Едва эта мысль посетила меня - я ощутил собственный вес и гигантской
молнией понесся навстречу растущему шарику, пронзая пустоту, рассекая
облака, расплескивая плоть земную и с каждым мгновением становясь все
тяжелее.
Потом некоторое время не было ничего.
Совсем ничего.
...До половины уйдя в рыхлый холм, огромным крестом возвышался я над
сумрачной равниной, и тучи неслись по мглистому небу, цепляясь за мою
рукоять.
А по равнине двигалась странная процессия.
Блистающие и Придатки.
И как только кто-то из них проходил мимо моего холма - я слышал
Имена, незнакомые мне, еле различимые в раскатах хриплого грома.
Придаток Артур Пендрагон и Блистающий меч Эскалибур, Придаток Тетра,
король фоморов, и Блистающий меч Орна, одноглазый Придаток Один и копье
Хунгнир; божественный Придаток Луг, искусный в ремеслах, и копье Ассал;
чернокожий лев Антара Абу-ль-Фаварис и меч аз-Зами, Сусаноо-но-Микото,
неистовый бог-Придаток ветра и морских стихий, и его Блистающий меч Десять
дланей...
Они шли и шли, и я уже не понимал, кто из них Блистающий, а кто -
Придаток; они шли, и гремел гром, и этому не было, не могло быть конца.
Этому не было даже начала.
Зигфрид и его меч Грам, Фрейр и меч Хундингсбана, Тор и боевой молот
Мьелльнир; Келтхайр, сын Утидира, и копье Луйн, Роланд и его меч
Дюрандаль, Магомет, пророк Божий, и его мечи - Джуль Факар, что значит
"Пронзатель", Медхам, что значит "Острый", аль-Баттар, или "Рассекающий",
Хатей, или "Смертоносный", и еще два копья - аль-Монсари и аль-Монсави...
И я проснулся, когда гром превратился в голос - усталый, хриплый,
слегка севший, словно после долгого крика.
- Будь проклят день, когда оружию стали давать имена! - сказал тот
голос.
Проснувшись, я не помнил почти ничего, кроме голоса и его последних
слов.
- Приснится же такое... - еле слышно лязгнул я, и в этот миг железная
рука коснулась моей рукояти. Рядом стоял Чэн, мотая отяжелевшей спросонья
головой и часто-часто моргая.
- Приснится же такое... - прошептал Чэн, становясь Чэном-Мной, и я
еще раз увидел глазами его памяти равнину, процессию; и услышал голос.
Чэну снился тот же сон. Только запомнил он больше.
- Так, гулять... гулять... - бормотал Чэн-Я, укрепляя ножны на поясе
и пробираясь к двери. - На свежий воздух, в холодок...
Я-Чэн даже не сразу заметил, что почти дословно цитирую Обломка, а
когда заметил - мы уже находились на улице и с удовольствием впитывали
ночную прохладу.
Некоторое время мы прогуливались возле главного входа, думая каждый о
своем. Я говорю - "мы", потому что в первую же секунду взаимопроникновения
стало понятно - Придаток Друдл рассказал Чэну почти то же самое, что
Детский Учитель поведал мне; и нам с Чэном совершенно необязательно
обмениваться узнанным для полноты картины.
Так что мы отошли друг от друга на шаг - этот шаг был невидим никому,
кроме нас - и вспоминали подробности ночного разговора.
Каждый сам по себе - и в то же время вместе. Оказывается, "мы" ничуть
не хуже, чем "я" или даже "Я-Чэн"...
Неподалеку начинался чей-то сад, совершенно не огороженный, и там
оглушительно стрекотали цикады, заставляя вибрировать воздух. Я подумал,
что в моей воле бросить все и завтра же покинуть Кабир. Эмират велик, да и
дружественных земель немало - и везде меня примут с радостью. Обзаведусь
новыми друзьями, ничем не буду интересоваться, никого не буду разыскивать,
никому не стану мстить, начну Беседовать вполсилы, чтоб не привлекать
лишнего внимания, а по ночам буду отводить душу с Заррахидом...
И никаких тебе забот - ни личных, ни государственных! Уйдут видения
горящего Кабира, оборвет свой бег гнедой жеребец, и аль-Мутанабби, первый
Придаток на кабирском престоле, снова станет всего лишь именем на одной из
пластин латной перчатки. И все вокруг будут думать, что там, в перчатке
есть живая рука - ну а что им останется думать?!
Ночь пахла персиками и рейханом, я счастливо улыбался и перемигивался
со звездами, прекрасно понимая, что никуда я не уеду, и, в конце концов,
все в этой жизни будет идти своим путем - хочу я этого или не хочу.
Своим путем.
Путем Меча.
Только теперь до меня дошел смысл старинной поговорки: "Не мы идем по
пути, но Путь проходит через нас". Ведь если так - можем ли мы уклониться,
отказаться, свернуть?
Вот я и свернул - за угол, обходя Кобланов дом.
Через пару минут я и Чэн оказались на той самой глухой улочке,
которую не раз обозревали во время нашего невольного заточения. Ага, вот
на этом самом месте находился Гвениль, когда я из зарешеченного окошка
кричал ему, чтобы он срочно сообщил Шешезу о пленении несчастного
Единорога; а потом Гвен удалился в переулок...
- А ведь мы предупреждали тебя, Наставник, - донеслось из переулка. -
Упрямец ты, однако... был.
Это, наверное, Обломок опять что-то втолковывает Детскому Учителю.
Чуть ли не впервые реакция Чэна оказалась быстрее моей. Я еще только
понимал, что резкий скрипучий голос никак не может принадлежать Обломку, а
Чэн уже метнулся к угловому забору и, прикрываясь его тенью, мигом
оказался у поворота.
И тут, как по заказу, некая одинокая и взбалмошная тучка решила
немного поерзать по небу - и клинок лунного света наискось полоснул по
Кабиру, высвечивая ближнюю к нам часть переулка.
И то, что происходило там.
...Прижавшись спиной к задней глухой стене чужого дома, стоял
Придаток Друдл, держа руку на эфесе Детского Учителя. Рядом с Наставником
огибала кушак Друдла гарда-лепесток Обломка. И я еще некстати подумал, что
плотный и приземистый Друдл сейчас напоминает тростниковую жабу, ждущую
очередного комара.
Все мое проклятое легкомыслие... не о том думаю, не о том!..
Напротив переминались с ноги на ногу двое Придатков. Первого из них я
узнал бы и в полной темноте, даже несмотря на троицу кинжалов-трезубцев за
его поясом. Усы-гарда кинжалов по форме изгиба ужасно напоминала
одностороннюю гарду Обломка, хотя в остроте тонких, хищно блестевших
лезвий сомневаться не приходилось.
Братья-Саи, приемные дети Шулмы; и их обманчиво нескладный угловатый
Придаток в темной, заправленной в холщовые штаны рубахе с широкими
развевающимися рукавами.
Я слегка задержал взгляд на Саях, с врожденным уменьем Блистающего
оценивая их внешний вид - семь граней клинка, цельнокованого вместе с
двурогой изогнутой крестовиной, рукоять плотно обкручена грубой веревочной
спиралью и завершается простой круглой головкой.
Ни украшений, ни излишеств... ни ножен. Простота во всем. И баланс,
должно быть, отличный...
Раньше я подумал бы, что Саи попросту вышли из небогатого рода - но
это раньше.
...Второй Придаток был невысок и гибок, вроде моего Чэна, и в нем
угадывалась кошачья грация и ловкость, которыми он, пожалуй, с успехом мог
бы восполнять недостаток веса или силы. Ножны, висевшие за его плечом,
пустовали - а обнаженный Блистающий в правой руке и впрямь напоминал
сильно уменьшенного Но-дачи.
"Шото, - догадался я. - Маленький Шото. А где же остальные? Хотя...
если Но-дачи уехал в Мэйлань, то и остальные, скорей всего, разъехались по
разным городам, чтобы терроризировать эмират одновременно в нескольких
местах. А эти - остались. Шешез говорил, что в Кабире в последнее время
тихо... странно! Эти остались - и тихо?!"
- Но велел нам тебя не трогать, Наставник, - тягуче пропел Шото, и
"Но" получилось у него, как "Ноо". - Впрочем, он уехал, а мы непослушные,
знаешь ли... Можно, мы тебя потрогаем, Наставник? Можно, я - я сам! - тебя
слегка потрогаю? Ты щекотки не боишься?..
К Обломку Шото не обращался, подчеркнуто игнорируя шута.
Братья-Саи хихикнули и отвели своего Придатка шагов на десять назад.
- Это моя Беседа, Дзю, - тихо и властно сказал Детский Учитель. -
Моя. Не вмешивайся.
Он произнес это таким тоном, одновременно покидая ножны, что даже я,
как невидимый соглядатай, почувствовал - это ЕГО Беседа.
Во всяком случае - пока.
Шото коротко присвистнул и кинулся вперед.
Они сошлись почти вплотную - ни я, ни тем более Гвениль никогда не
смогли бы долго работать на такой дистанции - и даже мне было сложно
успевать делить Беседу на отдельные фразы и оценивать смысл каждой.
Впрочем, "сложно" не значит "невозможно". И если бы я был не снаружи
Беседы, а внутри нее, то это происходило бы гораздо проще.
На первый взгляд Шото и Детский Учитель Беседовали очень похоже, в
основном полагаясь на короткие рубящие удары почти без замаха и ни разу не
ударяя дважды на одном и том же уровне. Только маленький ятаган бил
гораздо сильнее за счет центра тяжести, смещенного ближе к концу клинка
(как у любого Блистающего из рода ятаганов), а Шото с его серединным
балансом на два пальца от плоскости квадратной гарды не был столь
подвержен инерции удара.
Отчего и тратил значительно меньше сил на возвращение после промаха.
Фраза. Еще одна. Две фразы подряд, разрыв дистанции и пауза. Вопрос.
Ответ. Вопрос...
Постепенно я поймал нужный ритм, и следить за Беседой стало легче.
Вот тогда-то я и увидел главное.
Суть Беседы в глухом переулке спящего Кабира крылась не в том, что
Придаток Шото держал своего Блистающего двумя руками, а Друдл - одной, и
впрямь став похожим на скачущую жабу с мелькающим языком-ятаганом
(взгляните на жабу с точки зрения комара, и вы поймете, что я хочу
сказать!). И не в том, что более легкий Шото не мог принять на себя всю
мощь рубящего ятагана, и его Придатку чаще приходилось уворачиваться,
тогда как Друдл упрямо лез вперед и Детский Учитель всякий раз оказывался
на пути визжащего Шото, заставляя того искать все новые лазейки в обороне
Наставника.
Нет, не это превратило Чэна в каменную статую, не это заставило меня
внутренне слиться с чужой Беседой, стараясь не пропустить ни одного
движения.
Просто сейчас в переулке Беседовали не Детский Учитель семьи
Абу-Салим и прошедший Шулму убийца-Шото. Это была Беседа непосредственно
Кабира и Шулмы. Беседа прошлого и настоящего, извечный спор мудрого Мунира
и гордого Масуда.
И Путь Меча был достаточно широк, чтобы вместить в себя и первое, и
второе. Ручей, некогда разделенный молнией надвое, вновь слился воедино -
и струя враждовала со струей.
Я видел, как Наставник изо всех сил борется сам с собой, пытаясь
сломать воздвигнутую десятилетиями преграду Мастерства Контроля,
помноженную на навыки именно Детского Учителя! Уже трижды он мог пробить
брешь в защите Шото, и пробивал, и в последний момент судорожно
отдергивался или проходил впритирку к Придатку Шото - в лучшем случае
рассекая одежду.
Зато сам Шото не ограничивал себя ничем, работая исключительно на
поражение - и при таком положении дел он обязательно рано или поздно
достанет тело Друдла!
Рано или поздно.
И останавливаться он не будет.
Шото не Беседовал. Он дрался. А Детский Учитель... он хотел драться.
Он страстно хотел этого, всей душой, всем существом! - но его душа в
последнюю, самую важную секунду говорил: "Нет!"
"Фархада бы на его место!" - еле успел подумать я, и тут случилось
непредвиденное.
То, на что никак не мог решиться Наставник, сумел сделать Придаток
Друдл!
Когда маленький ятаган, чуть не плача от злости на себя самого, в
очередной раз отдернулся от незащищенного бедра Придатка Шото, не разрубив
даже полы халата - Придаток Друдл с нечленораздельным криком вдруг прыгнул
вперед, едва не опрокинув Придатка Шото, и изо всех сил ударил того
