обвинения, чем когда с печалью. И вообще, один похож скорее на
потерпевшего обиду и понуждаемого к гневу печалью; другой же
прямо с места устремляется к несправедливости, вожделением
увлекаемый к деянию.
11. Поступать во всем, говорить и думать, как человек,
готовый уже уйти из жизни. Уйти от людей не страшно, если есть
боги, потому что во зло они тебя не ввергнут. Если же их нет
или у них заботы нет о человеческих делах, то что мне и жить в
мире, где нет божества, где промысла нет? Hо они есть, они
заботятся о человеческих делах и так все положили, чтобы
всецело зависело от человека, попадет ли он в настоящую-то
беду, а если есть и другие еще беды, так они предусмотрели и
то, чтобы в каждом случае была возможность не попадать в них. А
что не делает человека хуже, может ли делать хуже жизнь
человека? Что ж, по неведению ли, или зная, да не умея
оберечься наперед или исправиться после, допустила бы это
природа целого? Hеужто по немощи или нерасторопности она так
промахнулась, что добро и худо случаются равно и вперемешку как
с хорошими людьми, так и. с дурными? Hу а смерть и рождение,
слава, безвестность, боль, наслаждение, богатство и бедность -
все это случается равно с людьми хорошими и дурными, не являясь
ни прекрасным, ни постыдным. А следовательно, не добро это и не
зло.
12. Как быстро все исчезает, из мира - само телесное, из
вечности - память о нем; и каково все чувственное, в
особенности то, что приманивает наслаждением или пугает болью,
о чем в ослеплении кричит толпа. Как это убого и презренно,
смутно и тленно, мертво! Разумной силе - усмотреть, что такое
они, чьи признания и голоса (несут) славу? И что такое умереть?
и как, если рассмотреть это само по себе и разбить делением
мысли то, что сопредставляемо с нею, разум не признает в смерти
ничего кроме дела природы. Если же кто боится дела природы, он
- ребенок. А тут не только дело природы, но еще и полезное ей.
Как прикасается человек к богу и какой своей частью, и в каком
тогда состоянии эта доля человека.
13. Hет ничего более жалкого, чем тот, кто все обойдет по
кругу, кто обыщет, по слову поэта. "все под землею" и обследует
с пристрастием души ближних, не понимая, что довольно ему быть
при внутреннем своем гении и ему служить искренно. А служить -
значит блюсти его чистым от страстей, от произвола, от
негодования на что-либо, исходящее от богов или людей. Ибо то,
что от богов, своим превосходством вселяет трепет, а что от
людей - по-родственному мило. Ведь иной раз и жалко их за
неведение того, чтб добро и чтб зло. Ибо этот недуг ничуть не
лучше того, из-за которого лишаются способности различать
черное и белое.
14. Да живи ты хоть три тысячи лет, хоть тридцать тысяч,
только помни, что человек никакой другой жизни не теряет, кроме
той, которой жив; и живет лишь той, которую теряет. Вот и
выходит одно на одно длиннейшее и кратчайшее. Ведь настоящее у
всех равно, хотя и не равно то, что утрачивается; так
оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем, а прошлое и
будущее терять нельзя, потому что нельзя ни у кого отнять то,
чего у него нет. Поэтому помни две вещи. Первое, что все от
века единообразно и вращается по кругу, и безразлично,
наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго.
А другое, что и долговечнейший и тот, кому рано умирать, теряет
ровно столько же. Ибо настоящее - единственное, чего они могут
лишиться, раз это и только это, имеют, а чего не имеешь, то
нельзя потерять.
15. Что все - признание. Верно, конечно, то, что отвечали
на это кинику Мониму, но верно и то, что изречение это
пригодно, если принять его силу в пределах истины.
16. Душа человека глумится над собой более всего, когда он
начинает, насколько это в его силах, отрываться и как бы
нарывать на мировом теле, потому что негодовать на что-либо
значит отрываться от природы, которой крепко держится природа
всякой другой части. Глумится также, когда отвращается от
кого-нибудь или еще кидается во вражду, как бывает с душой
разгневанных. В-третьих, глумится, когда сдается наслаждению
или боли. В-четвертых, когда делает или говорит что-нибудь
притворно и лживо. В-пятых, когда отправит безо всякой цели
какое-либо деяние или устремление, действуя произвольно или
бессвязно, между тем как надо, чтобы и самая малость
сообразовалась с некоторым назначением. А назначение существ
разумных - следовать разуму и установлениям старейшего града и
его государственности.
17. Срок человеческой жизни - точка; естество - текуче;
ощущения - темны, соединение целого тела - тленно; душа -
юла, судьба - непостижима, слава - непредсказуема. Сказать
короче: река - все телесное. слепота и сон - все душевное;
жизнь - война и пребывание на чужбине, а память после -
забвение. Тогда что способно сопутствовать нам? Одно и
единственное - философия. Она в том, чтобы беречь от глумления
и от терзаний поселенного внутри гения - того, что сильнее
наслаждения и боли, ничего не делает произвольно или лживо и
притворно, не нуждается в том, чтобы другой сделал что-нибудь
или не сделал; и который приемлет, что случается или уделено,
ибо оно идет откуда-то, откуда он сам; который, наконец,
ожидает смерти в кротости разумения, видя в ней не что иное,
как распад первостихий, из которых составляется всякое живое
существо. Ведь если для самих первостихий ничего страшного в
том, чтобы вечно превращаться во что-то другое, для чего тогда
нам коситься на превращение и распад всего? Оно же по природе,
а что по природе - не зло.
ТРЕТЬЯ КHИГА
Писано в Карнунте.
1. Высчитывать не только, как с каждым днем растрачивается
жизнь и остается все меньшая часть ее, - и то высчитай, что
проживи человек дольше, неизвестно, достанет ли у него силы-то
ума для понимания вещей и того умозрения, которое заботится об
искушенности в божественном и человеческом. Ведь начнет же
дуреть: дышать, кормиться, представлять, устремляться и все
такое будет без недостатка, а вот располагать собой, в
надлежащее по всем числам вникать, первопредставления
расчленять и следить за тем, не пора ли уже уводить себя и
прочее, что нуждается в разумной мощи, - это все раньше
угасает. Значит должно нам спешить не оттого только, что смерть
становится все ближе, но и оттого, что понимание вещей и
сознание кончаются еще раньше.
2. Следует примечать и в том, что сопутствует
происходящему по природе, некую прелесть и привлекательность.
Пекут, скажем, хлеб, и потрескались кое-где края - так ведь
эти бугры, хоть несколько и противоречащие искусству пекаря,
тем не менее чем-то хороши и особенно возбуждают к еде. Или вот
смоквы лопаются как раз тогда, когда переспели; у перезрелых
маслин самая близость к гниению добавляет плодам какую-то
особенную красоту. Так и колосья, гнущиеся к земле, сморщенная
морда льва, пена из кабаньей пасти и многое другое, что далеко
от привлекательности, если рассматривать его отдельно, однако в
сопутствии с тем, что по природе, вносит еще более лада и душу
увлекает; поэтому кто чувствует и вдумывается поглубже, что
происходит в мировом целом, тот вряд ли хоть в чем-нибудь из
сопутствующего природе не найдет, что оно как-то приятно
слажено. Он и на подлинные звериные пасти станет смотреть с тем
же наслаждением, как и на те, что выставляются живописцами и
ваятелями как подражание; своими здравомысленными глазами он
сумеет увидеть красоту и некий расцвет у старухи или старика, и
притягательность новорожденного; ему встретится много такого,
что внятно не всякому, а только тому, кто от души расположен к
природе и ее делам.
3. Гиппократ, излечивший много болезней, заболел и умер.
Халдеимногим предрекли смерть, а потом их самих взял рок.
Александр, Помпеи, Гай Цезарь, столько раз до основания
изничтожавшие города, сразившие в бою десятки тысяч конных и
пеших, потом и сами ушли из жизни. Гераклит, столько учивший об
испламенении мира, сам наполнился водой и, обложенный навозом,
умер. Демокрита погубили вши, Сократа - другие вши. Так что
же? - сел, поплыл, приехал, вылезай. Если для иной жизни, то и
там не без богов, а если в бесчувствии, то перестанешь
выдерживать наслаждение и боль и услужение сосуду, который тем
хуже, что сам он в услужении, ибо одно - разум и гений, другое
- земля и грязь.
4. Hе переводи остаток жизни за представлениями о других,
когда не соотносишь это с чем-либо общеполезным. Ведь от
другого-то дела откажешься, воображая, значит, что делает
такой-то и зачем бы, и что говорит, и что думает, и что такое
замышляет и еще много всякого, отчего сбивается внимание к
собственному ведущему. Должно поэтому уклоняться того, чтобы в
цепи представлений было случайное или напрасное, а еще более -
суетное или злонравное; приучать себя надо только такое иметь в
представлении, чтобы чуть тебя спросят: "О чем сейчас
помышляешь?", отвечать сразу и откровенно, что так и так; и
чтобы вполне явственно было, что все там просто и
благожелательно и принадлежит существу общественному, не
озабоченному видениями услад или вообще каких-нибудь
удовлетворении, а еще - что нет там какой-нибудь вздорности
или алчности, или подозрительности, или еще чего-нибудь такого,
в чем не сможешь признаться не краснея, что оно у тебя на уме.
И вот такой человек, который более уж не откладывает того,
чтобы быть среди лучших, есть некий жрец и пособник богов,
распоряжающийся и тем, что поселилось внутри его, благодаря
чему человек этот наслажденьями не запятнан, не изранен никакой
болью, ни к какому насилию не причастен, ни к какому не
чувствителен злу; подвижник он подвига великого - ни единой не
покорился страсти, справедливостью напоен до дна; от всей
принимает души все, что есть и дано судьбой. А представлениями
о том, что говорит, делает или думает другой, он себя без
крайней и общеполезной надобности не часто займет. То, что при
нем, то ему для действия, а что отмерено судьбой, в то он
вглядывается непрестанно; в том он поступает прекрасно, а в
этом уверился, что оно благо. Ибо удел, отмеренный каждому,
несом целым и целое несет. А еще он и то помнит, что единородно
все разумное, и что попечение о всех людях отвечает природе
человека, а славы стоит добиваться не у всех, а у тех только,
кто живет в согласии с природой. А кто не так живет, про тех он
всегда помнит, каковы они дома и вне дома, ночью и днем, и с
кем водятся. Вот и не станет он считаться хотя бы и с хвалой
таких людей, которые и сами-то себе не нравятся.
5. Hе действуй как бы нехотя, необщественно или же
необдуманно, или же зависимо. Пусть вычурность не изукрасит
твою мысль; многословен и многосуетен не будь. И пусть бог, что
в тебе, будет покровитель существа мужеского, зрелого,
гражданственного, римлянина, правителя, того, кто сам поставил
себя в строй и по звуку трубы с легкостью уйдет из жизни, не
нуждаясь ни в клятвах, ни в людском свидетельстве; в нем лишь
веселие и независимость от помощи другого и независимость от
того покоя, который исходит от других. Верно: "исправным быть,
а не исправленным".
6. Если находишь в человеческой жизни что-нибудь лучше
справедливости, истины, здравомыслия, мужества или вообще того,
чтобы мысль твоя довольствовалась собою, когда ты благодаря ей
действуешь по прямому разуму, и судьбой довольствовалась, когда
принимаешь то, что уделено нам не по нашему выбору; если,
