странное тупое спокойствие. Некоторое время просто сидел перед телевизором,
на душе, как и в желудке, странное успокоение.
На светящемся экране сменялись цветные картинки, мельтешили. Наконец
начал вычленять звуки, а яркие пятна сложились в осмысленные картинки.
Передача из какого-то супердворца, где ярко и богато одетые люди, все в
сверкающих кристаллах на шее, в ушах и на пальцах, заполнили зал, а еще
более яркие на безумно освещенной сцене что-то выкрикивают, на что весь зал
хлопает в ладони и взрывается криками.
- Туземцы, - пробормотал я. - Ну почему, почему меня забросили именно
сюда?
Судя по моей записной книжке, живу более, чем уединенно. Телефонных
номеров не больше двух дюжин, из них половина - женские. С комментариями о
степени податливости, слабостях, капризах. Страничка с интернетовскими
адресами, реакция на переустановки нафигаторов, когда все летит на фи.Но
сейчас Интернет ни к чему...
Поколебавшись, позвонил Валентину. Однокурсник, звезда, его уже
всерьез называют по отчеству, в то время как меня с остальными - только из
вежливости да и то совсем изредка. На том конце долго не отвечали, я не
удивился, меня тоже не всегда застанешь у телефона в готовности снять
трубку. Выждал семь гудков, перезвонил следующему. А потом еще следующему.
На месте оказался только пятый по списку, Петр Криченко. Взял он
трубку удивительно быстро, словно сам уже опускал ладонь на трубку,
намереваясь звонить:
- Алло?
Голос его не изменился, хотя я вспомнил с некоторой неловкостью, что
не виделся с ним уже лет пет, а по телефону последний раз говорил почти год
тому. Суховатый, подтянутый, если такое можно сказать о голосе, как и сам
Петр, в недавнем прошлом военный летчик-испытатель, уже на пенсии, у них
там год за три, если не за пять, и когда ГАИ останавливает его за
превышение скорости, чуть ли не вбивают в наручники за предъявление
пенсионного удостоверения: какой пенсионер в тридцать пять лет?
- Привет, Петя, - сказал я. - Давненько не слышал, как ты дачу
обихаживаешь... Уже хотя бы вскопал участок?
На том конце послышался короткий смешок:
- Собираюсь. Уже и магазин присмотрел, где как-нибудь при случае куплю
лопату. Хороший магазин. Реклама по всем телеканалам... Они еще водкой и
дубленками торгуют. Сам понимаешь, лопаты из такого магазина сами участок
перекопают.
- Давно мы не встречались, - согласился я. - Знаешь, только что звонил
Валентину...
Из трубки донесся легкий шорох, затем Петр легонько кашлянул, голос
его был неуверенный, словно сам не был уверен, можно ли такое говорить
вслух:
- Ты ему звонил?
- Да.
- Ну и...
- Не ответил
После паузы Петр ответил с тем же неловким смешком:
- Жаль. Интересно бы узнать, как там.
Я насторожился:
- Где?
- Там, - повторил он. - Там... Куда все уходят. Ты, похоже, не знаешь,
но Валентин уже никому ничего не скажет. По крайней мере, по телефону. Он
мертв.
Я ахнул:
- Но как же... Он же всего берегся! Он не то что на самолетом, он в
такси не садился! Или что-то изменилось?
В голосе Петра чувствовалась такая горечь, что у меня во рту появилась
вязкая слюна, словно я сам наглотался полыни.
- Да нет... Напротив, он все чаще говорил о сверхценности жизни. И сам
так жил. Шел по тротуару, к тому же - по своей привычке! - подальше от
бордюра. Чтобы, мол, террористы не захватили. Под самой стеночкой
пробирался. А тут вдруг на проезжей части какой-то автомобиль потерял
управление. Прямо из третьего ряда пошел наискось к тротуару, никого не
задел, перескочил бордюр и... Словом, как Валентин шел под стенкой, так его
по стене и протащило. Чудо, что еще жил, пока везли до больницы. Все-таки
йога что-то дает... Врачи головами качали! Говорят, другой бы на его месте
помер сразу. А этот все что-то пытался сказать...
Трубка в моих пальцах стал тяжелее чугунной тумбы. Что-то более
страшное и опасное почудилось в словах Петра, чем просто сообщение о смерти
бывшего однокурсника.
- Как он... умер?
- Уже в больнице. Пока везли через весь город, еще жил, хотя его кишки
лежали рядом. И когда поднимали в лифте в операционную. А потом как-то все
сразу... Умер, будто свет выключили.
В его голосе послышалось что-то недосказанное. Я спросил хрипло:
- А кто его так?
- Не поверишь! Самое нелепое, за рулем был сыроед. Ну, из тех, кто ни
ест мяса, как вегетарианцы, ни молока, ни сыра, ничего жареного, печеного
или вареного... Словом, только натуральное, сырое, как наши древние предки,
к тому же без мяса, рыбы... только травки! Наверное, от такой замечательной
пищи с ним что-то и стряслось. То ли с сердцем, то ли в глазах потемнело.
- Он так и говорит?
Голос Петра стал тише, в нем слышалось глубокое презрение:
- Да всякое лепечет. Верить ли? Что-то такое мелкое, трусливенькое.
Клянется, что ехал как всегда. Вдруг, мол, не то руль внезапно дернулся, не
то под колесо что-то попало... Не успел сообразить, как автомобиль уже на
тротуаре... Тряхнуло, грохнуло, проскрежетал по стене. Он даже не сразу
врубился, что человека сшиб.
В комнате потемнело, я чувствовал как будто осыпало по голой коже
снегом. Страшновато.
- А что, - сказал я чужим голосом, - пытался сказать Валентин?
В трубке хмыкнуло:
- Да кто слушал? Напротив, ему говорили, чтобы молчал, при таких ранах
нельзя даже губами двигать. Вкололи что-то снотворное или антишоковое, не
знаю... Ну, чтобы помалчивал, дал организму дожить до больницы, а так уже
спасут.
- Не дали сказать?
Голос Петра был угрюмый:
- Не дали. Хотя, наверное, зря. Почему-то принято считать, что
умирающий может сказать что-то особенно важное. Он как бы уже видит Ту
Сторону. Я сам как-то собирал последние слова великих... Получился красивый
венигрет, вроде: и ты, Брут?.. Света, больше света!.. За Родину, за
Сталина!.. Люди, я любил вас... Пет, не больно...
Он что-то говорил еще, цитаты так и сыпались, но я не слушал. Что мне
слова великих этой крохотной планеты, мне бы услышать, что старался
выговорить разбитым ртом Валентин!
Глава 5
Заварил еще кофе, кровь пошла по телу горячими волнами. В голове
прояснилось, начал различать и шумы за окном, и учащенное биение своего
сердца, и надоевшую рекламу о гигиенических прокладках, особой краски для
волос, несмывающейся губной помаде... Все ролики шли одни за другим кучно и
торопливо, словно депутаты спешили в буфет, и вдруг как шилом ткнули... Это
ж если хоть сотую часть этих денег что тратится на такую рекламу, то уже
наверняка на этой планете излечили бы рак и СПИД, а если бы колоссальные
суммы, что выбрасываются на дорогие духи и туалетную воду потратить на
науку, то уже были бы на Марсе и Венере, строили бы фермы на спутниках
Юпитера...
Ну, и та главная проблема если бы не была уже разрешена сейчас, то
разрешили бы в следующем поколении. Если бы на науку бросали денег только
же, сколько бросают на жевательную резинку, то здешняя наука уже открыла
бы... Не знаю, что открыла бы, но что-то открыла бы.
Не затем ли меня.. Да кто ты, чтобы повлиять на развитие всей этой
цивилизации?
Дверь на балкон открылась нехотяЁ набухла после недавнего дождя.
Звезда, центральное светило этой планетной системы замедленно опускается за
горизонт. Конечно, я понимал, что на самом деле это планета с огромной
скоростью, вращаясь сразу в нескольких направлениях, несется вокруг этой
звезды, но обманчивое зрение твердило, что почва под ногами находится в
центре мира, а я стою на балконе и уже зеваю, готовясь спать.
Я в самом деле чувствовал вялость в мыслях, это именуется сонливостью.
Получается, что я настолько всажен в это тело, что его примитивные
инстинкты и желания властвуют надо мною...
- Черта с два, - сказал я зло.
На кухне вода отстаивалась в очистителе. я смолол кофе и всыпал в
джезву, поставил на огонь. Бодрящий запах поплыл по комнате, в голове чуть
прояснилось, но я со страхом чувствовал, что это слишком крохотная победа.
Я всажен в это тело чересчур крепко. Если я смогу продержаться без сна,
переломив примитивные инстинкты этого разумоносителя, то к утру буду вялым
и слабым.
Значит, правило первое: я не могу воспользоваться никакими другими
силами, кроме крохотных силенок моего разумоносителя. Я не могу ни
перемещаться во времени и пространстве, для меня закрыто как прошлое, так и
будущее. Я не могу даже протянуть руки и потрогать в Индийском океане воду,
теплая ли, не говоря уже о том, чтобы усилием воли перенестись на Марс и
побегать по его красным пескам. Перейти в другое измерении и посмотреть
взрыв сверхновой...
Но что, что я должен совершить?
Когда снова вышел на балкон, в лицо пахнул прохладный вечерний... нет,
уже ночной воздухЁ слегка влажныйЁ с запахами разогретого асфальтаЁ
бензинаЁ технических машин. От близкой дороги шуршали шиныЁ вдали звякнули
составыЁ коротко ревнул гудок. В соседнем дворе надрывно забибикала машина
с чересчур чутким автосторожем.
Я вытащил стул и сел в сторонке от двериЁ чтобы не продуло. ГлазаЁ
привыкшие к яркому свету комнатных лампЁ выхватывали только желтые пятна
фарЁ оранжевые огни в окнах напротив, потом начал различать силуэты.
Усаживаясь поудобнееЁ мазнул взглядом по темному небуЁ снова вперил
взор в дом напротивЁ в одном из окон раздевалась женщина с развитой
фигурой... ощутил неудобствоЁ поерзалЁ взгляд словно сам поднялся кверху.
МирЁ в котором я нахожусьЁ накрыт темным исполинским куполом. Тысячи
звезд усеяли сводЁ тусклые и яркиеЁ мерцающие и недвижимые. То ли ночь
оказалась на редкость чистойЁ без облаков и ядовитого смога, то ли еще чтоЁ
но по спине пробежала дрожь. Я ощутилЁ что смотрю неотрывно на эти звездыЁ
а холодок со спины расползается по всему телуЁ пробирается во внутренностиЁ
ползет ледяной струйкой к сердцу.
ЗвездыЁ о которых говорил еще отец этого разумоносителяЁ о которых оно
читало в учебнике астрономии. Скопления раскаленного газаЁ что находятся от
меняЁ от этого балконаЁ на расстоянии... холод пробирается к самому сердцуЁ
на расстоянии тысяч и тысяч не километровЁ не сотен тысяч километровЁ а
сотни световых лет! Это значитЁ что светЁ который распространяется почти
мгновенноЁ туда летит многие и многие годы. И что весь этот мирЁ где
нахожусь - крохотнейшая песчинка в абсолютно пустом мире. Земля в сравнении
с заурядной звездой - песчинка рядом с небоскребом. Но сами звезды
разбросаны в пустотеЁ как песчинки: одна над Тихим океаномЁ другая - над
АтлантическимЁ третья - над Африкой. Да нетЁ куда реже...
А что же планета ЗемляЁ перед которой звезда - небоскреб?
А что же яЁ мелькнула жутковатая мысльЁ которому эта планета кажется
бескрайним необъятным миром? Каково мое место в этом чудовищно невообразимо
огромном мире?
Глава
В страшной пугающей черноте космоса я с астрономической неспешностью
двигался мимо нейтронной звезды. Идеально круглый шар блестит как зеркало,
и хотя размером почти с Юпитер, но на нем не найти горного хребта даже в
миллиметр высотой. Чудовищная гравитация выровняла до холодного ужаса
идеально ровно. И жить там невозможноЁ я в лечу... сам?.. в каком-то
аппарате?.. Сам по себе?.. Во мне нечеловеческая тоскаЁ ибо прошли
миллиарды лет с того времениЁ как рассыпались обитаемые мирыЁ в том числе и
ЗемляЁ а теперь лишь чернотаЁ и надо житьЁ искать...
Смутно я чувствовал, что во всей вселенной больше нет жизни. Что есть
только я, вычлененная не просто жертва, а страшная жертва, от этого тоска
росла, уже нечеловеческая тоска, вселенская тоска...
Очнулся от ужаса в холодном поту. Сердце колотилось, как будто я бежал
на высокую гору. Я лежал в комнате своего разумоносителя, но чернота
космоса еще оставалась во мне. Грудь сжимало тоской, я чувствовал
нечеловеческий страх и тоску размером с горный хребет, эти чувства не могли
