батудах. В зале я был не один, хотя того, второго, не видел. Он был здесь
- я это чувствовал, - чуть дальше вытянутой руки, но, когда я окликнул
его, он промолчал, и мне стало жутко. "Не притворяйтесь, - сказал я ему. -
Вы здесь, рядом, я знаю..." Он рассмеялся, и это меня озадачило.
"Великолепно придумано, - внезапно обрывая смех; сказал он голосом
Нортона. - В темноте прыгать лучше... Опробуем?" - "Не притворяйтесь, -
повторил я. - Вы не Нортон. Вы... вы чужак! Зачем вы разрушаете экраны?" -
"Затем. Когда разрушаешь экраны, нас, чужаков, становится больше. - Он
свистнул и выкрикнул: - Эй, чужаки!.." И с батудов, пересекая светящиеся
полосы, один за другим стали спрыгивать черные призраки... Я проснулся в
холодном поту.
Утром я попытался припомнить, точно ли разговаривал ночью с
механиком, и вынужден был признаться себе, что твердо ответить на этот
вопрос не могу - настолько неясной мне представлялась граница между сном и
реальностью.
Такого со мной еще не бывало!
С приходом Бака все вроде бы стало на свои места. Но поведение самого
Бака... Оно меня поразило, таким я Бака не знал. Он был молчалив,
застенчив я робок, как девушка. Выглядел он свежо и очень опрятно, был
чисто выбрит и распространял вокруг себя приторный запах земляничного
лосьона. Было совершенно очевидно, что мое светское ему пожелание приятных
сновидений странным образом успешно осуществилось на практике, и это
необъяснимо меня раздражало. Обмениваясь с Баком односложными вопросами и
ответами, я шагал по кабинету из угла в угол, не зная, как приступить к
изложению главного.
- Послушайте, Феликс... - начал я неуверенно. - Вы, разумеется,
хорошо знаете в лицо всех членов нашей экспедиции...
- Как свои пять. - Для вящей убедительности Бак показал мне
растопыренные пальцы. - Да как же их не знать?! Тут все друг друга знают.
- Так вот... Один десантник уверяет, что видел у нас на борту чужака.
Бак вытаращил глаза. Спросил ошарашенно:
- Чужа... Что? Кто уверяет? Кого уверяет? Вас уверяет? И вы ему
верите?
- Не беспокойтесь, - остановил я его. - Вас он уверять не будет, меня
тем более. Я слышал случайно. И пропустил бы все это мимо ушей, если б
здесь не было одного странного совпадения...
- Совпадения?
- Да. Десантник, имени которого я называть вам не буду, встретил
чужака возле атриума минут за десять до того, как вы сцепились с
неизвестным в кухонном отсеке.
- Что же нам делать?.. - хрипло спросил Бак.
- Вам - ничего. Это главное, о чем мне нужно было вас предупредить. А
я сейчас иду к капитану... Не знаю, что из этого выйдет, но независимо от
результата нашего с ним разговора патрулирование коридоров прекратить, в
ночные схватки не ввязываться. Никакой самодеятельности! Если заметите
что-нибудь подозрительное, поднимайте тревогу, соблюдая при этом меры
предосторожности. Ясно?
- Ясно... - Бак поморгал.
- Вы ничего не трогали в аккумуляторном отсеке?
- Нет. Оставил как было.
- Перед тем как идти к капитану, мне нужно на это взглянуть.
- Понятно. Только вряд ли у вас с кэпом что-нибудь выйдет.
- Я тоще не думаю, что мой визит ему придется по вкусу, но иного
выхода нет. Проинформировать капитана мы просто обязаны. Все остальное
зависит...
- Я о другом, - печально перебил Бак. - Вряд ли кэп сегодня вас
примет.
- Это еще почему?
- Через час на борту объявят аврал. Ровно в двадцать ноль-ноль рейдер
войдет в режим глубокого торможения, и сегодня у кэпа не будет свободной
минуты. Считай, прилетели...
Я подошел к пульту видеотектора, набрал индекс командной рубки,
попросил старшего инженера вахты связать меня с капитаном.
- Одну минуту, - ответил мне старший, и, действительно, ровно через
минуту голос капитана произнес но всей форме устава внутренней связи: -
Капитан рейдера Молчанов на приеме.
- Медиколог рейдера Грижас, - тоже по форме представился я, поскольку
экран мой был пуст. Не знаю, чем объяснить, но командная рубка почти
никогда не давала видеосвязь абоненту, если в данный момент он не имел
отношения к вахтам. - Игорь Михайлович, по некоторым причинам довольно
странного свойства я вынужден просить у вас аудиенции. Желательно без
свидетелей.
- Сколько времени должен я буду вам уделить?
- На изложение - десять минут. Сколько потребуется на обсуждение, я
сказать не могу. Это будет зависеть от вас.
- Хорошо... - Молчанов помедлил с ответом. - Вы придете в командную
рубку за тридцать минут до начала дневного перерыва на отдых. Заодно
сдадите мне рапорт о готовности вашего сектора принять режим глубокого
торможения. До встречи. Пропуск в ходовой сектор специально не
запрашивайте, я позабочусь. Конец связи.
Я обернулся к Баку:
- Вот видите, Феликс, пока все идет хорошо. Нас пока уважают.
Мы посмотрели друг на друга с задумчивым интересом, как будто в
последний раз виделись перед тем, как нас уважать перестанут.
...Я сделал все, что полагалось мне сделать согласно авральному
расписанию (проверил все системы индивидуальных противоперегрузочных
средств, запрограммировал работу комплекса биофизической защиты), и ровно
в двенадцать тридцать бортового времени был в носовом секторе корабля. Не
знаю, какого рода "сезам" функционировал в этом всегда закрытом для
посторонних секторе, но при моем приближении овальные щиты дверей со
сказочной любезностью сдвигались в сторону и, дав пройти, немедленно
закрывались, таинственно и бесшумно, - срабатывал обещанный капитаном
пропуск.
Я вошел в командную рубку. Мне редко доводилось в ней бывать, однако
сожалений по этому поводу я не испытывал, потому что чувствовал здесь себя
до странности неуверенно и неуютно, хотя в иной ситуации необычно
подсвеченное, яйцеобразной формы помещение могло бы показаться
привлекательным. Стоило мне переступить порог, как я мгновенно подпадал
под власть ужасно правдоподобной иллюзии, будто излучающие внутренний свет
стены рубки по толщине и прочности своей не отличались от естественной
яичной скорлупы и будто за хрупкими стенами не было других отсеков, не
было надежной тверди корабля, не было ничего... Ну, словом, будто бы
рубка-яйцо висела сама по себе, наедине со звездными далями. Эту иллюзию
создавал, конечно, большой панорамный экран, охвативший добрую треть
помещения - половину вогнутого потолка, почти половину стен боковых и всю
переднюю часть.
По той же причине две соседние рубки - ходовая и пилотажная -
вызывали во мне сложные ощущения. Особенно пилотажная. Если командную
рубку мощно сравнить с открытым сверху и спереди яйцеобразным кузовом типа
"кабриолет", то с пилотажной дело обстоит иначе. Белое пятно задней стенки
и две выходящие из нее матово-белые длинные полосы... Вот и все. Две
широкие "лыжи", просто выдвинутые из носового конца корабля наружу, в
звездный простор. В пилотажную рубку я трижды заглядывал через дверь, но
войти не решился ни разу, настолько был подавлен правдоподобием иллюзии,
будто дверь распахнута в открытый космос. Нет, уж лучше фарфорово-хрупкий
на вид космический "кабриолет", чем эта пара светящихся "лыж" над
глубинами звездного океана... В командной рубке была хоть какая-то мебель:
мягкие кресла, стол, похожий на большой прозрачный торшер с
подставкой-столешницей, в толще которой переливались световые сигналы; на
уровне груди охватывал стены полуовал приборных панелей успокоительно
знакомой расцветки. В пилотажной ничего такого не было. Единственное, на
чем здесь мог остановиться подавленный звездной безбрежностью взгляд, -
это два спаренных ложемента для первого и второго пилотов - два
металлических паука, словно застывших перед прыжком в бездну на самых
кончиках "лыж", поджав под себя телескопические лапы амортизаторов. Во
время хода крейсерской скоростью ложементы пустуют - все управление
полетом сосредоточено в командной, ходовой к навигационной рубках, но во
время маневров сюда приходят работать пилоты, и подлокотники ложементов
ощетиниваются рукоятками маневровочной тяги. И хотя существенная часть
работы доверяется приборам, эти вахты бывают порой затяжными и
напряженными... Впрочем, я слегка уклонился от темы и решительно к ней
возвращаюсь.
Капитан, как мы и условились, ждал меня в своей роскошной рубке типа
"космический кабриолет". Он был один, что совершенно похвально
соответствовало этикету конфиденциального разговора. Правда, понятия
"ждал" и "один" нуждались в некотором уточнении смыслового оттенка,
поскольку Молчанов был поглощен распорядительной беседой с тремя
абонентами сразу. Речь шла о фокусировке какой-то "короны" какого-то
"камер-инжектора" где-то в недрах главного реактора корабля. Наконец,
заметив меня, Молчанов взглянул на часы, сделал жест извинения и объявил
абонентам отбой. Я остро ощутил несвоевременность визита, но что было
делать. Капитан выжидательно смотрел мне в глаза. Рапорт сдан, рапорт
принят. Краткий обмен деловой информацией, предложение сесть, которым я не
воспользовался.
- Мне... - начал я неуверенно, - мне трудно было решиться...
- Без вступлений, - тихо сказал капитан.
Я торопливо, в безобразно скомканном виде выложил Молчанову то, с чем
пришел. Слушал он меня с бесстрастным выражением липа, спокойно, словно не
ощущая ни малейшего различия между информацией о подготовке сектора к
режиму торможения и информацией о чуваке. Под конек я выдал ему сообщение,
на эффект которого очень рассчитывал, - сообщение о разбитом экране
аккумуляторного отсека. Дескать, вот вам вещественное доказательство
очередной "диверсии", и делайте с ним что хотите. Молчанов не знал, что с
ним делать. Спросил:
- Как, по-вашему, я обязан поступить?
- Вы власть. А власть принимает решения.
- Власть не всегда принимает решения единолично. Иногда ей нужен
совет. Представьте себе на минуту, что подобную информацию получил не я, а
получили вы. Как бы вы поступили на моем месте?
- Ну... прежде всего я, видимо, счел бы целесообразным вызвать к себе
инженера-хозяйственника и десантника Рэнда...
- Час, - сказал капитан. - Переговоры с инженером-хозяйственником и
Рэндом Палмером займут как минимум час. Не говоря уж обо всем остальном.
Сегодня я не могу позволить себе такую роскошь. Но дело даже не в этом...
- Понимаю. Вы не верите мне.
- Вам я верю, - спокойно сказал он. - Но почему я должен уверовать в
ситуацию, не подкрепленную точными фактами?
Как правило, по внешнему виду и манерам поведения современного
человека довольно трудно угадать, какое место на иерархической лестнице в
той или иной сфере общественной деятельности он занимает. Но встречаются
прелюбопытнейшие индивидуумы, на которых это правило не распространяется.
Сразу можно понять, где он стоит: "над" или "под". Знаете, есть такие
очень яркие "под": "Не уполномочен... Не имею права брать на себя
ответственность... Сочувствую, рад бы, но от меня, к сожалению, не
зависит..." Наш капитан - индивидуум противоположного полюса. Прямо
посаженная голова, прямые плечи, идеально, будто нарочно, выпрямленный
торс. Но за этой кажущейся почти неестественной вертикально-прямолинейной
осанкой угадывалась скрытая гибкость. Гибкость спокойная, взятая, я бы
сказал, в жесткий корсет силовой выправки... Нет, наш капитан не страдает
высокомерием, в его поведении, манерах вряд ли мощно заметить что-нибудь