Вся эта область была похожа на шоссе, заполненное сердитыми водителями,
упрекающими друг друга в том, что они не умеют ездить, когда настоящая
трудность заключается в самом шоссе. Это шоссе было спроектировано как
объективное научное исследование человека таким образом, что идет оно
параллельно пути естественных наук. А беда в том, что человек не подходит
для такого научного объективного изучения. В научном исследовании
предполагается, что объект остается неподвижным. Оно должно придерживаться
причинно-следственных законов таким образом, что данная причина всегда
должна приводить к такому-то результату снова и снова. Но люди так не
поступают. Даже дикари.
В результате получается теоретический хаос.
Федру понравилось описание, прочитанное им в книге "Теория в
антропологии"
Роберта Мэннерса и Дэвида Каплана из университета Брандиса. Они
писали:" По всей антропологической литературе рассыпана масса
предчувствий, предположений, гипотез и обобщений. Они и остаются
разрозненными, неупорядоченными, несвязанными друг с другом, так что часто
оказываются затерянными, и о них часто забывают. Существует тенденция для
каждого нового поколения антропологов начинать все сначала.
Теория строительства в культурной антропологии походит на подсечное
земледелие, - пишут они, - когда аборигены спонтанно возвращаются на
старые заросшие кустарником поля, срубают его и сжигают и затем засевают
поле в течение нескольких лет."
И этот метод подсечки Федр усматривал везде, куда бы он не обращался.
Некоторые антропологи утверждают, что культура - это сущность
антропологии. Другие же говорят, что культуры как таковой даже не
существует. Одни говорят, что все это - история, другие же, что все это -
структура. Одни говорят что все дело в функции. Другие же - что оно в
ценностях. А еще третьи, следуя научной чистоте Боаза, утверждают, что
ценностей нет вообще.
Эту мысль, что в антропологии нет ценностей, Федр мысленно отметил как
"пятно".
Именно в этом месте лучше всего можно будет пробить брешь. Нет
ценностей, а? Нет Качества? Именно здесь надо сосредоточиться, начиная
атаку.
Многие, очевидно, пытались избегать таких метафизических споров,
стараясь даже не разговаривать о таких теоретических вредных вещах как,
чем дикари занимаются вообще. Они ограничивались лишь тем, чем их
конкретный дикарь занимался, скажем, в среду. В научном плане это было
достаточно безопасно - и совершенно бесполезно в том же плане.
Антрополог Маршал Сахлинс писал: "Сам термин "универсальный" имеет
отрицательное смысловое значение в данной области, ибо он подразумевает
поиск широких обобщений, которые практически объявлены ненаучными в
академической частной американской антропологии.
Федр полагал, что антропологи таким образом пытались сохранить "научную
чистоту"
данной области, но чистота была настолько ограниченной, что она
практически удушила эту область. Если сведения нельзя обобщать, то с ними
тогда вообще ничего нельзя делать.
Наука без обобщений - это вообще не наука. Представьте себе, что
кто-либо скажет Эйнштейну: " Нельзя утверждать, что "E=mc2. Это слишком
общо, слишком уничижительно. Нам нужны лишь факты физики, а не такая
выспренняя теория".
Ку-ку. И все же в антропологии говорят именно это.
Данные без обобщений - просто домыслы. И по мере того, как Федр
продолжал заниматься этим, именно таким представлялся ему статус того, что
читал. Им были заполнены тома и тома на пыльных полках о том или ином
дикаре, но насколько он понимал, антропология, "наука о человеке", почти
никак не отражалась на деятельности человека в наш научный век.
Шарлатанство. Они пытались поднять себя держась за шнурки ботинок. Не
бывает рамочки "А", в которую входит рамочка "В", в которую в свою очередь
входит рамочка "А". Это шарлатанство. И вот вам здесь "наука", содержащая
"человека", в которого входит "наука", содержащая "человека" - и так далее
и тому подобное.
Он уехал из гор близ Бозмена с ящичками, наполненными карточками и
множеством тетрадок, исписанных цитатами, а также чувством, что в
антропологии он ничего не может сделать.
Вернувшись на равнины однажды вечером он оказался в одном сельском
мотеле, и ему нечего было читать. Под руку подвернулся потрепаный журнал
"Янки". Он полистал его и наткнулся на небольшую статью Кейти Слейтер
Спенс, озаглавленную "В поисках первоапрельского дурака".
В ней говорилось о чудо-ребенке, у которого были самые высокие
умственные способности, когда-либо отмеченные у кого-нибудь, но который
затем практически ничего не добился в жизни. Там было написано: " Уильям
Джеймс Сидис родился 1 апреля 1898 года, в возрасте пяти лет он уже
говорил на пяти языках и читал Платона по-гречески. В восемь лет он сдал
вступительные экзамены в Гарвард, но его приняли туда лишь три года
спустя. И даже тогда он стал самым молодым студентом и закончил
университет с отличием в 1914 году в возрасте 16 лет. О нем неоднократно
писали в сборнике "Хотите верьте - хотите нет", а на первой странице
"Нью-Йорк Таймс" он появлялся 19 раз.
Но после окончания Гарварда "чудо-ребенок" стал преследовать свои
довольно туманные и вероятнее всего бессмысленные интересы. Пресса,
восхищавшаяся им прежде, отвернулась от него. Самая уничижительная статья
появилась в журнале "Нью-Йоркер" в 1937 году под названием
"Первоапрельский дурак". В ней высмеивалось все, начиная от увлечений
Сидиса и кончая его физическими данными.
Сидис подал иск за клевету и вторжение в личную жизнь. Хоть он и
выиграл тяжбу на небольшую сумму вне суда, обвинение во вторжении в
частную жизнь было отвергнуто Верховным Судом США в ставшем знаменательным
постановлении. "Статья безжалостна в разборе подробностей личной жизни
субъекта, - признал суд, - но Сидис является "общественной фигурой" и
поэтому не может претендовать на защиту от интереса прессы, которая
продолжала преследовать его вплоть до самой смерти в 1944 году. В
некрологах его называли "удивительным неудачником" и "сгоревшим гением",
который, несмотря на все свои таланты, ничего значительного в жизни не
достиг.
Дэн Махони из г. Ипсвич в штате Массачусетс прочитал что-то о Сидисе в
1976 году и озадачился. Он задался вопросом: "Чем же он в самом деле
занимался и о чем думал все это время? Правда, на работе ему платили
немного, но ведь Эйнштейн создал свою теорию относительности во время
работы в патентном бюро. У меня сложилось ощущение, что Сидис представлял
собой нечто большее, чем о нем думало большинство людей".
Последующие десять лет Махони провел в исследовании трудов Сидиса. На
одном пыльном чердаке он обнаружил довольно объемистую рукопись под
названием "Племена и штаты", в которой Сидис приводит убедительные
доказательства того, что политическая система Новой Англии находится под
громадным влиянием демократических принципов федерализма индейцев племен
пенакок.
На этом предложении Федр чуть ли не впал в шок, а в статье дальше
говорилось:
Когда Махони послал другую книгу Сидиса "Одушевленное и неодушевленное"
еще одному гению-эксцентрику, Букминстеру Фуллеру, то тот отозвался о ней
как о "прекрасной космологической работе", в которой предсказывается
существование черных дыр - и это в 1925 году!
Махони раскопал научно-фантастический роман, труды по экономическим и
политическим вопросам и 89 еженедельных газетных статейо Бостоне, которые
Сидис писал под псевдонимом. "Как это ни удивительно, но мы возможно
открыли лишь вершину айсберга, того, что создал Сидис, - пишет Махони. - К
примеру, мы нашли лишь одну страницу рукописи под названием "Тропы мира",
а люди, знавшие Сидиса, утверждают, что видели гораздо больше рукописей.
Полагаю, что у Сидиса есть в запасе для нас ещё кое-какие сюрпризы".
Федр отложил журнал, у него было такое ощущение, что кто-то бросил камень
в окно мотеля. Затем он снова и снова перечитывал статью как в каком-то
сне, и содержание её все глубже и глубже осознавалось им. В ту ночь он
едва заснул.
Получалось так, что ещё в тридцатые годы Сидис выдвинул точно такой же
тезис об индейцах. Он пытался сообщить людям нечто самое важное, что можно
сказать об их стране, а они отплатили ему тем, что публично называли его
"дураком" и не давали ему возможности опубликовать то, что он написал. И
кажется нет никакой возможности выяснить то, что говорил Сидис.
Федр попробовал разыскать Махони, о котором говорилось в статье, но не
сумел, вероятнее всего потому, что не приложил к этому достаточно усилий.
Он знал, что если даже ему и удастся просмотреть материалы Сидиса, вряд ли
он сумеет что-либо сделать с ним. Проблема была не в том, что это
неправда. Проблема в том, что это никого не интересует.
5
Снова стало холодно, Федр встал и подложил угольных брикетов в печь.
После удручающего опыта в горах он хотел бросить все это дело и перейти
к чему-нибудь более прибыльному, но как оказалось, депрессия, испытанная
им, была лишь временной. Она стала прелюдией к более обширному и более
важному объяснению вопроса об индейцах. На этот раз это будут индейцы в
сравнении с белыми при рассмотрении в антропологическом формате белых. Это
будут белые и антропология белых людей в сравнении с индейцами и
"индейской антропологией", рассматриваемые в таком ракурсе, о котором еще
никто никогда не слыхал. И он выйдет из этого тупика путем расширения
формата.
Он полагал, что ключом тут будут ценности. Это было самое слабое место
в той стене культурного иммунитета к новым идеям, которую антропологи
построили вокруг себя. Им нужно было бы пользоваться термином ценности, но
в рамках науки Боаза ценностей по существу не было.
А Федр знал кое-что о ценностях. Перед тем, как уехать в горы, он
написал целую книгу о ценностях. Качество. Качество - это ценность. Это
одно и то же. И ценности были не только самым слабым местом в этой стене,
но и сам он, пожалуй, самый сильный из людей, способных наброситься на это
место.
К своему удивлению он нашел поддержку со стороны одного из учеников
Боаза, Альфреда Кребера, который вместе с профессором антропологии из
Гарварда Клайдом Клюкхоном возглавлял борьбу за восстановление ценностей в
антропологии. Клюкхон где-то сказал: "Ценности обеспечивают единственную
основу к полному и осознанному пониманию культуры, ибо фактическая
организация всех культур зиждется главным образом на ценностях. И это
становится очевидным, как только делается попытка представить картину
культуры безотносительно к её ценностям.
Все это превращается в бессмысленный набор объектов, которые
соотносятся друг с другом только по местоположению и по времени, набор,
который с таким же успехом можно построить по алфавиту или по любому
другому принципу, то есть это будет просто список белья из прачечной."
Клюкхон признает, что "степень, до которой до сих пор избегали хотя бы
на словах упоминать ценности, особенно среди антропологов, просто
удивительна. Эту нерешительность антропологов можно, пожалуй, отнести к
естественной исторической традиции, которая так или иначе существует в
нашей науке." Но в "Культуре:
критическом обзоре концепций и определений" говорится: "культура должна
содержать четкое и систематическое исследование ценностей и систем
ценностей в качестве доступных для наблюдения, поддающихся описанию и
сравнению явлений природы".
Они объясняют, что негативизм по отношению к ценностям, вытекает из
отношения к объективности. Это была та же самая объективность, - отметил
Федр, - с которой было так много трудностей у Дусенберри. "Именно эта
субъективная сторона ценностей привела к тому, что они долгое время
являлись табу, непригодными для рассмотрения естественными науками, -
говорили Кребер и Клюкхон. - И напротив, (ценности) рассматривались как
особый вид интеллектуальной деятельности, называемой "гуманитарной",
которая у немцев входит в "духовные науки". Ценности считались вечными,
