гораздо больше.
Пока он шёл дальше на северо-запад, ему становилось виднее, как старая
бетонная структура развалилась на части, наклонилась на один бок и
свалилась в воду. В бетонных плитах квадратные отверстия, в которые можно
было провалиться.
Казалось, что трещины в бетоне у него под ногами могут разойтись в
любое время.
Очевидно, разломы и эрозия вызваны усадкой, а может быть воздействием
моря. Но он предположил, что настоящим разрушителем было не море, а
величайший погромщик большинства военных сооружений - нехватка
ассигнований. Как замечательно видеть этот старый форт, построенный для
утверждения господства человека на земле, постепенно сползающим в
Атлантический океан. Конечно же, это весьма знаменательное место, чтобы
похоронить тут идола.
Он нашел какой-то вход, который вел вниз в темный каземат, где было
слышно, как где-то внизу громко журчит вода. Он вошел в ворота с
вертикальными железными стойками и двутавровыми балками. Внутри было темно
как в гроте. Свет проникал лишь откуда-то снизу.
Он свернул вправо вдоль изрытой стены и спустился на пять ступеней вниз
к небольшой площадке. Он спустился по лестнице, осторожно ощупывая бетон
ногами, пошёл влево, вперёд, затем снова вправо и вошел в темный туннель.
Там он увидел, что свет проникает сквозь пролом в бетоне, под которым
плескались воды Атлантики.
Было достаточно светло, чтобы рассмотреть высший уровень воды при
приливе, отмеченный на стене. Он усадил куклу у стены лицом ко пролому на
море и аккуратно поправил на ней рубашку. Через несколько часов здесь
появится прилив и унесёт её с собой.
В уме он сказал идолу: "Ну что ж, дружок, ты пожил довольно бурно".
Отступил назад, слегка поклонился, сложив руки так, как когда-то его
учили в Индии, и почувствовав, что всё теперь сделано верно, повернулся и
вышел.
Назад, к дневному свету и старому доброму здравому смыслу. Где-то
скрипели сверчки. Услышав в небе рёв, он поднял голову и увидел, как
"Конкорд" медленно сделал круг на юг, затем поднялся и прибавил скорости.
Добрая старая технология. Все здравомыслие двадцатого века гораздо
менее интересно в сравнении с днями, проведёнными взаперти, но он всё-таки
добился гораздо большего, по крайней мере на социальном уровне. Другие
культуры могут толковать с идолами, духами животных, трещинами в скалах и
духами прошлого, но это не для него. У него совсем другие дела.
Шагая обратно к судну, он ощутил чувство свежести. Какой сегодня
удивительный день. Скольким людям посчастливится, чтобы стереть доску вот
так вот? Ведь все они так заняты своими бесконечными проблемами.
Он остановился на песчаном холме рядом с можжевеловыми кустами и
произнёс: "А а хххх!" Вскинул руки вверх. Свободен! Никаких идолов,
никаких Лайл, Райгелов, Нью-Йорков, даже Америки! Просто свободен!
Посмотрел вверх на небо и закружился. Ах, как хорошо! Он годами уже так
не кружился. С четырёх лет. Покружился ещё! Небо, океан, коса, залив
вертелись вокруг него снова и снова. Он ощутил себя Кружащим дервишем.
Назад к яхте он шел совсем расслабившись: ничего больше не надо делать,
думать не о чем. Затем вспомнилось, как он шел по такой же проселочной
дороге неподалеку от Лейм-Диэ в штате Монтана в северной резервации
чейенн. С ним были Дусенберри, Джон - Деревянная Нога, вождь племени и
женщина Ла-Верн Мэдигэн из Ассоциации американских индейцев.
Как давно это было. Столько всего произошло с тех пор. Надо будет
как-нибудь собраться снова к индейцам. С них он начинал и к ним надо будет
вернуться.
Помнится, дело было весной, прекрасное время года в Монтане, и ветерок,
дувший от сосновой рощи, нес в себе запах талого снега и оттаивающей
земли. Они шли по дороге все четверо в ряд, и тогда какая-то невзрачная
собачонка, считавшая резервацию своим домом, вышла на дорогу и с
удовольствием пошла впереди них.
Некоторое время они шли за ней молча.
Затем Ла-Верн спросила Джона: "Что это за собака?"
Подумав, Джон ответил: "Хорошая собака."
Ла-Верн с интересом глянула на него и снова перевела взгляд на дорогу.
Затем уголки глаз у неё дернулись, и пока они шли дальше, Федр заметил,
что она как бы про себя улыбается и посмеивается.
Позднее, когда Джон ушел, она спросила Дусенберри: "Что он хотел
сказать, когда заметил, что это хорошая собака? Это что, просто такая
манера разговора у индейцев?"
Дусенберри подумал и сказал, что, пожалуй, да. Федр также не мог дать
толкового ответа, но почему-то это его удивило и озадачило так же, как и
её.
Несколько месяцев спустя она погибла в авиационной катастрофе, через
несколько лет ушел и Дусенберри, сам Федр долго лежал в больнице и в
памяти все как будто затуманилось и забылось, а теперь, вдруг, из ниоткуда
всплыло вновь.
Вот уже некоторое время он размышлял о том, что если бы надо было
доказать, что "сущность" - культурное наследие Древней Греции, а не
абсолютная реальность, то надо просто обратиться к негреческим культурам.
Если "реальность" сущности отсутствует в этих культурах, то это докажет,
что он прав.
Теперь же образ захудалой индейской собаки снова всплыл, и он понял,
что за смысл в этом.
Ла-Верн задавала вопрос в рамках мышления Аристотеля. Ей хотелось
узнать, к какому генетическому, существенному классу собачей породы можно
отнести тот объект, который шел впереди них. А Джон - Деревянная Нога так
и не понял её вопроса. В этом и было недоразумение. Он вовсе не шутил,
сказав, что это хорошая собака. Он возможно думал, что она беспокоится,
как бы собака не укусила её. А сама мысль о собаке, как члене
иерархической структуры интеллектуальных категорий, известных под
названием "объекты", вообще была вне его традиционных культурных понятий.
Существенно то, понял Федр, что Джон провел различие по критерию
Качества, а не по сущности. Это значит, что он считал качество более
важным.
Затем Федр припомнил, что когда приехал в резервацию после смерти
Дусенберри и сообщил им, что он его друг, то они ответили: "Ну да,
Дусенберри. Хороший был человек." Они всегда выделяли хорошее, так же как
это сделал Джон с собакой.
Белый человек сказал бы, что он хороший человек, либо выделил бы оба
слова.
Индейцы же не рассматривают человека как объект, к которому можно
добавить (или не добавлять) прилагательное "хороший". Когда индейцы
употребляют это слово, они имеют в виду что хорошее - самый центр опыта, и
что Дусенберри, по своей природе, был воплощением этого центра жизни.
Может быть, когда Федр составит целиком эту метафизику, люди поймут,
что действительность с центром в ценности - не просто одна из буйных
гипотез в каком-то новом направлении, а соединительное звено к той части в
самих себе, которая всегда подавлялась культурными нормами, и которую надо
раскрыть. Он надеялся на это.
Опыт Уильяма Джеймса Сидиса доказывает, что нельзя просто рассказывать
людям об индейцах и ожидать, что они будут слушать. Им уже известно об
индейцах. И чаша полна. Культурная иммунная система не даст им больше
слушать ничего другого.
Федр надеялся, что Метафизика Качества даст возможность преодолеть эту
иммунную систему и показать, что мистицизм американских индейцев вовсе не
чужд американской культуре. В ней глубоко сокрыт её корень.
Американцам совсем не обязательно ездить на восток, чтобы узнать, что
значит этот мистицизм. Он всегда существовал прямо здесь, в Америке. На
востоке они облачают его в ритуалы, фимиам, пагоды и песнопения и,
разумеется, пышные мероприятия, на которые ежегодно расходуются миллионы
долларов. Американские индейцы этого не делают. Они совсем не требуют
организации. Они ничего не меняют, не суетятся по этому поводу, и поэтому
их недооценивают.
Федр вспомнил, как он сказал Дусенберри по окончании того собрания с
пейотом:
"Понимание индусов - всего лишь низкопробная имитация вот этого! Вот
так оно и должно было быть ещё до того, как началась вся эта кутерьма."
И ещё вспомнил, как Франц Боас говорил, что в примитивных культурах
люди говорят только о действительном опыте. Они не рассуждают о ценности,
добре, зле, красоте. Потребности их повседневной жизни, как и у нас в
необразованных слоях общества, не выходят за пределы ценностей,
проявляемых в конкретных ситуациях конкретными людьми, добрых или дурных
поступков соплеменников и красоты конкретного мужчины, женщины или
предмета. Они не толкуют об абстрактных идеях.
Но Боас также сказал: "Индейцы дакота считают хорошее существительным,
а не прилагательным." Они скорее скажут: "Позаботься о хорошем в себе",
чем "Будь хорошим".
Это верно, подумал Федр, и это очень объективно. Но это также похоже на
то, как исследователь, заметив огромную жилу чистого желтого металла в
стене утеса, лишь отметит это в своём дневнике и больше не будет
распространяться по этому поводу, ибо его интересуют только факты и ему
незачем вдаваться в оценки и толкования.
Хорошее - это существительное. Вот что это такое. Именно это и искал
Федр. Это прямое попадание через забор, и на этом игра в мяч закончена.
Вся Метафизика Качества состоит в том, что хорошее - это существительное,
а не прилагательное.
Естественно, конечное Качество - это и не существительное, и не
прилагательное и ничто другое, поддающееся определению, но если свести всю
Метафизику Качества к одному единственному предложению, то именно этим она
и будет.
