всего лишь широким пробором. Я видел как двигаются кисти его рук, но его
комп повернут ко мне задницей, облучая или не облучая, над чем он трудится
- не спрашивал, скорее всего над витком раскаленного газа, что выходит из
другой дюзы.
Я спросил его неожиданно:
- Слушай, Николай... а ты существуешь?
Вавилов хмыкнул, постучал по клаве, вскинул голову. Брови его поползли
вверх. К моему удивлению он вроде бы чуть призадумался:
- Я?.. Знать бы! Раньше я говорил, что не живу, а только существую, а
теперь и в этом сомневаюсь. То ли это я, то ли чей-то хреновый сон... или
же набор электромагнитных колебаний. Слишком все как-то не так...
Я спросил напряженно:
- А как так?
Он обозлился:
- Если бы я знал! А так только чувствую, как собака, а сказать не
могу.
Я проговорил осторожно:
- Чувствовать мало... Надо сформулировать. Только тогда можно понять.
- Зачем?
Я развел руками:
- Ну, чтобы как-то... Разве тебя это устраивает? Не хочется что-то
делать?
Он поперхнулся готовым ответом, ощутил, что я спрашиваю нечто другое,
затем нехотя пожал плечами:
- А что делать? Все так живут.
Все, подумал я со страхом. Они все даже не пытаются, потому что в
стаде. Агнцы божьи. А придуманного ими бога называют пастырем, чтобы тот
пас и перегонял с одной лужайки на другую. А сами - ни-че-го... Может быть,
я здесь потому?
Программа выдала на экран модель атома. Тех самых, из которых вся
вселенная, мировое пространство, галактики, звезды, планеты, воздух, люди,
звери, рыбы, черви...
По телу пробежала дрожь. Черт, мой разумоноситель же со школьной
скамьи знает, что он из атомов, каждый из них висит в пустоте на огромном
удалении один от другого. И что он, человек, на 999% из пустоты, абсолютной
пустоты, где в определенном порядке носятся атомы! Из таких же атомов
здешнее Солнце, только те атомы, из которых эта оранжевая звезда, трясутся
в другом порядке.
Я чувствовал, как спина взмокла. На лбу выступили капельки пота.
Только бы не думать о таком страшном мире, в котором я оказался. Я - всего
лишь сочетание атомов! Уже достаточно сложное, чтобы в нем на какое-то
время поселился Я, неизвестный пока что даже самому себе, но призванный для
свершения каких-то важных дел!
До обеда я успел дважды сбегать вниз в буфет, осушил две чашки
крепчайшего кофе. Черт с ним, что укорачивает жизнь, мне здесь не до
старости. Часики уже тикают, а чутье подсказывает, что мне здесь уже
недолго. Совсем недолго.
Но чутье подсказывает только мне, живущему внутри этого
разумоносителя, а вот он сам воспринимает этот мир как правильный и
естественный. Если и ворчит, то на цены, налоги, дураков депутатов. Зато
для него естественно то, что дико для меня: на косметику в этом мире
тратится в восемьсот раз больше средств, чем на космос, а если бы деньги,
истраченные на безуспешные поиски элексира от облысения пустить да в науку,
то за два-три года нашли бы средство и от рака, и от СПИДа, и от всех
сердечно-сосудистых, именуемых чумой их века.
Увы, по всему миру строятся гигантские фабрики и заводы по
производству духов, одеколона, увлажняющих кремов, туши, таблеток для
похудения без усилий - надо же! - кремов по разглаживанию морщин...
Научно-исследовательские лаборатории, получив колоссальные средства,
разрабатывают новые покрои одежды, шляп, обуви. Там работают лучшие умы,
ибо если будут создавать особые ткани скафандров для высадки на Марс, то
получать будут меньше, славы меньше, толпы восторженных дур не побегут
следом, а вот если создаст модель нового бюстгалтера... Хотя, по разумению
более высокому, все должно быть наоборот. Увы, неча мне лезть в этот
средневековый монастырь конца ХХ-го века со своим уставом ХХХ-го, а то и
намного более высокого, намного...
Эти люди даже не знают, что они - смертны. Нет, теоретически знают, но
это сказано где-то так вскользь, а масса церквей, сект и учений все века
твердит о жизни после смерти, так что человечек твердо уверен, что его
жизнь будет вечна. Это видно хотя бы по тому, как живет мой
разумоноситель... То тело, в котором я сейчас нахожусь.
Да, сказал я себе напряженно, они просто живут. Как живут все
растения, животные, рыбы, насекомые. Только у этих существ, они называются
людьми, инстинкты усложнились настолько, что выделился особый вид
инстинкта, называемым ими разумом. Этот разум помогает лучше удовлетворять
все инстинкты этого существа: размножение, поиски еды, захватит территории.
Но, что это не настоящий разум, а лишь инстинкт, говорит то, что они
даже не задумываются, что все они - смертны. И не просто смертны. А
настолько, что никто из них не в состоянии прожить даже один галактический
день, т.е., полный поворот галактики вокруг своей оси, как поворачивается
их крохотная планета. Если мне не изменяет память, то один оборот эта
небольшая галактика делает всего за триста двадцать миллионов лет.
Нет, этот мир нелепей нелепого. Возможно, для того меня сюда и
забросили, чтобы я смог разобраться. Или вмешаться? Только что весь мир
облетел скорбная весть: н пороге своего роскошного особняка застрелен
знаменитый дизайнер такой-то. Весь мир скорбит, весь мир негодует...
Наверное, я бы тоже негодовал, будь я просто этим существом, но теперь
я есть то, что высшее, и потому у меня волосы встают дыбом от этого
нелепого вывиха, по которому пошла здешняя цивилизация. Ведь дизайнер
одежды - это всего лишь человек, который придумает новые покрои, украшения
здешних самок чуть иначе, чем был украшены ранее. Но мир совершенно не
знает настоящих творцов их цивилизации! Никто не знает, кто создал их
телевизоры, холодильники, компьютеры... И уж конечно, те настоящие гении не
имели и сотой доли тех богатств, влияния и могущества, как эти по сути
своей ничтожные, но довольно ловкие люди.
- А я поеду на Кипр, - доносился бодрый голос Вавилова. - Надо мир
посмотреть, надо!
- Да, теперь выпускают, - сказал кто-то.
Я поднял от клавы голову. Возле стола Августины, самой хорошенькой в
отделе, стояли в картинных позах Вавилов и Киреев, красовались, надували
щеки, распускали павлиньи хвосты. Августина мило улыбалась, она всем давно
знает цену, и лучше не спрашивать, как оценивает, улыбается мило всем
- Я и раньше ездил, - проронил Вавилов многозначительно.
Понятно, волна страха перед возможными репрессиями давно минула,
теперь уже начали намекать на свои высокие посты при разгромленной власти.
- Но столько формальностей было! - возразил Киреев. - И ездить не в
радость. Зато теперь... Хоть арабские эмираты, хоть острова, хоть в сам
Израиль, про который раньше и подумать было нельзя...
Все еще дикари, сказал я себе. Их психика не успевает за прогрессом.
Тысячи поколений, чтобы повидать планету, перемещали через земли свои тела.
Недавно возникло кино, телевидение, Интернет, но люди все еще дикарски
перемещают свое тело на тысячи верст, успевают увидеть плохо и ничтожно
мало только потому, что так делали раньше, так считается, так говорили
раньше... когда не было ни глобального телевидения, ни Интернета. А сейчас
с личного монитора можно в течении часа побывать в пустыне Сахаре, во льдах
Антарктиды, заглянуть в залы Эрмитажа, Лувра и казино Лас-Вегаса, а в
перерывах понаблюдать за кладкой яиц стерхов.
Вавилов качнулся в сторону, высматривая меня, спросил громко:
- Виктор, а ты куда поедешь?
- Я? - переспросил я. Мелькнула мысль, что сам не знаю, куда поеду,
когда закончу здесь. - Еще не решил.
Киреев между тем склонился к Августине, что-то нашептывал на розовое
ушко. Она двусмысленно улыбалась. Вавилов посмотрел на них, вернулся к
своему безобразному ящику. Послышалась дробь клавиш, затем его широкое
дружелюбное лицо выдвинулось, словно выманивая на выстрел:
- Ого! Что ж так?
- А что не так? - поинтересовался я в свою очередь.
- Нормальные люди, - сказал он наставительно, - полгода готовятся в
отпуск, складывают копеечка к копеечке, читают проспекты турфирм,
рассказывают куда поедут, спрашивают куда поехать интереснее... а потом,
после поездки, полгода рассказывают куда съездили! И снова копят копеечки.
- Я не совсем нормальный, - ответил я искренне.
- Это я заметил, - сообщил он заговорщицки.
По коже словно сыпанули свежим колючим снегом. Я напрягся, сказал
сразу осипшим перехваченным голосом:
- Д-да?
Надеялся, что все же Вавилов просто отшутится, заржет и брякнет
что-нибудь про баб, но его взгляд на миг ушел на невидимую для меня клаву,
там сухо постучало, затем он поднял голову, а глазах было некоторое
недоумение:
- С тобой что-то происходит.
- Что? - спросил я.
Он хмыкнул:
- Мне-то откуда знать? Это тебе ведомо. Так поедешь или на поедешь? А
то, если наберем группу в восемь человек, причитается скидка.
- Надо осмотреться, - ответил я с неловкостью. - Понять, что от меня
требуется.
Он удивился:
- Да что там понимать? Я тебе скажу!
- Спасибо, - ответил я искренне, - но любая поездка - дело все-таки
важное. Мне надо подумать.
Он развел руками, явно сдаваясь:
- Ну думай, думай. Надеюсь, до понедельника решить?
Я улыбнулся, показывая, что постараюсь, хотя в глубине души
становилось все тяжелее: знал бы он, кто я на самом деле! Знал бы, что я
пытаюсь решить...
Внезапно вспомнил взгляд этого жизнерадостного толстяка, на какой-то
неуловимый миг ставший непривычно для этого жизнелюбца острым и
пронизывающим. Почему он сказал: до понедельника?
И почему так кольнуло? Даже не в мозг, не в сердце, а во что-то еще...
неведомое и... очень большое.
Работал за меня разумоноситель, я только наблюдал, всматривался в свое
нынешнее тело, в окружающих, иногда уходил вглубь так далеко, что волосы
начинали подниматься на затылке: не прост этот разумоноситель, не прост...
В нем столько намешано, накручено, столько в него напихано, а пользуется
едва ли тысячной частицей...
Снова вздрогнул, уже от громового голоса Вавилова. Стоя, он
провозглашал как систему самых что ни есть истинных ценностей:
- В лес! На природу! Подальше от этого смога, ядовитых испарений!..
Встанем рано утром, за грибами сходим. Поверите ли, в прошлую субботу я вот
такую корзину набрал! Из них только парочка червивые. Да и то не насквозь,
а так... Обрезал по краям, а там внутри как орех, чесс слово!
Киреев выглянулся из-за компа, голос его прозчувал мечтательно:
- А рыбалка с утра?.. Еще туман на реке, я ты уже с удочкой, пока рыба
сонная, глупая... За ночт проголодалась, клюет на все, что ни попадя. К
обеду уже наловишь так это на полную сковородку... А на обратном пути,
когда через лесок, можно и землянику поискать. Я знаю одну поляну, где ею
усыпано от края и до края...
Скептически слушал только Терпигоров. Его знали как заядлого охотника.
Он когда-то и меня уговаривал пойти на уток, но когда я представил, как
нас, охотников, наберется три дюжины человек, как среди ночи увезут черт
знает куда, там будем ждать среди болота прилета этих несчастных пернатых,
потом начнется дикая и беспорядочная пальба, а утки будут падать в холодную
воду, не всякая собака вытащит из тех зарослей камыша...
Я вздрогнул, в ушах прорезался энергичный голос Вавилова:
- Ну так как?
- Что? - переспросил я непонимающе.
- Ты ж уже почти согласился! - завопил Вавилов обвиняюще. - Я тебе
гарантирую, что к обеду грибков корзину насобираем! А Кирюха вон обещает
ведерко ершиков! Ну?
- Да знаю какую ведерко отнимешь у внучки, - ответил я с улыбкой,
стараясь перевести в шутку. - Слишком уж колючие твои ершики. Мяса не
видать, зато костей...
Вавилов всплеснул руками:
- Люди, плюйте на него! Еще и перебирает. Это же на халяву, чудило.
Дареному ершу в пасть не смотрят, косточки не считают.
Они смеялись, говорили, правильные и одинаковые, а я снова подумал,
