унижений! Обыски! Свидания раз в три дня... Непременно при унтер-офицере...-
Она вытерла слезы, успокоилась. - Я все время себя спрашивала: надо было мне
ехать или нет? Отказаться от вольной жизни! Помню, где-то по дороге, в
Казани, что ли... Канун Нового года. В Дворянском собрании бал. Залы ярко
освещены. Маски входят. Я говорила себе: "Какая разница! Здесь собираются
веселиться, а я еду в пропасть. Для меня все кончено - музыка, танцы". Так
что ты, голубушка, подумай... Не надо бы, может, тебе ехать...
Когда она уходила, сказала:
- А шкатулку Ивана Александровича я у тебя заберу... Все же память...
Потом уже, когда Тася поднялась и подошла к столу, видит - клинок адмирала
Колчака на месте, а шкатулки нет. Тут в дверь Ольга Леонтьевна стучит:
- Пора собираться...
Сидят они завтракают, Ольга Леонтьевна все успокоиться не может:
- И на что он тебе - уголовник? И потом он же старик! Он же старше тебя на
десять лет!
Тася уже ничего и не отвечает матери. После завтрака Ольга Леонтьевна с
Дориком стали собираться на вокзал проводить Тасю. Дедушка тоже начал было
суетиться, но ему сказали, чтобы он оставался дома - дорога неблизкая.
Дедушка обиделся, конечно.
- Уйду я от вас,- говорит.- В дом престарелых уйду...
- Да пусть едет,- сказала Тася.
На вокзале Дорик говорит дедушке:
- Ты тоже придумал - в дом престарелых... Ты хоть знаешь, что там творится?
Какие там дела? Спроси у Колупаевой с первого этажа, ее отец там был. Люди
исчезают. Пропадают на два-три дня, потом снова появляются. Только уже без
волос, остриженные наголо.
- Это еще почему? - недоумевает дедушка.
- А это дельцы, новый бизнес. Увозят стариков, усыпляют их и стригут.
- Зачем же это им надо?
- Волосы за границу продают. Громадные деньги. Оказывается, из волос пожилых
людей готовят особо ценный лекарственный препарат. Причем из волос только
пожилых людей. От молодых не выходит...
- Господи, опять ты что-то выдумываешь! - говорит Ольга Леонтьевна.
А тут и вагон тронулся, Ольга Леонтьевна кричит Тасе:
- Смотри, осторожнее там!
Добиралась Тася долго. На каком-то полустанке поезд стоял больше суток.
Сказали: впереди авария - поезда столкнулись.
"Вот ведь как судьба меня держит,- думала Тася.- Не хочет пускать".
Она вместе с другими пассажирами ходила на место аварии смотреть. Народу там
много, солдат нагнали, наверное, целый полк. По сторонам дороги вагоны
смятые, искореженные, все в ржавых пятнах, тягачи их растаскивают. Под
ногами битые стекла, вещи чьи-то: то кепка, то ботинок, то пиджак порванный,
сумка дамская. Бродяги какие-то здесь уже хозяйничают - подбирают вещи,
роются в карманах, в сумках. В одном месте Тася увидела на земле фотографию
- женщина и мужчина рядом, лица счастливые, радостные. Она вспомнила дачные
фотографии, где Вера, Викентий такие же веселые.
Наконец путь был расчищен, движение восстановлено, снова пошли поезда.
Приехала Тася в поселок где-то под Иркутском. Возле станции, у хлебного
ларька, увидела старушку.
- Где здесь комнату можно снять? - спрашивает.
А старушка поглядела на нее и говорит:
- К осужденному, что ли? В колонию? Едут и едут... Дуры эти бабы - вот
что... Как мотыльки на свечку... Нужны вы им...
- Я знаю, что нужна,- отвечает Тася.
Привела ее старушка к себе домой. Комната маленькая, вроде чулана. Глянула
Тася в угол, испугалась даже - у стены большая каменная плита, какие на
могилах ставят.
- Это я обелиск себе надгробный приготовила. Давно еще купила, когда дешево
было. Пусть, думаю, стоит. Теперь-то цены на памятники все растут. А у меня
уже есть...- Потом Тасе на ухо: - У меня и гроб припасен. На чердаке стоит.
Я как поругаюсь с кем, на чердак лезу и в гроб ложусь. Вся моя злость и
проходит...
Дом старушки совсем рядом с колонией. Тася всю ночь слышала оттуда какие-то
переговоры по радио, команды. На другой день она наконец увидела Викентия:
стриженый, уши торчат и глаза какие-то пустые.
- Как там Вера? - спрашивает.
Тася сказала, что Вера, как оформила развод, сразу же выскочила за того
самого начальника-паспортиста и укатила с ним к его родственникам куда-то
под Ярославль. Викентий слушает ее, сам молчит, что говорить - не знает.
Потом вдруг говорит:
- Случай смешной вспомнил. Позвали меня как-то в один дом покойницу
фотографировать. Пришел я, в комнате стол, на столе гроб. Забрался я на
стул, приладился, спрашиваю: сколько снимков делать? И вдруг покойница из
гроба: "Шесть, милок, шесть". Я со стула так и полетел, расшибся весь...
Смешно, правда?
- Смешно,- говорит Тася.- Покойница - и разговаривает...
- А это они захотели сынка из армии вызвать. Вот и решили послать фотографию
матери в гробу.
Смотрит Тася на Викентия, хочется ей дотронуться до него, но между ними
сетка железная. Ближе увидеться им не дали.
- Вот если бы вы были законные супруги, тогда другое дело,- сказали Тасе.-
Тогда пожалуйста. На трое суток. У нас и комнаты для семейных есть.
Тася вдруг и говорит Викентию:
- Давай поженимся. Брак оформим, все, как положено.
- Что, прямо здесь? - спрашивает Викентий.
- А что? Как Полина Анненкова. Ты же сам писал, что у вас здесь браки
оформляют.
Викентий подумал и говорит:
- Ты знаешь, у нас здесь даже часовня есть... Для венчания, кто пожелает...
Написала Тася заявление, отнесла к начальнику колонии. Начальник ей говорит:
- В ближайший четверг никак нельзя. У нас - испытательный срок. Как и везде,
два месяца.
- Как же так? - говорит Тася.- Я через два месяца не смогу приехать. Это же
сколько денег на дорогу надо...
Начальник посмотрел в окно, потом спрашивает:
- Зачем вам это нужно? У заключенных свои интересы, это понятно. Им бы
только на время отсидки жену получить. А как освобождаются - прощай.
- У нас все по-другому,- говорит Тася.
Начальник тогда закурил папиросу и говорит:
- Ладно, так и быть. Пометим ваше заявление задним числом.
Во время регистрации Викентий просил охранника, который привел его, чтобы
тот сфотографировал его с Тасей. Охранник сначала долго отказывался, говорил
- не положено, потом согласился. На другой день Тасю, уже как законную жену,
пустили в зону вместе с другими приехавшими на свидание женами. Дали им с
Викентием комнату в бараке: две койки, заправленные по-солдатски, тумбочка,
холодильник. На окнах занавески. Викентий сделал Тасе подарок - шерстяные
носки.
- Мой сосед носки вяжет... Вот я и взял у него...
Днем вышла Тася на кухню, там приехавшие жены картошку жарят. Тут же дети
бегают, совсем, как дома. Все, конечно, Тасей интересуются - новенькая,
поздравляют с законным браком.
- Мы с моим тоже здесь, в зоне, расписались,- рассказывает какая-то рыжая, в
халате по-домашнему.- По переписке познакомились.
- Им же главное, чтобы на воле их кто-то ждал,- говорит другая, немолодая
уже, стриженая, в очках.- Иначе они сломаются.
- Вот и ты, я вижу, пожалела своего,- говорит Тасе толстушка, на голове под
платком бигуди.- Жалко стало, понимаю... Русские бабы все одинаковы. Спасти,
поднять...
- Нет,- отвечает Тася,- у нас другое... У нас - любовь...
Все на кухне так и покатились со смеху.
- Любовь! - хохочут.- Да какая она, любовь? Ты бы показала нам!
- А я и сама не знаю, какая,- отвечает Тася.- Люблю - и все...
В тот же день вечером вынесли в коридор из комнат несколько столов,
застелили бумагой и газетами, расставили чашки чайные. Тася принесла пироги,
какие из дома взяла. Дежурный офицер стал было возражать, но ему сказали:
- Свадьба же, начальник! Новобрачные! Поздравить надо!
Рыжая подарила Тасе флакончик духов, уже начатый, который с собой привезла.
Муж ее, из заключенных, взял у нее гребенку, обернул тонкой бумагой и стал
играть какую-то музыку.
Когда все расселись, толстушка с кудряшками на голове ушла в комнату и
выносит бутылку белесой жидкости. Все оживились, а муж ее говорит:
- Молодец! Это она по моему рецепту! Я дома так делал! Жидкость для
обезжиривания, уксус, сахар, вода. И в стиральную машину. Напиток выходит
царский - лучше не придумаешь.
Разлили напиток по чашкам, все стали поздравлять Тасю с Викентием, пить за
их здоровье, кричали "горько".
- За вашу любовь! - говорит стриженая, в очках, сама еле сдерживается от
смеха.
Все опять хохотать начали, заливаются, остановиться не могут. А как
отсмеялись, музыкант с гребенкой серьезно так говорит:
- А ведь любви никакой нет! Есть лихорадка и болезнь! Вроде проказы или
оспы. Расстройство всего организма. Делаешься, будто пьяным. По себе знаю...
Ночью уже сидят Тася с Викентием в своей комнате. Тася протянула руку к
Викентию, коснулась его лица, смотрит, а он спит. Сидит она, боится
шевельнуться, чтобы не разбудить. Рука затекла, она все смотрит на его лицо,
шепчет еле слышно:
- Нет у меня на свете никого, кроме тебя... Если бы можно было здесь, в
тюрьме, остаться, я бы осталась. Я счастлива, что себя потеряла. Мне
кажется, ты для меня родился, а я - для тебя. И нам друг без друга никак
нельзя. Я благодарю судьбу за встречу с тобой...
Через три дня Тася уехала. Вернулась домой, не успела в квартиру войти, все
сразу к ней кинулись.
- Живая! Слава тебе, Господи! А мы читаем в газете: катастрофа! Говорим: там
же Тася! Сами не знаем, что и думать...
А Тася им:
- Поздравьте меня... Я теперь мужнина жена...
- Это ничего,- говорит дедушка.- Это не беда. Главное, что живая!
Ольга Леонтьевна сначала даже не поняла, о чем это Тася, а потом до нее
дошло.
- Вы что,- спрашивает,- поженились? А свадьба?
Да так на диван и повалилась. До вечера ее валерьянкой отпаивали.
- Что ж,- говорит дедушка,- свадьба так свадьба. Погуляем.
А Дорик, как всегда, ухмыляется:
- Тут в одном доме тоже свадьба была... Колупаева рассказывала. Гости
собрались, хозяйка в погреб полезла за продуктами. Пошла и пропала. Хозяин
за ней - и тоже пропал. Родственник какой-то спустился - и его нет. Так что
оказалось? У них там в подвале баллоны стояли с жидким азотом. Для холода,
кто-то посоветовал. А крышки плохо прикручены. Пары азота, сами понимаете.
Вот вместо свадьбы - похороны...
- При чем здесь жидкий азот? - спрашивает дедушка.
А Ольга Леонтьевна, как в себя пришла, спрашивает:
- Что-то я не пойму... Он что, у нас жить будет, уголовник этот?
- Ты его не знаешь, мама,- чуть не плачет Тася.
- Как же я с ним буду? - недоумевает Ольга Леонтьевна.- Я не смогу...
- Размениваться надо - вот что,- предлагает Дорик.
Дедушка слушал эти разговоры, слушал, потом говорит:
- Мне сегодня булавки всю ночь снились. К чему бы это?
- Ну, размениваться, так размениваться,- согласилась Тася.
А дедушка опять:
- Вот я знаю, если, к примеру, вода студеная снится, будто ты пьешь ее, это
значит, у тебя в желудке змея завелась. А вот к чему булавки - это я уж и не
припомню...
А как дали объявление о размене, через день в доме гостья - чистенькая такая
старушка, на шляпке цветочки.
- Я по объявлению,- говорит.
Тася как раз дома одна была, Ольга Леонтьевна с Дориком дедушку гулять
повели. Ходила старушка по комнатам, смотрела. Потом увидела у Таси пианино.
- Сыграйте мне что-нибудь, деточка... Тысячу лет не слышала живой музыки...
Мой отец был прекрасный пианист, профессор консерватории.
У нас в доме музыка не смолкала.
Стала Тася ей играть. Старушка слушала, слушала, потом вдруг и заявляет:
- Я ведь адмирала Колчака знала, Александра Васильевича. Любовь у нас с ним
была... Роковая...
Сказала и опять музыку слушает, потом снова:
- Мне тогда двадцать три года было. Замужем уже пять лет, сыну два года. И у
Александра Васильевича семья. Мы с его женой очень дружны были. А каждая
встреча с ним - праздник. Разбуди меня ночью, спроси: что я хочу? Я бы
только и сказала: видеть его. Вот я и призналась ему в любви. А он мне: "Я
вас больше, чем люблю..." Это было в зале Морского собрания, в Ревеле...
Тася все играет, не останавливается, старушка слушает.
- Потом Александра Васильевича арестовали в поезде,- продолжает она.- Я была
тоже там. И не могла его оставить. Пошла с ним в тюрьму. Это в Иркутске...
По своей воле... А, в сущности, за все время мы вместе мало были. Все больше
