назвал, а по виду его род определить не выходило. Кинжалы-трезубцы велели
звать их Саями, а больше ничего не добавили.
Вот и звал их Учитель про себя: Сай Первый, Сай Второй и Сай Третий.
Только речь в первую очередь не о них.
Если верить Но-дачи - а он сперва произвел на Детского Учителя (как и
на меня) весьма неплохое впечатление - так вот, Но-дачи будто бы был моим
земляком, и нелегкая как-то занесла его в Кулхан.
Что он там искал - неизвестно, и Детский Учитель решил не заострять
на этом внимания. Мало ли куда вздумается отправиться молодому
Блистающему? - а Но-дачи был, похоже, лет на тридцать моложе меня. Почему
на тридцать? Когда я уезжал из Мэйланя, муаровый узор на клинках был
темным, но все вокруг поговаривали, что скоро в моду светлый войдет, "лянь
памор" по-нашему. Мне при отъезде всего-навсего двадцать девять лет
стукнуло, узор у Но светлый, чистый "лянь памор", а узор при рождении
образуется. Сходится?
Ладно. В этом деле многое на веру придется брать. Возьмем, и дальше
пойдем.
Короче, Но-дачи ухитрился пройти Кулхан. У Придатка его на воду то ли
чутье, то ли везенье было - два раза на заброшенные колодцы натыкался, и
еще раз на конного Придатка, застигнутого песчаной бурей. Фляга у
покойника нашлась, небольшая, но на два дня пути хватило.
Коня у них в первую же неделю бешеный варан сожрал, так Придаток
пешком шел, Но-дачи на плече нес и сушеную варанятину жевал - в отместку
за коня, что ли...
Нес, нес и вынес. На свою голову.
...Убили его, Придатка этого. Пески насквозь прошел, гнилую воду по
капле цедил, когда варанов не стало - змей на солнце вялил... и все для
того, чтоб у первого же дерева, кривого да чахлого, прирезали его, как
скотину.
Три копья ждали у этого дерева. Три легких копья неизвестного рода и
три ножа. Ну, и три Придатка на низкорослых косматых лошадках.
Только молчали они, и копья эти, и ножи - молчали, сколько Но-дачи не
кричал им издали. И еще дух от них шел... нехороший. Будто и не Блистающие
они вовсе, а так - вещь.
Вещь неразумная. Мертвая.
Или почти мертвая.
Или даже и не жившая никогда.
Так что когда Придаток Но-дачи из последних сил добежал до ожидающих
- один из всадников глянул на него искоса, наклонился, вынул безразличный
нож и деловито перерезал горло покорителю Кулхана.
Как ветку срезал. Равнодушно так, спокойно, без злобы.
И вытер неживой клинок о шкуру лошади.
Знай Но-дачи заранее то, что он тогда лишь начал узнавать; умей он в
тот миг то, чему нескоро обучился - не спешил бы он к всадникам. И так,
неспешно, всех девятерых положил бы рядком у того же дерева. Три копья,
три ножа, три Придатка.
В пыль.
(Вот в это я поверил сразу).
...Увезли его. Приторочили к седлу и увезли. И очень скоро выяснил
Но-дачи, что вокруг него лежит Шулма, и живущие здесь Придатки зовут себя
шулмусами; а еще узнал, что нет в Шулме Блистающих.
Оружие есть. Вещь неразумная, для убийства созданная.
А убивали в Шулме немало. Род на род, племя на племя, то набег, то
распря. Так что работы железу хватало.
Брезжило что-то в местных клинках, словно фитиль мокрый свечной горел
- вспыхнет, погаснет, снова вспыхнет, зашипит, затрещит и плюется во все
стороны. Чадит, а не светит.
Вещь не вещь, тварь не тварь. Но и не Блистающие.
Дикие Лезвия. Совсем-совсем дикие.
Без легенд и сказок. Без красоты вымысла.
Как есть. По-настоящему.
...Не всех пришлых Придатков в Шулме резали. А тех, что из-за Кулхана
явились - тех вообще берегли и, в отличие от других рабов, даже на тяжелые
работы не ставили.
И кормили не впроголодь. Это Придатку Но-дачи просто не повезло
отчего-то. Не глянулся он шулмусам-заставщикам, что ли?
Чего уж теперь гадать...
А вот Блистающих у пришельцев отбирали. Оружие то есть, с точки
зрения шулмусов. И хранили пленных Блистающих в почетном шатре.
У каждого уважающего себя племени - а племен, себя не уважающих, не
было в бескрайней Шулме - имелся такой шатер.
Знатное жилье! На отдельной повозке возили, трех белых коней
запрягали да трех гнедых - это когда на новое место откочевывали. А вот
когда на стоянках разбивали, то сверкал и искрился шатер золотыми полосами
переплетающихся цветов и узоров, искусно вышитых по зеленому бархату; низ
шатра натягивался на массивные колья красного металла, покрытые тончайшим
чеканом работы неведомых златоделов.
Вроде бы и небогата ремеслами кочевая Шулма, а вот поди ж ты!..
В шатре том и познакомился Но-дачи с братьями-Саями, хмурыми и
неразговорчивыми, и с другими Блистающими, невесть какими путями попавшими
в Шулму. Только не сразу понял Но, почему одни Блистающие в шатре на
белой, как снег, кошме лежат, а другие - на пунцовой.
Как по крови плывут.
...Долго понимать не пришлось. Поначалу соседей спрашивал - те, что с
белой кошмы, и сами ничего не знали или делали вид, что не знали, а те,
которые с пунцовой - отмалчивались.
Вскоре все выяснилось само собой.
По большим местным праздникам, шесть-семь раз в год (как турниры в
Кабире!) устраивало племя общий той. Скачки, пляски, песни, козлодрание,
котлы сорокаведерные мясным паром кипят, маленькие Придатки-шулмусики с
головы да ног бараньим жиром да кислым каймаком перемазаны. А в последний
день тоя звали какого-нибудь раба-Придатка - непременно того, кто из-за
Кулхана пришел - и заставляли выбирать оружие по руке.
С белой кошмы.
А потом ставили их обоих - Придатка с Блистающим - против
бойца-шулмуса.
И в ладоши хлопали - начинайте, дескать!
Вот так хлопнули однажды и для Но-дачи. И для рослого темнокожего
Придатка - дурбанец, наверное! - что уверенно поднял Но с белой кошмы.
("Еще бы! - подумал я. - Они там, в Дурбане, и без того на
двуручниках помешаны, прочие роды обижаются... ну да ладно, не о том
сейчас речь...")
Истосковавшийся по Беседам Но-дачи начал ее радостно и красиво -
благо Придаток попался сообразительный. Три стремительных дуги прочертил в
воздухе тяжелый клинок, и слетела верхушка шулмусского малахая из лисьего
меха, забился на полынном ветру распоротый рукав чекменя, рассыпались
костяные украшения с лопнувшего шнурка на жилистой шее...
А кривая сабля-клыч не сказала в ответ ни слова. Шагнул шулмус, и
узкий клинок просто и грубо погрузился в живот нового Придатка Но-дачи.
Темная кожа посерела, будто пеплом подернулась, гулко забили барабаны - и
вновь остался Но-дачи один.
В шатре. На белой кошме.
А за шатром хлопали в ладоши и счастливо взвизгивали довольные
шулмусы. Как же - такая победа!
Даже обнаженное оружие, которым размахивали жители Шулмы, что-то
азартно бормотало, захлебываясь пьяным весельем - да только невнятной была
речь шулмусских клинков, одышливо присвистывали копья, заикались на взмахе
метательные ножи...
Ну и что? Зато могли то, чего не могли Блистающие Верхнего Вэя,
Кабирского эмирата, Омелы Кименской, древнего Мэйланя, Лоулеза, Дурбана,
Хаффы, Хакаса...
Шулма - могла!
Видел Но-дачи - по уменью Беседовать один Блистающий дюжины здешних
сабель стоит. Стоить-то, конечно, стоит, но вот в чем беда: через себя не
переступишь, а уменьем убийства не перекрыть!
Разве что...
Отлежался Но на кошме, отмолчался, и месяца через два, на очередном
тое, с другого конца подойти решил.
Пять раз выбивал он боевой топор из рук одноглазого
шулмуса-поединщика, пять раз кричал топору: "Опомнись, брат!.."
Не докричался. Глухо ухал топор, как птица ночная - и все. А
затягивание боя считалось среди шулмусов уловками Гэнтэра, лукавого божка
воров и конокрадов, недостойными настоящего мужчины. Зароптали зрители,
мелькнул в воздухе волосяной аркан, рухнул хрипящий Придаток, роняя
Но-дачи...
...Очнулся Но на кошме.
Белой.
Долго думал большой меч, долго себя наизнанку выворачивал, долго
копил в себе скудные крохи решимости; и накопил. После третьего боя,
короткого и страшного, отнесли его с почетом на пунцовую кошму и всю ночь
выли вокруг Но по-праздничному.
Никогда не забудет двуручный Но-дачи, Блистающий Мэйланя, как снял он
с плеч свою первую голову.
Вот ведь как выходит - и чужая голова своей стать может, когда
снимешь ее с хозяина.
А Придатка, что в тот памятный день Но-дачи держал, в племя приняли.
На одного шулмуса больше стало. Молодец!..
Еще бы не молодец... И себя спас, и Но-дачи. Ведь если какой
Блистающий с белой кошмы за год так крови и не попробует - приносили
неудачника в жертву Желтому богу Мо, разломав на три части и утопив в
священном водоеме.
Все дно - в обломках. Гнилых, ржавых.
Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
А так - хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три раза в
год берут. И то - против новеньких. Тех, что Беседуют. По-старинке. Как
привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие-такие дела с кошмы
на кошму перекладывают.
...Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
И как-то ночью вошли в шатер, переступив через удавленного стража,
девять Придатков - из тех, что в разное время были в племя приняты. А у
шатра восемнадцать коней землю копытом рыли - девять заседланных, девять -
в заводе, под вьюки.
Взяли Придатки с пунцовой кошмы одиннадцать Блистающих - троих
братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото... еще шесть
клинков, проверенных Шулмой...
И - только пыль взвилась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон -
куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам рассечен - видно, впрок
праздничная наука пошла! - кони на земле бьются с сухожилиями
перерезанными, плачут детскими голосами. Пока на дальний выпас пешком,
пока...
...Прошли они Кулхан. Семеро - из девяти Придатков. Девять - из
одиннадцати Блистающих.
И четыре лошади.
Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками, далеко, есть на земле
место такое - Шулма.
И земля им тесной показалась.
9
- Интересное дело... - задумчиво прошелестел я, когда Детский Учитель
надолго замолчал. - Ну, допустим... А почему тогда они именно к тебе
пришли, на жизнь жаловаться? Мало ли в том же Кабире Детских Учителей? И
вообще...
- Учителей-то немало, - вмешался Обломок. - А Детский Учитель семьи
Абу-Салим - один. И слово его, как Верховного Наставника из Круга
Опекающих, дороже иных слов стоит. Вот так-то! И не только в Кабире.
Я не особенно разбирался в иерархии Детских Учителей, но сказанного
Обломком было достаточно, чтоб угомониться и не приставать к маленькому
ятагану с лишними вопросами.
- А ты, Дзю? - видимо, я угомонился, да не совсем. - Ты тоже
Верховный Наставник, раз при этом разговоре присутствовал?
- Я - Верховный Насмешник, - ухмыльнулся Дзюттэ. - И я не
присутствую. Я прихожу и остаюсь, пока меня не выгоняют. А когда выгоняют,
то я все равно остаюсь. Понял?
- Понял, - качнул кистью я. - Ладно. Наставник, рассказывай дальше.
- Дальше? - тихо переспросил Детский Учитель. - Чтоб дальше
рассказывать, надо сперва назад вернуться...
И мы вернулись назад.
...За три месяца до побега попал в шатер к Но-дачи незнакомый
Блистающий. Попал - и сразу на пунцовую кошму лег. Его в набеге из чужого
племенного шатра выкрали, так что он в Шулме уже лет пять обретался, и
всему, чему надо, обучен был. В том шатре он вместе с братом-близнецом
