приходить, когда я вдоволь нагуляюсь. Была, правда, одна женщина, по
фамилии Фармер, которая не уставала твердить Папе, что я - непослушное
создание, но это вранье. Когда Папа меня звал, ему не приходилось
повторять вызов.
- Тебе пора домой, - сказала Вени. - Беги скорее.
Первая вспышка гнева уже прошла, но я все еще дымилась.
- Я еще не хочу уходить, - ответила я. - Мне полагается штрафной
удар.
- За что?! - взвилась Вени. - Я не виновата, что ты на меня налетела.
Если бы я врезалась носом в землю по своей собственной вине, у меня
не было бы причин жаловаться. Но раз виновата была Вени, то мне полагался
штрафной удар по воротам или даже пенальти. Таковы правила футбола. Вени
же думала, что если она будет отрицать свою вину достаточно долго и
громко, то кто-нибудь примет ее слова всерьез.
Тут заговорила Мэри Карпантье, моя лучшая подруга:
- Да брось ты, Вени. Все видели, что произошло. Пусть Миа пробьет
свой пенальти, а уж потом пойдет домой.
Еще несколько минут поспорив с Вени, все сошлись на том, что мне
действительно полагается пенальти. И я поставила мяч на отметку "X" перед
воротами.
Вратарем был сын миссис Фармер, Питер; он был младше меня и такой
медлительный, что его ставили только в ворота. Он принял стойку, руки на
коленях, и замер в ожидании. Размеры ворот - восемь футов в высоту и
двадцать четыре в длину, а мяч устанавливается в тридцати футах от них.
Вратарю приходится перекрывать большую площадь, но, сделав пару быстрых
шагов, он может достать мяч, летящий в любой угол ворот. Чтобы забить гол,
нужен хороший удар.
Обе команды стояли позади меня и смотрели, как я отошла от мяча на
несколько шагов, затем разбежалась, сделала обманный финт левой ногой и
провела правой несильный удар - прямо меж растопыренных пальцев вратаря в
угол ворот.
Потом я ушла.
Свернув в наружный коридор, я направилась прямо к своему излюбленному
кратчайшему пути. Отжав настенную решетку, преграждавшую путь в
воздуховоды, я приподняла ее и протиснулась сквозь узкое отверстие в
темноту. Потом, уже изнутри, поставила решетку на место. Это всегда было
самым трудным делом - ставить решетку изнутри. Сначала нужно было
просунуть палец, затем вывернуть локоть так, чтобы палец мог добраться до
зажима, и теперь уже крутить зажим, пока он не попадал в паз. Наверное, у
меня слишком короткие пальцы, потому что мне постоянно приходилось
испытывать пару-другую неприятных минут, пока решетка не вставала на
место.
Закрепив решетку, я повернулась и пошла в темноте, обдуваемая легким
встречным ветерком, щекотавшим щеки. И, проходя мимо, я считала боковые
отводы.
Превращение Корабля из грузового транспорта для колоний в
Корабль-город потребовало, вероятно, таких же огромных трудов, как
перевоплощение моей матери в художницу - это было, насколько я помню, ее
постоянным желанием. В самом деле, здесь много общего: ни в том, ни в
другом случае не было достигнуто полного успеха, по крайней мере с моей
точки зрения. В обоих случаях за кадром оставалось много болтающихся
хвостов, которые следовало бы подобрать и связать в аккуратные узелки.
Вот пример: граница, где кончается наш Куод и начинается другой, -
чисто номинальна, физически она никак не обозначена. Сам Куод, а все они
похожи, представляют собой лабиринт глухих стен, тупиковых аллей,
бесконечных расходящихся коридоров и лестниц. Так было сделано с
определенной целью - не дать людям заскучать и разлениться, а на Корабле,
вроде нашего, это очень важно.
Так или иначе, прямых путей в Куоде очень мало, и поэтому, чтобы не
совершать долгих переходов, надо знать, как идти. В чужом Куоде без
провожатого запросто можно заблудиться, и часто передаются сообщения о
том, что организуются поиски какого-нибудь заплутавшего трехлетки. И
теперь, покинув двор Куода, я направилась именно по кратчайшему пути,
чтобы наверстать упущенное время.
Если бы Корабль был живым существом, то воздуховоды выполняли бы роль
его кровеносной системы. У человека кровь циркулирует от сердца к легким,
там она насыщается кислородом и из нее удаляется углекислый газ; затем -
снова к сердцу и оттуда - по всему телу, где происходит газообмен. Процесс
этот повторяется снова и снова, раз за разом.
На Корабле воздух поступает по воздуховодам к Третьему Уровню,
обогащается там кислородом, оттуда - в жилую зону, а затем - на Первый
Уровень - к Инженерам, где из него удаляют вредные примеси, углекислый газ
и микробы. Только потом, после очистки, воздух снова подается на Третий
Уровень. Процесс этот тоже циклический.
Воздуховоды тянутся прямолинейно, и если идти внутри них, проходя
сквозь стены, то почти куда угодно попадешь быстрее, чем по коридорам. Но
человек крупнее меня - слишком велик, чтобы протиснуться сквозь едва
приоткрытую вентиляционную решетку. Для ремонтников есть отверстия
побольше, но их держат на запоре, - а другие ребята, которых я знала,
скорее всего, побоялись бы следовать моему примеру. Так что кратчайший
путь пока что оставался моим личным путем. Все, кто знал о нем, считали,
что я дурачусь, бродя по воздуховодам, и престижа ради я иногда
притворялась, будто они правы, хотя, конечно, это не так. Пока избегаешь
гигантских вентиляторов, все будет о'кей.
И если честно, меня больше пугали люди, а не вещи.
Добравшись до нашего отвода, я отжала решетку и выбралась наружу.
Потом задала взбучку своей прическе - никак она не хотела вести себя как
полагается. Волосы, глаза, прямой нос и цвет кожи я унаследовала от своих
предков, испанцев и индейцев, с отцовской стороны. И хотя мои черные
волосы всегда коротко острижены, ведут они себя отвратительно.
- Привет, Папа, - сказала я, входя в нашу квартиру. - Я опоздала?
В гостиной царил самый настоящий кавардак. Книги и бумаги кучей
валялись на полу, мебель была сдвинута в угол. Квартира наша обычно имела
вполне жилой вид, но сейчас она выглядела как после погрома.
Папа сортировал книги, сидя на стуле. Папу зовут Майлс Хаверо, он
небольшого роста, среднего возраста, на его лице обычно сложно что-нибудь
прочесть, но все говорят, что у него очень трезвый ум. Папино главное
занятие - математика, хотя уже много лет он заседает в Совете Корабля и
имеет большой опыт по этой части. В этой квартире мы с ним живем с тех
пор, как в девять лет я покинула интернат.
Папа вопросительно глянул на меня.
- Что с тобой случилось? - спросил он.
- Я не хотела опаздывать.
- Я не это имею в виду, - пояснил Папа. - Что с твоей одеждой?
Я опустила голову. На мне были белая рубашка и желтые шорты, спереди
все в полосах пыли и грязи.
Корабль - такое место, где почти невозможно испачкаться. Прежде
всего, земля во дворах Куодов - это не настоящая почва и трава, а
искусственное покрытие, изготовленное на основе молотого фибропласта.
Когда один квадрат покрытия изнашивается, его отдирают и кладут новый,
точно так же, как ремонтируют пол у вас в гостиной. Единственное место,
где есть грязь, в любом количестве, это Третий Уровень. Там, собственно,
ничего, кроме нее, и нет. Конечно, немного пыли разносится по всему
Кораблю, но в конце концов она всасывается в коллекторы воздуховодов и
продувается к Инженерам, на Первый Уровень, где ее используют для
подкормки Конвертеров, которые производят тепло и энергию. Короче, вам
ясно, что на Корабле у вас немного шансов вывозиться в грязи.
Однажды я спросила у Папы, почему конструкторы не создали систему,
которая удерживала бы грязь в единственном месте ее возникновения - на
Третьем Уровне, - тогда не пришлось бы очищать весь Корабль. Сделать такую
систему несложно.
Папа ответил вопросом на вопрос:
- Ты ведь знаешь, для чего был построен Корабль?
- Да, - сказала я. - Это все знают. Он был построен, чтобы везти
грязеедов основывать колонии.
Я, кстати, не зову колонистов так в присутствии Папы. Может
показаться странным, но он не любит этого слова.
Папа пустился в объяснения. Грязееды - то есть колонисты - грузились
в жуткой тесноте. Они были не слишком чистоплотными людьми - попробуйте
заставить регулярно мыться среднего крестьянина - но в любом случае люди,
теснящиеся в замкнутом пространстве, будут потеть и от них будет вонять.
Главным образом по этой причине Корабль и был построен с очень эффективной
системой очистки и распределения воздуха. Теперь, когда он используется
для совершенно иной цели, такая система больше не нужна, это верно, но
Папа добавил, что мое предложение не совсем продумано.
- Но почему тогда Совет ничего не принимает? - спросила я.
- Подумай сама, Миа, - ответил Папа. Он всегда старался, чтобы я
думала сама прежде, чем искать ответы на свои вопросы в справочнике или
приставать к нему.
Потом я поняла. Действительно, глупо разрушать нынешнюю сложную
систему воздуховодов, работающую надежно и без особых затрат, и заменять
ее другой системой, единственным достоинством которой будет простота.
Выгода здесь сомнительна.
Я встряхнула рубашку, и большая часть пыли отправилась своей дорогой.
- Я шла коротким путем.
Папа кивнул с отсутствующим видом и ничего не сказал.
Его невозможно понять. Однажды меня отвели в сторонку и стали
усиленно выяснять: как Папа собирается голосовать в Совете по какому-то
вопросу? Это были не особенно симпатичные люди, и, вместо того, чтобы
вежливо объяснить им, что я не имею ни малейшего представления, я им тогда
наврала. Очень трудно догадаться, о чем думает Папа. Он сам должен сказать
мне, что у него на уме.
Он отложил книгу, которую листал, и сказал неожиданно:
- Миа, у меня есть для тебя добрые вести. Мы переезжаем.
Я завопила и бросилась ему на шею. Эту новость мне давно хотелось
услышать. Несмотря на то, что на Корабле было множество пустых квартир, мы
теснились в старой. Почему-то после того, как я из интерната перебралась к
Папе, мы так и не собрались поменять его маленькую квартирку на большую.
Слишком были заняты жизнью. Но чего я терпеть не могла, когда жила в
интернате, так это дефицит свободного пространства. В интернате считают,
что за тобой нужно следить в оба глаза - всегда и везде; переезд же
означал, что у меня теперь будет собственная комната. Своя большая
комната. Это Папа обещал мне давно.
- Ой, Папа! - воскликнула я. - А в какую квартиру мы поедем?
Население Корабля сейчас составляет примерно тридцать тысяч человек.
Когда-то Корабль перевозил раз в тридцать больше, плюс груз, и я до сих
пор не понимаю, как здесь могло разместиться столько людей. И хотя мы с
тех пор расселились пошире, заполнив некоторое добавочное пространство,
пустующие квартиры есть во всех Куодах. Если бы мы с Папой захотели, то
могли бы переехать в соседнюю.
И тут Папа сказал так, словно это не имело ровно никакого значения:
- Это огромная квартира в Гео-Куоде...
И от моего ликования ничего не осталось.
Я резко отвернулась, почувствовав головокружение, потом села. Пол
уходил из-под ног. Папа не просто хотел, чтобы я покинула дом. Он хотел
лишить меня той ненадежной устойчивости быта, которую я создала для себя.
До девяти лет у меня не было ничего, а теперь Папа хотел, чтобы я бросила
все, что с тех пор сумела построить.
Даже сейчас мне нелегко вспоминать. Не будь это так важно, я
перескочила бы через этот эпизод, не удостоив его и словом. Мне было очень
одиноко в девять лет - я жила в интернате, под присмотром, с четырнадцатью
