наручная цепь захлестнула верхнюю,
ножную, теперь груз болтался у головы. Иван рассмотрел его внимательнее -
это был чугунный шар с толстым ушком, к которому крепилась цепь. Оторвать
шар от цепи не стоило и пробовать.
Иван снова согнулся, подтянул тело к ступням - на этот раз, без
груза, ему было значительно легче. Обеими руками он вцепился в ножную
цепь, подтянулся, потом дважды перехватил цепь, поднимаясь все выше.
Вздохнул с облегчением. Кровь отлила от головы. Он был почти под самым
потолком. Но в любую минуту цепи могли соскользнуть, и тогда все пришлось
бы начинать с начала, если только ему не вырвет при падении рук и ног из
суставов, если не разорвет позвоночник.
- Ничего, выберемся! - успокоил сам себя вслух Иван. - Выпутаемся, не
в таких переделках бывали.
С ним и на самом деле происходили вещи значительно более страшные,
там, на Гадре и Гиргее. Но предаваться воспоминаниям не стоило. Иван
передохнул с полминуты. Потом перехватился сжатыми руками еще дважды,
подтянулся... и, оторвав обе руки, бросил цепь на крюк. Его уже повлекло
вниз, но звено цепи зацепилось-таки за острие крюка, и падение резко
замедлилось, прервалось, Ивана встряхнуло, резануло обручем по кистям. Да
только это были мелочи! Он добился главного! Теперь он выберется!
Иван подтянулся к крюку, закинул на него гирю, зацепив ее ушком. Еще
передохнул. Потом сам зацепился поясом. Принялся за ножной обруч. Он долго
вертел, крутил ногами, сдавливал ладонями ступни, прежде чем ему удалось
высвободить левую ногу. С правой широкий обруч слетел сам, так и не
расстегнувшись. Теперь только ручная, цепь да гиря мешали Ивану.
Но он не стал откладывать основного. Он, все еще тяжело дыша и
превозмогая боль в мышцах, в спине, начал ощупывать каждый квадратный
сантиметр слизистого заросшего грязью потолка. Должна же где-то здесь быть
дыра! Не сквозь камни же он провалился!
Шар пришлось отцепить от крюка, чтоб не сдерживал движений. Иван
умудрился затолкать его в шлем, руки оставались почти свободными. И он не
давал им покоя. Он давил и жал на слизистые камни-и с одной стороны, и с
другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен!
Наконец один из камней поддался. Иван уперся ногами в крюк, навалился
на эту глыбину всем телом, плечами, спиной - она неожиданно легко поехала
вверх, пропала... послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом
вероятном - это завалилось дерево, как в тот раз, завалилось, освобождая
проход. А значит, он спасен. Он вытащил шар из откинутого шлема, раскачал
его на цепи и забросил верх. Первые две попытки оказались неудачными. Но с
третьей то ли шар, то ли конец цепи застряли в чем-то. Иван подергал,
убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу.
Этот бросок дался ему огромным напряжением всех сил. Он взмок от
пота, сердце чуть не вырвалось из груди, не хватало воздуха, мышцы
каменели, отказывались слушаться, пальцы деревенели и не желали
сгибаться... И все-таки он добрался доверху, перекинул свое тело через
край дыры, увидал шар с концом цепи, обмотанный вокруг какой-то
арматурины, торчавшей из того блока, что сам собой ушел вверх. Больше
разглядывать что-либо сил не было. Иван замер на поверхности лицом вниз,
передыхая, сдерживая нервную дрожь, пытаясь расслабиться, усмирить сердце.
Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты, почему
он лежит на этих холодных плитах, ведь там была трава! Самая обыкновенная,
очень густая, упругая, зеленая трава! Там небыло в радиусе километра на
три - Иван головой мог поручиться - никаких плит!
Он заметил, что каменный блок вдруг сам собой пополз к провалу, встал
на свое место, закрыв провал точно такой же мраморной плитой, как и та на
которой лежал Иван. Арматуринка выскользнула из блока, освободила цепь с
шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул чугунным боком
под ребра.
Иван начинал приходить в себя. Он вообще обладал способностью почти
мгновенно восстанавливать утраченные силы, этому не только обучили в
Школе, это было его врожденным свойством, наверное, благодаря этому он
смог попасть в Дальний Поиск, не только попасть, но и удержаться в нем. И
все-таки чудовищное напряжение давало знать о себе.
Иван, опираясь на руки, привстал сначала на колени, огляделся.
Никакого сада с деревьями и ручейками не было и в помине. Он находился
посреди огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в
зале был низкий и черный. Его поддерживало множество круглых колонн,
стоявших по периметру.
Иван уставился в этот черный потолок. В голове его не укладывалось
все происходящее. Даже если сад был ярусом выше, над залом, над его
потолком, то как он, Иван, мог пролететь это расстояние-от потолка до пола
- и ничего не увидать! Нет, это походило на бред!
Иван встал на ноги. Подтянул цепь, ухватился левой рукой за ушко
гири. Всмотрелся в дальний, торцевой конец зала. И обомлел! То, что
поначалу показалось ему чем-то навроде какой-то сумбурно и безвкусно
раскрашенной статуи-куклы на постаменте, было живым, невероятно уродливым
существом, сидевшим на сказочно величественном узорчатом троне посреди
большой полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении.
Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон:
- Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?!
Горло перехватило, и Иван не смог ответить. Он сделать пять шагов
вперед. Вгляделся. Существо, сидевшее на троне, заметно отличалось от
остальных негуманоидов. Его голый шишкастый череп увенчивали два массивных
коротких рога, чуть загнутых, витых. Три круглых глаза смотрели, не мигая,
злобно и высокомерно. Четырехдырчатый нос был шире, выпуклей, чем у тех,
кого Иван встречал прежде. И пряма из-под носа, из-под брыластых щек, без
всякого намека на рот, подбородок и вообще нижнюю челюсть, свисал ряд
клыко-жвал разной длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове.
Острые плечи поднимались к мочкам звериных, рысьих ушей. Две пары рук
лежали на подлокотниках - нижние, вцепившись в круглые набалдатиники,
верхние, сжимая длинный и короткий жезлы, поигрывая ими. Растопыренные
кривые ноги, которые скорее можно было назвать лапами ящера, упирались в
подножие трона, когтями царапали блестящую поверхность.
До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и прикидывал,
за сколько прыжков он сможет добраться к трону и придушить это напыщенное
страшилище. Расчет получался верным. Но Иван знал, что дальше расчета дело
пойдет - он всегда пропускал самый важный, самый нужный момент, всегда
предоставляя право выбора противнику. И поделать с таким свойством своего
характера ничего не мог.
- Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом.
Четырехрукий заскрежетал - и надолго. Его прямо-таки распирало от
смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили,
когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности
пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его
недвижно лежали на подлокотниках.
Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
- Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем
скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но
скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
- Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван.
Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
- Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на
Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо
видимое тобой - лишь часть существующего, а существующее вне тебя - лишь
часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку
обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и
бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного
существования, одно!
Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
- И что же именно?
Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно
поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над
троном:
- Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч
пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый
мозгляк?!
Иван не стал реагировать на очередное унизительное прозвище. Хотя
надо было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил:
- Ну и что?
- А то, амеба, что этот год завершает тринадцатитысячелетний цикл
Воздания Добродетелям и зовется он годом Всеобщих Лобызаний и Братской
Любви!
- Не ощутил на себе лобызаний, - признался Иван, - да и любовь
какая-то странная!
- Неблагодарный червь! - в грохочущем голосе четырехрукого
послышались нотки негодования, словно его лично обидели. - Неучтивая
мразь! В другое время ты был бы предан длительнейшим мучениям и по
истечении их умерщвлен! А в этот благостный год, в месяц цветения камней,
ты удаляешься от жалкого конца. Благодари же, слизняк, и восхваляй
благодетелей своих за оказанное тебе добро!
- У нас несколько разные понятия о добре, - ответил Иван.
Он примеривал к руке шар на цепи. Думал, успеет ли подбежать к
четырехрукому, вспрыгнуть на пьедестал и закатить этой высокомерной гадине
чугунной чушкой промеж рогов. Впрочем, дальше прикидок дело опять-таки не
шло.
Ивану что-то не нравилось на Хархане-А, он вполне бы обошелся без
всеобщих лобызаний и братской любви какой бы там ни был год на местном
календаре, даже если в этот год и в этот месяц и на самом деле цветут
камни.
* Часть вторая. ПОД КОЛПАКОМ *
Хархан-А.
Предварительный ярус.
Уровень первый.
Могуч был сидящий на троне. Могуч и страшен. Теперь-то Иван видел,
что это вовсе не раскрашенная кукла, не уведанный драгоценностями манекен,
а владыка, властитель. И все, лежащее, висящее, стоящее вокруг трона
подчеркивало силу и величие восседающего на нем. Все будто кричало,
вопияло - пади ниц, презренный, устрашись и распластайся, смирись и
безропотно ожидай решения участи своей!
У подножия трона, по бокам от него, да и позади, наверное, грудами,
пирамидами лежали какие-то полупрозрачные шары. Иван на них поначалу и
внимания не обратил-лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе он
подходил, тем все более уверялся в догадке - внутри шаров были заключены
