"Естественно, начальник русского агентства в Париже еврей Эфрон и
его собственные агенты, тоже из евреев, не сообщили ничего по этому
поводу русскому правительству"[Фотокопия текста Московского цензурного
комитета была прислана советскими властями в Берн. Немецкий перевод
документа находится в Вейнеровской библиотеке.].
Комитет, давая разрешение на публикацию, постановил устранить из
рукописи все имена собственные, включая Эфрона. Это имя было изъято из
рукописи, но можно легко определить тот отрывок, где оно должно было
фигурировать - в эпилоге "Протоколов". Этот эпилог появился во всех
других более ранних русских изданиях "Протоколов", как в "Знамени",
так и в изданиях Бутми. Ни одно из них не было связано постановлением
Московского цензурного комитета об изъятии всех имен собственных.
Например, вариант, опубликованный в "Знамени", появился за два года до
постановления комитета, однако на его страницах нет упоминания Эфрона.
Мы можем только предположить, что это имя было специально вставлено в
рукопись Нилуса. И это мог сделать или подсказать какой-то враг
Эфрона.
Но кто такой этот Эфрон и кто был его врагом? Аким Эфрон, или
Эфронт, был тайным агентом русского Министерства финансов в Париже.
После его смерти в 1909 году французская пресса писала о нем как о
начальнике политического отдела при русском посольстве. Эфрон,
несомненно, не принадлежал к организации Рачковского, а пользовался
услугами собственных агентов, самостоятельно направляя донесения в
Петербург. Естественно предположить, что уже одно это могло вызвать
ненависть Рачковского, и, хотя это остается предположением, мы все же
располагаем доказательствами. Об Эфроне известно, что во время
международной выставки в Париже в 1889 году он публично получил
пощечину в русском павильоне за попытку шантажа. Другими словами,
Эфрон был тем самым человеком, которого Рачковский описал в
сфабрикованном призыве Русской патриотической лиги, - человеком, "на
чьих щеках все еще горят следы полученных им оплеух при попытке
вымогательства в 1889 году". Что же касается утверждения, что Эфрон
был одним из людей Рачковского, то это была заведомая ложь, та
хитроумная коварная ложь, к которой любил прибегать Рачковский. Таким
образом, упоминание об Эфроне в рукописи Нилуса действительно наводит
на мысль о возможных прямых или косвенных встречах между
преследователем и соперником Филиппа.
2
Уяснив для себя, что за человек был Рачковский, попробуем
пристальнее посмотреть также и на жизнь Нилуса. Все тот же Александр
дю Шайла оставил нам подробное описание. Движимый религиозным
искательством, отправился он в январе 1909 года в знаменитую Оптину
пустынь, расположенную близ города Козельска. Оптина пустынь играла
значительную роль в духовной жизни России; один из ее старцев послужил
прототипом старца Зосимы в "Братьях Карамазовых"; Л.Н. Толстой часто
посещал этот монастырь и одно время даже жил в нем. Около монастыря
находилось несколько дач, на которых жили миряне, пожелавшие в той или
иной степени приобщиться к монастырской жизни. Дю Шайла снял квартиру
в одном из этих домов. На следующий день после его приезда настоятель
архимандрит Ксенофонтий познакомил его с одним из соседей; им оказался
Сергей Александрович Нилус.
Нилус, которому в то время было лет сорок пять, по описанию дю
Шайла - типичный русак, высокий, коренастый, с седой бородой и
глубокими голубыми глазами, слегка покрытыми мутью; он был в сапогах,
а на нем была русская косоворотка, подпоясанная тесемкой с вышитой
молитвою". Со своими домочадцами он занимал четыре комнаты в большом
8-10 комнатном доме; остальные служили пристанищем для калек, юродивых
и бесноватых, которые проживали там в надежде на чудесное исцеление.
Вся семья существовала на пенсию, которую императорский двор
выплачивал Озеровой как бывшей фрейлине. Озерова, или мадам Нилус,
поразила дю Шайла беспрекословным подчинением мужу. Она поддерживала
самые дружеские отношения с прежней любовницей Нилуса, Натальей
Афанасьевной К., которая, утратив состояние, жила на ту же пенсию
мадам Нилус.
Во время своего девятимесячного пребывания в Оптиной пустыни дю
Шайла узнал о Нилусе многое. Бывший помещик Орловской губернии, он был
образованным человеком и в свое время окончил юридический факультет
Московского университета; в совершенстве владел французским, немецким
и английским языками и прилично знал современную иностранную
литературу. Но характер имел неуживчивый, бурный, крутой и капризный,
что вынудило его уйти в отставку с должности следователя в Закавказье.
Пытался заняться хозяйством в имении, но безуспешно. В конце концов он
уехал со своей любовницей за границу и жил в Биарице до того времени,
пока однажды его управляющий не сообщил, что он разорен.
Это известие вызвало у Нилуса сильное душевное потрясение, и он
коренным образом изменил взгляды на жизнь. До сих пор он увлекался
ницшеанством, теоретическим анархизмом. После духовного перелома Нилус
стал рьяным приверженцем православной церкви, страстным защитником
царского самодержавия и Святой Руси.
Из прежнего своего анархического мышления Нилус сохранил
отрицание современной культуры; восставал он против духовных академий,
тяготел к "мужицкой вере", высказывал большие симпатии к
старообрядчеству, отождествляя его с верою без примеси науки и
культуры. Современная культура, по словам дю Шайла, отвергалась
Нилусом "как мерзость запустения на месте святом" и как орудие
грядущего Антихриста. Подобное отношение к жизни в той или иной
степени мы будем постоянно встречать в среде поклонников "Протоколов".
Дю Шайла довольно ярко описал, как чтение "Протоколов"
воздействовало на своего знаменитого издателя: Нилус "взял свою книгу
и стал переводить мне на французский язык наиболее яркие места из
"Протоколов" и толкования к ним. Следя за выражением моего лица, он
полагал, что я буду ошеломлен откровением, а сам был немало смущен,
когда я ему заявил, что тут нет ничего нового и что, по-видимому,
данный документ является родственным памфлетам Эдуарда Друмона...
С.А. заволновался и возразил, что я так сужу, потому что мое
знакомство с "Протоколами" носит поверхностный и отрывочный характер,
а кроме того, устный перевод понижает впечатление. Необходимо цельное
впечатление, а впрочем для меня легко будет познакомиться с
"протоколами", т. к. подлинник составлен на французском языке.
С.А. Нилус рукописи "Протоколов" у себя не хранил, боясь
возможности похищения со стороны "жидов". Помню, как он меня позабавил
и какой был переполох у него, когда еврей-аптекарь, пришедший из
Козельска с домочадцами гулять в монастырском лесу, в поисках
кратчайшего прохода через монастырь к парому как-то попал в Нилусову
усадьбу. Бедный С.А. долго был убежден, что аптекарь пришел на
разведку. Я узнал потом, что тетрадь, содержащая "Протоколы",
хранилась до января 1909 года у иеромонаха Даниила Болотова (довольно
известного в свое время в Петербурге художника-портретиста), после его
кончины в оптинском Предтеченском Скиту в полверсте от монастыря у
монаха о. Алексия (бывшего инженера).
Несколько времени спустя после нашего первого разговора о
"Сионских протоколах", часа в четыре пополудни пришла ко мне одна из
калек, содержащихся в богадельне на даче Нилуса и принесла мне
записку: С.А. просил пожаловать по срочному делу.
Я нашел С.А. в своем рабочем кабинете; он был один: жена и г-жа
К. пошли к вечерне. Наступали сумерки, но было еще светло, так как на
дворе был снег. Я заметил на письменном столе большой черный конверт,
сделанный из материи; на нем был нарисован белый осьмиконечный крест с
надписью: "Сим Победиши". Помню, еще была также наклеена бумажная
иконочка Архангела Михаила, по-видимому, все это имело заклинательный
характер.
С.А. трижды перекрестился перед большой иконой Смоленской Божьей
матери... он открыл конверт и вынул прочно переплетеную кожей тетрадь.
Как я узнал потом, конверт и переплет тетради были изготовлены в
монастырской переплетной мастерской под непосредственным наблюдением
С.А., который сам приносил и уносил тетрадь, боясь ее исчезновения.
Крест и надпись на конверте были сделаны краской по указанию С.А.
Еленой Александровной.
- Вот она, - сказал С.А., - Хартия Царствия Антихристова.
Раскрыл он тетрадь... Текст был написан по-французски разными
почерками, как будто бы даже разными чернилами.
- Вот, - сказал Нилус, - во время заседания этого Кагала
секретарствовали, по-видимому, в разное время разные лица, оттого и
разные почерки.
По-видимому, С.А. видел в этой особенности доказательство того,
что данная рукопись была подлинником. Впрочем, он не имел на этот счет
вполне устойчивого взгляда, ибо я другой раз слышал от него, что
рукопись является только копией.
Показав мне рукопись, С.А. положил ее на стол, раскрыл на первой
странице и, пододвинув мне кресло, сказал: "Ну, теперь, читайте".
При чтении рукописи меня поразил ее язык. Были орфографические
ошибки, мало того, обороты были далеко не чисто французскими. Слишком
много времени прошло с тех пор, чтобы я мог сказать, что в ней были
"руссицизмы"; одно несомненно - рукопись была написана иностранцем.
Читал я часа два с половиной. Когда я кончил, С.А. взял тетрадь,
водворил ее в конверт и запер в ящик письменного стола...
Между тем Нилусу очень хотелось знать мое мнение, и, видя, что я
стесняюсь, правильно разгадал причину моего молчания... Я открыто
сказал ему, что остаюсь при прежнем мнении: ни в каких мудрецов
сионских я не верю, и все это взято из той же фантастической области,
что "Satan demasque", "Le Diable au XIX Siecle" и прочая мистификация.
Лицо С. А. омрачилось.
"Вы находитесь прямо под дьявольским наваждением, - сказал он. -
Ведь самая большая хитрость сатаны заключается в том, чтобы заставить
людей не только отрицать его влияние на дела мира сего, но и
существование его. Что же вы скажете, если покажу вам, как везде
появляется таинственный знак грядущего Антихриста, как везде ощущается
близкое пришествие царствия его".
С.А. встал, и мы перешли в кабинет.
Нилус взял свою книгу и папку бумаг; притащил он из спальной
небольшой сундук названный потом мною "Музеем Антихриста", и стал
читать то из своей книги, то из материалов, приготовленных к будущему
изданию. Читал он все, что могло выразить эсхатологическое ожидание
современного христианства; тут были и сновидения митрополита Филарета,
предсказания пр. Серафима Саровского и каких-то католических святых,
цитаты из Энциклики Пия Х-го и отрывки из сочинений Ибсена, В.С.
Соловьева, Д.С. Мережковского и пр. Читал он очень долго, затем
перешел к вещественным доказательствам, открыв сундук. В неописуемом
беспорядке перемешались в нем воротнички, галоши, домашняя утварь,
значки различных технических школ, даже вензель императрицы Александры
Федоровны и орден Почетного Легиона. На всех этих предметах ему
мерещилась "печать Антихриста" в виде либо одного треугольника, либо
двух скрещенных. Не говоря про галоши фирмы "Треугольника", но
соединение стилизованных начальных букв "А" и "0", образующих вензель
царствовавшей Императрицы, как и Пятиконечный Крест Почетного Легиона,
отражались в его воспаленном воображении, как два скрещенных
треугольника, являющихся, по его убеждению, знаком Антихриста и
