-- Спасибо, я не пью.
Анатолий опустился в кресло. Борис утопал в кожаных
подушках по ту сторону антикварного столика из орехового
дерева, в зеркальной поверхности отражалась начатая бутылка
бурбона, блестел поднос из серебра с горкой отборного
винограда, желтели налитые солнцем апельсины...
Пока Борис наливал, Анатолий включил музыку. Быстро
взглянул в окно, не подходя к нему близко, зачем-то опустил
штору.
-- Устроился ты неплохо.
-- Начинаю чувствовать вкус к хорошим вещам,-- усмехнулся
Борис.-- Раньше как-то не обращал внимания.
-- Пора! А то ты, надо признаться, был узкий как ленточный
червь. Страшно становилось.
Зазвонил телефон. Борис нехотя снял трубку:
-- Алло?.. А Флорина... Привет... Сегодня не смогу... То
да се... Хорошо-хорошо, но не раньше десяти, ладно?.. А почему
в девять?.. Ну, ладно, приходи. Пока.
-- Обсели?
-- Да,-- признался Борис.-- Я с этой стороны жизнь как-то
не знал. Некогда было, да и на развлечения с девчонками нужен
бумажник потолще, чем у меня был.
Анатолий лениво предостерег:
-- По коньяку и девчонкам не очень, понял?.. Это не самое
интересное. Зато я сейчас видел, как в букинистику сдали
Брокгауза, полный комплект энциклопедии, совсем новенькая!
Будто и не пользовались. И под цвет твоего кабинета, и полезной
информации навалом. Советую!.. И другие старые энциклопедии
купи. В каждой есть то, чего нет в другой. Да и приятно их
держать в руках, это не современные книжонки-однодневки...
Борис ощутил, что в нем просыпается книжник:
-- Слушай, твоими устами... Шкафы пустые! Надо, надо
накупить хорошей литературы.
-- Только замки получше поставь,-- сказал Анатолий вдруг.
-- Зачем? -- не понял Борис.
-- Ну, мало ли для чего,-- ответил Анатолий.
Он стоял у края окна. Взгляд его падал сквозь кисейную
занавеску на улицу.
Еще через неделю Анатолий позвонил ему, сказал радостно:
-- Слушай, есть концы на книжной базе... Любые книги
поставят! Не задаром, конечно, зато ни одной новинки не
упустишь.
В трубке тихо потрескивало. Анатолий уже забеспокоился,
наконец донеслось тусклое:
-- Ты знаешь... Не надо... Может, и вовсе не
понадобится...
-- Что случилось? -- не понял Анатолий.
-- Чепухой занимаемся...
-- Ты что? -- встревожился Анатолий.-- Заболел?
-- Начинаю выздоравливать... Только теперь...
-- Да что с тобой?
-- Не нужна мне эта роскошь... Девчонки, пьянки,
парапсихология... Звонил тот лохматый, звал в какие-то
мистические секты... Скажи, пусть не звонит. И
коллекционирование не для меня, как и наркотики, вино и
дурацкое каратэ... Не нужно ничего.
-- Погоди! -- воскликнул Анатолий в страхе.-- Никуда не
выходи!
Он ворвался к нему минут через десять. В комнате было
строже, Борис, похудевший и посерьезневший, с запавшими
глазами, был на кухне. Его руки с точностью механизма двигали
чугунным пестиком в миниатюрной ступке.
Анатолий, сметая табуретки, ринулся к нему:
-- Что случилось? Что это?
-- Готовлю еду,-- тихо ответил Борис.-- Мафусаилистом
стал. Это зерна дикорастущих плодов, в них энергии больше.
-- А как же...
-- Все тлен. Бессмертия нет, лохматый чушь порет о
бессмертии души, но прожить долго можно! Некоторые почти до
двухсот лет дотягивают! Только бы выдержать режим: питания,
сон, очищения...
Анатолий как в стену головой ударился, помотал очумело:
-- А как же математика?
-- Что математика?.. Абстрактные игры мозга! Верно сказал
лохматый, что проживу еще тридцать-сорок лет, вот и все мои
занятия математикой... А ведь каждый день невосполним,
неоценим... Я должен продлить свою жизнь как можно дольше.
Анатолий круто развернулся, пронесся по комнатам. На
столах, на подоконниках, на телевизоре лежат раскрытые книги по
долголетию, рецепты продления жизни... Глупые трактаты,
порожденные животным страхом перед смертью, паническим желанием
растянуть жизнь любой ценой. Любой!!!
Из кухни донесся голос Бориса, слабый и блеклый:
-- Тебе спасибо... Помог найти правильный путь. Может,
тоже займешься? Нужно только перейти на сыроедение, составить
карту своего организма и начинать скрупулезно...
-- Спасибо,-- прервал Анатолий горько.-- Это не мой путь.
Значит, с математикой покончено? Ты уверен?
Голос Бориса был серый и ровный, словно шел из другого
мира, оставив там краски:
-- Да. Математика -- это напряжение. Нервы горят, когда не
вытанцовывается в формуле... А когда получается, то сидишь ночи
на крепчайшем кофе... Математики не живут долго.
Анатолий посмотрел на него, запоминая, потом комната ушла,
и он обнаружил, что спускается по лестнице. Колени подгибались,
словно нес в себе огромный валун, и тот рос, распирал грудь и
сплющивал сердце.
На улице по ногам ударила холодная волна грязи. Он
отскочил запоздало, по брюкам расползлись серые пятна
вперемешку с мазутом. Элегантная машина пронеслась у самой
обочины, впереди притормозила, остановилась. "Скотина,--
подумал Анатолий со злостью.-- Грязная жирная скотина... Морду
бы тебе набить".
Из распахнутых дверей ресторана услужливо выкатилась
огромная бочка в галунах и позументах, стала маленькой, юркой,
услужливо распахнула дверцу, и все кланялась, кланялась...
Анатолий, кипя яростью, быстро пошел к машине, оттуда как
раз выдвинулось грузное оплывшее тело. Еще не старый мужчина с
нездоровым красным лицом, одет не по возрасту, ни по комплекции
в спортивно молодежный костюм. На пальцах блестят золотые
перстни с огромными бриллиантами.
С другой стороны машины выпорхнула яркая как бабочка
молодая женщина, очень красивая и элегантная.
Швейцар, все еще мелко и часто кланяясь, проводил их до
дверей. Рассвирепевший Анатолий уже был рядом, готовый
испортить аппетит в отместку за испорченные брюки, но уперся
взглядом в мясистое, налитое дурной кровью лицо мужчины, увидел
заплывшие глазки с крупными склеротическими бляшками на веках,
капризно изогнутые губы...
Это был Крестьянинов, в прошлом талантливейший поэт,
которого двадцать лет назад шеф ликвидировал "четко, красиво и
надежно", сумев столкнуть сперва на конъюнктурные стихи, что
пошли массовым тиражом, потом на коллекционирование книг,
антиквариата, икон, на женщин и, наконец, устроил директором
престижного магазина для кинозвезд.
У агента К-70 потемнело в глазах. Все-таки мы убийцы...
Убийцы, подлее которых нет.
ТАЙНЫЕ ВОЛХВЫ
Николаю Дождеву не везло с первых дней жизни. Крепкий
здоровый ребенок, естественно, единственный -- по системе "айн
киндер" он привел в умиление еще нянечек в роддоме. Затем
ненаглядный Коленька -- любимейшее чадо двух бабушек и дедушек,
которым мама с папой подкинули ребенка при первой же
возможности.
Папа и мама, абсолютно здоровые и всегда жизнерадостные,
постоянно носились с рюкзаками и палатками, занимались йогой и
ритмикой, замой купались в проруби, так что ребенок рос на
коленях родителей предыдущего поколения, которые делали все,
что угодно любимому и единственному внучку, самому-самому
лучшему на свете.
В результате, как впоследствии отметил этот ребенок в
минуту просветления, его мозг за ненадобностью не развивался.
Бабушки и дедушки ловили на лету любое его желание, тут же
выполняли.
Затем, нагрянула другая беда: подвели здоровье и сложение.
От родителей ему достались плотные кости, широкие плечи,
выпуклая грудь и увесистые кулаки. А рост и так немалый,
добавила акселерация. Любящие бабушки и дедушки тут же отдали
чадо в спортивную школу: чтоб никто во дворе не смел стукнуть,
лучше сам пусть бьет. Затем, пришло, будь оно неладно,
увлечение каратэ.
Увы, эта грязная эпидемия не миновала и Николая. С его
молниеносной реакцией и мощной мускулатурой начальный курс
удалось пройти быстро и почти без травм. Его заметили тренеры,
выдвинули в лидирующую группу, ускоренным методом превращая в
свирепого зверя, который бьет во всех направлениях, каждого
встречного рассматривает лишь с точки зрения уязвимости.
Даже на людной улице Николай автоматически отмечал: этого
пинком в живот, того -- ребром ладони по лицу, в прыжке достану
ногой третьего, тем самым оказываюсь на ударной позиции возле
остальных, у которых такие непрочные грудные клетки и
незащищенные кадыки...
И тут совсем было притихший мозг взбунтовался. Ускоренный
курс привел к тому, что Николай, так сказать, объелся сладким.
При обычных темпах стал бы типичным представителем этого
грязного вида спорта: жестоким и крепким механизмом, с угрюмым
оценивающим взглядом, мысленно постоянно выбирающим у
собеседников самые болевые точки -- для каратэки нет
запрещенных приемов! -- умеющим наносить удары ниже пояса, в
спину, зверски и подло бить ногами лежачего...
...но сегодня проснулся с внезапным отвращением к самому
слову "каратэ". Всю ночь снились пещеры, звероподобные люди.
Горели костры, кого-то привязывали к дикой лошади и пускали в
степь, от него ждали распоряжений, а он стоял жалкий и
струсивший, боясь признаться в бессилии современного
горожанина, живущего готовыми алгоритмами, в неспособности
мыслить, принимать самостоятельные решения...
Приглушенно звякнул телефон. Николай нащупал трубку:
-- Алло?
-- Привет,-- послышался бодрый голос тренера.-- Ты дома,
старик?
-- Дома,-- буркнул Николай. Мозгов у тренера тоже не
очень, если звонит ему домой и такое спрашивает. Впрочем,
остальные каратэки на том же уровне.
-- Вот и хорошо,-- обрадовался тренер,-- а то звоню-звоню,
а оно то срывается, то занято... Наберу две-три цифры, а там
"пи-пи-пи", и начинай все сначала...
Николай слушал и морщился. Кому надо, что ты объясняешь?
Занята была линия, ну и занята. Такое случается. Зачем всякий
раз подолгу талдычить, как именно крутил телефонный диск, куда
совал пальчик? Ближе к делу!
Впрочем, с чего это вдруг так взъелся? Тренер всегда
начинает так, и никого не удивляет. Сейчас пойдет бодяга о
соревнованиях, о необходимости выиграть кубок, о блестящих
перспективах...
А вот к соревнованиям он абсолютно не готов. Наполненная
странными снами ночь разрядила, как дешевую батарейку. К тому
же, появилось отвращение к звериной драке, что стала еще
отвратительнее от того, что холодный интеллект внес
рациональные приемы как бить жестче, больнее, подлее... Даже
волки при драке не дерут упавшего, ни один зверь не бьет
соперника в спину...
Он брезгливо передернул плечами, снова поднес трубку к
уху. Тренер еще заканчивал про эпопею с телефоном, бросил на
прощанье:
-- В два тридцать -- общий сбор в малом зале! Автобус
придет в два сорок пять, не опаздывай.
-- Хорошо,-- ответил Николай тоскливо.
Он положил трубку. Некоторое время еще лежал в постели. На
душе было так паршиво, что зарыться бы куда-нибудь в
прошлогодние листья, чтобы спрятаться от этих соревнований,
тренировок, дебилов-друзей, красивых дурех, что смотрят только
на могучие мускулы...
Неохотно поднялся, некоторое время бесцельно бродил по
комнате. Сварил кофе, хотя при строжайшем режиме надо начинать
с молока. Долго с отупелым видом сидел возле окна.
Когда снова зазвонил телефон, было уже одиннадцать, а он
все бесцельно смотрел на улицу через стекло.
-- Алло?
-- Ой, кто это? -- послышался в трубке удивленный игривый
