напевал. Когда она вошла, он обернулся, брови и усы его словно бы
раздвинулись при виде ее.
-- Ты знаешь, кто ты? Ты знаешь, кто? -- шептала Витача, не понимая,
что спрашивает, да и он не понимал ее итальянского. Весьма учтиво спросил,
не побеспокоил ли, и пояснил, что вот уже два дня живет по соседству.
Говорил он по-сербски, и это означало, что он ее знает. Он спросил, почему
сегодня вечером она сорвала спектакль в опере.
-- Небо высоко, земля тяжела, -- задумчиво ответила Витача. --
Представьте, что вы -- река и течете только ночью. И по ночам жаждущие
приходят к вам напиться. И если у водопоя промычали хотя бы два-три вола,
разве это не повод считать волами всех пришедших? Короче, хватит с меня
косоротых слащавых теноров, стремящихся проглотить собственное ухо.
Здесь Витача и незнакомец расхохотались. Это был первый смех Витачи вне
сцены. Первый за десять лет. Потом они стали встречаться. Их видели на общем
балконе (он соединял их комнаты), где они играли осенней листвой в карты,
как это делают влюбленные. Только продолжалось это недолго.
История завершается где-то в Тоскане, возле колодца в саду. Осенью.
После того вечера, когда она сорвала спектакль в "Ла Скала", Витача
перестала выступать. Мы, согласно Вашим указаниям, дон Азередо, постарались,
чтобы ее контракты с оперными театрами были расторгнуты, и сеньора Витача
покатилась в пропасть. Таким образом, она завершила свой путь, подобно
Амалии Ризнич, урожденной Нако, которая подавала голос из овальных часиков
госпожи Иоланты. Богатый муж бросил ее на произвол судьбы, предоставив ей
умирать в нищете на улицах Триеста. И все из-за того, что застал ее с
кудрявым молодым человеком, носившим перстень на большом пальце и по имени
Александр Пушкин.
Кудрявый любовник госпожи Разин сделал свое дело с точностью хорошо
заведенного часового механизма. Он сам описывает дальнейшие события в
магнитофонной записи, сделанной нами до прихода полиции. Посылаем Вам
кассету и записанное на ней заявление как в оригинале, так и в переводе на
итальянский. Дон Азередо поймет, что молодой человек пользовался эзоповым
языком или, точнее говоря, вместо фактов наговорил на пленку такое, что в
суде не сможет быть сочтено достойным обвинения.
"Наше тело несет на горбу свою душу как громадный камень или мрачную
галактику, -- повествовал его женский голос. -- Душа или галактика не
ограничивается местом, где ты находишься, -- она простирается туда, куда
достает твой взор, куда достигает твоя мысль, -- будь то дали небесные или
подземелье. Твое тело не может оказаться на месте другого, но мрачная
галактика твоей души, как огромная бесформенная башня или Млечный Путь,
способна сойтись с другой такой же мрачной галактикой, другим Млечным Путем,
который тащит на горбу, как свою душу, чужое тело. В точке их
соприкосновения происходит взаимное умаление, или же оплодотворение, причем
гораздо раньше, чем придут в соприкосновение тела. Здесь твоя душа
открывает, или теряет, или сохраняет некие веши... Однако то же самое
происходит и при столкновении орбит не только двух душ, но и твоей души с
твоим телом. Тогда начинается история с двумя заголовками".
РАССКАЗ О ДУШЕ И ТЕЛЕ
В то утро, когда мы не знали, куда податься, а нас уже выкинули на
улицу, мы нанялись сторожить сад. Поселились мы в маленькой лачужке из веток
и камня и провели в ней несколько дней, питаясь консервами и распугивая птиц
колотушкой. Когда еда кончилась, я подумал, что госпожа Пятница пойдет и
соберет яблоки. Она этого между тем не сделала, и целый день мы просидели
голодные. А наутро она спросила:
-- Не можешь ли ты сходить в сад и принести яблок? У меня в животе от
голода бурчит.
Я несколько удивился и сказал, что не могу. По велению свыше я должен
был изображать слепого.
-- Посмотри на меня, -- сказал я, -- неужели ты ничего не замечаешь в
моих глазах? Неужели не видишь, что в них -- мрак, и он естество каждого
глаза, его суть и его мир? Неужели ты не видишь, что дневной свет -- это
лишь болезнь глаз, искажение того, другого света, который не может
состариться, света, который можно увидеть, только если долго-долго смотреть
на собственный пуп. Одним словом, -- закончил я, -- для этого света я
совершенно слеп и не могу пойти за яблоками.
-- Теперь я понимаю, -- ответила госпожа Пятница.
-- Что ты понимаешь?
-- Понимаю, почему он нанял нас сторожить сад.
-- Почему?
-- Потому что ты слепой, а я такая, какая есть, и мы не можем красть
яблоки, а можем их лишь сторожить.
-- А ты разве не можешь сходить и набрать яблок? -- спросил я
удивленно. -- Ты-то хорошо видишь.
-- Не думаешь ли ты, -- ответила на это госпожа Пятница, -- что я из-за
любви пошла сторожить с тобой яблоки? Я попросту не могу и шага ступить
одна. Все пропало! Как ты не видишь -- так я не могу ходить.
-- Знаешь что, -- сказал я ей тогда, а от голода и у меня уже коченели
уши, -- садись на меня верхом, смотри за двоих и собирай.
Так мы въехали в сад и набрали яблок. Мы кормились ими до тех пор, пока
хозяин не поймал нас и не выгнал. Тут мы действительно подошли к самой
черте. Мы остановились на перекрестке дорог, и мне захотелось в последний
раз побыть с госпожой Пятницей. Но только чтобы этот последний раз длился
как можно дольше. Я придумал:
-- Оседлай меня еще разок!
И я понес ее, углубившись в нее, а она смотрела назад на пройденную
дорогу. Так мы опять любили друг друга. Наконец я сказал ей:
-- Мы больше не нужны друг другу. Даже в любовной близости ты смотришь
туда, куда я не могу идти, разве что двигаясь задом наперед. А я смотрю
туда, куда ты не можешь смотреть, разве что сидя задом наперед... Душа моя,
держащая тело мое в себе, я утомился. Отпусти его, пусть оно выйдет из тебя
и заживет на воле, а ты поищи другое тело, чтобы оно тебя носило.
Так мы расстались, как расстаются все другие, после того как завершится
РАССКАЗ О ДУШЕ И ТЕЛЕ.
Больше молодой человек ничего не хотел говорить без своего адвоката.
Однако я еще поднажал. Я сказал ему:
-- Душа человека -- маленький дом, и комната души обставлена мебелью.
Мебель эта -- наше настоящее. Если бы это самое настоящее холили и лелеяли,
если бы уделяли ему столько внимания, сколько прошлому и будущему (а это
стены души), то, может, настоящее и могло бы развиться, может, разрослось,
расцвело бы пышным цветом и поднялось бы за счет стен прошлого и будущего,
возвращаясь к своему первозданному порядку и становясь мерой, которые мы
давно урезали, пестуя свое прошлое и будущее за счет отторженного сегодня,
которое хиреет все больше :и больше. Если ты не образумишься, я найду способ
оторвать от твоего и без того ущербного настоящего еще кусочек...
Припертый к стене, он с глазу на глаз рассказал мне следующее.
По приглашению нанимателя он приехал из Нью-Орлеана через Лион. Сад, в
котором произошло событие, принадлежал сеньору Разину, и госпоже Разин об
этом было известно. В саду есть колодец, хотя в нем больше грязи, чем воды.
Именно в связи с этим колодцем молодому человеку было дано специальное
поручение.
"Мне было ведено, -- рассказывает он, -- поступить следующим образом.
Ежевечерне в полнолуние, сказано было мне, сеньора Витача ворожит. Глядит в
блюдо с водой или в какой-нибудь колодец и смотрит, кто является ей в воде.
От лика, который ей является, зависит, по ее мнению, ее будущее, судьба
любимых ей людей. В первое же полнолуние ты пойдешь вместе с ней и
посмотришь, чей лик она вызовет из воды. Если мужчина, -- приказали мне, --
стало быть, если мужчина, убей ее и брось тело в колодец. Если в воде
женский лик, пусть вдет куда глаза глядят...
В первую же ночь полнолуния пошел я с сеньорой Разин к колодцу. Она
сказала, что хочет остудить фрукты. Когда она вытащила ведро, я смотрел, ибо
я слеп только в своем деле. Витача не обращала на меня внимания и
наклонилась над ведром, ожидая, когда в нем соберется свет луны. Она ждала,
а звезды падали, словно листья. В это время она говорила:
-- Пусть Воскресенье венчается с Понедельником, Вторник -- со Средой,
Четверг -- с женской Пятницей, а мужская Пятница с Субботой. Оставь году
двенадцать мужских Пятниц и не смей оскоромиться, не пускайся в путь, на
войну и в постель с женой. А женские Пятницы да останутся прежними, пусть
первая Пятница после каждого полнолуния останется для меня женской. Это
молодая Параскева Пятница, святая, покровительница лошадей; Параскева пусть
защищает бесплодных;
и таких оставь двенадцать в году. И да останется Четверг вдовцом (на
мужской неделе он Пятницами идет), а Суббота -- вдовой, когда святые Пятницы
будут в женских неделях. И пусть не борются мужские дни с женскими днями
недели за превосходство, да будет мир им и явившемуся...
И тут я увидел, что в ведре появляется лик. Хорошо всмотрелся, мужской
или женский, и сделал точно так, как было ведено".
Прошу Вас, дон Азередо, после того как прочитаете это письмо,
прослушайте кассету. Вы услышите то, чего не напишешь на бумаге. В отличие
от наших голосов голос молодого человека с кудрявыми волосами -- глубокий,
надтреснутый альт, который заикается и не имеет эха.
Хотя Вы все это, наверное, уже знаете.
По вертикали 1
СОСТАВИТЕЛИ ЭТОГО АЛЬБОМА
Когда был завершен и собран воедино этот Памятный Альбом, посвященный
архитектору Афанасию Разину, или Свилару, мы почувствовали себя словно
собаки, у которых от частого поглаживания по голове искривились уши. Нужно
было отпечатать шестьсот экземпляров подарочного издания, из которых первые
сто будут переданы в распоряжение фирмы "АВС Engineering & Pharmaceuticals"
из Калифорнии, следующие сто, по желанию самого Афанасия Федоровича Разина,
положены в склеп его матери на кладбище в Белграде, а остальные -- пущены в
продажу.
Но сначала надо было получить согласие самого юбиляра. Поэтому рукопись
вместе с семейными фотографиями, приложенными к Альбому, была отправлена
архитектору Разину. Он получил ее и долго не отвечал. На то у него были
причины. Дела и заботы. Я готов биться об заклад, что мы этой книгой
поставили его в неловкое положение, и потому не удивлялся, что он не
отвечает. Однако нужно было работать, и я позвонил ему по телефону. Он был
любезен, говорил, не вынимая изо рта трубки. Он сказал:
-- Я далек от мысли, что могу по достоинству оценить вашу книгу. Хочу в
связи с ней сказать вам две вещи. Мне кажется, один рассказ, или как вы это
называете, сбежал, пока я читал его. Как-то потерялся. Второе, я не мог
смотреть снимки. Мне постоянно казалось, что появится более удобный момент
для этого. Только после того, как прочитал книгу (если я вообще ее прочитал
с учетом пропавшей истории), я стал разглядывать фотографии, но вместо того,
чтобы рассматривать их, пустился в этот разговор с вами. Беда в том, что мне
уже сейчас кажется, что из вашей книги исчезла не одна история. Множество. И
число их изо дня в день растет. Вы знаете, к чему это ведет. Из вашей книги
исчезло больше рассказов, чем в ней осталось, а поскольку рассказы
продолжают исчезать и теперь из вашей книги, как в черную дыру, как в
звездную яму их утекло куда больше, чем вы написали. Поэтому прервем этот
разговор. Он теперь уже
не касается ни вас, ни меня, а кого-то третьего, ибо как знать, чьи
рассказы сейчас исчезают из вашей книги. -- И он положил трубку.
Когда затем мы встретились, Альбом уже находился в печати -- он же
