наблюдать, вокруг двора, по словам Сифорова, велась не менее
интенсивная подготовка. Группы поддержки занимали чердаки и
парадные; где-то снайперы, уткнувшись в мягкие нарамники оптических
прицелов, изучали через них песчинки на асфальте
двора; откуда-то с немыслимых высот: над двором пару раз,
отсвечивая стеклами кабины на солнце, пролетел небольшой
вертолет - оценивало качество работ неведомое мне начальство.
Отлаженный, совершенный в своем роде механизм был приведен
в действие, и остановить его теперь мог только грозный
начальственный окрик, которого, конечно же, ждать не
приходилось.
В общем, все шло по маслу, и я скоро заскучал. И даже
нервное возбуждение, вызванное первыми моментами нашего пребывания
на арене предстоящих боевых действий и мыслью о том,
что вот, может быть, здесь где-то рядом прячется Герострат,
прошло, уступив место ленивому зуду: ну когда же наконец,
когда?
- Начинается, - сообщил Сифоров, и я вздрогнул, хотя
давно ожидал этой короткой реплики.
Марина порывисто прильнула к окну. Я тоже не удержался,
с излишней поспешностью занял свое место.
Действительно, началось.
Хмурые дяди завершили разгрузку фургонов, и водители,
разворачивая, синхронно подали свои машины назад. С таким
расчетом, чтобы дверцы оказались как раз напротив "подвала-рсенала".
Веселые ребята сейчас же прекратили гогот; пустые бутылки
полетели в сторону. А тем временем из фургона начали
выпрыгивать бойцы "Алыфы". Один из них, не медля, махнул вниз
под козырек и, установив некий прямоугольный предмет под замком
двери, стремительно выметнулся обратно. Через секунду
дверь с грохотом вылетела, и под вой сигнализации группа
захвата устремилась вперед.
Мы сразу услышали выстрелы, и хотя были они приглушены
расстоянием и окнами квартиры, все равно мне этот звук трудно
было с каким-нибудь другим спутать. На взрыв и выстрелы в окна
повысовывались местные жители - так же знакомая ситуации: город
непуганных идиотов - в "горячей точке" подобного не заметишь;
там все упадут на пол, прикрывая телом детей.
Стрельба утихла. В проеме, там, где была раньше дверь,
ведущая в подвал, я увидел, появились двое: бойцы "Альфы",
один придерживал другого, и тот второй был без шлема, и кровь
заливала ему лицо.
Веселые ребята из группы поддержки сорвались с мест, поспешили
на помощь с прытью молодых жеребцов. Парочки остались
в резерве.
Сигнализация продолжала завывать, потом в какой-то момент,
когда раненного бойца несли под руки через двор к возникшей,
словно по приглашению, машине скорой помощи, затихла на полувзвое.
Транспорта во дворе заметно прибавилось. Помимо легковушек,
перекрывающих входы-выходы, мебельных фургонов и микроавтобуса
неотложки появились черная волга и фургон с зарешеченными
окошками, сразу напомнивший мне "хмелеуборочную" модификацию
ЗИЛА, - современная версия "воронка", надо полагать.
Из волги выбрался высокий сухой старик, встал, опираясь
на трость; к нему бросились рапортовать командиры групп.
Видимо, операция завершилась успешно, потому что Сифоров, прислушивавшийся
к переговорам по "уоки-токи", кивнул, сложил
приемопередатчик и поднялся.
- Не желаете взглянуть на действо поближе? - обратился
он к нам.
- Все уже закончилось? - Марина казалась сильно разочарованной.
- Все только начинается, - весело отвечал Сифоров.
Марина взглянула на часы.
- Две с половиной минуты, - подсказал Сифоров. - Без сомнения,
не лучший результат.
Мы покинули квартиру, вышли во двор. Сифоров подвел нас
к старику с тростью. В тот момент ему рапортовал командир
группы поддержки, один из "веселых ребят"....
- В группе потерь нет, - закончил он свой рапорт.
- Прекрасно, - одобрил старик высоким блеющим голосом:
редкий случай, когда действительный тембр голоса совпал с
тем, какой я ожидал от него услышать по ассоциации с внешним
видом.
Потом, отпустив кивком представителя группы поддержки,
он повернулся к нам и снова кивнул, разрешающе, теперь уже
Сифорову.
- Разрешите представить вам, товарищ полковник. Наши
консультанты по прикладной психотронике: Марина Кэйбот и
Борис Орлов.
- Знаю, знаю, наслышан, - проблеял полковник. - Моя фамилия
Усманов. Очень рад увидеть вас воочию, - он шагнул к
нам, неловко поклонившись, поцеловал Марине ручку, от меня
отделался легким рукопожатием.
- Как там поживают у вас, в Америке? - спросил он у Марины.
- Не жалуемся, - улыбнулась Марина.
- Да-да, - покивал Усманов. - Вам грех жаловаться. А вот
у нас, - он сделал неопределенный жест рукой в сторону зияющего
проема, - такие проблемы. Кстати, капитан, - он посмотрел
на Сифорова, - теперь, как мне кажется, самое время воспользоваться
способностями и опытом наших уважаемых консультантов.
Есть мнение, что им небезынтересно будет взглянуть на
этот арсенал.
- Разрешите сопроводить? - Сифоров вытянулся.
- Действуйте, капитан, - махнул рукой полковник, фразой
этой своей и общей манерой держаться сразу напомнив мне другого
полковника - ВВС США из фильма о Джеймсе Бонде.
Любопытно, видела ли этот фильм Марина? Хотя, наверное,
сотрудникам спецслужб неинтересны подобные фильмы, рассчитанные
на потребности среднего обывателя.
Мне они тоже определенное время претили. Где-то в период
сразу после демобилизации; после НАСТОЯЩЕЙ крови вид "вишневого
сока" раздражает. Любая режиссерская или сценарная находка
в этом плане априорно представляется глупой, бездарной, стократно
пошлой. Да и сами по себе, если уж быть до конца откровенным,
все эти американские кинобоевики в большой степени
данному восприятию способствуют.
Я все еще обдумывал так вот внезапно пришедшую на ум
тему, а мы уже все вместе под пристальным взглядом Усманова
подошли к спуску лестницы, ведущей в подвал.
Взрыв, как и следовало ожидать, выбил не только дверь,
но и часть косяка: в тех местах, где она была насажена на мощные
петли, и со строны врезного замка, искрошенного теперь
в пыль.
Там образовались большие выбоины, и осколками кирпича
было усеяно все вокруг. Среди осколков на ступеньках лестницы
я увидел размазанные не успевшие засохнуть пятна крови:
парню из "Альфы" все-таки сильно досталось.
Сифоров, не снижая темпа, нырнул в проем. Мы с Мариной
последовали за ним. Там еще были ступеньки - я насчитал девять - и
оказались в неширокой прихожей, откуда вышли в чистое
и просторное помещение подвала.
Здесь под потолком были подвешены лампы дневного света,
и вообще было сухо и тепло. Вдоль стен стояли массивные металлические
стеллажи, на которых и располагалось весь оружейный
запас арсенала. Знакомые мне пистолеты-пулеметы Стечкина с
укороченным стволом, скорострельные карабины, гранатометы,
автоматы Калашникова самых разных модификаций. Я, зачарованный,
прошелся вдоль стеллажей, приглядываясь к оружию. Так
и есть, ни намека на заводские клейма - оружие, изготовленное
для Своры по спецзаказу. Новенькое, тщательно смазанное
и пристрелянное. Оружие, по которому ничего нельзя выяснить
о его владельце.
В подвале остро пахло порохом, и висела в воздухе хорошо
знакомая тем, кто много занимается в тирах, сизая дымка.
Кроме нас здесь находились семеро бойцов из "Альфы", трое
"веселых ребят" и пятерка новоявленных пленников: четверо
из них, широко расставив ноги и упираясь ладонями в бетон,
стояли с низко опущенными головами вдоль стены под присмотром
"Альфы"; пятый лежал, распростершись на полу, и рабочая
спецовка цвета хаки на нем была изодрана пулями и намокла
от крови.
Над этим последним склонился врач и топтался рядом
"веселый ребятенок" с легко угадываемым намерением обыскать
неподвижное тело. Марина взглянула в ту сторону и отвернулась.
Я последовал ее примеру.
- Без сомнения, не лучший результат, - вполголоса сквозь
зубы повторил Сифоров сказанную ранее фразу.
- Мы будем заниматься делом? - с легким раздражением
осведомилась Марина.
- Конечно, - Сифоров кивнул. - Я попросил бы вас, Марина,
и вас, Борис, осмотреть это помещение. Быть может, вы сумеете
увидеть нечто такое, чему мы по незнанию не сумеем придать
должного значения. И очень прошу вас, доверяйте себе. Обращайте
внимание на любую мелочь, хоть чем-то вам знакомую деталь.
- Оружие.
- Что вы сказали?
- Оружие, - повторил я. - В мае мне с похожим приходилось
иметь дело.
Тут я сообразил, что упоминание этого оружия в связи с
майскими событиями у Сифорова вызовут ассоциации несколько
иного рода, нежели у меня: например, те ощущения, которые он
испытывал, когда я размахивал взведенным и снятым с предохранителя
стечкиным у него перед носом, грозясь пустить пистолет
в ход. Но Сифоров, даже если именно такие ассоциации
пришли ему в голову, никак этого не выказал, а лишь с одобрением
кивнул:
- Очень хорошо. Продолжайте в том же духе, Борис Анатольевич.
- Когда начнем допрашивать пленных? - напомнила о себе
Марина.
- Успеется, - нехорошо ухмыльнулся Сифоров. - Теперь у нас
в руках целый клубок нитей. Можно дергать за любую - не ошибешься.
Дальнейшее развитие событий показало, что клубок гораздо
больше, чем он мог себе вообразить. Настолько больше, что
его не всегда сумеешь удержать в руках.
Едва Сифоров успел закончить фразу, по двору, дому и
подвалу, в котором мы находились, был нанесен первый психотронный
удар.
Меня он достал по затылку. От резкой боли, ворвавшейся
в голову и моментальной судорогой прошившей тело, я рухнул
сначала на колени, а потом, извиваясь, схватившись в помрачении
руками за виски, - лицом в пол. На секунду боль схлынула.
Я успел с всхлипом выдохнуть, но тут же последовал
второй удар; вгрызаясь, выматывая тело и душу боль вернулась
и теперь не прекращалась ни на мгновение.
Я лежал на полу, щекой на холодном кафеле под белым
люминесцентным светом, а рядом, в поле моего зрения, корчился
Сифоров, бился головой, выкрикивая бессвязно ругательства,
и где-то чуть дальше хрипели то ли бойцы из "Альфы",
то ли пленные.
Тогда я и представить себе не мог, даже если был на
это способен, что точно так же сейчас хрипят и корчатся
все сотрудники ФСК во дворе плюс все без исключения жители
трех окрестных домов. И даже кошки, коих целый питомник
развелось в закутке двора у мусорных баков, вдруг разразились
дикими воплями и бросились друг на друга, разрывая
в кровавые клочья от бессмысленной неудержимой злобы. Но даже
если бы и представил себе, даже если бы увидел все это,
то вряд ли придал бы этому хоть какое-то значение: слишком
был занят собственными проблемами, собственной болью.
Боль не была чем-то равномерным, постоянно действующим,
как, например, ноющая боль зуба, к которой, безусловно, нельзя
привыкнуть, но которая отличается обычно постоянством
амплитуды во времени, - эта боль изменялась, то дергая и
скручивая конечности, то волнами жара прокатываясь по телу,
то заслоняя собой окружающий мир настолько, что я переставал
воспринимать реальность, и сил хватало лишь на то, чтобы
сплевывать наполняющую рот горькую слюну.
Сифоров утверждал потом, будто с момента первого удара
до появления людей в шлемах прошло не более трех минут. Восприятие
времени субъективно - еще одна истина из разряда
банальных, но только теперь я понимаю, что на самом деле
она означает. Три минуты превратиись для меня в тридцать
три вечности, и каждая из этих вечностей была переполнена
невыносимой болью. Такого со мной не случалось и под пулями
сепаратистов.
Но три минуты эти в конце концов прошли, и в подвале
появились люди в мешковатых комбинезонах защитного цвета
и больших черных шлемах, схожих с мотоциклетными, на головах.
И боль чуть отпустила, стала ровнее, переносимее. Так
что я хоть и с трудом, но сумел приподнять голову. Соображать
от этого лучше я не стал, но восприятие действительности
частично восстановилось.
Я увидел их спускающимися в подвал, одного за другим.
Их было шестеро, и каждый перепоясан широким ремнем, на котором
