верю, и никаких приемов, по причине сугубо интеллигентского гнилого типа
личности, не знаю.
Я смотрю поверх торца глушителя в глаза Саньку, и встречаю спокойный и
внимательный взгляд человека, добросовестно делающего свою работу. Такой же
спокойный и внимательный, как при проверке документов на входе в нашу
фирму. Я чувствую, как неторопливо движутся нервные импульсы от мозга
Санька к мышцам - сгибателям указательного пальца правой руки, как
послушные мышцы чуть-чуть дожимают спусковой крючок, свободный ход которого
уже давно выбран, еще когда рука поднималась на уровень моих глаз.
Спусковой крючок еле заметно проворачивается на оси, и внутри оружия вдруг
начинает нарастать лавинообразный процесс, остановить который уже не
способен сам Бог. Срываются со своих мест и выходят из зацепления
замысловатой формы детали, раскручиваются жесткие стальные пружины, одни
детали с ужасной силой бьют по другим, те скользят в каких-то каналах и
тоже обо что-то ударяются. Потом, когда стихает лавина механических
перемещений, начинает тлеть маленький огонек. Из тления вырывается струйка
дымного пламени, и от нее неожиданно заходится целый пожар. Пожар шипит,
извергает раскаленные газы, ширится, однако он заперт внутри прочной
латунной гильзы. Ему бы развернуться, захватить этот холл, дом, город, весь
мир, настолько он силен. Но гильза слишком прочна. Все, на что пожар
оказывается способен - это самую малость сдвинуть с места тяжелую пулю,
запирающую гильзу с торца. Сначала огню невероятно трудно, особенно когда
пуля просовывает круглую головку в зеркально гладкий ствол и встречает на
своем пути нарезы. Но огонь поднатуживается, и пуля все резвее движется
вдоль ствола к открытому выходному отверстию - свету в конце темного
туннеля. Послушная спирали нарезов, она вращается, скользит - и вот
свобода! Если бы она была живой, она бы, наверное, зажмурилась от яркого
света холла после тьмы тесного ствола. Она бы обрадовалась своей
невероятной скорости, она была бы счастлива и смеялась от полноты своего
счастья. Но пуля мертва.
"Тук," - негромко говорит пистолет сквозь глушитель. И еще раз: "Тук".
Я мешком валюсь на пол у двери собственной квартиры, в которой хотел
скрыться от проблем этого мира. Санек неторопливо и бесшумно кладет
пистолет на ковролин себе под ноги, поворачивается и, не оглядываясь,
уходит по лестнице. Он спускается вниз той же дорогой, которой только что
поднимался я, но свет на лестничных маршах при его появлении почему-то не
зажигается. Так, в темноте, он и уходит, все дальше и дальше от холла
пятого этажа.
Глава 4. Печальное путешествие
- Не повезло парню, - подумал я, разглядывая труп моложавого прилично
одетого мужчины, лежащий у двери моей квартиры.
Зрелище, действительно, смотрелось пренеприятно. Две пули в лицо,
затылочная часть черепа разнесена в куски. Вся дверь забрызгана кровью и
ошметками серого вещества, кровавая лужа расплывается по ковролину.
Хорошо же начинается вольная жизнь! Сейчас надо вызывать милицию, потом
будут визиты к следователю, формальные и неформальные процедуры, наезды и
прочие приемы современной оперативно-следственной работы. Да просто дверь
отмыть - уже само по себе проблема. В "Московский Комсомолец" попаду, в
рубрику "Срочно в номер":
"КИЛЛЕРЫ СТАЛИ ПОДСТЕРЕГАТЬ СВОИХ ЖЕРТВ У ДВЕРЕЙ ЧУЖИХ КВАРТИР
Вчера, около двух часов ночи, некий гражданин Н. (это, видимо, я),
возвращаясь домой после затянувшегося трудового дня, обнаружил
непосредственно у двери своей квартиры труп неизвестного гражданина,
убитого двумя выстрелами в голову. Обстоятельства убийства до настоящего
времени точно не установлены и свидетелей, кроме самого гражданина Н., пока
найти не удалось. И это несмотря на то, что квартира расположена в
тщательно охраняемом элитном жилом доме на улице такой-то. В частности,
имеющаяся в доме система видеонаблюдения не зафиксировала в предполагаемое
время убийства никого, кроме самого гражданина Н. Эту информацию подтвердил
нашему корреспонденту дежуривший на проходной охранник. Сам гражданин Н.
полностью отрицает свою причастность к убийству и утверждает, что с убитым
не знаком. В настоящее время гражданин Н. задержан органами дознания до
выяснения всех обстоятельств происшествия."
А почему это я вдруг решил, что с убитым не знаком?
Преодолевая отвращение, я стал приглядываться к трупу. Совсем
незнакомым то, что лежало сейчас передо мной, я бы не назвал. Этот
светло-бежевый плащ я определенно видел на ком-то совсем недавно. Часы на
нелепо отброшенной в сторону руке - ну совсем как у меня, а таких в Москве
немного. Жаль, лицо обезображено... Впрочем, эти волосы с легкой проседью,
не шибко волевой подбородок, великоватый кадык...
"Твою мать!" - сказал я сам себе, узнав лицо, ежеутренне в течение
многих лет виденное в обрамлении хлопьев пены для бритья.
Предполагаемая заметка в "Московском Комсомольце" мгновенно приобрела
совершенно иной вид:
"ПРОДОЛЖАЕТСЯ ОТСТРЕЛ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ
Вчера, около двух часов ночи, у двери своей квартиры, расположенной в
элитном жилом доме по улице такой-то, двумя выстрелами в голову убит некий
гражданин Н. Обстоятельства убийства до настоящего времени точно не
установлены, и свидетелей пока найти не удалось. И это несмотря на то, что
дом, в котором расположена квартира гражданина Н., тщательно охраняется.
Однако имеющаяся в доме система видеонаблюдения не зафиксировала в
предполагаемое время убийства никого, кроме самого гражданина Н. Эту
информацию подтвердил нашему корреспонденту дежуривший на проходной
охранник. Известно лишь, что гражданин Н. возвращался домой после
затянувшегося трудового дня: убитый являлся первым заместителем директора и
совладельцем компьютерной фирмы "XXI век - новая информация". Следствие
рассматривает в числе возможных причин убийства и предпринимательскую
деятельность гражданина Н., однако эта версия признается маловероятной, так
как по роду своей деятельности гражданин Н. не имел непосредственного
отношения к финансовым и договорным делам фирмы."
Ну хорошо, если это я лежу там, на пропитанном кровью ковролине, то кто
же тогда я, разглядывающий себя, лежащего?
Тут я вспомнил блестящий цилиндрик с черным отверстием в торце и
спокойный взгляд серых глаз поверх него. Какой прекрасный человек Санек,
вернее, Александр, не помню фамилии, почему же я раньше не обращал на него
внимания, холодно кивал утром, приходя на работу, и вечером, уходя?
Крестник мой теперь, как-никак, а может, крестный, - как там у них, у
профессионалов, принято называть. Было бы чем, прослезился бы от умиления.
Прослезиться, однако, оказалось нечем.
При жизни я имел довольно подвижный тип нервной деятельности. Мне не
было свойственно задерживаться на одной проблеме или одном переживании,
ничто не выбивало меня надолго из колеи. Может, поэтому и холостячил: кто
пойдет за такого летуна. После смерти моя странным образом оставшаяся в
живых личность, похоже, сохранила это полезное для здоровья качество. Во
всяком случае, убедившись, что моему бывшему телу уже ничем не поможешь, но
тем не менее я продолжаю мыслить и, следовательно, существовать, я не стал
долго расстраиваться.
Во-первых, следовало все-таки выяснить, что же я теперь такое? Я
попытался разглядеть себя, вертя, как нормальный человек, головой и
поднимая то руки, то ноги. Результат экспериментов оказался скор и
исчерпывающ. У нового меня не оказалось ничего материального - только
привычный образ мыслей. Руки-ноги не просто не показывались в поле зрения,
- не было ни моторных, ни тактильных ощущений, подтверждавших их
существование, ни даже самого поля зрения. Я разом освободился от огромного,
постоянно существовавшего двунаправленного потока информации между собой и
своим телом. Непривычно и удивительно приятно. Организм, вечно донимавший
всякими покалываниями, почесываниями, отрыжками, затеканием членов,
желаниями поесть-попить и им обратными, больше не мешал жить.
Одновременно пришло осознание новизны восприятия окружающего мира. Я
больше не имел органов чувств, ограничивавших мои познавательные
возможности грубыми рамками физических явлений. Вместо зрения, слуха,
обоняния, осязания и вкуса, появился единственный, но невероятно мощный
орган чувств - знание. Я понял, что не вижу лежащий труп, а просто знаю,
как он лежит. Я знаю, что капли крови на двери красные. Причем мне не
важно, что они красные, ведь я знаю о них гораздо больше, чем давали мне
при жизни отражаемые кровью электромагнитные волны низкочастотного участка
видимого диапазона. Я знаю, что мозг трупа - мой бывший мозг - необратимо
разрушен, но сердце, тревожимое периферическими нервными узлами, все еще
слабо и судорожно толкается в ребра. А в других органах вообще, как ни в
чем не бывало, кипит жизнь, вырабатываются ферменты и гормоны, делятся
клетки, суетятся кровяные тельца, хлопочут ничего не подозревающие мои
симбиотические собратья - бактерии, вирусы, амебы, водоросли, клещики и
прочая полезная и вредная нечисть.
Я знаю также, что после выстрелов прошло всего несколько секунд, и
Санек все еще спускается по темной лестнице. Он спокоен и удовлетворен
своей работой. Он умело обходит инфракрасные лучи датчиков, включающих свет
на лестничных пролетах. Он движется вдоль стен, время от времени распыляя
аэрозоль против собак-ищеек. Он спускается ниже первого этажа, открывает
ключом дверь на технический этаж, в тусклом свете дежурного освещения
бесшумно проскальзывает мимо гудящих насосов, снова открывает дверь - и вот
он уже на темной улице. Охранная система здания дооборудована кое-какими
умельцами еще когда дом сдавался в эксплуатацию, так что, закрыв дверь,
Саньку остается только щелкнуть переключателем на небольшой коробочке, не
вынимая ее из кармана - и сигнализация двери возвращается в нормальный
режим, а видеокамеры перестают транслировать на центральный пульт
"замороженные" картинки. Элитные дома хорошо подготавливаются на случай
проведения специальных операций.
Санек возвращается на Крышу путем, о существовании которого я при жизни
даже не подозревал. Путь лежит через чердак соседнего дома, по тонкому
канату, натянутому над провалом шириной два метра и глубиной в девять
этажей, по мокрому скату крыши в ротонду, из которой мы с Виталием совсем
недавно любовались грозой. Санек оборачивается и смотрит на здание
Университета, подсвеченное снизу голубыми прожекторами. Я знаю, что ему
нравится этот вид. Потом он спускается в приемную, сбрасывает с себя темную
одежду и переодевается в форму охранника. Рабочую одежду и киллерские
принадлежности он упаковывает в черный пластиковый пакет, который прячет в
тайник за стеновой панелью в предбаннике. Я продолжаю удивляться, узнав о
существовании в административной части Крыши еще двух тайников - одного в
кабинете у Виталия, другого в коридоре напротив лифта. Содержимое тайников
удивительно настолько, что мне надоедает удивляться. Мне становится скучно.
Ну в самом деле, сколько можно? Только такой слепой кутенок, как я, мог
пять лет работать в организации, владеющей невероятными информационными
ресурсами, и верить, что она самостоятельна, независима и существует
благодаря своим коммерческим успехам. И ведь не просто верил, а тщательно
