твой отец? Да за мной сотни таких, как он! Враг я твой! Ты должен убить
меня!
А Дося спокойно так говорит:
- Для меня все одинаковы. Виновные, невиновные. Все одно...
Гость даже опешил.
- Как это одинаковы? Ты что же, не отличаешь правого от неправого? Красного
от белого? Это как же понимать?
- А как солнышко светит? - отвечает Дося.- Сияет себе на всех без разбора,
на праведных и неправедных. Я всех равно жалею. Без злобы и ненависти.
- Да ты погляди, что кругом творится! - не унимался гость.- Люди хуже
волков! Глотки рвут друг другу!
- А я сам-то каков? - спрашивает Дося.- Я, может, еще хуже. Я, может, самый
худший из всех...
- Что ж ты, ограбил кого или убил?
- А кто его знает, что бы я сделал, живи я среди людей. Я потому и бегу от
них. Когда с людьми живешь, непременно в грех втянешься. Не хочешь, а
втянешься. А здесь я никого не обижаю, не ругаюсь, не злюсь. Здесь я чист и
всем доволен. Только в уединении и можно любить людей.
- Нет, дружок,- возражает гость.- В миру подвиг выше. Если не понесешь
подвига среди людей, не сможешь и в уединении.
- Да какой там подвиг? - машет рукой Дося.- Никакого подвига и не надо. Жить
только просто и никому зла не делать! Вот я живу себе, и мне хорошо. Долгов
у меня нет, никого я не обманул. Нет у меня за душой дел беззаконных. Потому
и сон у меня сладкий.
Гость согнулся как-то крючком, вроде бы даже меньше ростом стал.
- Ишь, как устроился,- хихикает.- Люди гнили в окопах, в лагерях, а он здесь
капустку с редькой трескает. Брат твой Никифор в лагере... А ты здесь... Вот
и суди теперь, чей путь выше? Брата или твой! Один в страданиях и муках,
другой в тишине и покое!
Дося сразу как-то загрустил, сгорбился.
- Брат-то он мой, да ум у него свой... У каждого своя дорога.
- Может, он уже погиб там, в лагере. Может, его уже в живых нет. Каин, Каин,
где брат твой Авель? Почему ты не с ним? Вместе нести муки и скорби!
Дося долго молчал, потом говорит:
- Скорби - это не кара. Это испытание. Страдания - не зло для человека. Зло
- это грех. Нам всем надо спасаться для будущего царства.
- Что еще за будущее царство? - ехидно так спрашивает гость.
- Царство добра и справедливости. Где нет войн и лагерей. Нет беззакония и
насилия. Блаженная земля... Свет невечерний...
Гость даже в ладоши захлопал.
- Поглядите на него! В мире войны, кровь, революции! А у него - Свет
невечерний! Все бури над ним проходят! Ни в чем его нет!
- Я же говорю: надо готовить себя к будущему царству! - упрямо твердит
Дося.- Само собой ничего не придет. Избавиться от тьмы в самом себе!
Очистить свое сердце! Никто тебя не спасет. Только ты сам. Лечи свою душу от
ненависти! Вот тогда оно и наступит, будущее царство. А силой, оружием -
только тьму сгущать.
Гость ничего не ответил, сам все стоит, не уходит. Дося с Серафимом чай
пьют, между собой разговаривают.
- Вот и я теперь не знаю,- говорит Серафим,- чей же путь выше? Вот поди -
угадай...
Тут он оглянулся, а гостя уж нет. Когда он исчез, никто не заметил, даже
дверь не стукнула.
- Это еще ничего,- говорит Дося.- Тут ко мне император приходил.
- Какой император?
- А шут его знает. Лицо вроде знакомое, а какой - не знаю. Должно быть,
последний русский царь, Николай Второй. А у меня, как назло, хоть шаром
покати. Одни сухари да вода. Ну, угостил я его сухарями, а он говорит:
"Счастливые вы люди, отшельники! Свободны от мирских забот. Только о
собственном спасении и печетесь. Я вот царствую, а никогда не кушал с таким
удовольствием, как сейчас. У меня ведь одни заботы. Революционеры, бомбы...
Голова идет кругом..."
Долго еще Серафим с Досей беседовали, поздно уже, ночь. Оставил Дося
Серафима ночевать, отдал ему свою лежанку, сам на полу устроился.
Утром их разбудил какой-то белобрысый мальчик из деревни, бутылку маслица
принес.
- Мамка велела передать. Отнеси, говорит, пустынному человеку. Может,
говорит, он твою грыжу вылечит...
- Да какой я лекарь? - улыбается Дося.- Не лечу я никого. Приходят ко мне,
думают - знахарь. А я всех обратно отсылаю. Говорю: я здесь не для других, а
для себя. Я сам весь в язвах грехов и больше всех нуждаюсь в лечении.
Серафим поднялся и стал собираться. Как Дося его ни уговаривал остаться,
Серафим ни в какую, даже чай пить не стал.
- Пора мне,- говорит.- Срок мой вышел. Вот мальчик меня и проводит, дорогу
покажет.
Ушли они с белобрысым. А через полчаса, наверное, белобрысый бежит обратно.
Запыхался, дух перевести не может. Сам трясется весь, глаза бегают.
- Что было! Что было!
Отдышался и рассказывает:
- Только из лесу мы вышли, стали к деревне подходить. Я впереди так немного.
Потом оглянулся, а у него за спиной крылья. Большие такие, больше, чем у
гусей. Испугался я. А он взмахнул крыльями и поднялся. Гляжу - уже летит.
Прямо на небо...
Дося успокоил белобрысого, напоил чаем. Гладит его по голове, сам все время
повторяет:
- Это ничего, это бывает... Ты успокойся... Теперь важно, чтобы брат мой
Никифор спасся. А в будущем царстве мы с ним встретимся. И что нам за дело,
какой у кого путь... Выше, ниже... Это и не важно... Нам бы только
встретиться. Только бы поглядеть друг на друга...
ОПРАВДАНИЕ И СПАСЕНИЕ
Сначала-то, конечно, дома у Таси ни о чем не догадывались. Веру Косицыну все
хорошо знали, они с Тасей в одном классе учились. Что ни день Вера у них в
гостях. Сидит, слушает, как Тася на пианино этюды разучивает. Тася тогда
музыкой занималась. И когда школу окончили, тоже не расставались, так и
дружили. Вместе на курсы иностранных языков ходили, в переводчики
готовились.
А однажды как-то приходит Вера Косицына в гости, Тася, как всегда, за
пианино сидит, играет. Слушала Вера, слушала, потом и говорит:
- Ты моя лучшая подруга, Тася. Я прошу тебя быть моей свидетельницей. Замуж
я выхожу.
Тася сказала:
- Хорошо, буду.
Стали они тут обниматься, целовать друг друга. А на другой день возвращается
Тася от Веры, Ольга Леонтьевна только удивляется на свою дочь:
- Что с тобой, Тусечка? Будто светишься изнутри...
А Тася обняла ее - и давай кружить по комнате.
- Вера Косицына замуж выходит...
- Да знаю я,- отвечает Ольга Леонтьевна.- Очень рада за нее.
А Тася кружит ее, целует.
- Жениха я ее видела... Викентия...
- Это какой же Викентий? - спрашивает Ольга Леонтьевна.
- Фотограф он,- отвечает Тася. - У него ателье фотографическое.
А тут Дорик, младший брат Таси, рядом.
- Если хотите знать правду,- говорит,- это совсем не то, что вы думаете.
Между нами говоря, это Синяя Борода. Семь жен. Одна жена в Сызрани, другая в
Саратове, третья и вовсе не то в Кении, не то в Уганде.
Тася от брата рукой отмахивается.
- Будет тебе! Вечно ты со своими выдумками!
- Да что! - не унимается Дорик.- Четвертая жена у него вообще колдунья!
- Ведьма, что ли? - спрашивает дедушка, он тут как раз из комнаты своей
вышел.
- Самая чистокровная,- отвечает Дорик. - Она чем занимается? Мертвых из
гроба поднимает. Желаешь, к примеру, с усопшим побеседовать - к ней.
Пятнадцать минут разговора - миллион. Деньги лопатой гребет.
- Мама! - кричит Тася.- Скажи, чтобы он замолчал!
Весь месяц готовилась Тася к свадьбе Веры Косицыной, платье новое шила:
салатного цвета с розовым поясом. На левом плече букетик - анютины глазки.
- Для кого это ты так стараешься? - спрашивала Ольга Леонтьевна.
А к ним родственница дальняя приехала погостить - Эльза Егоровна, она и
помогала шить Тасе. Крутит Эльза Егоровна машинку швейную, сама
расспрашивает:
- Что ж это за Вера такая?
- Лучшая моя подруга,- отвечает Тася.
А рядом опять Дорик.
- Да уж куда лучше,- говорит он.- Целый выводок незаконных детей. Со счета
сбились. Один у нее и вовсе с золотым зубом родился.
- Как это так? - недоумевает Эльза Егоровна.
- Очень просто,- отвечает Дорик. - Типичный случай инкарнации.
- Господи, это еще что?
- Да как вы не понимаете? Накануне у Веры Косицыной дед умер. А у деда как
раз в нижней челюсти золотой зуб был. Вот душа старика и перешла в тело
новорожденного вместе с золотым зубом.
- Опять ты за свое! - одергивает брата Тася.- Когда только угомонишься?
- Вера, правда, этого младенца тогда в роддоме оставила,- продолжает Дорик.-
А он теперь все время является к ней, вырос уже. Сядет рядом и за руку
берет. "Мама,- говорит,- зачем ты это сделала? Знала бы ты, как мне плохо".
Вера уже все монастыри вокруг пешком исходила, прощение вымаливала. А сын
все является...
- Прекрати наконец! - говорит Ольга Леонтьевна.- Никаких привидений нет и не
бывает.
Но тут вмешивается дедушка.
- Как это не бывает? - возмущается он.- А мой покойный батюшка? Сколько лет
бродил по дому со своей деревянной ногой после похорон. А иной раз его
деревянная нога сама собой разгуливала, с ней кот черный рядом.
- Да, да,- поддерживает его Эльза Егоровна.- Это бывает. У нас вот сосед в
квартире раньше жил, заядлый охотник. Теперь-то он уж помер. Так каждое
воскресенье по утрам из его комнаты собачий лай, пальба, крики. А никаких
собак и ружей там нету.
В день свадьбы всем домом собрали Тасю, проводили ее. Эльза Егоровна нарочно
шла за ней следом целый квартал, все смотрела, как платье сидит.
- В этом платье она всех покорит,- сказала она.- Помяните мое слово. Жениха
еще отобьет...
А Дорик опять свое:
- Не будет проку от этой свадьбы, поверьте мне. Вон у Колупаевых с первого
этажа тоже была свадьба. Гости веселятся, а старушка одна в это время с
лестницы упала. Вот и не было потом счастья в этой семье.
Вернулась Тася на другой день утром, все уже встали. Ольга Леонтьевна
смотрит на нее, узнать не может. Тася будто пьяная - хихикает без конца,
напевает что-то.
- Знаете, какая бывает любовь? - говорит.- Вот, к примеру, одного человека
любила женщина. А он взял и скрылся, уехал в Японию. А там к нему вдруг
бабочка большая прилетает. И этот человек тут же умер.
- Ну и что? - спрашивает дедушка.
- А то, что бабочка эта была душой той самой женщины, которая любила его...
- Ерунда какая-то,- говорит Ольга Леонтьевна.- Начиталась книжек. Читать
тебе меньше надо, вот что...
После свадьбы Тася, кажется, еще чаще стала бывать у Веры. Вечером приходит
домой, за ужином рассказывает:
- Этот Викентий такой человек... Способности необыкновенные. Во сне вещи
пропавшие находит. У Верки тут как-то ножницы пропали. Она думала - из
гостей кто стащил. А Викентий лег спать, утром просыпается и говорит: за
шкафом ищи. И точно - лежат ножницы за шкафом.
- Я тоже знал такого,- говорит дедушка.- Зубы ему лечили... А он после этого
лечения на греческом языке заговорил и будущее предсказывал. Вещи тоже
пропавшие находил...
- Это что! - вмешивается Дорик.- У нас в классе один есть... Недыхляев
фамилия. Так он по ночам с историческими личностями общается. С
декабристами, белогвардейцами. Самое же интересное, что они ему подарки
дарят. Он нам показывал. Чайная шкатулка декабриста Анненкова, японский
клинок адмирала Колчака.
По выходным Вера с Викентием ездили на дачу, Тася всегда с ними.
Возвращалась с цветами, свежая, веселая, фотографии с собой привозит -
Викентий их там фотографировал. На снимках все радостные - Вера, Тася, сам
Викентий, все улыбаются.
Дорик разглядывал фотографии, только губы поджимал.
- Плохо все это кончится, я вам говорю... Вот у Колупаевой с первого этажа
тоже была дача. Так муж ее через эту дачу покойником было сделался.
- Как это покойником? - спрашивает дедушка.
- А так, очень просто. Уехал на дачу и пропал. Колупаева через день кинулась
за ним, а там от дачи одно пепелище. И от мужа - косточки обгорелые.
- Что ты несешь? - пугается Ольга Леонтьевна.- Я ничего не слышала об этом.
А Дорик как ни в чем не бывало:
- Ну, косточки, конечно, похоронили, все как положено. На девятый день
собрались помянуть покойника, а он сам в дверь звонит. Колупаева, понятно, в
обморок...
- Привидение, что ли? - спрашивает дедушка.
- Никакое не привидение. Там что вышло? Муж этот на дачу с двумя подругами
поехал. Развлекались там, вино пили. Потом он с одной из них в город уехал,
к ней домой. А другую, пьяную, оставили. Она закурила и уснула. Вот и
