- Пойти соседей угостить... А портрет ты порви... Чтобы я не видела его
больше...
Арсений хотел что-то сказать, но только вздохнул и стал рвать картинку.
Вышли они с Васеной Власьевной на кухню, там - Федор Кузьмич. Спиной к окну
стоит, халат новый, подаренный, руки за пояс заложил. Арсений рюмку ему
протягивает:
- За здоровье государя-императора!
- А я выпью,- отвечает Федор Кузьмич.- Ты думаешь, если самодержец
российский, так и не станет? А я вот выпью, любезный, выпью...
Я не такой постник, как вы думаете...
Васена Власьевна руки в боки - и на старика:
- Вот как! Самодержец российский! Отчего же не Наполеон?
Федор Кузьмич голову вперед наклоняет.
- Говори громче,- просит.- Я глух на левое ухо...
- Почему же не Наполеон? - кричит Васена Власьевна.
- Бонапарт-то? - отвечает Федор Кузьмич.- Бонапарт - это другое совсем... Я
ведь помню... Наше свидание с ним... Тильзит... Река Неман... Мы в шатре, на
плоту, посреди реки. На мне черный мундир преображенский. Красные
отвороты... Все золотом обшиты... Белые рейтузы, шарф, треуголка с
перьями...
Тут Лукичев из комнаты вышел, голоса на кухне услышал. В дверях стоит,
слушает, потом ехидно так спрашивает:
- Отчего же на реке? На каком-то плоту. Неужто на земле нельзя было?
- Помилуйте,- отвечает Федор Кузьмич.- Да ведь всем известно: Бонапарт-то
антихрист. Как же можно - православному царю с нехристем? Его сначала
окрестить надо было в реке... А так - грех...
- Ну и какой он, Наполеон? - снова спрашивает Лукичев.
- Бонапарт-то? - переспрашивает Федор Кузьмич и голову вперед наклоняет.- Да
никакого величия. Маленький, круглый. Покачивается из стороны в сторону. И
лицо совсем невыразительное. Представляете, яблоко мне протягивает? "Мир,-
говорит,- как это яблоко. Мы разделим его на две части - восток и запад.
Весь свет будет нашим". А я отказался...
- Ну и дурак! - замечает Лукичев.
Тут Васена Власьевна вмешивается:
- Что языком-то болтать? Вы лучше выпейте за мое здоровье. За моего ангела.
Тут все стали ее поздравлять, чокаться.
- А какие у меня именины были! - говорит Федор Кузьмич.- Какие торжества!
Память Александра Невского! Пушки палят! Везде ковры развешаны! Вечером по
всему городу освещение!
А Лукичев все так же ядовито спрашивает:
- Когда же это было, Федор Кузьмич? Ведь это же прошлый век...
А ты все живешь...
- Живу,- вздыхает Федор Кузьмич.- Не надо вот, а живу...
- Это сколько же тебе лет? Более двухсот выходит...
- А кто его знает, сколько... Я не считал...
Васена Власьевна больше не выдержала, рукой махнула и ушла в комнату. А
Лукичев только-только разошелся. Арсения локтем в бок толкает и подмигивает.
- Как же все-таки это вышло? - спрашивает.- Император всея Руси - и вдруг
бродяга, нищий...
А Федор Кузьмич в сторону смотрит куда-то, не слышит. Лукичев по плечу его
хлопает:
- Как же, говорю, случилось? Из дворца да в Сибирь!
- Что ж,- отвечает Федор Кузьмич.- Двадцать пять лет отслужил. Шутка ли?
Четверть века. Солдату в такой срок отставку дают. А я всегда хотел оставить
престол... Удалиться от мира... Где-нибудь на берегу реки... Наблюдать
природу... Безмятежность и благоденствие!
- Будет врать-то! - обрывает его Лукичев.- Так мы и поверили! Будто на троне
плохо!
Федор Кузьмич строго поглядел на него.
- Я, любезный, знаю, что говорю! Другому, может, и хорошо, а мне нет! Я,
стало быть, не рожден для трона... Вокруг лицемерие, интриги! Ни одного
искреннего друга! Какие сплетни про меня распускали! Будто у меня ляжки
искусственные, из ваты, для красоты.
Лукичев подошел к Федору Кузьмичу, потрогал его ноги.
- Нет, все в порядке, отец, не переживай...
- А знамеЂния? - спрашивает Федор Кузьмич.- Что вы скажете о знамеЂниях?
- Какие еще знамеЂния?
- То пожар в церкви Преображения, все главы сгорели. То комета с хвостом. Не
успел на престол ступить - наводнение. Потом второе, еще ужаснее. Сколько
жертв, какое опустошение!
Лукичев на ухо Арсению шепчет:
- Это же надо такое наплести! Комета, наводнение...
- Вот все и сошлось, чтобы мне уйти,- продолжает Федор Кузьмич.- А тут, как
нарочно, супруга моя, Елизавета Алексеевна, разболелась. Врачи советуют
везти ее на юг для здоровья... Мы и уехали в Таганрог. Елизавета Алексеевна
там поправляться стала, а я наоборот - расхворался. В Крым как-то ездил...
Весь день верхом, в одном мундире... А к вечеру ветер свежий. Потом еще рыбу
какую-то жирную ел... Короче говоря, вернулся в дом и свалился. Лихорадка,
жар. Так плох был... Духовник приобщил Святых Тайн... Вот я там, в
Таганроге, можно сказать, и отошел в жизнь вечную...
- Я бы ни за что не отошел,- говорит Лукичев. И кричит Федору Кузьмичу:
- Я говорю: охота была! Из дворца-то по своей воле!
- Как же, помилуйте! - даже удивился Федор Кузьмич.- Ведь что творилось?
Кругом заговоры! Тайные общества! И кто бунтовал? Гвардейские офицеры,
аристократы! Дворяне, которым я хотел блага и счастья! Чудовища
неблагодарные! Конституции захотели! Будто счастье человека от социального
порядка зависит. От государства!
Тут Федор Кузьмич всхлипнул и стал тереть глаза ладонью.
- Ловко закрутил, шельма! - восхищается Лукичев.- Прямо как в романе...
- Меня же отравить хотели,- продолжает Федор Кузьмич.- Пирожок как-то ел, а
в нем - камешек, маленький такой... Откуда в пирожке камешек? Я, когда
заболел, и лекарств никаких не принимал - боялся. Лекаря гнал прочь...
- Ты не расстраивайся,- говорит Лукичев, сам еле смех сдерживая.- Выпей-ка
лучше... Это не отравленное...
Федор Кузьмич немного успокоился, глаза вытер.
- Однажды что удумали? Мост на реке подпилили. Перед самым Таганрогом...
Кучер мой Илья остановил коляску, а вторая коляска дальше катит. Офицеры там
сидели... Как на мост выехали, так он и рухнул...
Я кричу Илье: "Заворачивай скорее!"
- А как же вам удалось скрыться? - спрашивает Арсений.
- Да, в самом деле, как? - вторит Лукичев и снова Арсения в бок толкает.
- Скрыться-то? Да очень просто. Возвращаюсь как-то с прогулки, вечером уже.
У заднего крыльца солдат стоит, часовой. Он и говорит мне: "Не извольте
входить, ваше величество. Вас там убьют из пистолета". Тогда я спрашиваю
его: "Хочешь, солдат, умереть за царя? А род твой будет награжден". Он
сначала не хотел, потом согласился. Надел я его мундир, стал на часы. А
солдат взял мою шинель - и в дом. Стою я, значит, у крыльца, потом слышу
выстрел в комнатах. За ним - другой. Бросил я тогда оружие - и бежать. Потом
Елизавете Алексеевне, супруге своей, написал, чтобы похоронили того солдата,
будто меня.
- Заморочил ты меня, старик, совсем! - говорит Лукичев.- Задурил голову.
Тут Васена Власьевна дверь из комнаты открывает и зовет Арсения:
- Иди сюда, чучело! Гости скучают..".
А как гости ушли, Васена Власьева всю ночь Арсения изводила:
- Что ты носишься с этим придурком? Он тебе сказки рассказывает, а ты уши
развесил! Вот уж точно - два сапога пара.
А на другой день - приключение. У Васены Власьевны кольцо с пальца пропало.
Сняла она его на ночь, у зеркала положила, утром встала - нет кольца. Васена
Власьевна чуть не плачет, жалуется Лукичевой Капе:
- Думала, на черный день... И вот, пожалуйста!
Лукичева Капа слушала ее, слушала, потом и говорит:
- Некому кольцо взять, кроме твоего Арсения.
- Ты думаешь? - спрашивает Васена Власьевна.
- Они сегодня с моим ни свет ни заря ходили куда-то. Мой все жаловался:
голова раскалывается... Арсений, видно, пивом его угощал. А откуда у него
деньги, спрашивается?
Васена Власьевна так и объявила мужу:
- Ты вор, Арсений! И я в милицию на тебя заявлю!
А Арсений, как всегда, отшучивается, радостный какой-то, даже улыбается.
- Ты же знаешь, радость моя, как я тебя люблю. Ведь больше жизни. Ей-богу,
ласточка! Что же ты бранишься?
Васена Власьевна как взорвется:
- Шут гороховый! Извел ты меня вконец! Теперь воровать взялся!
Я тебе поворую! Посидишь в тюрьме - бросишь эту моду!
Тут в дверь стучит кто-то. Открыли - Федор Кузьмич.
- Цветок бы полить надо,- говорит.- Засохнет совсем.
- Пропади ты пропадом со своим цветком! - кричит на него Васена Власьевна.
Федор Кузьмич пошел было восвояси, потом возвращается.
- Вот,- говорит,- на умывальнике нашел. Не ваше, случайно?
И кольцо показывает. Васена Власьевна схватила его и опять бранится:
- С вами совсем голову потеряешь!
Арсений вышел на кухню полить цветок, потом заглянул к Федору Кузьмичу.
Комната у старика бедная, пустая. Лежанка с подстилкой, два стула. На столе
книга старая, потрепанная - Евангелие. В углу, возле окна,- Божья Матерь с
лампадкой. Пахнет в комнате как-то по особому, сладко.
Вот сидят они за столом, чай пьют. Федор Кузьмич хмурый какой-то.
- Сегодня всю ночь солдаты снились,- говорит он.- Все с саблями, пьяные.
Потом император, отец мой, Павел Петрович. Босой, в ночной рубашке, за
ширмами прячется...
Голос у Федора Кузьмича дрожит, губы трясутся.
- Я ведь в убийстве отца не виновен! Нет на мне его крови! Они же мне
обещали! Слово дали! Я и клятву с них взял - не посягать на его жизнь! Они
обманули меня!
- Конечно, обманули! - утешает его Арсений.- Это такой народ.
- Граф Панин меня уговаривал. Говорил: для спасения России. Император должен
подписать отречение! Надо его заставить... Если, говорил, этого не случится
- революция будет! Народ, мол, требует. Еще сказал: чтобы приготовить
яичницу, надо разбить яйца.
- Интересно, что он имел в виду? - спрашивает Арсений.
- А я все для отечества! Хотел Россию спасти! Думал, как лучше. Ведь в
стране-то что творилось? Воровство, грабеж, взятки. Злоупотребления на
каждом шагу. Никто не стыдится негодяев, если у тех деньги. Честь и совесть
забыты! Какое нравственное унижение великого государства!
- Вы не переживайте,- говорит Арсений.- Сейчас все то же самое. Как было,
так и осталось.
- Я отца потом уже увидел в парадной зале, на панихиде... - не слышит его
Федор Кузьмич.- Раскрашенный, как кукла. Шляпу ему на лицо надвинули, чтобы
синяк закрыть. Шея платком замотана. Его шарфом задушили. А мне сказали:
удар у него апоплексический... Скончался, мол, от удара...- Федор Кузьмич
залился слезами. Я не хотел принимать корону... Супруга меня уговорила,
Елизавета Алексеевна... Надо, сказала, смотреть на свое царствование как на
искупление...
Арсений уже и так старика успокаивал и этак - ничего не помогало. Весь день
он сидел у Федора Кузьмича, до самого вечера.
А на другой день - новое событие, совсем уже чудноЂе. Пошел Арсений с
Васеной Власьевной за хлебом. Идут они обратно из булочной, а возле подъезда
Луиза с третьего этажа, с подружками. Лицо опухшее, накрашенное. Ее в доме
все знают: Луиза - гулящая. Каждый вечер нового гостя к себе ведет. А тут
она с подругами, пиво из банок пьют. И вдруг Луиза бросает банку в сторону и
идет навстречу Арсению.
- Что же ты, дружок? - говорит.- В гостях у меня был, а денег не платишь...
- Ступай отсюда! - начала было Васена Власьевна.- Иди своей дорогой!
А Луиза как на нее накинется:
- А ты за своим лучше гляди! Не отпускай от себя! Чтоб не гулял!
Подруги Луизины хохочут, прямо помирают со смеху. Васена Власьевна на
Арсения смотрит, понять ничего не может. А Арсений вдруг и говорит:
- Дай ей денег, моя ласточка. Заплати... Пусть идет себе...
- Как заплати? - так и взвилась Васена Власьевна.- Ты что же, был у нее?
Говори, был?
И тут она прямо при всех, на улице - по щеке Арсения. А тот только руками
разводит, успокаивает ее:
- Это ничего, ничего...
Вернулись домой, Васена Власьевна Арсения из комнаты гонит:
- Не смей больше ко мне подходить!
Так до самого вечера сидел Арсений на кухне, в окно на улицу глядел. Потом
Федор Кузьмич к себе его позвал, устроил на ночь. Пальто старое на полу
расстелил, под голову - тряпки какие-то. Арсений только лег, глаза так и
стали сами слипаться.
- А ведь я предупреждал его, чем все это кончится,- вдруг говорит Федор
Кузьмич.
- Кого? - отозвался сквозь сон Арсений.
- Бонапарта... Предсказывал, что случится... Не поверил он мне тогда, не
послушался. Вот и пошел войной...
