Не мог.
Но сказал.
И откуда от узнал о моей руке?
Или он совсем не то имел в виду?
Хотя с рукой-то как раз просто: небось, Друдл уже раззвонил по всему
Кабиру о свихнувшемся Чэне и его железной руке...
Впрочем, Фальгрим обещал-таки сообщить обо мне эмиру, и эта мысль
немного успокоила меня.
Как оказалось, напрасно - ни в этот, ни на следующий день за мной
никто не пришел.
Теперь мне казалось, что весь Кабир, все друзья, а, возможно, и Тот,
кто ждет меня в раю, - против меня. Я стоял у окна, с тоской глядя на
недосягаемую улицу...
И увидел Чин.
Чин!
Черный Лебедь Хакаса... и, похоже, она знала, где меня искать.
Знала...
И ответ на мой вопрос был написан на ее лице - грустном, но твердом.
Вот так мы стояли друг напротив друга, разделенные решеткой, а потом
я отвернулся, чтоб не видеть уходящую Чин.
Поговорили... улетай, лебедь.
Вот тогда-то я и напился по-настоящему. И бил рукой в стену, и срывал
с себя проклятое железо, и плакал, как ребенок, и уснул, и видел
кошмары...
...Похоже, я все-таки снова уснул, прямо за столом - потому что
проснулся от крика. Я не сразу сообразил, что происходит, я думал, что это
- очередной кошмар, к которым я уже начал понемногу привыкать.
Нет, это был не сон, и с улицы доносился яростный звон оружия - не
так, не так оно должно звенеть! - и крик.
Женский крик.
Чин!.. они добрались до нее!
Кажется, я закричал - нет, я завизжал так, что перекрыл шум и звон
оружия.
- Коблан! Кто-нибудь! На помощь! Выпустите меня, подонки! Там... там
убивают Чин! Коблан! Да где же вы все!..
И никто мне не ответил.
Я бросился к двери - и неожиданно она распахнулась, ударив меня, и на
пороге возник Друдл с идиотской улыбкой до ушей.
Проклятый шут ухмылялся в дверях, загораживая мне путь наружу - туда,
где в темноте ночного Кабира захлебывалась криком Чин Черный Лебедь!
В одно мгновение вся моя ненависть, вся боль последнего времени, вся
тщета бесплодных попыток обрести утраченную цельность - все то, что до
краев переполняло Чэна Анкора Безрукого, выгорело без остатка, как примеси
в чистой стали новорожденного клинка, неотвратимо устремившегося к цели.
И цель эта была - шут Друдл Муздрый!
Я кинулся на Друдла, стремясь врезаться в него всем телом и выбить в
коридор, как пробку из бутылки, но странным образом промахнулся и больно
ударился плечом о косяк. Дверь захлопнулась, лязгнул внутренний засов, и
шут радостно заплясал вокруг меня, хлопая в ладоши.
Полы его шутовского халата уже были предусмотрительно заправлены за
кушак, откуда выглядывали рукояти тупого граненого кинжала-дзюттэ и
ятагана для подростков.
- Как у Чэна-дурака заболят сейчас бока! - завопил он, возбужденно
скалясь. - Заболят сейчас бока от чужого кулака!..
Здоровой левой рукой я попытался дотянуться до засова, но Друдл
подпрыгнул, как-то по-крабьи выбрасывая ногу, и острая боль пронзила мой
локоть. Вслепую, наугад я отмахнулся правой - и железная перчатка ударила
в стену над головой присевшего Друдла, выбивая куски штукатурки. Твердый и
костлявый кулак шута чувствительно ткнулся мне под ребра, я попятился,
неловко подворачивая ногу, падая на пол...
И увидел над собой холодный блеск маленького ятагана в руке шута
Друдла.
Ах, напрасно он обнажил клинок, этот мудрый и проницательный шут,
этот расчетливый боец, предусмотревший все или почти все!.. напрасно,
напрасно, потому что тело мое само вспомнило прежние навыки, потому что
оно ничего не забывало, мое послушное тело, и пальцы левой руки машинально
сомкнулись в кольцо, поднося к губам невидимую чашу с горьким и хмельным
вином Беседы!
...Пол, твердый, как утоптанная множеством ног турнирная площадка,
моя последняя площадка, и - блеск чужого клинка надо мной... Значит, я
опять достоин удара меча?! Удара без снисхождения и жалости?!
Значит, у меня опять есть имя?!
Через секунду ятаган Друдла рубил смеющийся воздух, который звался
Чэном Анкором.
О, он был умелым со-Беседником, он был очень умелым со-Беседником,
мой злой гений, мой шут Друдл, и ятаган его был оригинален и остроумен,
задавая неожиданные вопросы и требуя мгновенных ответов - только все это
не имело сейчас никакого значения.
Абсолютно никакого.
- Чэн! - послышалось за окном, или не за окном, но посторонние звуки
обтекали меня, не затрагивая сути, не отвлекая, а я все купался в брызгах
стального водопада... Хмель ударил мне в голову, наследственный хмель
Анкоров Вэйских, и спокойная уверенность заполнила меня до краев, как
живая рука заполняет собой латную перчатку, согревая своим теплом мертвый
металл.
И когда ладонь моя наконец нащупала то, что было единственно
необходимым для нее - я завизжал страшно и радостно, и вместе со мной
завизжал Единорог, вонзаясь в дверной косяк и намертво прибивая к нему
восьмиугольную тюбетейку шута.
Непривычное и неприятное ощущение, крадучись, пробежало по самым
задворкам моего сознания и юркнуло в щель между неплотно пригнанными
досками забора, отгораживающего "Я" от "Не-Я". Я лишь успел заметить некую
раздвоенность, как если бы не одна моя воля вела руку в выпаде; как если
бы...
А потом я увидел глаза Друдла.
Слезы стояли в них, и там, за блестящей завесой, животный страх
смешался с человеческой радостью.
Совсем рядом с глазами шута моя рука сжимала рукоять меча.
Правая рука.
Железная.
Моя.
- Получилось, - одними губами выдохнул шут. - А я, дурак...
И сполз на пол, теряя сознание.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЕЧ И ЕГО ЧЕЛОВЕК
...Закаленный булатный меч,
Сотворенный для ратных сеч -
Он в крови не утрачивал злости,
Не тупился о белые кости,
Он на восемьдесят шагов
Удлинялся при виде врагов,
И при этом он был таков:
Острие - хитрей колдуна,
На ребре видны письмена,
Смертоносен его удар!..
Гэсэр
7
...До сих пор, когда я вспоминаю о случившемся, меня охватывает
страх.
И все-таки я - вспоминаю.
Я, Высший Мэйланя, прямой меч Дан Гьен по прозвищу Единорог, не
последний из Блистающих Кабира - вспоминаю.
Сейчас я лежу на столе и отблески свечей играют на моей полировке. А
тогда - тогда я лежал на полу, сброшенный Придатком Чэном, ринувшимся к
двери. Впервые мой Придаток ослушался приказа...
За окном жалобно звенела Волчья Метла и лязгали невидимые Тусклые -
темный страх ночного Кабира; в дверях выглядывал из-за кушака своего
Придатка тупой шут Дзюттэ, и бессильная ярость захлестнула меня от острия
до навершия рукояти, делая клинок теплым и чужим.
- Мерзавцы! - бросил я Дзюттэ и Детскому Учителю. - Позор
Блистающих!..
Они не ответили.
Зато ответил их Придаток.
Впервые я видел Придатка, почти умевшего говорить на языке Блистающих
- языке ударов и выпадов, мелких подготовительных движений и отвлекающих
маневров, языке подлинной Беседы. Если бы Дзю или хотя бы Детский Учитель
были бы в этот момент обнажены - я бы понял, я бы не удивился, потому что
и сам зачастую ощущал Придатка Чэна своим продолжением, частью себя
самого...
Но здесь было что-то иное, неизвестное, здесь был Придаток, умеющий
Беседовать без Блистающего.
На долю секунды я отвлекся, забывшись от изумления - и вот уже
Придаток Чэн лежит на полу, скорчившись от боли, а Детский Учитель семьи
Абу-Салим в зловещем молчании вылетает из-за кушака своего странного
Придатка, описывая короткую дугу, грозящую закончиться у горла Придатка
Чэна.
Нет. У горла эта дуга не закончилась бы. Она бы прошла дальше.
- Руби! - истерично расхохотался Дзюттэ Обломок. - Руби, Наставник!..
Если бы я в этот момент был в руке Придатка Чэна!.. ах, если бы я был
там... и пусть все шуты, все Детские Учителя Кабира, все Тусклые Эмирата
попытались бы остановить бешеного Единорога!..
- Руку! - вне себя закричал я, забыв, кто из нас Блистающий, а кто -
Придаток. - Руку, Чэн!
И рука отозвалась. Нет, я по-прежнему валялся на полу, но на миг мне
почудилось, что непривычно холодные и твердые пальцы стискивают рукоять,
что они тянутся ко мне через разделяющее нас пространство, что я вновь
веду Придатка Чэна в стремительном танце Беседы...
А еще мне захотелось тепла. Тепла плоти Придатков, расступающейся под
напором моего клинка.
- Руку!..
Я хотел эту руку, словно это действительно была не часть Придатка, а
отторгнутая часть меня самого; я хотел объятия этих пальцев, как не хотел
никогда ничего подобного; мысленно я уже свистел в душном воздухе комнаты,
плетя паутину Беседы вокруг подлеца, невесть как ставшего Детским
Учителем...
И Детский Учитель промахнулся. Раз за разом он пролетал мимо, как
будто в руке Придатка Чэна на самом деле был я, Единорог во плоти; и
вокруг моего смеющегося Придатка метался взбешенный маленький ятаган,
полосуя пустоту, пока я не дотянулся до вожделенной руки, или это рука
дотянулась до меня, или это мы оба... - и холодные пальцы умело и бережно
сомкнулись на рукояти.
Это был лучший выпад в моей жизни.
Лучший еще и потому, что я, Мэйланьский Единорог, визжа от упоения, в
последний момент успел опомниться. Да, я направлял руку, но и рука
направляла меня, и чудом я успел извернуться, минуя выпученный глаз чужого
Придатка и вонзаясь в плотную ткань тюбетейки, а затем - в дерево дверного
косяка.
Да, это был лучший выпад в моей жизни.
Я не совершил непоправимого.
Но клянусь раскаленным горном-утробой Нюринги, я был слишком близок к
этому...
- Во имя клинков Мунира! - где-то далеко внизу прошелестел голос,
который мог быть голосом только Дзюттэ Обломка. - Наставник, мы сделали
это!.. ты слышишь, Наставник - мы...
А потом их Придаток упал, придавив собой обоих Блистающих.
...Дверь открылась. Падая, Придаток Дзюттэ и Детского Учителя задел
внутренний засов, сбрасывая его с крюков, и толчок снаружи распахнул дверь
настежь. Я увидел тех, кто толпился в коридоре, и понял все, коротким
движением высвобождаясь из деревянного наличника.
Понял.
Все.
Там была Волчья Метла, целая и невредимая, там был эсток Заррахид и
шипастый Гердан - хозяин кузницы, и волнистый Малый Крис-подмастерье, тот,
что со змеиной головой на рукояти; там были гигант-эспадон Гвениль и
Махайра Паллантид - короче, все комедианты, разыгрывавшие за окном веселое
представление, фарс о несчастной разветвленной пике и ужасных Тусклых,
фарс для одного-единственного зрителя, для дурака Дан Гьена, отказавшегося
сменить испорченного Придатка и поверившего в невозможное...
Они успели. Успели вовремя захлопнуть дверь, сразу после того, как
огромный Придаток Гвениля мощным рывком выдернул из комнаты
бесчувственного Придатка Дзюттэ и Детского Учителя, вместе с обоими
Блистающими - и вновь лязгнул засов, на этот раз внешний.
О, они успели - видно, Небесные Молоты еще не отбили им полный срок,
этим хитроумным Блистающим и их Придаткам - но я успел почувствовать их
ужас, когда Мэйланьский Единорог, Придаток Чэн Анкор и его рука...
