Tim Powers "On Stranger tides", 1987
ТИМ ПАУЭРС
НА СТРАННЫХ ВОЛНАХ
Джиму и Вики Блэйлокам, самым
радушным и преданным из друзей,
а также памяти Эрика Бэтсфорда и
Ноэля Пауэрса посвящается
ПРОЛОГ
Удел неприкаянных душ - затеряться
В неведомых людям могучих приливах,
Игрушкою быть тех ветров, что ярятся,
Но шевельнуть даже волос не в силах.
Вильям Эшблес
"...Живей! В разгаре брачный пир,
Жених - мой близкий друг.
Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг".
Тот держит цепкою рукой
"И был, - он молвит, - бриг".
Сэмюэл Тейлор Кольридж(1)
Даже легкий морской бриз, несущий вечернюю прохладу, не мог развеять
влажной духоты, накопившейся в густых зарослях за долгий жаркий день, и
стоило Бенджамену Харвуду углубиться в джунгли, следуя за проводником, как
его лицо покрыли бисеринки пота. Харвуд рубанул мачете, стиснутым в левой
- и единственной - руке, и тревожно вгляделся в ночные тени; за пределами
освещенного факелом круга они теснились и нависали, и рассказы о
каннибалах и гигантских удавах казались теперь до ужаса правдоподобными.
Белому человеку трудно поверить в спасительную силу (даже если имеешь
доказательства обратного) коллекции бычьих хвостов, мешочков со священной
золой и амулетов, свисающих с пояса чернокожего. Как ни старайся думать о
фетишах как о чудодейственных гардез, аррес, дрогу, а о спутнике - как о
могущественном бокоре, в этом первобытном дождевом лесу такое помогало
мало.
Чернокожий проводник ткнул факелом в сторону и оглянулся через плечо.
- Теперь налево, - сказал он, тщательно выговаривая английские слова,
и скороговоркой прибавил на исковерканном французском, обычном на Гаити: -
Смотри под ноги - тропу размыло.
- Тогда не торопись, чтобы я видел, куда ты ступаешь, - раздраженно
отозвался Харвуд по-французски. "Интересно, - подумал он, - насколько
прекрасное произношение, приобретенное в школе, пострадало за месяц
общения с людьми, говорящими на этой странной тарабарщине?"
Вскоре подъем стал круче, и Харвуду пришлось убрать мачете, чтобы
рукой хвататься за ветви и подтягиваться вверх. Сердце его бешено
колотилось; казалось, оно вот-вот лопнет от натуги, несмотря на дрогу,
подаренный чернокожим шаманом. Но вскоре они выбрались наконец из
зарослей, и сразу же легкий вечерний бриз с моря овеял лицо приятной
прохладой. Тяжело дыша,
Харвуд остановился и окликнул своего чернокожего проводника. Ему
хотелось хоть немного отдышаться и дать высохнуть взмокшим светлым волосам
и рубашке.
Ветерок шуршал листьями пальм, и между редко растущими здесь деревьями
виднелась поблескивающая рябь пролива, называемого здесь Языком Океана.
Они пересекли его сегодня днем, приплыв с острова Нью-Провиденс. Харвуд
вспомнил, что еще тогда заметил холм, на котором они теперь находились, и
заинтересовался им, хоть необходимость управлять парусом под ругань
недовольного колдуна оставляла мало времени для размышлений.
На картах это место было обозначено как остров Андрос, но все
окрестные жители, с которыми последнее время Харвуду доводилось общаться
больше всего, звали его Isle de Loas Bossals, что, как он понял, значило:
остров Диких (а точнее, Злых) Духов (или, как толковалось в некоторых
случаях, Богов). Про себя же называл его "Берег Персефоны", где, как он
надеялся, ему наконец-то удастся приоткрыть завесу над тайнами Годеса.
Позади послышалось бульканье, и, обернувшись, он успел заметить, как
проводник затыкает пробкой одну из бутылок. В свежем чистом воздухе
разлился аромат рома.
- Проклятие! - разозлился Харвуд. - Ведь мы приготовили ром для
призраков.
Бокор пожал плечами.
- Взяли чересчур много, - пояснил он. - Чересчур много, слишком многие
придут.
Его однорукий спутник не ответил и в который уже раз пожалел, что
знает недостаточно, чтобы проделать весь ритуал самому.
- Совсем немного идти осталось, - сказал колдун, укладывая бутылку в
кожаный мешок на плече.
Они снова двинулись по влажной тропинке, но в окружающем мире теперь
что-то изменилось: Харвуд явственно ощущал чье-то пристальное внимание к
себе и своему спутнику. Его спутник это тоже почувствовал. Он повернулся к
Харвуду и ухмыльнулся, обнажив не только белые зубы, но и белесые десны.
- Они чуют ром, - объявил он.
- Ты уверен, что это не просто те бедолаги-индейцы?
- Они спят, - бросил проводник, не оборачиваясь. - Это духи следят за
нами.
И хотя он знал, что пока еще нельзя заметить ничего странного,
однорукий нервно огляделся. И впервые ему пришло в голову, что все
окружающее не столь уж необычно - такие же тропические заросли, морской
бриз, ночное небо над головой можно встретить и в Средиземном море; и этот
карибский островок, возможно, весьма походит на тот остров, где
тысячелетия назад Одиссей прибег к почти такому же ритуалу, как тот, что
они сами собирались осуществить этой ночью.
Лишь только когда они наконец достигли прогалины на вершине холма,
Харвуд осознал, с каким затаенным испугом он ожидает предстоявшего
события. В окружающем не было ничего зловещего: расчищенная полоска
утоптанной земли с хижиной на краю, посреди площадки - небольшой навес на
четырех столбах над деревянным ящиком. Но Харвуд знал, что в хижине спят
два накачанных наркотиками индейца-аравака, а с другой стороны прогалины
приготовлена выстеленная брезентом канавка длиной в шесть футов.
Чернокожий прошел к ящику под навесом - алтарю ли, трону ли, кто
знает, - и, сняв несколько статуэток с пояса, бережно расставил их на
крышке, поклонился, попятился прочь, а затем обернулся к Харвуду.
- Ты знаешь, что дальше? - спросил колдун. Харвуд знал, что это
проверка.
- Побрызгать ромом и насыпать муку вокруг канавы, - ответил он,
стараясь говорить уверенно.
- Нет, - сказал бокор, - дальше, но перед этим. - В его тоне теперь
сквозило явное недоверие.
- А, вот ты о чем, - пробормотал Харвуд, лихорадочно соображая, какого
ответа от него ждут. - Мне казалось это само собой разумеющимся. - Что,
черт возьми, имеет в виду этот тип?
С чего там начинал Одиссей? Неизвестно, по крайней мере в мифе об этом
ничего не говорится. Впрочем, Одиссей жил во времена, когда магия
удавалась сравнительно легко... да и извратить ее не успели. А! Вот,
пожалуй, что: обряд, отвергающий зло, - при их сомнительной затее это
необходимо, чтобы укротить чудовищ, которых может привлечь жертва.
- Ты о мерах предосторожности, да?
- Которые состоят из чего?
Когда в Восточной Европе применяли столь могучую магию, какие же там
существовали меры предосторожности против духов и сил зла? Чертили
пентаграммы, что ли?
- Отметины на земле.
Чернокожий удовлетворенно кивнул:
- Да. Вервер.
Он аккуратно положил факел на землю и, запустив пальцы в кожаную
наплечную сумку, вытащил из нее маленький мешочек, развязал, выудил щепоть
серой золы.
- Мука Гвинеи, мы так ее называем, - пояснил он и принялся рисовать ею
на притоптанной земле сложный геометрический орнамент.
Белый человек позволил себе немного расслабиться. Сколько можно было
всего узнать от этого народа! Бесспорно, примитивны, бесспорно, сущие
дикари, но до сих пор в тесном контакте с той живой мощью, отзвуки которой
сохранились лишь в искаженных пересказах в более цивилизованных областях
мира.
- Вот, - сказал бокор. Он сдернул с плеча сумку и, не оборачиваясь,
протянул ее Харвуду. - Можешь пока заняться мукой, ромом... там же
леденцы. Духи падки на сладкое.
Харвуд взял сумку и отнес ее к канаве. Его тень вытянулась перед ним в
прыгающем свете факела к стволам пальм на другой стороне прогалины. Харвуд
остановился у края канавы, бросил мешок на землю, потом наклонился, достал
из сумки бутыль с ромом, вытащил зубами пробку и принялся обходить канаву,
поливая ароматным напитком почву. Когда круг замкнулся, в бутыли еще
плескалось около стакана рома. Харвуд выпил его одним глотком и отшвырнул
бутылку в темноту зарослей. Потом он достал муку и мешочек с леденцами и
принялся раскидывать их горстями, со смущением подумав, что сейчас похож
на пахаря, удобрившего и засевающего поле.
Он обернулся, когда со стороны хижины раздался металлический скрежет -
бокор с усилием толкал перед собой тачку, в которой лежали два
одурманенных индейца. Это зрелище вызвало в Харвуде смесь противоречивых
чувств: ужаса и надежды одновременно. В нем на миг возникло сожаление о
том, что нельзя заменить человеческую кровь овечьей, как то было во
времена Одиссея, однако он, стиснув зубы, помог чернокожему колдуну
положить тела на землю так, что головы свисали с края канавы.
Бокор, у которого был острый короткий нож, протянул его однорукому:
- Хочешь?
Харвуд отрицательно мотнул головой и хрипло произнес:
- Делай сам.
Он отвернулся и уставился на факел, который чадил все больше,
разбрасывая по земле искры. Чернокожий присел на корточки рядом с
жертвами, и когда несколькими мгновениями позже раздалось хрипение, а
кровь забулькала и полилась на брезент, Харвуд невольно зажмурился.
- А теперь слова, - выдохнул колдун и начал речитативом произносить
что-то на ужасной смеси французского, негритянского мандонго и языка
карибских индейцев, а белый человек, по-прежнему не открывая глаз, стал
вторить ему на древнееврейском.
Речитатив на разных языках становился все громче, как будто стремясь
заглушить новые звуки, доносящиеся со всех сторон из джунглей: тихий смех
и плач, осторожное шуршание в ветвях, скрежет как от трущихся друг о друга
оброненных змеями шкурок.
И неожиданно голоса обоих мужчин слились - их декламация зазвучала в
унисон, и совпадение это было полнейшим, хотя по-прежнему говорили они на
разных языках. Пораженный этим (хотя нечто подобное он и предвидел),
Харвуд ощутил дрожь истинного благоговения перед столь невероятным
совпадением. За острым ароматом пролитого рома и терпким запахом крови
неожиданно почудился новый запах - запах раскаленного металла, запах
магии, гораздо более сильный, чем Харвуд ощущал когда-то прежде...
И как-то сразу вдруг пришло понимание, что они здесь уже не одни - вся
прогалина была заполнена призрачными силуэтами людей, и хотя свет факела
проходил сквозь них, он все же слегка тускнел, когда между пламенем и
Харвудом их оказывалось несколько. И все эти бесплотные существа жались к
канаве, жалобно и умоляюще щебеча при этом по-птичьи. Харвуд и бокор, не
сговариваясь, оборвали декламацию.
Появились и другие создания, которые, не пересекая невидимой черты,
проведенной колдуном по периметру поляны, собрались на границе джунглей,
выглядывая из-за стволов или сидя на ветвях. Харвуд разглядел теленка с
пылающими глазницами, фиолетовую голову, повисшую в воздухе в ожерелье из
кишок, нескольких существ, больше смахивающих на насекомых, чем на людей,
и хотя привидения внутри магического периметра беспрестанно гомонили, те
снаружи хранили молчание.
