соответствовали скачкам, покрывающим около ста световых лет, а штрихи -
участкам нормального полета протяженностью от десяти до шестидесяти
световых секунд.
Бейл Ченнис сел к пульту Линзы и, как всегда, испытал чувство,
близкое к благоговению. Он не был уроженцем Фонда, и волшебство,
свершавшееся при повороте рычага или нажатии кнопки, еще не стало для него
привычным.
Линза вряд ли приелась бы и уроженцу Фонда. В ее небольшом корпусе
было такое множество электронных схем, что на экране умещалось сто
миллионов отдельных звезд и точно воспроизводилось их взаимное
расположение. И это еще не было пределом возможностей машины. Она могла
развернуть заданный участок карты звездного неба по любой из
пространственных осей и повернуть его на любой угол относительно заданной
точки.
Линза совершила переворот в межзвездной навигации. До изобретения
Линзы каждому скачку предшествовал расчет, занимавший значительное время -
от одного дня до одной недели. Большая часть этого времени уходила на
вычисление координат корабля. Нужно было найти по меньшей мере три звезды,
положение которых относительно произвольно выбранного центра координат
было бы известно, и определить положение корабля относительно этих звезд.
Вся соль заключалась в поиске этих трех звезд. Для человека,
привыкшего видеть Галактику из определенной точки, каждая звезда имеет
свое лицо. Но прыгни на десять парсеков - и не узнаешь, а, может, даже не
увидишь собственного солнца. Приходилось прибегать к спектральному
анализу. Составлялись каталоги "световых автографов" звезд, на их основе
разрабатывались стандартные маршруты. Межзвездная навигация превращалась
из искусства в науку. В эпоху Фонда усовершенствовались вычислительные
машины, появились новые методы получения и классификации спектров, и все
же на поиск трех знакомых звезд в незнакомой области уходило порой
несколько дней.
С появлением Линзы все изменилось. Во-первых, ей требовалась только
одна знакомая звезда. Во-вторых, Линзой мог управлять даже такой профан в
технике, как Ченнис.
По результатам предыдущего скачка ближайшая знакомая звезда была
Винцетори, а на панели обзора, в самом центре, горела яркая звезда. Ченнис
надеялся, что это именно Винцетори. Осторожно нажимая клавиши, он ввел
координаты Винцетори. На экране Линзы появилась яркая звезда, в остальном
сходства с изображением на панели обзора не оказалось. Бейл Ченнис
развернул карту по оси Z и посмотрел на фотометры. Обе звезды оказались
одинаковой яркости. Ченнис выбрал на панели обзора другую звезду примерно
такой же яркости и постарался найти ее на карте. Повернул карту на
соответствующий угол, скривил рот: не то. Повернул еще, примерив еще одну
яркую звезду, потом еще. Вот оно! Конечно, какой-нибудь космический волк
установил бы соответствие между картой и панелью обзора с первой попытки,
а он, Ченнис, установил только с третьей, но это тоже вполне прилично.
Осталось разобраться с двойными звездами и установить точное
соответствие. Это не отняло много времени, и вот уже готовы координаты
корабля. На все ушло не более получаса.
Хан Притчер был в своей комнате и, по-видимому, готовился ко сну.
- Есть новости? - спросил он.
- Если это для вас новость, то следующий скачок приведет нас в Ницу.
- Знаю.
- Не хотел вас беспокоить, но мне любопытно, просмотрели вы пленку,
которую мы прихватили в Силе?
Хан Притчер бросил презрительный взгляд на предмет разговора, лежащий
на полке в черном футляре, и ответил:
- Да.
- Что вы можете сказать?
- Что тут скажешь? В этой части Галактики даже историков толковых
нет.
Ченнис широко улыбнулся.
- Понимаю, понимаю... Скучновато?
- Отчего же; если вы интересуетесь биографиями монархов, то даже
занимательно. Просто бесполезно: когда историк занимается отдельной
личностью, он изображает ее либо в беспросветно черном, либо в приторно
розовом свете, в зависимости от своих интересов.
- В книге идет речь о Нице. Именно поэтому я ее вам дал. Это
единственная книга, в которой сказано о Нице несколько слов.
- Верно, немного сказано. Ница пережила десяток хороших правителей,
полдесятка плохих, выиграла какие-то сражения, какие-то проиграла. Ничего
особенного.
- Вы кое-что упустили. Вам не бросилось в глаза, что Ница никогда ни
с кем не образовывала коалиций? Она всегда стояла в стороне от
политических интриг. Да, правильно, завоевала несколько планет, но
почему-то остановилась. Похоже, что Ница старалась не привлекать к себе
внимания, а воевала в случае крайней необходимости.
- Что ж, - равнодушно сказал генерал, - я не возражаю против посадки.
В худшем случае, потеряем время.
- О, нет! В худшем случае мы потерпим полное поражение. - Если это
Второй Фонд, то это мир тысяч и тысяч Мулов.
- Что вы собираетесь делать?
- Приземлиться на какой-нибудь провинциальной планете. Как можно
больше узнать о Нице и исходя из этого действовать.
- Отлично. Не возражаю. Выключите свет, будьте добры.
Ченнис взмахнул на прощание рукой и вышел.
Генерал Притчер долго не мог заснуть. Беспокойные мысли не оставляли
его.
Если все, с чем так трудно было согласиться, верно - а факты говорят,
что верно, - то Ница - не что иное, как Второй Фонд. Невероятно. Такой
неприметный мир! Ничем не отличающийся от варварских миров, на которые
рассыпалась погибшая империя. Генералу вспомнилось, с каким лицом и каким
голосом Мул говорил о психологе Эблинге Мисе - о человеке, который раскрыл
тайну Второго Фонда. Мул был бледен и голос его срывался: "Мне показалось,
что открытие ошеломило Миса. Складывалось впечатление, что Второй Фонд
либо превзошел ожидания Миса, либо обманул их. Если бы я мог прочесть его
мысли, а не только чувства! Чувства же я видел ясно: самым сильным из них
было удивление."
Удивление - ключевая нота. Во Втором Фонде есть что-то в первую
очередь неожиданное. Как этот мальчишка, конфетный красавец, разглядел в
неприметной Нице что-то неожиданное? Ведь он прав, здесь что-то есть...
Последняя сознательная мысль Притчера была несколько злорадной. Метку
в аппарате связи никто не заметил.
ВТОРАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
Это был случайный разговор в вестибюле Совета. Члены Совета спешили
заняться повседневными делами и обменялись лишь парой взглядов и гримас.
- Мул переходит в наступление.
- Да, я тоже слышал. Опасно, очень опасно.
- Если все пойдет по плану, нам ничто не угрожает.
- Мул необычный человек. Он замечает, когда мы пытаемся управлять его
орудиями. Говорят, он уже знает, кого из его людей мы пытались
перехватить.
- Тем не менее, нужно пытаться. Другого пути нет.
- Можно вторгаться в неконтролируемые умы, но Мул старается
контролировать каждого, кто занимает хоть сколько-нибудь ответственный
пост...
Лестница кончилась. Все стали расходиться по своим кабинетам.
3. ДВОЕ МУЖЧИН И КРЕСТЬЯНИН
Россем был одним из окраинных миров, до которых редко докатываются
политические потрясения и о которых зачастую не знают жители других, более
счастливых и заметных планет.
В последние дни Империи планета служила местом ссылки политических
преступников, на ней стоял небольшой гарнизон и обсерватория. Еще до Хари
Селдона обыватели, уставшие от длящихся десятилетиями войн, грабежей,
дворцовых переворотов, бежавшие из неприютных столиц в поисках мира и
покоя, стали оседать на Россеме.
На холодных пустошах выросли деревни. Солнце, маленький красный
скряга, старалось сохранить все тепло для себя; девять месяцев в году на
Россеме шел снег. В эти девять месяцев крепкое местное зерно спало под
снегом; когда же солнце, неохотно расставаясь с теплом, все же нагревало
воздух до пятидесяти градусов [по шкале Фаренгейта; +10 по Цельсию], зерно
пробивалось, росло и вызревало с лихорадочной поспешностью.
На лугах паслись маленькие, похожие на коз, животные, трехпалыми
копытами выкапывая из-под снега траву.
У жителей Россема был свой хлеб и свое молоко, а иногда и мясо. Леса
экваториальной зоны давали твердую мелковолокнистую древесину для
строительства. Древесиной можно было даже торговать. Была еще пушнина и
руды. Взамен из Империи привозили сельскохозяйственную технику, атомные
обогреватели и телевизионное оборудование. Последнее было совсем не
лишним, так как зимой крестьянину делать нечего.
Жизнь шла мимо Россема. Иногда новости приходили с торговыми
кораблями, иногда - со случайными беженцами. Иногда появлялись большие
партии беженцев, рассказывали захватывающие новости. Только так россемские
крестьяне узнавали о жестоких сражениях, об убитых заложниках, об
императорах-тиранах и мятежных вице-королях. Они вздыхали, качали головами
и, философствуя на деревенских площадях, грели замерзшие носы в
воротниках.
Потом торговые корабли перестали появляться, и жизнь стала суровей.
Кончились запасы мягкого импортного дерева, табака, техники. Телевизоры
говорили недомолвками или открыто пугали. Потом пронеслась весть о том,
что разгромлен Трантор. Столица Галактики, величественный, роскошный,
легендарный, недоступный, ни с чем не сравнимый дом императоров
разграблен, разрушен и поруган! Это было что-то непостижимое, и многим
крестьянам казалось, что не за горами конец света.
Этот день был не похож на другие. Снова прилетел корабль. Деревенские
старики важно кивали и перешептывались. Во времена наших отцов, говорили
они, происходило то же самое.
Корабль был чужой. На нем не сверкали Солнце и Звездолет. Это была
развалина, собранная из нескольких старых кораблей. Вышедшие из корабля
солдаты объявили себя солдатами Ницы.
Крестьяне растерялись. Они не слышали ни о какой Нице, однако оказали
солдатам традиционное гостеприимство. Солдаты стали расспрашивать о
природе планеты, о числе жителей, количестве городов, которые крестьяне
перепутали с деревнями, вызвав всеобщее смущение, о характере экономики и
тому подобном.
После этого прилетали другие корабли; на Россеме стало известно, что
Ница - их новый столичный мир, и в его пользу в качестве оброка будет
ежегодно взиматься определенное количество меха и зерна.
Крестьяне важно моргали, не зная, что такое оброк. Когда пришло время
уплаты оброка, многие уплатили, а многие в недоумении стояли и смотрели,
как одетые в военную форму инопланетяне грузят в большие машины зерно и
шкуры.
Там и сям возмущенные крестьяне собирались кучками и доставали из
сундуков старинное охотничье оружие, но из этого ничего не вышло. Когда
приходили люди с Ницы, крестьяне, ворча, разбредались. В этот год борьба
за существование была еще более жестокой, чем всегда.
Постепенно установилось новое равновесие. Губернатор поселился в
деревне Джентри, изгнав оттуда всех местных жителей. Ни он, ни его
чиновники в других деревнях не появлялись. Сборщики оброка были из
местных, их запомнили и при их появлении прятали зерно, угоняли скот в
леса и старались не хвастаться достатком. Тупо уставясь на сборщика,
крестьяне разводили руками и кивали на скудную утварь.
Сборщики стали появляться все реже, словно Ница спасовала перед
упрямым деревенским миром.
Возобновилась торговля: Ница, очевидно, поняла, что это выгоднее
вымогательства. Товары, привозимые из Ницы, были похуже тех, что когда-то
