желавших заставить людей бояться загробной жизни, в самых страшных своих
фантазиях помещало грешников в места, сулившие истинное блаженство по
сравнению с этим кошмаром.
А раз не существует Ада, то нет и Рая, потому что добро без зла
существовать не может.
А раз не существует Рая, то нет и вечной жизни, потому что ее негде
проводить.
А раз нет вечной жизни, то нет и Бога, потому что без вечной жизни Бог
не нужен - все остальное у людей и так есть.
А раз не существует Бога, то и мне здесь нечего делать, потому что
здесь не у кого спросить о том, сколько я буду жить.
А раз спросить не у кого, значит, я буду жить вечно, и уже составил
план, как мне эту вечность провести.
...Но было поздно. Впервые с момента смерти я ощутил предел своих
возможностей. Черная дыра тянула к себе, и не доставало сил преодолеть ее
вязкую мощь. Я падал в свет, тот самый манящий добрый свет, который обещали
книжки о жизни после смерти. В рассыпающемся сознании мелькали давным-давно
умершие Санек, Виталий, Генка Рогозин. Москва, обращенная временем в прах.
Холодная мертвая Земля. Погасшее Солнце. Опустошенная взрывами сверхновых,
почерневшая Галактика. Замороженная Вселенная. Я падал и падал, пронизывая
пленки бесчисленных световых горизонтов, и сладкая блаженная боль наполняла
меня, заменяя собой мысли, тревоги, заботы, любовь, счастье, жизнь.
Глава 5. Абсолютное программирование. Вводный курс
- Снимайте плащ, Илья Евгеньевич, проходите. Вешалка вон там, рядом с
дверью. Я понимаю ваше удивление, но потерпите, скоро и вы все поймете.
Присаживайтесь. Осмелюсь предложить чайку, не откажетесь? Конечно, вам бы
сейчас чего-нибудь покрепче, но не держу, знаете ли. Гостей не бывает, а
сам я как-то не нуждаюсь. А вот чайку - милое дело, особенно в такую
погоду.
Говоря все это, маленький сутулый человечек беспрерывно суетился,
накрывая на стол. Его лысая голова и старомодные очки поблескивали в
полумраке, отражая неверный свет стоящего на столе трехсвечового
приспособления - то ли шандала, то ли канделябра, а может, просто
подсвечника. Стараниями человечка на столе возникли огромное блюдо с
теплыми плюшками, масленка, сахарница, пузатый чайник с кипятком, чайничек
поменьше с заваркой, варенье, чашки, ложки, салфетки и прочие штучки, один
вид которых вызвал в моем желудке бурный физиологический процесс. Я мечтал
о горячем чае не меньше пятидесяти миллионов лет, а о том, что такое
плюшки, я забыл сто миллионов лет назад.
Простая реакция живого организма оказала бодрящее воздействие на
оторопевший разум. Наверное, идиотское выражение стало потихоньку сползать
с моей физиономии, потому что человечек, добро улыбнувшись, завершил свои
манипуляции торжественным опусканием в мою чашку кружочка лимона и уселся
напротив, выжидающе поглядывая на меня поверх сползших на нос очков.
- Пейте-пейте, Илья Евгеньевич, чаек замечательный. И не спешите,
времени у нас еще мно-о-ого. Это у землян времени всего ничего осталось, а
мы с вами пока что дефицита не испытываем.
Если все, происходившее со мной с момента громового удара над
Хамовниками, - это сон, то, судя по последним словам человечка, он
продолжается.
Я огляделся. Мы находились в комнате, отвечающей моим представлениям о
старинной частной библиотеке в каком-нибудь средневековом доме
какого-нибудь чудаковатого богача. В памяти всплыл текст с любимого
тухмановского винила из дорогих сердцу семидесятых:
И мы с тобой войдем в высокий древний дом,
Где временем уют отполирован,
Где аромат цветов изыскан и весом,
Где смутной амброй воздух околдован...
Из полумрака выступали филенчатые стены темного дерева. Встроенные в
них стеллажи плотно заставлены толстенными томами, поблескивающими в свете
свечей золотом тисненых слов на неизвестных мне языках. Филенчатый же
потолок терялся в полумраке высоко над головой - свет почти не достигал
его. Присутствовала здесь и обязательная стремянка, служившая, судя по
конструкции и затертым до блеска ступеням, многим поколениям хозяев
библиотеки. Высокие стрельчатые окна снаружи обметал снег - там выла пурга
и властвовала ночь. Тишина этой средневековой ночи, наполненная
потрескиванием свечей, скрипом старинного дерева, подвыванием ветра,
окружала нас.
Человечек одобрительно следил за попытками моего сознания пробудиться.
- Как вам здесь нравится? Правда, уютно? Это все специально для вас, я
знаю ваши вкусы. Ну-ну, Илья Евгеньевич, приходите же в себя. Пора уже
задавать вопросы.
- Где я? - поощренный, спросил, наконец, я, не имея душевных сил
претендовать на оригинальность.
- Вы у меня в гостях. Помните, вы кого-то искали, чтобы задать мучивший
вас вопрос о сроке вашего существования?
- Так это было на самом деле? Я что, действительно умер?
- К несчастью, да. Или к счастью, это как посмотреть. Вы пейте чай-то,
а то остынет. Плюшки рекомендую настоятельно. Или может быть, поужинаем
более плотно?
- А вы, значит, тот, кого я искал?
- Да, - просто ответил человечек. К своей чашке он так и не
притронулся.
- Но я искал Бога.
- Считайте для начала, что вы его нашли.
- Вы Бог?
- Не совсем, но вроде того. Вы потом поймете.
- А настоящий Бог есть?
- Настоящего, в том смысле, который вы вложили в свой вопрос, нет.
- Только вы?
- Только я.
- А Дьявол?
- Что Дьявол? - человечек сделал вид, что не понял вопроса. При этом
его добрые глаза стали еще добрее.
- Дьявол есть? Существует?
- Если я правильно уловил смысл ваших вопросов, вы пытаетесь с наскока,
даже не попробовав плюшки, постичь основы мироздания, не так ли? Вас
интересует, какова доля субъективности в окружающей вас реальности?
Существует ли и существенна ли поляризация субъективных основ? Так вот,
никакого Дьявола нет. А добро и зло - всего лишь абстракции, локализованные
в человеческом обществе с целью упрощенного объяснения окружающего мира.
Объяснения, доступного слабому человеческому разуму, к тому же находящемуся
в условиях постоянного дефицита достоверной информации. А реальность, к
сожалению, чрезвычайно материальна и объективна, ее форма продиктована
конечным числом фундаментальных физических соотношений. И еще есть я.
Если бы подобный диалог состоялся в другое время, до моих последних
приключений, я ограничился бы мысленным диагнозом своему визави, и на этом
либо постарался закончить беседу, либо разговаривал с ним как с больным,
осторожно обходя острые темы, дабы не вызвать припадка. Однако мои чувства
все еще оставались возбуждены картиной летящих навстречу световых
горизонтов черной дыры, так что сейчас я мог бы поверить во многие чудеса,
в том числе и во встречу с Богом. Пусть только представит доказательства, а
то уж больно не вяжется его тщедушная фигурка с образом Великого и
Всемогущего.
- Вы? А кто вы все-таки? - прямо, не церемонясь, спросил я в ответ на
его последнюю фразу, сказанную особым многообещающим тоном. - Извините, но
оснований считать вас Богом у меня маловато.
- Отчего же маловато? Разве обстоятельства нашей встречи не кажутся вам
если уж не достаточным, то по крайней мере располагающим основанием?
- Какие обстоятельства? Мы сидим, пьем чай в уютной комнате. Я,
конечно, не знаю, как сюда попал, но всякое случается в жизни, особенно
если под водочку. Вы пожилой человек, отнюдь не похожий на творца всего
сущего. Так что мой, как вы сказали, слабый разум ищет упрощенные
объяснения нашей встрече, и находит. Ну, например, допустим, что со мной
все-таки случился приступ белой горячки, и все, что произошло с момента
последней пьянки - мой горячечный бред. И вы, извините, тоже. Или, скажем,
другой вариант. Вы существуете реально, но все мои приключения - результат
вашего гипнотического воздействия. Уж не знаю, зачем вам это нужно, но если
вы и дальше будете ставить свои бесчеловечные эксперименты, я все равно не
поверю, что вы Бог. А вот еще вариант, так сказать, компиляция из двух
предыдущих. Мы оба сошли с ума и находимся в психбольнице. Тогда ваше
заявление насчет вашей божественной сущности совсем уж понятно и никакого
удивления у меня не вызывает.
- Все ваши варианты, Илья Евгеньевич, извольте заметить, базируются на
предположении, что либо ваш, либо наш с вами разум помутнен.
- Еще бы! Вы даже не представляете себе, какие бредовые вещи со мной
произошли.
- Отчего же не представляю. Могу даже пересказать в подробностях.
Сначала охранник застрелил вас. Потом вы побывали в Марианской впадине.
Потом отправились в США, посетили спутник Юпитера. Кончилось все прыжком в
черную дыру, после чего вы потеряли счет времени. А очнулись у двери в эту
комнату.
- Ну вот видите! Поскольку вы так хорошо обо мне осведомлены, значит, я
нахожусь под вашим гипнозом, и либо сам рассказал вам о своем бреде, либо
вы мне его внушили. Кстати, не знаю вашего имени - отчества, извините.
- Называйте меня, ну, скажем, Саваоф. Для простоты вашего восприятия,
так сказать.
Это уже явный перебор. С одной стороны, логично, считая себя Богом,
взять имя Саваоф, но с другой стороны, должна же быть у человека совесть!
Эта игра мне надоела.
- Может, Иешуа Га-Ноцри? - взорвался я. Не знаешь, куда от собственных
проблем деться, а тут еще этот больной. Пора как-то определяться. Я жив,
это несомненно, но ситуация, в которой оказался, остается чрезвычайно
странной. Срочно требуется привести ее к норме.
- Я допускаю уместность вашей иронии, Илья Евгеньевич, - спокойно
ответил мне Саваоф. - Потому что ситуация, в которой вы оказались, остается
чрезвычайно странной. Срочно требуется привести ее к норме, - повторил он
мои мысли слово в слово все с той же доброй улыбкой.
Я отодвинул от себя чашку и пристроил на блюдце сбоку нее обкушенный
остаток плюшки. Он еще и мысли читает! Нет, это самое натуральное
издевательство! И я уперся, как осел:
- У меня бред и вы меня гипнотизируете. Спасибо за чай.
Я встал и пошел к двери. Срывая с вешалки плащ, я услышал за спиной
негромкий усталый голос:
- Илья Евгеньевич, пожалуйста, осторожнее.
- До свиданья, - буркнул я в ответ, не оборачиваясь, и распахнул дверь.
За дверью оказалась черная пустота. Сквозь нее, освещаемые тусклым
желтоватым светом из-за моей спины, беззвучно мчались снежинки, но не было
ни неба, откуда бы они срывались, ни земли, на которую они должны падать. Я
еле успел ухватиться за косяк и остановить занесенную ногу, иначе уже летел
бы во тьму, навсегда удаляясь от теплого светящегося прямоугольника двери.
Воздух из комнаты, вырываясь в пустоту, раздувал полы плаща и трепал мои
волосы.
Все еще держась мертвой хваткой за косяк, я оглянулся. Саваоф сидел за
столом, откинувшись на резную спинку средневекового стула и скрестив руки
на груди. Он продолжал грустно улыбаться, но во взгляде мелькнула
строгость.
- Осторожнее, Илья Евгеньевич, - повторил он медленно.
Я очень осторожно выглянул наружу. Вокруг - черная непроницаемая тьма.
Ничто. Даже не вакуум. Отсутствие пространства-времени. Я заглянул за косяк
двери в надежде увидеть хотя бы стену здания, в котором мы находились, но
такое же ничто оказалось и там. Высовывать руку и ощупывать не хотелось. С
трудом отлепившись от косяка, я аккуратно прикрыл дверь, повесил плащ
обратно на вешалку и вернулся за стол. Машинально отхлебнул остывающий чай.
