каждый год почти наполовину выгорал от пожаров Место было унылое и безводное
Долгое время Наровчат по своей полной ничтожности пребывал в качестве
так называемого "заштатного города" В нем не было ничего примечательного,
кроме ремесленников, делавших хорошие решета и бочки, и ржаных полей,
подступавших вплотную к заставам Наровчата.
У городка этого по существу не было истории, как не было и своих
летописцев. Да и в литературе Наровчат до революции ни разу не отмечался.
В общем, только два выдающихся литературных события были связаны с
именем этого захолустного городка-рождение в нем Куприна и "Наровчатская
хроника", книга Федина, тоже имевшего некоторое касательство к Наровчату
(мать писателя была родом из этого городка).
Пензенская земля дала много незаурядных людей. Недаром Чехов в одном из
своих писем пензяку Ладыжинскому шутливо воскликнул: "У'1Уе 1а Репга! Да
здравствует Пенза'"
В первом ряду этих замечательных пензяков был Куприн.
Отец Куприна - обнищавший дворянин - был МС1КИМ уездным
письмоводителем.
Раннее его детство прошло в скучнейшем Наровчате, в обстановке
мещанской и скудной, но Куприн никогда не проклинал этот город. Наоборот, он
любил его, как любят, должно быть, заброшенного и некрасивого ребенка, и,
будучи уже писателем, навещал его. Каким бы он ни был, этот безвестный
Наровчат, но все же это была родина, своя земля. Она первая открыла ему свою
нехитрую прелесть.
В любви к родным местам есть всегда доля необъяснимого или, вернее,
необъясненного. Порой эта любовь ставит нас в тупик и удивляет, но, конечно,
только в тех случаях, когда относится не к нашим родным местам.
Вот Наровчат! За что, кажется, можно полюбить этот плоский и пыльный
городок?
Для того чтобы проникнуть в тайну этой любви, нужно пожить в нем, и
тогда, возможно, и вам, приезжему человеку, приглядится и полюбится этот
городок. Тогда исподволь начнет оживать скрытая в нем поэзия молчаливых
полей, что простираются вокруг, поэзия закатов, мутных от пыли, поднятой
стадами, ре?ных наличников с облупившейся краской, могучих вязов со внезапно
возникающим шумом тяжелой листвы, фикусов, выставленных под теплый дождь,
веснушчатых детей и сухих вечеров, когда зарницы полыхают за оврагами, за
полями и от них доходит запах прибитой дождем дорожной пыли.
Все эти разнообразные черты, где бы мы с ними ни встречались, одинаково
близки и понятны нам, и из них-то и разрастается любовь к своей земле.
С самого раннего детства она завладела Куприным и преобразилась в
дальнейшем в сильнейшую жадность к жизни. Это, пожалуй, было самым
характео-ным свойством Куприна как писателя и человека. Не было ничего в
реальной жизни своей страны, ни едино? мелочи, которая казалась бы ему
безразличной.
Сам он сказал о себе словами Платонова в "Яме":
"Я бродяга и страстно люблю жизнь. Я был токарем, наборщиком, сеял и
продавал табак, махорку-серебрянку, плавал кочегаром по Азовскому морю,
рыбачил на Черном - на Дубининских промыслах, грузил арбузы и кирпич на
Днепре, ездил с цирком, был актером - всего и не упомню. И никогда меня не
гнала нужда. Нет, только безмерная жадность к жизни и нестерпимое
любопытство... я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или
рыбою, или побыть женщиной и испытать роды; я бы хотел пожить внутренней
жизнью и посмотреть на мир глазами каждого человека, которого я встречаю".
В этих словах - человеческий и писательский облик Куприна.
Для него характерна конкретность видения мира. Он говорит не вообще о
махорке, а о махорке-серебрянке, и не вообще о рыбачьих промыслах на Черном
море, а именно о Дубининских промыслах. И мы прекрасно понимаем, что Куприн
может написать интереснейшие рассказы и об этой махорке и эгих промыслах, и
потому нам становится досадно, что он упомянул о них вскользь и не рассказал
подробнее.
Есть наука или, вернее, свод знаний, которая носит скучное название
"товароведение". Она подробно рассказывает о всех так называемых товарах,
хотя бы, к примеру, о той же махорке, о всех ее сортах и качествах, о том,
как ее выращивают и приготовляют, о том, чем и почему "кременчугская крошка"
лучше "нежинских корешков". Учебник товароведения можно читать как
увлекательную повесть.
Можно представить себе такой же свод знаний о жизни, своего рода
энциклопедию жизневеденья. В этой области Куприн был замечательным знатоком,
великим жизневедом. Все окружающее, в особенности человеческий быт, обиход,
служило для него вернейшим показателем внутренней человеческой жизнь и ее
сложнейших психических состояний.
Но дело не только в знании людей. Куприн поистине поражает нас своими
познаниями в любой области жизчи.
Познания эти особенно ценны потому, что все они - следствие житейских
наблюдений. Все пережито, все увидено воочию, все услышано самим писателем.
Это сообщает прозе Куприна неувядаемую свежесть и богатство.
Можно открывать наугад том за томом сочинения Куприна и в каждом
рассказе находить россыпи глубоких и разносторонних знаний.
Например, в великолепном рассказе "Анафема" Куприн показал себя
блестящим знатоком церковной службы с ее "крюковскими" распевами,
требниками, чином анафемствования, канонами. В "Поединке" и в цикле военных
рассказов Куприн - непревзойденный знаток армейской службы и армейских
нравов.
Обо всем он пишет, как знаток, - о цирке, актерской работе, охоте,
рысистых бегах и нравах животных.
Куприн читается легко. Таково общее мнение. И это верно. Но для того
чтобы погрузиться в тот житейский материал, какой "подымает" Куприн, чтобы
оценить всю обширность купринских познаний в науке жиз-неведения, надо
читать его книги медленно, надо запоминать множество точных и метких черт
жизни, схваченных острым глазом писателя и целиком перенесенных им из жизни
на страницы книг, где с.ни продолжают жить, как и в действительности. Так
пересаживают растения с комом плодородной земли, чтобы они не завяли.
Одним из первых выражений купринского "жизне-ведения" была его
маленькая книга "Киевские типы", Она похожа на блестяще выполненный молодым
писателем литературный этюд.
Это - галерея киевских обывателей (в Киеве обывательщина носила
своеобразный, несколько западный характер) и темных пронырливых людей - от
студен-тов-"белоподкладоч.ников" до шулеров.
Нужно было обладать превосходной проницательностью, чтобы так
безошибочно вникнуть в душевный - мир разнообразнейших людей, как это сделал
Куприн в своих "Киевских типах".
Я не буду подробно рассказывать здесь биографию Куприна. Вся его жизнь
- в его повестях и рассказах. Полнее, чем сам Куприн, никто об этом,
конечно, не скажет. К тому же Куприн писал, что "лишнее для читателя
путаться в мелочах жизни писателей, ибо это любопытство вредно, мелочно и
пошло". Поэтому я ограничусь лишь самыми важными событиями из его жизни.
Отец умер рано. С тех пор у мальчика началась сиротская жизнь с
беспомощной матерью, жизнь без маленьких радостей, но с большими обидами и
нуждой. С необыкновенной едкостью и горечью Куприн рассказал об этой
сиротской жизни в рассказе "Река жизни":
"Моя мать... рано овдовела, и мои первые детские впечатления неразрывны
со скитанием по чужим домам, клянченьем, подобострастными улыбками, мелкими,
но нестерпимыми обидами, угодливостью, слезливыми, жалкими гримасами, с
этими подлыми мучительными словами: кусочек, капелька, чашечка чайку... Меня
заставляли целовать ручки у благодетелей, - у мужчин и у женщин. Мать
уверяла, что я не люблю того-то и того-то лакомого блюда, лгала, что у меня
золотуха, потому что знала, что от этого хозяйским детям останется больше и
что хозяевам это будет приятно. Прислуга втихомолку издевалась над нами:
дразнила меня горбатым, потому что я в детстве держался сутуловато, а мою
мать называли при мне приживалкой и салопницей... Я ненавидел этих
благодетелей, глядевших на меня, как на неодушевленный предмет, сонно,
лениво, и снисходительно совавших мне руку в рот для поцелуя, и я ненавидел
и боялся их, как теперь ненавижу и боюсь всех определенных, самодовольных,
шаблонных, трезвых людей, знающих все наперед".
Мать Куприна устроилась во вдовий дом в Москве на Кудринской площади.
Мальчик первое время жил там вместе с матерью, потом его перевели в
сиротский пансион.
В нашей дореволюционной литературе мало писали о "богоугодных
заведениях" - о сиротских и вдовьих домах и убежищах для престарелых.
Унижение человека было доведено в этих заведениях до степени искусства.
Нужно было впасть в полное отчаяние, чтобы добиваться приема в эти дома,
откуда не было другого выхода, кроме как в больницу или на кладбище.
Куприн с необыкновенной точностью описал жизнь этих заведений в
рассказах "Беглецы", "Святая ложь", "На покое". Он, пожалуй, первый из наших
писателей безбоязненно прикоснулся к теме людей, вышвырнутых за
ненадобностью из жизни. Он писал об этом с какой-то пронзительной жалостью.
Но у Куприна было доброе сердце. Иногда он сам не выдерживал
беспросветного горя, о котором писал, и старался смягчить судьбу своих
персонажей по своей писательской воле. Но это плохо ему удавалось и
воспринималось читателями, да, очевидно, и самим автором, как беспомощное
утешение или как вынужденная концовка святочного рассказа.
После сиротского периода в жизни Куприна начался второй период-военный.
Он тянулся очень долго - четырнадцать лет.
Мальчика удалось устроить в кадетский корпус. В те времена для детей
обнищавших чиновников и дворян кадетский корпус был единственной
возможностью получить кое-какое образование, - обучение в корпусе было
бесплатное, и кадеты жили, как говорилось, "на всем готовом".
Из корпуса Куприн перешел в Александровское. юнкерское училище в
Москве. Оттуда он был выпущен подпоручиком и направлен "для несения строевой
службы" в 46-й пехотный Днепровский полк. Полк стоял в захолустных городках
Подольской губернии - Проскурове и Волочиске.
Очень лаконично Куприн описал эти заброшенные города в своих военных
рассказах.
В этих рассказах впервые проявилась редкая особенность купринского
таланта (таланта "чрезвычайного", как говорил о нем Бунин) - его способность
быстро и крепко вживаться в любую обстановку, в любой уклад жизни, в любой
пейзаж. О чем бы Куприн ни писал, он с первых же слов захватывал читателя
полной достоверностью своей прозы.
Писал ли он об Одессе, Западном крае, Киеве, лесах и посадах Рязанского
края, Балаклаве, Донецком бассейне, Полесье, Москве, о деревнях и
железнодорожных полустанках - всегда он наполнял свои рассказы остро
подмеченными чертами, которые тотчас же переносили нас, читателей, в эти
места, делали нас обитателями их и очевидцами местных событий.
Эта способность Куприна - все от того же жизнелюбия, постоянной
заинтересованности всеми проявлениями действительности, от жажды все знать,
все видеть и все понять.
Куприн прослужил в полку всего четыре года. Но этого времени ему вполне
хватило, чтобы досконально изучить армейскую жизнь и написать через
несколько лет одно из самых замечательных и беспощадных произведений русской
литературы - повесть "Поединок".
"Поединок" вышел в мае 1905 года в 6-м сборнике "Знания".
Появление этой книги было тяжелейшей пощечиной политическому строю
царской России. Успех "Поединка" был поистине неслыханным и небывалым.
