Золотоокого:
- Благодарим за все! Будь благословен, Крылатый!
Эльфы - дети Илуватара. Майяр - народ Валар. Если первые могли
заблуждаться, если их судили Эльфы, то с этими было куда серьезнее.
Могучие, почти равные Валар... Надо было наказать их примерно, дабы другим
неповадно было. Или заставить раскаяться. Как Оссе. Чтобы не осталось в
Арде, тем более, в Валиноре, и следа мысли Проклятого. И опустил веки
Владыка Судеб. Намо был бессилен спасти их. Страх и ненависть - почти
неодолимая сила. И приказал он своим ученикам приготовить ложа, числом
шесть, в том покое, где лежал Глашатай...
...И изрек Манве:
- Пусть хозяева заберут своих Майяр и поступят с ними по
справедливости, ежели не раскаются они!
- Хозяева? Мы тебе не рабы! - рявкнул Воитель. - Ты сам раб Эру,
трус, и других мнишь себе подобными! Да только воля Мелькора посильнее
твоей... Король Мира, - с брезгливостью в голосе закончил он.
- Мы выбрали, - тихо и твердо сказал Айо.
- Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
тебе предложить честный бой. Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
Воитель насмешливо смотрел ему в лицо. Честный бой. Тулкас - в
кольчуге, со щитом, и он - только с мечом, обнаженный до пояса...
- Я принимаю бой, - спокойно ответил Воитель, и Тулкас, не выдержав
его взгляда, отвел глаза.
И бились они в кругу Майяр Тулкаса, и, несмотря на неравный бой, стал
одолевать Воитель. Тогда, по едва заметному знаку Тулкаса, один из Майяр
взмахнул мечом, целя Воителю в спину, - и тут же сам упал с разрубленной
головой - Воительница, вырвав у стражника меч, бросилась к брату.
- Спина к спине! - крикнула она, и два меча взлетели рядом...
- А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги, может,
спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он. Псы рвались с
поводков. Охотник не двинулся. Лицо его было спокойно и бесстрастно, но
под взглядом его животные вдруг начали пятиться и прижимать уши; кони
храпели, псы жалобно скулили...
...Так же спокойно и бесстрастно было его лицо, когда ослушника
расстреляли из луков...
- Ты ведь знаешь, как карают отступников, - глядя на него сверху
вниз, изрек Манве.
- Знаю. Я видел Эльфов Тьмы. - Золотоокий смотрел мимо Короля Мира,
куда-то вдаль. Казалось, он видит и сквозь Стену Ночи.
- Так что же? Пойми, ты околдован. Околдован Врагом. Ты не мог видеть
тогда ни звезд, ни Солнца. Это - Враг. Признай - и тебе станет легче! -
ласково говорила Варда. Сияние лица ее угасло, и с содроганием смотрел
Золотоокий на ее прекрасный неживой лик.
- Я видел.
Что ему было сказать? Что не из-за Мелькора отрекся он от пути Валар,
что он шел своим путем, волей своего сердца? Не поймут. Единожды уже
пытался. Что ответить? Что не отречется от себя? Он понимал, что это
означает, он страшно боялся боли, боялся мучений. Но отречься он не мог,
это было еще страшнее.
- Он безнадежен, - со вздохом сказала Варда.
- Хватит. Дурную траву рвут с корнем, - оборвал разговор Манве. - Ты
выбрал сам.
И тут Золотоокий рассмеялся. Манве изумленно воззрился на него.
- Ты говоришь - выбрал? Он сказал - поймешь между чем и чем придется
выбирать... Выбор дан только Людям... Так я - Человек. И я свободен!
- Увидишь, Человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
- Это не в твоей воле. Делай, что задумал, - сказал Золотоокий,
глубоко вздохнув и чуть прикрыв глаза. Он боялся боли, очень боялся, но
еще страшнее была мысль, что Манве может оказаться правым. И все же выбор
был сделан.
...И кровавые следы босых ног на алмазном острогранном песке отмечали
его путь в вершине Таникветил...
- Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что ты
караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве? Я должен был быть там.
Он умирает, а я - буду жить... За что ты так мучаешь меня, Учитель... -
судорожные рыдания поглотили его слова.
Он лежал лицом вниз на земле Валинора, и Ирмо молча стоял рядом, не
мешая ученику выплакаться. Потом он поднял его. Печаль и ласка его глаз
наполняли душу ученика, смягчая боль, превращая отчаянье в надежду.
- Идем, - тихо сказал он, и Айо, опустив голову, пошел за ним...
Тих и печален был темный покой, где стояли черные ложа. Там, наверху,
в круглом куполе сияли семь звезд в черном хрустале и их зыбкие лучи
ласкали лица лежащих. Ирмо стоял между Айо и Намо.
- Брат, я привел его. Он должен быть здесь.
Намо кивнул головой. Только одно ложе оставалось пустым. Айо понял -
для него. Он видел бледные лица и израненные тела Воителей и Охотника.
Рядом с ними, рядом с Охотником лежала в глубоком сне Весенний Лист.
Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не
желавшую покаяться. И вот - она пришла сюда. И Золотоокий. Он так боялся
боли, так боялся крови... Клочья мяса, вырванные когтями орлов, скованные
руки скрещены на груди... Такие слабые руки, тонкие, прозрачные... Так
нелепо, ужасно - эти руки и тяжелые грубые наручники... Как же все они
были прекрасны! Что-то новое пробивалось сквозь замершие лица - новый
облик, новая суть светилась изнутри мертвых тел... "И я буду среди них.
Друзья мои, братья и сестры мои, почему я не умер с вами, не разделил ваши
муки, вашу смерть? Почему..."
- Айо, смотри на меня! - сказал Ирмо. И, повинуясь его воле, Айо
поднял полные слез серые глаза. Мир задрожал и расплылся, наливаясь
черным. Он падал куда-то, и все глуше и глуше голос Ирмо:
- Спите, спите, дети мои... Час еще не пришел. Вы еще не Люди, но вы
- свободны. Спите. Придет время - не будет преграды. Спите, дети мои.
Спите, еще не Люди, но уже - выше Валар... Спите.
...И слова Мелькора были истиной - в Валинор не вернулись они...
...Имен не осталось.
Приказано забыть.
Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. И с воем, со стоном отчаянья бросался Оссе на
немые берега Средиземья, на блистающие берега земли Аман, целуя эти следы,
умоляя о прощении, проклиная себя за отступничество. Но не было ответа.
...Той ночью был шторм...
...Ничего не осталось. Только смутные печальные песни Эльфов
Средиземья. Только непонятные людские легенды об умирающих богах, о
распятых богах, об убитых богах, которым суждено воскреснуть, но -
иными...
Чертоги Ауле заливал тот же безжизненный жалящий ослепительный -
ослепляющий свет. Вездесущий - не укрыться. Жестоким жалом впивался он в
невыносимо болящие глаза: хотелось опустить веки, закрыть лицо руками,
чтобы милосердная тьма успокоила боль...
Нет. Это слабость. Они не должны этого видеть.
Здесь свет был золотистым, но не становился от этого теплее,
оставаясь пронизывающим. Мертвым.
Свет отражается от белых стен, от золотых пластин пола, дрожит в
неподвижном душном воздухе обжигающим слепящим маревом, сотканным из
мириад безжалостно ярких искр. Вогнутые золотые зеркала отбрасывают жгучие
лучи на наковальню, к которой подтолкнули Черного Валу, ровно и страшно
высвечивая лежащие на густо-золотой поверхности искалеченные руки
Проклятого.
За наковальней широким полукругом пылает огонь, почти невидимый в
слепящем сиянии; и тяжелые, искусной работы треножники замыкают кольцо
огня.
И медленно, тяжело ступая, подошел к наковальне Великий Кузнец.
"Воля Единого... воля Единого..." Он боялся встретиться глазами с
Мелькором и под взглядом Черного Валы все ниже опускал голову, словно
склоняясь перед ним.
Руки Врага. Не те, прекрасные узкие молодые руки: теперь они похожи
на обожженные корни дерева в незаживающих ранах и ожогах. Но даже сейчас -
сильные. И - беспомощные. Ауле невольно ощутил благоговейный ужас от
мысли, что сейчас коснется этих рук. Зачем - он не хотел думать. "Воля
Единого... воля Единого..." Стучат в висках проклятые эти слова.
"Прости... я не хотел, Мелькор... я не могу, прости..." Покончить с этим
скорее - и забыть, забыть... Никогда уже не забудешь...
"Палач... трус, палач... но палачу безразлично, над кем он вершит
приговор... А я?.. Лучше умереть... умереть?!.. Разве Бессмертный может
познать смерть? - теперь может... неправда, я не хочу... Вершитель воли
Единого. Палач волей Единого. Орудие в руке Единого. Слепое орудие.
Ничтожество, трус..."
- Что же ты медлишь, Великий Кузнец?
"Эру справедлив... Ведь не может быть по-иному... Ведь был же суд...
и только Ниенна... Ирмо... но они видят... Эру не может быть неправым,
даже помыслить о таком - святотатство... Но почему же тогда... "Выходит,
зло тоже изначально было в мыслях Единого?" Безумец, конечно, нет...
только - откуда... ведь тогда и он - не зло, и права Ниенна... Получается,
зло - мы, наши деяния, это мы сделали его таким... Но в замысле Единого не
может быть зла... забыть это, забыть, я не хочу об этом думать, я не
должен..."
- ...волей Единого и Короля Мира. Так исполни же...
"Воля Единого. Воля Единого. Не надо, не смотри, закрой глаза, я
умоляю тебя... Что же я делаю, зачем растягиваю эту пытку... сейчас,
сейчас все это кончится, я быстро... Эру Отец наш, о чем я?! Я схожу с
ума... забыть, забыть... воля Единого. Воля Единого. Только бы не дрожали
руки, я не хочу тебе еще боли... Я должен, будь я проклят... мне тоже
больно... Больно?!.. ох... это твоя кровь... я не знал..."
Расплавленный металл жег запястья, и лицо Проклятого исказилось от
боли.
Но он не закричал.
Огненная цепь полыхнула багровым, коснувшись его рук. И там, за
гранью мира, вне жизни, вне смерти, вечно будут жечь его оковы: таков
приговор.
Словно издалека донесся голос Тулкаса:
- Подожди, - ухмыльнулся он, - это еще не все. Мы приготовили тебе
великий дар. Ты останешься доволен им. Ты ведь хотел стать Повелителем
Всего Сущего? Так получай же свою корону, Властелин Мира - да не снимешь
ее вовеки!
Он еще успел подумать, что Гнев Эру повторяет чужие слова. Но -
чьи...
Раскаленное железо высокого черного венца сдавило голову, острые шипы
впились в лоб, в виски словно гвозди вбили.
Только не закричать.
Его подтолкнули к дверям, но в это время в чертоги Ауле вступил сам
Король Мира. Его красивое лицо дернулось, он отступил, пряча глаза.
Они стояли в двух шагах друг от друга. Владыка Валинора и Проклятый
Властелин Арды. Золото-лазурные одеяния скрадывают очертания фигуры Манве,
брат его кажется выше и стройнее в окровавленных черных одеждах, золотая,
осыпанная сапфирами корона на челе одного, другой коронован тускло
светящимся железным венцом. Тяжелое искусной работы ожерелье обвивает шею
одного, другому не позволит опустить голову острозубый ошейник. Блистающие
сапфирами и бриллиантами браслеты - и раскаленные тяжелые наручники...
Повелитель бессмертного Валинора и Король Боли.
Глядя в сторону, Манве отчетливо и ровно произнес несколько слов.
Тулкас расхохотался; на лице стоящего рядом Ороме появилась кривая
усмешка. Ауле побледнел и даже, кажется, хотел что-то возразить, но Король
Мира, внезапно сорвавшись, сдавленно прорычал:
- Исполняй приказание!
...Его повалили на наковальню. Тяжелые красно-золотые своды нависли
над ним. Тулкас навалился ему на грудь. Ничего не ощущает он, кроме
ненависти и злорадства. Но мучительно раздражает - это, бьющееся, как
