Правда, нас все-таки четверо, а он - один. Ну, мы с Виталькой, ясное
дело, не в счет, но все же... Да и то сказать, не мог же Андрей не
остановиться, когда этот тип прямо под колеса вылетел. А теперь сидит,
косится - рожа бандитская! Небрит, рубаха порвана... хорошо, хоть Арсюша
между нами...
- Вам, собственно, куда?
Это Андрей. Мог бы и раньше спросить. Может, ему совсем в другую
сторону...
- Мне, собственно, туда, - и Этот машет рукой куда-то вперед и вверх.
- И далеко?
- Нет. Мне уже недолго осталось.
Запах сивушного перегара до некоторой степени объяснил странность
ответа. Ну, Андрюша...
- В смысле - недолго?
- В том смысле, что путь к концу подходит. И грядет
предначертанное...
Я придвинулась поближе к Арсену. Пророк из подворотни зашевелился и
стал шумно чесаться.
- Путь - это хорошо, - поддержал разговор Арсен. - А конец - это
плохо... А как к морю проехать, вы не знаете?..
- Ищите - и обрящете, - задумчиво сообщил попутчик. - Я вот, к
примеру, давно уже... это самое...
- Ну и как? - заинтересованно встрял в беседу Виталька.
- Да ничего... Собственно, я и видел Его лишь дважды... нет, трижды.
Впервые я увидел Его в тюрьме и решил по глупости, что Он - великий
разбойник. Потом я видел Его на площади, купив себе жизнь ценой Его
смерти, и тогда я решил, что Он - великий неудачник. Да, Он умер за всех,
но за меня Он умер в особенности! А я с тех пор все иду... и никак не
приду, потому что это я - великий разбойник, и великий неудачник, а Он -
просто великий...
Господи! Кого мы подобрали?!.
- ...И что же творил я все эти долгие века? Грехи искупал, хоть и нет
им искупления?! Дудки! Грабил, воровал, насиловал, убивал - без цели, без
смысла!.. И тогда явился мне Он в третий раз, и был это сон, или явь,
подобная сну; и сказал Он: "Сам ты выбрал кару за грехи своя, но столь
велика будет она, что искупится прошлое, и сядешь ты одесную от Меня. Но
если откажешься ты от выбора, то несть тебе прощения во веки веков!" Три
дня после того не грешил я, и столь тяжко было мне хранить добродетель,
что уж и счел я это избранной карой - вести праведную жизнь до скончания
живота моего.
Но тут явился ко мне Искуситель и рек: "К чему мучишь себя, человече?
Пусть не будет тебе прощения, так хоть жизнь проживешь, как следует! Вряд
ли грядущие муки будут хуже сегодняшних!"
Узрел я разум в словах его - и вновь взялся за прежнее. Сам избрал я
путь свой, и близок миг принятия заслуженного приговора! И с радостью
приму я назначенное! - воскликнул брызжущий слюной попутчик и выхватил
из-под рубахи большой черный пистолет.
Виталька, как завороженный, глядел на оружие. Машина вильнула, у меня
внутри все сжалось, как в самолете, попавшем в воздушную яму. Я видела
медленно поднимающуюся руку Арсена, тянущуюся к пистолету - перехватить,
вырвать... Словно издалека, донесся голос попутчика:
- Пора мне. Не нужны приговоренному бесовские игрушки. Пора...
Пистолет со стуком упал на пол. Время снова понеслось вскачь, и я не
сразу обратила внимание, что впереди на холме возникло робкое сияние. Оно
все усиливалось, и в мерцающем ореоле проступил грубый высокий крест -
даже не крест, а буква "Т" - на котором угадывался висящий человек.
- Я знал, я верил!.. - словно в бреду шептал человек рядом с Арсеном,
судорожно комкая подол рубахи; и я ощущала дрожь, исходящую от него.
В следующее мгновение, заслоняя холм, крест и распятого, над дорогой
встал колосс - оскалившийся ящероподобный гигант с невыразимо прекрасными
глазами и совершенно неуместными классическими рогами. Два кожистых крыла
хлопали за чешуйчатой спиной, закручивая воздух воронками.
Машина затормозила, я инстинктивно ухватилась за Арсена. Попутчика
уже не было рядом. Он шел, воздев руки к небу, шел навстречу
вытягивающейся когтистой лапе, и улыбка сияла на его просветлевшем лице.
- Я пришел, Варавва! - раскатился гром над застывшей дорогой. -
Пришел за тобой! Ты - мой!.. Слишком велик камень на шее твоей, слишком
тяжел - для неба!..
- Нет! - голос человека тонул в усиливающемся ветре. - Нет! Я
принимаю кару!.. Я иду... иду...
Лапа гиганта оборвала пронзительный крик. На том месте, где только
что стоял человек, возникла ослепительная вспышка. Когда я снова обрела
способность видеть, - ни колосса, ни человека на дороге уже не было. Крест
на холме выглядел пустым и зыбким. Но нет, вот на нем стала проступать
чья-то фигура. Мне даже показалось, что я узнаю грязную нестиранную
рубаху, порванную на плече, улыбку на заросшем щетиной небритом лице...
- Варавва!.. Варавва... - прогрохотал замирающий гром в отдалении.
Крест медленно растаял в воздухе.
ФАТАЛЬНОЕ ВЕЗЕНИЕ. ВИТАЛЬКА
...Здорово! Прямо как в "жутике"! И Атмосферный Череп, и Люфицер, и
бандюга этот припадочный... Ребятам расскажу - от зависти полопаются...
Хотя нет, не полопаются. Не поверят. Вот всегда так: соврешь чего - верят,
а правду говоришь - смеются... Мы с Мишкой "летающую тарелку" видели -
никто не поверил. Даже папа. А Спиридонов, дылда конопатая, еще потом
"гумноидами" дразнился. Ничего, у меня сейчас свидетели - и папа, и мама,
и дядя Арсен... Пусть только попробует не поверить - я его к папе притащу,
а если он и папе не поверит, я ему сам по шее надаю!..
...А пистолет-то, пистолет! И чего его разбойник бросил - пальнул бы
в черта этого... Только его, наверное, обычные пули не берут - серебро
нужно. Или кол осиновый. А пистолеты колами не стреляют...
- Дядя Арсен, можно посмотреть?
- Что? А... ладно. Только осторожно. Сейчас я патроны выну, тогда
смотри.
Ну конечно, как мне, так без патронов...
- Арсен, что вы делаете?! Не давайте ему эту гадость! Виталик, не
смей! Это не игрушка.
- Мам, он же не заряжен... Я только посмотрю - и отдам.
- Прекрати немедленно! Арсен, спрячьте его.
- Ну что вы, Нина? Я уже обойму вытащил, и ствол пустой. Пусть
ребенок посмотрит...
- Верно, Нинок... (спасибо, папа!) Я сам в его возрасте... - и
ничего, как видишь.
- Ну, хорошо... Только не нажимай ничего! Посмотри и сразу отдай дяде
Арсену, - сдается мама.
Ох, и тяжелый же... А когда стреляет, небось, еще и отдача ого-го
какая!
- Дядя Арсен, это что за марка?
- Не знаю. Я никогда такого не видел. Похоже на "Люгер" или "Кольт",
но...
- Так "Кольт" - это ж револьвер!
- Нет, Талька, пистолеты "Кольт" тоже бывают. Но - другие.
Так, запомним... А я думал, "Кольты" - это только те, что у
ковбоев... Ох и тугой же у него курок! Не нажимается...
- И не старайся. Я его на предохранитель поставил.
- А как он...
- Виталик, перестань сейчас же! А вы, Арсен, прежде чем давать
мальчику оружие...
Похоже, отберут... Ну и ладно, вот только разок прицелюсь из него вон
в того дяденьку на повороте... Ой! Это же гаишник!..
Гаишник свистит и машет нам своей полосатой палочкой. Пистолет уже у
дяди Арсена, и он поспешно прячет оружие, пока папа послушно тормозит.
Гаишник подходит к нам, скрипя сапогами, и небрежно отдает честь. На
сапогах у него бренчат погнутые шпоры. Мотоцикл он ими пришпоривает, что
ли?.. Лицо у гаишника толстое, красное, фуражка съехала на затылок, а
глаза какие-то стеклянные, неживые, да еще и один - карий, а другой - и
вовсе зеленый...
- Старший сержант Кобец, - он снова козыряет, чуть покачнувшись. -
Ну-ка, из чего это ваш мальчик в меня целился?.. Давайте, давайте,
выкладывайте... - от него пахнет, как от дяди-разбойника, и дышит он мне
прямо в лицо. Мысли путаются...
Сам собой у меня в руке оказывается мой водяной пистолет. Он тоже
большой и черный; гаишник неожиданно резко и больно бьет меня по руке, на
лету перехватывая игрушку. Тонкая струйка воды брызгает ему в физиономию.
Жаль, что не настоящий - была бы дырка в голове!
- Что вы делаете?! Это же игрушка. За что вы ребенка?!.
Это папа. Голос у папы звенящий и страшный, и кажется, что он сейчас
выскочит из машины и разорвет гаишника на куски. Ударенная рука болит, и я
еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать...
Гаишник молча крутит в пальцах мой пистолет, брезгливо стирает капли
со щек, с вислых рыжих усов и, поколебавшись, возвращает пистолет мне. Я
замечаю у него на пальце перстень с ненашими буквами и длинным острым
шипом, торчащим из центра. Дядя Арсен тоже смотрит на перстень, и лицо у
него становится твердым и злым.
- Игрушка, - произносит сержант, дыша на меня кислятиной и не моргая
своими разноцветными пуговицами. - Вам всем придется пройти со мной.
- Почему? - спрашивает мама.
- Вы превысили скорость.
- Я не...
- Не пререкайтесь с представителем власти. Выходите из машины.
- Тогда почему - все? За рулем был я - значит, мне и отвечать.
- Вопросы здесь задаю я. Выходите.
В зеркальце я вижу лицо мамы - оно бледное, растерянное и очень
испуганное. Вот-вот расплачется. Мы переглядываемся - и, все четверо,
выбираемся из машины.
- Следуйте за мной, - сухо произносит гаишник. Мы следуем.
...Мы подходим к какому-то старинному дому с колоннами у входа,
поднимаемся по высоким каменным ступеням. Гаишник толкает скрипучую дверь
с позеленевшими набалдашниками на медной ручке, и мы оказываемся в очень
темном коридоре. Я сразу же хватаю дядю Арсена за руку (папа идет первым,
сразу за гаишником, потом мама).
Впереди возникает тусклый свет. На мгновение его заслоняет гаишник,
после - папа... и мы оказываемся в огромном зале с полукруглым потолком.
На стенах горят настоящие свечи, но толку от них мало, и все равно видно
плохо. Мы стоим на деревянном огороженном возвышении; напротив - такое же
возвышение, но побольше, и на нем стоит стол. За столом сидят скучные
дяденьки в черном, с длинными белыми завитыми волосами, и в смешных
плоских шапочках с кисточками. Справа и слева от нас торчат два
всамделишных рыцаря в латах и с тяжеленными железяками - кажется, они
называются алабердами...
Тем временем гаишник уже низко-низко склонился перед неподвижными
черными дяденьками. Сверху он выглядит неловким и ненастоящим.
- Подсудимые доставлены, ваша честь, - неожиданно тонким голоском
пищит сержант.
Один из черных вяло машет рукой, и гаишник, пятясь задом, спешит
исчезнуть, стараясь не звякать шпорами.
- Что вы можете сказать в свое оправдание? - спрашивает человек в
шапочке, которого сержант назвал "ваша честь".
- Позвольте полюбопытствовать, а в чем нас обвиняют? - папа
искусственно улыбается и шепчет: "Маскарад..."
- Значит, вам нечего сказать, - их честь даже не вслушивается в
папины слова; похоже, что ему заранее все равно.
- Итак, доподлинно установлено, что все, здесь присутствующие,
повинны в непрощаемых преступлениях перед Церковью и Короной, а посему
двое мужей приговариваются к смертной казни через колесование, жену
бесстыжую надлежит отправить на вечное покаяние, а отрока определить в
послушание к отцам-иезуитам для вытравления ростков ереси и воспитания в
благочестии. Приговор надлежит привести в исполнение незамедлительно.
- Послушайте, кончайте этот балаган, прекратите... - папа все никак
не может понять, что все это не понарошку, не игра, но я-то сразу понял, и
мама, кажется, поняла, и дядя Арсен...
Дядя Арсен легко перепрыгивает через ограждение и пытается подойти к
столу, но рыцарь ухватывает его за плечо железной рукавицей и
останавливает. Их честь тем временем собирается гасить свечи, стоящие на
