Speaking In Tongues
Лавка Языков
Роберт М. Пёрсиг
Лайла
Исследование морали
Перевел Геннадий Башков
От редактора: Книга публикуется в редакции переводчика.
Посвящается Уэнди и Нелл
Часть 1 1
Лайла не сознавала, что он здесь. Она крепко спала и очевидно видела
какой-то страшный сон. В темноте он слышал скрип её зубов и почувствовал,
как тело её вдруг повернулось, когда она боролась с какой-то только ей
видимой угрозой.
Свет из открытого люка был настолько слабым, что скрывал следы
косметики и возраста. Она была похожа на херувима, на девчушку со светлыми
волосами, широкими скулами, курносым носиком и обыкновенным детским лицом,
которое казалось настолько знакомым, что вызывало естественное влечение. У
него возникло ощущение, что, когда наступит утро, она распахнет свои
небесно-голубые глаза, и они засверкают радостью в предвкушении нового
солнечного дня, улыбающихся родителей и возможно бекона, шипящего на
плите. Сплошное счастье.
Но все будет совсем не так. Когда Лайла откроет похмельные глаза, она
увидит черты седого мужчины, которого даже не помнит - с кем встретилась в
баре накануне вечером. Тошнота и головная боль могут вызвать у неё
некоторое раскаяние и презрение к себе, но не очень уж сильные, подумал он
- такое с ней бывало уже много раз - и она медленно будет соображать, как
ей вернуться к той жизни, какую она вела до встречи с этим человеком.
Она пробормотала что-то вроде "Берегись!" Затем промычала нечто
нечленораздельное, отвернулась, натянула на голову одеяло, чтобы закрыться
от холодного воздуха, которым тянуло из открытого люка. Койка на кораблике
была настолько узкой, что повернувшись, она вновь прижалась к нему, и он
почувствовал её тело во весь рост и ощутил её тепло. Прежняя страсть вновь
охватила его, и он перекинул на неё руку так, что в ладони оказалась её
грудь - полная, но слишком мягкая, как нечто перезрелое, готовое вот-вот
испортиться.
Ему захотелось разбудить её и снова взять, но при этой мысли в нем
поднялось какое-то печальное чувство, которое и помешало ему сделать это.
Чем больше он колебался, тем сильнее нарастала печаль. Ему захотелось
узнать её получше. Всю ночь его не покидало чувство, что он где-то видел
её раньше, давным-давно.
Казалось, эта мысль прояснила всё. Теперь печаль навалилась на него
целиком, смешалась с темнотой в каюте и слабым синеватым светом из люка
сверху. Там вверху были звезды, окаймленные квадратом люка так, что
начинали двигаться, когда яхту покачивало. На мгновенье пропала часть
Ориона, затем появилась вновь.
Скоро вернутся все зимние созвездия.
В ночном воздухе отчетливо слышалось движение машин по мосту вдалеке.
Они направлялись в Кингстон, где-то там вдалеке на утесах над рекой
Гудзон. А яхта причалила здесь, в этой крошечной речушке по пути на юг.
Времени оставалось немного. На деревьях вдоль реки почти не было зелени.
Большинство пожухлых листьев уже опало. За последние несколько дней
порывы ветра прокатывались с севера вниз по реке, внезапно сметая листья с
веток вверх в воздух, и те летели спиральными стаями красного и бордового,
золотого и бурого, неслись по реке, оседая на воду на пути корабля, пока
тот шел вниз по фарватеру, окаймленному бакенами. Здесь почти не было
других судов. Несколько лодок у причалов вдоль берега казались одинокими и
заброшенными теперь, когда лето уже кончилось, а хозяева их занялись
другими делами. Над головой все время маячили косяки уток и гусей,
летевших по ветру с севера, из канадской Арктики. Многие из них были еще
птенцами, когда он начал это путешествие из средиземного океана, озера
Верхнего, от которого его теперь уже отделяла тысяча миль и, казалось,
тысяча лет.
Времени оставалось немного. Вчера, когда он впервые вышел на палубу,
нога у него скользнула, и он еле устоял. Тогда он увидел, что весь корабль
покрыт льдом.
Федр пытался вспомнить, где же он видел Лайлу прежде, но никак не мог.
Вроде бы он уже видел её. Тогда тоже была осень, подумал он, был ноябрь и
было очень холодно. Помнилось, трамвай был совсем пустой, только он, да
вожатый и кондуктор, и тремя рядами позади него сидела Лайла с подругой.
Сиденья были плетеными, жесткими и твердыми, рассчитанными на долгие годы
эксплуатации. А всего лишь несколько лет спустя вместо них появились
автобусы, исчезли и рельсы, и провода над ними, и трамваи ушли в небытие.
Помнится, он просидел три сеанса подряд в кино, накурился до одури, у
него сильно болела голова, а впереди была еще получасовая болтанка по
рельсам, затем трамвай отпустит его. Потом надо будет пройти пешком
полтора квартала в темноте, чтобы добраться домой, где можно принять
аспирину, и только ещё через полтора часа пройдет головная боль. Тогда он
услышал, как девушки громко засмеялись, и он обернулся, чтобы посмотреть,
в чем дело. Они вдруг перестали смеяться и посмотрели на него так, как
будто бы ни над чем другим они смеяться не могли.
Да, над ним. У него большой нос и неважная осанка, в нем вообще не на
что было смотреть, к тому же он плохо вписывался в общество. Та, что
сидела слева и смеялась громче всех, была Лайла. То же лицо, совершенно -
золотистые волосы, гладкая кожа и голубые глаза - и не сходившая с лица
улыбка, которой она вроде бы хотела скрыть то, над чем смеялась. Пару
остановок спустя они сошли с трамвая, по-прежнему болтая и посмеиваясь.
Несколько месяцев спустя он снова увидал её в толпе в центре города в
час пик.
Все произошло мгновенно и тут же исчезло. Она повернула голову и по
лицу её он понял, что она узнала его и как бы задержалась, выжидая
какого-то действия с его стороны, полагая, что он что-то ей скажет. Но он
ничего не сделал. Он не обладал способностью быстро знакомиться с людьми,
затем стало слишком поздно, и они разошлись своими путями. А в тот день и
несколько дней позже он долго думал, кто она такая, и что бы произошло,
если бы он подошел к ней и сказал ей что-либо.
Следующим летом ему показалось, что он видел её на пляже в южной части
города.
Она лежала на песке, а он проходил мимо, увидел её лицо сверху вниз и
внезапно очень разволновался. На этот раз он этого так не оставит. В этот
раз он будет действовать. Он набрался мужества, вернулся назад, стал у её
ног и тогда понял, что это была не Лайла. Кто-то другой. Ему вспомнилось,
как он при этом огорчился. В те дни у него никого не было.
Но это было так давно, прошли уже годы и годы. Она уж наверняка
изменилась. Не может того быть, чтобы это был тот же человек. И во всяком
случае, он ведь с ней даже не знаком. Так какая разница? С чего бы ему
помнить о таком незначительном происшествии все эти годы?
Как странны эти полузабытые образы, - подумал он. - Как сны. И эта
спящая Лайла, с которой он встретился лишь сегодня вечером, была тоже
кем-то другим. Или же может не совсем кто-то другой, но некто менее
конкретный, менее индивидуальный.
Вот тут находится Лайла, одинокий человек, спящий рядом с ним сейчас,
который родился и теперь живет, и мечется во сне, и достаточно скоро
умрет, и есть некто другой - назовите её лайла - кто бессмертен, кто живет
некоторое время в теле Лайлы, а затем уйдет. Та спящая Лайла, которую он
встретил вчера вечером. Но недремлющая Лайла никогда не спит и смотрит на
него, и он так же долго наблюдает за ней.
Всё это так странно. Всё то время, что он плыл по каналу шлюз за
шлюзом, она проделывала тот же путь, а он и не знал, что она рядом.
Возможно он видел её в шлюзах у Трой, смотрел прямо на неё в темноте и не
видел . На карте было несколько шлюзов рядом друг с другом, но там не была
указана высота и не было признаков того, насколько всё может спутаться,
когда неверно рассчитано расстояние, уже поздно и ты совсем выбился из
сил. Только когда он попал уже в шлюзы, стала очевидна опасность
запутаться в красных, зеленых и белых огнях, огнях сторожек шлюзовиков,
огнях других кораблей, идущих навстречу, огнях мостов и быков и бог его
знает ещё чего в этой тьме, с чем ему не хотелось бы столкнуться или же
уткнуться в берег. Раньше он никогда их не видел, испытание было довольно
суровым и среди всей этой суеты он кажется видел её мельком на другом
корабле.
Они спускались с небес. Не просто с высоты в тридцать, сорок или
пятьдесят футов, но с высоты сотен футов. Их корабли спускались вниз, в
ночи вниз с небес, где они до тех пор находились, но не сознавали этого.
Когда раскрылись ворота последнего шлюза, перед ними открылась темная
покрытая масляными пятнами река.
Река текла мимо какой-то огромной конструкции из свай в направлении
какого-то светлого пятна вдалеке. Это был Трой, и яхта плыла к нему до тех
пор, пока течение при слиянии рек не подхватило её, и она сразу
закачалась. Тогда врубив двигатель на полную мощность он пошел под углом
против течения через реку к плавучему причалу на дальней её стороне.
"У нас тут приливы бывают до четырех футов", - сообщил тогда рабочий
дока.
Приливы! - подумал он. Это означало уровень моря. Это значило, что все
искусственные шлюзы уже позади. Теперь только движение луны над океаном
обуславливает подъем и падение судна. И на всем пути до Кингстона чувство
связи с океаном безо всяких преград вызывало у него новое громадное
ощущение пространства.
Путешествие заключалось именно в этом пространстве, и о нем-то он и
пытался поговорить тогда в баре неподалеку от дока с Райгелом и Капеллой.
Райгел тогда устал, был чем-то озабочен и остался равнодушен к теме, а
Капелла, член его команды, с удовольствием подхватил разговор и казалось
понимал его.
"Как в Осуиго, - сказал Капелла, - все то время, что мы ждали, пока
откроют шлюзы, сокрушаясь о том, что нельзя двигаться дальше, на самом
деле было одним из счастливейших в нашей жизни."
Федр встретился с Райгелом и Капеллой тогда, когда сентябрьские дожди
вызвали наводнение на канале, когда потонули все буи и ворота шлюзов
забило мусором, так что весь канал пришлось закрыть не пару недель. Суда,
направлявшиеся из Великих озер на юг, застряли, и членам их экипажей было
совсем нечем заняться. В жизни каждого из них вдруг возникло пространство.
Неожиданно появился какой-то пробел.
Первой реакцией на это вначале у всех было отчаяние. Так ужасно сидеть,
когда нечем заняться. Яхтсмены до этого были заняты своими личными делами
и не очень-то охотно вступали в разговоры с кем-либо, но теперь им ничего
другого не оставалось, как только сидеть на корабле и беседовать друг с
другом изо дня в день. И не просто болтать. А рассуждать. Вскоре все стали
ходить друг к другу в гости. То тут, то там одновременно возникали
вечеринки, иногда всю ночь напролет. Местных жителей заинтересовали
застрявшие суда и кое-кто из них стал знакомиться с моряками. И не просто
так. А серьёзно. И снова начиналось застолье.
И таким образом эта катастрофа, это бедствие, по которым все так
поначалу сокрушались, превратилось в именно в то, что так предельно четко
изложил Капелла. Все просто с ума сходили от радости. И происходило все
это как раз от пространства.
Если не считать Райгела, Капеллы и Федра, то в таверне почти никого не
было. Это было небольшое заведение с несколькими биллиардными столами в
дальней комнате, баром посредине против двери и несколькими захудалыми
столиками в их углу. Не было никаких претензий на изысканность. И все же
настроение было отличное. На ваше пространство никто не посягал. Вот в чем
все дело. Это был просто бар безо всяких затей.
"Мне кажется, это всё из-за пространства", - сказал он тогда Райгелу.
"То есть как?" - переспросил Райгел.
"О пространстве?"
Райгел уставился на него.
Хоть на Райгеле и была веселенькая полосатая рубашка и вязаная
матросская шапочка, он казалось, был расстроен чем-то, но молчал. Может
быть тем, что его единственной целью в этой поездке было продать свою яхту
