-- Что ты с ним делаешь?
Ее брови взлетели:
-- Ничего. А что я должна? Ремни с его спины резать, ногти
выдергивать?
-- Да нет,-- замялся Мрак,-- но как-то должна же его пользовать. Он
мужик еще в силе, а ты здесь одна да еще бабочки вон крыльями машут... Это
даже у бабочек бывает, не только у людев! А тут у тебя вроде лето, жарко.
Хозяйка сорвала с дерева странный плод, похожий на диковинную грушу,
протянула Мраку. Тот опасливо покачал головой:
-- Да съесть я все смолочу, да потом что? Не превратится в каменюку,
когда наверх вылезу?
Сказал, зыркнул в ее лицо. Проверял, как отнесется к тому, что
собирается покинуть ее царство. Вдруг и его оставит здесь как царя и этих
бабочек?
-- В каменюку? -- повторила она.-- Нет, это не в каменюку
превратится. Ты что-то недопонял, Мрак. Похоже, решил, что поймала царя и
держу его для собственного употребления?
-- Ну... я сказал... не совсем так...
-- Эх ты, дикарь лохматый. Я бы лучше тебя оставила. Если бы удалось
заманить. Ничего ты не понимаешь... Я -- Хозяйка Медной Горы. У меня есть
старшая сестра по имени Дана. Знаешь ее? Так вот, этот царь, чтобы ты
знал, мой родной племянник. Еще маленьким здесь бывал, по моему саду
бегал. Здесь был счастлив! Может быть, только здесь и был счастлив.
Впервые в ее нечеловечески прекрасном лице проступила грусть, даже
печаль. Мрак осторожно кивнул, не сводя с нее глаз:
-- Прости, что так о тебе подумал.
-- Да ладно уж...
-- Все равно прости. Я не должен был сразу худшее. Но тогда, если ты
сказала верно, дело еще хуже! Я думал, царя держат взаперти. Мне только и
оставалось, что найти эту Медную Гору, разнести вдрызг, перебить медных
драконов, освободить царя и отвезти домой, где все от радости будут меня в
задницу целовать. Ну, не все, конечно, это я загнул, Рогдай не поцелует,
но все же мне все казалось проще. А если здесь спасается от страстей
житейских, то мне надо его брать уговорами, а с этим у меня слабо. У меня
только этот довод, но он может не помочь.
Он сжал пальцы в кулак, подул на побелевшие костяшки. Хозяйка
смотрела с грустной насмешкой. Тарха бы сюда, подумал Мрак тоскливо. Тот
бы дудой откуда хошь выманил. Или -- Олега. У того язык подвешен как надо,
у мертвого выпросит, кого хошь уболтает.
-- Ничем не могу помочь,-- сказала Хозяйка. Ее голос похолодел.-- Я
дам тебе поговорить с царем. Сумеешь уговорить -- выведу вас обоих наверх.
Не сумеешь -- сам останешься. Согласен?
Мрака осыпало морозом. Уговоры -- это не топором махать. На этом поле
его побьет любая базарная баба.
Он обвел тоскливым взором блистающий мир. Затылком чувствовал
внимательный взгляд Хозяйки, в котором была смертельная угроза.
-- Согласен,-- ответил он.-- Хотя чую, не только белого снега больше
не узрю. Но и белого света.
Между камней блеснуло, искорка разгорелась в огонек. Тот превратился
в пылающий факел, разросся, и Мрак изумленно рассмотрел в пламени девичью
фигурку! Затем огонь вокруг нее исчез, а она, вся сотканная из движущегося
пламени, озорно смотрела в его изумленное лицо:
-- Исполать тебе, дядя!
-- И ты будь здорова,-- проговорил он с трудом,-- малышка... Ишь
какая горячая. Огняшка-козяшка?
-- Огневушка-поскакушка,-- поправила она с неудовольствием. Не
выдержала, засмеялась.-- Он еще и надсмехается!
Взор Хозяйки был задумчив:
-- Он из крепкой породы. Мрак, она проведет тебя к Додону. Теперь все
в твоих руках.
Глава 24
Перед ним открылся берег сказочного озера. Мрак ощутил как заныла
душа, а пальцы задрожали от жадности ко всему прикоснуться, пощупать.
Лазурные воды немыслимой чистоты набегают на белый радостно сверкающий
песок. На той стороне высится лес невиданных деревьев. Над водой порхают
бабочки размером с голубей, только словно бы сотканные из тончайшей
паутины, проносятся, трепеща радужными крыльями, стремительные стрекозы --
крупные, полупрозрачные, разбрасывающие солнечных зайчиков... Он видел
сквозь воду дно, на глубине носились раскрашенные во все цвета рыбки.
Додон возлежал у самой воды. Взор его был рассеян, на мягкой траве
перед ним блестело золотое блюдо. Диковинные ягоды, каждая с кулак, лежали
на траве в беспорядке. Из воды высовывались потешные морды рыб, шлепали
толстыми губами. Додон щелчком отправлял им ягодку, разбрызгивая
прозрачный сок, рыбы мощно взметывались в воздух, хватали на лету,
сталкивались мокрыми пузами, а когда шлепались в воду, взлетали сверкающие
как мелкие алмазы брызги.
Мрак приблизился с опаской. Постоял, зашел сбоку, но царь заметить не
изволил. Мрак зябко повел плечами. Царь, у горла которого он держал нож
совсем недавно, лишь повел по нему мутным взором и снова рассеянно
наблюдает за рыбками и стрекозами?
-- Желаю здравствовать,-- сказал он опасливо. Потоптался на месте,
шагнул ближе. Не получив ответа, сел на траву в трех шагах так, чтобы
можно было сразу вскочить.-- Как рыбка?
Додон досадливо повел бровью. Похоже, даже это движение утомило.
Поморщился, на бледном лике отразилось неудовольствие.
-- Тебе нравятся? -- буркнул он.
-- Да,-- поспешно согласился Мрак,-- я ем все.
Опять царь почему-то покривил лик, отвернулся к озеру со сказочными
рыбками. Мрак придвигаться не стал, только сказал громче:
-- Я оттуда... сверху. Ты хоть помнишь меня?
-- Нет,-- буркнул Додон,-- да и зачем? Здесь другой мир. Только как
ты сюда попал? Впрочем, все равно... Здесь забываешь ту грязь, ту
мерзость, которой живешь всю жизнь. Здесь вечный покой, вечная
безмятежность, вечное лето...
-- И ни комаров, ни пыли,-- согласился Мрак.-- Эт не то, когда мы
тебя волочили из города.
Додон взглянул на него искоса, в глазах промелькнула слабая искорка
узнавания, но на лице ничего не отразилось. Лишь сказал вяло:
-- А... Ты тот вор, поединщик... Вы двое меня вырвали из города...
Нет худа без добра. Так бы я сюда не попал.
Сильно ободренный, царь не ярится, нечаянно даже в благодетели попал,
Мрак заговорил понимающе:
-- Самые счастливые, понимаю, не цари... а птахи небесные, что по
дорогам ходят и кизяки клюют. А также бродяги им подобные, юродивые,
нищие. У меня не царство, всего двое растяп и неумех было, так и то,
знаешь, как натрясся? Это перед ними казался дубом несокрушимым, скалой
замшелой, всегда уверенным, всегда прущим напролом! А на самом деле душа
тряслась как овечий хвост!.. Ни сна, ни покоя не знал. И только потом,
когда вывел их в люди, одного -- в маги, другого в... гм... только тогда и
смог вздохнуть свободно. Как зайчик скакал!
Царь смотрел исподлобья, но на лице проступал интерес. Не глядя,
ухватил с блюда сочный плод, надкусил, брызнув соком, отбросил, скривив
рожу.
-- Это ты-то как зайчик?
-- Еще веселее,-- подтвердил Мрак.-- Так я двоих ссадил с плечей, а
на твоем горбу вон целое царство! И все сидят, ножки свесив. Мол, у нас
есть царь, пущай за все и ответствует. У нас же никто никогда ни в чем не
виноват, все друг на друга пальцами тычут. А все вместе -- на царя. Он
виноват, что они на своих же соплях скользаются.
Царь хмыкнул, взял другую ягоду, начал есть. Тут же на ее месте
возникла другая, незримые слуги Хозяйки работали на совесть.
-- Даже землепашец,-- рассуждал Мрак,-- хоть в тыщи раз свободнее и
счастливее царя, но и он помнит, что надо кормить семью, одеть и обуть
детей, помочь престарелым родителям, вовремя вспахать, засеять и собрать,
а потом еще и распределить зерно на всю зиму, чтоб до нового урожая
хватило... А ежели бросить все к такой матери, да уйти куда глаза глядят
без забот и тревог! Навстречу утренней заре... Еще и хвастать можно
свободолюбием. Мол, не терплю житейских пут, не хочу обыденности, хочу
каждое утро встречать в другом месте, жажду повидать мир... И, побираясь,
кормясь милостыней, можно в самом деле без забот и тревог обойти весь мир,
людей и страны посмотреть, и втихую презирать тех, кто идет за плугом, не
отрывая глаз от земли, кто подает ему кусок хлеба, дает кров на ночь. Да,
можно ходить в лохмотьях, питаться коркой черствого хлеба, но быть
счастливее тех, кого носят рабы на носилках. И потихоньку смеяться над
ними...
Додон перестал есть, слушал.
-- Так что,-- закончил Мрак неожиданно,-- ты меня убедил. Я пришел
уговаривать вернуться, но сейчас вижу, что это я дурак. И неправ. Я только
буду просить Хозяйку, чтобы отпустила меня...
Царь повел дланью:
-- Тебе здесь плохо? Оставайся. И ты будешь иметь тоже все это.
Мрак вздохнул, глаза с жадностью обшаривали красоту:
-- Не ятри душу. Сам знаешь, хочется остаться. До свинячьего визга
хочется.
-- Так что же?
-- Да надо сказать твоим, чтобы не тревожились. Думают, что тебя то
ли разбойники укокошили, то ли дикие звери сожрали и не удавились. Плачут,
дурни! Нашли из-за чего слезы лить.
Додон сказал невесело:
-- Надо мной проклятие. То ли за мои проступки, то ли за проступки
родителей... Сказано, что двое моих сыновей погибнут от моей же руки... Ты
знаешь, это свершилось, как я не пытался избежать. Мой сын погиб на охоте,
когда я выстрелил в куст, куда только что метнулся олень...
-- Я слышал об этом,-- сказал Мрак осторожно.
-- С того дня я поклялся больше не ездить на охоту. не брать в руки
меч. Но когда проклятие сбылось, я решил, что заплатил сполна, теперь
свободен, и моему сыну ничего не угрожает... Но боги посмеялись и здесь!
Сколько я не пытался, какие жертвы не приносил богам, у меня больше детей
так и не было.
Мрак окинул его взором:
-- Ты вроде бы еще не выжат досуха.
-- Говорю, с тех пор детей у меня не было. Я начал менять жен, брал
наложниц, но все напрасно... Я не сказал тебе, почему я вдруг оказался
здесь?
-- Еще нет.
-- Когда я, освободившись от пут, направился к белеющим стенам
Куявии, то забрел по дороге в избушку лесника. Там пряли две тихие милые
женщины. В доме было чисто, опрятно. По комнате бегал мальчишка, от
взгляда на которого у меня порадовалось сердце. Живой, смышленый, веселый,
умненький... Женщины угостили меня жареным мясом, а я, желая посвятить
мальчонку в будущие воины, нанизал на острие кинжала кусочек мяса и
пригласил его взять от царя Куявии. Мальчонка с радостью бросился ко мне,
но так спешил, что споткнулся...
Голос царя прервался. Из-под плотно стиснутых век выкатились слезы.
Лицо кривилось, он несколько мгновений беззвучно боролся с рыданиями.
-- Неужто насмерть? -- ахнул Мрак.
-- Да,-- прошептал Додон.-- С разбега упал на острие. Он умер
мгновенно. Я зарыдал. Не знаю, почему такое отчаяние обуяло меня, но я
хотел сам кинуться на тот же нож. А женщины, тоже плача, сказали, что
таков мой рок. Это был мой второй сын, рождение которого семь лет назад
утаили от меня.
Мрак кивнул. Царю не то, что царствовать -- жить не хочется. А жив
потому, что здесь вроде бы и не живет, а как бы существует в дурмане.
-- Мне надо на свет, -- сказал он тяжело.-- Твоей родне сказать
надобно. Пусть реветь перестанут. Да что реветь, радоваться должны!
Уже с симпатией Додон посмотрел на человека, который берет на себя
хлопоты, заботы, беспокойства в том суматошном и неприятном мире.
-- Я слышал от одного волхва,-- сказал Мрак,-- что любой человек --
ценность. А твоя жизнь -- это все. Никто ведь из них, кто говорит тебе: ты
должен, ты обязан, не знает, как это тяжко тащить такую ношу! Заботиться
сразу обо всех, никому не навредить... а так не бывает... все
