Чин, эмире Дауде, Детском Учителе, Шешезе, Гвениле, Волчьей Метле, о
старом Фархаде, о руке аль-Мутанабби, о людях и Блистающих, о возможном и
невозможном, о записках Фаня Анкор-Куна, о старейшинах Совета Высших и
Тусклых-батинитах; о Джамухе Восьмируком и Тусклом Чинкуэде...
- Больше никто не вернулся, - взахлеб рассказывал Асахиро, и ему
вторил Но-дачи, - никто из наших... только мы да Фариза с Кундой! Ну,
Кургай с Шото и Тощий Ар-Фасин с двумя Саями - эти в Кабире погибли, а
остальные где? Где они?! Ну хоть кто-нибудь!..
- Там же, где и еретики-батиниты Хаффы, Кабира, Дурбана и Кимены, -
перебивали их Кос и эсток. - Дескать, мир не переделаешь, даже под угрозой
конца света; а мы тоже люди. Или: мы тоже Блистающие. Лучше и не скажешь.
Решили, небось - поживем, как следует, а придет Шулма - так умрем, как
следует...
- Зря, все зря, - сокрушался Асахиро.
- Ну почему же! - возмущался я. - И ничего не зря... хотя, конечно...
Все те же три любопытные звезды мерцали за окном, дело близилось к
полуночи - на улицах простучали колотушки третьей стражи, значит, полночь
наступит через два часа - и у меня уже заболел язык, а у Единорога -
клинок, когда Фариза и Кунда вспомнили о главном.
Точнее, о том, что еще недавно было главным для них.
О том, что заставило их преградить нам дорогу.
Сегодня днем около базара мальчишка-посыльный передал Фаризе записку.
"Пора платить, - значилось там. - Этой ночью в четвертую стражу у
заброшенного водоема в квартале Цин-эрль, в восточной части города. Если,
конечно, ты не боишься. Эмрах ит-Башшар из Харзы."
Когда Фариза прочитала записку и огляделась по сторонам - у дальней
коновязи она увидела Эмраха. Которого не помнила в лицо; верней, помнила,
но смутно.
Зато сабля Кунда Вонг отлично помнила Пояса Пустыни, Маскина Седьмого
(ныне Тринадцатого), чьего прошлого Придатка она зарубила нынешним летом в
Харзе - а Пояс Пустыни блестел в руке ит-Башшара отнюдь не двусмысленно.
Эмрах и Маскин насмешливо отсалютовали Фаризе и Кунде, и исчезли за
коновязью.
Догнать их не удалось.
Да и к чему их догонять? - у заброшенного водоема, в квартале
Цин-эрль и так далее...
Я еще раз повторил историю о Тусклых, жертвоприношении Прошлым богам
и клятвопреступлении старейшин.
Вкратце.
- Плевать, - отрезала Фариза. - Одного ублюдка убила, и второго убью.
Батиниты, Тусклые... дерьмо.
Как я уже понял, Фариза вообще не отличалась изяществом обхождения.
Думаю, что шулмусы с радостью принимали ее в племя. Эмрах поступил умно,
написав: "Если, конечно, ты не боишься". После этих слов Фариза не то что
пришла бы - приползла бы к водоему и зубами загрызла бы мстителя.
Сабля Кунда Вонг - в ответ на предложение Но-дачи попросту не ходить
никуда - только насмешливо присвистнула, едва не задев ухо отпрянувшего
ан-Таньи. А если пойдут они - пойдет и Асахиро. Естественно, вместе с Но.
Вот почему они сперва явились ко мне - если настала пора платить по
счетам, то они хотели расплатиться сразу по всем. "Убей, но выслушай!" Да,
они готовы были платить...
Платить той монетой, которую разменяли в Шулме.
- Ох, Шулма-то рада будет, - проворчал Обломок. - Пока она еще до нас
доберется - а мы тут уже сами друг друга перерезали да переломали...
- Собираемся, - коротко приказал я. - К полуночи мы должны быть у
водоема. Все.
- Зачем все? - недоуменно спросили Асахиро и Но-дачи. - Вас туда не
звали! Зачем судьбу лишний раз вдоль лезвия щекотать?!
- Затем. С будущими союзниками знакомиться будем. Заодно и извинимся
за чужой грех вековой давности.
- Я лично извиняться не собираюсь, - вмешалась Кунда, на всякий
случай косясь на Дзюттэ. - Я собираюсь драться. Меня драться звали. Ясно?
- Ясно, ясно, - оборвал ее Обломок. - А мы уж было решили, что тебя
на праздничную заточку пригласили! Где ж тебя ковали, такую полоумную?!
- Молчи, Кунда, - испуганно влез Сай. - Не то он и тебя воспитывать
станет...
Асахиро Ли встал из-за стола и подошел ко мне.
- Что ты задумал, Чэн? - вполголоса спросил он.
- В Шулму он идти задумал, - вместо меня ответил Кос. - А то как же!
Вы там были, Джамуха был, а он - нет! Чего тут непонятного?! Я его с
самого детства помню - никогда ждать не любил, хоть ребенком, хоть сейчас.
Не любил и не умел. Да, вовремя я уволился...
- Хороший у нас человек Кос ан-Танья, - улыбнулся Я-Единорог. - Да,
Заррахид?
- Да, - очень серьезно ответил эсток.
Пока мы добирались до назначенного места встречи - пешком, как
советовал Фань Анкор-Кун в своих записях, и покинутый Демон У шумно
тосковал в конюшне - у меня в голове бродили разные мысли, иногда
забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать.
Или даже не знал о их существовании.
Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия - верней, об
эпохе ее зарождения - в результате чего поединки превратились в Беседы и
стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что оружие - не
просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и даже вещь-святыня. То
есть как бы уже и не совсем вещь. Уничтожать такую - сперва глупость,
затем - грех, и наконец - святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за
какой-то неловкой оплошности (хоть своей, хоть со-Беседника) способен
сломать Единорога. Вот и сейчас - как подумаю, так просто в пот бросает!
Опять же, одних названий оружия - если даже не считать собственных
имен - великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких других...
вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда - это
короткий меч или все-таки кинжал? Большой Да - это еще меч или уже
алебарда?!
И впрямь впору говорить о новой расе...
И все-таки - с какого момента Беседа превращается в поединок и
наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя - но
разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?
Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!
Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не-таким, как они, свое
превосходство. Это было для шулмусов жизненно необходимо - доказывать.
Успешный набег - доказательство военного умения, более тучные стада -
доказательство богатства, укрощение дикого жеребца - доказательство
отваги; бой один на один с чужаком на глазах всего племени -
доказательство силы и превосходства.
Не умеющий доказывать любой ценой, не гнушаясь никакими доводами,
вплоть до убийства - умрет.
А умеющий или научившийся - будет принят в племя.
Он - свой. Теперь он - свой.
Он тоже умеет доказывать. Он - шулмус.
С белой кошмы - на пунцовую... Клинком подать.
Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это - и сумели доказать
свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.
А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?
Они доказывали жизнеспособность своей расы (человечества или
Блистающих) согласно канону учения Батин.
Ну а я, я сам - Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!
Да. Безусловно.
...И когда я понял разницу - я беззвучно расхохотался, весьма удивив
этим идущих рядом Коса и Асахиро.
Фаризу было трудно чем-то удивить.
- Ничего, ничего, - шепнул я им. - Все в порядке... это я так.
И мы зашагали дальше.
Дальше...
Шулмусы и Тусклые доказывали КОМУ-ТО! Чтоб бы они не доказывали -
всегда был кто-то, кто должен был оценить весомость их доказательств!
Кто-то - Творец, противник, соседнее племя, старейшина Совета, другой
народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак...
Кто-то.
Кто-угодно.
И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа
подразумевает общую попытку выбраться к истине.
Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.
Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.
А значит - слышать.
Значит - понимать.
Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя понимать, не
желая услышать; нельзя услышать, перекрикивая друг друга; нельзя
беседовать с врагом...
Враг - это неизбежность поединка; со-Беседник - это попутчик, с
которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча - но при этом ты
уже не один против неба. Пресеки свою двойственность... и пойми, что он -
это ты.
И когда я доказываю, Беседуя с Фальгримом - в первую очередь я
доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом, потому что я не
борюсь с его эспадоном Гвенилем - я борюсь с собственной леностью,
гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.
Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.
И поэтому я никогда не убью Беловолосого.
И поэтому он никогда не ранит меня.
И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.
И поэтому...
- Пришли, - тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. - Вон, за углом
забора... Видишь?
Да, я видел.
И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий рассеянный
свет звезд; и тень рядом с ним.
- Пришли, - согласился я.
Я оставил своих спутников возле забора, а сам двинулся к водоему,
наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить
сам за себя и с себе подобным.
Все равно говорим мы одно и тоже... или почти одно и то же. А когда
надо оставаться начеку - не до раздвоения и внутренних голосов.
...Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня - это значит
ничего не сказать.
- Ты? Как это... то есть - откуда? И зачем?!..
Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до
пояса челюстью.
- Я, оттуда и затем, - приблизившись, сказал я. - Ну ты даешь,
Эмрах... сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь,
Беседуешь по душам - а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!
- Я ждал не тебя, - набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы
невзначай легли на пояс.
Поясом был Маскин Тринадцатый.
- А ты не допускаешь мысли, что она - моя возлюбленная? - задумчиво
протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. - Моя нежная
и трепетная лань...
- Кто - она?
- Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!. Эй, услада моих
очей, выйди к нам!..
Из темноты возник Кос - как всегда, невозмутимо-спокойный.
- Доброй ночи! - приветливо поздоровался он. - Услада очей сейчас
придет. У нее серьга выпала - вот найдет и придет. А пока услаждайте очи
мною. Хорошо?
- Хорошо, - покладисто согласился я. - Усладим.
- Ты еще и дворецкого сюда притащил! - прошипел взбешенный Эмрах. -
Ах ты...
Чем-то он напомнил мне Фаризу - манерами, должно быть... Вернее, их
отсутствием.
А какие у них получились бы дети!..
- Я не его дворецкий, - поколебать спокойствие Коса было невозможно.
- Он меня уволил. Еще в Кабире. А она - она моя дочь.
Кос подумал и добавил:
- Приемная.
- Причем вся в отца, - бросил Асахиро Ли, объявляясь рядом с
ан-Таньей. - Вот поэтому без нас она на свидания не ходит. Без
возлюбленного, отца и брата.
Эмрах отступил шага на два и слегка согнул в коленях свои кривые
ноги.
Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не пришло бы
испугаться вот такой ночной встречи.
Никто бы из нас не испугался.
Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?
Мои размышления были прерваны появлением Фаризы. Она появилась из
мрака - высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся волос; она шла
