Мысль о том, что только удовлетворение является проверкой всего, очень
опасна по Метафизике Качества. Существуют различные формы удовлетворения,
и некоторые из них - просто моральные кошмары. Холокост вызывал
удовлетворение у нацистов. Для них это было качественно. Они считали его
практичным. Но это было качество, продиктованное низким уровнем статичных
и биологических структур, чья главная цель была в том, чтобы затормозить
эволюцию правды и Динамического Качества.
Джемс, возможно, пришёл бы в ужас, узнав, что нацисты используют его
прагматизм так же легко и непринуждённо, но Федр не видел ничего такого,
что могло бы помешать этому. Однако он считал, что классификация статичных
структур добра по Метафизике Качества предотвращает такое опрощение.
Второй из двух основных систем философии Джемса, которая по его словам
независима от прагматизма, был радикальный эмпиризм. Под этим он
подразумевал, что субъекты и объекты не являются исходными точками опыта.
Субъекты и объекты - вторичны. Это понятия, выводимые из чего-то более
фундаментального, что он называл "непосредственным потоком жизни, который
поставляет нам материал для последующего осмысления по концептуальным
категориям". В таком основополагающем потоке опыта различия рефлексивной
мысли, такие как между сознанием и содержанием, субъектом и объектом,
идеей и материей, ещё не выявились в тех формах, в которых мы воспринимаем
их. Чистый опыт нельзя назвать ни физическим, ни психическим - он
логически предшествует этому различию.
В своей последней незаконченной книге "Некоторые проблемы философии"
Джемс свёл это описание до одного предложения. "Между замыслом и
действительностью всегда должны быть расхождения, так как первый статичен
и конечен, а вторая - динамична и подвижна". Здесь Джемс выбрал как раз те
слова, которые Федр использовал для главных подразделений Метафизики
Качества.
Метафизика Качества добавляет к Джемсову прагматизму и радикальному
эмпиризму мысль о том, что первичной реальностью, из которой происходят
субъекты и объекты, является ценность. И таким образом она как бы
объединяет прагматизм и радикальный эмпиризм в единую ткань. Ценность,
прагматическая проба правды, представляет собой также первичный
эмпирический опыт. Опыт, который не оценили, остаётся неиспытанным. Оба
они одинаковы. Сюда подходит и ценность. Ценность не придаток к набору
поверхностных научных дедукций, который откладывается в каком-то
таинственном неопределённом месте извилин мозга. Ценность находится на
самом острие эмпирической процессии.
В прошлом эмпирики старались оградить науку от ценности. Считалось, что
ценность лишь портит рациональный научный процесс. А Метафизика Качества
проясняет, что угрожают науке статичные низшие уровни эволюции: статичные
биологические ценности, такие как биологический страх перед опытом
Дженнера с оспой, статичные социальные ценности, такие как религиозная
цензура, угрожавшая Галилею дыбой.
Метафизика Качества гласит, что научное эмпирическое отрицание
биологических и социальных ценностей не только рационально верно, но также
и морально правильно, ибо интеллектуальные структуры науки - более
высокого эволюционного порядка по сравнению со старыми биологическими и
социальными структурами.
Метафизика Качества также гласит, что Динамическое Качество - сила
ценности, предпочитающая элегантное математическое решение трудоемкому или
блестящий эксперимент - сомнительному, неубедительному - совсем другое
дело. Динамическое Качество находится на более высоком моральном уровне по
сравнению со статичной научной истиной, и со стороны философов науки так
же аморально подавлять Динамическое Качество, как и со стороны церковных
властей подавлять научный метод. Динамическое Качество - неотъемлемая
часть науки. Это режущее лезвие самого научного прогресса.
Во всяком случае в этом содержится ответ на вопрос: является ли
Метафизика Качества чуждым, культовым, окольным способом рассмотрения
вещей. Метафизика Качества - продолжение основного направления
американской философии двадцатого века. Это одна из форм прагматизма,
инструментализма, которая гласит, что проверкой истины является добро. Она
также добавляет, что это добро не является социальным кодексом или неким
интеллектуализированным гегелевским абсолютом. Это непосредственный
повседневный опыт. Отождествляя чистую ценность с чистым опытом,
Метафизика Качества прокладывает путь к более широкому взгляду на опыт,
который может разрешить различного рода аномалии, с которыми не мог
справиться традиционный эмпиризм.
Федр подумал, что можно читать и дальше материалы Джемса, но вряд ли он
найдёт что-либо отличное от того, что уже нашёл. Есть время вести
исследования и время делать выводы. У него возникло чувство, что пришла
пора второго. На часах было всего лишь девять тридцать, а он был рад, что
день закончился. Он завернул фитиль лампы, задул огонь, закрепил лампу в
кронштейне на стене и забрался в спальный мешок.
Какое блаженство сон.
30
Он проснулся от ощущения дрейфа. Раздавался слабый шум ветра и плеска
воды.
Ветер, вероятно, сменил направление. Давно уж он не слышал такого.
Судно дрейфовало влево, чуть позднее - вправо: затем долгое время спустя
снова влево:Снова и снова. Судя по портовым огням небо затянуто тучами.
При таком покачивании яхты и таких звуках на него всегда наваливалось
ощущение одиночества. Корабль, стоящий на якоре под напором ветра, почти
всегда в каком-нибудь заброшенном месте, месте, куда можно добраться
только на судне.
Звуки располагали к отдыху. Серое небо и ветер означают такой день,
когда никуда не хочется ходить, можно слоняться по каюте, заниматься
починкой того, что откладывались на потом, можно изучать карты и портовые
руководства, планировать новые маршруты походов.
Затем он вспомнил, что сегодня собирался поехать в город и купить
продуктов.
Потом вспомнил Лайлу. Может быть сегодня выяснится, стало ли ей лучше.
Он вылез из спального мешка. Опустив ноги на пол каюты, он не испытал
обычного потрясения. Термометр в каюте показывал 13 градусов. Неплохо.
Это влияние океана. Озера и каналы начнут покрываться льдом уже где-то
через месяц, а вот здесь вода вряд ли замерзнет вообще. Прибой и течения
не дадут океану замерзать. И уж наверное по ту сторону косы океан не
замерзает вообще, так что опасности он избежал. Убраться отсюда можно в
любой момент. Лед его уж больше не достанет.
Он шагнул на лестницу, открыл люк и высунул голову наружу.
Прекрасно. Серое небо. Южный ветер. Теплый ветер с запахом океана. Два
других судна, стоявших на якоре, уже ушли.
Из-за изгиба косы не видать ни Манхэттена, ни Бруклина. Через залив на
западе была видна только баржа да какое-то высотное жилое здание где-то за
много миль отсюда.
Он вдруг ощутил буйную свободу.
Смена ветра развернула его ближе к берегу, и теперь он обратил внимание
на то, чего не заметил вчера. Берег усыпан мусором. Везде валялись
пластиковые бутылки, старая шина, а подальше торчали старые креозотовые
телефонные столбы и полузасыпанный песком корпус какого-то старого корабля
с выбитым транцем.
Песчаная Коса стала местом успокоения обломков цивилизации, попавших
сюда из Гудзона.
Глянул на часы. Девять. Вот уж поспал. Он спустился вниз, свернул
спальный мешок и убрал книги и карточки, оставшиеся от вчерашних занятий.
Он разжег огонь и обратил внимание, что угля осталось лишь на два дня.
Когда огонь разгорелся, он подошел к столику с картами и открыл второй
ящик. Вынул оттуда все карты реки Гудзон, собрал их стопкой и отнес в
шкафчик над рундуком, где они обычно лежали.
Теперь они ему больше не понадобятся. А вместо них он принес рулон карт
от Песчаной Косы до Кейп-Мей и реки Делавэр. Разложив на столике, он стал
изучать их.
Вдоль берега было много крестиков, обозначавших места крушений. Райгел
предупреждал его остерегаться северо-восточного ветра у берегов
Нью-Джерси. Но до Кейп-Мей было всего лишь три дня ходу при хорошей
погоде, простой переход до залива Манаскам и чуть подальше до
Атлантик-Сити.
Федр свернул карты и положил их в ящик стола. Он приготовил простой
завтрак себе, поел, затем собрал поесть Лайле.
Когда он принёс его, она не спала. Опухоль на лице ещё не прошла, но
она уже снова смотрела на него, смотрела на него взаправду, установилось
общение.
Отчего судно качается? - спросила она.
Да всё в порядке, - ответил он.
У меня кружится голова, -промолвила она, - сделай так, чтобы оно не
качалось.
Она уже не просто разговаривает, она даже жалуется, - подумал он. - Это
уже прогресс. - Как у тебя глаз, болит?
Ужасно.
Можно сделать примочки или ещё что-нибудь.
Не надо.
Ну, вот тогда завтрак.
Мы уже на острове?
Мы у Песчаной Косы, на побережье Нью-Джерси.
А где все остальные?
Где?
На острове.
Он не понял, о чем она толкует, но что-то подсказало ему не спрашивать.
Да это и не остров, кусочек суши. Никого здесь нет, по крайней мере
поблизости. Кругом столько мусора.
Ты понимаешь, что я хочу сказать, - заметила она.
Он чувствовал, что снова надвигается беда. Если он не согласится с тем,
что она говорит, то она отвергнет его самого. Этого ему не хотелось. Ведь
она пытается достучаться до него. Надо пойти ей навстречу.
Ну это почти остров, - отметил он.
Ричард едет сюда.
Райгел?
Она ничего не ответила. Он посчитал, что всё-таки она имеет в виду
Райгела.
Других Ричардов ведь нет.
Райгел говорил, что едет в Коннектикут продавать свою яхту, - заметил
Федр.
- А здесь Нью-Джерси, так что сюда он не пойдет.
Ну, я готова, - произнесла Лайла.
Вот и хорошо. Очень хорошо. Пойду схожу поищу продуктов. Хочешь со мной?
Нет.
Ладно. Можешь отдыхать здесь, сколько захочешь, - согласился он. Вышел
и прикрыл дверь Готова к чему? - подумал он входя в главную каюту. Они
хотят навязать тебе своё кино. Все равно, что разговаривать с религиозным
фанатиком. Спорить с ней невозможно, надо лишь найти какую-то общую почву.
Ей несомненно гораздо лучше, но это уже было давно.
Он подумал, безопасно ли будет оставлять её одну. А что ему ещё
остается? Здесь гораздо безопаснее, чем у причала, где она могла бы
общаться с людьми с других судов. Только Богу известно, что может
произойти в таком случае.
На карте была дорога вдоль берега, там можно попросить кого-нибудь
подвезти на три мили к югу в местечко под названием Хайлэндз Нейвсинк, где
может быть продовольственный магазин.
Он достал из маленького ящика кошелёк, положил туда несколько мелких
банкнот, вынул из кладовки две холщёвых сумки для продуктов. Попрощался с
Лайлой, спустился в шлюпку и погрёб к берегу.
Пляж был из сероватого мелкого песка. Он вышел на песок, вытащил шлюпку
на берег, привязал её к костылю, торчавшему из большого сплавного бревна.
Мусор, замеченный ещё с яхты, был повсюду и он разглядывал его, пока шёл к
дороге:
стеклянные бутылки, множество всяких деревяшек, округлых от воды,
стелька ботинка, коробка с полинявшей этикеткой пива "Будвайзер", старые
подушечки, деревянный игрушечный паровоз.
Интересно, не попадётся ли ещё кукла как у Лайлы, но ничего похожего не
попалось.
Дальше появился пластиковый кофейный стаканчик, шина, ещё стаканчик,
несколько больших обгорелых брёвен с торчащими из них костылями, через
которые ему пришлось переступать. Всё это изношенои линяло, принесено сюда
течением из залива, а не оставлено побывавшими здесь туристами. Слишком уж
захудалое здесь место для туристов. Странно, так близко от Манхэттена, и
всё же такая глушь. Ну не совсем глушь. Ничего особенного, только уж
слишком заброшенное место. Это какие-то руины. Даже растительность похожа
на руины. Чуть дальше были какие-то вечнозелёные деревца, не то туя, не то
можжевельник. У других кустов осталось лишь по нескольку красных
листочков. Ещё дальше росли разные болотные травы, в основном золотистого
