кроме полиции - только сунься, быстренько упекут на Гиргею, а то и на саму
Преисподнюю, гиблую планету-каторгу в созвездии Отверженных. И потому
соваться на Землю Кеше Мочиле, каторжнику и рецидивисту, было не резон.
Грезы о пляжах и загорелых блондинках при всей их привлекательности
оставались грезами. На первом же пляже его опознают, измордуют, отволокут в
ближайшую каталажку и еще до отсылки изведут вчистую.
- Вот так, брат Хар, - жаловался Кеша оборотню, - тебе с твоей рожей
лучше на люди не показываться, а мне с моей биографией, будь она проклята!
И все же он не собирался скитаться по угрюмым пустынным астероидам и
прятаться по заброшенным станциям, коих в Пространстве были миллионы. Нет
уж, не для того он когти рвал с Гиргеи!
Ивану Иннокентий Булыгин поверил... но не до конца.
Будет Вторжение - плевать, и не такое видывали, тогда Кеша пойдет
воевать, ему невпервой. Ну, а не будет - и то хорошо, без войны всегда
лучше.
За три дня Таека как могла изменила Кешину внешность: теперь он был почти
красавцем - ни седины, ни впалых щек, ни мути в глазах... все стало иным,
даже нос приобрел какую-то совсем нерусскую горбинку, а на подбородке
появилась ямочка.
- Герой-любовник, мать твою за ногу! - ухмылялся Кеша, оглядывая себя в
зеркале. - Только цветка в петлице не хватает.
Ни цветков, ни петлиц у Кеши не было, он наверное где-то слышал такое
выражение и оно ему запомнилось, понравилось. Хар его совсем не понимал. Он
понимал иное, что все это напрасно, что Кеша, как звали все этого далеко не
самого худшего землянина, остался самим собой. Хар не собирался менять
внешности, она у него сама собою менялась -на то он и был гиргейским
подводным оборотнем. Находясь среди землян, Хар все больше и больше
вживался в новый образ и становился почти похожим на человека. Почти. И
лишь издалека, на первый не особо пристальный взгляд. И потому Кеша был
вдвойне прав - Земля для них могла стать лишь ловушкой, капканом.
Таека привязалась к Кеше, За суровость, молчаливость и затаенную силу,
ум, смекалку маленькая японка зауважала ветерана тридцатилетней Аранайской
войны.
И ей было жаль Кешу. Ей не хотелось отпускать его на прямую и верную
смерть.
Но Кеша оправдывался просто:
- Через барьеры то мне все одно надо перепрыгивать, а то контракт нарушу,
они меня к себе раньше сроку утащат! - Теперь он не высказывал сомнений на
счет довзрывников, после своего собственного раздвоения, а потом и
воссоединения Кеша свято уверовал в их всемогущество. Но с довзрывниками
была односторонняя связь.
Да и про барьеры Таека отказывалась понимать. И тогда он говорил проще: -
Милая, не тревожься, таких как я пуля не берет, ей тоже ведь ушибаться о
жесткое не хочется, она, родимая, летит куда помягше!
Задание ему Иван дал непростое. Но Кеша не любил простых заданий. И он
умел держать язык за зубами.
Время шло быстро, надо было найти какой-то способ избавиться от
навязчивого спутника. Но как?! Посланник старой ведьмы не отходил от
ветерана ни на шаг. Был он до крайности непонятен и странен. Но обладал
необыкновенным воздействием на всех - он быстро приучал к своему
присутствию, на него смотрели, им интересовались лишь первые минуты, а
потом он как-то непонятно отходил на задний план, будто растворялся и на
него переставали реагировать. Лишь Шарки, огромный ньюфаундленд,
избалованный Дилом Бронксом до крайности и постоянно носившийся с лаем,
рыком и визгом за младшими киберами по станции, не признавал Хара, больше
того, просто ненавидел его - до яри, до дрожи, до встающей колом на
загривке шерсти. Но предпринимать чтолибо Шарки не отваживался, он чуял,
что противник серьезный и вовсе не беззубый.
- Ты чучело, останешься здесь, понял, я дважды не повторяю! - угрожал
Кеша оборотню и для пущей убедительности супил черные чужие, придуманные
фантазеркой Таекой брови, которые делали его похожим на киношного итальянца
времен романтизма XXII века. - Ты же, Хар, умный малый, смекни - ведь и
меня засветишь, и себя погубишь!
- Никак нельзя! - серьезно и грустно отвечал Хар. - Повеление королевы
есть высший закон. Мы - не люди! Мы держим слово. Всегда!
- Да я на два денечка смотаюсь в родимые края да и вернуся, неужто
помрешь без меня?! Королева твоя ни хрена не узнает!
- Она видит и слышит все!
- Шпик проклятый! - Кеша отвернулся.
- Внедрение может начаться в любую минуту, - добавил Хар.
- Чего?!
- Ты сам знаешь! Трогги не умеют жалеть людей. Будет очень плохо для вас.
- Не пугай!
- Ты смелый, я знаю, ты не боишься. Но ты можешь понимать - будет плохо.
А сейчас хорошо, И Загида не оставит тебя.
- Чего?! - Кеша чуть не сел на пол. - Загиду твоего прибили, Хар,
склеротик ты, а не оборотень, едрит твою королеву!
На поминание королевы в непочтительной форме Хар не среагировал. А насчет
Загиды пояснил:
- Он успел свернуться. И он в тебе.
Кеша похлопал себя по бокам, провел ладонью по животу, сунул руки в
карманы комбинезона.
- Ну понятное дело, во мне! Я его проглотил ненароком!
- Нет, - самым серьезным образом ответил Хар. - Он у тебя под ключицей,
пощупай!
Кеша приложил пальцы к коже в указанном месте и нащупал кругленький
плотненький бугорок, перекатывающийся будто солидный жировичок. Но причем
тут оборотень Загида!
- Мы не умеем лгать, - еще раз напомнил Хар. - А в левом грудном клапане
под комбинезоном, почти под рукой, у тебя лежит свернутый живоход, так ты
его называешь.
Кеша нахмурился, наморщился. Он никому не говорил про этот шарик, про
этот комочек-зародыш, что Иван вытащил из Гугова мешка, сослуживший им
неплохую службу. Но каков Хар, ничего от него не скроешь! Тяжеленько с
таким будет.
- Ладно, я возьму тебя на Землю, - неожиданно сказал Кеша.
- Конечно возьмешь, - без тени сомнения согласился оборотень.
- И не дерзи старшим! - Кеша рассердился. Но тут же поймал себя на мысли,
что неизвестно еще, кто из них двоих старше. - Возьму, ежели ты, образина,
будешь меня слушаться.
- Буду, - сразу же ответил Хар.
- И ежели ты делом докажешь, что оборотень! - разошелся Кеша.
- Что нужно?
- Понимаешь, на земле навалом всяких инопланетных собратьев наших. Но они
все на учете-пересчете. А ты вроде бы вне закона, как и я. Быть в облике
разумного, да еще двуногого существа ты не имеешь никакого права, усек?
- Не имею права, верно, - ничуть не обидевшись, произнес Хар. Он как-то
сильно ссутулился, стал до того несчастным, облезлым, горемычным, будто
больной, нищий, брошенный всеми старикашка из Сообщества.
Но Кеша замотал головой.
- Нет-ет! - пояснил он. - Человеческий облик тебе не годится. Вот пожил
бы ты среди людей век-другой, так научился бы превращаться в них на все
сто, а так нет, Хар, это все халтура. Я тебя возьму на Землю своей
собакой... - Кеша осекся, ему стало неловко и стыдно за свое предложение,
так унизить брата по разуму, хорош он гусь!
- Шарки? - сразу переспросил Хар.
- Понимаешь, пород собак так много, что никто в них никогда не
разберется, главное, чтоб на четвереньках, шерсть, хвост, уши, язык чтоб
висел... короче, у тебя получится.
Хар принял предложение с достоинством и без сомнений. Он опустился на
четвереньки, закрутился, заюлил, завертел задом, затряс головой, словно
пародируя бортового ньюфаундленда. Но в такого же красавца превратиться не
сумел, а стал облезлым, прямо говоря, поганым, драным, мосластым псом с
совершенно несобачьей головой, с плавникастыми лапами, выщипанным жалким
хвостом и просвечивающим из-под редкой шерсти бледно-желтым впалым брюхом.
Два длинных уха свисали вниз наподобие мерзких старых мочалок. Морда
немного вытянулась, язык свесился набок. Но глаза остались рыбьими, пустыми
и бессмысленными.
- Нормально, - в глубоком раздумий протянул Кеша. И крякнул совсем
по-стариковски.
Именно в эту минуту с оглушительным лаем из дальнего конца винтовой
подъемной трубы-сочления выскочил огромный и великолепный Шарки. Это был не
пес, это был сам царь зверей и всех прочих тварей - огромный, бесстрашный,
благородный и всемогущий. Он пронесся черным драконом метров двадцать... и
вдруг застыл как вкопанный, шерсть на загривке вздыбилась, глаза налились
кровью, обнажились клыки. Кеша с опаской подумал - конец его другу Хару,
все, крышка, сожрет его сейчас этот царь зверей. Но произошло нечто
неожиданное: вместо царского львиного рыка из огромной пасти вырвался
испуганный щенячий, пронзительный визг, шерсть на загривке опала, ноги
подломились... и Шарки упал, извернулся с шустростью нецарской, опустил
голову и, не чуя лап под собой, будто самая жалкая и трусливая дворняжка
опрометью умчался прочь, в изгибы труб-переходов.
- Нормально, - подтвердил Кеша решительно. - Мы у Таеки ошейник выпросим
и поводок, все будет путем. Ежели какой хмырь-собаковод заинтересуется,
скажем, э-э-э, зангезейская борзая... Но! Но!! Ты-то помалкивать будешь,
это я скажу, а то ляпнешь еще: я, мол, борзая зангезейская, на Землю
прилетела... тут нам и хана! Усек?
- Усек, - еще раз подтвердил Хар. Ему даже удобнее было стоять на
четвереньках. Но надо было вжиться в образ. И оборотни не всесильны.
В этот же вечер они покинули станцию. Таека плакала. Серж Синицки не
пошел их провожать. Серж скучал.
Когда Кеша садился в прогулочный легковой бот, он старался не смотреть на
красавицу-капсулу. И зачем он только пригнал ее сюда! Да на ней можно было
б идти хоть сейчас... в атаку, на штурм, на любых врагов и недругов! Но
Иван строго-настрого приказал спуститься на Землю по-тихому, осторожно,
чтобы ни одна веточка не шелохнулась, чтоб ни одна пылинка не поднялась с
насиженного местечка.
Иван дал точные координаты. И дал ему право - право добывать нужное
любыми средствами. Любыми! Хотя право это было не подкреплено ничем, кроме
их содружества в тяжком деле и обреченности в случае проигрыша, но Кеше
этого вполне хватило. На задание отводился один день, самое большее
полтора. Потом Кеша мог смотаться на пару часиков в родные края, дольше там
находиться опасно, а на пару можно. Но это потом. А сейчас... Ребров
отдыхал на своей дачке в ста верстах от Петрограда. И стояла дачка на
бережку тихого крохотного озерца, посреди древних елей - сказочные были
места. У Кеши сердце защемило еще на подлете. А как вздохнул чистого
русского воздуху, как затянулся синевой, прозрачностью и чем-то вообще не
имеющим названия, но пьянящим, так и загудело в голове, закружилось все -
присел на мшистый пень, сгорбился, прикрыл глаза.
Хар притулился рядом, по-собачьи вертя хвостом и озираясь. Он входил в
роль. Но все-равно он здесь был чужим. Чужак, не проявляющий ни малейшего
любопытства. Странный чужак.
Кеша не мог встать. Ноги не слушались. Тридцать пять лет! С ума сойти! Он
покинул Землю тридцать пять лет назад, покинул совсем еще мальчишкой. А кем
вернулся? Никем. Его нет, он пустое место. Потому что прописка у него не
здесь, а на Гиргейской подводной каторге.
Кеша дышал и не мог надышаться, такой воздух был только на Земле, его не
мог заменить синтезированный, его не могли заменить все смеси,
применявшиеся на кораблях и спутниках, его не могли заменить искусственно
созданные атмосферы на иных планетах... там все было фальшивым. Здесь все
было настоящим.
Россия! Не здесь он совершил свои преступления. Не здесь его осудили. Но
и здесь он вне закона, ибо есть соглашения. А Россия всегда выполняла
соглашения, даже если они были в ущерб ей и ее сыновьям, Россия держала
слово. В этом было ее величие, ее сила и ее беда.
Кеша повалился в траву, в проплешину, усеянную палой и мягкой хвоей. Лечь
и умереть! На родной земелюшке. И ничего больше не надо. Хватит. Надоело
скитаться по Вселенной, невмоготу нести свой крест. Невмоготу! Зачем он
ушел на эту проклятую войну?! Зачем проливал кровь ради всех этих сволочей
и ублюдков?!
Ведь они именно сволочи и ублюдки, нет им иного имени, нет им другого
звания. Да что горевать-то теперь.
Поздно!
