-- Мертвее не будет уже. Налей, помянем.
-- Вот упрямый старик! Я ведь предлагал ему горшок, отлей, мол, все
одно с собой не унесешь...
-- Да хрен с ним, не тебе же вытирать. Наливай, а то у меня опять башка
разболелась.
Солдаты сдали под роспись обоймы с оставшимися патронами. Распорядитель
налил каждому полстакана мексиканской водки, выставил для желающих блюдечко
с солью. Стакан был один, и пили по очереди. Солдатам-срочникам пить на
службе запрещалось категорически, но даже командир полка не посмел бы
сделать им замечание в то утро: все знали, какой приказ исполнили они
накануне.
Выпив, они построились в колонну по одному, сержант впереди, и вышли из
помещения. Следующий приговор должен был исполнять новый наряд, идущий уже
на смену этому. Распорядитель достал из ящика стола коньяк и кофейную
чашечку. Врачу налил в тот же стакан, а себе в чашечку.
-- Слышишь, Боб, может, тебе в рюмку, как культурному? Клиент ведь из
нее не пил.
-- Иди в жопу. Накликаешь -- сам из той рюмки изопьешь!
-- Шучу. Ну, будем... Фу, в нос шибануло. А это -- после второго
докончим... Где эти чертовы трупоноши? -- Сидельцы из отверженных прибирали
за доп. пайку место казни и хоронили казненных в тюремной кочегарке, в
огненной могиле.
Внезапно их мирное сидение было прервано бешеным стуком в стальную
дверь.
-- Хозяин психует, -- определил распорядитель, прислушиваясь к
неистовой матерщине из-за дверей, -- спрячь бутылку! -- Хозяином, за
неимением нового назначенца, вот уже несколько месяцев называли зама по
режиму, полковника Горветта.
Хозяин ворвался в подвал, сверкая налитыми безумием глазами:
-- Где Ваны? Что, уже обоих положили? Так и удавил бы вас,
говнюки-скорострелы!
За ним торопливо вошли, почти вбежали двое полковников и подполковник с
синими погонами.
-- Никак нет, господин полковник, один только. За вторым уже послано!
-- Распорядитель выпятил пузо вперед, думая, что стоит по стойке смирно.
Полковнику стало чуть свободнее дышать, от облегчения хотелось заехать в
морду распорядителю. Он бы так и сделал, но мешали своим присутствием хари
из охранки.
-- Ты -- на хер, быстро. Боб, как вас там, останьтесь. С пентоталом
умеете обращаться?
-- Ни разу не видел, дозировок не знаю.
-- Дозировку скажут, главное -- впрыснуть нужно прямо в вену, чтобы
разговорился...
Горветт, несмотря на немалый опыт, все же не понимал до конца, с кем он
имеет дело. Вряд ли Ван, куда более опытный, утратил бы контроль от
новомодной химии. Однако не суждено было тюремному врачу впрыскивать особо
секретный пентотал в стариковскую вену: когда конвой вошел в камеру, старик
лежал на спине на нарах и, казалось, спал. Унтер конвоя, видавший виды
служака, первый почувствовал неладное и, презрев субординацию, рванулся к
нарам. Старик не дышал. Наскоро осмотрев руки-ноги, рот, грудь, вертухаи
убедились в полном отсутствии следов самоубийства или насильственной смерти.
Перед ними в полной покойницкой позе, с руками, сложенными на груди, лежал и
улыбался мертвый старый Ван. Когда пришло время и ему уже нечего стало ждать
от жизни и от людей, Варлак лег на нары -- последний свой одр, --
сосредоточился и умер. Старый волк и это умел. На то он и был -- Варлак.
Когда разгорелся весь этот сыр-бор с похоронным концертом, поднятый с
постели Хозяин первым делом осведомился -- откуда узнали о казни. Нарочный
не знал. Уже на месте, в кабинете, в присутствии полусонных "контриков" в
синих погонах, ему доложили о "сеансе унитазной связи" и пересказали
содержание беседы (стукачи тоже были в курсе, как и вся тюрьма).
У всех начальничков глаза повылазили из орбит: еще один Ван жив и
вдобавок на воле. Тут-то и задымились каменные ступени под ногами тюремной
головки -- успеть остановить казнь и допросить по классу экстра: Господин
Президент, не разбирая цвета погон, уроет всех, как дальтоник.
Их ждали два трупа.
"Синие" впали в откровенную панику и открыто глушили коньяк и
нитроглицерин. Хозяин оказался покрепче духом: он принялся лихорадочно
соображать, как прикрыть жопу, попутно отдавая квалифицированные
распоряжения по подавлению траурной бузы.
-- Стоп! Этот... Варлак был хранителем общака, а теперь, стало быть,
другой хранитель объявился! Как это?
-- Как, как! Какая нам разница -- ну, в наследство передал, вонючему...
э-э... Кромешнику, кажется? Разница-то какая?
-- Дурак ты, подполковник. Как он ему передал-то, на волю-то? У него с
волей никаких связей давно уже не было, головой ручаюсь. И на волю никто из
его "собеседников" не выход... Ах ты е... вашу мать!!! Малолетка... Они
через малолетку все на волю передали! Малолетка должен на Вана выйти! Где он
сейчас?!! В каком приюте? Немедленно связаться и привезти сюда! Ссать, срать
и плевать ему -- не разрешать. В браслетах везти, три... пять человек
охраны... отделение охраны в ружье! Воронок и машину сопровождения -- мухой!
В... и расстреляю, если хоть секунда задержки будет! Кто его отвозил -- ко
мне, срочно, мать и перемать!..
...Унтер, увидев, как поворачивается дело, тотчас повинился во всем.
Хозяин разбил ему голову, выбил два зуба, сломал ключицу и четыре ребра,
превратив свои щегольские хромовые сапожки в бесформенные копыта. (Это
спасло несчастного унтера от тюрьмы. Хозяин, памятуя о соломинке и верблюде,
не захотел дополнительного служебного расследования по факту избиения
должностного лица при исполнении служебных обязанностей, так что после
больницы унтер просто вылетел на улицу без гражданской профессии и без
перспектив устроиться где-либо по специальности.)
Люди, посланные в Иневию, не знали об этом и были полны служебного
рвения: хозяин -- в гневе, с пустыми руками лучше не возвращаться...
Никакого Боба Миддо в Управление приютами не привозили... Старший лейтенант,
руководивший поездкой, сначала вынул душу из дежурных штафирок, угрожая им
мордобоем и трибуналом, но не было никакого Роберта Миддо ни в приемнике
управления, ни в спецприемниках города и всех девятнадцати районов. Старлей
зажмурился на миг в предвкушении предстоящего разговора, набрал номер
телефона хозяйского кабинета и доложил ему обо всем. Хозяин, однако, успел
немного успокоиться после экзекуции предателя-унтера, в трубке слышно было
его усталое пыхтение, непрерывные трели телефонов, чьи-то голоса.
-- С городским приемником связывались?
-- Да. И со всеми районными. Результат тот же.
-- Значит так. Чтобы к полудню ты протряс все полицейские участки,
морги и больницы. Можешь сам ездить, можешь людей посылать, но на телефоне
(какой у тебя?) кто-то постоянно должен быть. А я сейчас позвоню одному
другу, служили вместе, он тряхнет притоны и шалманы, если что -- тебе
сообщит. Понял? Действуй.
Поиски не дали ничего.
Гек, переполненный свежими знаниями, решил применять их на деле. Так,
на вокзале он не пожалел денег и при унтере купил билет до Иневии. Более
того, он сел на электричку и проехал шесть станций в сторону Иневии, тем
более что пока ему было почти по пути. Затем он сошел на узловой станции
Зеленое Поле, старый билет уничтожил и купил новый, до Бабилона. Хорошо было
бы переодеться, поскольку вид у него был -- как из тюрьмы. Но денег у Гека
оставалось в обрез, и он ограничился покупкой дрянной мохнатой серой шапки с
рыжим подпалом. Шапка пахла псиной, но зато обошлась всего в пятерку. Теперь
он выглядел получше -- как деревенский подросток из бедняцкой семьи.
За окном последней электрички лежала ночь -- половина второго.
Тридцатиградусный мороз разрисовал окна узорами, так что постоянно
приходилось дышать на стекло, протаивать глазок, который моментально
зарастал новыми елочками. Ледяные сквозняки били из невидимых щелей, но все
же в вагоне было достаточно тепло, градусов восемь-десять. Геку было
грустно. Не такой он представлял себе волю. Там, на зоне, воля
представлялась чем-то таким светлым, солнечным, где много музыки и улыбок,
где... где хорошо. Ему представлялось почему-то (неявно, зыбко, как сон),
что стоит только выйти на волю -- и все образуется, будет у него семья,
родители и братья с сестрами... Гек умом понимал, конечно, что все это
чепуха, но вот -- грезилось и мечталось...
А встретил его грязный, заплеванный вокзал, орущая, брызжущая слюнями
толпа, толкотня, беспорядок и ругань. За все время отсидки Гек не слышал
такого количества площадной ругани, как за один час ожидания электрички. Он
вздрагивал, видя, как люди запросто обменивались матерными оскорблениями, за
которые на зоне без оглядки бросались выпускать кишки обидчику, а тут --
хоть бы хны! Возле станционного буфета чушкарь дожирает с чужих тарелок, а
рядом люди жуют, словно так и надо! Ну и воля! Вот тебе и свобода!
Куда можно пойти в третьем часу ночи с вокзала стольного города
Бабилон, да еще в тридцатиградусный мороз? Гек этого не знал. Он
крепко-накрепко запомнил два адреса, что дали ему ребята -- Чомбе и еще один
земляк, Пилот из одиннадцатого отряда, -- но не ночью же туда переться. Геку
не давала покоя тревога, непонятная ему. Все ему казалось, что его ищут,
чтобы вернуть на зону, как если бы он совершил побег, а не откинулся
официально, по амнистии. Он был весьма недалек от истины: этой ночью его
искали так, как до этого ни одного ребенка страны бабилонской. Дотянулись и
до бабилонского вокзала и до всех крупных станций в центральных областях. Но
Гек сообразил и пристроился со своим фанерным чемоданчиком возле оравы
полупьяных крестьян: несколько семей -- мужики с бабами, старики, дети,
кошки и собаки -- перебирались в поисках лучшей доли на север, расчищать
джунгли под хутора. Поезд должен был приткнуться к перрону в 7.15 по
расписанию, а на деле и того позже. Земледельцы в свое время прокляли
скудную почву столичной области и прельстились посулами государства в деле
освоения бескрайних просторов бабилонской глуши. Теперь они пропивали на
вокзале подъемные и боялись пропустить поезд.
Гек потихонечку, постепенно пристроился возле их табора, положил шапку
на чемодан, голову на шапку и заснул.
Искали шестнадцатилетнего юношу уголовного вида, приехавшего с севера,
и никто не обратил внимания на спящего деревенского пацаненка, одного из
целой груды ему подобных, ожидающих поезда на север. Да и в конце концов,
пусть они у себя в Иневии ищут получше, здесь своих уродов не знаешь куда
девать...
Полковник не только не загремел вверх тормашками за утерю связника к
последнему Вану, но напротив, получил генерала и вожделенную должность
начальника Крытой Мамы. Ван -- Ваном, но бардак главной тюрьмы государства
осточертел всем. Господин Председатель то и дело накатывал на департамент
пенитенциарных учреждений за кадровую неразбериху, контрразведка не желала
больше держать своих людей в черт знает кому нужных командировках, а
полковник Горветт был явно лучшим среди всех кандидатов на ответственный
пост. Усердием, знанием дела, работоспособностью он компенсировал отсутствие
главного козыря карьерных гонок -- мохнатой лапы в верхах. Шестнадцать лет
без сна, без человеческих выходных и отпусков, с постоянными нахлобучками из
всех силовых министерств, всегда на нервах -- не каждый такое выдюжит. Да и
кроме того, наличие неведомого Кромешника -- только предположение, а то и
просто деза со стороны уголовников. Реальные же два последних Вана -- вот
они, оба уже остыли! Беспорядки подавлены, зачинщики (четверо из числа
