Фэнтези - Юрий Никитин

Мрак

     Юрий Никитин.
     Мрак


      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

     Глава 1

     Длинная лодка с высокими бортами не шла к  пристани,  а  летела.  Там
уже, несмотря на раннее утро, виднелись  галдящие  стайки  пестро  одетого
люда. Под причалом колыхались лодьи,  учаны,  шнеки,  даже  чуйни.  Воздух
свеж, резок и прозрачен, хотя когда ветер  менялся,  чувствовалось  гнилое
дыхание большого града с его  стоками  нечистот,  испражнениями  скота  на
бойнях, запахами сыромятных кож.
     От причала прямая дорога вела к бревенчатой  стене  города,  над  ней
вздымаются крыши детинцев и храмов, общинных  амбаров  и  складов,  столбы
святилищ. Хатки и землянки простого люда лепились у подножия горы.
     Двенадцать  пар  весел  мощно  вспенивали  воду.   На   носу   стоял,
придерживаясь за поручень, высокий мужчина в  нарядной  одежде.  Моложавое
бесцветное лицо, похожее на ком рыхлого теста, было  обращено  к  причалу.
Белые и редкие брови можно было рассмотреть лишь при большом старании,  но
глубоко сидящие глаза говорили, что их хозяин всегда  настороже,  умен,  а
мешки под глазами кричат, что вовсе не так молод, как выглядит издали.
     За спиной загремела злобная  брань.  Звонко  щелкнула  плеть,  кто-то
вскрикнул.  Краем  глаза  человек  с  бесцветным  лицом  посматривал   как
надсмотрщик деловито сматывает бич. Измочаленная плеть разбухла от  крови.
Не осталось  спины,  а  гребцов  на  лодке  двадцать  четыре,  где  бы  не
вздувались кровавые рубцы! Зато, подумал он холодно, они прибыли в  Куявию
всего за два дня. Не то, что пороть, зарубить всех не жаль.
     Человек с бесцветным лицом слышал за спиной злорадный голос:
     -- Ну, лохматый? Все еще мечтаешь сбежать?
     В ответ донеслось злобное рычание. Гребцы  мрут  как  мухи,  а  этого
поймали на берегу два дня тому, взяли сонного.  Тут  же  на  шею  железный
ошейник, приковали к веслу. Гребет за двоих...
     Появился младший надсмотрщик, от него несло чесноком и старым  салом.
Заорал, швырнул на причал веревку.  Там  поймали,  суетливо  и  бестолково
потянули лодку ближе. Среди зевак и бездельников  в  передние  ряды  лезли
портовые девки, размалеванные, с открытыми  платьями.  Запах  сырой  рыбы,
пеньки и топленого жира стал сильнее, повис в воздухе как грязная брань.
     Не дожидаясь, когда борт ударится о толстые  бревна  причала,  хозяин
лодки прыгнул. Подкованные сапоги звонко ударили по толстым доскам.  Сзади
стукнуло,  в  спину  обдало  брызгами.  Причал   содрогнулся   от   толчка
причалившей лодки. Растолкав толпу, вперед пробился и  схватил  в  объятия
приземистый раскормленный человек. Был он одет пышно, жирные  щеки  лежали
на плечах, а три розовых подбородка свисали на грудь. Больше всего походил
на раскормленного поросенка, даже губы сложил  пятачком,  будто  собирался
хрюкнуть.
     За его спиной  держался  человек  постарше,  сгорбленный.  Улыбка  не
сходила с лица, но глаза были настороженные.
     -- Кажан! -- сказал торопливым голосом первый, похожий на  поросенка.
Он суетливо оглянулся, сказал уже тише,-- Кажан!
     -- Здравствуй, Голик,-- ответил новоприбывший,  его  бесцветное  лицо
дернулось,-- зная твою лень, мог ли я  подумать,  что  встретишь  в  такую
рань!.. Здравствуй и ты, Ковань.
     Голик сдавил его толстыми пухлыми ручками,  отшатнулся  в  притворном
ужасе:
     -- Как я мог?.. Не прийти встречать будущего правителя?
     Кажан сдвинул бесцветные как у поросенка брови:
     -- Не шути так. Это ты рвешься к трону.
     -- Да ладно тебе. Мы знаем, кто через три  дня  накроет  своим  задом
престол.
     Он рассыпался в мелком дробном смешке. Ковань тоже приятно улыбался и
отводил глаза. Он все время  суетливо  давал  дорогу  обоим,  сдвигался  в
стороны, без нужды пожимал плечами.
     Кажан покачал головой:
     -- Про меня пошел слух, будто я не то из  могилы,  не  то  вообще  из
преисподней. Мол, потому такой бледный... Не ты ли пошептал нужным  людям?
Так что мне все равно мозговая косточка не достанется. Деритесь без меня.
     Из  лодки  послышалась  брань,  глухие  удары.  Надсмотрщик   кого-то
остервенело бил ногами. Голик вопросительно вскинул  брови,  холеное  лицо
брезгливо скривилось. Кажан отмахнулся:
     -- Пленный на веслах... Дик, звероподобен. Языка нашего не знает.
     -- Разве есть такие земли? -- удивился Голик.
     -- Похоже, добрел из Славии.
     -- Гм... славы, как я слыхивал, своих лесов не покидают.
     -- Как видишь, что-то занесло. Помешанный, наверное... Но  силен  как
стадо быков. Его посадили одного, где рвали жилы двое. И то едва весло  не
сломал!
     Голик покачал головой:
     -- Никто не знает славов как следует.
     -- Ну да ладно. Много собирается гостей?
     --  Шутишь?  --  отшатнулся  Голик.  Он  взглянул  за  поддержкой  на
Кованя.-- Светлану, царскую дочь, отдали в жертву богу  войны  Маржелю,  а
она вдруг вернулась цела и невредима! Тут не только  из  соседних  городов
прибыли все знатные, но из дальних царств едут и едут... Потому и довелось
отложить. Не все поспевают к сроку. Иные прислали гонцов, что  выезжают  с
дарами, просят дождаться. Хозяева постоялых дворов спешно  переоборудывают
для гостей сараи, сеновалы, даже погреба. В город стягивается все ворье  и
непотребные девки... иные красивые  настолько,  я  уже  присмотрелся,  что
могли бы украсить и царский дворец.
     Кажан кивнул, знал сластолюбие этого царедворца:
     -- А что говорят?
     -- Волхвы? -- догадался Голик.-- Таскают друг друга за  волосы.  Одни
клянутся, что Маржель принял жертву, а другие --  нет,  раз  вернул.  Этих
становится все больше...
     -- Твоими стараниями? Или твой Ковань постарался?
     Голик покровительственно похлопал Кованя по  сгорбленной  спине.  Тот
искательно улыбался, зубы показывал мелкие и  редкие,  но  это  были  зубы
хищника.
     -- Ковань...-- подтвердил Голик довольно.--  Глупо  упускать  случай,
если сам прет в руки. Мол, теперь беда вовсе  грянет  неминучая.  И  одной
жертвой из царской семьи не отделаешься!
     Кажан согласился:
     -- Да, на этот раз под нож  уйдет  вся  царская  кровь.  И  воцарится
другая династия!
     Голик низко поклонился ему, как кланяются царю.  Но  чересчур  низко,
пряча усмешку. Следом поклонился  и  Ковань,  еще  ниже,  подобострастнее.
Кажан сделал вид, что не заметил. С той  стороны  причала  к  ним  спешили
сборщики пени за топтание земли куявской.

     Мрак озлобленно ждал, когда его прикуют к длинной  цепи.  Других  уже
сковали вместе, продели общую цепь. У захвативших  его  людей  есть  опыт,
видно. Лишь закрепив на новой цепи, расклепывали старую. А  его  приковали
последним, сам самого сильного. Захочет бежать,  должен  тащить  за  собой
всех.
     Пока их  выгоняли  из  лодки  на  причал,  без  нужды  нахлестывая  и
покалывая копьями, Мрак хмуро рассматривал встающий впереди  под  утренним
солнцем город. Куява! Стольный град страны Куявии.  Удобное  место,  вдоль
берега  исполинской  реки  лежит  большая  часть  городов.   Страны,   где
поклоняются богу Маржелю. Той самой, которую искал так упорно. В  горах  и
горных  долинах  селятся  разве  что  пастухи  со  своими  многочисленными
стадами, еще там прячутся воры, разбойники, а  купцы  протаптывают  тайные
тропы из враждебных стран Артании и Славии.
     А дальше -- синеватые горы. Вершины самых  высоких  блещут  белизной.
Там снег, так говорили на лодке, но туда  никто  из  людей  не  добирался.
Живут там чародеи, отшельники и драконы...
     По доскам причала скользнула широкая, размытая  расстоянием  тень.  В
блистающей синеве проплыл, растопырив крылья, крупный  Змей.  Мрак  с  его
острым зрением рассмотрел, что хвост чудища свисает, лапы поджаты к  пузу,
а голову чуть свесил, рассматривая, что творится внизу.  Если  видит  хоть
вполовину хуже сокола, то с такой выси легко обнаружит отбившуюся от стада
коровенку, одинокого путника или дремлющую в одиночестве козу.
     Правда, здесь даже глупая корова  при  виде  крылатого  зверя  вскачь
несется до леса, пусть разозленный  Змей  крушит  и  ломает  деревья,  она
спокойно уйдет дальше, не забывая срывать сочные зеленые листья.  Если  не
угодит в зубы волкам, не задерет медведь, не угодит в трясину, то вернется
цела и с полным выменем.
     Мрак еще в пути дивился пролетающим Змеям, но ни гребцы, ни стражи не
поднимали к небу  головы,  и  он  тоже  скоро  перестал  обращать  на  них
внимание. Летают и летают. Вороны хоть садятся на деревья  и  смотрят  что
украсть, в их гнездах гостями бери броши и браслеты,  а  Змеи  никогда  не
опускаются на землю вблизи города.
     В тех недоступных горожанину горах,  как  он  слыхивал,  и  гнездятся
Змеи. За то, что живут не на деревьях, как вороны, а в горах, их и назвали
Горынычами. Правда, Горынычами зовут и  горных  велетов,  он  сам  однажды
разговаривал с великаном Горыней, Жуком и Лавой Горынычами, но вот  мелких
птах, что тоже гнездятся в горах,  Горынычами  никто  не  кличет...  Чтобы
зваться Горынычем, в первую очередь нужно иметь размеры, а человек ты  или
зверь -- это дело десятое...

     На причале их зачем-то дважды пересчитали, каждому заглянули  в  рот,
пощупали мышцы. Хозяин ушел, поручив  скованных  надсмотрщикам.  Пленников
погнали по дороге к городу. Мрак жадно рассматривал стольный  град  страны
Куявии, в который все же попал, хоть и не так, как хотел. Но именно здесь,
по рассказам, живет золотоволосая Светлана, самая красивая на  всем  белом
свете... да что там красивая,  самая  прекрасная!  Та  самая,  которую  по
слухам,  принесли  в  жертву  богу  войны.  И  которая  чудесным   образом
вернулась!
     Как знал Мрак еще по разговорам гребцов, здесь три страны дерутся  за
верховенство. И правители ищут пути собрать все три в  один  кулак.  Свой,
конечно. Этот он, Мрак, считает все это  Гипербореей,  даже  она,  по  его
мнению, лишь крохотное пятнышко на земле, за которую бьются  так  тяжко  и
страшно, но поди ж ты -- для того, кто поднимает рыло к небу раз в  жизни,
когда его смалят, для  того  и  Гиперборея  слишком  велика  и  необъятна.
Ухитрились разделиться на Славию, Куявию и Артанию! Народ один, язык один,
но раз в одной части больше степи, в другой -- леса, а в  третьей  есть  и
горы, то каждый начал считать  себя  лучше,  подсмеиваться  над  соседями,
давать им обидные клички, в то же время полагая, что соседям  незаслуженно
повезло: земли там лучше, солнце светит ярче, а птицы поют звонче.
     А раз кому-то повезло незаслуженно, то нужно дело поправить: пойти  и
отнять. Но на беду или к счастью люди везде одинаковы,  те  тоже  уверены,
что в чужих руках хвост толще. Тоже спешат дать сдачи! Еще раньше. Так что
после драк и войн все расползаются обратно зализывать  раны,  утешая  себе
тем, что в следующий раз...
     Если бы он не задержался после последнего боя  --  по-дурости  считал
его последним! -- то уже давно мог бы  держать  в  руках  свое  сокровище,
смотреть в ясные голубые глаза,  рассказывать,  как  спас  ее  от  волхвов
Перуна, то бишь Маржеля, Войдана, Громара и прочих личин, а там бы честным
пирком да за свадебку! Но была еще задержавшая его страшная битва в Долине
Волхвов (прим. изд: см. "Трое в Долине Волхвов")...
     -- Быстрее, ленивые твари!
     Вдоль  цепи  забегал  надсмотрщик.  Усталые  ноги  задвигались  чаще,
ядовитая пыль вздымалась желтым облаком, забивала горло. Дорога  прямо  от
причала медленно повышалась.  Вдали  вздымались  горы.  Они  нависали  над
стольным градом, и все это  было  отделено  от  воды  всего  лишь  широкой
полосой золотого песка. Почти на вершине ближайшей горы, больше похожей на
древний холм из красного камня, высился блистающий дворец. Хотя он был  из
белого и оранжевого камня, но выглядел продолжением горы. Глядя  на  него,
верилось в древних строителей-чародеев, ныне  исчезнувших,  которые  умели
создавать вечные дома.  Говорят,  за  столетия  их  дворцы  не  только  не
обветшали, но даже растут, крепнут!

     Городские ворота  вырастали,  закрывали  полнеба.  Стена  сложена  из
тяжелых глыб, дорога вела к массивной  башне,  а  ворота  располагались  в
глубокой арке. Там тень, но широкие медные полосы на  створках  ворот  все
равно блестели ярко и кричаще.
     В распахнутые ворота как раз гнали стадо коров. Стражи  ворот  лениво
шевелили губами, считали. Пастух обеими руками держался за кошель, пугливо
оглядывался. В сторонке вертелись оборванцы, присматривались. Глаза  алчно
блестели.
     Тяжелая цепь громыхала, норовила разбить в  кровь  босые  ноги.  Мрак
придерживал ее рукой, голые ступни по щиколотку погружались в теплую пыль.
Справа и слева невольники жадно посматривали по сторонам. Редкие торговцы,
что спешили спозаранку в город, в нетерпении старались протиснуться вместe
со скотом, рискуя быть затоптанными.
     На городской площади посредине высился  огромный  камень  обтесанного
гранита. На нем блистала бронзой фигура грузного  человека  в  доспехе,  с
длинным мечом в руке,  лицо  дышало  грозой,  нижняя  челюсть  воинственно
выпячивалась вперед.
     -- Кто это? -- спросил Мрак невольно.-- Местный бог?
     -- Дурень,-- буркнул один из невольников,-- это царь Додон, правитель
всей Куявии!
     -- А почему он в такой странной позе?
     Невольник сказал шепотом:
     -- Его хотели отлить на коне, а потом то ли бронзы не хватило, то  ли
умельца переманили проклятые артанцы, но  так  и  пришлось  поставить  без
коня...
     Резкий хлопок бича прервал его на  полуслове.  Их  провели  по  узкой
улочке к огромному зданию. Кузнецы  под  охраной  стражников  сняли  общую
цепь, а когда невольников  провели  по  тесным  коридорам  и  запихнули  в
большую комнату, сняли и остальные цепи.
     Мрак с наслаждением размял  руки.  Непривычная  легкость,  почти  две
недели носит проклятый металл. Если бы удалось  как-то  сбросить  железный
ошейник! Он  слишком  поздно  понял,  что  металлическая  полоса,  которую
заклепали на его шее, не из меди или бронзы.
     Надсмотрщик гаркнул:
     -- Обживайтесь!.. Отныне здесь ваше жилье. Скоро  дадут  жрать.  Кому
надо погадить, жди до вечера.
     Стены были из толстых глыб, подогнанных так плотно, что прокладки  из
сухого мха были  ни  к  чему.  Потолок  низкий,  единственное  окошко  под
потолком. Крохотное, не пролезть. Да и то с решеткой.
     Пока Мрак осматривался, принесли мясо. То ли не  успели  приготовить,
то ли еще почему, то мясо было сырое, еще теплое.
     -- Начнем,-- проворчал  он  и  ухватил  самый  крупный  ломоть.  Зубы
вонзились с жадностью в сочную плоть, он досыта не ел  уже  две  недели.--
Хор-рошо...
     Невольники косились на дикого варвара. Страшен, свиреп, в нем  рвется
наружу необузданная сила. Голые плечи и  спина  в  кровавых  полосах,  ему
досталось больше других, но зверь есть зверь  --  этот  лесной  человек  с
таким рычанием глотал истекающее кровью  мясо,  предостерегающе  рычал  на
тех, кто приближался чересчур близко, что  каждый  в  испуге  отодвигался.
Верхняя губа у него слегка приподнималась, показывая белые  клыки,  скорее
волчьи, чем человечьи.
     -- Эй,-- сказал кто-то негромко,-- ты умеешь говорить?
     Мрак ел быстро и жадно, чувствуя  как  жизнь  вливается  в  тело.  На
глупый вопрос отвечать не стал, а среди невольников пошел шепот:
     -- Совсем зверь...
     -- Дык в лесу живут!
     -- Он разве что по-зверячьему...
     Мрак проглотил последний кус, дождался, когда тот провалился  глубже,
прорычал:
     -- Дурачье... Где вас таких наловили?
     Среди  невольников  послышались  вздохи   облегчения.   Один   сказал
торопливо:
     -- Кого где... Ты ведь тоже не сам сунул голову в петлю?
     -- Ладно, как выбираться думаете?
     -- Да что тут думать. Хитрее нас  пробовали!  Вон  какие  стены...  И
решетки. А дверь -- бревном не вышибить... Ты в самом деле из Леса?
     -- Из самого дремучего,-- усмехнулся Мрак. Поев,  он  чувствовал  как
гнев  и  ярость,  одолевавшие  попеременно,  чуть  отступили,  а   сытость
позволила  думать  медленнее,  мысли  пошли  связные,  не   изорванные   в
окрашенные красным и багровым клочья.-- Меня зовут Мрак. Не  знаю,  что  в
ваших краях говорится о славах, артанах, куявах, я -- гиперборей. И если я
сдуру попался в такую западню, то это не значит, что мне здесь нравится.
     Он оглядел их, скривился. Что в лохмотьях и с  побитыми  спинами,  то
ничего. Спины заживут, а одежду сменить  еще  легче.  Но  глаза  пугливые,
собачьи. Больно быстро выбили из них человечье.  Ведь  человек  --  всегда
боец. С себе подобными, Ящером и даже богами. А эти уже только  наполовину
люди.
     -- Эт куда нас теперь? -- прорычал он.
     -- Мы в стольном граде,-- ответили ему.--  Все  богатые  куявы  живут
здесь... Нас либо продадут, либо... Назад не поплывут, это точно.  С  нами
не поплывут.

     Глава 2

     Тяжелый топот в коридоре и лязг засовов прервал все разговоры.  Дверь
отворилась,  из  багрового  от  света  факелов  коридора  пахнуло   свежим
воздухом, а вместе с ним странной смесью  аромата  благовоний  и  крепкого
мужского пота. Кровавые  отблески  прыгали  по  бронзе  щитов,  обнаженным
мечам, остриям копий.
     На пороге возник человек в пышной  одежде.  За  его  спиной  блистали
медные шлемы воинов, щиты, острые  искры  прыгали  по  лезвиям  обнаженных
мечей и  наконечникам  копий.  Запах  благовоний  стал  мощнее,  но  сзади
наваливался и подминал запах немытых тел стражей.
     Пышно одетый хмуро всматривался в полумрак подземелья.  Холеное  лицо
брезгливо кривилось:
     -- Эй, твари... Перестаньте копошиться как черви!
     Из-за его спины вышел громадный надсмотрщик, без нужды щелкнул бичом.
Невольники затихли. Человек с лестницы ткнул пальцем:
     -- Этого!.. Ну, и вон того.
     Надсмотрщик, недобро улыбаясь, спустился вниз, упер кнутовище в грудь
Мрака:
     -- Для тебя нашлась работа получше!.. Выходи.
     Мрак видел как  пальцы  сжались  на  кнутовище,  готовые  при  первом
признаке неповиновения стегнуть бичом. Втянув голову, он пошел  к  выходу.
Мелькнула мысль, схватить жирного,  удавить  одним  движением,  смерть  не
страшна, но тут же, заслоняя  все,  выплыл  образ  той  неземной  женщины,
которая лежала на жертвенном камне...
     Сгорбив  спину,  он  покорно  прошел  мимо  жирного.   Тот   опасливо
посторонился. Надсмотрщик все равно не  утерпел,  с  наслаждением  стегнул
вдогонку:
     -- Быстрее, черепаха!
     Кончик бича вырвал  клок  кожи,  Мрак  ощутил  как  выступила  кровь,
побежала тонкой струйкой. Он втянул голову в плечи, тихо вышел в  коридор.
Там, в окружении блистающих жал  копий,  что  кололи  в  бока,  ему  одели
колодку на шею, пинками выгнали во двор.
     Яркое солнце больно стегнуло  по  глазам.  После  душного  подземелья
воздух казался чистым и свежим как вымытая рубашка. Посреди  двора  стояло
четверо невольников. Все в  колодках,  и  все,  как  заметил  Мрак,  самые
крепкие и злые из гребцов. Они и раньше огрызались на каждый  окрик.  Мрак
спросил шепотом:
     -- Куда это нас?
     -- Не знаешь? --  буркнул  ближайший.  Другие  молчали,  смотрели  по
сторонам налитыми кровью глазами. Один не утерпел, пнул  ногой  ближайшего
стража. Его тут же нещадно избили древками копий. Остальные лишь  смотрели
ненавидяще на людей с оружием,  сопели,  стискивали  связанные  за  спиной
руки.
     Старший страж заорал:
     -- К воротам -- быстро!
     Подгоняемые пинками и остриями копий, невольники сдвинулись с  места.
Тяжелые колодки задевали соседей, слышался сухой стук. Один  упал,  стражи
подняли пинками. Мрак удерживался на ногах, хотя его толкали и задевали со
всех сторон, в бессильной злобе мычал, дергал связанными руками.

     Зал с низкими сводами, куда их пригнали, был пропитан запахами  пота,
страха и ненависти. У Мрака шерсть поднялась на загривке, из глубины горла
вырвалось глухое  рычание.  Рядом  шарахнулись,  на  него  поглядывали  со
страхом.
     Здесь были широкие скамьи. Под стеной  по  широкому  жолобу  струился
поток воды. Не чистый, из него как будто уже пили  свиньи,  но  невольники
жадно зачерпывали горстями, плескали в лицо, лакали быстро, часто.
     Прямо на полу, Мрак сперва не поверил глазам, лежали  топоры,  копья,
дротики, палицы, мечи, длинные ножи!..  Подошел  осторожно,  принюхался  к
бодрящему запаху крови. На лезвиях, со свежими зазубринами, темнели  пятна
крови, кое-где прилипли волосы.
     Секира будто сама прыгнула в руки. И приросла. Он с наслаждением сжал
рукоять, мышцы сразу наполнились ярой мощью. В горле заклокотало  рычание.
На бронзовом лезвии тоже темнели знакомые пятна. Скоро  прибавится  крови,
крови врагов...
     Люди разбирали оружие,  и  вскоре  на  столе  остались  только  ножи,
дротики, два лука с колчанами стрел и две палицы.  Одна  была  целиком  из
черной бронзы, с увесистым кулаком на вершине, острые шипы  блестели  зло.
Мрак невольно взял в левую руку,  взмахнул  пару  раз,  положил  секиру  и
взялся  за  палицу  двумя  руками.  Похоже,  удары  меча  и  топора  можно
парировать даже  держаком,  металл  выдержит,  зато  шипы  проломят  любой
доспех...
     Кто-то засмеялся:
     -- Еще не понял?
     На него смотрел немыслимо широкий в плечах мужчина с  чисто  выбритой
головой,  где  оставался  только  небольшой  клок  на  макушке,  и   голым
подбородком. Мрак угрюмо смотрел как он  небрежно  разгреб  груду,  выбрал
длинный кривой меч с зазубринами на тыльной  стороне.  Взмахнул,  проверяя
вес, подмигнул Мраку. Руки  его  были  на  редкость  толстыми,  и  пугающе
длинными, кончиками пальцев касался коленей. Левый рукав полотняной рубахи
был оторван, и Мрак изумился могучим жилам. Те так  туго  стягивали  руку,
что та казалась выкованной из темной меди.
     -- Что я должен понять? -- спросил Мрак.
     -- Зачем нас сюда загнали,-- ответил бритоголовый. Он резко выделялся
среди других, бородатых и длинноволосых.-- Меня зовут Зализняк.
     -- Мрак. Так что насчет оружия?
     -- Разве это оружие,-- сказал Зализняк с презрением.-- Мне бы лук...
     В его  желтых  глазах  промелькнуло  мечтательное  выражение.  Пальцы
собрались в щепотку, будто накладывал стрелу на тетиву.
     -- Лук? Что можно с луком здесь?
     -- Тесновато,-- согласился Зализняк,-- но кое-что  смог  бы.  Слушай,
медведь, ты бы лучше взял секиру!
     -- Почему?
     -- Для палицы мало силы медведя,-- отозвался Зализняк, и Мрак  уловил
насмешку в голосе невольника,-- а еще и умение надобно.
     -- Умение? Для простой дубины?
     Зализняк насмешливо  оскалил  рот.  Мрак,  который  и  сам  собирался
отложить палицу и вернуться к секире, невольно  ощетинился.  Неповоротливы
те, кто дерется в тяжелом доспехе. А кто встречает врага голой грудью, тот
быстрее.
     -- Она мне нравится,-- сказал он угрюмо. Примерил в руке, повертел.--
Умеет больше, чем секира.
     Но Зализняк уже присматривался к черному провалу  в  каменной  стене.
Ноздри Мрака уловили идущий оттуда запах горячей пыли, возбуждающий аромат
крови, вина, женских притираний. Еще со стороны дыры доносился далекий гул
голосов.
     Мрак снова взвесил в ладони палицу, недобрая мощь переливалась в  его
тело,  рыкнул  и  пошел,  распихивая  невольников.  Дыра  превратилась   в
прорубленный в камне подземный ход. Пришлось  пригнуться,  от  стен  несло
нечистотами, ноги скользили по грязи, испражнениям.

     Шагов через десяток ход свернул. Навстречу блеснул яркий  свет.  Мрак
застонал от  бессильной  ярости.  Выход  перекрывала  решетка  из  толстых
бронзовых прутьев толщиной в человеческую руку.  Впервые  встретил  землю,
где столько металла!
     Из-за прутьев было видно широкий  ток,  обнесенный  стеной  из  глыб.
Вернее, это  ток  был  вырыт  в  каменистой  земле,  вымощен  неотесанными
плитами. Такие же плиты укрепляли и земляные стены.  Сквозь  щели  кое-где
пробивалась трава. Это было с небольшой двор, обнесенный  со  всех  сторон
высоким забором,  но  Мрак  понял,  что  они  находятся  на  дне  широкого
неглубокого колодца.
     Стены уходили вверх на высоту в два  человеческих  роста.  От  самого
края расходились дубовые лавки, каждый ряд выше предыдущего. Передние ряды
заняты богато одетым народом. Все смотрели  как  во  дворе  бегают  звери,
плевали и бросали огрызки яблок, в то  время  как  те,  кто  сидел  за  их
спинами, похоже, могли только свистеть и орать.
     Мрака потеснили,  решетку  открыли  на  миг,  во  дворик  выскользнул
невысокий крепко сбитый человек в набедренной повязке  с  кривым  мечом  в
одной руке и щитом в другой. Звякнуло,  надсмотрщики  тут  же  закрыли  на
засов и, даже не остановившись взглянуть на схватку, поспешили обратно.
     А на току единственный уцелевший зверь увидел человека, на миг припал
к земле, хвост яростно бил по земле, затем взвился в  воздух  и  немыслимо
длинным прыжком ринулся на жертву.
     Мрак стиснул зубы. Схватка проиграна, ибо человек  попытался  драться
так, как дрался бы с человеком. А зверь обрушился как лавина и, не обращая
внимания на легкую рану,  подмял,  схватил  за  плечо.  Послышался  хруст,
человек отчаянно закричал. На скамьях заорали от  восторга.  Зверь  вырвал
руку, кровь  хлестала  струями,  ухватил  человека  за  голову  и  потащил
наискось через дворик, заливая плиты кровью, к противоположной решетке.
     В толпе обеспокоено  заорали,  но  решетку  не  подняли,  и  зверь  к
восторгу собравшихся принялся  поедать  еще  живого  человека  у  всех  на
глазах.  Тот  кричал  и  отбивался,  зверь  распорол  ему   живот,   сизые
внутренности с шипением выползали наружу, теснясь  и  вздуваясь  огромными
пузырями, человек пытался затолкать их обратно оставшейся рукой, но  зверь
опять ухватил его за голову, стиснул  челюсти.  Послышался  отвратительный
хруст. Кровь брызнула  тонкими  горячими  струйками,  и  жертва  перестала
двигаться.

     Когда зверь насытился, решетку подняли. Зверь ухватил остатки  добычи
и стремглав ринулся в  темноту.  Едва  за  ним  с  лязгом  упала  решетка,
выбежали слуги с ведрами воды,  быстро  полили,  смыли  кровь,  разбросали
золотистый песок, прикрывая кровь там, где впиталась в землю.
     Наверху лениво переговаривались. Большинство тянулось к  единственной
скамье, над которой устроили навес от солнца и  дождя.  Там  расположились
самые богато одетые люди, среди них Мрак  рассмотрел  немало  женщин.  Они
хуже мужчин, подумал он  с  отвращением.  Нет  гаже  зрелища,  чем  пьяная
женщина, нет страшнее человека, чем озверевшая женщина. А здесь они  орут,
верещат, прыгают, срывают платки и рвут на себе одежду.
     Послышались шаги. Подошли еще двое, смотрели сквозь решетку с  ужасом
и отвращением. Один, которого звали Зализняком, сплюнул через прутья:
     -- Богато живут, сволочи.
     Второй промолчал, и Мрак угрюмо согласился:
     -- Богато.
     -- Не на  одежку  смотри,--  заметил  Зализняк  наставительно.--  Это
что... А вот, что тратятся на развлечения! Жизнь везде нелегкая, но где-то
человек так напашется, что падает замертво до утра, а  на  рассвете  снова
копает, рубит, пашет, и так до поздней ночи, только бы прокормить семью. А
здесь успевают и отдохнуть.
     -- Это отдых? -- ощетинился Мрак.
     Зализняк засмеялся:
     -- А ты посмотри их глазами. Волхвы  могут  получать  удовольствие  в
спорах, а простой народ? Он везде однаков. Всяк любит  смотреть  как  бьют
другого, а не его. А за то, что бьют  насмерть,  за  кровь  и  отрубленные
головы, можно еще и заплатить... Потому и говорю, что живут неплохо.  Даже
веселятся.
     Другой невольник сказал безнадежно:
     -- Я драться не буду. Зачем? Отсюда не выйти. Мы будет  убивать  друг
друга в этой яме, а они будут плевать на нас.
     -- И дашь себе перерезать горло как овца?
     Тот огрызнулся:
     -- А что? Лучше умереть, забавляя этих скотов?  По  крайней  мере  не
доставлю им радости.
     Зализняк покачал головой:
     -- А я буду.
     -- На потеху врагу?
     -- Да нет, не потому... Помню, дед мне рассказывал старую притчу. Две
лягушки как-то упали в кувшин с молоком. Края высоко, поплавали-поплавали,
устали,  выбраться  не  удается.  Одна  измученная,  говорит:  "Все  равно
выбраться невозможно. Чего зря барахтаться?" Сложила лапки  и  утонула.  А
вторая, то ли дурнее, то ли упорнее, все плавала, плавала от края к  краю,
измучилась так, что уже не соображала что делает, но заставляла себе через
силу плавать, плавать... И когда  уже  силы  полностью  покинули  ее,  она
начала тонуть, вдруг ее лапы наткнулись на что-то твердое!
     -- Э-э-э,-- сказал Мрак предостерегающе.-- Где-то  соврал.  Почему  ж
первая лягушка не наткнулась?
     -- А потому, что тогда этого комка  масла  еще  не  было.  Его  сбила
лапками вторая лягушка, когда без  устали  месила  молоко.  А  теперь  она
взобралась на этот комок перевести дух, масло ведь всегда плавает наверху,
отпихнулась лапами и -- выпрыгнула!
     Невольник отмахнулся с безнадежностью:
     -- Мы не лягухи...
     Шаркая ногами, он потащился  обратно.  Не  жилец,  подумал  Мрак  без
сочувствия.
     -- А ты? -- спросил Зализняк.
     -- Мне на роду написано  не  дожить  до  первого  снега,--  отозвался
Мрак.-- Так что мне все одно. Но, конечно, горло под нож не подставлю.  Не
смогу.
     Сзади послышался топот множества ног.  Из  темного  туннеля  появился
полуобнаженный человек за ним шли, выставив копья, стражи. Оттеснив  Мрака
и Зализняка, быстро подняли решетку и вытолкнули невольника на  ток.  Пока
тот щурился, ослепленный солнцем, ему  вслед  швырнули  деревянный  щит  и
палицу. Решетку тут же с грохотом опустили.
     Мрак и Зализняк снова прильнули к бронзовым прутьям.  С  той  стороны
тока, где скрылся зверь, медленно разгибал спину широкий в плечах мужчина.
По тому как держал сильно изогнутый меч в левой руке, а щит в правой, Мрак
понял, что до плена был наверняка воином.
     -- Ставлю на этого,-- сказал Зализняк быстро,-- который с мечом.  Два
к одному.
     Мрак невольно усмехнулся. До вечера они все, и Зализняк в том  числе,
будут убиты. Но Зализняк, похоже, так далеко не заглядывает.
     -- Не бойцы,-- сказал он.
     -- Да? -- возразил Зализняк,-- а этот выглядит... Впрочем,  ты  прав,
хоть и лохматый.
     Ни поединщик с палицей, ни второй  с  мечом  драться  не  хотели.  На
скамьях поднялся разочарованный гул, простой народ вопил, топал ногами,  а
со скамей для знати вниз полетели огрызки  яблок,  кости.  Кто-то  швырнул
кувшин. Тот разлетелся с треском, редкие капли вина блеснули на солнце.
     Когда те драться так и не стали, Кажан властным взмахом указал  вниз.
Тут же поднялись из  заднего  ряда  с  десяток  лучников.  Звонко  ударили
тетивы.  Стрелы  мелькнули  белыми  перьями,  и   внизу   оба   несчастных
зашатались, утыканные стрелами. У  каждого  в  щите  торчало  по  три,  но
остальные поразили грудь, голову, плечи.
     Решетка поднялась, выскочили рабы, вогнали крюки в  еще  живые  тела,
спешно потащили в туннель под крики и вопли на скамьях.  Следом  выскочили
мальчишки, засыпали песком кровь, что вызвало новый вопль недовольства.
     -- Лучники,-- ругнулся Зализняк,-- я уж надеялся, что нам  бы  только
цепи стряхнуть!
     Крики, шум, стук рукоятями  мечей  по  щитам  заставил  умолкнуть  на
полуслове. Во дворик опустили лестницу,  по  ней  неспеша  сходил  высокий
воин. Мрак по восторженным крикам понял, что это не  раб,  не  пленный,  а
один из свободных, более того -- богатых и знатных. Потому и спускается по
лестнице прямо из рядов, а не прошел из тюрьмы.
     Когда он повернулся лицом  к  решетке,  Мрак  ощутил  как  шерсть  на
загривке зашевелилась, а вдоль спины пробежал холодок. Воин стоял  высокий
и могучий в плечах, шея и руки вздуты мышцами, а грудь настолько широка  и
выпукла, что колец на его кольчугу ушло вдвое  больше,  чем  для  обычного
человека.
     Лицо крупное, нижняя челюсть тяжелая как у коня и  выдвинута  вперед,
белые шрамы ясно выступают под короткой черной  бородкой.  Пара  маленьких
глаз под низким лбом смотрит с бешенством, хотя улыбается и  вскидывает  в
ответном приветствии руки, толстые как  стволы  деревьев.  Нос  сломан  по
крайней мере трижды, рот широк как у  жабы,  но  губы  странно  бледные  и
настолько тонкие, что рот вообще выглядит безгубым.
     Сзади послышались шлепающие  шаги.  Мрак  раздраженно  оглянулся.  Не
выносил, когда кто-то  подходил  сзади,  руки  готовы  метнуться  к  горлу
неосторожного. Это был Зализняк. он кивнул, желтые  глаза  с  интересом  и
цепкостью вора обежали весь двор.
     -- Кто этот? -- спросил Мрак.
     -- Волк,-- ответил Зализняк. Мрак  смотрел  непонимающе,  и  Зализняк
добавил,-- Горный Волк, так его зовут.
     -- Ух ты... А кто он?
     -- Вождь одного  из  племен.  Горных!  Говорят,  не  знает  равных  в
поединках. Но когда войны нет, а подраться  хочется...  Сам  понимаешь,  с
таким зверем ссор избегают. Вот и слезает иногда сюда,  потому  что  здесь
уклониться от схватки не могут.
     Мрак смотрел с отвращением. Мир не может держаться без убийств,  хотя
Таргитай и Олег, каждый по-своему, ищут как  обойтись,  но  когда  человек
убивает не ради благородного грабежа, не  ради  полона,  не  ради  захвата
земель для расплода своих детей... Когда убивает ради убийства, то это уже
не человек, а зверь.
     Против Волка выпустили двух бойцов могучего сложения, оба с топорами.
Им дали щиты, на головах были настоящие бронзовые шапки, но Мрак увидел  в
глазах обоих тень смерти. Даже вдвоем не надеются  выстоять  против  вождя
горцев!
     Волк вскинул верх  руки,  потряс  мечом  и  щитом,  заодно  показывая
могучие мышцы, повернулся во все стороны. Ему весело орали, и Мрак  понял,
что вождь Горный Волк уже не первый раз выходит на поединок с осужденными.
     -- Волк! -- неслись вопли.-- Разорви им глотки!
     -- Волк! Яви свой удар снизу!..
     -- Волк, второй с топором опасен... Он левша!
     Волк все еще потряхивал мышцами, улыбался.  Солнце  красиво  обтекало
его крутые  плечи,  похожие  на  глыбы,  округленные  ливнями,  ветрами  и
снегопадами. Видимо, его не волновали за спиной двое угрюмых с топорами, а
те не пытались напасть сзади, хотя, если бы двигались быстро и разом...
     Наконец Волк  повернулся  и  сделал  противникам  приглашающий  жест.
Переглянулись,  пошли  навстречу,  медленно  расходясь  в  стороны.   Волк
улыбнулся,  Мрак  жалел  обреченных.  Их  маневр  настолько   очевиден   и
предсказуем, что любой на месте Волка не вышел бы на ток, если бы не знал,
что делать в таких случаях.
     За шаг до того как  оставалось  скрестить  оружие,  Волк  метнулся  в
сторону, сильным ударом отбросил  одного  в  сторону,  быстро  повернулся,
принял лезвие топора на щит, засмеялся, взмахнул мечом... но  лишь  сильно
ударил ногой.
     Несчастный упал на спину, будто получил в грудь тараном.  Глаза  были
вытаращены. Он хватал ртом воздух как рыба,  выброшенная  на  берег.  Волк
повернулся к первому:
     -- Готов?
     Тот молча бросился с поднятым топором.  Волк  отступил  и  повернулся
так, что видеть и второго, тот ворочался в песке как раздавленный  червяк,
а топор первого всякий раз со звоном  наталкивался  на  подставленный  меч
Волка. Тот щитом не пользовался, держал лениво,  только  меч  блистал  как
молния, успевая встретить любой неожиданный удар.
     На скамьях стоял сплошной рев. Визжали  женщины,  в  их  глазах  была
звериная похоть, и Мрак  понимал  их  по-своему,  по-волчьи.  Любая  самка
стремиться заполучить потомство от самого сильного и выносливого,  в  этом
залог  выживаемости.  Потому  олениха  стоит  и  внимательно  смотрит  как
остервенело за нее бьются двое оленей. Только победитель имеет право...
     Второй поднялся, но не кинулся сразу, а, увидев что Волк не стремится
к быстрой победе, уверен в себе, то сперва пришел в себя,  затем  быстрыми
шагами пошел наискось к Волку. Теперь в глазах покорность судьбе сменилась
яростью. Он был унижен на глазах людей, пусть  чужих,  на  глазах  женщин,
пусть никогда не коснется их, но унижен как  мужчина,  а  мужчина  --  это
прежде всего боец, и теперь Волку Ущелий победа не достанется так просто и
красиво...
     Набросился он с яростью, но успевал следить за руками Волка,  который
теперь отражал удары с двух сторон. Волка спасали длинные руки и  звериная
скорость, он все время двигался, ускользал из-под ударов, его  щит  и  меч
непрерывно звенели. На лавках рев стал еще восторженнее, и Мрак  не  сразу
понял, что Волк все еще избегает наносить решающие удары, все еще  играет,
только отражая два блистающих лезвия, что жаждут его крови.
     Наконец он отпрыгнул, на миг вскинул руки:
     -- Маржель!!!
     Страшный крик потряс ток,  будто  мощный  порыв  ветра  пронесся  над
собравшимися. Мрак ощутил, что Волк перестал играть, сейчас явит кровь. Но
для него уже было неважно, кто кого убьет. Он в  третий  раз  услышал  это
имя. Значит, он уже на месте. Именно здесь принесли в жертву этому богу ту
золотоволосую девушку!
     Двое, уже усталые, снова бросились с двух сторон. На  этот  раз  Волк
неожиданно бросился вперед, проскользнул так стремительно, что оба едва не
ударились лбами. В рядах обидно  захохотали,  заорали  славу  Волку.  Тот,
хищно оскалившись, покачивал в руке меч, держа его острием вперед.
     Снова двое пошли разом,  Волк  отбил  удар,  другому  подставил  щит,
быстро провел перед собой  кончиком  лезвия.  Так  показалось  Мраку,  ему
заслоняла спина второго воина. В рядах заорали, а воин вдруг  остановился,
выронил меч, обеими руками ухватился за распоротый живот. Из широкой  раны
хлынула кровь, следом с шипением полезли сизые  внутренности,  раздувались
на  воздухе.  Несчастный  закричал,  начал  запихивать  кишки  обратно   в
распоротый живот.
     В рядах творилось невообразимое. Вскрикивали, орали, прыгали. визжали
до хрипоты. Волк, улыбаясь от уха до уха, отступил на  два  шага,  вскинул
окровавленный меч. Красные капли, падали на обнаженную руку. Одна упала на
лицо, Волк слизнул ее, язык был красный и влажный как у зверя.
     Несчастный, потеряв мужество при виде  ужасной  раны,  побежал  через
весь ток к чернеющему входу. Кишки при беге  выпали,  волочились  за  ним.
Наконец он наступил, поскользнулся, упал вниз лицом,  вызвав  новый  взрыв
ликования, смеха, восторженных воплей.
     Второй побелел, но, даже оставшись один,  не  отступил,  бросился  на
Волка. Он отшвырнул щит, мечом размахивал как безумный, уже не заботясь  о
защите.
     Впервые Волк вынужден был отступить под градом ударов. Ликующие вопли
стали затихать,  в  рядах  наступило  затишье.  Волк  ощутил,  что  теряет
симпатии, выругался, остановился, приняв ряд ударов на щит, затем  коротко
и страшно ударил наискось.
     По рядам пронесся вздох,  что  перешел  в  вопль.  Вопль  восторга  и
отвращения разом. Меч Волка срубил левое ухо и половину  лица  противника.
Она отвалилась, обнажив неимоверно  длинные  зубы,  ибо  десны  тоже  были
срезаны лезвием, но не упала, а повисла на  нижней  челюсти,  колыхаясь  и
разбрызгивая кровь.
     Оглушенный ударом и болью, воин выронил меч, слепо сделал  два  шага.
Волк, хохоча, взмахнул мечом и под крики срубил второе ухо, а лезвие точно
так же срезало щеку, что повисла  кровоточащим  ломтем  шириной  с  ладонь
взрослого мужчины. Белые зубы  сразу  залило  кровью,  что  алыми  струями
заливали шею, грудь, стекали по ногам и забрызгивали золотой песок.
     Волк вскинул руки, взревел:
     -- Маржель!!!.. Прими от меня.
     Ему опустили лестницу, он неспешно поднялся и  сел  рядом  с  белесым
человеком, в котором Мрак узнал хозяина лодки,  Кажана.  Лестницу  убрали,
народ шалел на рядах, вскакивал, орал, ибо на току ползали двое: за  одним
волочились сизые внутренности, а другой казался уродливым до  смешного  --
щеки висели по бокам как два  ярко-красные  языка,  а  из-за  обнажившихся
зубов казалось, что несчастный смеется. Это доводило толпу до неистовства:
орали, падали от смеха под скамьи, сучили ногами, хватались за животы,  от
хохота не могли выговорить слова.
     Рядом с Мраком кто-то ругнулся:
     -- Все мы -- твари, но эта тварь... подлая!
     Мрак покосился на смуглого невысокого мужчину, тот  неотрывно  следил
через решетку. Кулаки сжимались и разжимались. Не  такие  огромные  как  у
Мрака, но без капли жира, сухие и с белыми костяшками.
     -- Почему? -- буркнул Мрак.
     -- Не дал им легкой смерти.
     Мрак кивнул. Да, одно дело убить, на этом мир держится, все едят друг
друга, но изгаляться -- не по-мужски. Сильные так не поступают. А  мужчина
обязан всегда быть сильным.
     -- Насыпь ему на хвост соли,-- посоветовал он.
     -- На хвост? -- переспросил тот, не поняв.
     -- Ну да. Что у тебя, хвоста нет?
     Тот коротко усмехнулся, отвел взгляд от залитого кровью тока. Там уже
появились слуги с крючьями. Глаза куява были синие, холодные. Он скользнул
взглядом по недоброму лицу Мрака:
     -- Кто-нибудь насыпет. Непобедимых нет. Тебя как зовут?
     -- Мрак.
     -- Мрак? Таких имен нет. Говорят, ты из Леса?
     -- Пусть говорят.
     -- Но ты в самом деле слав?
     -- Я -- гиперборей.
     Мужик улыбнулся:
     -- Я -- куяв. Ладно, Мрак, увидимся...
     -- Это уж точно,-- согласился Мрак невесело.
     Куяв снова смерил оценивающим взглядом его могучую фигуру:
     -- Может быть ты и попробуешь насыпать ему своей соли...
     -- Я? -- спросил Мрак, чувствуя в словах куява недоговоренность.
     -- Если победишь.
     -- А что тогда?
     -- Ты не знаешь?
     -- Я не здешний.
     В глазах куява блеснула насмешка:
     -- Волк выйдет  на  ток  еще  раз.  В  конце.  Он  всегда  дерется  с
победителем. Он говорит,  что  оказывает  тому  честь  погибнуть  от  руки
свободного человека.
     Мрак повернулся к решетке, стараясь разглядеть Волка. Даже  с  такого
расстояния он выглядел устрашающе. Сидя высился над всеми,  словно  стоял,
плечи занимают на лавке места двоих,  голова  отсюда  кажется  размером  с
пивной котел. Когда смеялся, громовой хохот заглушал крики толпы и  ржание
коней.
     -- Присмотрись, присмотрись,--  подсказал  насмешливо  куяв.--  Вдруг
тебе схлестнуться? Если, конечно, знаешь за какой конец топора браться.  А
то я видел и покрупней тебя увальней.
     Подошел Зализняк. Мрак заметил ощупывающий  взгляд.  Желтоглазый  все
присматривается к нему, словно что-то пытается вспомнить.
     -- А ты как сюда попал? -- полюбопытствовал он словно невзначай.
     Мрак огрызнулся:
     -- Самому бы понять.
     В самом деле, с того дня, как увидел ее на  жертвенном  камне,  всеми
жилками волчьей души стремился к ней. Не зная,  что  скажет  и  что  будет
делать. Вон у Таргитая все получалось само, у  Олега  и  то  складывалось,
даже против его воли, а тут всем сердцем и каждой каплей  крови  рвется  к
ней!
     -- Ладно,-- сказал он вслух,-- я ее нашел... Остался шажок.
     Зализняк подбросил высоко меч, тот звякнул  о  потолок.  Когда  падал
обратно, Зализняк ловко поймал за рукоять:
     -- Я не знаю, о каком шажке речь. Но слыхивал, что последний  намного
длиннее первого.
     -- У меня длинные ноги,-- возразил Мрак.
     Зализняк оглядел мрачные стены, угрюмые лица  обреченных  на  бой  до
смерти:
     -- Имея длинные ноги, можно шагать  по  вершинам  гор.  Но  здесь  не
помогут даже мои длинные руки.
     Внезапный шум и ликующие крики прервали его на полуслове. Вверху  все
вставали с лавок, орали, поднимали руки, а потом часто и низко кланялись.
     По широкому проходу к переднему ряду лавок  под  руки  вели  высокого
грузного человека. За ним двигалась свита,  но  Мрак  видел  только  этого
человека. В нем была властность, мощь, лицо было подобно  рыкающему  льву,
грозное и величественное, а двигался так, словно весь мир принадлежал ему.
     -- Додон,-- шепнул над ухом Зализняк.-- Царь...
     На передней лавке поспешно положили расшитую золотом подушечку, а под
ноги раболепно бросили широкий ковер, край свесился по камню. Сесть Додону
помогли с величайшим почтением. Вряд ли немощен,  уважение  выказывают  не
только царям, но теперь Мрак рассмотрел, что пухлое лицо  Додона  в  самом
деле выглядит нездоровым, словно бы жрет в три пуза дни и ночи,  упивается
винами, гребет всех девок, спит только на нежнейших перинах,  убивающих  в
человеке всякую крепость и мужество.
     Ему тут же поднесли  широкую  чару,  драгоценные  каменья  заблистали
разноцветными искорками. Справа и слева толпились бояре.  Все  заглядывали
искательно в  лицо  царя.  Додон  отхлебнул  из  чары,  поморщился,  затем
величественно кивнул.

     Глава 3

     Мраку сунули в руки палицу, толкнули в спину.  Щурясь,  он  вышел  на
яркий свет. За спиной с металлическим звоном упала бронзовая  решетка.  На
току уже стояло четверо. Все  немытые,  лохматые,  с  кудрявыми  бородами,
волосы у каждого на лбу перехвачены бечевкой. У кого меч,  у  кого  топор,
один сжимал в руках окованную бронзой палицу и круглый щит.
     Они находились на правой стороне тока, а напротив в  стене  поднялась
решетка. Вышло пятеро мускулистых мужчин, голых до пояса. Мрак засмотрелся
на бритые головы троих, где свисали длинные чубы. У каждого  в  левом  ухе
блистало по серьге. Подбородки выбриты, и Мрак подумал, что по голым лицам
их легко отличить от бородатых и длинноволосых куявов. Правда, другие двое
с длинными волосами. Видать, артанцев не хватило. Пятым был Зализняк.  Его
тоже раздели, грудь его была широка, как и сам он был невероятно  широк  в
плечах. Теперь Мрак видел всю мощь его удивительных рук. Рук,  от  которых
лучше держаться подальше, если в них оружие.
     Артаны тоже щурились, но оружие в их руках не  блистало.  Все  пятеро
были с топорами. Ну да, артанцев так и называли народом Боевых Топоров. Их
кузнецы изготавливают свое оружие из какой-то особенной черной бронзы, что
вроде бы прочнее любого металла. Даже железа, что падает  с  неба.  Сейчас
они вооружены привычным оружием. Понятно, после боя отберут... Или соберут
у павших.
     Народу наверху прибавилось. Даже на лавках для  знатных  не  осталось
свободных мест, а простой люд так вовсе лез друг другу на головы, чтобы не
пропустить зрелища. На последний бой приберегают самое кровавое, а значит,
самое интересное!
     К Додону наклонялись то справа, то слева, шептали что-то. Вряд ли  по
делу, скорее же, просто  показывали  всем,  что  к  царю  близки,  тот  их
слушает, а значит они  в  силе  и  многое  могут.  Как  навредить,  так  и
поспособствовать тем, кто не скупится на дары...
     Мрак придирчиво покосился на тех, с  кем  придется  драться  плечо  к
плечу.  Подобрались  крепкие  мужики,  одного  Мрак  помнил   как   куява,
советовавшего насыпать на хвост соли, но в его отвагу  не  верил,  слишком
ясно отчаяние в глазах. Двое оставшихся просто разбойники  со  звероватыми
лицами. Они выглядят  так  дико,  что  того  и  гляди  пырнут  соседа,  не
дожидаясь боя с артанами.
     Царь милостиво кивнул, тут же услужливо прозвучал боевой рог.  Артане
медленно двинулись вперед. Топоры держали наготове,  у  каждого  на  левой
руке висел круглый  деревянный  щит.  В  середине  шел  Зализняк.  Тоже  с
топором, что в непомерно длинных руках выглядел игрушечным.
     Мрак сказал зычно:
     -- Простите, братья... Но тут такое дело: или вы -- или мы.
     Он крепче сжал рукоять палицы, ноги сделали первый шаг. Он  вышел  из
тени, и солнце  злорадно  обрушилось  на  исхлестанные  плетью  плечи.  На
скамьях заорали, подбадривая обе стороны.
     Справа и слева от Мрака взревели, завыли, пугая противника, ринулись,
сшиблись, послышались тяжелые  удары  по  дереву,  звон,  первые  яростные
крики, а затем вопли боли и страха.
     Дурость, подумал Мрак свирепо. Остались считанные дни!  Не  так,  так
эдак смерть найдет, нелепо драться, нелепо барахтаться как  та  лягушка  в
молоке...
     Он отразил удар, отступил на шаг, но сбоку один  так  огрел  палицей,
что плечо занемело. Взревев,  он  шарахнул  в  отместку,  на  него  веером
брызнула  кровь.  Слизнул  с  губ,  чувствуя  сладость  солоноватой  руды,
уклонился от удара третьего, тут же снес противника с глаз мощным ударом в
живот.
     -- Бей!
     -- Убивай!
     -- Круши!
     Сперва так выкрикивали сами бойцы, но  скоро  только  хрипло  дышали,
сопели.  Стоял  лязг,  стук,  болезненные  вскрики,  а   неумолчный   крик
раскатывался наверху. Там вскакивали, орали, указывали пальцами, верещали.
     Мрак озверело оглядел беснующуюся толпу. Грудь его тяжело вздымалась,
из ссадины на голове текла кровь, он часто  слизывал  ее  длинным  горячим
языком.
     Не желая драться, все же сразил двух, иначе бы сразили его,  третьего
ранил, его добили, но сейчас стоял на  этом  конце  тока  один.  Остальные
корчились на залитом кровью песке, тяжелом  и  горячем,  пытались  ползти,
затихали в судорогах.
     Весь ток был в крови, хотя на  смертный  бой  вышло  всего  десятеро.
Значит, пало восьмеро, потому что на том конце вытирал  о  труп  соратника
черное  лезвие  единственный  уцелевший  артан.  Мрак  узнал  желтоглазого
Зализняка.
     Убитых  зацепляли  крюками,  спешно   вытаскивали.   Следом   вбежали
служители, разровняли песок, а еще двое бегом принесли на носилках  чистый
песок, разбросали, закрывая лужи крови. Зализняк  посматривал  исподлобья.
Чуб уже не развевался на ветру, прилип к бритому черепу.  По  лицу  бежали
мутные струйки. На груди и плечах  виднелись  глубокие  порезы,  но  кровь
стекала по груди медленно, нехотя, скапливалась в порезе.
     Сверху заорали:
     -- Ставлю на артана! Три к одному!
     -- Принимаю!
     -- Он его разорвет надвое!
     -- Слав здоровее!
     И, перекрывая вопли, прогремел могучий рев Волка:
     -- Эй там, внизу! Покажите, на что способны мужчины  в  ваших  краях.
Победителю выпадет честь сразиться со мною!
     Додон заинтересованно наклонился над  крохотной  оградой.  Глаза  его
оценивающе пробежали по  могучим  мышцам  Мрака,  остановились  на  словно
выкованной умелым кузнецом фигуре Зализняка:
     -- Да-да, пора заканчивать. Им хорошо, их убьют, а нам еще  по  такой
жаре возвращаться.
     Зализняк подхватил щит убитого куява, медленно приближался  к  Мраку.
Не по прямой, слегка по кругу, и Мрак понял, что противник хочет поставить
его против солнца. Поняли и зрители, подбадривающе орали.
     Мрак держал палицу на отставленной в сторону руке, ноги чуть  согнул.
Глаза его не отрывались  от  артана.  Когда  их  оружие  соприкоснулись  в
приветствии, после которого должен начаться кровавый бой,  Зализняк  вдруг
сказал негромко:
     -- Эй, бык... ты смог бы забросить меня наверх?
     Мрак вздрогнул, бросил быстрый взгляд  наверх.  Додон  склонился  над
барьером, смеялся, в глазах был хищный интерес. Ковер под его  ногами  еще
больше свесился вниз. С двух  сторон  царя  обмахивали  широкими  веерами,
отгоняя мух и жару, за спиной стояли двое неподвижных стражей.
     -- Попробую,-- проворчал он.-- Но у тебя зад тяжеловат.
     -- Только с виду,-- шепнул Зализняк.-- Но можешь не целовать... пока.
     -- Я те поцелую! Так поцелую, что сова в твоем дупле поместится.  Еще
и совят заведет.
     -- Согласен. Только сейчас кинь повыше.
     Сошлись посредине тока. Зализняк начал отступать, и Мрак теснил, пока
не оказались прямо  под  галереей,  где  сидел  царь  Додон.  Шум,  гвалт,
раскрасневшиеся рожи. Запах пота.
     Неожиданно Зализняк выронил топор. Мрак едва  удержал  руку,  соблазн
был велик размозжить противнику голову, сам  выпустил  палицу  и  поспешно
скрестил пальцы на уровне живота. Зализняк прыгнул,  угодил  ногой  точно,
оцарапав Мраку голый живот, а Мрак изо всех сил, чувствуя как трещат  жилы
от натуги, швырнул тяжелое тело вверх.
     Только  теперь  раздались  испуганные  крики.  Он  подхватил  палицу,
отпрыгнул от стены и задрал голову.
     Зализняк, ухватившись  пальцами  за  край  стены,  мигом  подтянулся,
ухватил царя за горло и, вместо того, чтобы убить  на  месте,  как  ожидал
Мрак, свирепо дернул.

     Они перевалились через край, Мрак  отпрыгнул,  оба  рухнули  ему  под
ноги. Мрак поспешно развернулся на крики сверху. Двое стражей,  отталкивая
слуг, прыгали, блестя раззолоченными доспехами, прямо на них.
     -- Смерть! -- взревел Мрак.
     Один страж принял  смерть  в  полете.  Палица  Мрака  расплющила  ему
голову. Второй грохнулся, взрывая песок, тяжело поднимался,  когда  сверху
обрушился тяжелый удар. Прогремел злой голос:
     -- Смерть!
     Сзади что-то кричал Додон. Послышался звук пощечины, и  на  весь  ток
разнеся зычный голос Зализняка:
     -- Всем застыть!.. Меч у горла вашего дурака!.. Кто шелохнется, я его
прикончу!
     В наступившей мертвой тиши прозвучал задушенный страхом слабый  голос
царя:
     -- Всем опустить оружие!.. Не приближаться...
     -- И стрелы себе в задницу,-- подсказал Зализняк.
     Лезвие его меча упиралось, натянув кожу, в  нежное  ухоженное  горло.
Глаза Зализняка блестели как слюда. Он поймал взгляд Мрака, подмигнул.
     -- Режь, не тяни,-- бросил Мрак напряженно.
     -- Ты что? -- удивился Зализняк.-- Кто же  режет  курицу,  у  которой
золотые яйца?
     -- Это у него золотые? -- усомнился Мрак.-- Режь как овцу,  пока  еще
можем.
     Над краем ямы наклонился Горный Волк. Лицо его было бешеное. Глаза от
ярости лезли из орбит, а в  уголке  рта  пузырилась  пена.  Рука  отыскала
рукоять меча, но на нем как псы на медведе повисли телохранители царя.
     Зализняк крикнул с веселой победной злостью:
     -- Пусть меня как кабана  чесноком...  нашпигуют  стрелами,  я  успею
дернуть рукой! Я даже во сне дергаюсь.
     Грузный Додон дрожал как жаба на льдине. Мрак прохрипел:
     -- Ты счас не засни. Вдруг в самом деле еще потопчем зеленый ряст?
     -- Ряст? -- удивился Зализняк.-- Гм... Кого я только  не  топтал,  но
зеленый ряст... гм... Если выживем, расскажешь как это... Эй, дурни!  Всем
отойти от выхода. Если кто-то мелькнет ближе, чем за десять шагов, тут  же
режу эту жирную овцу!.. Видят боги, у меня уже дрожат руки.
     В рядах началось смятение. Из-за спины Горного  Волка  кто-то  метнул
дротик. Тот воткнулся в двух шагах от Додона, тут  же  наверху  послышался
шум, чей-то предсмертный крик. Додон залепетал:
     -- Не убивайте!.. Это мои враги! Они хотят, чтобы меня устранили...
     -- Зарезали,-- поправил Зализняк хищно,-- Зарезали!
     Додон издал горлом булькающий звук. Глаза его закатывались, а  рыхлое
тело обвисало. Мрак, поддерживая с другой стороны, прорычал с отвращением:
     -- Убери меч от горла!.. А то  сомлеет.  Держи  возле  пуза.  Ему  не
видно, зато сразу можно от бока до бока как Боромир козу. Кишки вылезут  в
дыру, а следом и печенка плюхнется! На своей слизи поскользнется.
     Ноги Додона подогнулись, он осел на песок. Из прохода исчезали  люди.
Служителей отогнали, слышно было как  звякали  бронзовые  двери,  решетки.
Мрак и Зализняк подхватили  пленника  с  двух  сторон,  потащили.  Ноги  в
сапогах из дорогой кожи загребали золотой песок совсем так,  как  если  бы
тащили, зацепив крюком за ребро.

     Они выбрались, волоча Додона, на площадь.  Царские  гридни  оттесняли
народ. На крышах появились лучники, их остроконечные шлемы горели как  жар
в лучах яркого солнца.
     Горного Волка видно не было, что беспокоило  Мрака.  Зализняк  скалил
зубы, покалывал царя мечом в живот. Тот дрожал, покрывался  потом,  уже  и
так мокрый, от него пахло гадостно. В сафьяновых сапожках хлюпало, а несло
оттуда так, будто топтался по дерьму больного животом.
     -- Вели всем отойти еще дальше,-- приказал Зализняк.
     Он слегка ткнул царя в живот, и руки Додона взлетели над головой  как
крылья ветряной мельницы под ударом сильного ветра:
     -- Отойдите!.. Отойдите еще!.. И прочь с крыш!
     -- Молодец,-- похвалил Зализняк.-- На крышах я не заметил. Веди  себя
хорошо, в самом деле отпустим... может быть.
     Далеко впереди, с боков и сзади  гридни  били  народ  мечами  плашмя,
загоняли в дома и переулки. Зализняк спросил быстро:
     -- Мрак, ты через какие ворота входил?
     -- Меня привезли на корабле. Как  боярина.  Только  на  бояр  цепляют
шубы, а на мне зачем-то были цепи.
     -- Золотые?
     -- Нет, но зато такие же тяжелые.
     -- Ага,-- кивнул Зализняк.-- Тогда через северные, других я не  знаю.
Через версту там сразу горы, лес,  овраги.  Мы  сумеем...  ну,  попытаемся
суметь.
     -- Что?
     -- Схорониться.
     Держа царя впереди как живой щит, они продвигались почти бегом. Стуча
копытами, их обгоняли, держась в отдалении,  конные  воины,  что-то  орали
злыми сорванными голосами. Многие хватались за луки,  но  Зализняк  всякий
раз прикладывал к горлу Додона нож, и смельчаков сдувало как ветром.
     Когда впереди выросли городские ворота, Мрак полагал, что здесь их  и
побьют. Хоть стрелами, хоть камнями, дурное счастье не бывает  долгим,  но
ворота зияли непривычной пустотой. В сторонке стоял воевода  со  яростным,
перекошенным шрамами лицом. В его глазах Мрак видел  бессильную  злость  и
обещание лютой смерти.  Он  убирал  всех  с  дороги,  а  когда  кто-то  из
дружинников заартачился, коротко взмахнул мечом, и дерзкий упал, обливаясь
кровью.
     В воротах не были ни души. Когда миновали, подталкивая  задыхающегося
Додона, Мрак бросил:
     -- Закрыть бы за собой...
     -- Думаешь, уже не разослали отряды вперед? -- откликнулся  Зализняк.
Он тряхнул Додона.-- Так ведь?
     -- Не... знаю...-- ответил тот полузадушенно.
     -- Не знаешь? Какой же ты царь?
     Додон простонал:
     -- Вы не понимаете... Многие будут рады, если меня убьете. Еще больше
будут рады артанцы. Да и славы. И тем,  и  другим  легче  будет  захватить
Куявию.
     Зализняк сказал со знающей усмешкой:
     -- А есть и свои, с ножом за пазухой...  Верно?  То  ли  дети...  ах,
детей нет?.. то ли те, кто сумел бы править лучше... А у нас всяк  уверен,
что знает как править, лечить и бросать кости...

     Мрак на бегу  оглядывался  на  городские  ворота.  Мелькнул  человек,
схоронился, а  дальше  пустая  площадь.  Зато  впереди  целый  мир  с  его
дорогами, лесами, оврагами, а дальше вовсе горы с его ущельями, провалами,
тайными щелями, косогорами...
     Оба дышали хрипло, еще не остывшие  от  кровавого  боя,  да  и  Додон
грузен и тяжел как бык. Мрак чувствовал под пальцами дряблое мясо,  бывшее
некогда могучими мышцами: оброс царь  дурным  мясом,  ожирел  как  свинья,
боится пальчик прищемить, и когда почти несли  бегом,  а  то  и  волочили,
вскрикивает как раненая птица: острые  камешки  пропарывают-де  сафьяновые
сапожки!
     Холодный  воздух  шипел,  врываясь  в  раскаленные  глотки.  В  груди
хрипело, стонало, сипело на разные  голоса.  Впереди  висел  багровый  шар
закатного солнца, и они бежали  прямо  в  кровавый  закат.  Небо  налилось
темной  синевой,  облака  кроваво  алели,  пугающе   пурпурные,   грозные,
неподвижные, с черной каймой наверху.
     Мрак спросил неверяще:
     -- Думаешь, не поймают?
     -- Пусть сапоги стопчут,--  ответил  Зализняк.--  Хоть  так  навредим
проклятым!
     Они бежали  как  два  хищных  волка,  держа  посередке  зайца.  Мрак,
привычный к бегу, старался тащить царя  больше  сам,  но  Зализняк  к  его
удивлению оказался мужиком на редкость выносливым. Они взбежали  вверх  по
круче, а когда стена встала дыбки, Зализняк сцепил руки, забросил Мрака, а
потом швырнул ему царя.
     Мрак  ухватил  за  волосы,  за  плечо,  вытащил  к   себе.   Зализняк
подпрыгнул, Мрак поймал за пальцы, удивился их  толщине  и  крепости.  Как
будто корни дуба ухватил! Многих на свете повидал, но  человека  с  такими
ладонями -- впервые.
     -- Что делать будем?
     -- Бежим дальше,-- сказал Зализняк сипло. Он дышал тяжело,  но  глаза
горели победно.-- Они не взберутся, в обход пойдут. Тут такие воины, что и
на толстую бабу без лестницы не залезут.
     Они пробежали по узкому гребню, снизу  раздались  разъяренные  вопли.
Там бессильно  потрясали  мечами  и  топорами.  С  дюжину  преследователей
гарцевали на конях.
     -- Эх,-- сказал Зализняк презрительно,-- что за воины! Мечи,  топоры,
и ни одного лучника!
     -- Ты в самом деле хорош с луком? -- спросил Мрак.
     -- Лучший,-- ответил Зализняк скромно.-- Я бы таких двух  ворон,  как
мы, достал бы одной стрелой. Пусть даже эти вороны забрались бы в пять раз
дальше.
     Они сбежали на ту сторону, почти волоча царя. Мрак чувствовал  как  в
спину упруго толкает свежий ветер. Глухо рокотало. Он оглянулся, охнул. Их
догоняла черная туча, тяжелая и грозная. А ползла  так  низко,  что  почти
задевала верхушки деревьев. Между тучей и  оранжевой  землей  стоял  серый
занавес, из которого доносился неумолчный шорох,  будто  сто  тысяч  раков
пытались выбраться из ведра на волю.
     Зализняк повернул к Мраку измученное, залитое потом лицо:
     -- Повезло!
     -- Что? -- не понял Мрак.
     -- Повезло! -- заорал Зализняк.-- Ливень!
     Над землей стояло облако желтой пыли, взбитое тяжелыми струями.  Туча
двигалась быстро, пыль оседала под  массой  воды,  но  впереди  все  время
бежало это пыльное  облако,  догоняло  беглецов,  Мрак  чувствовал  свежее
дыхание. Гром  гремел  все  громче,  оглушительнее,  от  молнии  на  земле
отпечатывались огненные зигзаги, а в глазах сразу темнело.
     Додон хрипел, задыхался. Последнюю сотню шагов его волочили как мешок
с тряпьем. Зализняк наконец приложил лезвие к белому горлу царя:
     -- Все! Не пойдешь -- зарежем здесь.
     -- Не мо... гу,-- прохрипел Додон.
     -- Тогда умри,-- ответил Зализняк так же хрипло. Его лицо было  серой
маской из пота и толстого слоя пыли. Глаза блестли как у безумного.
     Кожа прорвалась под острым лезвием, красная струйка потекла на грудь.
Додон с усилием поднялся:
     -- Иду... будьте прокляты...
     Лай собак слышался все сильнее. Мрак увидел сквозь  редеющее  пыльное
облако силуэты двух собак, за ними маячили люди, но тут на головы и  плечи
рухнул целый водопад. Ледяные струи, тяжелые, будто из тучи обрушилось все
море, пригибали к земле, забивали дыхание, топили, вбивали в  землю.  Мрак
слышал как ругался Зализняк, всхлипывал в страхе  Додон,  его  тащили  как
мокрый мешок. Над головой тяжелый грохот сменился страшным сухим  треском,
будто гигантские руки ломали лес прямо над головами.
     Потом этот треск стал оглушающим. Впереди блеснул огонь,  ослепляющий
и страшный, в лицо  пахнуло  странно  свежим  воздухом.  Ослепленный  Мрак
сделал еще несколько шагов, Додона волочили как труп, Зализняк  вскрикнул,
указал кивком на яму впереди.
     Оттуда поднимался дым пополам с паром, но  дым  быстро  исчез,  тугие
струи залили яму, видно как вода кипит, бурлит,  остужая  раненую  молнией
землю.
     -- Как думаешь,-- тонкий голос Зализняка  чудом  проскакивал  в  щели
страшного грохота,-- в кого из нас попадет?
     -- Если бог не косорукий,--  ответил  Мрак  злобно,--  то  поцелит  в
середку.
     Додон застонал  и  попробовал  перебирать  ногами.  Зализняк  ухватил
другой рукой и за ворот, потащил как тушу забитой козы.
     -- Теперь верю! -- прокричал он сипло,-- что оторвемся!
     -- Побоятся задницы намочить? Мы ж не кур накрали -- царя тащим!
     Зализняк все же услышал или догадался, заорал:
     -- Это не артанцы, что за честь в огонь и ливень!  И  не  славы,  что
верны вождю до последней капли крови. Здесь куявы!
     -- Ну и что?
     -- Нарядное платье берегут, а не какую-то непонятную честь, дурень.
     Мрак не поверил, таких людей не свете нет, чтобы тряпки  ценили  выше
чести. Не поверил  и  когда  в  самом  деле  прекратилось  злое  тявканье,
перестали мелькать тени догоняющих. Просто сумели в  дождь  оторваться  от
погони. А собакам нюх в ливень не подмога.

     Глава 4

     Внезапно он понял, что орет, а в ответ истошно орет  Гонта,  жилы  на
шее вздулись как канаты. Расхохотался, ибо гроза быстро уходила вперед,  с
ней ушел и грохот, перестала трястись земля, а мощная стена ливня вздымала
стену из пыли и грязи уже впереди.
     -- Ну и дождичек,-- сказал Гонта уже без  крика.--  Такой  утопитдаже
стадо гусей и двух уток впридачу.
     Спуск был крут, но перед ними расстилалась долина,  чуть  ниже  бежал
вздувшийся  ручей,  волочил  камни,  ветви,  сломанные   грозой   деревца.
Виднелись хижины земледельцев, на опушку леса вышли из-под промытых дождем
деревьев тучные коровы.
     -- Ну и что дальше? -- сказал Мрак со злостью.-- Мы ж не можем с этой
жирной жабой таскаться всю жизнь!.. Нам спать надо, нам многое надо.
     -- Будем,-- сказал Зализняк,-- по очереди.
     -- Мне на него уже смотреть тошно,-- сказал Мрак с  отвращением.--  Я
лучше рискну головой, чем буду нюхать этого...
     Зализняк подумал:
     -- Можно проволочь по ручью. За ноги.
     -- Может, лучше зарезать? Вдруг какой заразный?
     Додон простонал, желтый от ужаса:
     -- Это у меня желудок больной!
     -- Ничего,-- сказал Мрак недобро,--  с  нами  вылечишься  быстро.  Не
покормим еще с неделю... а то и год... желудок  отдохнет,  сам  вылечится.
Будешь стройный как червяк и худой как поросячий хвост. Нет, стройный  как
поросячий хвост, а худой...
     Снова тащили его так, что царь едва касался ногами земли. Но и  тогда
дышал часто, взмок, побагровел. Мрак побаивался, что царя  черная  болезнь
хватит раньше времени.
     Завидев расщелину, упали без сил. Дыхание было такое сиплое,  что  не
услышали бы конского топота. К счастью, коня сюда мог  бы  затащить  разве
что Змей Горыныч. Додон лежал лицом вниз, всхлипывал. Зализняк  со  стоном
перевернулся.
     -- С такой жизнью не  дожить  до  старости,--  прошептал  он,  хватая
широко распахнутым ртом воздух.-- Точно не дожить...
     -- Зачем тебе старость? -- удивился Мрак.
     -- Старость --  самая  лучшая  пора,--  ответил  Зализняк  замученным
голосом, но с великим убеждением.-- Старость  --  это  мудрость,  уважение
младших... А это значит -- от всех. Тебе дают самое  теплое  место,  самый
мягкий хлеб, спрашивают уважительно: не дует ли,  добро  ли  почивалось...
Тебя слушают, раскрыв рты, потому что ты уже побывал ими -- и младенцем, и
отроком, и зрелым мужем, а им еще предстоит все. Ты  все  знаешь  наперед,
может  предостеречь,  указать  ямы,  через  которые  прошел,  кивнуть   на
частокол, где портки рвал...
     -- Наверное,-- протянул Мрак задумчиво. Губы его дрогнули  в  горькой
усмешке.-- Наверное, это здорово бы... Но ведьма предрекла моим родителям,
что я не доживу до старости. Подумаешь, удивила! При этой жизни!
     Зализняк с трудом отдышался, но лицо все еще было  страдальческое,  с
темными разводами под глазами. Хмуро повел в сторону Мрака налитыми кровью
глазами:
     -- А что значит, что тебе жить лишь до первого снега?
     -- Меньше,-- поправил Мрак.-- Сказано, что снега уже  не  увижу.  Это
значит, что помереть могу прямо сейчас.
     Зализняк встревожился:
     -- Не вздумай! Мне одному тащить  этого  кабана?..  Уж  побарахтайся.
Впрочем, от судьбы не уйти. Ты, как я вижу, не больно убиваешься?
     Мрак помолчал. Солнце уже висело  над  краем  земли,  и  его  лицо  в
багровом свете выглядело зловещим и печальным.
     -- Рождают нас,-- ответил он нехотя,-- нашего согласия не  спрашивая.
Не спрашивая где, у кого, в какой семье, у знатных или  простолюдинов  нам
желательно появиться на свет. Но  чтобы  исправить  эту  неправду,  а  это
великая кривда, Род и дал нам свободу умереть так, как захотим.
     -- Ну...-- протянул Зализняк озадаченно,-- он дал не так уж и много.
     -- Мрут все. От смерти не уйти, не откупиться. Но  мрут  по  разному.
Один в плаче, другой -- смеясь, за одним жалеют родные, а то и все село, а
за другим и жаба не кумкнет. Или даже вздохнут с облегчением. С появлением
на свет ничего не поделаешь, но уйти человек должен стремиться  по-людски.
Достойно. Красиво. Гордо. Времени на подготовку хватает: вся жизнь.
     Помолчали, быстро копили силы. Зализняк сказал со вздохом:
     -- Вижу, ты это обдумывал долго.
     -- Не зря.
     -- Нет, правда. Как говоришь: эка невидаль родиться, но дай  нам  Род
достойно умереть?
     -- Точно, Зализняк. Но что будем делать с этим боровом?
     Зализняк тоже посмотрел на заходящее солнце:
     -- Надо бы прикончить...
     Додон взмолился:
     -- Не убивай. Что хочешь, возьми. Хочешь, воеводой сделаю?
     Зализняк отмахнулся:
     -- Да знаю я твое слово. Наслышан. Тут же велишь зарезать... Просто я
уже убил сегодня троих. И так по колено в крови. Что будем делать  с  ним,
Мрак? Может в самом деле удивим белый свет? Возьмем и отпустим?
     -- Да черт с ним,-- согласился Мрак.-- Сгинем, так сгинем!.. Мне, как
я уже сказал, все одно близкая смерть на роду писана.
     -- Кому только не писана,-- хмыкнул Зализняк.-- Разве что тем, кто не
живет... Не смерть страшит --  проигрывать  не  люблю!  Если  поймают  или
прибьют, то это ж то самое, что двадцать два очка выпадет!.. Понимаешь?
     Додон дрожал, умоляюще переводил круглые от ужаса глаза с  одного  на
другого.
     -- Ну... не совсем. Эй, светлый царь!.. Давай-ка  твою  харю  тряпкой
замотаем. А руки свяжем за спиной, чтобы не сразу на волю...
     Зализняк умело заткнул Додону  рот  кляпом,  завязал  для  надежности
платком. Руки закрепили сзади. Мрак предложил:
     -- А не проще присобачить его к дереву?.. Места  здесь  людные.  Даже
слишком.
     Зализняк сказал, задумчиво глядя на бледного Додона:
     -- Хорошо, ежели освободят. А ежели камнями закидают? Могут еще детей
водить, показывать. У нас как-то медведь сидел на цепи... Такое вытворял!
     -- Закидают, так закидают,-- равнодушно сказал Мрак.-- На себе узнает
какой из него отец народа. Прибьем гвоздями?
     -- Разве что деревянными,-- согласился Зализняк.
     Царя трясло как грушу, которую дергал разъяренный  медведь.  Мрак  со
злостью потрогал железный ошейник.
     -- И над большим  муравейником,--  предложил  он.--  Мне  один  волхв
говорил, что муравьи в любой, даже самой зачуханной стране водятся. Как  и
люди.
     -- Неплохо,-- согласился Зализняк.-- только, если первыми отыщут  те,
что не прочь сами прирезать?
     -- Гм... Они или волки. Да  и  шакалы  мигом  живот  раздерут,  кишки
повытягивают, еще и драться за них будут... Загрызть не смогут,  до  горла
не допрыгнут... или допрыгнут?.. Нет, скорее всего, не допрыгнут... Ну,  а
до чего достанут -- отгрызут начисто.
     Глаза пленника вылезали из орбит, смотрел умоляюще, падал на  колени.
Мрак махнул рукой:
     -- Лады. Стреножим, как коня на выпасе. Далеко не  уйдет.  Да  еще  с
таким пузом. Зато, если сюда  будут  идти  артаны  или  еще  кто,  то  наш
царь-батюшка в кустах пересидит. Все же не будет  на  наших  душах  греха!
Слово дали -- слово сдержали... Хотя, гм, сейчас понимаю тех, кто говорит,
что своему слову хозяин: сам дал -- сам взял.

     Оставив царя, они нырнули в  кусты  и  побежали  по  ручью  вверх  по
течению. Теперь, когда с ними не было пленника, мчались налегке.  Багровый
шар, немыслимо огромный, уже опустился за виднокрай, теперь бежали прямо в
красное небо, где темели редкие комья облаков.
     Сумерки опускаются медленно, но за ними придет ночь, а за ночь  можно
уйти далеко... И вдруг резко и страшно проревели трубы, а внизу в распадке
раздался радостный клич. Оба поняли, похолодев, что  царя,  скорее  всего,
нашли. Чересчур быстро.
     -- Везет же дурням,-- процедил сквозь зубы Зализняк.
     -- Дурням завсегда везет,-- согласился Мрак.
     Зализняк неожиданно улыбнулся, это  было  непривычно  видеть  на  его
изможденном перепачканном лице:
     -- Да, боги яснее ясного говорят, что мы -- умные. И  что  вывернемся
сами.
     -- Они сейчас глядят и заклад держат,-- буркнул Мрак.
     -- Как думаешь, сколько?
     -- Сто к одному.
     Зализняк подумал, кивнул:
     -- Я бы даже поставил тысячу к одному. Конечно, тысячу -- на нас.
     И сам засмеялся своей шутке.
     С той минуты кольцо все сжималось. То с одной стороны,  то  с  другой
доносился лай своры гончих, даже слышались далекие крики.
     -- Вижу домики! -- воскликнул Мрак.
     -- К черту,-- прохрипел Зализняк.
     Они бежали некоторое время молча. Мрак на миг выглянул над верхушками
кустов, ахнул:
     -- Там... дымок над крайним домом!
     -- Ну и что?
     -- Кузня!
     Зализняк огрызнулся:
     -- Подковаться хочешь?
     -- Ошейник,-- бросил Мрак люто.-- Он давит меня!.. Я хочу избавиться.
     Зализняк на бегу бросил короткий взгляд:
     -- Да шея у тебя бычья. Но тебя это даже украшает! Еще  бы  кольцо  в
носу... Эй-эй! Ты всерьез? Коваль шею попортит, когда будут срубать!..  Да
и собаки задницу изгрызут.
     Но Мрак, не слушая, уже покинул  ручей  и  неся  по  тропе  к  кузне.
Зализняк выругался, огляделся по сторонам затравленно, но побежал  следом.
Собачий лай становился все громче.
     Мрак ворвался в дымное помещение, едва не вышиб дверь. Жарко  полыхал
горн, мальчишка уныло дергал за веревку, раздувая угли, а посреди высилась
на широком пне массивная  наковальня.  Сухопарый  низенький  коваль  ловко
поворачивал брызжущую жаром заготовку, держа в длинных клещах, а  могучего
вида подмастерье мерно бухал тяжелым молотом.
     Мрак гаркнул с порога:
     -- Бросай соху, хватай зубило!.. Если сейчас не собьешь ошейник...
     -- То,  что  будет?  --  поинтересовался  коваль  насмешливо.--  Тебе
придется положить голову. А я могу и промахнуться!
     -- Но не промахнусь я,-- бросил с порога Зализняк.
     Мрак  поспешно  опустил  голову  на  горячую  наковальню.   Даже   не
поморщился, когда обожгло щеку.  Ковали  переглянулись,  смерили  взглядом
острый меч в руках Зализняка, замедленными  движениями  начали  перебирать
клещи, зубила. Собачий лай становился все громче.
     Мрак ощутил острую боль, выругался. Вторым ударом  железо  сплющилось
сильнее, он ощутил как потекла теплая струйка.
     -- Опять палачи...--  прохрипел  он.--  Если  не  собьете  за  третий
удар...
     Но не сбили ни за третий, ни за пятый.  Мрак  почти  терял  сознание,
когда бухнуло особенно больно, но тут  же  словно  на  горле  разомкнулись
сильные хищные пальцы. Он шумно вдохнул воздух, перед  глазами  еще  стоял
багровый  туман,  мелькали  слабые  тени.  Послышался  неторопливый  голос
коваля:
     -- Теперь ты, чубатый?
     И резкий голос Зализняк:
     -- Да? Не знаю, зачем он такое вытерпел, но у меня здоровье хлипкое.
     -- Вытерпишь,-- буркнул Мрак.
     -- Нет, я всегда мечтал о подобном,-- ответил Зализняк, пятясь.-- Тут
и буковки какие-то... Может, читать научусь.
     Лай,  который  одно  время  вроде  бы  удалялся,  теперь  приблизился
вплотную к кузне. Зализняк ухватил Мрака за локоть, рванул  к  двери.  Они
вывалились на простор, хватая ртами свежий воздух, и в это время  издалека
донесся ликующий вопль:
     -- Вот они!.. Хватай!.. Куси... рви, убивай!
     Лай стал оглушительным. Затрещали и заколыхались кусты. Мрак, держась
за горло, кровь капала с пальцев, прохрипел:
     -- Разделимся...
     -- Авось у Ящера свидимся! -- крикнул Зализняк.
     Они бросились к кустам, Мрак крикнул напоследок:
     -- Дайся живым!.. Обязательно сдайся!
     Свистнули стрелы.  На  голову  Мрака  упала  зеленая  веточка.  Кусты
затрещали, он вломился всем грузным телом. Вдогонку пронеслись  стрелы,  с
силой врезался в зеленую стену дротик, исчез.
     Зализняк побежал в другую  сторону.  За  Мраком  ушла  большая  часть
погони, но и на него оставалось не меньше  дюжины  воинов  с  собаками,  а
дальше видно плотную цепь всадников!

     Зализняк перебил собак, дрался отчаянно, поднявшись на обломок скалы.
Трое лежали с разрубленными головами,  еще  четверо  корчились  на  земле,
зажимая раны, когда их вожак, Руцкарь Боевой Сокол, гаркнул зло:
     -- Да черт с ним!.. Не удается взять живым, за мертвого тоже  платят!
Добить его стрелами!
     Лучники быстро натянули луки. Пока они выхватывали  стрелы,  Зализняк
вспомнил странные слова лохматого соратника, крикнул:
     -- Эй, плешивые!.. А я как раз надумал сдаться.
     Лучники, держа его на прицеле, нерешительно оглядывались на  воеводу.
Тот заколебался. За живого награда была обещана вдвое больше. Но если  это
опять какая-то хитрость...
     -- Бросай оружие! -- потребовал он.
     -- Возьми,-- ответил Зализняк, пожимая плечами.-- Разве  это  оружие?
Вот в моих краях куют, так куют!.. Два раза в землю закапывают, чтобы  ржа
всю гниль выела.
     Он швырнул меч ему под ноги. Руцкарь Боевой  Сокол  отпрыгнул,  будто
ему метнули ядовитую змею. Подозрительно оглядел Зализняка:
     -- А еще что у тебя есть?
     -- Только моя отвага,-- ответил Зализняк скромно.-- Но у кого ее нет,
тому и моя не поможет.
     -- Что не поможет? -- не понял Руцкарь.
     -- Сокол на лету бьет, а ворона и сидячего не поймает.
     Он шагнул вперед и вытянул руки. Однако  к  нему  подкрались,  словно
надо было  еще  ловить.  Зализняк  презрительно  улыбался.  Его  схватили,
связали накрепко, избили ногами,  лишь  затем  перевели  дыхание,  привели
коней и привязали к свободному.
     Прибежал один из стражей, мокрый от пота, запыхавшийся:
     -- Второй... как-то... ускользнул!
     Руцкарь ахнул, переменился в лице:
     -- Как? Он не мог уйти!
     -- Но... его там не оказалось.
     -- Там было сто человек! Мышь бы не проскользнула!
     Воин угрюмо потупился:
     -- Мы заметили куда скакнул в кусты...  И  тут  же  окружили  тройным
кольцом! Но когда сошлись, то в середке никого не оказалось.
     -- Значит, проскользнул между вами!
     -- Мы шли плечо к плечу. Спугнули рябчиков, трех  зайцев,  растоптали
птичьи гнезда... да еще волка разбудили... Огромный, черный, страшный!
     Руцкарь спросил с недоумением:
     -- Волк? Да еще черный?
     -- Огромный,-- охотно объяснил страж.-- Наверное, из кустов  наблюдал
за кузней. Там кобыла с молодым жеребенком  привязана...  Выскочил,  когда
спугнули, мы сами едва заиками  не  стали!..  А  больше  никого  не  было.
Клянусь, все шли так, что друг друга видели. В землю зарылся, что ли?
     Зализняк скалил зубы. Если  проиграл,  то  лишь  наполовину.  Приятно
знать, что второй  ускользнул.  Пусть  ненадолго,  от  такой  погони  уйти
трудно, но сейчас и такая мелочь -- победа.
     Руцкарь подошел, с наслаждением ударил по лицу:
     -- Зато для тебя все кончено. Не понимаю, зачем бросил меч? Теперь  с
тебя шкуру будут снимать по клочку в день, а  глаза  выкалывать  медленно,
неспешно...
     Мороз пробежал по коже. Он сплюнул кровь из  разбитого  рта,  ответил
весело:
     -- А чтобы у вас работы было больше. Это ж надо еще довезти! А я буду
плевать на вас.
     Руцкарь снова ударил его по лицу, заорал зычно:
     -- По коням!.. Возвращаемся во дворец.
     Небо потемнело, бледный серпик сперва едва виднелся, а теперь налился
оранжевым светом, блистал нестерпимо. Проступили первые звезды.
     Они ехали по  горной  круче,  тени  в  щелях  стали  совсем  черными.
Тропинка была узкая, кони  ступали  осторожно  по  одному,  когда  спереди
неожиданно выметнулся огромный черный волк. Огромная  красная  пасть  была
распахнута как ворота в ад, белые зубы блестели  словно  ножи.  Молча  как
смерть он метнулся на коней.
     Зализняк услышал дикое ржание. Кони становились  на  дыбы,  пятились.
Копыта скользили по круче, и вот уже первые три всадника вместе  с  конями
сорвались в пропасть. Волк с рычанием наступал, делал вид, что  собирается
прыгнуть и вцепиться в горло. Кони пятились  в  смертельном  ужасе,  камни
выворачивались из-под копыт,  грохотали  по  склону  в  бездну,  а  следом
срывались все новые кони с седоками.
     Наконец  Руцкарь  выхватил  меч  и  попытался  достать  зверя.   Волк
молниеносно скользнул под брюхо коня, явно вонзил зубы, ибо конь  завизжал
как поросенок, дико скакнул, его  задние  копыта  заскользили  по  камням.
Руцкарь метнул себя с конской спины, а тот с жалобным ржанием  сорвался  в
бездну. За собой потащил и запасного, на котором сидел Зализняк.
     Зализняк в отчаянии качнулся вправо, больно ударился о камни,  ощутил
как дернуло и потащило вниз, но зацепился за камни, ремень  лопнул,  и  он
остался зажатый между двумя обломками скалы.
     -- Это демон, а не волк! -- вскрикнул Руцкарь.-- Но будь даже вожаком
демонов, меня не испугать!
     Сильно хромая и выплевывая кровь из разбитого  при  падении  рта,  он
двинулся на волка. Тот лишь мгновение смотрел  на  него  желтыми  волчьими
глазами, затем гигантским прыжком оказался на Зализняке. Тот зажмурился  и
закрыл глаза. Донесся злой крик Руцкаря:
     -- Жри его, жри!.. Это похуже, чем содрали бы заживо кожу!
     Зализняк  чувствовал  частое  жаркое  дыхание  зверя.  Сильная   лапа
наступила на грудь, едва не ломая кости. Острые зубы скользнули по  груди,
резануло клыком, затем зубы сомкнулись  на  руке.  Зализняк  снова  ощутил
боль, стиснул зубы, собираясь  без  крика  превозмочь  боль,  когда  зверь
откусит руку... но боли не было.
     Он открыл глаза, чувствуя странное облегчение. Зверь уже покинул его,
прыгал среди камней, делая вид, что собирается  напасть  на  воеводу.  Тот
кричал и отмахивался мечом. А на своей груди  Зализняк  обнаружил  обрывки
ремня, перегрызенного волчьими зубами. Руки тоже занемели, но путы на  них
ослабели.
     Еще не веря себе, поднялся. Клочья ремней упали на землю. Он подобрал
меч, все еще почти не чувствуя онемевших рук. Волк отступал, а  воевода  с
дикими криками теснил, всякий раз попадая саблей по камням.
     -- Дивные дела твои,-- сказал Зализняк дрожащим голосом.
     Он поймал лошадь, вскинул себя на ее спину.  Назад  дороги  нет,  там
целый отряд стражи и загонщиков, но впереди сражаются волк и воевода...
     Была не была, он гикнул и направил  коня  вперед.  Волк  отодвинулся,
давая  дорогу  испуганному  насмерть  коню,  а  когда  воевода   запоздало
оглянулся, Зализняк уже проносился мимо.
     Конь освобождено пронеся вперед в черную ночь. Зализняку  показалось,
что странный волк проводил его долгим насмешливым взором.

     Глава 5

     Мрак, забившись в глубокую нору, зализывал раны.  Три  от  стрел,  но
самая болезненная четвертая, когда кузнец  впопыхах  прищемил  ему  горло,
едва не лишив жизни. Но все заживет как на волке, а  шерсть  встает  дыбом
только при воспоминании об ошейнике раба.
     Надо же попал в страну, где железа больше, чем бронзы!  Даже  больше,
чем меди. Богатая страна, ибо железо дорого... Правда, говорят же,  что  в
Куявию  рухнула  целая  железная  гора  с  небес.  Он  слышал,  но  считал
брехней... А здесь даже ошейники рабов из железа, что едва  не  привело  к
гибели. Будь из любого другого металла,  давно  бы  перекинулся  волком  и
поминай как звали, но железу дана власть удерживать каждого в той  личине,
в какой застало!
     Он облизал капли крови, задумался. После того, как расстался с Олегом
и Таргитаем, поиски той самой девы,  которую  видел  на  жертвенном  камне
Перуна, завели в эту страну. Здесь-то и увидел ее... или  не  ее,  а  лишь
похожую, но именно это  и  погубило.  Ошалелый,  ничего  больше  не  видя,
неосторожно протиснулся вперед, толкаясь и наступая на ноги боярам, что-то
нарушил, что-то сломал... Словом, кто заступится за чужака,  внесет  залог
или выкуп? Одели железный ошейник, что не давал обратиться в волка, и  так
он неделю греб на быстром корабле с длинными веслами.
     Но сейчас на свободе. А прекрасная незнакомка,  судя  по  ее  богатой
одежде, живет во дворце, что  на  горе.  Там  пять  кордонов  стражи,  там
охрана, там мышь не проскользнет незамеченной. А уж волк и подавно.

     Теперь ночами он часто подкрадывался  к  стенам  города,  смотрел  на
дворец. Облитый лунным светом, тот  стоял  на  высокой  горе,  по  широкой
лестнице даже в глубокую ночь проходили люди  с  факелами  в  руках,  а  в
освещенных окнах мелькали изломанные человеческие фигуры.
     Иногда ему казалось, что угадывает ее появление, и тогда  его  сердце
начинало стучать с такой силой, что в эти  минуты  его  можно  было  брать
голыми руками. Если ветерок доносил со стороны детинца запахи,  он  всякий
раз вычленял из них едва  уловимый  аромат  ее  кожи.  По  телу  пробегала
сладкая дрожь, он вскидывал морду к луне и выл в  тоске  и  безнадежности.
Она, чистая и светлая, во дворце среди  людей,  а  он,  лохматый  волк,  в
темном лесу!
     Встречая людей, всякий раз сворачивал в  кусты  и  подолгу  крался  в
сторонке. Разговаривали о житейских мелочах, перемывали друг другу  кости,
но Мрак собирал знания по  зернышку,  и  к  тому,  что  узнал  на  веслах,
добавились достаточно камешков, чтобы увидел полную картину.
     В Артании, где больше степи, народ привычно кочует, там самое большое
и воинственное войско, люди там горды отвагой и воинской доблестью. Только
земледелием стали заниматься тоже, из-за чего в самой  Артании  вспыхивают
стычки между скотоводами и осевшими родами.
     В Куявии, где половину страны занимают  горы,  народ  растит  хлеб  и
пасет скот, а в горах ищет металл, золото, редкие камни.  Высоко  в  горах
живут Змеи Горынычи. Прежние племена  приносили  им  жертвы,  но  отважные
охотники, сумели пробраться в отсутствие  родителей  к  гнездам,  похитили
первых крохотных детенышей. Змеи росли, считая родителями семьи охотников,
затем к удивлению и страху жителей  долины  однажды  увидели  пролетающего
Змея, на спине которого сидел человек! И этот человек не был  добычей,  он
весело орал им и махал рукой.
     Так в Куявии к  прежним  чародеям  и  волшебникам  добавились  новые.
Сперва это были просто отважные охотники, что дальше других  забирались  в
таинственные горы, сдруживались со  Змеями  и  жителями  подземных  пещер,
затем в самом деле начали овладевать более мощными силами, чем  топор  или
меч... И даже более мощными, чем владели местные колдуны!
     Только Славия оставалась все такой же, как после отступления Большого
Льда. Тогда образовалось великое Болото, но затем нарос дремучий лес, и  в
этом лесу жили невры. Но, как теперь знал Мрак, кроме их Светлого Леса был
еще и Черный Лес, и Темный, и Светлолесье, и Залесье, и многое другое, где
жили люди. Это племя назвало себя  славами.  Славы,  как  и  их  царь,  не
выходили из леса, о их жизни почти ничего не было известно.  Две  воинских
отряда, которые для завоевания туда отрядили Тарас,  а  затем  и  его  сын
Буслай Белое Крыло, исчезли бесследно. Рассерженный  Буслай  отрядил  туда
целое войско, но и оно сгинуло, едва вошло в дремучий лес. С  той  поры  о
славах постарались забыть, хватало своих пограничных споров и стычек из-за
пастбищ.
     И вот теперь он, невр, которого  все  равно  здесь  зовут  славом,  в
далекой и таинственной Куявии. Где-то в горах обитают обособившиеся  роды,
которые называют себя просто горцами, в долинах живут народы, что на  горы
смотрят с презрением, а на склонах гор  живут  третьи,  что  с  презрением
смотрят и на долинщиков, что возделывают поля, и на диких горцев,  знающих
только охоту на горных козлов и общение с таинственными рудокопами ночи.
     Но что ему Куявия -- видел и поудивительнее страны,-- если  бы  здесь
не жила та, Единственная!

     На пятый день пробирался за деревьями, когда услышал двух бредущих  в
город селян. Тоже  о  налогах,  поборах,  немного  о  бабах,  и  Мрак  уже
собирался отстать, когда вдруг услышал:
     -- Да кто бы его искал так долго?.. Сгинул царь и сгинул. Видать,  те
двое не только зарезали, но и закопали тайком...
     -- Да уж,-- донесся другой голос,-- чего ждать от душегубов?
     Мрак на бегу подпрыгнул над кустами. По  ту  сторону  брел  по  узкой
лесной тропе поживший на свете мужик, а за ним  тащился,  загребая  ногами
листья, парнишка в драных портках.
     -- Не отпустят тебя, значит, завтра домой?
     -- Нет, батя. Гостей столько  прибыло,  что  днями  и  ночами  варим,
печем, с ног сбиваемся. Спим возле котлов.
     -- Бедолага...
     -- Эх, батя... Что-то будет? Этот царь был хоть дурной, но добрый. Он
уже на все рукой махнул, только пил да жрал. А сейчас во дворце  собрались
звери, что вот-вот порвут друг друга на части! А самый лютый, что загрызет
других, и станет новым царем.
     -- Упаси нас, боги! А как же Светлана?
     Мрак услышал как на беспомощно-растерянный вопрос внук ответил  тоном
умудренного челядинца:
     -- Эх, деда... Что может молодая царевца? И то чудо, что один  раз  с
того света вернулась. А такое счастье дважды не бывает...
     Их голоса удалились. Дальше был яркий свет, виднелись стены  детинца,
и Мрак вынуждено остановился на опушке. Отчаяние и злость на себя  ударили
по голове как молот. Упал на землю, захрипел от злости на  себя.  А  потом
задрал морду к небу и завыл так дико и  страшно,  что  на  стенах  детинца
стражи переглянулись, чувствуя как мороз побежал по спинам.
     -- Не к добру...
     -- Какая тоска,-- сказал с  дрожью  в  голосе  другой.--  Быть  здесь
большой беде.
     -- Да уж... Средь бела дня такой вой!
     Опять  я  виноват,  думал  он  со  злым  отчаянием.   Оказывает,   от
жертвенного ножа царевну спас -- она царевна! -- но вверг страну в  смуту.
А сейчас еще и царь куда-то делся... Выходит, это  над  ее  отцом  он  так
изгалялся? Но куда он делся, если отпустили где-то в пяти-шести верстах от
крепостной стены его стольного града? Трудно потеряться, да к тому же ищут
сотни гридней с гончими псами... Если что-то стряслось, то  что  будет  со
Светланой?

     Сегодня был седьмой день его пребывания в  волчьей  шкуре.  По  ночам
подмораживало. Еще не время для снега,  но  ежели  дня  три  кряду  задуют
северные ветры, то пригонит такую тучу, что и самым первым снегом  засыпет
хатки до окон, и не всякий хозяин утром с легкостью отворит двери.
     Ежели снег застанет в волчьей шкуре, подумал он хмуро,  то  так  даже
лучше. Пусть труп расклюют птицы. Это  лучше,  чем  люди  будут  брезгливо
коситься на умершего под забором бродягу.
     Он рыскал по лесу, вслушивался в звуки, внюхивался. Он уже знал здесь
каждое дерево, каждую норку, при желании мог задрать  всех  оленей  и  тем
самым сорвать царскую охоту.
     Ночью обычно он рыскал в волчьей личине, а  днем  обитал  в  людской.
Волчья днем отсыпалась. Что еще любил в оборотничестве, так то, что мог бы
годами обходиться без сна, попеременно ныряя из личины в личину!
     Когда звуки охотничьих рожков поведали, что снова идет царская охота,
он сделал большой  круг,  зашел  с  подветренной  стороны  и  подкрался  к
охотникам.
     Охотниками распоряжался высокий человек с бледным и бесцветным как  у
покойника лицом, надменный, изредка роняющий  слова.  Мрак  узнал  хозяина
лодки, на которой его держали гребцом. В сторонке с  двумя  ловчими  стоял
рослый старик с белой окладистой  бородой.  Серебряные  волосы  падали  на
плечи, широкие и покрытые рубашкой из  металлических  колец.  У  него  был
звучный голос, привыкший перекрывать шум битвы,  властные  движения.  Явно
воевода: все воеводы, которых Мрак знавал,  похожи  один  на  другого  как
крепкие осмоленные бревна в стене крепости.
     У него было честное лицо, прямой  взор,  такие  завтра  говорят  тоже
самое, что говорили вчера.
     -- Почему,-- спросил он строго одного,-- ты стрелял в своего  воеводу
на охоте?
     -- Думал, что там лось.
     -- И когда ты догадался?
     -- Когда тот лось стал отстреливаться.
     Старик раздраженно отмахнулся, что с дурнем говорить, а Мрак неслышно
скользнул за кустами на другую сторону поляны.  Там  отдавал  распоряжения
бледный, а эти, как Мрак убедился, даже вечером говорят иное, чем утром, а
стоя вещают совсем не то, что говорили сидя.
     Он был без доспехов, но слушались его почтительно. Приказы  бросались
выполнять стремглав, сами покрикивали по  дороге,  словно  несли  в  зубах
лоскуток его власти. Когда он остался один, к нему приблизился  толстый  с
поросячьим лицом. Губы держал трубочкой, будто собрался причмокнуть.
     -- Кажан,-- проговорил он  негромко,--  ты  в  самом  деле  вышел  из
преисподней! Только там  можно  научиться  таким  хитростям.  Трудно  было
уговорить?
     -- Еще бы! Дядя исчез, какая  тут  охота.  Пришлось  долго  вещать  о
государственной необходимости.
     -- Ха-ха! Получилось?
     -- Как видишь. Государственной нуждой можно оправдать все.
     -- Но как  оправдать  охоту?  Уговорить  царевну  принять  участие  в
кровавой мужской забаве, когда бьют оленей, псы душат зайцев, соколы  бьют
уток и перепелов!
     Кажан слегка раздвинул губы, но глаза оставались как  у  замороженной
рыбы:
     -- Все же лучше, чем рубка человечьих голов на току. Для  нее  лучше,
раз их не посещает. Не желает, видите ли, зреть гибели несчастных людей на
потеху тем, кто заплатил! Так что охота для нее в самый раз. Здесь  скачка
на горячих конях, красивые верные псы, смех,  песни...  А  убивают  оленей
где-то далеко, ей даже не обязательно самой пускать стрелы.
     -- Все равно, ее трудно выманить из ее сада.
     -- Только на охоту, только на охоту!
     -- Ну,-- заметил Голик с похабной усмешкой,-- ты  смог  бы,  если  бы
захотел, уговорить и на большее.
     Глухое рычание возникло в  горле  Мрака  само  по  себе.  Он  стиснул
челюсти, ни звука не  вырвалось  наружу,  но  зато  перед  глазами  встала
розовая пелена. Голика и Кажана видел отчетливо, особенно четко  выступали
их жилы, откуда под его острыми клыками брызнет сладкая кровь.
     -- Не знаю, не знаю,-- ответил  Кажан  небрежно.--  Не  пробовал.  Но
слыхал, что слывет недотрогой... Даже для того певца,  что  вьется  вокруг
нее со слащавыми песнями. И еще слывет абсолютно непорочной!
     -- Да, потому в прошлый раз выбор жрецов пал именно на нее!
     -- В силу ее непорочности?
     -- Голик, ты  знаешь  тайные  причины...  Но  народ  понял,  что  это
правильно. Вся Куявия знала о ее чистоте и  непорочности.  И  если  бы  не
чудесное  вмешательство  богов...  ведь  жертва  уже  была  принята!..  но
почему-то вернулась в целости...
     -- Что сказали жрецы?
     -- Ты же знаешь!
     -- Знаю этих болтунов, что  умеют  говорить  туманно  о  самых  ясных
вещах.
     Снова прозвучали звуки охотничьего рога.  Судя  по  всему,  загонщики
гнали зверя в их сторону. Голик  сказал  негромко,  но  чуткое  ухо  Мрака
услышало:
     -- Надеюсь, на этот раз у них получится лучше!
     -- У артанов руки не оттуда растут. Это если бы наши взялись...
     -- Наши... Наши из-под артанского вора  подошвы  выпорют,  а  тот  не
заметит. Вон мой помощник Ковань! Тихий да незаметный, но его и в ступе не
влупишь, куда хошь влезет...
     Мороз  пробежал  по  коже  Мрака.  С  кем  получится?  Неужели  опять
постараются как-то удалить из этого  мира  Ее,  что  явно  мешает  чьим-то
недобрым планам? Но на этот раз для верности уже не прибегнут к жертве.
     Он попятился глубже в кусты, ибо лай гончих слышался все ближе.  Этих
собак не боялся, они хороши только на беззащитных оленей, но следом прется
толпа галдящих людей. Каждый в одиночку -- тля, но когда воедино...
     По всему лесу теперь уже раздавались веселые крики, стук копыт. Среди
зелени между деревьев замелькали празднично одетые всадники. На головах  у
некоторых развевались ленты, даже мужчины украшали головы цветами.
     Мрак неслышной  черной  тенью  скользил  за  кустами,  прислушивался,
быстро охватывал взглядом. В такой сумятице даже собакам непросто  поймать
его след, копыта тут же затопчут, а тяжелые благовония  и  запах  телесных
притираний забивают волчий запах.
     Однажды вроде бы ощутил ее запах, тень ее  запаха.  Ветерок  менялся,
цветные струи сливались, сплетались, и Мрак двигался из стороны в сторону,
подпрыгивал, хватая запахи  верхнего  слоя,  но  и  там  все  смешивалось,
поднималось ввысь, где рассеивалось вовсе.
     Пока искал, неосторожно высовывался из кустов, однажды  ему  едва  не
наступили на лапу копытом, ушел все еще незамеченным, сделал круг, забежал
с другой стороны.
     Резкий стук копыт заставил попятиться дальше в чащу. На поляну, ломая
кусты, проломился храпящий конь. Он дико вращал глазами,  ронял  пену.  На
конской спине едва держался мальчишка  лет  десяти,  бледный  как  мел,  в
разорванной одежде, на лице кровь.  Он  хватался  за  конскую  гриву,  еще
издали заверещал тонким голоском:
     -- Царевна! Спасайте! Они напали...
     К нему обернулись все разом, крики и веселье затихло.
     -- Кто? -- рявкнул Голик.-- Откуда?
     -- Чужие! -- вскрикнул отрок, он вытер кровь  разорванным  рукавом.--
Напали!
     -- Говори толком! Кто напал?
     -- Выскочили из кустов, сшибли с коня, стражу посекли... Ее сразу  на
другого коня... как овцу...
     Первый опомнился грузный воевода. С несвойственной для его дородности
и возраста прытью метнулся  к  коням.  Серебряная  борода  развевалась  за
плечом. Отроки не успели вывести коней навстречу, а воевода  запрыгнул  на
крупного жеребца, а уже оттуда крикнул подозрительно:
     -- А как ты уцелел?
     -- Я собирал опавшие листья,-- вскрикнул отрок.--  Для  царевны,  она
букет составить хотела!.. Уехал далеко, а оттуда глядь -- а они напали!
     Но старый воевода не слушал, пустил гоня в галоп, топча людей, сшибая
чужих коней в стороны. Все орали, носились по поляне, ловили своих  коней,
взбирались, разворачивались, сталкивались  друг  с  другом  и  увеличивали
суматоху.
     Голик, переглянувшись с Кажаном, помчались следом. За ними неслись  в
затылок с десяток гридней, совсем не похожих на охотников.
     Мрак от ужаса почти ничего  не  видел  перед  собой,  кроме  зловещей
ухмылки  Кажана,  когда  тот  подмигнул  Голику.  Он  уже  несся  длинными
ускоряющимися прыжками. Вел нюх, воздух был  полон  плотных  запахов,  они
топтали один другой, душили, но обостренным чутьем улавливал  крупинки  ее
аромата, и несся через кусты, ямы, валежины, прыгал и стелился над  землей
как огромный черный ковер из мха.
     Только бы с нею ничего не стряслось, только бы с  нею  ничего!  Мразь
всякая живет, топчет землю, а красивых отдают либо в жертву, либо  воруют,
либо... боги их рано забирают к себе в вирий,  не  дав  ни  им  пожить  на
земле. ни людям порадоваться их красоте.
     Пусть боги прямо сейчас возьмут его жизнь, даже на жертвенный камень,
на муки и пытки, но пусть не обижают ее!

     Глава 6

     Он почуял мощную струю  конского  запаха  раньше,  чем  услышал  стук
копыт. Их было пятеро, кони уже разогрелись от  быстрой  скачки  по  узкой
лесной дороге с ее опасными поворотами, Светлану везут на втором коне,  ее
держит потный мужик, пахнущий жареным луком  и  гнилыми  зубами.  Замыкают
отряд четверо на быстрых конях, в легком доспехе...
     Ускорил бег как мог, услышал стук копыт, наддал в  последнем  усилии,
увидел наконец задних, зашел сбоку и прыгнул на лоснящийся от  пота  круп.
Конь завизжал от страха, рванулся вперед.  Мрак  сомкнул  челюсти  на  шее
всадника, услышал хруст. Обезумевший  конь  догнал  второго,  и  Мрак,  не
раздумывая, прыгнул прямо в побелевшее лицо с вытаращенными глазами.
     Они рухнули оземь. Мрак умело оказался наверху, и в  момент  удара  о
землю, оттолкнулся и  кинулся  вдогонку  за  остальными.  Оглушенный  воин
смотрел безумными глазами в клочок неба между вершинками деревьев.
     Трое неслись тесной кучкой, и теперь Мрак уже  увидел  белое  женское
платье. Девушку крепко держал грузный человек, его  огромный  черный  конь
несся мощно, храпел грозно, хвост и грива  развевались  темные  как  ночь.
Впереди и позади было по человеку в  легком  копытном  доспехе.  Как  Мрак
заметил, даже копыта не подкованы, чтобы кони скакали быстрее!
     Он зашел сбоку, избегая  конских  копыт,  прыгнул  на  круп.  Всадник
оглянулся, Мрак хищно ухватил его зубами за лицо. Когти  вонзил  поглубже,
чтобы не сорваться в  бешеной  скачке.  Всадник  дико  вскрикнул,  и  двое
передних тут же оглянулись.
     Сильные руки обхватили Мрака. Он сжал челюсти, но оба уже  рухнули  с
коня. На этот раз упали неудачно для Мрака. Хотя всадник  уже  умирал,  но
пальцы в предсмертном усилии вцепились в густую шерсть, вырвали клочья.
     Шатаясь, Мрак поднялся, пустился вдогонку. Копыта стучали  еще  чаще,
но всадники поменялись местами,  когда  же  Мрак  начал  догонять,  задний
сорвал с плеча лук и, оставив коня мчаться  без  поводьев,  стал  посылать
стрелу за стрелой, стараясь попасть в черного зверя.
     Мрак быстрыми скачками сокращал расстояние, когда одна стрела ударила
в плечо, но лишь запуталась в шерсти, вторая  больно  клюнула  в  переднюю
лапу. Он невольно замедлил бег, и  всадник  победно  улыбнулся.  Быстро  и
точно выстрелил еще, стрела ударила в лоб  Мрака,  отскочила,  выбив  клок
шерсти и оцарапав кожу.
     От злости и отчаяния он в последнем усилии догнал,  прыгнул,  ухватил
зубами за ногу чуть выше сапога. Всадник с криком выронил лук, но тут же в
его руке блеснул короткий меч. Мрак  поспешно  стиснул  зубы,  ощутил  как
рвутся под острыми клыками сухожилия, лопаются вены, переполненные кровью,
успел ощутить сладко-соленый вкус крови, тут же разжал челюсти, но  острый
металл достал его в плечо, рассек, и Мрак ударился оземь так, что в глазах
стало темно.
     Его перевернуло трижды через голову, он  вскочил,  превозмогая  боль,
бросился вдогонку. Всадники  уходили,  но  задний  заметно  отставал,  его
раскачивало, кровь забрызгала конский бок, ее  относило  ветром  назад,  и
красные капли щедро усеивали тропу.
     Мрак кое-как догнал, но ввязываться в драку не стал, всадник с  белым
от  боли  лицом  смотрит  только  в  спину  переднего,  а  тот  несся,  не
оглядываясь на раненого товарища.
     Изо всех  сил  Мрак  обогнал  заднего,  но  дальше  как  не  пытался,
расстояние не сокращалось. Вороной нес двоих, но в раненной  лапе  стегало
такой болью, что Мрак как не пытался, не мог бежать быстрее. Он чувствовал
пену в пасти, из плеча сочилась кровь, ее срывало ветром, и мышцы  слабели
все больше.
     В отчаянии он чувствовал, что начинает замедлять бег. Деревья уже  не
проскакивали  по  обе  стороны  как   размытые   призраки,   а   двигались
размеренными рывками. Однако мокрый зад коня маячил на том же  расстоянии,
Мрак слышал надсадное дыхание, чуял запах смертельной усталости, а всадник
уже начал оглядываться. Его рука щупала рукоять длинного ножа, в то  время
как другой рукой крепко прижимал к себе похищенную.
     Мрак видел как  девушка  дважды  выглянула  из-за  плеча  похитителя.
Теперь он уже не сомневался, что это и есть та, которую он видел тогда  на
жертвенном камне. Глаза были огромные, испуганные на страдальческом  лице.
В голову Мрака плеснула ярость, из последних сил мышцы послали  измученное
тело вперед. Кто из нас больше сможет,  мелькнула  горячечная  мысль.  Кто
переможет, тот и победит...
     Грохот копыт становился громче, на Мрака падали  комья  земли  из-под
копыт. Очень медленно он приближался, а когда до коня осталось  не  больше
трех прыжков,  Мрак  ушел  в  сторону,  из  последних  сил  выдвинулся  на
полкорпуса, прыгнул.
     В тот же миг шею пронзила острая боль. Мрак вцепился зубами  в  бедро
врага, с усилием подтянулся. Всадник ударил  его  кинжалом  снова,  лезвие
побило кожу и уперлось в лопатку.  Мрак  с  рычанием  добрался  до  груди,
щелкнул зубами у самого горла.
     -- Проклятье!
     Враг выронил нож, обеими руками перехватил  морду  Мрака,  с  усилием
удерживал, и тут конь на скаку повернул, Мрак ощутил, что они падают.
     О землю ударился с такой силой, что сознание померкло. Враг  оказался
наверху. Сильные руки сжимали горло Мрака, в глазах пошли красные круги, а
в ушах нарастал грохот. К счастью, волчья шею потолще человечьей,  да  еще
шерсть, и как не наваливался враг, Мрак хрипел, но не  умирал,  наконец  в
какой-то миг извернулся, ударил передними лапами, расцарапывая лицо, попал
в глаз. Противник отшатнулся, Мрак тут же перевернулся, вскочил  на  ноги,
отпрыгнул.
     Несколько мгновений они стояли друг против друга, оба запыхавшиеся, с
горящими глазами. Мрак чувствовал как струится кровь из двух ножевых  ран,
даже правая лапа подгибалась, не держала.
     Девушка, оставшись одна, сумела остановить коня, повернула. Ее  глаза
со страхом и надеждой смотрели на огромного  черного  зверя,  похожего  на
великанского волка.
     Мрак покосился на нее краем глаза, ощутил как в мышцы  прыгнула  ярая
ненависть. Этот человек смел коснуться ее, живой богини!
     Он прыгнул, враг схватил его за горло.  Несколько  долгих  минут  они
катались по земле. Мрак рвал  зубами,  царапал  когтями,  а  человек  тоже
пустил в ход кроме рук еще и зубы. Однако волчьи зубы оказались длиннее  и
острее, а челюсти мощнее.
     Мрак с рычанием потрепал неподвижное  тело  с  перегрызенным  горлом,
поднял забрызганную морду к небу,  коротко  взвыл.  Захрапел  и  попятился
конь. Мрак поперхнулся, повернул голову к всаднице.
     Девушка, бледная и дрожащая,  пыталась  заставить  коня  повернуть  и
скакать дальше, но  тот  заупрямился,  видя  неподвижного  хозяина,  начал
бочком приближаться.
     Светлана  в  испуге  слезла  с  коня,  который  смел  приблизиться  к
страшному волку. Но за спиной стена мрачных страшных деревьев, там трещит,
гукает, взревывает, и она  застыла  как  врытый  в  землю  столбик,  боясь
шелохнуться.
     Огромный черный зверь  стоял  над  распростертым  похитителем,  дышал
тяжело,  часто.  Широкая  пасть  была  распахнута,  длинный  красный  язык
высунулся на всю длину, дрожал, жадно хватая воздух. Белые клыки  смотрели
страшно как ножи,  а  ряд  белых  зубов  способен  был,  как  она  видела,
перекусывать руки как хворостинки.
     -- Не ешь меня...-- поговорила она дрожащим голоском,  чувствуя  себя
однако глупо.
     Волк посмотрел на нее жуткими желтыми глазами. С левой стороны головы
шерсть слиплась, алые капли скатывались по морде, падали на землю.
     Один из сбитых на землю воинов поднялся, шатаясь и держась за  грудь.
Потряс головой, приходя в себя после падения. Глаза оббежали  окрестность,
он вздрогнул, видя распростертые в лужах крови тела, затем его взгляд упал
на испуганную девушку.
     -- А...-- сказал он, лицо его перекосилось  радостью.--  Все-таки  не
ушла!
     Он прыгнул к ней, нога  подвернулась,  упал,  но  тут  же  вскочил  и
заковылял к ней, растопырив руки. Она завизжала, прижала кулачки к  груди.
Волк грозно зарычал. Воин, не обращая на него внимания, схватил ее  грубо,
поволок к коням.
     Волк зарычал снова, рык был страшен. Царевна  закричала  снова,  воин
обхватил ее обоими руками, пытаясь  вскинуть  на  конскую  спину.  В  этот
момент он ощутил удар в спину, выпустил девушку, попытался обернуться...
     Царевна услышала короткий хруст. Воин  сразу  обмяк,  сполз  по  боку
коня. Тот в страхе перед волком  отпрянул,  воин  рухнул  вниз  лицом.  Из
раздробленного затылка струилась темная густая кровь.
     Теперь волк  был  рядом,  касался  ее  ноги  шерстью.  А  когда  бока
раздувались от частого дыхания, она чувствовала прикосновение  к  ее  ноге
теплого сильного тела,  покрытого  плотной  жесткой  шерстью,  твердого  и
горячего.
     Она стояла замерев, слыша только его хриплое дыхание.  Этот  странный
зверь снова спас ее. Если в первый раз мог напасть просто одержимый жаждой
убийства, то сейчас бросился именно на этого человека. Или когда-то  воины
его ранили, и в сумеречном мозгу запомнился облик мужчины с оружием?
     Если так, то ее он, может быть, и не тронет...
     -- Тебе очень больно? -- спросила она, боясь шелохнуться.
     От него пахло сильно, это был запах сильного лесного зверя. Но в этом
запахе было и что-то странно приятное, возбуждающее.  Она  робко  опустила
глаза, глядя на его лобастую голову, где слева  шерсть  слиплась,  торчала
коричневыми клочьями. Пасть была распахнута, язык высовывался  на  локоть,
красный и влажный, дыхание оставалось сиплое, частое.
     Осторожно, замирая от ужаса, она робко опустила руку. Кончики пальцев
коснулись его шерсти. Волк вздрогнул, но не шелохнулся.  Уже  смелея,  она
почесала ему за ушами, все звери любят когда их гладят и чешут, присела на
корточки. Волк не двигался, только скосил на нее жуткие  желтые  глаза,  и
она внезапно поняла, что лесной зверь старается не напугать ее!
     -- Ах ты ж, мой чудесный,-- сказала она еще со страхом, ибо его пасть
оказалась на уровне ее лица,-- ты такой герой...
     Он осторожно лизнул ей руку. Язык был горячий, без привычной кошачьей
шершавости. У нее побежали по телу  сладкие  мурашки.  Она  уже  увереннее
гладила его по голове, ласково трогала уши, отыскала  платочек,  заботливо
вытерла кровь из раны над левой бровью. Волк терпел, хотя  она  видела  по
дрожанию век, что ему больно.
     -- Ты мой хороший,--  сказала  она  участливо.--  Но  мужчины  должны
терпеть боль... А шрамы мужчин украшают. У тебя будет красивый шрам.
     Волк приподнял голову, вслушивался. Уши дрогнули, подвигались, чуткие
и настороженные. Вскоре и Светлана услышала далекий топот копыт. Кони  шли
галопом, трещали кусты, слышались встревоженные крики.
     -- Уходи,-- шепнула она.-- Это мои телохранители.  Если  увидят  тебя
рядом со мной, то сразу выпустят тучу стрел, а стреляют метко.
     Он лизнул ей руку,  снова  послав  по  ее  телу  целую  тучу  сладких
мурашек, тяжело вздохнул и попятился в кусты. Там  остановился,  глядя  на
нее желтыми глазами. Взгляд жутких глаз был совсем не страшным.
     -- Уходи,-- повторила она громче.-- Они уже близко!
     Волк попятился еще, но морда оставалась торчать  из  кустов.  И  лишь
когда всадники с грохотом выметнулись на  дорогу,  он  бесшумно  отступил,
зеленые листья сомкнулись как покрытая ряской вода болота. Однако Светлана
почему-то  была  уверена,  что  странный  зверь,  невидимый  для   других,
наблюдает за ней и оттуда.
     Первым  к  ней  подскакал  Рогдай.  Спрыгнул,  похожий  на  огромного
разъяренного снеговика, меч в руке, сам взъерошенный, бросился  к  ней,  а
воины за его спиной торопливо переворачивали убитых и  раненых,  добивали,
собирали доспехи, сапоги.
     Рогдай закричал:
     -- Светлана, ты цела?.. Кто это был?.. Что произошло?
     Он набросил ей на плечи плащ, тревожно всматривался в лицо.  Светлана
пугливо повела очами по сторонам:
     -- Я ничего не знаю. Какие-то люди выпрыгнули из кустов,  убили  моих
людей...
     -- Мы нашли их тела,-- быстро  сказал  Рогдай.--  Умелая  работа.  Но
какие умельцы сумели их самих?
     Светлана покосилась на зеленую стену. Показалось, или  в  самом  деле
блеснул желтый глаз? Отвернулась, почему-то храня тайну, сказала устало:
     -- Отец говорил, на силу всегда находится сила. Но кто был?
     -- Люди Артании,-- сказал Рогдай  зло.--  По  крайней  мере,  на  них
похоже.
     -- Что они хотели?
     -- Если бы знать... Может быть, тоже  предложить  богам?  Но  уже  от
себя?
     Светлана зябко передернула плечами. По коже побежали пупырышки. Воины
уже изловили артанских коней,  собрали  оружие.  Один  подошел,  покачивая
головой. Глаза были недоумевающие:
     -- Воевода... Кто это был?
     -- Артанцы, кто еще,-- зло оскалил зубы Рогдай.
     -- Нет, кто их побил? Больно чудно.
     -- Что тебе не так?
     -- Ни одного зарубленного или заколотого.
     Рогдай насторожился:
     -- А какие?
     -- Загрызенные -- выпалил воин. Увидев лицо воеводы, даже отшатнулся,
но упрямо повторил: -- Загрызенные! Что я, не видел загрызенных  коров?  У
нас однажды волки такое устроили! А тут прямо  горла  порвал,  куски  мяса
долой...
     Рогдай морщился, оглядел убитых.  Почти  у  каждого  на  лице  застыл
неописуемый ужас.  У  троих  глотки  просто  вырваны  напрочь,  кровь  еще
заливает землю, впитывается нехотя. Хорошо видны следы острых зубов.
     Светлана  опять  покосилась  на  кусты.  Там  было   тихо,   но   она
чувствовала, что даже если странный зверь и попятился еще дальше, чтобы не
пугать запахом коней, то слышит их, а то и наблюдает.
     -- Кто это был? -- спросил Рогдай озадаченно.
     Светлана  замялась,  Рогдай  жестом  услал  воинов,  и  она   сказала
тихонько:
     -- Я не знаю, что  это  за  странный  волк...  Огромный,  черный!  Он
погнался за похитителями, прыгал на коней и убивал  их,  а  когда  остался
только их вожак, то они  схватились  грудь  в  грудь.  Артанец  ранил  его
дважды... еще стрелами тоже, но он загрыз и последнего.
     Рогдай смотрел с недоверием:
     -- И не тронул тебя?
     -- Сама удивляюсь,-- призналась она.  Плечи  ее  передернулись  снова
сами по себе.
     -- Гм... На месте любого волка всякий бы сожрал именно тебя. Ты такая
нежная, сочная, лакомая, чистенькая! А он, дурень,  грыз  крепкое  мужское
мясо.
     Она покачала головой:
     -- Это еще не все. Я гладила его! Поверишь ли, даже чесала.
     Рогдай смотрел отсутствующими глазами:
     -- Ну, это все мужики любят, когда гладят и  чешут.  Ладно,  для  нас
охота закончена! Возвращаемся.  Надо  разобраться,  как  эти  люди  сумели
пробраться через три кордона стражи. И кто поплатится за  это  головой.  А
поплатится точно! Я прослежу.
     Он помог ей сесть на коня. Воины окружили их кольцом.  Так  и  ехали,
невольно вытягиваясь в цепочку только там, где дорога сужалась до узенькой
тропки.

     К вечеру уже все во дворце и во всем детинце знали, что стряслось  на
охоте. Воины рассказали немало страстей, и когда к Светлане зашел  Рогдай,
она уже знала, чем еще встревожен старый воевода.
     -- Я не знаю, что это за зверь,-- повторила она.-- Это был  волк,  но
очень большой волк. И очень сильный.
     Рогдай гладил ее по голове, рука подрагивала:
     -- Милая... Что это в мире творится? Много напастей, а тут  еще  этот
волк... Хоть и помог, а еще  больше  запутал.  Артания  --  страна  Боевых
Топоров, там отвага, честь, верность  слову  и  долгу.  Куявия  --  страна
землепашцев, крепкая  городами,  волшбу  не  любит,  колдунов  сжигает  на
кострах. Правда, в горах живут чародеи, рудокопы и Змеи, но они к  нам  не
ходят, мы их тоже не тревожим. Есть еще Славия -- страна  дремучего  леса,
болот, упырей, всякой нечисти. Мы почти ничего не знаем о тамошних  людях.
Других стран, как известно, на белом свете нет. Откуда же этот волк,  если
о таком ничего не слышно даже в Артании, где всякой нечисти хоть...  гм...
словом, много?
     -- Но откуда ж он?
     -- Не из Артании,-- повторил  Рогдай.--  Я,  прежде  чем  идти  сюда,
говорил с волхвами. Головы дают наотрез, что в Артании таких  волков  нет.
Есть серые, обычные. Овец воруют, корову иной  раз  задерут.  Конечно,  их
головы ничего не стоят, но  сами  они  считают  себя  ох  какими  ценными!
Впрочем, я слыхивал, в древности правители держали  таких...  или  похожих
зверей вместо телохранителей. В те времена, когда не было ни  Артании,  ни
Славии, ни Куявии. Лучше этих зверей вообразить трудно. Их  не  подкупишь,
не посулишь место ближе к государю  по  службе.  К  злату  равнодушны.  За
хозяина отдадут жизнь только потому,  что  любят,  боготворят!  Если  твой
рассказ верен, я хотел бы на него взглянуть.
     -- Я тоже,-- призналась она.--  Хоть  я  и  боюсь  так,  что  начинаю
трястись, но меня просто тянет увидеть его  снова.  Он  пугает  меня  и...
привлекает.
     Рогдай посматривал на нее искоса,  словно  бы  с  недоверием.  Сказал
хмуро:
     -- Просто невероятно... А я не люблю невероятного.  Царевна,  а  если
нам побывать в том лесу еще раз?
     -- Зачем? --  удивилась  она,  но  в  сердце  затеплилась  надежда.--
Думаешь, волк покажется снова?
     -- Волки -- не гуси перелетные, у него может быть там нора.
     Она  в  задумчивости  покусала  губку.  Суровое  лицо   Рогдая   было
непроницаемо, но она чувствовала его нетерпение.
     -- Если нора,-- сказала она,-- то и волчица с волками?
     Он покачал головой:
     -- Вряд ли... Это пришлый зверь-одиночка. Иначе о нем бы уже услышали
от сельчан.
     -- Хорошо,-- решилась она.-- Но поедем только вдвоем. Он  не  выйдет,
если нас будет много. Или накинется на всех, и вы его убьете, а я не хочу.
     Рогдай кивнул:
     -- Мы поедем большим отрядом. И в тайне!  Но  их  пошлем  в  стороны,
чтобы обезопасить от  внезапного  нападения...  Хотя  не  думаю,  что  оно
возможно. Такое готовится задолго, тщательно. О царской охоте знали, знали
даже, кто где будет стоять... Словом, в чащу пойдем вдвоем.
     -- Вдвоем?
     -- Одной слишком опасно.
     -- Он может напасть на тебя!
     -- Если я увижу,  что  не  разъярен,  не  готовится  напасть...  а  в
повадках зверей разбираюсь, то я отступлю.
     Она спросила с оттенком подозрительности в голосе:
     -- А почему так хочешь его увидеть?
     Он усмехнулся, выставил вперед открытые ладони:
     -- Царевна,  я  на  твоей  стороне.  Но  этот  волк,  так  неожиданно
пришедший на помощь, спутал чьи-то планы... Я буду не прочь, если  спутает
еще.
     В молчании выехали во главе двух десятков  воинов,  отобранных  самим
Рогдаем, так же в молчании свернули с дороги  и  углубились  в  лес.  Пока
деревья  стояли  редко,  ехали  свободно,  лишь  пригибались  под  низкими
ветками, но за лесным ручейком потянулся опасный кустарник, когда конь  не
видит куда ставит копыто, да и в зеленой чаще можно спрятать  целый  отряд
лучников.
     Рогдай беспокоился, порывался послать людей прочесать кусты  хотя  бы
на полет стрелы  вокруг,  но  сам  же  сдерживал  себя,  объяснял  царевне
виновато, что тогда волка спугнут уж точно.
     Светлана с сильно бьющимся сердцем осматривалась по сторонам. Теперь,
после внезапного нападения, лес казался чужим и страшным.
     -- Вон там это было,-- сказала она наконец.
     -- Да помню... Только где он? Даже следов не видать.
     -- Что тут увидишь? -- удивилась она.
     -- Я увижу,-- пообещал он.-- Я не родился воеводой.

     Глава 7

     Рогдай слез, долго бродил, разглядывая землю, срывал листья с кустов,
нюхал, нагибался и щупал траву. Другие следопыты тоже  искали,  но  Рогдай
доказал даже им, что в самом деле не родился воеводой,  а  успел  кое-чему
научиться. Когда к нему подбежал обрадованный следопыт, Рогдай  указал  на
едва заметный отпечаток лапы:
     -- Матерый, крупный, шерсть черная, ранен в правую лапу... все верно?
     -- Верно,-- вздохнул следопыт.-- И еще голодный.
     -- Или что-то беспокоит,-- поправил Рогдай строго.-- Так много бегают
не только от голода. Ну, а теперь собери всех и прочь за дорогу.  Чтоб  ни
один не перешел на эту сторону!
     -- Как скажешь,-- поклонился следопыт.
     Рогдай кивнул на своего коня и кобылу Светланы,  следопыт  утащил  их
под уздцы.  Вскоре  за  деревьями  прогремел  удаляющийся  конский  топот.
Светлана  тревожно  оглядывалась  по  сторонам.  Деревья  стояли  толстые,
уходящие в небо. В дуплах поблескивали злые глаза, под ногами были  темные
перепрелые листья.
     -- В прошлый раз я не так боялась,-- призналась она.
     -- В  прошлый,--  хмыкнул  Рогдай,--  в  прошлый  у  тебя  был  такой
защитник!
     Он бродил по поляне, наконец кивнул:
     -- Пойдем по этой тропке.
     -- Где ты видишь тропку?
     -- Он ушел туда.
     Без  колебаний  он  раздвигал  кусты,  переступал  валежины,  обходил
широкие ямы, всматривался в траву. Светлана тащилась  следом,  вздрагивала
от любого шелеста.  Над  головой  прыгали  звери,  ветви  трещали  под  их
тяжестью. Вниз сыпались чешуйки коры.  Однажды  вниз  медленно  опустилось
широкое радужное  перо,  дивное  и  сверкающее,  но  Светлана  со  страхом
заметила на нем капельку крови.
     Они прошли версты три, прежде  чем  Светлана  поняла,  что  двигаются
зигзагами, снова и снова возвращаются на свои же  следы.  Рогдай  мрачнел,
нагибался все ниже, ворчал под нос.
     -- Нам не найти? -- спросила Светлана тихо.
     -- Ну, не знаю,--  отозвался  Рогдай  раздосадовано.--  То  ли  видит
нас... и не подходит, то ли что-то еще, не знаю. Что делать будем?
     Светлана обвела взглядом мрачный мир дремучего леса. Как  в  подвале,
когда воздух влажный, а стены будто сдвигаются.  Деревья  высятся  темные,
недобрые, потихоньку подвигаются поближе, норовят  толкнуть  или  хотя  бы
подставить под ногу выпяченный из-под мха корень.

     -- Возвращаемся? -- спросила она.
     -- Да,-- согласился Рогдай с досадой.-- Авось, в другой  раз  повезет
больше.
     Но по голосу старого воеводы Светлана  поняла,  что  больше  сюда  не
явится, как и ее не отпустит. Она повернулась в сторону дороги, охнула:
     -- Да вот же он!
     В сотне шагов на возвышении стоял тот самый огромный волк. Его силуэт
четко вырисовывался на фоне голубого неба. Он стоял недвижимо, смотрел  на
них сверху.
     -- Ящер его задери,-- сказал Рогдай  с  восхищением.--  Я  же  послал
людей прочесать лес!
     Она остро взглянула, голос был как острый нож:
     -- Разве мы не договорились?
     -- Да, но... твоя жизнь сейчас стала еще дороже...  Хотя  это  сейчас
неважно. Волк нарочно стал так, чтобы увидели издали!
     Она прошептала, словно волк мог слышать:
     -- Ты оставайся здесь. Я пойду одна.
     Его брови сомкнулись над переносицей:
     -- Ты уверена?
     -- Теперь да.
     Он порывался что-то сказать, но она жестом заставила замолчать.  Ноги
сами понесли  к  могучему  зверю.  Она  не  видела  каким  внимательным  и
оценивающим взглядом провожал ее старый  воевода.  Теперь  ласковое  тепло

     Волк стоял все так же неподвижно, боком,  только  голову  повернул  и
следил за нею хищными желтыми глазами.
     Избегая кустов, она медленно приблизилась к возвышению. Волк  помахал
хвостом, но с места не сдвигался.
     -- Иди ко мне,-- сказала она негромко.-- Я не боюсь.
     Хотя внутри все замирало от страха, но заставила  стоять  неподвижно,
когда он опустил голову и медленно пошел к ней,  часто  махая  хвостом  из
стороны в сторону. Так делали собаки, она видела, но что  означает  это  у
волков, не знала. Правда, если Рогдай говорит, что волки и собаки пошли от
одного отца...
     Он приблизился к ней и лизнул руку. Язык был все  такой  же  горячий,
влажный и нежный, без той шершавости, которая у  всех  кошек,  наполняющих
покои царственных особ.
     -- Ты мой хороший,-- сказала она, и голос ее на этот раз не дрожал.--
Я хочу, чтобы ты стал моим другом.
     Волк посмотрел ей в глаза жутко понимающим взором,  помахал  хвостом.
Ободренная, она продолжала:
     -- Мы сейчас вернемся... Там ждет мой двоюродный дядя. Он тоже  друг.
Его есть нельзя! Понимаешь?
     Ей показалось, что в желтых глазах мелькнул насмешливый огонек.  Волк
чуть наклонил голову. Может быть, устал смотреть ей в глаза неотрывно,  но
она предпочла думать, что понял.
     -- Пойдем,-- пригласила она.-- Пойдем!
     Волк качнулся вперед и -- у Светланы едва  не  выпрыгнуло  сердце  от
ликования -- пошел рядом. От него пахло сыростью,  словно  долго  лежал  в
глубокой норе, но одновременно ощущала давно забытое  чувство  надежности,
словно ее несли через темный лес могучие руки сильного и доброго отца.
     Рогдай сидел на пне недвижимо.  Лицо  побледнело,  губы  были  плотно
сжаты. Боится, подумала она с удивлением. Покосилась на медленно бредущего
рядом зверя. Господи, да он в самом деле  страшен.  Это  лишь  она  тогда,
наполовину мертвая от ужаса, как-то не испугалась... или испугалась не  до
смерти.
     -- Вот мой друг и спаситель,-- сказала она независимо.-- А это... мой
двоюродный дядя, зовут его Рогдай.
     Рогдай все еще не шевелился. На лбу заблестели мелкие капельки  пота.
Хриплым шепотом спросил:
     -- Ты уверена... что не кинется?
     -- Нет,-- ответила она честно.-- но ты видишь, даже не рычит!
     -- Эти бросаются сразу. Как его зовут?
     Она в затруднении погладила по густой плотной шерсти:
     -- Не знаю... Но как-то назвать надо. Он вышел  из  чащи  внезапно...
Может быть, Лесной?
     --  Все  звери  лесные,--  заметил  Рогдай,   голос   был   все   еще
неустойчивый, шевелиться не решался, пусть волк привыкает к его запаху,  а
тот смешается с  запахом  царевны.--  Что-нибудь  яростное,  злое,  вроде:
Зверь, Дикарь, Сила...
     -- Нет,-- сказала она,-- в нем больше тайны. Он вышел из лесной тьмы,
так что лучше: Тьма, Тайна, Мрак...
     Волк под ее пальцами чуть вздрогнул. Она остановилась, переспросила:
     -- Тебе нравится имя Мрак?
     Волк наклонил  голову,  и  завилял  хвостом.  Рогдай  очень  медленно
поднялся, не сводя взора с огромного волка.
     -- Теперь бы его как-то привязать...
     -- Я не хочу его держать на веревке!
     -- Царевна, его убьют на входе во дворец. Стражи будут бояться  и  за
себя, и за других. А скажут, что защищали тебя... Когда зверь  на  крепкой
веревке, то другим спокойнее.
     Он медленно, все еще не отводя  взора  от  волка,  вытащил  из  сумки
длинную толстую цепь с прочным железным ошейником. Волк зарычал, шерсть на
загривке поднялась. Светлана торопливо погладила, пропуская сквозь  пальцы
густую шерсть. Странное, ранее не испытуемое чувство коснулось  ее  груди.
Она задержала руку в волчьей шерсти:
     -- Он не хочет!
     -- Но, царевна...
     Она быстро сняла свой поясок, завязала на толстой шее волка:
     -- Так вас всех успокоит?
     -- Да, но...-- в его глазах было восхищение,-- это рискованно... Если
волк испугается чего-то сам, он тебе оторвет руку.
     -- Я ему верю.
     -- А я нет,-- признался он.
     Она держала пояс за самый кончик, да и  то  пальцы  касались  жесткой
черной шерсти. Волк посматривал то на нее, то на Рогдая желтыми  раскосыми
глазами. Пасть его была распахнута, язык трепетал,  высунутый  на  локоть,
словно волк все еще не мог прийти в себя после бега.

     Телохранители возвращались двумя группами. Царевна шла  пешком  между
ними, ибо ни один конь не подпускал к себе близко черного  волка,  а  сами
воины тоже не рисковали приблизиться к  страшному  зверю.  Он  всякий  раз
предостерегающее приподнимал верхнюю губу,  а  в  глазах  вспыхивал  лютый
огонь.
     Так и вошли в городские ворота, прошествовали через город и подошли к
воротам  царского  сада:  впереди  десяток  бравых  гридней,  за  ними  на
расстоянии двух десятков шагов -- гордая царевна. Пальцы  правой  руки  ее
были на загривке огромного черного волка. Далеко позади ехали на  дрожащих
конях остальные стражи.
     -- Вот мой  дом,--  сообщила  она  волку.--  Не  пугайся,  здесь  все
друзья... Ну, не все, но кусать никого не надо... пока.
     Волк посмотрел ей  в  глаза.  Ей  показалось,  что  он  прекрасно  ее
понимает. Во всяком случае странный  зверь  совсем  не  пугался  множества
людей, незнакомых запахов, вообще не страшился, что вместо знакомых темных
стволов с обеих сторон высятся дома из гранитных глыб.
     У входа  во  дворец,  загораживая  дорогу,  стоял  массивный  толстяк
устрашающего вида. Поперек себя шире, с выпирающим животом, краснорожий, с
толстыми мясистыми губами. Огромные толстые усы падали на грудь, глаза как
у совы круглые, навыкате. Низкий лоб  рассекал  страшный  шрам,  настолько
глубокий, что виднелась белая кость. Шрам рассек бровь надвое и  сполз  на
скулу, где тоже проступила кость. Глаз, судя по всему,  был  цел,  смотрел
хитро и весело.
     Он сказал изумленно могучим хриплым голосом пропойцы:
     -- Клянусь этим шрамом, что остался от меча  несокрушимого  Тараса...
это же волк!
     Рогдай покачал головой:
     -- Ховрах, в прошлый раз ты говорил, что это артанец саданул топором.
     -- А мне,-- добавил один  из  телохранителей,--  что  горный  великан
сбросил на него скалу.
     -- Да ладно вам,-- сказал начальник  стражи,--  чего  пристали.  Сами
знаете, что бедолага хряпнулся мордой об острые  камни,  когда  в  прошлом
году пьяного выбросили из корчмы.
     Уже повеселев, поднимались по ступенькам, а толстяк, как заметил Мрак
боковым зрением, ничуть не обидевшись,  укоризненно  покачал  головой.  От
него шел могучий запах вина, а  слева  на  поясе  висела,  едва  прикрытая
длинной кольчугой, объемистая баклажка.
     Они поднимались по лестнице, когда впереди раздался  звонкий  детский
крик. Простучали частые шаги,  мелькнуло  нечто  розовое.  Мрак  не  успел
опомниться, как маленькие ручки обхватили его за шею.  Счастливый  детский
голосок заверещал прямо в ухо:
     -- Ой, какая большая собачка!
     Телохранители остолбенели,  боясь  шелохнуться,  а  Светлана  пугливо
вскрикнула:
     -- Кузя, застынь!.. Не шевелись!
     К Мраку прижалась маленькая девчушка, лет семи-восьми, большеглазая и
с громадным бантом в  золотых  волосах.  Глаза  ее  были  счастливые,  она
вцепилась в застывшего Мрака как клещ.
     Светлана осторожно взяла ее за руку:
     -- Кузя...  это  большой  и  страшный  волк,  а  не  собачка...  Будь
осторожна. Лучше отойди.
     Но ее маленькие ручки  продолжали  цепляться  за  его  шею.  Мрак  не
шевелился, смотрел на Светлану, осторожно  лизнул  тоненькие  как  прутики
руки ее маленькой сестры, видно по всему, что сестра. Светлана сказала все
еще с дрожью в голосе:
     -- Ладно... пойдемьте.
     Кузя не сдвинулась с места, Мрак чувствовал на шее ее тонкие ручонки:
     -- Что ты делаешь? У тебя там полно противных кошек.
     Светлана закусила губу:
     -- Ах да... Что же делать?
     Кузя сказала радостно:
     -- Собачка будет жить у меня! Я кошек не люблю.
     -- Нет,-- сказала Светлана, кивком подозвала служанку: --  Немедленно
убрать всех кошек.
     Служанка ахнула:
     -- И даже пушистика Цацу?
     Светлана на миг заколебалась. Взгляд ее метнулся к  Мраку,  служанке,
снова к Мраку. Плечи зябко передернулись:
     -- Цаца очень красиво умывается. Но если бы меня душили на ее глазах,
она бы... умываться не перестала.

     Так и явились в большую  комнату:  со  стражей,  с  маленькой  Кузей,
счастливо  повисшей  на  большом  черном  волке.  Рогдай  вошел  вслед  за
сестрами, он тоже был напряжен, с волка не сводил глаз.
     Мрак прошел  к  большому  ковру  посреди  комнаты,  лег.  Кузя  сразу
повалилась сверху, начала  заглядывать  в  уши,  раскрывать  ему  пасть  и
ужасаться большим зубам, чесала, гладила, целовала в морду, и  Мрак  нашел
ее внимание хоть и приятным, но надоедливым.
     Рогдай все еще опасливо глядел на волка:
     -- Где его поместить?.. Рядом с комнатой стражи есть каморка.
     Мрак встретил прищуренный взгляд воеводы. Что-то у того было на уме.
     --  Это  потом,--  сказала  Светлана,--  пусть  пока  побудет  здесь.
Обнюхает все, привыкнет. Ему здесь должно быть странно!
     -- Я бы так  не  сказал,--  заметил  Рогдай,  глаза  его  были  очень
внимательными.-- Он держится так, словно ему здесь все знакомо.
     -- Или он очень устал.
     Рогдай не дурак,  подумал  Мрак.  Но  если  сейчас  встать  и  начать
обнюхиваться, то получится, что я еще и понимаю, о чем говорят.
     Он сел, изогнулся и начал остервенело чесаться задней лапой за правым
ухом. Ощущение было столь сладким, что почти забыл,  где  находится,  драл
когтями  так,  что  кожа  скрипела,  рожу  перекосил  страшно,  глаза   от
удовольствия прикрыл, а клыки, напротив обнажил.
     -- У него блохи? -- вскрикнула Светлана встревоженно.
     -- Или клещи,-- добавил  Рогдай  знающе.--  Его  лучше  прямо  сейчас
отвести к моим воям.
     -- У тех тоже клещи?
     -- У них дубленая кожа. Клещ зубы обломает.  А  ежели  переползет  на
тебя, то проест насквозь.
     Кузя, впепившись в густую шерсть, влезла на Мрака верхом и  возразила
гневно:
     -- Ни за что! Собачка будет в моей комнате. А  противных  клещиков  я
сама выберу.
     Телохранители стояли с постными лицами. Глаза их были настороженными.
Не столько за царевен боятся, подумал Мрак, сколько за свои портки.
     А Кузя счастливо валялась с Мраком на ковре, дурачилась,  кусала  его
за уши, ощупывала, мяла детскими ладошками:
     -- Ой, какие у тебя большие ухи!.. Зачем они тебе? Ага,  чтобы  лучше
слышать... А зачем такие большие лапы?..  Ага,  чтобы  лучше  бегать...  А
зачем тебе этот хвост?
     Это не хвост, хотел  было  ответить  Мрак,  чувствуя,  что  краснеет.
Рогдай прав, его место поближе к наемным гридням.  Там,  кстати,  и  кухня
недалеко.
     Рогдай посмотрел на ребенка строго:
     -- Не пристало младшей царевне... весьма  юной!..  столь  внимательно
ощупывать... э-э... лесного зверя. Если бы волчицу,  то  еще  куда  бы  ни
шло...
     Светлана оторвала Кузю от Мрака, та сразу заревела и стала брыкаться.
Мрак вздохнул с облегчением. Явилась служанка, молодая круглолицая  девка.
На волка смотрела с ужасом.
     -- Яна,-- сказала Светлана властно,-- это мой друг и спаситель  Мрак.
И обращаться с ним надлежит, как с моим другом.
     Яна обошла Мрака вокруг, убедилась, что тот не  бросается  грызть  ее
сдобное тело, осмелела, уперла руки в бока и уже оглядела его критически:
     -- Пес... Да еще такой громадный!.. Не линяет?
     -- Да вроде бы нет,-- ответила  Светлана,  она  пощупала  его  густую
шерсть.-- Пока нет.
     --  Они  все  весной  линяют,--  пробурчала  служанка.  Она  поспешно
сдернула с кровати роскошное одеяло, что свисало до самого  пола.--  Слава
богам, сейчас осень.
     -- Зачем ты забираешь?
     -- Царевна! Кобель должен пометить все в новом доме! У  них  привычка
такая. А когда такая туша брызнет, то зальет все. А с твоего белья  желтые
пятна выводить трудно.
     Царевна наморщила носик:
     -- А нельзя, когда захочет, быстро вывести в сад?
     -- Нельзя,-- отрезала Яна убежденно.-- Он  должен  сперва  все  здесь
наметить. А потом будет сам проситься в сад. Чтоб и там пометить.
     Светлана вздохнула:
     -- Ну ладно. Помечай все... Это сильно пахнет?
     -- Пахнет? -- хихикнула служанка.-- Это такая вонь, такой смрад!
     -- Но потом  будет  проситься  в  сад?  --  с  надеждой  переспросила
Светлана.
     -- Конечно! Старые метки подновлять надобно. Чтобы не выветривались!
     А в самом деле, подумал Мрак. Пора бы уже и... Так и тянет побрызгать
всюду, оставить свой запах, чтобы другие волки знали его территорию.  Надо
будет побрызгать и на Светлану с Кузей... гм... здесь же нет волков, это ж
дворец! Здесь люди, а они, хоть и хуже волков, но метят свое по-другому.
     Он прошелся по комнате, понюхал. Светлана смотрела  искательно.  Мрак
мотнул головой в сторону окна.
     -- Он просится! -- воскликнула Светлана.
     -- Такой зверь может проситься?
     -- Я не о том... ну, он просится в сад,-- воскликнула Светлана.--  Ну
правильно, он привык брызгать только на деревья!
     -- В лесу нет такой мебели,-- подержала  ее  рассудительно  Кузя.  Ее
детские глаза смотрели по-взрослому серьезно.-- Он там  пометит,  а  спать
будет здесь... в моей комнате.
     -- Кузя!
     -- Он меня любит,-- заявила Кузя упрямо.-- Ну пусть не еще, но  потом
полюбит! А я его люблю уже сейчас.
     Она снова обхватила Мрака за шею,  зарылась  в  шерсть.  Пока  он  не
высвободился, быстро почесала ему за ухом, сунула детские пальчики в уши и
поковырялась там, и разомлевший Мрак решил,  что  сестра  Светланы,  когда
подрастет, будет знать как обращаться с мужчинами, что тоже волки,  только
уродливые.
     Наконец-то я во дворце, мелькнула счастливая мысль.  Теперь  Светлана
совсем близко. Здесь везде ее запах, и уже от этого готов  подпрыгивать  в
щенячьем восторге, визжать и скулить. Еще когда поднимался по лестнице,  а
запах становился сильнее и сильнее, уже готов был  от  счастья  падать  на
спину и месить воздух лапами!
     От двери послышался скрип кресла.  Рогдай,  всеми  забытый,  медленно
поднимался. Шлем он снял, и длинные седые волосы мощной волной  обрушились
на  плечи,  сомкнулись  с  серебряной  бородой.  Морщинистое   лицо   было
серьезным:
     -- Ладно, отдыхайте. А волка помести в каморку Яны. Пусть и под рукой
будет, и под ногами не путается.
     -- А я? -- воскликнула Яна.
     -- А ты в общую девичью,-- рассудил Рогдай.-- Верно, Светлана?
     Яна явно собиралась возразить, затем ее глаза  блеснули,  она  широко
улыбнулась:
     -- Добро... Как скажет царевна.
     -- Дядя сказал дело,-- рассудила Светлана.-- Мрак, иди-ка сюда...
     В ее покоях была внутренняя дверь в крохотную каморку  для  служанки.
Та должна являться даже на тихий зов, потому дверь была из  тонкой  доски,
которую можно проткнуть пальцем.
     Пока Рогдай со Светланой беседовали, Мрак оглядел свое  новое  место.
Толстые стены из каменных глыб, толстые ковры на стенах, массивные стол  и
кресла, Так и веет надежностью для всякого, кто человек, а не волк. А волк
сразу почует, что от  одной  из  стен  тянет  иным  запахом.  Да  и  звуки
отражаются иначе. Правда, волк вряд ли часто бывает в этой комнате, а если
окажется, то вряд ли у него такое спросят.
     Мрак торопливо понюхал толстый ковер. Даже ухватил зубами,  приподнял
край. Все как есть, серый камень. Если верить глазам. Люди им верят,  хотя
и говорят иной раз: глазам своим не верю. Говорят еще:  куяв  не  поверит,
пока не пощупает. Но здесь даже на ощупь камень всюду. Только волчий нос и
уши могут сказать, что на самом деле  за  ковром  простые  доски.  Тонкие,
слышно каждое слово из той комнаты. Судя по запаху смолы,  доску  помазали
живицей и щедро посыпали каменной крошкой. И этот камень, который заменили
доской, достаточно широк, чтобы пролез человек. Даже, если он грузен!

     Глава 8

     Во дворце только и разговоров было, что  о  странном  звере.  Похоже,
рассказ царевны о спасении огромным волком  подтверждался.  Лесной  зверь,
которого привела на шелковой ленточке, оказался  крупнее  обычного  волка,
массивнее, в каждом движении чувствовалась несокрушимая  мощь  и  звериная
ловкость. Зверь не отходил от нее ни на шаг, сидел у ног во время обеда, а
затем вместе отправились в летний сад.
     Бояре  опасливо  держались  в  отдалении.  Волк   не   бросался,   но
недвусмысленно рычал,  а  уголок  верхней  губы  приподнимался,  показывая
острые как ножи белоснежные клыки. Вскоре все поняли, что  если  на  зверя
внимания не обращать, то и он смотрит на них как на пустое место.  Большей
частью просто дремал, лежа на медвежьей шкуре,  а  вскакивал  лишь,  когда
Светлана куда-либо уходила. Она не решалась  брать  с  собой  всюду,  хотя
опускал голову и прижимал уши, показывая какой послушный, не все разделяют
ее мнение, и так испуганные вопли слышатся по всему  ее  пути,  если  даже
ведет волка, держа за шерсть!
     Волк норовил  втиснуться  за  нею  в  любую  щель.  Смеясь,  Светлана
захлопывала дверь,  и  тут  же  волком  завладевала  ненасытная  Кузя.  Не
по-детски серьезно проверяла шерсть, клещиков не оказалось,  чистила  уши,
волк не  возражал,  блаженно  жмурился,  лишь  иногда  дергал  ухом,  если
залезала чересчур глубоко, подставлял охотно  другое,  а  когда  закончила
чистку, перевернулся снова. Кузя расхохоталась:
     -- Это ухо я уже чистила!
     Волк раскрыл пасть, лизнул ее в нос. Она засмеялась еще звонче:
     -- Ага, подлизываешься?.. Какой хитрый! Ладно, почищу еще раз.
     А  потом  чесала,  Мрак  блаженно  щурился,  чувствуя   детские,   но
достаточно умелые пальчики в его  шерсти.  Сперва  чесала  ногтями,  потом
принесла густой гребень, расчесывала старательно, выбирая мелкие колючки и
сосновые иголки.
     По жаркому  воздуху,  наполненному  пряными  запахами,  плыли  легкие
звуки, и Мрак  будто  увидел  бегущий  лесной  ручеек,  блики  на  струях,
блестящие спины камешков. Кто-то поблизости играл на дуде, играл красиво и
умело.
     Насторожившись, но в  радостном  предчувствии,  Мрак  понесся  такими
стремительными  прыжками,  что  придворная  челядь  шарахалась  в  страхе,
прижималась к стенам.
     Под стеной на лавках и прямо  на  полу  сидели  воины,  свободные  от
стражи, два-три челядина, а дверях виднелись измазанные в копоти  мордочки
помощников стряпух. На дуде играл  красивый  парень,  статный  и  высокий.
Золотые волосы красиво падали на плечи, и Мрак сперва подумал о Таргитае.
     Потом дударь чуть повернул голову, не прерывая игру,  и  Мрак  понял,
что это  не  Таргитай.  У  дударя  лицо  спокойное,  красивое,  румяное  и
здоровое. Глаза спокойные, в то время как у Таргитая  навсегда  застыли  в
горестном недоумении. Этот дударь, надо признать, умелее Таргитая. У  того
больше силы, ярости, крика, а этот берет переливами, точными звуками. Мрак
слышал восхищенные возгласы: "Во дает!", "Пальцы как живые!", "Не отличить
-- то ли дуда, то ли подлинный соловей!"
     Ерунда, сказал себя Мрак раздраженно. Далеко до Таргитая... Но ощутил
невольно,  что  вслушивается,  и  в  нем   начинают   подрагивать   жилки,
откликаться звукам, что исторгаются из невзрачной дудочки. Впрочем, это  у
Тарха была невзрачная, а у этого -- в золоте, затейливой резьбе. Да и  сам
в рубахе из тонкого полотна, пояс из тонкой кожи, сапожки на каблуке...
     Кто-то из гридней сказал восторженно:
     -- Будто медом по душе... Иваш, это твоя лучшая песня!
     Дударь отнял от губ сопилку. На лбу выступили мелкие  капельки  пота.
Он улыбался одними глазами.
     -- Добро,-- произнес он. Голос был сильный,  но  с  мягкостью  хорошо
выделанной кожи,-- значит, царю придется ко двору.
     Кто-то гоготнул:
     -- Ну да, царю!
     -- Аль царевой бабке,-- добавил  другой  со  смешком.--  Для  царевны
слова перебираешь аки камешки.
     -- И выграниваешь пуще алмазов!
     Мрак стиснул челюсти. В глазах хлынуло красным, зашумело  от  прилива
злой крови. Для царевны? Для Светланы! Кто еще смеет... Да прыгнуть сейчас
на его  ухоженную  глотку,  рвать  острыми  зубами  теплое  мясо,  упиться
сладко-соленой кровью...
     Едва не задушил себя, когда заставлял замереть  на  месте.  Разве  не
должен весь мир расшибаться  в  лепешку  для  его  Светланы?  Отдавать  ей
лучшее, что у них есть: песни, клятвы. жизни, руки и головы? Жить для нее?
     Уже без ненависти смерил его взором, статного и кудрявого, с румянцем
во всю щеку. Такой может и за меч взяться, и коня за скаку  остановить,  и
телегу перевернуть. Грудь широка, в руках  тоже  затаилась  сила.  Что  ж,
Иваш... Лицо у тебя честное. Ты на стороне Светланы -- это уже хорошо.
     Но быть ей моей!

     Во дворе  резали  скот,  кололи  свиней  и  жарили  мясо.  Во  дворец
съезжались знатные люди.
     Мрак, лежа в углу, наблюдал за гостями. Первыми приехали, а то и даже
пришли пешком,  знатные  мужи  и  бояре  со  своими  семьями,  но  знатные
недостаточно, чтобы их ждали. Потому явились загодя, держались  маленькими
кучками, ревниво поглядывая на других, старались занять  место  поближе  к
золотой дорожке, по которой всегда проходил царь,  а  теперь  пройдет  его
племянница  Светлана.  Дочери  бояр  стреляли  глазками  по  все  стороны,
выпадала  возможность  посмотреть  на  знатных   воинов,   а   их   матери
посматривали на бояр и купцов, дочерей надо выдавать замуж.
     Последними  явились  могущественные  вожди   племен:   Горный   Волк,
известный своей отвагой и воинским умением, свой  горный  сброд  он  гордо
именовал племенем, а то и народом. Вторым был Руд, косолапый  и  мохнатый,
похожий на медведя как видом, как и повадками. Руд, как слышал Мрак еще на
веслах, совсем недавно был вожаком разбойничьей дружины. Сколотил  большой
отряд, грабил купцов на дорогах. Однажды сумел перехватить  огромный  обоз
артанцев, что прошли неосторожно вблизи кордона.  Руд  тогда  переправился
через реку, ударил внезапно, стражу перебил, купцов утопил, обоз разграбил
и с богатейшей добычей успел вернуться на свою сторону, прежде чем артанцы
прислали войско.
     Тогда-то Громослав Кривозубый, родной брат Додона и  предыдущий  царь
Куявии, и решил  Руда  привлечь  на  свою  сторону.  Он  предложил  вожаку
разбойников свою дочь в жены, а также земли на краю кордона, дабы  бдил  и
защищал. Говорят, Руд  долго  колебался,  ибо  любил  одну  дочь  пастуха,
намеревался взять в жены, если  уговорит  родителей.  Но  все  же  решился
сменить лохмотья разбойника на раззолоченную одежку  владетельного  князя.
Так и зажил, а своих разбойников сделал богатыми  владельцами  деревень  и
весей. И теперь Руд открыто претендует на трон, так как женат  на  царской
дочери, двоюродной сестре Светланы, а в жилах их троих детей течет царская
кровь яфетидов.
     За вождями встали за спинами, верховные волхвы или царевичи,  у  кого
как принято. Только за Горным Волком высился  простой  походный  волхв  --
звероподобный, сильный, изуродованный шрамами. Он больше походил на  бойца
для учебных схваток, чем на служителя богам.
     Особняком встал, привлекая взоры, высокий  седой  старик  в  панцире.
Из-под шлема  на  плечи  красиво  падали  длинные  серебряные  кудри,  усы
сливались с бородой, что великолепными пышными прядями  падала  на  грудь,
закрывая ее как широкой лопатой. Борода блестела чистым  серебром,  как  и
густые косматые брови на загорелом лице. Только  на  глазах  старика  была
черная повязка.
     Это был Гакон  Слепой,  отважный  витязь,  потерявший  зрение  еще  в
молодости в одной из схваток. С той поры он безуспешно искал смерти в бою,
лез в гущу сражений, но гибель всякий раз обходил его стороной.  Он  бывал
ранен, даже смертельно, так говорили волхвы, но всякий раз  поднимался  со
смертного ложа.
     За Гаконом стояли всего два воина, оба с яловцами Руда, так как Гакон
присягнул Руду на верность, а  рядом  с  Гаконом  держался  мальчонка  лет
десяти, рука слепого лежала на его плече.

     Светлана тоже украдкой  наблюдала  за  прибытием  гостей.  Грозный  и
могущественный Горный Волк,  который  уже  сейчас  в  состоянии  захватить
опустевший трон, огромный Руд, сильный поддержкой  обитателей  долин,  вот
прибыл и  отважный  Урюп,  удельный  князь,  доказавший  свою  невероятную
выживаемость в борьбе с войсками Додона...
     Последней прибыла вождь поляниц, женщин-воинов, Медея.  Она  называла
себя царицей, правда, не Куявии,  а  царицей  поляниц,  но  уже  это  было
вызовом. В стране не может быть двух царей. Светлана смотрела на  Медею  с
наибольшей тревогой. Она ожидала увидеть рослую женщину могучего сложения,
под кожей одни мышцы и жилы, в крупных руках огромный топор, а за  плечами
составной лук, который натянуть не всякому мужчине по  силе.  Но  женщина,
которая вошла в зал,  была  молода,  роста  не  выше  среднего,  с  пышной
развитой фигурой, с невероятно крупной грудью, на которую  сразу  начинали
пялиться все мужчины, с нежной белой кожей, длинными черными волосами, что
сверкающим водопадом струились по спине.  Черные  как  ягоды  терна  глаза
внимательно оглядели  зал,  гостей.  В  них  был  острый  насмешливый  ум.
Светлана предпочла бы, чтобы вместо нее явилась огромная женщина с  боевым
топором за плечами.
     За Медеей стояли с надменным  видом,  привлекая  жадные  и  трусливые
взоры мужчин, две поляницы. Обе в полном боевом наряде, только без  мечей,
зато с ножами на поясах. Одеждой им служили волчьи шкуры, что держались на
правом плече, так что левая грудь была обнажена,  а  внизу  край  шкур  не
достигал и колен. Неслыханное  бесстыдство  по  мнению  горожан,  ни  одна
женщина не показывает прилюдно ноги выше лодыжки,  но  Светлана  понимала,
что поляницам так удобнее при скачке на коне. Как и обнаженные руки  лучше
пригодны для стрельбы из лука, чем отягощенные  одеждой.  Да  и  стоит  ли
негодовать местным женщинам -- мужчины еще как не  против!  --  все  равно
потемневшие от солнца  жилистые  ноги  поляниц,  оцарапанные  и  в  мелких
шрамиках от ссадин, как и коричневые от солнца груди, не зажгут мужчин.
     Эти четверо уже сейчас выглядят властителями. Кто из  них  попытается
устранить ее сегодня, не допустить до трона?
     До нее доносились разрозненные голоса. Достаточно  отчетливые,  чтобы
понять, для того и строились эти потайные оконца, дабы бдить за поданными,
знать их настоящие мысли.
     -- На этот раз,-- говорил соседу один из приглашенных бояр,--  Додону
не минется... Ежели убили те двое воров, ладно, у царей  жизнь  такая,  но
ежели снова в слезах и соплях ударился в эту...
     -- Черную тоску,-- подсказал сосед.
     -- Во-во! Виданное ли дело, царь -- в черную тоску? И  сидит  где-то?
Кается в грехах, винится перед Родом, а тем временем трон займет другой...
     -- Да уж пора,--  услышала  другой  голос.--  Царство  --  это  конь,
которого надо держать в узде. И с шорами на глазах. А рука Додона  уже  не
та...
     Голоса удалились, затихли.  Не  та,  подумала  Светлана  со  страхом.
Говорят, Додон был силен и жесток, но с годами как будто что-то  нашло  на
царя. Стал задумчив, отвечал невпопад. То кипел  переустройством  царства,
укреплял кордоны и строил крепости для защиты от  соседей,  то  забывал  о
них, уходил в сад и днями сидел там, глядя на  цветы  и  воду  в  пруду...
Дважды  уже  надолго  исчезал  из  детинца  вовсе.   Правда,   возвращался
освеженный: устраивал казни, приносил в жертву пленных, ходил походами  на
соседей, находил предателей и сажал на колья, а земли и богатства  отбирал
в казну.
     Знать бы, что стряслось с ним на самом деле! Ведь тела его не  нашли.
Он жив, он обязательно вернется, большой и сильный, снова наведет  порядок
железной рукой, покарает предателей, а народ вздохнет присмиренно...
     Она вздрогнула, заслышав сзади  шаги.  Подошел  Голик,  постельничий,
советник Додона. В последнее время Додон располнел и обрюзг, стал похож на
этого хитрого и холеного, но нечистого в делах боярина. А с  исчезновением
царя Голик стал распоряжаться все увереннее. Только порой Светлана  видела
в его глазах тревогу. Когда царь вернется... если вернется,  он  может  не
одобрить излишнего рвения своего советника.
     -- Светлана,-- произнес Голик негромко,-- сегодня  еще  можно  спасти
Куявию.
     Она покачала головой:
     -- Я не верю, что дядя мертв.
     -- Если он жив, он был бы здесь.
     -- Но у меня нет доказательств, что он погиб!
     -- Светлана,-- сказал он настойчиво.-- Здесь нет людей, которые бы не
жаждали его гибели. Взгляни!
     В зале уже собрались вожди и властители больших и  малых  племен.  Их
набралось  около  двух  дюжин,  не  считая  сопровождающих   их   волхвов,
телохранителей, воевод. Сильные и яростные, они стали вождями потому,  что
не сидели на печах, не хотели просто жить-поживать да  добро  наживать,  а
мечами раздвигали пределы своих  владений,  захватывали  скот  у  соседей,
строили кремли, пусть даже деревянные, крепили мощь племен, быстро и жадно
готовились к новому броску к мощи и власти.
     Горный Волк -- данник Додона, но сейчас и сам  Додон  не  помешал  бы
закусившему удила вождю горцев рваться к трону. Точно так же ее  ненавидят
волхвы старой веры, которую принес в эти земли прародитель  Яфет...  и  от
которой сам же отказался. Они таятся в горах,  жертвоприношения  совершают
скрыто. Но их сторонники есть даже при дворе.
     -- Мы должны выстоять,-- сказала она настойчиво.-- Додон вернется!
     -- Светлана...
     -- У нас нет другого выхода.
     -- Если ты не уступишь, то в этом зале столкнутся вожди  племен...  И
не знаю еще кто. Вся страна утонет в кровавой междоусобной войне! А Боевым
Топорам стоит только перейти перевал, чтобы взять нас голыми руками!
     -- Нет,-- ответила она твердо.-- Я сегодня сяду на отцовский  трон  и
возьму его скипетр и державу.  А  там  будь,  что  будет.  Но  я  не  могу
опозорить отца, трусливо отдав его престол наглым и жадным!
     -- Куявия падет под натиском Боевых Топоров!
     Она покачала головой:
     -- Псы, что грызутся между собой, дружно  бросаются  на  появившегося
волка. Лишь когда отгонят, снова начинают грызню.
     Голик сказал невесело:
     -- Они могут так изгрызть друг друга, что уже не бросятся на волка...
Ладно, тогда другой путь. Ты должна предложить престол Горному Волку, взяв
тебя в жены. Да, он хороший воин, даже очень хороший... значит царем будет
хуже некуда, зато в состоянии удержать страну в одном кулаке! Подумай о ее
благе.
     Со сжавшимся сердцем она ответила с уверенностью,  которой  на  самом
деле не чувствовала:
     -- Говорят, многое может случиться между ложкой  и  губами.  Дождемся
вечера.
     Он вскинул руки. Его поросячье лицо  покраснело.  Он  почти  выплюнул
слова:
     -- Дурочка!.. Ты можешь не дожить до  вечера!  Они  хотят  остановить
тебя раньше. Разве ты не заметила этих четверых?
     -- Четверых? О ком ты?
     -- О тех, у кого в руках сила!
     -- Ты говоришь о Горном Волке, Руде, Урюпе и Медее?
     Он опустил руки, в глазах все еще блистал гнев:
     -- Ага, понимаешь? Кроме этой четверки могут быть и другие. Ты можешь
представить себе, чтобы лазутчики Артании не вмешались? Царь Артании  спит
и видит все земли в своем кулаке!
     -- Как мечтал и Додон,-- сказала она.-- Как мечтает наверняка и  царь
Славии. Но что мы можем?
     -- Я уже сказал.
     -- Нет.
     Он бросил на нее взгляд полный жалости. Похоже, подумала со  страхом,
Голик уже не ожидает видеть ее живой.

     Глава 9

     Когда Мрак вышел из покоев Светланы,  стражи  уставились  на  него  с
опаской.  Разговор  прервался.  Потом  один  вспомнил  легенду  о  древних
волках-телохранителях. Они сопровождали,  если  верить  кощюнникам,  богов
Войдана и Хорса, охраняли детей царей древности. Возможно,  один  из  этих
волков как-то дожил до наших дней? Встретив Светлану,  ощутив  ее  царскую
кровь и бросился на помощь?
     Мрак,  видя  подозрительные  взгляды,  сел  на  пол,  с  наслаждением
почесался задней ногой за правым ухом. Это было  так  приятно,  что  вовсе
забыл о стражах, чесал  с  остервенением,  скосорылился,  натягивая  кожу,
чтобы стало больше места для сладкого чеса.
     Страж бросил с облегчением:
     -- Какой там спутник богов! Просто здоровенный пес.
     -- Волк! -- поправил другой.
     -- А что волк, что пес -- все равно. Я знаю села,  где  вместо  собак
заводят волков. Они преданнее, стерегут лучше. За  хозяина  жизнь  отдадут
скорее, чем собаки.
     -- Ну ты уж совсем,-- оскорбился тот.-- Моя собака да за меня...
     -- Согласен, согласен,-- поспешно сказал первый.-- Просто  я  сказал,
что волки еще глупее и честнее собак,  те  чему-то  от  нас  научились,  и
потому стоит держать именно их. Если, конечно, научиться с ними ладить.
     Мрак  кончил  чесаться,  широко  и  с  наслаждением  зевнул,  показав
страшные клыки, громко испортил воздух  и  разлегся  на  ковре,  загородив
выход. Стражи, зажав носы, поспешно удалились в другой  конец  зала.  Один
вытащил крохотную баклажку, вытряхнул на себя  и  разбросал  вокруг  капли
душистого масла.
     Умасливайся, подумал Мрак  хмуро,  умасливайся.  Тоже  мне,  мужчины.
Только и пользы, что от их  болтовни  многое  стало  понятнее.  Еще  Олег,
мудрый волхв, говаривал, что ежели не хочешь  умереть  от  жажды,  научись
хлебать  из  любой  посуды.  То-исть,  и  у  дурака   можно   чего-то   да
позаимствовать, ежели внимать с толком.
     Сразу же  за  покоями,  в  которых  располагалась  царевна,  слышался
сладкий голос певца. Мрак высунул голову в приоткрытую дверь. Иваш  был  в
красной рубахе, кудрявые волосы блестели от масла, он расчесал их  красиво
и благообразно. Перед ним  стояли,  опершись  на  копья,  три  стража.  Не
похоже, что глухие, но Иваш пел  громко,  вдохновенно,  на  дверь  царской
дочери бросал частые быстрые взгляды:
     -- ...и, гонимые могучим богом, три брата бежали  в  разные  стороны.
Старший брат Яфет с женами и детьми -- ай-да люли! -- устремился на север.
И шел он долго, через  степи,  горы,  долины.  И  когда  уже  воздух  стал
холодным, все да узрели сверкающую стену Льда, что перегородила  мир!  Лед
медленно таял под жаркими лучами солнца, с него бежали потоки талой  воды,
размывали землю, но сама стена Льда была высотой с версту,  не  меньше,  и
сердце Яфета застыло в страхе и отчаянии.
     Один из стражей прервал зычным голосом:
     -- Слава Додону, что превзошел стойкостью своего прародителя!
     Голоса двух других вяло подержали:
     -- Додон крепок и неустрашим!
     -- Великий царь нигде не дрогнет!
     За столом разве что, подумал Мрак зло. Видели бы своего  царя,  когда
тот и штаны намочил...
     А голос  певца,  переждав  волну  хвалы,  взмыл  к  низкому  потолку,
зазвенел, забился как муха о бычий пузырь  в  окне.  А  Мрак,  внимательно
слушая, видел как остановился в отчаянии Яфет, ибо те земли,  которые  ему
выпали по жребию, были накрыты этой чудовищной льдиной! И не  было  ей  ни
конца,  ни  края!  Отправил  конные  отряды,  дабы  проверить  где  льдина
кончается, но прошли недели, а гонцы все скакали как выпущенные  стрелы  в
одну сторону. Снова метался в страхе, едва не наложил на себя  руки,  видя
тщетность всей жизни, но явился верховный волхв и рек, что Великий Лед уже
отступает под ударами огненных стрел Солнца! И велел  Яфет  сменить  богов
ночи, которым поклонялись доныне,  богом  Солнца,  ярым  Ярилой,  которого
раньше ненавидели и боялись все, кто жил в жарких странах.
     И пошел Яфет с людьми вослед за отступающим Льдом. Шли  по  колено  в
воде и грязи, плыли на плотах и лодках, пробирались  через  величайшее  из
болот, что образовалось на месте Льда. Так шли не годы, а столетия.  Но  в
старину люди жили долго, Яфет прошел тысячи  верст  по  болотам,  пока  не
велел остановиться со словами: се бысть нашей земле! И начали строить дома
среди болот на высоких столбах, кормились рыбой и болотными тварями...  Но
прошли еще сотни лет, болото подсохло, стада перелетных гусей  занесли  на
лапах семена деревьев, а еще -- прилипшую икру рыб, жаб и прочих  болотных
тварей.
     Состарился Яфет, но жила в нем  огненная  душа  богоборца:  ударил  в
могучий дуб, расколол и вошел в него со словами, что выйдет  в  тот  день,
когда снова прийдет время довершить начатое! Мало кто понял его слова...
     Среди многих сыновей Яфета великой доблестью блистали  четверо:  Гог,
Панас, Остап и Тарас. Каждый хотел править, другим не уступал, и  дабы  не
стрясалось распрей, их новую землю разделили на четыре равные части. Панас
назвал свою часть Артанией, Остап -- Славией, Тарас --  Куявией,  но  Гог,
самый яростный и непримиримый, не согласился с решением отца. Но и воевать
с ним не стал, просто отказался от своей части, взял жен и детей, удалился
еще дальше на север Гипербореи. Там, среди обледенелых  скал  и  замерзших
рек его след потерялся.  А  после  непонятного  ухода  Яфета  его  сыновья
пытались подгрести все земли под себя, или  хотя  бы  прихватить  ту,  что
принадлежала Гогу. Но силы были равны, к тому же каждый, опасаясь братьев,
старался больше укрепиться в своих землях, а уж потом  пытаться  захватить
их земли.
     Мрак вздрогнул, когда грубый голос проревел зычно:
     -- Но больше всего прав у царя Додона!
     -- Да, у него, родимого...-- подержал другой льстиво.
     -- Но он не трогает, дабы не ссориться с соседями...
     Ивашу  поднесли  чару.  Он  отхлебнул,  глаза  заблестели.   Мрак   с
нетерпением переждал новую волну хвалы Додону, а Иваш даже  голос  повысил
почти до крика, и Мрак снова увидел как Тарас на четвертой сотне лет вдруг
отказался от царствования, взял в собой трех жен и ушел  в  дремучие  леса
искать истину. Там его и след затерялся. Сын Тараса, Буслай  Белое  Крыло,
не был склонен к царствованию, больше проводил время с чародеями,  пытался
постичь тайны бытия. Когда его сыну, Громославу  Кривозубому,  исполнилось
сорок лет, он с облегчением передал ему власть. И правил тот  восемь  лет,
пока не подрос его младший брат Додон. Уже в детстве Додон  поражал  своей
мудростью и отвагой! Говорят, еще в колыбели задавил  двух  змей,  которых
подослала коварная жена старшего брата... и вообще удивлял своей ученостью
и мудростью. И когда Громослав внезапно скончался от укуса змеи, то именно
Додон  взял  царскую  власть  недрогнувшей  дланью.  А  с  нею  по   праву
победителя... гм... правонаследника, всех жен и наложниц  царя  Куявии.  И
воцарилось нынешнее славное цартвование великого Додона, да не будет конца
его правлению!
     Здесь яркая картинка смазалась,  а  когда  Иваш  с  силой  ударил  по
струнам, последние слова выкрикнув во весь голос, Мрак поморщился, приходя
в себя, отодвинулся вглубь комнаты. Стражи заорали:
     -- Будь славен Додон!
     -- Правь нами вечно!
     -- Ты -- наше красное солнышко!
     Дурни, подумал Мрак. Сейчас как раз надо втянуть  язык  в  то  место,
которое лижете, выждать. А то вдруг Додон не объявится? Выиграет тот,  кто
первый начнет орать хвалу новому правителю.  Может  тот  уже  посматривает
из-за угла. Кто кричит хвалу Додону -- тому плаха. Кто кричит  и  рвет  на
себе рубаху -- того вовсе на кол.

     Светлану спешно готовили к выходу к гостям. Мрак вернулся, лег  у  ее
ног. Царевну  причесывали,  сплетничали,  хихикали,  старались  как  могли
развеселить, отвлечь мелкими девичьими тайнами.
     -- Не понимаю,-- говорила Яна,-- как эти глупые мужчины могут думать,
что мы верим всему, что нам плетут?
     -- Ну, если делаем вид...-- ответила другая многозначительно.
     --  Но  мы  даже  не  делаем  вид!  --  воскликнула  Яна.--  Но   эти
самовлюбленные петухи так токуют, так распускают перед нами  свои  хвосты,
что не замечают даже, когда выдергиваем самые яркие перья!
     -- Ну, для того они и существуют, чтобы мы украшали свои  накидки  их
перьями, а шкуры клали под ноги.
     Снова посмеялись, пообсуждали из кого была бы шкура лучше.  Светлана,
как видел Мрак с глубоким состраданием, ничего не слышала, ее мысли и душа
были далеко.  Наконец  ее  одели,  увели,  Мрака  следом  не  пустили.  Ее
сопровождала только Кузя.
     Служанки возобновили щебет. Яна спросила лукаво:
     -- А как же Руцкарь Боевой Сокол?
     Ответом был общий вздох.  Глаза  заблестели,  пухлые  губки  призывно
приоткрылись, а на щеках у многих  появился  румянец.  Руцкарь  был  общим
любимцем. Мрак ощутил ревнивый укол, Подумал, что в самом деле  жаль  было
бы такую великолепную шкуру  класть  под  ноги.  Гораздо  лучше  поступить
наоборот: вычистить все внутренности, все равно там одно... гм...  мясо  и
кости отдать собакам, а то к кухне из-за них  не  протолкнешься,  а  шкуру
набить соломой и поставить в зале  на  видном  месте.  Пользы  от  Руцкаря
столько же, а вреда намного меньше. И украшение будет.
     -- Руцкарь -- это настоящий мужчина,-- сказала Яна  мечтательно.--  У
него есть и плечи, и мощная грудь, и все другие выпуклости на  месте...  И
смеется громко, как ржет конь моего дяди, а у того такой рев,  что  посуда
дрожит.
     -- А как одевается! -- подхватила другая служанка  восторженно.--  Он
всегда носит, даже зимой,  рубашку  расстегнутой  на  груди...  до  самого
пояса, а у него такая широкая волосатая грудь! Пусть  даже  поддевает  под
нее толстую рубашку из шерсти и думает, что мы  не  знаем...  даже  разрез
делает точно такой же... но это так красиво и возбуждающе!
     -- Да-да, от него всегда идет такой мужской запах!
     -- Он моется реже других, но это ему даже идет...
     Дальше пошли такие подробности,  что  Мрак  боялся,  что  его  черная
шерсть превратится в красную,  пытался  закрыть  лапами  уши,  но  девушки
смеялись громко и перебирали достоинства мужчин так откровенно и  с  таким
знанием дела, что в конце-концов вскочил и убежал в другой конец зала. Там
из открытой двери  дуло,  он  выскользнул  и  побежал  по  лестнице  вниз,
прислушиваясь к звукам и запахам.
     Волчье чутье подсказывает, что здесь есть тайные ходы  в  стенах.  Не
зря же такие толстые. Наверняка есть и  подземные  выходы  из  кремля.  За
одним ковром на стене ощутил пустоту за тонкой дощатой перегородкой, но  в
той комнате постоянно толкутся стражи,  даже  обедают  или  бросают  кости
только там, пришлось трусить дальше, принюхиваться,  стараться  как  можно
незаметнее обнюхивать подозрительные стены...

     А Светлана в это время с дрожью в теле услышала  как  далеко  впереди
волхв объявил громким торжественным голосом:
     -- Царевна Светлана!
     Слуги распахнули перед нею двери. Она сделала  первый  шаг,  страшась
запутаться в длинном платье. Ноги дрожали, а ладони вспотели. Держа  спину
гордо выпрямленной, она очень медленно начала  спускаться  по  ступенькам.
Взгляд держала на дальней стене, поверх голов. Это придавало  надменность,
как и подобает царской дочери, но на самом деле просто боялась увидеть  их
лица, их глаза.
     Приглашенные толкались, старались увидеть как  поведет  себя  дальше.
Впереди четверо вождей... Нет, уже  только  трое.  Говорят,  Урюп  получил
неожиданное сообщение из племени, сын захвачен  в  плен,  и  вождь  спешно
отбыл. Но угроза не уменьшилась, ибо эти трое и  есть  наибольшая  угроза.
Все претендуют на престол, и  всякий  ее  считает,  подумала  она  горько,
просто легкой добычей.
     Она подошла к  Горному  Волку,  от  него  веяло  наибольшей  угрозой.
Высокий и массивный,  похожий  на  обугленную  ударами  молний  скалу,  он
высился над всеми как сторожевая башня. Единственный из вождей явился  без
оружия, только два ножа на поясе, но  волхв  при  нем  был  с  мечом  и  в
кольчуге, что само по себе невероятно для служителя богам.
     Она кивнула:
     -- Приветствую тебя, доблестный Горный Волк.
     Он смотрел на нее холодными выпуклыми глазами:
     -- И я тебя... все еще приветствую. Ха-ха!.. Шутка.
     Ее сердце стучало так, что темнело в глазах. Вокруг затаили  дыхание,
слушали, что она ответит. Ее язык прилип к гортани, она  боялась  услышать
свой дрожащий жалобный голос.
     Не решившись что-то сказать, она пристально посмотрела на него долгим
взглядом,  медленно  прошла  мимо,  не  шелохнув  головой.  Между  лопаток
чувствовала колючий взгляд грозного вождя.
     Руд стоял, широко расставив ноги. Маленькие глазки насмешливо следили
за каждым ее движением. Он был в медвежьей шкуре, а медвежья морда служила
капюшоном. Правда, он и с надвинутой на глаза личиной зверя не казался  бы
страшнее, чем сейчас, когда смотрит на нее налитыми кровью глазами.
     --  Приветствую  тебя,  трудолюбивый  Руд,--   сказала   она   ровным
голосом.-- Твоя слава растет с каждым днем.
     Жуткое лицо Руда перекривилось в гримасе:
     -- Я ее зарабатываю.
     -- Достойный путь для мужчины!
     Он тоже не поклонился, но Руд вообще никому не  кланялся.  Его  волхв
был похож на Руда как родной брат: такой же дикий, лохматый и свирепый. На
груди висели три ряда оберегов из дерева и  камня,  а  в  руке  он  держал
длинный посох с украшением в виде трех голубых шаров над рукоятью.
     Отдельно стояли поляницы. На них смотрели  со  страхом,  восторгом  и
осуждением. С голыми ногами, загорелые, волосы  почти  у  всех  подрезаны,
взгляд наглый,  вызывающий,  каждая  хороша,  но  и  страшновато  к  такой
приблизиться. Женщины должны быть милы и покорны, а эти смотрят дерзко, на
поясах  длинные  ножи.  Впереди  их  царица  Медея,  ростом  пониже  своих
женщин-воинов, пошире вдвое,  да  и  потяжелее,  ни  один  конь  такую  не
поднимет, но это первая царица, ставшая ею не благодаря стрельбе  из  лука
или воинскому умению, а хитрости и отточенному коварству. Она единственная
без ножа, но зачем такой нож? Известно, что и без  ножа  зарежет.  Зато  в
отличие от вызывающе просто одетых поляниц, в ушах Медеи массивные золотые
серьги с кроваво-красными рубинами, мочки оттянулись едва ли не  до  плеч,
жемчужное ожерелье на шее в три ряда, браслеты с таинственно мерцающими  в
свете масляных светильников опалами, крупные алмазы в перстнях,  золото  и
серебро на широком поясе, заколка с  драгоценными  камнями  в  черных  как
воронье крыло волосах...
     Светлана прошла по кругу, приветствуя гостей, но в груди  становилось
все холоднее. Почти никто не смотрит на нее как на царевну.  В  их  глазах
она лишь добыча победителя, который сегодня взойдет на трон и  возьмет  ее
себе. Как жену, наложницу или красивую рабыню. Никто не верит,  что  может
устоять, да теперь и она с пугающей ясностью видит, что  удержать  престол
невозможно.
     Светлана остановилась в середине  палаты,  раскинула  руки.  Принудив
себя улыбнуться, она сказала как можно громче, стараясь чтобы голос звучал
весело:
     -- Друзья мои!.. Добро  пожаловать  на  честной  пир  в  честь  таких
дорогих гостей!.. В Золотой Палате уже накрыли столы. Открыты все  подвалы
с вином, охотники доставили лучшую дичь, а из озер и рек  сегодня  с  утра
везут живую рыбу. Прошу вас отведать!
     По ее знаку двери в соседнюю палату распахнулись. Там открылось такое
великолепие, что у многих собравшихся вырвался вздох изумления. В  воздухе
поплыли ароматы редких блюд, запахло жареным мясом, вареной рыбой, печеной
в соке диких ягод птицей.
     Эту  палату  строили  по  велению  Тараса.  Здесь  давал  пиры  после
возвращения с войны, а Додон, как воспевал в песнях Иваш, задумал  создать
вовсе подобие небесных чертогов, где Маржель принимает  павших  воинов.  В
середке вирия в огромной палате стоят длинные столы,  за  которыми  пируют
герои. Еду подают валькирии, небесные девы, они же наливают павшим витязям
вино. В остальное время воины тешатся набегами  на  те  части  вирия,  где
обитают чужие племена, убивают, жгут, насилуют, грабят. А то и для  потехи
бьются друг с другом, меряются силой и удалью. А в полдень убитые оживают,
раны мгновенно затягиваются, и все снова садятся за пиршественные столы!
     В торжественной тишине Светлана прошествовала  в  Золотую  Палату.  В
широких бронзовых светильниках ярко горели масляные жгуты. Света хватало и
без них,  но  они  добавляют  в  воздух  запах  благовоний,  редких  смол,
наполняют зал странными ароматами. от которых розовеют щеки, а грудь дышит
чаще, освежая кровь.
     Столы ломились от яств и напитков, скамьи были покрыты коврами. Самый
длинный стол стоял в середине палаты. Вместо лавок были  стулья,  а  один,
стоящий в середине, был с  подлокотниками,  высокой  спинкой  и  небольшим
навесом,  где  неведомые  мастера  изобразили  в  бронзе  борьбу  странных
крылатых зверей. Когда-то это было место ее  отца  на  пирах.  Теперь  это
место принадлежало Додону. А сегодня сядет она...
     Она чувствовала  ненавидящие  взгляды  сзади.  Как  хорошо,  подумала
смятенно, что входит первой! Если бы после гостей,  то,  натолкнувшись  на
стену враждебных взглядов, не смогла бы даже подойти к царскому месту... и
это было бы все. Сел бы кто-то из этих четверых!
     Но и вперед пускать их нельзя, одернула себя в страхе.  Кто-то  сядет
раньше нее, и что она сделает? Сгонит голыми руками? Похоже, в  ее  дворце
уже все стражи и слуги понимают, что ее дни... да что там  дни,  минуты!..
сочтены. Стоять на ее стороне, это потерять голову,  когда  кто-то  другой
сядет на трон. Ее пока спасает лишь то, что на престол ее отца,  а  теперь
Додона, хотят сесть сразу четверо. И слуги пока не поняли, кто же  из  них
станет их властелином!
     Медленно и с достоинством она взошла  к  своему  месту,  повернулась,
чувствуя на себе десятки пар глаз, неторопливо опустила себя на сиденье. И
уже сидя, как  и  положено  царю  или  членам  его  семейства,  произнесла
спокойным голосом:
     -- Ешьте и пейте, дорогие гости!..  Пусть  мед  будет  сладок,  а  не
горек, а еда пойдет на здоровье. Пусть все,  присутствующие  здесь,  будут
здоровы и веселы!
     В ответ было невнятное мычание, кивки, но никто не поднялся с  кубком
в  руке  и  не  сказал  здравицу  в  честь  Светланы,  дочери  Громослава,
племянницы Додона. Она чувствовала напряжение в палате, и понимала почему.
Враги желают ей смерти, а друзья -- если они есть -- не осмелятся выказать
симпатию: сегодня кто-то объявит  себя  царем  Куявии,  и  тогда  горе  ее
сторонникам!
     Отроки сновали между столами, быстро меняя пустеющие блюда на полные,
выставляли на столы узкогорлые кувшины с заморскими  винами,  вкатывали  в
палату и ставили под стенами бочонки с  пивом,  хмельным  медом.  Певцы  и
скоморохи как могли тешили собравшихся, но напряжение не спадало. Светлана
все время чувствовала на себе оценивающие взгляды троих хищников.
     Когда пир подходил к концу, то пьяных песен и выкриков,  обычных  для
любого царского пира, так и не было. Половина кувшинов  с  вином  осталась
нераспечатанными. В воздухе сгущалось напряжение.
     Светлана задержала дыхание, поднялась. Взгляды пирующих обрушились на
нее как град камней. Едва не пошатнулась, но  расеянно-покровительственная
улыбка осталась на ее губах как приклеенная:
     -- Продолжайте, дорогие гости!.. Продолжайте.
     Она отвернулась, чтобы не видеть, что никто не  поднялся,  когда  она
встала -- одним оскорблением больше, одним меньше,-- медленно и  с  прямой
спиной пошла к выходу из палаты.

     Глава 10

     Когда она была возле дверей, страж сказал негромко:
     -- Царевна... с тобой желает говорить Горный Волк.
     -- Что он хочет? --  спросила  она,  а  по  спине  пробежала  ледяная
струйка страха.
     Страж пожал плечами:
     -- Скажет сам.
     -- Проводи в комнату с двумя мечами.
     Страж кивнул, ушел, шаркая ногами. Не поклонился,  отметила  она,  не
выказал обычных знаков почтения как царице  или  даже  царевне.  А  сейчас
действует скорее по приказу Горного  Волка,  чем  выполняет  свои  обычные
обязанности.
     Она намеренно прошла через палаты, остановилась  в  светлице,  откуда
был прекрасный вид на зеленую долину и близкие горы со снежными вершинами,
затем неспешно прошла в комнату с умело вырезанными на дубовой двери двумя
скрещенными мечами. Умельцы покрыли их неувядающей краской, мечи  в  свете
факелов блистали особенно ярко и вызывающе.
     Горный Волк уже сидел за столом, злой и нахмуренный. Светлана ощутила
как от страха кожа пошла пупырышками. Горный Волк  всегда  выглядел  диким
зверем, но сейчас был рассвирепевшим зверем.
     -- Ты ходишь медленно, царевна,-- бросил он грубо.-- У меня  черепахи
ползают быстрее.
     Она холодно посмотрела на него с  порога,  голос  держала  как  можно
ровнее и без оттенков:
     -- Я понимаю, что в сражениях нельзя научиться вежливости.  Но  царям
приходится общаться с... разными людьми. И не людьми тоже. Так что говори,
Горный Волк. Я понимаю любой язык.
     Он засмеялся, показав зубы острые и длинные как у волка:
     -- Царям? Ты не царица.
     -- Я сидела рядом с царем Громославом, своим отцом.
     -- И что же?
     -- Умный умеет учиться быстро. А дурак не научится никогда.
     Она постаралась, чтобы он уловил  угрозу,  однако  Горный  Волк  лишь
посмотрел на нее как на пустое место. Голос вождя заполнил всю комнату:
     -- Да, я воин. Я презираю тех, кто  умеет  говорить  красивые  слова.
Когда стану царем, я выгоню их из страны. А кто останется -- повешу.
     -- В какой стране ты им станешь? --  спросила  Светлана  все  тем  же
холодным голосом.
     Он снова оскалил зубы:
     -- Я знал, что ты дурочка... как все красивые женщины,  но  чтобы  до
такой степени?.. В этой, конечно. Она мне нравится.
     Холод проник под лопатки и сжал  ее  сердце.  Вот  оно.  Первый,  кто
сказал это открыто. Держа голос слегка задумчивым и ироничным, но стараясь
не злить вождя, она спросила нерешительно:
     -- Значит, будущий царь... Горный Волк, да?.. Значит, уже все решено.
А могу я спросить: где в этом мире отведено место для меня?
     Он показал зубы, от которых ее снова бросило в дрожь.  В  глазах  его
была победа.
     -- Конечно, сперва я хотел взять в жены...  Понятно,  самая  красивая
женщина на свете!.. Но я стал вождем не только  за  силу  рук.  Я  кое-что
слышал и видел. Все войны начинаются из-за женщин, чтобы там не  говорили!
Найдутся, которые захотят освободить тебя из моих рук. Я их  не  страшусь,
но у меня есть планы как завоевать Артанию и Славию, как пойти дальше, и я
не хочу ввязываться в драку с местными дураками.  Я  не  хочу,  чтобы  мне
мешали!
     -- Понятно,-- сказала она мертвым голосом.--  Но  я  хочу,  чтобы  ты
сказал сам.
     -- Царевна,-- сказал он, его глаза блеснули, словно в них  отразились
оголенные мечи,-- ты сегодня  в  присутствии  всех  гостей  откажешься  от
престола в мою пользу, а сама уйдешь.
     -- А по дороге меня зарежут,-- закончила она.
     В его близко посаженных глазах мелькнуло что-то вроде уважения:
     -- Зато не будет другой резни! Разве ради этого не стоит пожертвовать
жизнью... если ты настоящая царская дочь?
     В последних словах  прозвучала  явная  издевка.  Светлана  поднялась.
Глаза ее блистали как две утренние звезды:
     -- Да, царских детей с детства учат думать о царстве  раньше,  чем  о
себе. И приносить себя в жертву, если это нужно для блага  страны.  Я  уже
отдала себя однажды в жертву, разве не помнишь?.. Я  легла  на  жертвенный
камень, чтобы ты мог победить пришельцев  с  севера!..  Но  ты  все  равно
бежал, разбитый. И только вмешательство какого-то  неведомого  героя...  я
хочу, чтобы это был человек-герой... вырвало меня из рук самого бога войны
Маржеля! И ты хочешь, чтобы я принесла себя в жертву снова?
     Он был взбешен, она даже отшатнулась, чувствуя что вождь  вот-вот  ее
ударит. С великим трудом сдержавшись, он грязно выругался, сказал, все еще
дрожа от злости:
     -- Красивая женщина -- всегда жертва!..  Не  хочешь  так?  Тогда  мои
войска возьмут кремль в один наскок.  Прольется  кровь,  погибнут  крепкие
воины... которые могли бы погибнуть в боях с Боевыми Топорами!  Ты  хочешь
этого? Это будет.
     Она медленно опустила голову. Отчаяние нахлынуло с такой  силой,  что
голос упал до шепота:
     -- Да... я всегда была жертвой.
     Она повернулся и, чтобы он не видел заблестевших в  ее  глазах  слез,
дернула дверь и выскочила за порог. Слезы освобожденно хлынули,  побежали,
оставляя блестящие дорожки. Страж у дверей вытаращил глаза, ухмыльнулся  и
отвернулся. Что он там вообразил, успела  она  подумать,  ведь  оставалась
наедине с Горным Волком, который с женщинами не церемонится?

     Она стояла в своей светлице, прислушивалась  к  голосам  гостей.  Уже
вечер, ворвутся ли к ней ночью с обнаженными  кинжалами  или  же  за  ночь
сговорятся, кто сядет на трон?
     Громыхая огромными сапогами,  подошел  толстый  гридень  со  страшным
шрамом через все лицо. Бесстыдно икнул, волна смеси  запахов  недожареного
лука и мяса едва не сшибла ее с  ног.  Светлана  напряглась,  неприятности
явно и здесь, а Ховрах сделал вид, что поклонился:
     -- Царевна, посол Артании просит молвить слово.
     Улыбка погасла на губах Светланы. Пугливо оглядевшись, она с  усилием
и великой неохотой шагнула из светлого сказочного мира в мир нынешний.
     -- Если разговор недолог, то... проводи его сюда.
     Ховрах  снова  сделал  движение  поклониться,  но  выпирающий   живот
позволил только чуть склонить голову:
     -- Он просит сказать пару слов наедине.
     Светлана сделала жест отрицания, явно  страшилась  остаться  один  на
один со зловещим послом артанцев, но внезапно ее взгляд упал на Кузю,  что
в дальнем углу объезжала громадного волка:
     -- Хорошо. Проводи в комнату с двумя мечами.
     -- С двумя мечами в комнату? -- переспросил Ховрах.
     Светлана грустно покачала головой, Она тоже бы этого хотела,  сказали
ее глаза.
     Когда Ховрах удалился, она сказала негромко:
     -- Мрак, ты уже однажды спас меня... Охраняй и сегодня, хорошо?
     Огромный  волк  с  готовностью  помахал  хвостом.  Глаза   его   были
преданные.

     Посол  Артании  нахмурился,  увидел  как  вместе  со  царевной  вошел
огромный волк. Желтые глаза зверя холодно и прицельно задержались  на  его
горле, обнаженных руках. Он остановился, наблюдая за каждым его движением.
     -- Царевна,-- поклонился посол. Его глаза не оставляли волка.--  Этот
зверь... У меня важный разговор с тобой.
     Она сделала приглашающий  жест,  грациозно  опустилась  в  кресло  со
спинкой. Волк сел с нею рядом, глаза его  пристально  изучали  дергающийся
кадык посла.
     -- Говори, достойный Маздон.
     -- Царевна, этот волк...
     Она очаровательно улыбнулась:
     -- Он не понимает разногласий между Куявией и Артанией.
     -- Да, но...
     --  Пожалуй,  он   никому   не   расскажет,--   продолжала   Светлана
задумчиво,-- если даже услышит что-то непристойное. Но я надеюсь,  что  ты
сам такое не скажешь... Он очень чуток на мое настроение.
     Она опустила руку и почесала Мраку за ухом. Посол сглотнул, его глаза
с трудом оторвались от созерцания зверя. Глядя царевне в глаза, он  сказал
как можно более твердым голосом:
     -- Царевна. Разговор пойдет о судьбах страны. Я не могу  собраться  с
мыслями, когда этот зверь рассматривает мою глотку!
     Нежные пальцы, прижали Мрака, вызывая сладкую дрожь, к земле:
     -- Ляг!.. Вот так. Теперь лежи спокойно.
     -- Этого недостаточно,-- сказал посол мрачно.
     -- Тогда разговор на этом закончим,-- сказала Светлана тем  уверенным
голосом, каким ей хотелось бы говорить чаще.--  Сегодня  на  меня  в  этом
комнате один уже почти... напал.
     -- Царевна!
     -- Он тоже, может быть, не собирался нападать... но, слово за  слово,
а когда у мужчин доводы кончаются, то, понятно... Будь этот волк со  мною,
тот остановился бы раньше. И наши отношения остались бы более теплыми.
     Угроза в ее словах прозвучала отчетливо.  Посол  несколько  мгновений
рассматривал ее лицо. Она умеет себя  держать,  эта  царская  дочь.  Их  с
младенчества учат держать спину прямо, головы  высоко.  Если  и  позволяют
себе выказывать истинные чувства, то разве что в запертой  на  два  засова
спальне, спрятавшись под одеялом, чтобы даже в ее комнате  не  подсмотрели
через тайные дырочки.
     -- Царевна,-- сказал он,--  я  надеюсь,  ты  сумеешь  сдержать  этого
зверя... Но на всякий случай предупреждаю: у меня  на  поясе  нож.  Лезвие
острее бритвы, но главное -- в двойной борозде яду хватит, чтобы отправить
к Ящеру дюжину человек.
     Она смотрела пристально:
     -- Зачем тебе этот яд?
     Он твердо выдержал взгляд ее ясных как горные озера глаз:
     -- Царевна... этот яд я имею право потратить только на себя.
     -- Зачем? -- повторила она настороженно.
     -- На пыльных дорогах... да и не только на  дорогах,  хватает  людей,
которые будут сдирать мою шкуру по лоскуткам, выдергивать ногти  и  ломать
кости по суставу, чтобы первым дознаться  о  моем  задании.  Всякий  посол
знает, что лучше успеть умереть раньше.
     Ее взгляд смягчился:
     -- Но как  же...  Кто  сам  себя  лишает  жизни,  тот  проклят  всеми
волхвами. Его даже хоронят в стороне от всех! Он лишается  права  войти  в
вирий.
     Посол скривил губы в горькой улыбке:
     -- Это тот риск, на который идем. К тому  же  остается  надежда,  что
боги как-то учтут различие... Но не будем уклоняться  от  главной  дороги,
царевна! Мне велено передать тебе, что  войско  Артании  готово  встретить
тебя на перевале.
     -- Зачем?
     -- Не стоит притворяться, что твое положение... не совсем  устойчиво.
Все знают, что тебе не продержаться дальше сегодняшнего дня. Завтра  здесь
будет другой правитель. Я не  стану  гадать:  Горный  Волк,  Руд  или  кто
другой. Но главное, что тебя либо убьют, либо  бросят  в  темницу,  откуда
выхода уже не будет... Не следует льстить себя надеждой, что кто-то из них
возьмет тебя в жены. Они знают, что ты своевольна и умна. Понимают  и  то,
что однажды сама запрешь их в темницы, а власть возьмешь в свои руки.
     Она сказала ровным голосом:
     -- Это все слишком далекие предположения. Зачем меня встречает войско
артанцев?
     -- Чтобы дать защиту. Наш царь предлагает тебе почетное место при его
дворе. Ты будешь блистать и там! А когда сама захочешь, выберешь  себе  по
сердцу знатного мужа.
     Волк беззвучно приподнял край верхней губы,  показал  острые  длинные
клыки. Желтые глаза следили за послом неотрывно.
     -- Понимаю,-- сказала Светлана.-- А что возьмет за такую доброту?
     Посол поклонился:
     -- В доброте самой уже есть вознаграждение. Просто он  полагает,  что
согласишься уступить земли по эту сторону перевала. Немного, всего лишь по
левый берег.
     У нее вырвался невольный возглас:
     -- Это треть наших земель!
     -- Всю Куявия захватит кто-то из твоих врагов,-- напомнил посол.--  А
враги близкие, всегда ненавистнее далеких. Так не  лучше  ли  отдать  хоть
часть артанцам, чем Горному Волку?.. К тому же, если захочешь, наши войска
могут помочь вернуть престол.
     Она сказала с горькой насмешкой:
     -- Но за это я должна буду отдать вам уже две трети Куявии?
     Посол молчал. Она ощутила, что у правителя Боевых Топоров могут  быть
планы и посерьезнее. Взять всю Куявию в бронзовый кулак, а ее оставить  на
престоле красивой куклой, окруженной его воинами-артанами!
     Мелькнула  мысль,  что  это  все  же  лучше,   чем   отдать   царство
ненавистному Горному Волку или Руду.  Она  дала  этой  мысли  овладеть  ею
глубже, чтобы посол видел  ее  колебания  и  растущую  заинтересованность.
Любой человек так бы и сделал. Только царских детей всегда  воспитывали  в
мысли, что сперва думать надо о стране,  потом  о  себе.  Но  посол  пусть
думает, что  она  больше  нормальный  человек...  даже  просто  испуганная
девушка, трепещущая за свою невинность, чем царская дочь.
     -- Это интересное предложение,-- произнесла она медленно.-- Правда, я
предпочла бы остаться не при артанском  дворе,  а  где-то  по  ту  сторону
перевала. На своем клочке земли, со своим дворцом и своими людьми...
     Посол улыбнулся, взгляд стал хозяйским.
     -- Я думаю, правитель Боевых Топоров пойдет на это.
     -- Я должна подумать.
     -- Царевна,-- голос его стал предостерегающим,--  это  у  меня  много
времени, Но не у тебя!.. Ты уверена, что переживешь сегодняшнюю ночь?
     Она поднялась, давая понять, что разговор  закончен.  Посол  поднялся
тоже. Несколько мгновений смотрели  глаза  в  глаза,  затем  посол  нехотя
поклонился. Светлана как можно спокойнее пожала плечами:
     -- Кто из нас уверен в завтрашнем дне?
     В голосе посла сквозило раздражение:
     -- Царевна! Дюжина людей ждет тебя за воротами замка. Переоденут, уже
завтра будешь за перевалом. Никакая погоня не достанет  --  кони  в  нашей
стране самые быстрые на свете!
     -- Я подумаю,-- ответила Светлана медленно холодеющим голосом.
     Взгляд ее  стал  строже,  но  в  темных  глазах  посла  были  злость,
разочарование и насмешка. Светлана ощутила как по спине  побежал  холодок.
Посол не выказал неповиновения или опасности, но он ясно навязывал ей свою
волю, и она не знала, как поступить.
     Мрак зевнул, показав страшное жерло, красное как  пламя,  поднялся  и
пошел вдоль стены, обнюхивая  углы.  Посол  еще  еще  боролся  взглядом  с
царевной,  уже  ее  лицо  дрогнуло,  в  нем  начали  проступать  страх   и
растерянность, но Мрак в это время подошел к послу  сзади,  задрал  заднюю
лапу. Тот запоздало обнаружил, что его  роскошный  халат  потяжелел,  стал
горячим и очень мокрым. Он оглянулся, отпрыгнул в испуге:
     -- Этот... этот зверь намочил мою одежду!
     Царевна с удовольствием засмеялась.  Голос  ее  был  как  серебристый
колокольчик:
     -- Он вас всего лишь наметил. Теперь он вас запомнит.
     Посол с отвращением оттопырил двумя пальцами полу халата:
     -- Я его... тоже запомню.
     -- Эй-эй,-- сказала царевна предостерегающе.-- Не обижайте мою бедную
собачку.
     В его темных глазах плеснула ярость:
     -- Бедную?
     -- И жалобную. И добрую. Посмотрите какие у него глаза!
     Мрак повернул голову, давая  возможность  посмотреть  в  свои  глаза.
Заодно показал и клыки. Посол в самом деле увидел и  понял  насколько  тот
добрый. Догадался без труда, что добрая собачка  думает  о  нем  на  самом
деле.
     --  Царевна,--  сказал  он,  отступая  с   поклоном,--   я   вынужден
удалиться... Мне надо сменить одежду. Это здесь такие запахи, что я мог бы
и не менять... гм... но артанцев с детства приучают к чистоте! А  ты  пока
подумай над моими словами.
     Когда он ушел, Светлана смеяться перестала. Очень серьезно посмотрела
на волка:
     -- Странно... Ведь ты еще ничего не метил!

     Глава 11

     В сопровождении волка  Светлана  спустилась  в  Золотую  Палату.  Пир
продолжался, хотя половина мест за столами опустела.  Волк,  которого  она
назвала  Мраком,  посмотрел  на  нее  вопросительно.  Светлана  прошептала
горько:
     -- И ты заметил? Они разбрелись по дворцу.
     Волк потерся о ее  ногу.  Светлана  почесала  за  оттопыренным  ухом,
мохнатым и теплым, объяснила:
     -- Присматриваются, где  моя  стража.  Это  может  произойти  сегодня
ночью.
     Горный Волк и Руд сидели за одним столом.  Лица  были  злые,  спорили
ожесточенно. Рядом с Рудом сидел Голик, что-то доказывал с  жаром,  дергал
за рукав, а в глаза Горного Волка заглядывал искательно.
     Светлана передернула плечами.  Лицо  постельничьего  не  понравилось,
обычное лисье выражение уступило место жадному нетерпению.
     -- Боги,-- вырвалось у нее тихо,-- а мне и поспорить не с кем! Уже  с
волком говорю...
     Волк  лизнул  ей  руку.  За  столами  подняли  головы,   смотрели   с
вопросительной враждебностью. Горный Волк помахал рукой, взревел зычно:
     -- Царевна! Хромай сюда. Здесь еще осталось вино.
     Руд и даже Голик  ухмылялись.  Светлана  ощутила  как  щеки  заливает
смертельная бледность. Хищники уже сговорились?
     Ровным голосом она произнесла:
     -- Я прощаюсь с вами до завтра.  А  вы,  дорогие  гости,  продолжайте
честной пир.
     Кто-то крикнул что-то вслед, но Светлана  сделала  усилие,  чтобы  не
услышать. Доброго не скажут, а отвечать на обиды сил нет.

     Слезы брызнули, когда переступила порог своих покоев.  Яна  бросилась
раздевать, руки тряслись, сама взревела в  голос,  жалея  добрую  царевну.
Волк лизал руки, Светлана обхватила его большую голову, прижала  к  груди,
ее слезы падали ему на широкий лоб.
     -- Один ты у меня защитник...
     От  волка  сильно  пахло  зеленью,  живицей  и  почему-то  муравьиной
кислотой. От его тела шло мощное животное тепло, но он  вздрагивал,  косил
на нее большим глазом, в котором желтизна быстро уступала кроваво-красному
пламени.
     -- Иди, Яна,-- велела она.
     --  Царевна,--  сказала  Яна,--  дозволь  остаться  в  твоих  покоях.
Тревожно что-то мне.
     -- Иди к себе,-- велела Светлана уже строже.-- Если услышишь шум,  то
запрись и не выходи. Поняла?
     Яна упрямо покачала головой:
     -- Нет. Сюда могут ворваться плохие люди.
     -- А ты меня защитишь? -- спросила Светлана с горькой улыбкой.-- Иди.
Иначе и ты погибнешь. Но сперва тебя испакостят... Иди! Я так велю.
     Яна  с  недовольным  вздохом  удалилась  в  свою  каморку.   Светлана
прислушалась, но щелчка засова не услышала. Верная  служанка  явно  решила
провести ночь без сна, стеречь ее сон.
     -- Бедолажка,-- прошептала Светлана.-- В  таких  делах  слуги  гибнут
первыми.
     Она забралась в постель, натянула одеяло до  подбородка.  Светильники
наполняли спальню легким  запахом  благовоний.  Все  окна,  кроме  одного,
плотно заперты ставнями, а  самое  маленькое,  перегорожено  прутьями  так
плотно, что не пролезет и кулак.  Оттуда  струился  густой  теплый  воздух
ночи, который к утру станет чистым до прозрачности. Но доживет ли  она  до
утра?
     Волк покрутился, выбирая место, понюхал, а когда лег, грохнул костями
так, будто устроился не на толстой медвежьей шкуре, а на голых досках. Она
слышала как он вздохнул, поерзал, почесался.
     За толстой стеной словно бы кто-то скребся, потом ненадолго  затихло,
а когда зашуршало снова, то звук был странным  и  пугающим,  будто  кто-то
грыз камень, как жук-древоточец грызет мебель.
     -- Мрак,-- позвала она тихонько.-- Мрак...
     В слабом свете она увидела как выросла черная горбатая тень,  перешла
на  другую  стену,  страшно   и   пугающе   переломившись.   Его   дыхание
почувствовалось совсем рядом у постели.
     -- Забирайся ко мне,-- скомандовала она.-- Ну  же!..  Ляжешь  мне  на
ноги... Что-то зябнут.
     Волк почему-то колебался, словно чувствовал некую опасность. Светлана
опустила руку, ощутила горячее дыхание. Горячий язык снова  быстро  лизнул
ее  пальцы.  Она  запустила  их  в  густую  шерсть,   потянула   к   себе,
приговаривая:
     -- Иди сюда... Не бойся... Я не кусаюсь... Прыгай в мою постель...
     Волк упирался, но она все-таки затащила, он  забился  в  самый  угол,
словно боясь ее то ли потревожить,  то  ли  что  в  самом  деле  покусает.
Светлана уперла в него ноги, чувствуя голыми  ступнями  жесткую  шерсть  и
блаженное животное тепло. Она сразу ощутила себя защищенной, а когда  волк
решился пошевелиться, лег поперек поверх ее ног, на  ее  губы  впервые  за
последние дни вернулась улыбка.
     Так, с улыбкой она и заснула.

     Мрак осторожно, замирая при каждом движении, сполз с постели.  Сердце
его рвалось, никогда так  не  хотелось  остаться,  чувствовать  ее  тепло,
слышать ее ровное дыхание. Лишь иногда она начинала  дышать  чаще,  словно
убегала через темный лес, тоненько вскрикивала, и тогда он лизал ей  ногу,
и она сразу успокаивалась, даже улыбалась во сне.
     Надо, сказал он себе в который раз. Ради ее счастья.
     Он выждал, когда  по  ту  сторону  двери  затихли  шаги,  приотворил,
выскользнул, вильнул задом,  закрывая  за  собой,  и  длинными  неслышными
прыжками унесся по коридору.
     Дворец был полон запахов. Они говорили ему намного больше, чем  глаза
или слух. Глаза рисуют картинку,  которая  прямо  перед  ним,  даже  сзади
ничего не видно, слух дает намного  больше,  в  том  числе  даже  то,  что
происходит за спиной или за углом, зато запахи ко всему этому рассказывают
и то, что творится на том или другом месте часом или даже сутками  раньше,
что в этот момент делается внизу на  кухне,  что  за  плотно  затворенными
дверьми любой комнаты, ибо нет таких дверей, чтобы не выпускали запахи...
     Вскинув морду и понюхав воздух, он  почти  безошибочно  мог  сказать,
сколько народу во дворце, и где они.  Эта  картинка  постоянно  двигалась,
смазывалась, то здесь, то  там  выступала  особо  ярко,  а  когда  человек
приближался достаточно близко, чуткие  уши  ловили  его  шаги,  следили  и
оценивали, много узнавая по походке, а уже много погодя он появлялся из-за
угла или из дверей, и тут уже  глаза  лишь  дополняли  картину  последними
штрихами.
     И сейчас запахи точно подсказывали кто сейчас и  где.  Он  без  помех
спустился на два поверха ниже, затаился в нише, заслышав шаги.  Двое  слуг
тащились, будто шли на казнь. Один тер кулаками  глаза,  явно  только  что
разбудили,  другой  зевал  с  таким  жутким  завыванием,  что  Мрак   едва
удержался, чтобы не завыть в ответ.
     -- Хороший был стол,-- сказал один,-- да гости что-то жрут мало. А уж
пьют совсем чуть-чуть.
     -- Думаешь, прямо сегодня и случится?
     -- Да, у нас уже  и  стража  разбежалась.  Всех  можно  взять  голыми
руками. Только два-три воеводы хранят верность, да  с  полдюжины  стражей,
что пьянствуют с Ховрахом.
     -- Ну, Ховраху море по колено. Не просыхает! Вряд  ли  понимает,  что
творится. А что на пиру мало едят да пьют, так это завтра же  один  Ховрах
все смолотит и еще спросит: нет ли чего на обед?
     -- Ох, этот Ховрах,-- сказал первый  с  отвращением.--  Это  еще  тот
гусь! Недавно я его застукал... Где бы ты  думал?  У  себя  дома!  С  моей
женой.
     -- Ну-ну,-- подбодрил второй.
     -- Захожу, а он сидит с нею за столом. Глаза у обоих хитрые-хитрые. А
я и сам не последний дурак, сразу все понял. Не вытирая ноги,  бросился  к
полкам... Так и есть! Мой кувшин вина вылакали досуха!
     -- Да, это еще тот гусь.
     Мрак выскользнул из тайника, не дожидаясь когда их шаги затихнут.  Он
шел, принюхиваясь, когда сбоку из прохода показался толстый дружинник.  Он
был навеселе, пошатывался,  обеими  руками  прижимал  к  груди  кувшин.  В
кувшине булькало, острый нос Мрака уловил аромат неплохого вина.  Половину
лица дружинника занимали длинные усы, падающие на грудь. Вид у  воина  был
устрашающий. Круглое багровое лицо, лоб рассекает страшный шрам, настолько
глубокий, что белеет кость, шрам развалил  бровь  надвое  и  опустился  на
скулу, где тоже виднелась кость.
     Воин сказал сурово:
     -- Клянусь этим шрамом, что остался от меча несокрушимого Громобоя...
А-а, волчок!.. Волчик... волчашка... Тю-тю-тю, лапочка!.. Хошь хлебнуть?
     От него веяло дружелюбием, он был в состоянии любить и обнимать  весь
мир. Глаза смотрели навыкате, рожа красная как натертая  корой,  даже  усы
казались  веселыми.  Он  был  явно  единственным  человеком,  которого  не
тревожила своя судьба завтра.
     Мрак отказался хлебнуть, тогда воин, высвободив одну руку, бесстрашно
потрепал волка по холке, почесал за  ухом,  предложил  в  приливе  пьяного
дружелюбия:
     -- Пойдем на кухню?.. Туда надо знать дорогу. Меня зовут Ховрах. Меня
все здесь боятся!
     Заинтересованный, Мрак потрусил следом. Кухня была на первом поверхе,
даже в полуподвале, огромном и дымном,  полном  сладких  запахов  жареного
мяса, душистых похлебок, разваренной рыбы. Повара и стряпухи  суетились  у
огромных котлов, гостей понаехало -- попробуй не прокормить, отроки  бегом
таскали вязанки дров, совали под котлы.
     Ховрах с порога заорал весело:
     -- Пришла радость -- отворяй ворота!.. Это я, ваша радость, со  своим
новым другом!
     Повар, огромный мужик еще толще Ховраха, в страхе дернулся:
     --  Это  ты,  радость?  Да  ты  как  чума  на  наши  головы!..  Когда
появляешься на минутку, мясо исчезает даже из кипящих котлов.
     -- Жадничать нехорошо,-- укорил Ховрах.
     -- Хоть и жадничаю, зато от чистого сердца,-- сердито отрезал повар.
     Ховрах ласково погрозил пальцем:
     -- Еще раз селезнем хрюкнешь, бивни под стол сложишь. Почему ты такой
грубый? С дуба рухнул? А внизу еще  и  змея  укусила?..  Ты  лучше  готовь
лучше. Из-за тебя может погибнуть большое количество жертв.
     Повар опасливо отступил с дороги, давая путь волку:
     -- Тут вам не здесь,-- проблеял он, волк как  раз  медленно  проходил
мимо его ноги, остановился почесаться.-- Или вы прекратите,  или  одно  из
двух... Это вам чревато боком!
     -- Как прекрасен этот мир, посмотри!  --  возопил  Ховрах,  он  пошел
вдоль рядом, принюхиваясь, нос еще задергался в вожделении.-- Я  ведь  даю
вам возможность посмотреть на мое великолепие, пообщаться со мной.. м-м...
     Свободная рука ухватила ломоть мяса  прямо  со  сковородки,  а  когда
завидел другой, побольше, сунул было кувшин Мраку, перекосился от жалости:
     -- Эх, не удержишь... Ну, хоть посторожи! А  то  народ  здесь  больно
ненадежный.
     Он сунул Мраку мясо в пасть, сам ухватил ломоть покрупнее.  Повара  и
стряпухи смотрели с бессильной яростью, а те,  что  помоложе,  хихикали  и
строили ему глазки. Одна пышная девка осмелилась погладить Мрака, шепнула:
     -- Ешь, ешь... Приходи вечером... с Ховрахом.
     Мрак с удовольствием сожрал мясо, а Ховрах  прошелся  между  котлами.
Мужиков гулко хлопал по спине, гоготал зычно, баб щупал и хватал за грудь,
шлепал по задницам, вслед за ним катился вал смеха, визга, шуток,  воплей,
а когда вернулся к  Мраку,  он  держал  обеими  руками  корзинку,  доверху
наполненную мясом, рыбой и сыром.
     -- Еще не выпил? -- удивился он.-- Ты настоящий друг!..  А  то  стоит
отвернуться, как тебе подают пустой кувшин и  уверяют,  что  там  отродясь
только дохлые мухи.
     Мрак потрусил с ним из кухни. Ховрах с великой бережностью отнес свои
припасы в дальнюю каморку, забитую старой мебелью, мешками с тряпьем.
     -- Здесь я  обитаю,--  объявил  он  гордо.--  Я  настоящий  воин,  не
жел-л-лаю спать с грубым мужичьем. Хоть и зовутся дружинниками!  Не  всяк,
кто носит меч -- мужчина. Угощайся мясом, там есть и сахарная  кость...  А
рыбу не трожь, там острые кости, горло наколешь.
     Он припал к кувшину.  Мрак  с  великим  удовольствием  сожрал  другой
ломоть. Что-то тревожило волчье сознание, пока не уловил, что  от  дальней
стены, где мешки с тряпками до потолка, словно бы веет прохладой. Человеку
не ощутить, но волчье обоняние подсказывает, что надо  проверить  каменные
глыбы. Похоже, нижний поверх дворца весь источен  подземными  ходами,  как
пень короедами.
     Ховрах ел за троих, пил за пятерых, бахвалился за всю дружину. Осушив
половину кувшина, он начал петь. Мрак крепился, но душа не  выдержала,  он
поднял морду и завыл во весь голос. Так они и пели, давая  душам  простор,
освобождение, которое достигается только в душевной искренней песне.
     Слезы выступили  на  глазах  растроганного  Ховраха.  Обнимая  волка,
всхлипнул:
     -- Как здорово!.. Когда человек поет, он соприкасается с  богами.  Он
становится другим, лучшим.  Когда  человек  поет  во  весь  голос,  он  не
способен украсть или зарезать втихую. Верно?
     -- У-у-у-у-у,-- ответил Мрак искренне.
     -- Кто умеет петь, тот умеет и пить. Верно? Вся жизнь -- ложь, только
песня -- правда. Это песней коня не накормишь, а человека -- можно!..  Как
вот сейчас,-- он придвинул к себе корзинку,  сказал  вдохновенно.--  Разве
это я пою? Я что, я молчу и соплю в две  дырочки.  Это  душа  моя  поет  и
каркает во весь голос!
     -- У-у-у-у,-- подтвердил Мрак.
     -- А когда пою я, то вообще все вокруг становятся добрее.
     -- У-у-у-у.-- подтвердил Мрак с энтузиазмом.  Все  нравилось  в  этой
захламленной, но странно уютной каморке. Они расположились прямо на  полу,
на расстеленной толстой тряпке, бывшей когда-то  ковром,  мясо  и  рыба  в
корзинке свежие, запах от  сыра  просто  одуряющий.  Удивительно,  что  на
аромат не сбежался народ, роняя слюни, со всего замка.
     -- Поедим,-- рассудил Ховрах,-- попоем,  потом  опять  поедим.  Ты  и
спать  можешь  здесь,  ежели  не  слишком  храпишь  и  не  будешь   одеяло
стягивать... Ах да, у меня нет одеяла!  Ну,  настоящий  мужчина  вообще-то
должон укрываться звездным небом... ибо когда незвездное,  то  могут  быть
тучи, а когда тучи...
     Голос его затихал, голова упала на грудь. Он все еще бережно прижимал
кувшин к груди. Судя по запаху, там осталось несколько капель.
     Мрак прижался к полу, ощутил животом холод  каменных  плит.  Поднялся
уже в людской личине, сразу чувствуя себя  полуслепым  и  полуглухим.  Мир
запахов исчез, стало тревожно и одиноко.
     Ховрах лишь зачмокал губами, когда Мрак перевернул и  стащил  с  него
одежду. В плечах узковата, но все-таки лучше, чем совсем голым.
     С топором в руке и круглым щитом, он неслышно скользнул в тайный ход.

     Узкая щель внутри стены вела в левую часть, пол постепенно опускался.
Мрак протискивался медленно, чувствуя боками шероховатый камень. Здесь мог
ходить только знающий эти ходы. Человеку идти неслышно вовсе нельзя: всюду
сухие  черепа  и  кости,  разбросаны  нарочно.  Наступишь  --  от   хруста
подпрыгнут в трех комнатах за стеной. А факел не зажечь --  запах  горящей
смолы потечет во все щели.
     Это волк видит в  полной  тьме  так  же,  как  и  при  свете:  запахи
показывают даже то, что за углом, чего глаза не смогут и при факеле...  он
не успел додумать до конца, как уже ударился оземь, снова поднялся волком,
а одежда и оружие остались на полу.
     Вскоре услышал голоса, ноги сразу понесли  неслышным  волчьим  шагом.
Слух и запахи подсказали, что вблизи тайник с фальшивым камнем. Но так  же
пахнуло теплом чересчур  близко,  и  Мрак  ощутил,  что  прямо  перед  ним
скорчился человек.
     Шерсть стала дыбом. Он едва не зарычал, тут же волна стыда и унижения
нахлынула с такой мощью, что закрыл глаза, будто со всех сторон  указывали
пальцами. А если бы шел в человечьей личине?
     Замерев, он задержал  дыхание,  поднял  левую  заднюю  и  отодвинулся
назад, затем отшагнул  правой  передней.  Сердце  стучало  как  молот,  он
осторожно выдохнул, надеясь, что человек не уловит его запаха.
     Глаза к темноте  привыкли  быстро,  он  видел  невысокого  худощавого
человека,  тот  прильнул  к  самой  доске  ухом,  не  двигался.   Понятно,
человеческий слух слаб, да и говорят не очень  громко,  но  Мрак  различил
слова:
     -- Тогда надо постепенно свозить в подвалы зерно, копченое мясо...
     -- Из ближних весей?
     -- Ближние уже свезли. Из дальних не успеваем?
     -- Вряд ли... Нам хватит прокорма на  полгода,  но  если  набегут  из
весей, то всего на два-три месяца.
     -- Не принимать?
     -- Это же наши люди! -- послышался возмущенный  голос.--  Их  уведут,
продадут в южные страны. А нам оставят больных да стариков...
     Мрак слушал краем уха, нос жадно  вбирал  запахи.  Он  уже  держал  в
памяти сотни запахов, по которым мог определить в  темноте  и  за  десятки
шагов любого обитателя кремля, но запах этого человека был незнаком. Более
того, чем больше Мрак принюхивался, тем  ярче  проплывали  обрывки  картин
сухой пыли, знойного солнца, конского пота, аромат старой потертой кожи  и
горящего металла, а все перекрывал настолько мощный запах незнакомых трав,
будто незнакомец весь пропах ими, словно всю жизнь  спал  среди  трав  под
звездным небом.
     Он отшагнул еще, отодвинулся за  поворот.  Там  развилка,  и  Мрак  с
облегчением отступал, пока не оказался в безопасности. Артанец слушает то,
что ему важнее, он здесь как рыба в воде, обнюхался!

     За полночь он снова вернулся к брошенной одежде. Топор и щит  Ховраха
лежали на том же месте.  Мрак  выждал,  прислушиваясь,  потом  ударился  о
каменный пол, быстро  оделся  и  с  оружием  в  руках  поспешил  к  нижним
комнатам.
     Если бы не прошелся в волчьей личине здесь трижды, то наступал бы  на
все черепки и кости, но теперь умело миновал, пробрался к  нужному  месту,
приложил ухо к серому камню.
     Голоса доносились едва слышные, половины слов не  разобрал,  на  этот
раз уши у него человечьи. Зато по  голосам  определил  главное:  их  всего
трое.
     Он  как  можно  неслышнее  убрал  доску,  набрал  в  грудь   воздуха,
изготовился. Прямо перед ним по ту сторону ковра сиплый голос произнес:
     -- Горный Волк велел, чтобы до утра мы закончили.
     -- Да что там  заканчивать,--  отозвался  другой  голос  брезгливо.--
Два-три пьяницы да старики-воеводы! Даже  мечи  тупить  неохота  о  старые
кости.
     -- Сказано тебе: надо!
     -- На хитрый зад есть  хвост  с  винтом,--  произнес  Мрак  протяжным
замогильным голосом подслушанную у волхвов мудрость.
     Голос его исходил, казалось, прямо из каменной стены, словно говорила
сама древняя гора. Он слышал как все  замерли.  Кто-то  произнес  дрожащим
голосом:
     -- Боги... Да чтоб призраки говорили так грубо...
     Другой голос проблеял испуганно:
     -- Это может не царев призрак, а гридня или другого дурня... вот  как
тебя...
     Пользуясь замешательством, Мрак сорвал ковер, прыгнул в комнату.
     Их было четверо, а не трое. Четвертый спал, двое играли  в  кости,  а
один стоял прямо перед ним, глупо раскрыв  рот  и  вытаращив  глаза.  Мрак
ударил рукоятью в живот, прыгнул к двум игрокам, быстро  взмахнул  топором
дважды. Один с раскроенной головой упал на стол, второй вскочил и  получил
обухом в середину лба.
     Мрак быстро повернулся, первый  с  перекошенным  от  боли  лицом  уже
разгибался, рука его выдернула короткий меч из ножен. Мрак  подставил  под
удар щит, ударил топором, тот отпрыгнул, а в это время  от  звона  металла
проснулся спящий. Глаза были дикие:
     -- Что?.. Где?
     Мрак, опасаясь драться с двумя, решился на обманный удар, едва  успел
увернуться, но сам достал противника топором  по  колену.  Сухо  хрустнула
кость, тот охнул  и  едва  не  упал,  запрыгал  на  одной  ноге  к  стене,
прислонился, держа меч перед собой. Кровь полилась на каменные плиты двумя
широкими струйками.
     Теперь остался  один,  движения  его  еще  были  неверные,  скованные
недавним сном. Он успел убрать голову от удара, и лезвие топора перерубило
ключицу, с треском вошло в грудь.
     Мрак шагнул было к двери, раненые не опасны,  за  ними  самими  нужен
уход, но в последний миг остановился.
     -- Сожалею, ребята,-- сказал  он  хмуро,--  но  вам  за  это  платили
тоже... А мне нельзя, чтобы опознали.
     Двумя ударами добил  раненых,  тщательно  установил  камень  обратно.
Ковер занял свое место, как  будто  и  не  снимали.  Приоткрыв  дверь,  он
прислушался, по-прежнему остро жалея, что в людской личине  слышит  плохо,
видит еще хуже, а уж мир запахов так вовсе будто отрезало.
     Убедившись, что пусто, перебежал по коридору, считая комнаты. Теперь,
когда нос отказался опознавать, приходилось надеяться только на память.
     Дверь подалась легко. Он шагнул через порог и сразу же метнул  топор.
На этот раз в комнате было трое людей Горного Волка. Топор ударил одного в
лоб, второй лишь успел вытаращить глаза как Мрак швырнул в него  щит.  Тот
угодил краем в переносицу, и несчастный упал, захлебываясь кровью.  Третий
подхватился, его рука искала рукоять меча  и  не  могла  найти.  Мрак  без
жалости ухватил его за горло, ударил затылком о стену.
     Обыскав всех троих, собрал монеты, у одного снял с  пальца  кольцо  с
огромным рубином.  Небедно  живут  люди  Горного  Волка.  Но  здесь  могут
потерять не только кольца.

     Глава 12

     На обратном пути забрел в  такие  низины,  что  вода  сперва  журчала
близко под каменными плитами, затем шел по щиколотку в воде, наконец поток
ледяной воды захлестывал по колени. Вода сочилась даже  из  стен,  сбегала
под ноги тоненькими струйками.
     Он продрог, лязгал  зубами.  От  влажного  воздуха  слиплись  волосы,
задубевшие подошвы скользили по гладким камням. Запахи здесь были тяжелые,
вязкие, повисали на нем как грязь. Он даже не поверил себе,  когда  ноздри
уловили слабый аромат благовоний.
     Ноги сами ускорили шаг. Он отыскал путь выше, камни  здесь  оказались
стертые, будто когда-то здесь ходили часто, прямо толпами. Запах привел  к
стене, где из щелочки просачивался аромат душистых масел.
     Мрак припал ухом, голоса стали громче. Похоже, здесь один  из  камней
нетрудно вынуть. Не сейчас, там отдыхают женщины Медеи. Судя  по  голосам,
все еще не спят, сплетничают и обсуждают прием.
     Мрак все же решился тихохонько вынуть камень, там еще толстый  ковер,
а шороха за  смехом  и  дурашливыми  воплями  не  слышно.  Поискал  и  был
вознагражден крохотной дырочкой в  ковре.  Совсем  крохотной,  не  крупнее
зерна, но теперь Мрак к голосам видел еще и комнату.
     Их было пятеро, четверо возлежали на лавках и ложах,  пятая  неспешно
стягивала через голову вязанную рубашку. У нее был плоский живот,  высокая
грудь, и Мрак подумал, что он поспел как раз вовремя.
     -- ...и не стоит рыпаться,-- донеся  до  него  полузадушенный  тесным
вязанием голос,-- эти муж-жи...ки... фу, еле выбралась! Растолстела я, что
ли?
     -- Жарко,-- ответила лениво другая.-- Все прилипает...
     Она повернулась на ложе, и Мрак с удовольствием уставился на нее. Там
было на что посмотреть.
     -- Надо одеваться легче,-- заявила третья.
     -- Да? -- удивилась та, что сняла рубашку.-- А что тебе снимать  еще?
Ты и так явилась почти нагая, по-нашему -- голая.  Учти,  Медея  этого  не
потерпит.
     -- А при чем тут Медея? Здесь приказы отдает Светлана.
     -- Рядом с блистательной Светланой ты все равно меркнешь. А вот рядом
с Медеей и ее объемным задом...
     Они засмеялись, а пятая, что дотоле молчала, сказала серьезно:
     -- Зря вы так. Для Медеи мы все не соперницы. Мужчины  только  сперва
толпятся возле нас, потом пересаживаются к ней.  Она  умнее  всех!  А  над
своим задом смеется первая.
     Женщины посерьезнели, первая сказала обидчиво:
     -- Мара, ты шуток не понимаешь! Конечно, Медея умнее  нас,  потому  и
стала царицей. И даже здесь станет царицей.
     -- Да ладно, забудь... А кем станем мы?
     -- Боярынями!
     -- Женами тиунов... Нет, сами тиунами!
     -- А здешних мужиков куда определим?
     -- Нет, как используем?
     Женщины захихикали. Глаза их блестели, щеки разрумянились.  У  Мрака,
впрочем, глаза блестели сильнее, а  разрумянились  не  только  щеки.  Даже
спина покраснела от неловкости и запретного удовольствия от подглядывания.
В  комнате  было  душно,  женщины  не  особо   стесняли   себя   одеждами,
потягивались, чесались. Ну, он же не просто подсматривает, что недостойно,
и чего он не стал бы делать -- он вылавливает жизненно важные сведения!
     -- А я никем здесь не хочу  быть,--  вдруг  сказала  первая.--  Здесь
роскошь, богатства... но все заперты  в  каменных  стенах.  Они  не  видят
великолепных закатов солнца, не видят вообще неба! А  я  хочу  мчаться  на
горячем коне, видеть бесконечную дорогу.. Моим глазам больно, когда взгляд
упирается в далекие скалы или пусть даже едва заметную стену леса. А здесь
все время видеть каменные стены?
     Воцарилось молчание. Мрак затаил дыхание.  Он  понимал  эту  женщину,
которую назвали Марой. Ему тоже  душно  в  комнатах  детинца,  где  низкие
потолки, толстые стены и крохотные окошки,  да  и  то  забранные  толстыми
решетками. Только вместо голой степи, где от тоски выть хочется, хорошо бы
в лес, настоящий дремучий  лес  с  его  корягами,  выворотнями,  завалами,
валежинами, торчащими корнями на каждом шагу,  трухлявыми  пнями,  лесными
болотцами и топями!
     От женщин пахло свежестью. Все юные, а если пятая  не  столь  молода,
как остальные, но это только Мраку с его звериным чутьем заметно, но  даже
на его человеческий взгляд она не отличается от своей дочери Мары: с такой
же упругой кожей, тонкая в поясе и с крепкой торчащей грудью, несмотря  на
размеры, быстрая и здоровая. А грудь оттопыривается так нагло оттого,  что
ее хозяйка часто стреляет из лука  --  для  этого  нужны  сильные  грудные
мышцы.
     Одна поляница поднялась:
     -- Проверю вход на лестницу.
     -- Думаешь, наши заснули?
     -- Или уже здешних мужиков пользуют?
     Поляница пожала плечами:
     -- Медея велела не спать и быть настороже. А зря не скажет.
     Мрак видел как все посерьезнели. За шутками прячут тревогу. Не зря же
даже далеко заполночь не спят. Оружие под руками. Три кувшина с вином, дар
Светланы, стоят нетронутые.
     Он заметил как две сперва прислушались у двери, разом  сняли  запоры,
поляница выскользнула, а дверь за ее спиной тут же крепко заперли и  снова
долго прислушивались. Лишь много погодя одна сказала негромко:
     -- Интересно, что сама Медея ждет? И что мы высиживаем, не  высовывая
носа?
     -- Может  быть,--  предположила  другая,--  что  Горный  Волк  и  Руд
перебьют друг друга, а мы возьмем царство готовенькое?
     -- Размечталась!
     -- А чем плохо помечтать?
     -- Это Медея может и мечтать... и править. А больше ни у кого так  не
получается.
     -- Надеюсь,  Медея  в  этом  мрачном  сарае,  именуемом  дворцом,  не
потеряет свою скрыньку.
     Женщины захихикали. Мара сказала насмешливо:
     -- И чего она так прячет?
     -- Она все еще  уверена,  что  никто  на  свете  не  знает  тайну  ее
скрыньки?
     -- Ну, ты же видишь, как она  ее  бережет!  Мол,  там  обереги  бога,
который помогает ей в битвах, утешает, раскрывает некие  тайны.  Смотрите,
не проговоритесь, что знаете!
     Мрак  тихонько  отступил.  Если  и  опасны,  то  все  равно  рука  не
поднимется драться  с  женщинами.  Да  еще  вот  так:  выскочив  внезапно,
перепугав досмерти. Они же пустят лужи от страха, а ему будет  скользко  и
горячо...
     Всего через полдюжины шагов уловил знакомый запах женских притираний.
Пока протискивался в узком ходе, нос уже нарисовал тесную палату,  тусклый
светильник, смутно проступили тела двух женщин... Он  прислушался,  уловил
ровное дыхание, а пальцы уже бесшумно вытащили глыбу.
     Навстречу  волной  ударил  жаркий  воздух,  настоянный  на   ароматах
душистых масел, догорающего  светильника,  и  запахах  двух  женских  тел,
распаренных, истекающих призывными ароматами.
     То ли народ раньше был мельче, то ли все были оборотнями, но пришлось
обернуться волком, только так протащил свой зад в узкий проход.
     В тесной комнате был полумрак. У ложа на шкуре снежно белого  пардуса
лежала могучего сложения поляница, даже во  сне  сжимала  кривой  меч.  Ее
острые груди вызывающе смотрели в потолок,  но  глаза  Мрака  прикипели  к
ложу.
     Там раскинулась самая  роскошная  женщина,  которую  могло  измыслить
мужское воображение.  Полная,  сочная,  белокожая,  с  огромной  грудью  и
широкими вздутыми ягодицами, она лежала, бесстыдно раскинувшись  в  полной
безопасной наготе. Нежное лицо, сочный рот, румяные щеки,  длинные  черные
волосы, что привычно разметались по подушке...
     Мрак сглотнул ком в горле. Медея, царица поляниц, во сне не выглядела
грозной воительницей. Напротив, сейчас это  была  женщина,  созданная  для
мужских восторгов.
     На трясущихся ногах он отступил в угол,  оборотился  в  человека.  На
этот раз боль от превращения была острой, едва не вскрикнул. Понял, что  в
таком состоянии оборачиваться рискованно, но уже шагнул к ложу,  осторожно
обходя поляницу.
     На шее Медеи поблескивал золотыми нитями тонкий шнурок. Сама  золотая
скрынька, не большее наконечника для стрелы, выглядывала краешком, зажатая
белоснежными молочными горами. Мрак. чувствуя как пересохло в  горле,  уже
не стыдясь наготы, дрожащими пальцами  поддел  шнурок,  потащил.  Скрынька
выдвинулась чуть, но дальше  цепочка  натянулась  туго,  а  Медея  во  сне
капризно надула губы, что-то пробурчала.
     Мрак  замер,  выждал.  Воздух  был   спертый,   жаркий,   пропитанный
благовониями, душистыми травами, ароматными  смолами.  По  спине  побежала
горячая струйка пота. На лбу собрались крупные капли. Если какая  сорвется
на белое нежное тело Медеи, та проснется с криком, обожженная!
     Снова зацепил пальцем, а другой рукой, что тряслась как  у  больного,
прикоснулся  к  груди,  попробовал  высвободить  скрыньку,   прошептал   в
отчаянии:
     -- Боги, дайте мне стойкости... Никогда раньше не просил!
     Наконец скрынька выскользнула, влажная и блестящая, а  Мрак  все  еще
придерживал грудь царицы поляниц. С огромным  трудом,  ломая  себе  кости,
заставил  отнять  руку.  Грудь  колыхнулась  и   замерла,   глядя   нежным
ярко-розовым бутоном в низкий свод.
     -- Боги, укрепите меня еще чуть-чуть...
     Скрыньку так трясло на  ладони,  что  Мрак  задержал  дыхание,  боясь
уронить. Перервать такой шнурок нечего и думать, проще разорвать бронзовую
цепь со звеньями с кулак, и Мрак осторожно снял с пояса поляницы  нож.  Та
лишь хрюкнула в богатырском сне, ее пальцы  пощупали  рукоять  меча.  Мрак
перехватил острым лезвием шнурок, отступил со скрынькой на ладони.
     Его трясло, перед глазами был красный туман. В голове бухали  молоты.
Сердце могучими ударами разламывало грудь, а в  чреслах  творилось  такое,
что Мрак поспешно бросил скрыньку в темную дыру, сдуру попробовал пролезть
следом, но на этот раз едва просунул  голову:  разбух  так,  что  полстены
пришлось бы снести -- сцепил зубы и переждал  острую  боль  превращения  в
волка, протиснулся, снова  превратился  в  человека,  уже  не  помня  себя
кое-как поставил камень на место, рухнул в беспамятстве.
     Сколько так лежал, не помнил, но подземный  холод  кое-как  отрезвил,
привел в чувство. Ноздри еще улавливали дразнящий запах двух женщин, но  в
эту щель не протиснуться и волоску, запах слаб, и  бороться  с  искушением
проще.
     Все же он поспешно отполз, а потом заковылял  прочь,  спеша  уйти  от
соблазна  снова  увидеть  царицу  поляниц,   услышать   запах   ее   тела,
коснуться...
     Но в ладони была зажата скрынька, и Мрак  боялся  разомкнуть  пальцы.
Запах, что вырвется оттуда, все равно ударит, как дубиной в лоб.

     Под утро  Светлана  слышала  неясный  шум.  Из-за  двери  нестройными
волнами накатывали возбужденные голоса. Когда она в страхе приподнялась --
вот оно, пришло! -- волк зарычал, показал белые клыки. Он все еще лежал  у
нее в ногах, ей было уютно, тепло и защищено.
     Наконец дверь приоткрылась, в щель проскользнула Яна. Глаза  ее  были
выпучены как у совы, лицо красное.
     -- Царевна!.. Царевна!..
     Светлана спросила жалким от ужаса голосом:
     -- Что случилось?
     -- Царевна... Кто-то ночью убил семерых воинов Горного Волка!
     -- Убил? -- переспросила она неверяще.-- Ты  уверена,  что  убиты  не
наши?
     -- Царевна,-- оскорбилась служанка,-- да разве я не отличу  людев  от
зверюк?
     Светлана смотрела непонимающе, оглядывала ее лицо, словно  искала  на
нем какие-то знаки:
     -- Семерых? Ты сказала, семерых?..
     -- Да! Там все залито кровью.
     Еще не веря, она с помощью Яны быстро оделась. Волк  остался  дремать
на ее постели. Глаза он плотно зажмурил, а когда она поднялась на постели,
прикрытая одними волосами, он отвернул голову и накрыл  глаза  лапами.  По
спине пробегала частая дрожь.
     Далеко за дверью гремели яростные голоса. Светлана вышла  из  покоев,
на лице приклеена улыбка,  спина  прямая,  но  глаза  тревожно  обшаривали
предпокой. Пахнуло злостью, воздух пропитан ядом, ненавистью, и люди,  что
держались группками, стояли спина к спине с обнаженным оружием в руках.
     Горный  Волк  громыхал  проклятиями,  потрясал   кулаками.   Светлана
подарила ему обворожительную улыбку. Голосок был сладким и участливым:
     -- Горный Волк... Горный Волк, что  стряслось?  Говорят,  твои  воины
поссорились, кому бросать кости первому?
     -- И убили друг друга до смерти? -- спросил Горный Волк люто.
     Светлана дерзко смотрела ему в глаза:
     -- Но ты ведь говорил, что твои воины -- лучшие в мире!
     -- Говорил,-- ощетинился Горный Волк.-- У меня в  самом  деле  лучшие
люди!
     -- Вот-вот. А уж с собой ты взял наверняка лучших из лучших. Верно? А
кто как не ты говорил, что у меня не осталось ни одного стоящего мужчины?
     Горный Волк смотрел бешеными глазами, потом словно что-то проникло  в
его звериный мозг. Он тряхнул головой.
     -- Это верно. Я видел твоих стражей! У тебя  их  не  больше  десятка.
Сосунки, не знающие с какого конца браться за меч, дряхлые  старики...  да
пара беспробудных пьяниц.
     Она сказала как можно более проникновенным голосом:
     -- А ты считаешь только себя пригодным стать царем?
     Это ударило его в лоб как обухом. Даже пошатнулся, в глазах появилось
понимание того, на что намекнула Светлана. Взревел страшно:
     -- Анас!.. Ко мне!
     Появился крупный воин, он заменял отрока, заглянул вождю в глаза.
     -- Приказывай, повелитель.
     Светлана отметила, что к Горный Волку уже обращаются как к  царю,  но
смолчала. Тот в состоянии раздавить ее двумя пальцами, а помешать некому.
     -- Проверь... сейчас же проверь всех людей Руда и Медеи. Все ли у них
целы, кто ранен, кто исчез. Наши люди не могли погибнуть, не перебив вдвое
больше!
     Анас не успел поклониться, как ниже по  лестнице  прогремел  медвежий
рев Руда:
     -- Кто посмеет проверять моих воинов, тот не увидит заката!
     Он с руганью вытащил огромный топор, а его воины, похожие на медведей
и кабанов разом, выставили перед собой копья, а топоры перехватили удобнее
для боя в тесном помещении.
     Горный Волк нехорошо улыбнулся:
     -- Ты -- труп!
     Он потащил из-за спины длинный меч.  Его  люди  тоже  стояли  за  ним
расширяющимся клином. В их руках недобро блестели мечи и копья.
     Руд сделал шаг навстречу, и тут вперед метнулся высокий  волхв  Руда.
Он раскинул руки, закричал таким мощным  голосом,  что  затрепетало  пламя
дальних светильников:
     -- Остановитесь!.. Пусть Горный Волк проверит всех наших  воинов.  Он
поневоле скажет, что был неправ. А Руд, если чувствует себя  оскорбленным,
вправе потребовать мзду за обиду. Так?
     Горный Волк смотрел подозрительно:
     -- Какую мзду?
     Руд, не опуская топора, прорычал:
     -- Если мои воины все на месте...
     -- И не ранены,--  прервал  Горный  Волк.--  И  оружие  не  в  свежих
зазубринах...
     --  Согласен,--  прервал  в  свою  очередь  Руд.--  Смотри.  Но  если
убедишься, что не мы убивали, то отдашь мне свой меч!
     Горный Волк невольно опустил  взгляд  на  великолепный  меч  в  своих
руках. Длинный и с узким лезвием из черного булата,  он  рассыпал  лиловые
искры, при свете луны на металле выступали колдовские знаки, а под солнцем
исчезали, рукоять из сплава меди, серебра и олова,  в  ней  победно  горят
кроваво-красные камни.
     -- Согласен,-- выдавил он  с  неохотой.--  Царский  трон  стоит  даже
такого меча.
     Руд кивнул своим людям:
     -- Отведите в наши покои. Пусть увидит всех.
     Все это время Светлана стояла в сторонке, лицо было грустное:  она-де
хозяйка плохо принимает гостей,  раз  те  чем-то  недовольны,  но  в  душе
кувыркалась через голову, ходила на ушах, визжала  и  подпрыгивала  почище
Кузи. Горный Волк посмотрел безумными глазами. Белки налились кровью как у
разъяренного быка. Ей показалось, что он хочет  что-то  сказать,  но  лишь
скрипнул зубами и ушел вслед за Рудом, махнув рукой.
     Светлана, изо всех сил сохраняя лицо скорбным, пошла в  сопровождении
служанок вниз, к Золотой Палате. Служанки засуетились, ибо  поверхом  ниже
слышались раскаты громового голоса Руцкаря Боевого Сокола.
     Он в самом деле  был  красив,  широк  в  плечах,  громогласен,  налит
здоровой силой. Когда Светлана спустилась по  лестнице,  Руцкарь,  выпучив
глаза, орал на Ховраха, а тот стоял с потерянным видом, смотрел  в  пол  и
что-то невидимое растирал подошвой.
     -- Что стряслось? -- спросила поморщившись, и хотела идти дальше,  но
взгляд зацепился за потемневший край рубахи  Ховраха.  Там  была  засохшая
кровь.
     -- Он опять опоздал! -- ответил Руцкарь яростно.-- А Сипану  пришлось
стоять на страже всю ночь и за него. И вообще вид у него, будто из  болота
вылез! Не брит, не стрижен и на ушах висит!.. Сапоги в дерьме... а  сапоги
надо чистить еще с вечера, а утром  одевать  на  чистую  голову!  Отвечай,
когда к тебе разговаривают!.. Молчать, если говорит воевода!.. Вывести  бы
тебя в чисто поле, поставить лицом к стене да зарубить к  бесовой  матери!
Твое разгильдяйство уже привело к гибели человеческих жертв!.. Правда, это
люди Горного Волка, но если бы наши? Молчать, когда тебя спрашивают!
     Светлана спросила участливо, глаза все еще не отрывались от кровавого
пятна на рубахе Ховраха:
     -- Ты ранен?
     Ховрах помотал головой. Видя, что все  равно  ждут  ответа,  отвернул
голову в сторону, чтобы не свалить нежную царевну запахом:
     -- Не.
     -- А был ранен?
     -- Не,-- ответил Ховрах еще энергичнее.
     Воевода рявкнул:
     -- Этот? Единственная рана  у  него  была,  когда  он  сломал  палец,
ковыряясь в носу!.. Но крику было на все поле.
     -- Ну  ладно,--  ответила  Светлана  задумчиво.  Она  еще  скользнула
взглядом по темным пятнам. Вчера  их  вроде  бы  не  было.  Впрочем,  этот
ленивый страж мог перепачкаться кровью, когда на кухне воровал мясо.

     Глава 13

     Светлана то  ликовала,  то  тряслась  как  заяц.  До  обеда  слышался
раздраженный крик Волка, однако и  мощный  рев  Руда  сотрясал  стены  как
порывы урагана. За Рудом всюду следовали два-три  быкообразных  воина.  Их
маленькие глазки предупреждали Горного Волка, что им наплевать на  честный
бой. Они всадят копья в бока, ударят  в  спину,  если  их  вождь  будет  в
опасности.
     Все люди Руда к злости Горного Волка оказались целы и  невредимы.  Он
придирчиво проверил их оружие, вплоть до поясных ножей, но уже видел,  что
искать ночного противника надо в другом месте.  Пришлось  отдать  меч,  но
злобу затаил. Когда сядет на трон, Руд вернет не только меч,  но  и  своих
жен, дочерей, а также земли и  всех  людей,  сам  же  станет  мишенью  для
неопытных стрелков.
     Не легче пришлось Медее: ее тоже обвинили, что это  ее  девки,  не  в
силах победить в честном бою, режут настоящих мужчин по  ночам.  Даже  Руд
намекнул, что на такое ночное действо больше  способны  звери,  а  всякому
известно, что женщина и есть зверь, только говорящий. Медея  вспылила:  не
все те мужчины, кто носит портки. Ее поляницы  выстоят  против  неуклюжего
мужичья, возомнившего себя воинами. Кто  сомневается  --  пусть  проверит.
Голик  и  Кажан  как-то  сумели  остановить  пролитие  крови,  но  от   их
посредничества Светлана лишь ощутила смутную досаду.
     Все же пир на другой день не шел, а ссоры  вспыхивали  с  утра  и  до
позднего вечера. По всем коридорам и поверхам  стояли  вооруженные  стражи
Волка и Руда. Поблизости обычно  находились  поляницы.  Все  подозрительно
присматривались друг к другу, ловили каждое оброненное слово.
     Рогдай, измученный и с темными мешками под  глазами,  поздно  вечером
пришел к Светлане. Поклонился с порога, молча напоминая,  что  считает  ее
царевной, а уж своей племянницей потом,  дождался  ее  кивка,  лишь  потом
подошел, сел рядом, обнял за плечи:
     -- Крепись, малышка.
     Светлана прижалась к нему, такому большому и  крепкому,  несмотря  на
возраст. По телу пробежала дрожь. Хотелось зарыться в его роскошную  седую
бороду, сверкающую как горные снега, чистую и огромную,  втянуть  лапки  и
пересидеть бурю. Голос ее был жалобный:
     -- Дядя, а что на самом деле?
     -- Если бы я знал.
     Она с удивлением посмотрела в его усталое лицо:
     -- Если это не они передрались, то я уж думала, это ты... или  кто-то
из твоих людей.
     Он ответил с горечью:
     -- А они есть? Додон удалил от себя как умелых воевод, так и  героев.
Медея верно сказала, что не всяк мужчина, кто носит портки. Рыба  гниет  с
головы, моя радость.
     Бережно гладил ее по голове,  и  она  ощутила  в  этом  жесте  полную
беспомощность старого  воеводы.  Раньше  всегда  учил  как  держать  спину
прямой, взор надменным, слабости не выказывать даже  перед  служанками,  а
сейчас молча признается, что сделать ничего нельзя.
     -- Я сняла ночную стражу,-- сказала она, вздохнув.-- Пусть спят все.
     -- Зачем? -- вскинул он брови.
     -- Все равно мы не хозяева в своем дворце.
     Он нахмурил брови:
     -- Гм... но бездельничать тоже ни к чему. Воины  должны  всегда  быть
при деле. Ладно, завтра проверю оружие. Всыплю, у  кого  топор  не  остер,
шелом не блестит, ремни перетерлись... Отдыхай, моя радость. В тебе больше
силы, чем в Додоне. В вижу как в тебе проступает кровь Громослава, мягкого
снаружи, но со слитком небесного железа внутри! Я люблю тебя.
     Он поцеловал  ее  в  лоб,  а  Светлана  долго  прислушивалась  к  его
удаляющимся шагам. Рогдай шел тяжело, в конце коридора почти волочил ноги.
Вроде бы даже споткнулся.
     -- Иди ко мне, Мрак,-- позвала она.-- Ляг на ноги. Согрей их.
     Огромный волк с готовностью прыгнул  на  постель.  Жуткие  глаза  его
горели желтым огнем дикого лесного зверя.

     В  полночь,  когда  сон  Светланы  достаточно  окреп,   он   неслышно
соскользнул  с  постели.  Нижняя  часть  дворца  в  самом  деле   источена
подземными ходами как трухлявый пень жуками и  муравьями.  Да  еще  тайные
ходы в толстых стенах! А ночи все еще по-летнему коротки...
     Как хорошо, что я больше волк,  чем  человек,  мелькнула  мысль.  Как
приятно видеть, что делается далеко внизу,  за  поворотом  и  то,  сколько
человек бегут двумя поверхами выше. Запахи  рисовали  хоть  смазанную,  но
верную картину: четверо потных и  воняющих  жареным  луком  с  топорами  в
мокрых от пота руках бегут ему наперехват, сапоги  одного  в  навозе,  еще
один благоухает редким розовым маслом, одежда пропитана благовониями.
     Подняв морду,  он  поймал  мощную  струю  запахов  слева  и  сразу  в
призрачном мире запахов  увидел,  что  происходит  за  три  палаты  с  той
стороны.
     Пробегая через палаты, он ощутил незнакомый  запах.  Шерсть  сама  по
себе поднялась на загривке, он с трудом  подавил  грозное  рычание.  Запах
сразу дал картину знойной степи, конского пота,  металла  и  свежепролитой
крови. Чужак, который прошел здесь,  был  высок  ростом,  средних  лет,  в
полной мужской силе, на нем сапоги  из  тонко  выделанной  кожи,  на  коне
провел не меньше суток, одежду не менял суток трое, его  мучит  голод,  но
силы сохранил, идет быстро, только в одном месте задержался, даже  присел,
явно от кого-то прячется, на полу остался запах кончиков пальцев...
     Мрак еще раз внимательно обнюхал это  место,  образ  незнакомца  стал
яснее. Рука, которой коснулся каменной плиты, явно  привыкла  держать  меч
или боевой топор. К счастью, в это уединенное  место  никто  не  наступил,
Мрак разглядел даже отпечатки двух пальцев, крупных и  наполовину  стерших
рисунок частым ношением боевых рукавиц.
     Он бежал, полз, протискивался, ноздри ловили ароматы масел и  женских
тел, когда пробирался  мимо  стены,  за  которой  бдили  поляницы,  сердце
учащенно билось, когда скользил у камней,  за  которыми  спала  Медея,  но
заставил себя идти дальше, через подземный поток, пока не вышел в западную
часть дворца.
     Здесь  пахло  нежилым,  но  пробраться  вовнутрь  оказалось   намного
труднее. Он понял, когда сумел протиснуться в первую же  комнату.  Царская
казна!
     На стенах, столах,  поверх  сундуков  разместились  мечи  и  кинжалы,
украшенные сапфирами и яхонтами,  золотые  пояса,  кубки,  ларцы,  чаши  с
драгоценными камнями. Вдоль стен выстроились на  полках  бесконечные  ряды
золотых и серебряных ковшей: если без камней, то редкостной  чеканки.  Там
же стояли кубки, чаши, блюда, стаканы.
     Под стеной тянулись в ряд крупные скрыни, ларцы и сундуки -- кованные
золотом, крышки затейливо украшены драгоценным каменьем, под другой стеной
в ряд  шли  на  полках  огромные  чаши  с  алмазами,  крупными  бериллами,
изумрудами.  Отдельно  стояли  широкогорлые  кубки,  доверху   наполненные
золотыми серьгами удивительной работы, ожерельями из диамантов, цепочки из
червонного золота.
     Золотые монеты находились в огромных сундуках, но тех не  хватило,  и
золотые монеты сыпали просто в тот  угол,  теперь  из  золотой  кучи  едва
выглядывают крышки.
     Он откинул крышку большой скрыни. В глаза ударил хищный блеск золотых
монет. Золото распирает прочные стенки -- тяжелое, мощное, чем-то  похожее
на застывшие и сплюснутые капли солнца. В соседнем сундуке те  же  монеты,
но мельче, с другим рисунком: зверь на одной стороне, на другой --  голова
бородатого человека. Такие же монеты выступают горкой в золотой братине, а
в двух соседних ковшах -- овальные, толстые, с непонятными значками.
     Среди всех этих богатств есть свои князья, цари и  воеводы.  Чудесный
оберег, упавший в прадавние времена с неба и оправленный лучшими мастерами
земли в золото, золотая цепь в десять пудов, которую Яфет отобрал в Долине
Битвы Волхвов, ларец из сердолика -- дар берегинь, им волхв Боромир  помог
в борьбе с упырями, золотые оплечные бармы -- сняты с  побежденного  Имира
старшим сыном Яфета грозным и неистовым Гогом...
     А в соседней комнате полыхает неземной свет --  радостный  и  чистый.
Еще Мрак ощутил идущие оттуда волны сухого  жара.  Воздух  был  горячий  и
чистый.  Он  ощутил,  что  у  него  слезятся  глаза  от  жара.  Попятился.
Как-нибудь в другой раз. Если запустит руки по локоть в золото  и  дорогие
камни, это вряд ли поможет защитить любимую женщину...
     Дверь  была  закрыта  снаружи  на  три  засова  с  замками.  Пришлось
протискиваться обратно в дыру.  Дальше  ход  перегородили  упавшие  камни,
пришлось разбирать, кое-как пролез, обдирая бока и плечи.
     Еще одно место выглядело обычным,  но,  доверяя  чутью,  он  нюхал  и
лизал, вслушивался, хотя глыбы оставались как глыбы: массивные и  толстые.
Ударил лапами, замер. Если бы в человечьей личине, то ударил  бы  сильнее,
но услышал бы только шлепок кулаком по каменной глыбе. А так ухо вроде  бы
уловило слабое эхо.
     Он  торопливо  помчался  к  каморке  Ховраха,  моля  богов  задержать
рассвет. Ховрах сидел на полу, прислонившись к стене, кувшин  стоял  между
ногами.  Вид  у  него  был  задумчивый,  рожа  красная.   Завидев   Мрака,
приветственно помахал зажатой в кулаке костью с остатками мяса:
     -- Привет, лохматый!.. Присоединяйся. Правда, мясо только  жареное  и
печеное, но чего не станешь есть, когда сырого нет?
     Мрак лег, зажал между лапами кость, с удовольствием разгрыз. Одуряюще
сладкий сок костного мозга брызнул в пасть, Мрак едва  не  захлебнулся  от
жадности и удовольствия.
     Ховрах,  уже  пьяный  как  чип,  одобрительно  наблюдал   осоловелыми
глазами:
     -- Во-во!.. Для мужчины главное  --  хороший  ломоть  мяса.  Лучше  с
мозговой косточкой. А когда поешь всласть и зальешь пожар в желудке, самое
время поразмыслить над тайнами мироздания. Я вот недавно  почуял,  как  мы
все облагораживаемся, становимся чище... От  деда  помню,  слыхивал,  мол,
задница у такого-то черная, или:  не  позволяй  своему  заду  лениться,  а
сейчас образованные люди уже говорят: душа у него черная, не позволяй душе
лениться... Образование! Одно слово другим заменили, а как звучит? И когда
во дворце  благородные  говорят:  жили  душа  в  душу,  душегуб,  душелюб,
душещипательная история, крик души, открыть друг другу души, я па-а-анимаю
как говорили их неблагородные предки... Ха-ха!.. Вот только  не  соображу,
как называли отдушину или душителя... Гм... надо освежить мозги,
     Он сделал гигантский глоток из кувшина. Большая кружка лежала в углу,
покрытая паутиной. Ховрах умел упрощать жизнь.
     Мрак уже без всякой осторожности вытащил из-под  Ховраха  его  боевой
топор, не проснется, снял шлем. Не особо таясь, отодвинул потайной камень,
скользнул в скрытый ход, а уже  потом  грянулся  о  влажный  камень  пола,
закрыл глаза, переживая потрясение. Он сразу ощутил себя старым,  больным,
к тому же полуслепым и глухим. Постоял,  держась  за  стену  и  настойчиво
твердя себе, что он не оглох и не ослеп. Просто человек глух и слеп лишь в
сравнении с волком, а то, что видит только то, что перед носом, всякий раз
приводит  в  отчаяние.  Может  быть  из-за  этого  невры  и   предпочитали
оставаться в волчьей личине навсегда?
     Правда, топор в человечьих руках держится лучше, чем в волчьей пасти.
Мрак сунул лезвие в  щель,  пошатал,  рискуя  сломать,  попробовал  другую
трещину, третью, наконец глыба шевельнулась. Из расширившейся щели пахнуло
могильным холодом.
     Осторожно вынув  глыбу,  он  заглянул  в  отверстие.  В  полной  тьме
ощущалось пустое пространство, не больше каморки. Воздух  был  спертый,  с
запахом гнили.
     Выругавшись от бессилия, он пропихнул в  дыру  топор.  Самому  нечего
было и думать пролезть, плечи у него  мужские,  но  когда  снова  грянулся
оземь, то поднялся лесным зверем, коему пролезть все же легче...
     Он протиснулся в дыру, еще там, в дыре застыл, давая привыкнуть  даже
волчьим глазам. Здесь бы в сову превратиться!

     Это был каменный мешок, вырубленный прямо в скале. Два шага вширь,  в
стену напротив вделано бронзовое кольцо, с него спадает тяжелая цепь...  А
рядом сидит скелет, глядя на Мрака пустыми глазницами.  Когда-то  это  был
крупный мужчина, но сейчас выглядел так, что прикоснись -- рассыпется.
     Перед скелетом стоял золотой кубок,  доверху  наполненный  камешками.
Кубок показался Мраку знакомым, он успел подумать еще, когда это только  и
успели, вроде бы Олег только вчера его сотворил... Нет, это было не вчера,
они ж еще разок успели побывать в  Долине  Битвы  Волхвов,  а  это  заняло
время. Зато, чтобы украсть или поломать, много времени не надобно.
     Он попятился, зад застрял, в ужасе вспотел, вдруг да останется  здесь
навеки, хороша затычка в стене, дергался, ерзал, пока,  обдирая  бока,  не
выпал обратно в тайный ход.
     Обратно неся широкими  прыжками,  будто  скелет  за  ним  гнался.  На
счастье, волчьи глаза и волчий нюх вели точно, не разу не хряснулся мордой
о крутой поворот.
     Понюхал, прислушался, открыл ход, влез в  комнату,  закрыл  камнем  и
завесил ковром. Когда пробрался в спальню Светланы, прекрасная царевна еще
спала. Он осторожненько, чувствуя свой огромный вес,  взобрался  на  ложе,
опустился животом на ее ноги.
     Светлана вздохнула, нахмуренное лицо посветлело, на  губах  появилось
подобие улыбки. Рука  потянулась  в  Мраку,  он  закрыл  глаза,  отдаваясь
наслаждению, которого не знал  всю  жизнь.  Его  гладила  и  трогала  рука
любимой!

     Утром Светлану одевали и причесывали, а  она,  смеясь,  смотрела  как
волк, обезумев от  счастья,  барахтался  в  постели.  Переворачивается  на
спину, елозит, молотя  по  воздуху  мощными  лапами,  вытягивается,  жутко
разевает пасть, но  видно,  что  смеется,  становится  на  голову,  нелепо
задирая зад, кувыркается, блаженно застывает кверху брюхом, снова начинает
елозить на спине, явно изнывая от счастья и наслаждения.
     -- Вот кто счастлив,-- сказала она с печальной улыбкой.
     А Рогдай сразу заметил, что волк скулит, глядя на Светлану, старается
привлечь ее внимание. Наконец она оглянулась:
     -- Ну что тебе, Мрак?
     Тот   мотнул   головой,   отбежал   к   двери,   остановился,   глядя
вопросительно.
     -- Если бы этот был пес,-- сказал Рогдай,-- я сказал бы, что он зовет
нас.
     -- Куда?
     -- Не знаю. Может быть в сад. Чтобы ты бросала палку.
     -- Зачем? -- не поняла Светлана.
     Рогдай хмуро объяснил:
     -- Он будет бегать за нею, сломя голову, приносить всю в слюнях. А ты
снова должна бросать. Дальше и дальше, пока не взбесишься.
     Светлана  покачала  головой,  отвернулась.  Служанки  вплели  в  косу
цветную ленту, затем  Светлана,  словно  что-то  вспомнив,  повернулась  к
Мраку. Глаза ее были внимательные и вопрошающие:
     -- Ты не похож на дурного пса, что бегает за палкой. Что ты хочешь?
     Мрак снова сделал движение  к  двери,  держа  Светлану  глазами.  Она
вопросительно посмотрела на воеводу:
     -- Может быть, посмотрим?
     -- Царевна,-- сказал Рогдай досадливо,-- у нас мало дел?
     -- Это не займет много времени,-- возразила Светлана.-- Он  один  раз
меня уже спас! Я ему доверяю.
     Рогдай потемнел лицом,  но  когда  Светлана  решительно  двинулась  к
двери, пожал плечами и пошел следом.
     Они были уже на первом поверхе, когда  слева  в  дальнем  коридоре  с
грохотом распахнулась дверь, едва не вылетев из косяка. Послышалась грубая
брань, звон металла. Появился Горный Волк  в  сопровождении  двух  воинов,
мрачных и с  разрисованными  лицами.  Лицо  Горного  Волка  было  искажено
яростью. Увидев Светлану с волком и Рогдаем, он заорал еще издали:
     -- Я узнаю!.. Я все равно узнаю, что здесь творится!
     -- Что случилось? -- спросила Светлана вежливо.  Ее  сердце  радостно
затрепетало в счастливом предчувствии.
     -- Еще двое моих убиты!.. Не обошлось без колдовства, потому что  они
были предупреждены и не смыкали глаз! А руки их были на рукоятях мечей!
     Светлана пожала плечами. Она чувствовала, что сейчас сама  упадет  на
спину и будет елозить по полу, болтая  в  воздухе  всеми  четырьмя,  будет
визжать и подпрыгивать от  избытка  счастья.  Голос  ее  прозвучал  нежно,
словно дуновение легкого ветерка с ароматом розы:
     -- Могучий вождь, ты же сам сказал, что мой кремль беззащитен, а люди
слабы...
     Она повернулась уходить, Горный Волк спросил подозрительно:
     -- Куда вы направились?
     -- Это пока что мой кремль? -- спросила Светлана надменно.
     Горный Волк прорычал ругательство, но членораздельно сказал:
     -- Да нет, я вижу идете за волком!.. Он что-то чует, я  вижу  как  он
водит носом.
     -- Мы не знаем,-- ответил Рогдай с усмешкой.
     Брови Горного Волка взлетели верх:
     -- Не знаете?
     -- Да,-- ответил Рогдай смиренно и с ядовитой  иронией  посмотрел  на
царевну.-- Нас ведет соба... этот волк. Мы дожили до  времен,  когда  волк
понимает больше людей.
     Светлана покраснела, хотела в ответ сказать что-то резкое, но  Горный
Волк перебил:
     -- А что?.. Когда понять невозможно, надо слушать того, кто  понимает
хоть что-то. Или думает, что понимает.
     Светлана смолчала,  поддержка  Горного  Волка  совсем  не  нравилась.
Рогдай осуждающе покачал головой. Волк нетерпеливо царапнул пол и потрусил
вперед. Втроем следовали за ним,  пока  не  пришли  в  комнату  со  старой
рухлядью.
     Волк сразу подбежал,  расталкивая  старые  лавки,  к  противоположной
стене и начал скрести камень лапами. Рогдай  нахмурился,  Светлана  отвела
взор, а Горный Волк смотрел подозрительно то на волка,  то  на  царевну  с
воеводой. Голос его стал злым и обрадованным разом:
     -- Похоже, зверь кого-то выдал... Эй, люди! Проверить стену!
     Ковер сорвали, потайной камень  обнаружили  и  вытащили.  Из  темноты
потянуло затхлым воздухом и сыростью. Горный Волк  пристально  смотрел  на
Светлану, особенно -- на Рогдая:
     -- Похоже, вы знали про этот ход... Но не знали, что  волк  обнаружил
его тоже... Эй, стража! Принести факелы!
     Рогдай смотрел в пол, Мрак уловил пару раз его  ненавидящие  взгляды.
Горный Волк зло улыбался, даже попробовал погладить Мрака по голове:
     -- Молодец!.. Хороший песик... хороший.
     Мрак оскалил зубы и предостерегающе зарычал. Горный Волк руку  убрал,
но торжествующе усмехаться не перестал.  Когда  страж  принес  факелы,  он
выхватил нетерпеливо, первым полез в дыру. Уже там спохватился:
     -- Здесь подземный ход, что ведет слегка вниз... Давайте сюда волка!
     Мрак пролез в дыру, за ним последовали Рогдай, Светлана и два угрюмых
воина Горного Волка.  Мрак  потрусил  медленно,  то  и  дело  оглядываясь,
проверяя, успевают ли следом.
     Горный Волк опередил, факел держал  на  вытянутой  руке.  В  выпуклых
глазах вождя горели ярость и надежда  на  отмщение  за  позор  и  неумение
защитить своих людей.
     Прислушиваясь к шагам,  Мрак  пробежал  мимо  еще  одного  хода,  сам
заделал так, что не всякий волк обнаружит, а уж человеку никогда не найти,
а на повороте одна плита пахла чуть-чуть иначе, ибо оттуда ход вел прямо в
кухню, но все четверо людей прошли мимо, задевая эту плиту локтями,  никто
ничего не заметил, и так постепенно догнали Мрака.
     Он хотел, чтобы догнали. Горный Волк  даже  опередил  от  нетерпения,
пошел впереди. Внезапно все услышали его вопль:
     -- Есть!.. Еще один ход.
     Мрак сидел, высунув язык, дышал часто. Двое воинов, опередив Рогдая и
Светлану, бросились к Горному Волку. В дымном свете факелов было видно как
ломают камень, расширяют дыру. Наконец Горный Волк сумел  протиснуться,  а
остальные столкнулись у пролома, заглядывая вовнутрь.
     Горный Волк воскликнул что-то, выругался, скрывая страх:
     --  Здесь  скелет  на  цепи!..  Нет,  цепь  висит  отдельно.  Его  не
приковывали... Боги, здесь золотой кубок с драгоценными камнями!
     Вскоре из пролома показались громадные  волосатые  руки.  В  них  был
оранжевый кубок, даже в тусклом свеете  факелов  видно  было,  что  блещет
чистым золотом. Через широкий край едва не  вываливались  рубины,  яхонты,
алмазы.
     Воин протянул руки, но голос Горного Волка проревел:
     -- Нет, это принадлежит... властелину Куявии!
     Рогдай принял кубок из его рук и передал  Светлане.  Он  притворился,
как и Светлана, что не понял подтекста.  Нежданное  сокровище  принадлежит
Светлане, как и она сегодня  будет  принадлежать  кому-то  вместе  с  этим
кубком, кремлем, землями.
     Свет факела метался в тесной каморке, затем снова раздался  леденящий
душу вопль. Стражи метнулись в пролом,  но  оттуда  уже  неслась  отборная
брань Горного Волка. Слышался хруст, глухие удары. Донесся  полный  ярости
рев Горного Волка:
     -- Я нашел того, кто убивал моих людей!
     Свет факела приблизился. В круге света появился топор с окровавленным
лезвием и прилипшими к нему волосами.  Воин  ухватил,  повертел  в  руках.
Голос его дрогнул:
     -- Это волосы Черняка...
     Вслед за топором показался Горный  Волк.  Он  был  бледен,  но  глаза
горели победной яростью:
     -- Все! Я покончил с ним. Кто это был?
     Рогдай, все еще бледный, сказал мертвым голосом:
     -- Не надо было его тревожить...  Это  был  великий  воин  и  злодей,
молочный брат царя Тараса, основателя древнего царства Куявии... Тарас  за
великие злодейства живьем замуровал  его  здесь.  Он  же  наложил  великое
проклятие на всякого, кто посмеет взломать эту стену.
     Волк зевнул, шумно почесался. Потом  задрал  заднюю  лапу  и  обильно
пометил стража. Тот выругался,  но  стерпел.  Зверь  есть  зверь,  что  он
понимает, зато помог им раскрыть тайну!
     Горный Волк сказал зло:
     -- Какое проклятие? Оно сработало бы,  если  бы  взломали  стену  еще
тогда. Когда Тарас был еще жив... А сейчас, когда мертв и  царь  Тарас,  и
этот злодей, то их проклятия вовсе тлен.
     Рогдай покачал головой:
     -- Да? А как же он выходил и убивал ваших людей?
     Горный Волк скрипнул зубами. Глаза стали  лютыми.  Его  затрясло.  Он
снова скрипнул челюстями, словно жернова перетирали камни:
     -- Не знаю! Может, как-то проходил сквозь  камни?  Но  почему  убивал
только моих? На самом деле должен больше ненавидеть людей этого кремля!
     Наступило тяжелое молчание. Воины  по  знаку  Горного  Волка  ставили
камни на места,  прилаживали.  Рогдай  все  еще  качал  головой.  Светлана
держалась за Мрака, ее пальцы полностью скрылись в его шерсти.
     -- Выйти мог бы в виде  призрака,--  рассуждал  Рогдай  негромко,  но
прислушивались к нему все.-- Но призрак может только пугать... Убить может
только видом, жутким уханьем, звоном цепей... Но цепей не носит, видом  не
страшен, обычный скелет, их хоть  пруд  пруди.  Правда,  не  все  в  наших
подвалах сидят...
     Один из стражей кашлянул:
     -- Гм... Можно мне слово? В нашем селе тоже был призрак.  Кого-то  не
так похоронили,  как  покойному  хотелось,  аль  еще  что...  Каждую  ночь
вылезал, сквозь стены ходил, детей и девок  стращал.  Но  вот  ежели,  как
сказывали, крови напьется свежей, то враз обретал плоть! И тогда  уже  мог
вредить не только видом, но и по башке дать.
     -- А кровь кто для него проливал? -- огрызнулся Горный Волк.
     Другой страж хлопнул себя ладонью по лбу, вскричал радостно:
     -- Я знаю!
     Горный Волк быстро развернулся к нему:
     -- Говори! Ну!
     -- Я знаю,-- сказал страж гордо,-- где мог крови напиться!  Вчера  во
дворе  весь  вечер  коров  резали.  Гостей  прибыло  много,  всех  дешевле
похоронить, чем прокормить, потому резали даже ночью.
     Горный Волк задумался, а Рогдай покачал головой:
     -- Если бы напился коровьей крови, то коровам бы и  вредил.  Ну  там,
хвосты бы позавязывал, еще что... гм... им сделал. А  этот  бил  он  твоих
человеков!
     Первый страж выглядел явно сообразительнее первого:
     -- А кровь Макича?.. Ему Черняк всю рожу  расквасил,  когда  выяснил,
что у того кости с утяжеленной гранью. Красной юшкой стену забрызгал и всю
лавку залил! Не все же мухи слизали? Могло и привидению хватить. Много  ли
ему надо? Особенно, ежели лет сто не пробовал? От  одной  капли  захмелеть
можно. Вон Черняку хватало же одного  кувшина?  А  уж  нализавшись,  пошло
буянить. А там и у других юшку пустило. Могло бы и больше народу задавить,
да уж явно на ногах не держалось... Вон даже топор не почистило, а  оружие
надо держать в чистоте! Сразу видно, что воеводы у них тут нету...
     По внезапно помрачневшему лицу Горного Волка было видно, что  это  их
счастье, что привидения живут без воевод. Те могли  бы  организовать  дело
так, что к утру во всем детинце пировали бы одни призраки да скелеты.
     --  Ладно,--  сказал  он   наконец.--   Все   закончилось!   Слышите?
Закончилось. Хоть и был злодеем, но свой замок защищал  как  мог.  Теперь,
когда я растоптал его кости в пыль, мои люди могут спать спокойно.
     Мрак заметил, что Рогдай покачал головой с  сомнением.  Когда  имеешь
дело с привидениями или замурованными скелетами, то самому  надо  быть  не
совсем человеком, чтобы угадать их поступки.

     Глава 14

     В течение дня Светлана была задумчива,  взор  ее  был  рассеян.  Мрак
исчез к полудню, а когда явился, усталый и запыхавшийся, Светлана с тем же
отстраненным видом гладила и трогала густую шерсть, словно оттуда получала
силы. Неугомонная Кузя отпихивала ее руку, сама обнимала волка, целовала в
морду, тыкала сладости.
     -- Мне  бы  так  чуять,--  сказала  Светлана  наконец.  Она  тряхнула
головой, усмехнулась слабо.-- Это я так, своим мыслям.
     Кузя заявила важно:
     -- А я тоже умею чуять!
     -- И  что  же  чует  твое  маленькое  сердечко?  --  поинтересовалась
Светлана.
     -- Ну,-- сказала Кузя с еще  большей  важностью,--  это  мои  женские
тайны! Узнаешь... позже. А пока ему нужно показать хотя бы наш  поверх.  А
то он даже дороги в сад не знает!
     -- Ну, туда он дорогу уже  узнал,--  ответила  Светлана,--  однако  в
чем-то, малышка, ты права... Давай покажем ему хотя бы нашу часть дворца.
     Мрак замирал от блаженства, неземного  восторга.  Его  касались  руки
Светланы, она держала его за шкуру на загривке, пальцы ее пахли  сладко  и
волнующе.
     Он почти ничего не видел и не понимал куда его ведут, что показывают.
Чувствовал только пальцы Светланы, да Кузя счастливо  верещала  над  ухом,
оправдывая свое имя. Он уже знал, что ее назвали  Кузнечиком,  потому  что
часто верещала беззаботные детские песенки, и  кузнечики  в  саду  тут  же
начинали верещать в ответ. Похоже, ее считали царицей кузнечиков.
     В одной из комнат он ощутил,  что  воздух  теплее,  чем  в  коридоре.
Принюхался, тронул стену  лапой.  Камень  был  сухим  и  теплым.  Светлана
понимающе кивнула:
     -- Что-то ощутил?
     -- Давай ему покажем,-- загорелась Кузя.
     --  Нельзя,--  возразила  Светлана.--  Он  может  обжечься.  А  то  и
погибнет. Тебе его не жалко?
     Кузя обхватила шею Мрака, жарко поцеловала в нос:
     -- Я его не подпущу к ним. Ну пойдем! Прошу тебя.
     -- Завтрак съешь? -- спросила Светлана.-- Уши дашь вымыть?
     -- Дам,-- ответила Кузя угрюмо.
     Она взяла его за шерсть на загривке, и они пошли  к  дверям  соседней
палаты. Светлана сама сняла замки, отодвинула три бронзовых засова.  Дверь
приоткрылась, в морду ударил сухой нагретый воздух.
     В середке комнаты прямо на полу  лежали  блистающие  неземным  светом
четыре золотых вещи. Или не золотых, но сверкали они так, что глазам  было
больно.
     Щурясь, Мрак  рассмотрел  золотой  кубок  с  широкими  краями,  чару,
по-местному, рядом  лежит  плотницкий  топорик  с  узким  лезвием,  дальше
сверкает немыслимым светом золотое ярмо, а выше  всех  торчит  орало.  Оно
вонзилось острым лезвием в камень, оплавив его, теперь вызывающе  вздымало
изогнутую рукоять.
     Мрак вскинул голову. Так и есть, видно как латали  каменный  потолок.
Эти вещи проломили крышу и два поверха!
     -- Вот видишь,-- сказала Кузя победно,-- он совсем  не  бросается  на
них!
     -- Он ничего не понимает,-- сказала  Светлана  снисходительно,--  Для
собак и мы -- боги. Им не расскажешь, что эти вещи рухнули с небес. И  что
ни один из смертных не в состоянии взять в руки. Кто пытался --  сгорел  в
небесном огне!
     -- Это я ему сказала,-- возразила Кузя.-- Потому он и стоит смирно.
     -- Вот и хорошо. Потому что сгорит всякий. Человек или зверь. А  этим
вещам отныне и вовеки быть здесь! Умножая славу и мощь нашего царства.
     Отныне и навеки, подумал Мрак с невеселой иронией.  На  свете  ничего
нет отныне и навеки, бесподобная Светлана. Когда-то и киммеры думали,  что
их Меч отныне и навеки... Но уже нет ни Меча, ни киммеров.
     Кузя что-то нашептывала ему строгим голоском,  указывала  на  горящие
белым огнем вещи, грозила пальчиком, а Мрак смятенно думал, что  и  самому
не верится... Может ли простой человек творить такое? Оказывается,  может.
В какие-то мгновения своей жизни бывает равен богам. А значит,  становится
богом. А потом... потом  обыденность  берет  верх.  И  человек  становится
человеком... а иной раз падает еще ниже. Много ниже.
     Может быть, подумал он  со  страхом,  даже  каждый  бывает  богом.  К
счастью или к несчастью, большинство об этом не подозревает. И редкие миги
творения уходят незаметно.
     -- А теперь покажем поварню,-- предложила Кузя.
     -- Нет,-- возразила Светлана.-- Поварню покажет кто-нибудь из челяди.
     -- Я хочу сама,-- заныла Кузя.
     -- Царской дочери не пристало,-- твердо отрезала Светлана
     -- Почему?
     -- С царской дочери пример берут.
     -- И пусть берут!
     -- Кузя,-- сказала Светлана  строго.--  Есть  вещи,  которые  царским
дочерям не дозволены.
     -- Всем дозволены, а мне нет? -- завопила Кузя.
     -- Нет.
     -- Так зачем же быть царскими дочерьми? -- возмутилась Кузя.
     Светлана ответить не  успела,  снизу  донесся  крик,  ругань,  кто-то
скатился по ступенькам. Мрак встал со шкуры барса,  шерсть  вздыбилась.  В
горле нарождался рык, а лапы подогнулись для прыжка на дверь.
     Светлана придержала его за шерсть. Крикнула:
     -- Что там стряслось?
     В дверь просунулась голова Яны:
     -- Опять двое убиты!
     -- Кто? -- выдохнула Светлана с замершим сердцем.
     Лицо Яны расплылось в широчайшей улыбке:
     -- Люди Горного Волка... Мелочь, а приятно!
     Она исчезла, слышно было как побежала  дальше,  узнавать  подробности
или разносить новости. Светлана с бьющимся сердцем отодвинула карту замка.
Выходит, древний дух бывшего властителя замка все еще не повергнут!
     -- А ведь еще даже  не  ночь,--  сказала  она  тихо,--  только-только
начинает темнеть...
     Во дворе слышались крики,  потом  вспыхнули  огни.  В  середке  двора
воздвигали столб, спешно таскали  тяжелые  камни.  Несколько  человек  при
свете факелов рыли яму. Встревоженная, Светлана ударила в  медный  щит,  а
когда прибежала запыхавшаяся Яна, спросила сухо:
     -- Что там?
     -- Ой,  царевна!..  Горный  Волк  бился  головой  о  стены,  чуть  не
обезумел. Там и сейчас видно вмятины в стене. А волхв  объяснил  ему,  что
топтать кости мертвеца  --  только  дразнить.  Мертвеца  нужно  похоронить
достойно, тогда душа  успокоится,  он  заснет  вечным  блаженным  сном.  И
вредить не будет.
     -- Так это ему копают?
     -- А рядом готовят костер для сжигания. Волхвы таскают друг друга  за
волосы, слышишь крик? Спорят какие похороны ему достойнее. Никто не  знает
как в те времена провожали покойников. Один  волхв  даже  сообщил,  что  в
древности их выставляли для расклевывания птицами. Но это не сделать,  ибо
какие птицы будут жрать пыль? А вот  сжечь  или  закопать,  да  еще  какие
жертвы принести, дабы умаслить...
     Светлана закусила губу. Горный Волк распоряжается в  ее  доме  как  в
своем. И его слушают не только его воины,  но  и  дворцовая  челядь.  Явно
большинство уже считает его будущим властелином. Но ей  вмешаться  опасно,
могут не послушать. Придется выгонять  слуг  или  наказывать,  а  это  еще
рискованнее, ее уже не считают здесь хозяйкой.
     Ладно, пусть хоронит. Все-таки это один  из  ее  предков,  так  можно
объяснить своим сторонникам. Она совсем не против, что Горный Волк  как  и
положено покорному подданному, хоронит одного из ее предков и  отдает  ему
последние почести!
     Надо сказать Ивашу, сложит песню. Он  сумеет  поддержать  ее  упавший
дух, как делал всегда.
     Снова приоткрылась дверь, Яна сообщила:
     -- Там собаку привели.
     -- Собаку? -- не поняла Светлана.-- Зачем?
     -- А для волка,-- объяснила Яна с готовностью.-- Волхвы говорят,  что
у них, как и у людев, ндрав улучшается. Ну, ежели кровь погоняют!
     Не дожидаясь ответа, она обернулась и помахала рукой. Дверь открылась
шире, появился псарь с крупной  ухоженной  собакой  на  коротком  поводке.
Глаза у собаки были испуганные и глупые. Шерсть блестела.
     Светлана в затруднении оглянулась на волка. Тот приподнялся,  смотрел
на красивую собаку с удивлением. Та уперлась всеми четырьмя в пол,  шерсть
от ужаса встала дыбом.
     Светлана спросила обеспокоено:
     -- А она хоть... благородных кровей?
     --  О  царевна,--  воскликнул  простодушный  псарь,--  вы   даже   не
представляете, насколько! Если бы умела говорить, то она бы... не стала  с
нами даже разговаривать!
     Царевна улыбнулась:
     -- Отпустите ее. Мрак ее не съест.
     Мрак хмуро смотрел то на царевну, то  на  псаря  с  собакой.  Наконец
понял, от собаки сильно несло призывным запахом. Она была в самом разгаре.
     -- Что-то чересчур спокоен,-- удивился псарь.-- Обычно кобели  с  ума
сходят.
     Царевна сказала объективно:
     -- Да и она... жмется в угол.
     -- Ну, у нее это первый раз.  А  этот  ваш  странный  зверь  вряд  ли
девственник.
     Царевна ласково улыбнулась Мраку:
     -- Ну же, дорогой!.. Посмотри какая белая, нежная, сочная! Как от нее
пахнет!
     Псарь сказал знающе:
     -- Если это в первый раз, то некоторые собаки этого делать не  умеют.
Приходится им помогать. Развязывать, так это называется.
     -- Как это делается?
     Мрак ощутил как горячая волна крови прилила к его морде.  К  счастью,
под густой черной шерстью краски стыда не разглядеть, как и его оспины.
     Псарь сказал деловито:
     -- Я буду держать нашу девочку, а вы... своего кобеля. Или вам  лучше
поручить это кому-то другому? Не дело царевны заниматься таким делом.
     Видимо, он хотел сказать, что и не женское, так понял Мрак, тем более
для незамужней юной девушки, но царевна воскликнула с жаром:
     -- Конечно, это  сделаю  я  сама!  Он  никому  не  позволяет  к  себе
притронуться!
     -- Гм... Тогда берите его за это самое место... за эти самые места...
Только медленно и осторожно, иначе ничего не получится. Нельзя  ли  велеть
музыкантам заткнуться... простите!.. Я знавал собак, которые  предпочитали
слушать хорошую музыку, чем...
     Мрак рыкнул на собаку. Она от ужаса припала к полу,  спина  тряслась.
Псарь попытался вытащить ее из угла за поводок, собака жалобно  заскулила.
В больших глупых глазах выступили слезы.
     Дверь закрыта, подумал Мрак  смятенно.  В  окно  выпрыгнуть  --  лапы
сломает, а то и разобьется с такой выси. Продолжать рычать на бедную  дуру
-- сочтут, что болен. А кто знает, чем тут лечат. Во всяком  случае  будет
не сладко. Сладким калечат, говорят волхвы, а горьким лечат...
     Псарь  ухватил  собаку  за  ошейник,  вытащил  на  середину  комнаты.
Светлана повернулась к Мраку. Глаза ее смеялись:
     -- Мрак... ну, где мы возьмем волчицу? Ты посмотри какая хорошенькая!
     Мрак зарычал  в  тоске  и  бешенстве.  Смех  Светланы  был  несколько
смущенным,  псарь  недоумевает,  Яна  откровенно  посмеивается,  но  вдруг
пропахший благовониями воздух  качнулся,  его  как  нож  прорезала  свежая
струя.
     От порога раздался яростный  вопль.  Там  стояла  растрепанная  Кузя,
перемазанная сладостями, босая, с пирогом в  руке.  Ее  короткое  платьице
трепетало под порывами ветра.
     -- Вы что тут делаете с моей собачкой?
     Светлана отмахнулась:
     -- Кузя, это не собачка... И вообще убирайся. Это не детское дело.
     Мрак бросился к Кузе, он трясся всем телом, лизал  ей  руки,  колотил
хвостом по полу, едва не визжал тонким щенячьим  голосом.  Кузя  обхватила
его шею  маленькими  детскими  ручками,  на  сестру  и  псаря  смотрела  с
осуждением:
     -- Вы его решили повязать?
     -- Кузя! -- воскликнула Светлана.
     -- Царевна! -- ахнул псарь..
     Яна хихикнула, но сделала строгое лицо:
     -- Кузнечик, тебе такое знать не положено. Пока что.
     Кузя отмахнулась:
     -- Да знаю, что и собачки могут как ты с волхвом,  или  как  волхв  с
твоей подругой, но этот песик любит  только  меня...  или  потом  полюбит,
потому что я его уже люблю, и я не дам его  мучить!  Мрак,  лохматый  мой,
пойдем в сад, я тебе покажу какую я там нору  вырыла,  я  в  ней  прячусь,
когда меня хотят купать...
     Мрак едва не закивал, хвост его подметал  и  молотил  каменные  плиты
так, что те уже блестели. Он первым ринулся  к  открытой  двери,  но  Кузя
держалась за его шерсть как клещ, и они вихрем вынеслись в  коридор.  Кузя
счастливо повисла на нем, ноги не касались земли,  и  Мрак  только  слышал
позади протестующие крики.

     Глава 15

     На следующую ночь было убито уже девять. Когда трупы унесли, а  кровь
замыли, в палату вбежал воевода Горного Волка. На вытянутой ладони блестел
бронзовый осколок:
     -- Вот! Вытащили из черепа Тира.
     Горный Волк схватил, жадно поднес к глазам:
     -- Ага!.. Хоть что-то. Повезло, что голова Тирака как  валун.  Никому
не говорил?
     -- Нет конечно. Послать людей?
     Горный Волк покачал головой, на губах играла зловещая улыбка:
     -- Эти дураки спугнут дичь. Осмотрим вдвоем. Сперва людей Руда, я ему
все равно не верю, потом мечи и топоры этого... бабьего племени!
     Он вскочил на ноги, Светлану замечал не больше чем яркие  рисунки  на
коврах. Лишь в дверях обернулся, бросил со зловещей усмешкой:
     -- Царевна, тебе лучше остаться здесь... Иначе я буду считать, что ты
с ночными убийцами заодно!
     Дверь за ними захлопнулась с такой силой, что  едва  не  вылетела  из
проема. Простучали их быстрые шаги. Светлана потрогала Мрака, почесала  за
ухом:
     -- Интересно, как проверит мечи людей Руда?
     Мрак  высунул  язык,  блаженно  жмурился.  Нежные  пальчики   чесали,
трогали, пропускали между пальцами густую плотную шерсть. Слуга принес  на
подносе фрукты. Светлана послала за мясом. Мрак ел  лежа,  тихо  рычал  от
удовольствия.
     После неспешного обеда Светлана вымыла руки, снова почесала Мрака:
     -- Пойдем? Думаю, они уже увидели все, что хотели увидеть...  Или  же
убили с Рудом друг друга.
     У дверей с той стороны стояли Ховрах и Овод. При  виде  царевны  Овод
браво подтянулся и даже стукнул древком копья в пол, а  Ховрах  похрапывал
стоя, опершись на копье.
     Светлана миновало было, не поведя и бровью,  дрючить  бесполезно,  но
затем, повинуясь неясному порыву,  внезапно  вытащила  из  перевязи  топор
Ховраха. Глаза расширились, едва удержалась от вскрика, а пальцы  чуть  не
выронили тяжелый топор.
     Лезвие безобразила свежая крупная щербина, словно отломился край!
     С выпученными глазами она осторожненько вложила топор обратно. Ховрах
мирно  похрапывал,   навалившись   на   копье.   Рожа   перекосилась,   из
полураскрытого рта выползали мутные слюни.
     Светлана попятилась на цыпочках:
     -- Пусть спит... Не буди! У него была очень занятая ночь.
     -- Да уж,-- пробормотал Овод, уж очень странно  ведет  себя  царевна.
Ночь  у  Ховраха  была  в  самом  деле  занятая.  Тискал  кухарку,  пил  с
дроворубом, играл в кости с людьми  Руда,  а  потом  спер  кувшин  вина  в
каморку и заснул с ним в обнимку, опорожнив  до  половины.--  Он  такой...
Если берется за что-то, то берется.
     -- Тогда сегодняшней ночью это не кончится,-- предположила  Светлана.
Она не знала, известно ли Оводу о ночных  подвигах  Ховраха,  потому  лишь
посмотрела многозначительно.-- Как ты думаешь?
     Овод ответил бараньим взглядом, который можно  было  истолковать  как
угодно:
     -- Да уж... Гм...
     --  Он  скрытый  человек,  верно?  --  сделала   Светлана   последнюю
попытку.-- Неразговорчив, больше делает, чем говорит...
     -- Да уж,-- промямлил  Овод  снова,  вспомнив  еще  два  припрятанные
Ховрахом кувшины,-- он все сам, все сам...
     -- Передай Рогдаю,-- велела она,-- чтобы Ховраху выдали новый  топор.
А старый пусть воевода сам -- именно сам! -- заберет. Для кузни.
     С  сильно  бьющимся  сердцем  она  вернулась  в  свою  спальню.  Как,
оказывается, мало знает своих людей!
     Мрак, чтобы больше не возиться с пьяным Ховрахом, сложил  в  тайниках
оружие убитых людей Горного Волка. И одежду, содрав с самых рослых. Теперь
мог скользнуть в любом тайный ход в личине  волка,  пробежать  до  нужного
места, обратиться в человека, а  уже  там  вооружиться.  Одежду  и  топоры
сложил в трех местах. Даже лук подобрал по своей руке, припрятал две  тулы
стрел.
     К вечеру трубы на городской стене возвестили, что прибыли двое воевод
из стана Горного Волка. Хмурый вождь чуть повеселел, в  глазах  заблистали
мстительные огоньки. С воеводами,  двумя  рослыми  быкообразными  воинами,
больше похожими на мясников, явилось  десяток  дружинников,  один  другого
шире, вооруженные до зубов.
     Светлана заметила, что Руд пошептался со своим воеводой, а тот вскоре
снарядил гонца за пределы города. Медея озабоченно улыбалась, помалкивала,
прятала глаза. Ее поляницы спали с оружием  в  руках,  часто  менялись  на
страже. Впрочем, люди Горного Волка тоже не дремали, но  за  две  ночи  их
убавилось больше, чем наполовину.  А  из  поляниц  пока  что  ни  одна  не
погибла.
     На третью ночь были убиты  всего  четверо,  но  среди  них  оказались
прибывшие воеводы Горного  Волка.  Внимательные  глаза  Светланы  заметили
свежие царапины на шлеме Ховраха. Он был сонным, вялым и едва волочил ноги
после ночного дежурства. Сердце Светланы стиснулось от печальной гордости.
Есть же все-таки верные люди даже в их прогнившем царстве!
     -- Накормить и дать отдых,-- велела она служанкам.-- На  службу  днем
не звать, пусть спит.
     -- Он уже спит,-- сказала одна независимо,-- как конь!
     Но с готовностью  упорхнула  на  кухню,  а  Светлана  приблизилась  к
Ховраху. Ее глаза с сочувствием обшаривали его хмурое лицо.
     -- Ты герой,-- сказала она негромко.--  Ты  уже  доказал  преданность
моему дому.
     -- Я?  --  удивился  Ховрах.  Подумав,  приосанился.--  У  нас  много
неизвестных героев.
     -- Увы, замечаем лишь тех, кто на виду.
     -- Ну, вообще-то,-- сказал Ховрах. Он почесался, сплюнул  на  пол  и,
навидавшись при дворе хороших манер, старательно растер  сапогом.--  Жизня
-- штука сложная.
     -- Ты очень помог,-- сказала она, пугливо оглядываясь по  сторонам.--
но будь осторожен!.. Они пока что вцепились друг другу в глотки,  но  если
выяснится, что это не они?
     Ховрах покачал головой:
     -- А мы все не они!.. Им тут не здесь, разве не так? Здесь их  быстро
отвыкнут чужое пиво хлебать и беспорядки нарушать! Еще день-два,  и  будут
каждому столбу кланяться, начиная с меня. Если им не ндравится наш  прием,
то устроим более другой... Это еще только начало! А начало,  как  известно
-- полдела, а конец -- всему голова.
     Светлана с восторгом смотрела в его простое народное лицо.  Вроде  бы
простой воин, по всем повадкам и речи куда проще, но сколько достоинства в
движениях, в поступках! Наверняка в его  жилах  течет  благородная  кровь.
Поговаривают, хотя отказывалась этому верить, что ее отец успешно  умножал
население в частых поездках, а дед так вовсе не ложился  спать  без  новой
женщины. Возможно... Нет, в ее роду все  золотоволосые,  а  этот  рыжый...
хотя каштановые волосы были у прадеда...
     Уже с родственной симпатией сказала:
     -- Ты все еще простой воин? Не пора ли стать хотя бы сотником?
     --  Упаси  боги,--  вскрикнул  Ховрах  в  страхе.  Его  крупное  лицо
покрылось испариной.-- Это ж  быть  на  виду!  Нет,  моя  служба...  гм...
требует уединения.
     -- Понимаю,-- прошептала Светлана.--  Но  тогда,  если  все  для  нас
окончится благополучно, ты возьми под свою руку всю  охрану  детинца!..  А
сейчас, как ты... проведешь ночь?
     Ховрах представил себе припрятанные кувшины, да еще молодуха из кухни
обещала кое-что принести, на его лице расплылась  широченная  мечтательная
улыбка:
     -- Для меня там есть мясо, рыба и немного красного вина.  А  что  еще
для старого воина надо?
     Светлана кивнула несколько обескураженно, удалилась.  Она  достаточно
наслушалась отца и воевод, чтобы сразу понять о каком красном вине речь. И
даже сообразила, что мясом пренебрежительно называет забиваемых им как  на
бойне наглых пришельцев. Но что имел в виду под рыбой?

     Все-таки я простой и простодушный, подумал Мрак  с  досадой.  Сам  не
догадался! Я уже во дворце, не в лесу. Здесь надо быть злым и хитрым,  как
водится у людей. Иначе их не понять. И научиться быть коварным, чего звери
не знают вовсе.
     В эту ночь он убил только одного воина-горца, зато  оставил  в  груди
нож, украденный у людей Руда. И поспешил вернуться,  ибо  Светлана  теперь
спала неспокойно. Во сне вскрикивала, иногда просыпалась, испуганно  звала
служанку. У него болело сердце оставлять ее ночью, она сама отпускала  его
неохотно, но смирялась с тем, что у дикого волка могут быть свои привычки.
     Чтобы ее не настораживать, Мрак еще в первую ночь дважды  выходил  на
балкон и выл, задрав морду к луне.  Первый  раз  в  замке  был  переполох,
решили даже, что пророчит недоброе. Успокоил всех пьяный как  чип  Ховрах.
Мол, куда может быть недобрее? Если что и  напророчит,  то  обязательно  к
лучшему.
     И уже со второго дня  Мрака  перестали  пугаться.  Он  обычно  трусил
неторопливо, смотрел под  ноги,  вид  у  него  бывал  сонный  и  ко  всему
равнодушный. А те, кто рассматривал его пристально,  не  подозревали,  что
Мрак и с закрытыми глазами видит их в цвете запахов ярче, чем  они  его  с
широко открытыми глазами.
     В ночных странствиях по тайным ходам он дважды слышал далекие крики и
ругань из подвалов. В эту ночь направился сразу вниз, долго  спускался  до
наклонному ходу. Выбитый в гранитной скале ход здесь оказался широк,  трое
пройдут, и голову нагибать не приходилось. В старину строили с размахом.
     Дальше  ход  поворачивал,  Мрак  услышал  аромат  горящего  соснового
дерева,  смолы.  Запах  нарисовал  сонного  тюремщика,  что  дремлет   под
догорающим факелом. А дальше, судя по смраду, по  ту  сторону  простирался
коридор с дверьми, пять или шесть, вонь оттуда катит  омерзительная,  явно
стока нет, или забился...
     Он прокрался на цыпочках, из за угла выпрыгнул. Тюремщик  спал.  Мрак
на  всякий  случай  шарахнул  его  кулаком  по  голове.  Тот  всхрапнул  и
растянулся во всю длину.
     Дверей не было, но оказались  ямы,  накрытые  толстыми  решетками  из
дубовых брусьев. Мрак присвистнул, сорвал со стены факел. Из ближайшей ямы
крикнули насмешливо:
     -- Никак смена?
     На Мрака смотрели злые  лица.  Косматые  волосы  скрывали  глаза.  Он
помедлил, не хотелось  выпускать  на  свободу  убийц  невинных  людей  или
насильников:
     -- Эй ты! За что тебя?
     Худой мужик со злым лицом огрызнулся:
     -- Да ни за  что!..  У  тещи  кровь  носом  пошла,  так  я  ей  горло
зажал,чтобы кровь остановить.
     -- Выходи,-- разрешил Мрак.-- А ты, толстяк?
     -- Когда я задумал обворовать этот  дворец,  то  целый  месяц  таскал
жареную печенку сторожевому псу. Сам не ел, а ему, паразиту...  Прикормил,
встречал лучше, чем хозяев. Ночью пролез во дворец, Втихую открыл  сундуки
с золотишком. Сложил в мешок... Еле на спину вскинул! А  когда  повернулся
уходить, наступил коту на хвост...
     -- Выходи! А ты почему здесь?
     Молодой парень с бледным лицом и жалкими глазами  заторопился,  начал
заикаться, покраснел, смотрел умоляюще. Мрак прервал нетерпеливо:
     -- Брось волноваться. Расскажи по-человечьи.
     Тот перевел дух, сказал жалобно:
     -- Сам не могу понять! Я сидел и чистил ножом  яблоко.  Тут  проходил
один дурак, поскользнулся на корке и упал прямо на нож.
     Мрак смотрел с интересом:
     -- Сколько раз подряд?
     Тот потупился, поковырял носком каменный пол:
     -- Четыре...
     -- В самом деле дурак,-- согласился Мрак.-- Из-за такого не то, что в
тюрьму, в могилу угодишь... Выходи. Эй, а ты за что здесь?
     -- Убил глухую старушку. Спала в соседней  комнате  со  скрынькой,  в
которую я хотел заглянуть.
     Мрак сказал осуждающе:
     -- Тебя на кол посадить мало. Зачем же так? Надо было своровать,  раз
уж так невтерпеж, да уйти потихоньку.
     -- Я и хотел так сделать! Но  на  скрыньке  было  написано:  "Открыть
только после моей смерти"!
     -- А-а,-- понял Мрак.--  Тогда  другое  дело.  Старших  слушаться  --
первое дело. Выходи. Дурень этот Додон!
     Он наскоро провел еще отбор, гнусных  убийц  и  насильников  оставил,
невинных выпустил, указал дорогу, а сам поспешил тайным  ходом  наверх.  К
его изумлению тот вывел его на чердак. Выше была только крыша под звездным
небом, но лаз на чердак оказался закрыт на прочный засов и заперт  пудовым
замком.
     Мрак взгромоздил на стол табуретку, взобрался  и  внимательно  ощупал
потолок. Человечьи пальцы подтвердили то, что уже услужливо сообщил волчий
нос. Лаз есть, но открыть можно только с той стороны. Не пользовались им с
полгода, если не больше.
     Веревку он, чтобы долго не рыскать, взял в чулане Ховраха.  Опасаясь,
что коротковата, осторожненько снял со спящего Ховраха его  широкий  пояс,
довязал. Ховрах в поясе весьма дебел, его поясом можно опоясать сторожевую
башню средних размеров. А когда хорошо поест, то и главную башню.
     Взобравшись на верхний поверх, выглянул из окна. Ночь черна как  сажа
в дымоходе, редкие звездочки тут же исчезают под натиском сытых стад  туч.
Бесшумно пролетела сова, обдав его неслышным движением воздуха.  Далеко  в
ночи закричал горный зверь, в ответ завыли далекие голоса.
     Он привязал камень, с третьей попытки услышал как  звякнул  о  крышу.
Подергал, проверил как зацепилось, быстро выскользнул из окна и пополз  по
веревке наверх.
     Когда пальцы зацепились за край, послышались странные звуки.  Нежные,
серебристые, от которых защемило сердце, и он сразу вспомнил Светлану,  ее
нежное лицо, понимающие глаза. От этих звуков сердце стало стучать чаще, а
мышцы обрели добавочную мощь.
     Он осторожно  перевалился  через  каменный  край,  упал  на  крышу  и
затаился за бортиком. Низковат, надо хотя бы до пояса, чтобы метать стрелы
в противника, а самому надежно укрываться за каменным заборолом.
     Серебристые звуки близились, они шли откуда-то слева  и  сверху.  Там
появилось  слабое  пятно  света.   Потрясенный   Мрак   увидел   маленькие
человеческие фигурки с прозрачными крыльями. Они летели группкой, неспешно
приближаясь к башне.
     Они то ли пели, то ли переговаривались столь певучими  голосами,  что
сердце Мрака стучало все взволнованнее.  Страстно  захотелось  помчатся  к
Светлане и принести ее на руках сюда, чтобы увидела свою небесную родню.
     Зачарованный,   он   попятился   в    тень.    Серебряные    фигурки,
полупрозрачные, расцвеченные лунными  искрами,  сделали  круг  над  крышей
дворца, одна почти касалась ногами крыши, но то ли почуяли запах Мрака, то
ли насторожило еще что-то, но внезапно их крылышки затрепетали  чаще,  все
рванулись вперед и пропали в ночи.

     Позевывая, Яна  шумно  и  всласть  чесалась  в  теплой  постели.  Уже
рассвет, надо спешить к царевне, а та терпеть  не  может,  когда  при  ней
зевают да чешутся...
     Не переставая чесаться, она поднялась,  и  тут  что-то  мелькнуло  за
окном. Обмерла,  сразу  вспомнились  рассказы  старух  о  всякой  летающей
нечисти, что не успевает до крика петуха вернуться в свои могилы...
     Это оказался конец веревки. Его мотало утренним ветерком, он  походил
на длинную гадюку, что пытается извернуться и взобраться на крышу.
     Трепеща, прибежала к Светлане.  Вдвоем  рассмотрели  расшитый  шелком
пояс. После безуспешных попыток добраться до  него,  Светлана  послала  за
Рогдаем. Снизу слышался лязг оружия, доносились крики. Светлана трепетала,
но заставляла себя не думать о том, что уже началась резня. Где помочь  не
может, о том не надо вообще думать, так учил отец.
     Рогдай  явился  злой,  с  его  приходом  пахнуло  свежей   кровью   и
ненавистью. Светлане раздраженно  махнул  рукой.  Мол,  это  люди  Руда  и
Горного Волка освобождают друг друга от жизней. Нашим только и работы, что
оттаскивать трупы.
     Светлана кинулась навстречу:
     -- Быстрее помоги снять веревку!
     Брови Рогдая поползли вверх. Сопя,  попробовал  зацепить  болтающийся
конец мечом, веревка ускользала. Яна исчезла, вернулась с длинным  копьем.
Рогдай долго пыхтел, побагровел,  лоб  и  даже  борода  взмокли,  Светлана
изнывала от нетерпения,  наконец  сумел  зацепить,  натянул,  багровея  от
натуги, там треснуло, в руках воеводы остался  шелковый  пояс  с  обрывком
веревки.
     Глаза Рогдая округлились. Он с недоумением взглянул на  Светлану.  Та
предостерегающе поднесла палец к губам:
     -- Тихо... Сюда идут. Но я знаю, чей этот пояс.
     -- В том все и дело,-- пробормотал Рогдай. Он  непонимающе  покосился
на торчащие прутья в окне. Тот, кто выворотил их, обладает звериной силой.
А кто залез по веревке на крышу, еще и храбростью.-- я тоже знаю...  гм...
или думал, что знаю.
     Кто-то поднимался наверх, ругаясь во весь голос. Рогдай сунул пояс за
пазуху. По голосу узнали Руда, за  ним  едва  поспевали  сопящие  воины  в
медвежьих шкурах. Доспехи на Руде  были  погнуты,  а  головы  двух  воинов
перевязаны окровавленными тряпицами.
     Светлана, лучезарно улыбаясь, воскликнула счастливо:
     -- О, воевода Руд!.. Ты чудесно  выглядишь.  Как  никогда!  Добро  ли
почивалось?
     -- Царевна,-- прохрипел  Руд,--  я  хочу  знать,  что  происходит  во
дворце...
     Светлана покосилась на Рогдая и служанку, воскликнула:
     -- Как хорошо, что ты пришел!.. Я уже хотела посылать за тобой. Здесь
ночью были пьяные вои Горного Волка... Шумели, а  потом  куда-то  исчезли.
Как ты думаешь? Ни один вниз не спускался, мои бы служанки заметили...
     Руд заорал, краснея от гнева:
     -- Да какое мне дело...
     Он осекся. Светлана проследила за его взглядом.  Руд,  не  отрываясь,
смотрел на  развороченное  окно.  Светлана  тоже  посмотрела,  спросила  с
недоумением:
     -- Не повыбрасывались же из окна?
     Руд, не отвечая, взобрался на подоконник и, стоя в проеме  согнувшись
в три погибели, осторожно выглянул. Все видели как  дернулась  его  спина,
потом донесся срывающийся от гнева голос, что перешел в рев:
     -- Там... веревка!.. Туда... наверх... на крышу!
     Он полез, пятясь, обратно. Лицо его было красным как у вареного рака.
Глаза вылезали из орбит, голос дрожал от ярости:
     -- По крыше можно перебежать на ту сторону... а там  влезть  в  окно,
где были убиты мои люди!
     -- В самом деле?  --  удивилась  Светлана.--  Ах,  почему  эти  горцы
такие... нехорошие?

     Глава 16

     В полдень  на  прием  попросилась  Медея.  Светлана  сжалась,  мужчин
боялась не так панически, как этой женщины.
     -- Проси,-- сказала она сразу осевшим голосом.
     Дверь распахнулась тут же, Медея вошла в сопровождении двух  поляниц.
Светлана с трудом заставила себя милостиво улыбнуться. Она уже  сидела  на
троне, у ног лежал огромный черный волк.  У  дальней  стены  застыли  двое
стражей.
     Медея чуть склонила голову  в  поклоне,  и  Светлана  первой  сказала
сладким голоском:
     -- Как почивалось отважному вождю степей?
     Это было слабо прикрытое оскорбление, и Медея опустила ресницы, давая
понять что все поняла. Но лишь колыхнула мощной грудью,  мол,  она  больше
женщина, чем изнеженная царевна, не знающая солнечного света,  и  ответила
сдержанно:
     -- Я пришла попрощаться. Мы возвращаемся.
     -- Так внезапно? -- удивилась  Светлана,  хотя  от  счастья  едва  не
подпрыгнула с визгом.-- Мы плохо принимаем? Иль мед наш горек, аль вино не
сладкое? Аль наши дворовые девки не даются... гм... что не так?
     -- Странные дела творятся ночью,-- процедила Медея.-- Мы  проще  себя
чувствуем под звездным небом. А эти стены нас давят.
     Светлана вскинула тонкие брови:
     -- Да? А я слышала, что только твои девки... э-э... отважные воины  и
в целости. Я имею в виду, что ни один не погиб.
     Медея метнула на нее ненавидящий взор. Царевна говорит  о  ее  воинах
так, как будто считает мужиками.
     -- Да, ни одна не погибла. Но эти дурни, Горный Волк и  Руд,  решили,
что это мы их по ночам... как баранов!
     Светлана поинтересовалась шепотом, даже наклонилась заинтересовано:
     -- А как вы их на самом деле?
     Медея отпрянула,  несколько  мгновений  прожигала  ее  взором.  Резко
повернулась, пошла к двери. Обе воительницы деревянно шагали следом. Спины
их были широки, перевиты мускулами. На мгновение Светлане остро захотелось
хоть раз пройтись вот так с обнаженной спиной и голыми до колен ногами.
     На пороге Медея обернулась:
     -- Я-то понимаю, что это кто-то из  твоих  людей.  И  даже  могла  бы
выяснить... Но я не хочу подвергать опасности моих девочек.
     Дверь  за  ней  захлопнулась.  Светлана  сняла  тесный  башмачок,   с
наслаждением пошевелила слипшимися пальцами. Волк лизнул подошву, Светлана
счастливо засмеялась. Язык был волнующе ласковым.
     Она еще разминала пальцы, когда дверь  с  треском  распахнулась.  Руд
ворвался, пышущий яростью. Он был в том же доспехе, но шлем  сидел  криво,
из-под него выглядывала окровавленная повязка. Лицо вождя было  смертельно
бледным, как от сильной потери крови,  щека  часто  дергалась.  Он  сильно
хромал, а правая рука бессильно висела вдоль тела.
     -- О, достойный Руд,-- пропела Светлана.-- Как я  рада  тебя  видеть!
Правда, рада.
     Руд прохрипел:
     -- Царевна...
     Голос его прервался. Светлана кивнула:
     -- О, можешь не благодарить. Правда, мы сделали все,  чтоб  вам  было
удобно. Если бы не ваше ночное  нападение  на  людей  Горного  Волка...  Я
хотела сказать, если бы не  ваши  странные  выяснения  сил  таким  мужским
образом! Ну, почему-то ночью, тайком...
     Руд взревел страшным голосом:
     -- Да будь здесь все проклято! Мы не нападали на  Горного  Волка.  Но
что здесь творится, я не понимаю. И мои люди уже готовят коней в дорогу.
     Сердце Светланы подпрыгнуло, но тут же  ухнуло  в  ледяную  пропасть.
Кровь застыла в жилах. Неживым голосом спросила:
     -- Остается... только Горный Волк?
     Руд оскалил зубы  в  злой  усмешке,  и  стало  видно  свежие  обломки
передних зубов. Десны распухли и кровоточили.
     -- Остался бы... но мы с ним заключили соглашение.
     -- Какое?
     -- Уезжаем вместе.
     Светлана кивнула, боясь  поверить  неслыханному  счастью.  В  чем  бы
соглашение не заключалось, это все-таки отсрочка смертного приговора.
     -- Что ж,-- сказала она с лицемерным сожалением,-- надеюсь, ты будешь
в добром здравии и прибудешь на мой зов... когда понадобишься.
     Руд стиснул челюсти, передернулся от боли.  Лицо  из  бледного  стало
желтым.
     -- Надейся,-- сказал он.-- Мы станем воинским станом за рекой. И  там
на военном совете решим, как поступить верно. Кого выберем  на  трон,  под
того знамена и встанем.
     Со двора донеслись крики,  испуганно  заржал  конь.  Руд,  хромая,  с
проклятием метнулся к двери, едва не  упал.  Светлана  бросилась  к  окну.
Оставшиеся люди Горного Волка выводили своих коней, они были в левом  углу
двора, а люди Руда держались в правом. Обе группы настороженно следили  за
противниками.  Многие  были  с  повязками,  кровь   сочилась   из   наспех
перевязанных ран.
     Двое с Горным Волком, отметила Светлана удивленно, и трое с Рудом.  И
это все, что осталось?

     Еще не осела пыль за  последними  всадниками,  когда  Кажан  и  Голик
явились по ее зову в Золотую палату. Светлана сидела на престоле, лицо  ее
было бледным и решительным. У ног ее лежал, высунув  язык  и  часто  дыша,
черный волк. Советники переглянулись. Этот волк раздражал не  меньше,  чем
старый воевода Рогдай, надменный  и  громогласный.  Но  если  воеводу  уже
изучили, то этого зверя пока подкупить не удается.
     Светлана в свою очередь рассматривала их  очень  внимательно.  Что-то
слишком часто видела в обществе то Горного Волка,  то  Руда.  Больше,  чем
того требуется от гостеприимных хозяев.
     -- Вы,  конечно  же  знаете,--  начала  она  без  предисловий,--  что
задумали Горный Волк и другие мятежные вожди.
     Кажан кивнул, в его бесцветных глазах промелькнула легкая тень:
     -- Да. Они соберут совет в полевом стане.
     -- Там изберут нового  царя,--  добавил  Голик.  Губы  его  сложились
трубочкой, словно уже целовал руку,  а  то  и  ступню  будущего  правителя
Куявии.
     Ее глаза смотрели строго:
     -- Вы знаете, что это значит?
     После неловкого молчания Кажан пробормотал:
     -- Мы все знаем, что это значит. Но ты что-то уже решила за эту ночь?
     -- Да,-- ответила Светлана,-- решила.
     Ее лицо побледнело еще больше. В глазах промелькнула боль, но царевна
тут же гордо выпрямилась. Голос был строгим и надменным:
     -- Во имя спасения нашего  царства...  я  объявляю  клич  по  стране.
Всякий, кто отыщет моего отца и  вернет  его...  скажем,  в  течение  двух
недель, раньше в их стане вряд ли договорятся... тот получит мою руку.
     Голик дернулся, голос его прозвучал громко, излишне громко:
     -- Царевна!
     Кажан тоже выглядел потрясенным.  Или  умело  прикидывался.  Светлана
остановила  их  властным  движением  руки.  Голос  ее  был  все  таким  же
царственным, но чуткие уши царедворцев уловили горькую нотку:
     -- Разве царские дочери не предназначены уже по рождению в жертву? Мы
лишь веревки, которыми крепятся племена и царства. И  разве  меня  уже  не
приносили в жертву?.. По крайней мере тот, кому я  буду  отдана,  в  самом
деле докажет, что он силен и умел!  Если  сумеет  отыскать  Додона,  то  и
царство сможет удержать в кулаке... буде славный Додон исчезнет опять!
     Волк лизнул ей обнаженные ступни,  вздохнул  и  лег  удобнее,  накрыв
пузом ее розовые пальчики. Светлана рассеянно почесала  у  него  за  ухом.
Волк блаженно оскалил пасть, Кажан и Голик вздрогнули и отступили на  шаг.
Только они видели,  что  глаза  волка  быстро  застилает  багровая  пелена
ярости.
     Голик сказал с лицемерным сочувствием:
     -- Я понимаю... И сейчас ты сама  выбираешь.  Еще  не  зная,  кто  им
будет, ты выбираешь все же лучшего.
     Кажан переступил с ноги на ногу, взгляд  его  стал  настороженным.  В
странно белесых глазах появилось расчетливое  выражение.  Взгляд,  который
бросил на Светлану, был уже взглядом собственника.
     -- Царевна,--  сказал  он.--  Позволь  мне  откланяться.  Чем  раньше
примусь за поиски, тем больше надежды на успех.
     Голик дернулся:
     -- Ты отбываешь тоже? А кому охранять двор?
     -- В этом нет необходимости. Все враги ушли в стан. К детинцу бояться
и приблизиться. А здесь слуг хватит. К тому  же  меня  не  будет  от  силы
недельку.
     Светлана покачала головой.  Как  будто  не  Рогдай  охраняет  двор  и
детинец, как может. А эти двое только шептались с врагами. В интересах  ли
Куявии, как говорят, что сомнительно, но теперь уже не узнать.
     Голик сказал ядовито:
     -- Да и потом, если не найдешь, возвращаться не  стоит,  верно?  Сюда
явится другой царь. А воеводы и советники у него свои.
     Кажан вспыхнул, с размаха хлопнул ладонью  по  раззолоченной  рукояти
меча. Светлана вскинула руки:
     -- Прекратите!.. Здесь в самом  деле  ничего  не  случится.  Со  мной
останется верный Рогдай. А я сейчас же разошлю  бюричей  по  всей  стране.
Нашедший царя Додона  будет  считаться  спасителем.  Понятно,  он  получит
намного больше, чем только меня. А его ребенок станет наследником.
     Кажан коротко поклонился и вышел, а Голик  помедлил,  глядя  в  глаза
царевне. Но сказать не решился, хотя что-то вертелось на языке. Поклонился
в пояс, вышел, пятясь, не желая осквернять светлую царевну зрелищем своего
объемного зада.
     Мрак прижался щекой к ногам  Светланы,  боялся  поднять  голову.  Его
мелко трясло, он задыхался от нежности и сострадания. Снова  она  приносит
себя в жертву! Она, которая создана для счастья,  обречена  на  постоянные
муки и невзгоды!
     Но кто бы не отыскал ее отца, если  даже  сумеет,  она  счастлива  не
будет. А разве это не самое главное?
     Он встал, посмотрел ей  в  глаза.  Она  рассеянно  потрепала  его  по
голове, почесала за ушами. Она часто чесала его за ушами, часто трепала по
шерсти, гладила по голове. Но ласкала волка, не человека. Возможно,  волку
этого было бы достаточно.
     -- Что тебе, мой лохматый? -- спросила она в ласковой рассеянности.--
Я знаю, что если бы пошел ты... да-да, ты нашел бы наверняка.
     Ты опять права, ответил он мысленно. Я нашел  бы  его,  как  пастушьи
собаки находят потерянную овцу. Еще и потому быстрее, что я  слушал  самых
разных людей. Ты бы удивилась, если бы знала, что о нем говорят! Наверное,
не только бы удивилась.
     Яна тихонько как тень скользила по комнате, вытирала  пыль,  собирала
белье. Осторожно поглядывала на печальную царевну. Не выдержала,  спросила
почти шепотом:
     -- Как это было, царевна?
     Светлана вздрогнула, словно пробуждаясь от тяжелого сна:
     -- Ты о чем?
     -- Царевна, я же вижу, что ты сейчас зришь...  У  тебя  такой  взгляд
становится, когда вспоминаешь то страшное, что  было  тогда...  Ну,  когда
тебя отдали в невесты богу Маржелю. Это было... очень страшно?
     Тяжелый вздох поднял и опустил высокую грудь золотоволосой красавицы.
     -- Страшно... и потрясающе. Я увидела огромный блистающий мир, где не
могли бы жить люди. Детинцы были величественны,  захватывало  дух,  вместо
земли -- звенящий хрусталь, ворота детинца украшены драгоценными камнями с
человеческие  головы...  Но  меня  взяли  огромные  руки  и  положили   на
жертвенный камень. Он был не похож на обычный камень, как у наших волхвов,
это был скорее хрустальный  гроб...  Я  смутно  видела  движения,  слышала
голоса и пение... Потом все исчезло. Но затем был шум, крики, звон оружия,
свирепые голоса!.. Кто-то  сбросил  крышку  моего  гроба.  Я  была  еще  в
полусне, я слышала только хриплое дыхание моего  спасителя,  даже  ощутила
аромат его пота...
     Голос  Светланы   прервался.   Яна   спросила   тихонько   с   жадным
любопытством:
     -- Он даже не поцеловал?
     Голос юной царевны прозвучал неожиданно сердито:
     -- Нет. Я не знаю, почему. Или настолько плохо выглядела?
     Яна спросила:
     -- А дальше? Что было дальше?
     -- Не знаю. Герой явно победил того, кому  меня  принесли  в  жертву.
Иначе как бы я обрела свободу? И вернулась?
     -- Бога войны? -- переспросила служанка потрясенно.-- Победил  самого
Маржеля?
     Светлана не отвечала,  смотрела  в  дальнюю  стену.  Яна  в  молчании
собрала белье в узел. Глаза ее были пугливые  как  у  лесного  зверька,  и
такие же любопытные. Сказала заискивающе:
     -- Прости, что тревожу, но беспокойно мне! У тебя все чаще появляется
этот отсутствующий взгляд. Так было в первые дни, когда вернулась... Но  с
того дня миновал месяц!
     Светлана засмеялась с горечью в голосе:
     --  Наверное,  я  схожу  с  ума  от  одиночества!  Но  у  меня  такое
ощущение... что услышала тот самый аромат... Или голос.  Или  что-то,  что
напомнило о том  герое.  Я  понимаю,  глупо,  но  все  чаще  чудится,  что
спаситель где-то близко. Вчера вообще пришла в голову дикая  мысль,  какие
бывают только на грани яви и сна, когда мысли смешиваются,  когда  уже  не
отличаешь безумную от просто глупой... Словом, мне померещилось, что  этот
герой явился и незримо охраняет меня... Я понимаю, что  это  от  страха  и
одиночества, но разве каждая женщина  не  мечтает  о  сильном  и  надежном
мужчине? Даже, если она царевна?
     Смутившись, уже со служанкой откровенничает, кивнула  на  дверь.  Яна
бесшумно исчезла. Светлана с нежным чувством перебирала шерсть  волка.  От
этого  лесного  зверя  идет  странное  успокоение,  веет   надежностью   и
защищенностью.
     Послышался топот маленьких ног.  Кузя  вошла,  набычившись,  смотрела
исподлобья. Уши  ее  были  розовые  и  чистые.  Показала  Светлане  чистые
ладошки:
     -- Вот!.. Теперь можно поиграть с Мраком?
     -- Поиграй,-- ответила Светлана со вздохом.-- Только он  тоже  что-то
загрустил. Собакам и волкам передается все, что с нами делается.
     -- Я его развеселю,-- возразила Кузя самоуверенно.
     Она тут же уселась сверху, ее розовые пальчики ухватили его  за  уши.
Мрак осторожно поднялся, Кузя счастливо визжала  и  хваталась  за  толстую
мохнатую шею.
     -- Далеко не забирайтесь,-- предупредила Светлана.
     -- Мы в сад и обратно!
     -- Нет. Только внутри дворца.
     Кузя захныкала, а Мрак направился к двери. У него уже возник план,  и
Кузя подвернулась кстати.

     Кузя еще звала его  тонким  отчаянным  голоском,  надумала  играть  в
прятки, а он уже торопливо пробирался к своему тайнику.  Теперь  там  были
доспехи всех размеров, топоры и палицы, три  дротика,  чекан,  два  шлема,
нарукавники, поножи, пять  швыряльных  ножей.  Особенно  ценной  оказалась
кольчуга. снял позавчера с  воеводы  Горного  Волка.  Гигант  был  грузен,
велик, и Мрак с удовольствием повел  плечами,  чувствуя  приятную  тяжесть
рубашки из бронзовых колец.
     Он был так  занят,  что  не  сразу  обратил  внимание  на  тень,  что
выступила прямо из стены. А та  приближалась,  Мрак  вздрогнул,  когда  за
спиной раздался нечеловеческий хохот.
     Он обернулся, топор в руке, злой и готовый к бою, плюнул под ноги:
     -- Тьфу!.. Ты кто?
     В двух шагах колыхался в свете факела призрак. Сквозь него проступала
стена. Призрак был в  богатой  царской  одежде,  с  тускло  поблескивающей
короной.
     -- Трепещи, смертный!..
     -- Трепещу,-- согласился Мрак.-- Вон поджилки трясутся.  Ты  ж  из-за
спины подкрался! Рази так можно? Заикой можно сделать  на  всю  жизнь.  Ты
кто?
     Призрак сказал замогильным голосом:
     -- Я великий и грозный царь это страны...  Был  им.  А  ты  тот,  кто
перебил пришельцев в некогда моем дворце. Я все видел, смертный.
     -- Гм... А чего вдруг решил показаться?
     Голос призрака стал глуше от ярости:
     -- Только тебе могу поведать...  Я  --  царь  этой  страны  Громослав
Кривозубый! Я не умер, а был убит предательски и коварно. Однажды я спал в
своем саду, а мой двоюродный брат, его зовут Додон, подкрался и влил мне в
ухо яд... Я скончался в жутких мучениях.
     -- В ухо? -- удивился Мрак.-- Почему не в рот?
     -- Я не храплю,-- ответил призрак надменно.-- А голову во сне изволил
склонить набок. Берешься ли отомстить? Тогда укажу, где зарыл сокровища.
     Мрак сказал с сомнением:
     -- Сокровища -- это хорошо. Всегда в хозяйстве пригодятся. Но ты ж не
человек, а призрак. Для тебя соврать -- раз плюнуть. Люди и то брешут  как
псы бродячие! Я поверю и пришибу безвинного  человека...  Может  быть,  ты
просто злобствуешь, что другой на твою бабу ноги складывает.
     Призрак задохнулся от ярости:
     -- Да как ты... Я -- царь!
     -- А царю,-- продолжал рассуждать  Мрак,--  и  вовсе  без  вранья  не
прожить. Мол, в интересах страны!.. К тому же тебе ли винить своего брата?
Он же по-свойски! Все равно корона и власть  остались  в  семье.  Чего  уж
серчать?
     -- Да как ты... Меня ж убили, понимаешь? У-би-ли!
     -- А самое главное,-- решил Мрак,-- у вас, царей, работа такая.  Свои
радости,  свои  неудобства.  Вон  простой  мужик  ходит  в   тряпье,   ест
впроголодь, зато яду кто ему подсыплет? Он сам того яду  не  стоит.  А  ты
зато спал на мягком, ел только мед и сало, кого сгреб,  того  и...  Да  за
один день такой жизни иной бы полжизни отдал! А ты,  небось,  всласть  как
паук на сдобных мухах напузыривался. Ну, не  все  коту  масленица,  другим
тоже поцарствовать охота. И твою царицу потискать, об этом  всегда  мужики
мечтают.  Мол,  воровать,  так  золотую  гору,   а   жмакать,   так   жену
Громослава...
     Призрак опешил, однако в  запавших  глазницах  багровые  огоньки  уже
разгорались в бушующее пламя.
     -- Так ты... не возьмешься?
     -- В другой раз,-- отозвался Мрак сожалеюще.-- Мне дел  под  завязку.
Сперва пойду отыщу твоего... убивца.
     Призрак качнулся по стене, размазавшись как тень. Голос из  яростного
стал непонимающим:
     -- Так все-таки берешься?
     -- Ну... другой заказал отыскать.
     Призрак сказал с горьким удовлетворением:
     Я так и знал, что не одного меня! Он всегда увлекался ядами.
     Мрак подумал, стянул через голову и отшвырнул кольчугу.  Сразу  стало
легче. Он с наслаждением  почесал  голую  грудь.  Кому  осталось  жить  до
первого снега, того никакая кольчуга не спасет.
     С одеждой еще проще: прикрывает спину и задницу --  и  достаточно.  А
руки пусть голые, так привычнее. Разве  что  широкие  браслеты  из  черной
бронзы на запястья и предплечья, да  пояс  с  петлями  для  двух  ножей  и
баклажки.
     Выбраться было труднее. Злясь на полную потерю чутья, ничего не  видя
в кромешной тьме, он долго пробирался по тесному извилистому  ходу,  часто
вовсе на четвереньках, обдирал бока, уже  начал  думать,  что  заблудился,
пока глаза не уловили слабый рассеянный свет.
     Для волка это было бы что очутиться на ярком солнце. Но он все  равно
еще трижды стукнулся головой, пока выбрался через  тайный  лаз  в  каморку
Ховраха.
     Ховрах спал, и Мрак, высыпав ему в калиточку пригоршню золотых монет,
на цыпочках выбрался в  коридор,  перебежал  в  комнату  с  окном  наружу.
Решетку уже подготовил, впереди рассвет, дальняя дорога и пыль странствий.
Уже на сапогах!

      * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

     Глава 17

     На поиски царя только из  детинца  выплеснулось  народу  больше,  чем
муравьев  из  раздавленного  медведем  пня.  Бояре   и   боярские   сынки,
сокольничьи, псари, челядины, даже конюхи и малолетний помощник коваля. Со
стен дворца было видно как по всему  городу  отворяются  ворота,  выпуская
одетых в дорогу мужчин.
     Кажан посмеивался, он направился к  воротам  дворца  в  сопровождении
десятка воинов, троих следопытов  и  псаря  с  гончими  псами.  Когда  ему
отворяли, он оглянулся и окинул Светлану цепким обволакивающим взглядом:
     -- Готовь свадебное платье, царевна!
     -- Сперва отыщи отца,-- напомнила она сухо.
     --  Считай,  что  уже  возвращаюсь  с  ним,--  ответил  он  уверенно.
Расхохотался, хлестнул коня.-- Встречай в венке невесты!
     Загрохотали копыта, за  ним  двинулась  тяжелая  дружина.  Мордастые,
уверенные, матерые, на сытых и борзых конях, дружно  грянули  походную  --
веселую и мужественную. Из домов высовывались головки  девушек,  хихикали,
строили глазки. Гридни молодцевато  подкручивали  усы,  подмигивали.  Даже
кони под ними шли гордо, уверенно, играючи тугими мышцами.
     Рогдай, насупленный и хмурый, видел с какой горечью смотрела им вслед
Светлана. Если кто и может найти Додона, то не Кажан, этот хорош только во
дворе, а Руд или отвратительный Горный Волк!
     Светлана часто оглядывалась на стражей у ворот дворца. Овод и  Ховрах
стояли недвижимые как статуи. Овод от усердия, а  Ховрах  умел  спать  как
конь, стоя. Наконец Светлана не выдержала:
     -- А ты... не желаешь?
     Ховрах вздрогнул:
     -- Чаво?
     -- Попробовать отыскать светлого царя Додона?
     Ховрах глупо открыл рот, призадумался, потом покачал головой:
     -- Не-а. У меня уже есть невеста. Не  обессудь,  но  я  больше  люблю
толстеньких. Чтоб, значитца, было за что подержаться. Мол, взял в руки  --
маешь вещь! Да и на хрена мне полцарства?  Батя  хотел  меня  к  хозяйству
приставить: двор, коровы, две козы, куры -- так  я  тайком  продал  коров,
купил меч и дал деру!
     На Светлану уже оглядывались с откровенным недоумением.  Она  ощутила
как покраснела, но сказала настойчиво:
     -- Я знаю своих людей. И верю, что ты сумеешь отыскать царя.
     Ховрах почесал в затылке, сплюнул под ноги,  застеснялся  и  поспешно
затер сапогом.
     -- Ну, ежели такой наказ... Тогда я пойду и отыщу. Только просьба: не
вешать на меня полцарства!
     За спиной Светланы засмеялись. Кто-то пробормотал ехидно, что там кур
и свиней еще больше, чем в хозяйстве его отца, а  Светлана  с  облегчением
сказала:
     -- И даже в невесты не буду проситься.
     -- Тогда согласен,-- воскликнул Ховрах.-- А чуду-юду, ежели держит  в
полоне царя, я и так победю!
     Отроки с готовностью побежали готовить  ему  коня.  Овод  смотрел  на
Ховраха, раскрыв рот. Светлана сказала с улыбкой:
     -- Я  вижу,  ты  готов,  ибо  герои  долго  не  собираются.  Но  тебе
пригодится в дороге немного денег.
     Она взглянула  на  Голика  и  сделала  нетерпеливый  жест  в  сторону
Ховраха. Голик скривился:
     -- Он у нас орел? Орел!.. А птицам деньги не нужны.
     Но взор Светланы был строгим,  шутку  не  приняла,  и  пухлые  пальцы
казначея очень нехотя начали развязывать кошель. Все глаза следили за  его
очень замедленными движениями. Наконец, видя, что отвертеться не  удается,
со вздохом зачерпнул горсть золотых монет, взвесил на руке.
     Ховрах, довольно улыбаясь и не отрывая  жадного  взора  от  оранжевой
кучки на ладони постельничего, снял с пояса  кошель,  развязал,  подставил
горлышко, раздвигая пошире.
     Голик со вздохом сделал вид, что  ссыпает  туда  монеты,  ухитрившись
бросить только одну, остальные стряхнул  обратно  в  свой.  Но,  не  давая
Светлане выразить недовольство, воскликнул с неподдельным удивлением:
     -- Эй, да у тебя там золота больше, чем в царской казне!
     Ховрах заглянул в свой кошель. Глаза округлились. Голик, не давая ему
опомниться, завизжал тонким поросячьим голосом:
     -- Вор! Обворовал царскую сокровищницу!
     Ховрах промямлил что-то, Светлана вскрикнула:
     -- Не мог он!.. Это ошибка!
     -- Ошибка? -- завопил Голик. Он  молниеносно  сунул  узкую  ладонь  в
кошель Ховраха, выудил целую пригоршню.-- А это откуда?
     На его ладони как жар горели новенькие монеты.  Крупные,  золотые.  С
выпуклым обликом широкоскулого бородатого человека.
     Ховрах что-то промямлил. Светлана бросила  быстрый  взгляд  на  него,
потом на постельничьего:
     -- Погоди! Разве у нас есть деньги Артании?
     Голик возопил:
     -- При чем тут...
     Он умолк, пожирал расширенными глазами  золотые  монеты.  Светлана  с
понимающей улыбкой взяла монеты, ссыпала обратно в  кошель  Ховраха,  сама
привязала ему за шнурок на поясе:
     -- Езжай, герой!
     Голик пролепетал:
     -- Но деньги...
     -- Он их не украл,-- сказал Светлана,-- сам  видишь.  А  откуда  они,
разве вспомнит? Настоящие мужчины не помнят такие мелочи. Верно?
     Ховрах, все еще обалделый, пробормотал:
     --  Легко  пришло,  легко  уйдет.  Чо  запоминать,  когда  только  до
ближайшей корчмы... И мы могем подвиги геройствовать.
     Он попятился. Отроки подвели коня могучего сложения.  Красная  попона
покрывала спину, узда была  в  серебряных  бляшках.  Конь  играл  мышцами,
потряхивал гривой.
     -- Удачливому и бес пряники носит,-- сказал он, влезая на коня.-- Где
Ховрах, там и слава. Тикайте куры, я иду!  Когда-нибудь  и  у  нашей  козы
хвост вырастет... Вот так родишься в чистом поле, умрешь  в  темном  лесу.
То-то мне сегодня муха попалась в супе! В каждом из нас есть серой  шерсти
клок...
     Он уехал, оставив  уже  не  только  Светлану  ошарашенной  загадочной
речью.

     Далеко в степи высилась на  деревянных  столбах  вышка  с  крышей  из
веток. Судя по всему, подумал Мрак, его давно заметили,  но  на  одинокого
путника внимания не обратят. Это если бы показалось войско, на  сторожевой
башне сразу бы взвился столб черного дыма.
     Мрак пошел мимо, стараясь брести медленно,  буднично.  Там  привязано
четверо коней, явно на вышке двое, по два коня на каждого, чтобы  скакать,
на ходу пересаживаясь с одного на другого. Таких сторожевиков не поймаешь,
коней им подбирают самых быстрых.
     В полуверсте впереди торчал из оранжевого  песка  костяк  чудовищного
зверя. То ли древний Змей, каких теперь нет, кончил здесь свои дни, то  ли
еще какой зверь невиданный, дознаваться некогда да  и  охоты  нет,  он  не
Олег, которому и жизнь не в жизнь, если чего нового  за  день  не  узнает.
Кости белеют, изъеденные горячими ветрами,  вьюгами,  морозами  и  вымытые
ливнями. Тяжелый  череп  наполовину  погрузился  в  землю,  хребет  торчит
выгнутый дугой, дальше истончается в длинный хвост,  теперь  рассыпавшийся
на позвонки.

     Мрак оглянулся, трава достаточно высокая,  грянулся  оземь.  Встал  в
мохнатой шкуре, уже на четырех,  сразу  ощутил  насколько  силен  и  налит
звериной мощью. Теперь видел намного дальше, хотя голова едва торчала  над
верхушками травы, нюх строил картинки, и тонкий слух ловил в  десятки  раз
больше шелеста, криков, чириканья, визга. Он слышал теперь даже  царапанье
мышей под землей, а когда прислушивался, то мог  уловить  хруст  подземных
корней, которые грыз хробак..
     Он подобрал оружие и  одежду  и,  держа  в  пасти,  понесся  длинными
плавными скачками. Костяк увеличивался в размерах, и  слышно  было  как  в
лопнувших костях тонко свистел ветер. В полых трубочках свистел и тоненько
завывал на разные голоса таинственно и тоскливо.
     На вершине скелета сидели два ворона. Хмуро  и  недобро  смотрели  на
пробегающего волка. Глаза одного были красные как горящие  угли,  и  Мраку
почудилось в нем что-то  знакомое.  Оба  повернули  головы,  провожая  его
взглядами. Так могут смотреть только совы, подумал Мрак угрюмо.  У  других
птиц глаза по  бокам,  они  поворачивают  головы  то  одной  стороной,  то
другой... А эти птахи какие-то странные.
     Солнце медленно  клонилось  к  виднокраю.  Небо  наливалось  синевой,
выступил бледный месяц, долго висел как  приклеенный,  а  багровое  солнце
наконец сползло за край, но еще долго оставались светлые сумерки.
     Когда впереди блеснула искорка костра, Мрак ускорил бег. Пасть устала
держать одежду с тяжелой палицей. Стемнело еще, и он ударился оземь, когда
до костра оставалось два-три полета стрелы. Перевел дух, оделся  и  побрел
дальше, чувствуя себя тяжелым и сразу постаревшим...
     В черной ночи костер горел ярко, и чем ближе Мрак подходил, тем резче
отделялось багровое пламя от обступившей черноты. Огонь поднимался  ровным
столбом, снизу совсем оранжевый как золотой песок под солнцем, а  в  самой
вершинке зловеще лиловый, как окалина на остывающем клинке.
     Постепенно рассмотрел угольно-черные  фигурки  людей,  неподвижные  и
страшноватые.  Их  было  трое,  все  в  круге  света  казались   каменными
изваяниями. Мрак громко топал, и люди наконец  повернулись.  Лица  у  всех
красные с угольно черными тенями, и носы и скулы как бы зависли в черноте.
Из темноты вырезалась багровая,  будто  вынырнувшая  из  пламени  лохматая
собака. Зарычала, потом прижалась к земле, отползла в почтительном испуге.
     Из-за костра вышел рослый  и  с  широкой  грудью  мужик.  Распахнутая
рубашка едва держалась на плечах, в черных волосах прыгали красные  искры.
Черная борода поднималась к глазам, лицо было резкое, настороженное. В нем
чувствовалась дикость человека, который не знал города.
     -- Добрый вечер,-- сказал Мрак осторожно.-- Можно погреться у вас?
     -- Вечер добрый,-- буркнул мужик.-- Почему нет? Тепла хватает.
     Двое оборванцев рассматривали Мрака из-под  полуспущенных  век.  Один
выглядел беглым, налет городской жизни проступает в бледной коже и сутулой
спине, второй казался сыном степи -- лохматый, настороженный как и  вожак,
поджарый, полный злой  опасной  жизни.  Последний,  третий,  показался  бы
красавцем даже во дворце. Смуглокожий, с иссиня черными кудрями до плечей,
он лежал у костра в свободной позе сильного человека, который может в одно
мгновение взметнуться в воздух, огласить ночь боевым кличем, а в руке  уже
блеснет кривой меч. В нем тоже не было капли жира, поджарый  и  гибкий,  с
тонкими чертами лица, горделивый, со вздернутыми бровями.
     Глаза обвыклись, из темноты  призывно  выступили  навстречу  камни  и
чернеющий  вход  в  пещеру.  Оттуда  несло  запахами  человеческого  тела,
женского -- как определил Мрак, стряпней, травами.
     Зашуршало, из темноты выскочила девочка, уже почти на выданье,  но  в
стареньком платье из лохмотьев, сквозь прорехи  которого  проглядывало  ее
почти девичье тело, круглые мягкие груди. Подол  не  достигал  коленей,  и
девчушка у  самого  входа  обернулась,  посмотрела  на  Мрака  удивительно
прекрасными печальными глазами,  как-то  призывно-тоскующе,  заколебалась,
словно что-то хотела сказать, но изнутри послышался грубый  окрик,  и  она
нырнула в темный зев.
     Мрак присел к огню. От  пляшущих  языков  пламени  шло  живое  тепло.
Первый мужик спросил медленно:
     -- От дела лытаешь, аль судьбу пытаешь?
     -- Просто живу,-- ответил Мрак.
     -- А чего ж не сидишь на месте?
     -- Да разве то жизнь,-- удивился Мрак.
     Мужик оскалил зубы в усмешке:
     -- И то верно. Ручей жив  только  в  дороге.  Остановившись,  умирает
вонючим болотом. Мы тоже всегда в дороге.
     Из темного зева пещеры выглянула немолодая женщина. Мрака насторожило
ее испуганное лицо. Глаза были страдальческие, тревожные. Она горбилась  и
все время пугливо оглядывалась. За подол цеплялся мальчонка лет пяти.
     Мужик перехватил взгляд Мрака:
     -- Это не наша. Нищенка с  ребенком.  Прибилась  по  дороге.  Так  же
незаметно и отстанет.
     Она не родилась нищенкой, подумал Мрак невольно.  Что-то  осталось  в
фигуре, повороте головы такое, что догадаться не трудно: женщина знавала и
лучшие дни... Впрочем, это не его дело.
     -- Как пробраться к горцам? -- спросил он.
     -- Тебе какая  дорога  нужна,--  поинтересовался  мужик  медленно,  в
голосе была насмешка.-- Короткая и трудная, или легкая, но очень долгая?
     Мрак ответил вопросом на вопрос:
     -- А я, по-твоему, на какого человека похож?

     Рано утром он уже прыгал с камня на камень, забираясь все  выше.  Это
дорога была не трудная, а очень трудная, но не похоже, чтобы  оказалась  и
короткой. Перевал намного левее, но туда еще два дня пути, а так при удаче
сможет перевалить через горы сегодня.
     Волчья прыть здесь не в помощь, он цеплялся  окровавленными  пальцами
за острые камни, но взбирался все выше и выше. Воздух был свежим и  чистым
как рыба в  родниковой  воде,  вершины  блистали,  а  далеко-далеко  внизу
зеленели проплешины полей и ниточки дорог.
     Он был уже почти на гребне, когда услышал хлопанье  крыльев.  Могучий
красавец  орел  опускался  в  расщелину  между   камнями.   Острые   когти
проскрежетали по гранитному излому.

     Он сунул клюв в щель, пытался  протиснуться,  заклекотал  от  ярости.
Желтые глаза горели как бусины из янтаря.
     Мрак, хрипя, вскарабкивался выше. Орел покосился гневно,  перепрыгнул
на другой камень. Когда  Мрак  приблизился,  заклекотал  грозно,  взмахнул
крылами и перелетел на высокий камень в трех шагах.
     -- Привет, царь птиц,-- сказал Мрак, задыхаясь.-- Прости, что вторгся
без... спросу... фу... Мне бы перья вместо шести...
     Он без сил опустился на камни. Да, он сумел. Отсюда начинается резкий
спуск на ту сторону горного хребта. Он срезал дорогу  по  прямой,  выиграл
два дня пути. И пусть говорят, что  помогла  волчья  шкура!  Он  с  самого
начала карабкался в людской личине. Волку в горах делать нечего.
     На  самом  гребне  что-то  белело.  Присмотрелся,  различил   обломки
скорлупы, будто оттуда вылез  крупный  цыпленок.  Пожал  плечами,  тут  же
забыл.
     Переводя дыхание, он услышал  рядом  царапанье.  В  расщелине  что-то
шуршало, шевелилось. Мрак изогнулся, заглянул. В  узкой  щели  копошилась,
пытаясь вывернуться крупная жаба. Похоже, только что вылупилась  из  яйца,
как сразу же свалилась сверху, дура неуклюжая.
     -- Эй, жабенция,-- проговорил Мрак  с  удивлением.--  Видывал  я  жаб
болотных, видел озерных и речных, даже на  деревьях  зрел...  но  чтобы  в
горах?
     Жаба подобралась к полоске света ближе. Орел грозно заклокотал, повел
крыльями. Жаба опасливо попятилась. Одна лапа волочилась, оставляя след из
слизи и белесой крови.
     Мрак сочувствующе покачал головой,  тут  же  о  жабе  забыл.  Дыхание
выровнялось, он достал из-за спины суму, на плоский камень выложил ковригу
хлеба, две луковицы и ломоть жареного мяса. Острый нож красиво  отхватывал
ровные полоски. Орел переступал с ноги на ногу, вытягивал шею.
     -- Прими угощение,-- сказал Мрак.
     Он швырнул  ломтик  мяса.  Орел  сперва  отпрыгнул,  затем  дотянулся
клювом, ухватил опасливо. Мрак с интересом смотрел как орел подержал мясо,
словно не зная что делать, затем подбросил и поймал в  воздухе.  По  горлу
прошел комок. Орел сглотнул и вопросительно посмотрел на Мрака.
     Мрак засмеялся, отрезал еще:
     -- Держи!.. Я наверстаю внизу. Все равно здесь нет ни пива, ни кваса,
ни меда.
     Когда он бросил орлу третий ломтик, шорох у  ноги  привлек  внимание.
Жаба сидела, высунувшись из щели и жадно  смотрела  на  мясо.  Мрак  пожал
плечами:
     -- Почему бы и нет?
     Он отрезал ломтик,  стараясь  сделать  его  как  можно  тоньше.  Жаба
ухватила  с  жадностью,  задрожала,  здоровой  передней  лапой   торопливо
запихивала мясо в свою широкую пасть, явно боялась, что человек передумает
и отнимет.
     -- Наголодалась? -- спросил Мрак сочувствующе.--  Ешь.  Я  знаю,  что
такое голодать.
     Жаба, худая и облезлая,  глотала  мясо  с  жадностью,  но  уже  после
третьего ломтика осоловела, раздулась, смотрела  на  мясо  мутным  взором,
прижималась к земле. Попыталась задом вдвинуться  в  щель,  но  та  теперь
оказалась чересчур узка.
     Мрак засмеялся. Не надо быть провидцем, чтобы увидеть  судьбу  бедной
жабы. Орел, даже поев лакомого мяса, не откажется от  добычи.  Даже  такой
худой и никчемной.
     Мрак поднялся, напряг и распустил ноющие мышцы. Ничего, теперь дорога
вниз. А там в первом же селении отыщет постоялый двор и отоспится.
     Сделал шаг,  услышал  шорох  перьев  и  довольный  клекот.  Орел  уже
растопырил крылья, готовился перелететь на его место. Жаба смотрела  вслед
Мраку выпученными глазами.
     -- Эх, бедолага,-- сказал Мрак досадливо.
     Не отдавая себе отчета зачем так делает, он вернулся, подхватил ее  и
сунул в мешок. Выпустит, когда отойдет в  безопасное  место.  Орел  о  ней
скоро забудет. У птах все просто: с глаз долой -- из памяти вон.
     Дорога вниз пошла так круто, что он большей частью бежал, хватаясь за
выступы скал.  Холодный  воздух  постепенно  теплел,  среди  мертвых  глыб
проступили зеленые и бурые пятна  мха,  затем  кое-где  замелькала  трава,
пошли зеленые уступы, ущелья. Дно приближалось,  Мрак  уже  видел  скот  и
людей на зеленом поле, всадников на дороге.
     Собравшись с силами, он сбежал по косогору на дорогу. Справа тянулись
поле с поспевающей рожью, слева шла крутая стена. Извилистая дорога вела к
видневшимся вдали строениям. Над трубами поднимался  дымок.  Сердце  Мрака
подпрыгнуло. Постоялый двор!
     Взбивая пыль, он вошел через ворота, чувствуя знакомые запахи  коней,
повозок, грубо выделанной кожи.  Люди  сидели  на  крыльце,  другие  поили
коней, из кузницы слышался легкий стук молотка, брань, испуганное ржанье.
     Мрак поднимался на крыльцо, когда ошутил в  мешке  шевеление.  Охнул,
выругался сквозь зубы. Совсем забыл про бедную жабу. Спас от орла,  а  что
ей теперь?
     Холодные лапы отпихивались, жаба даже укусила за палец, но зубов  еще
не было, чуть придавила твердыми деснами. Мрак выудил, подержал на ладони.
Она вцепилась одной передней и двумя задними за пальцы.  Выпученные  глаза
сердито смотрели в его лицо. Дышала  тяжело,  с  хрипами,  кожа  покрылась
капельками пота. Как еще не задохнулась, подумал Мрак невольно.
     Мужик на ступеньках выпучил глаза:
     -- Люди, плюйте на него!.. Он жабу обедать принес!
     -- Дурак,-- сказал Мрак значительно,-- это заколдованная царевна.

     Глава 18

     Жаба с ладони прыгнула ему на плечо, едва  не  сорвалась,  одна  лапа
висела бессильно, но кое-как укрепилась, прижалась  белесым  пузом,  стала
почти неотличима от его душегрейки из звериной шкуры.  Хрипы  в  ее  груди
стихли, теперь лишь похрюкивала как крохотный поросенок.
     В харчевне было дымно и жарко. За столами ели и пили люди, из которых
Мрак за местных признал бы не больше двух-трех. На остальных лежала печать
странствий, драк,  переходов  через  горы,  переправ  через  бурные  реки,
схваток с дикими зверьми. Да и что делать местному здесь,  где  все  равно
пахнет опасностью, ибо  эти  люди  не  знают  как  жить  вне  ее?  Местный
пообедает и дома, где хоть  похлебка  жиже,  зато  зуботычины  не  получит
вместо хлеба.
     За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой.  Жаба  тяжело
пыхтела, белый зоб часто раздувался.  Темно-зеленая  кожа  пошла  крупными
пупырышками. Она прижалась к  столешнице,  пугливо  смотрела  по  сторонам
выпуклыми глазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание
еще когда вошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та
даже не посмотрела в его сторону.
     -- Смотри, не идет,-- сказал он со смешком.-- Будто его считает своим
батей.
     Второй сказал с пьяной рассудительностью:
     -- Жабы нас не знают. Нас... то-исть, отцов. Я про все зверье говорю,
понимаешь? А вот маму... Ежели она, скажем,  увидела  бы  этого  лохматого
первым, когда вылупилась из яйца, то его бы и сочла мамой.
     -- Почему? -- спросил первый тупо.
     -- А кого любой ребенок видит первым?  Всегда  мать.  Любой  ребенок.
Хоть пернатый, хоть с перепонками...
     Мрак покосился на жабу. Та смотрела  мутным  взором.  В  ее  выпуклых
глазах было обожание.  Если  это  не  взрослая  жаба,  подумал  он,  тогда
понятно, почему не  оставил  орлу  на  обед.  Детей  рука  не  поднимается
обидеть. Любых детей. Всякий человек щенка приласкает, даже если собак  не
любит, котенка почешет, поросенку чмокнет...
     Подошел толстый мужик в засаленном переднике. Хмыкнул, спросил:
     -- Есть аль пить?
     -- И песни петь,-- сообщил Мрак.
     -- Песни хоть тресни,-- сказал хозяин,-- а вот с  едой  у  нас  туго.
Только бараний бок с кашей да хлеб из старой муки. Малость пива осталось.
     -- Неси,-- разрешил Мрак.
     Хозяин подобрел, глаза остановились на жабе:
     -- А что жреть твоя подруга?
     -- Жаба? -- переспросил Мрак. Он повернул голову к жабе.-- Что лопать
будешь?
     Жаба пугливо вжималась в стол, кожа  на  спине  пошла  бугорками.  На
хозяина раскрыла пасть и шипела, показывая красную пасть.
     -- У меня все есть,-- гордо сказал хозяин.-- Тут тараканы с  кулак!..
И мухи как воробьи.
     -- Добро,-- решил Мрак.-- Подай мне бараний бок с кашей,  а  жабе  --
тараканов. И мух налови.
     Хозяин посмотрел на жабу, почесал в затылке:
     -- Не, пусть сама охотится. Я тогда с нее ничего  не  возьму.  Ни  за
тараканов, ни за ночлег.
     Мрак ел рассеянно, все еще чувствовал на  своей  холке  прикосновение
божественной ступни Светланы. От нее пахло так нежно, как не может пахнуть
даже в вирие. И не хотелось шевелиться, выныривать в этот мир, где  только
смердящая харчевня, закопченные стены.
     Жаба чуть осмелела, ходила  осторожно  по  столу,  подбирала  крошки.
Заглянула через край миски к Мраку, но там пахло горячо и невкусно.
     Хозяин принес не большой ковш пива, а пузатый кувшин вина. Наметанный
глаз уже заметил тугой кошель на поясе.
     Мрак успел налить первый ковшик, когда  за  окном  послышался  грохот
копыт. Громкий голос велел принять коня и кормить его как самого Додона. А
поить как Голика в гостях у покойной царицы. Затем простучали тяжелые шаги
на крыльце. Мрак вскинул брови в великом изумлении. Он узнал бы  эти  шаги
даже в темном лесу.
     Когда грузная фигура  появилась  в  дверном  проеме,  всматриваясь  в
полумрак корчмы, Мрак крикнул:
     -- Давай сюда! Что тебя заставило покинуть двор?
     Ховрах подошел, пальцы обеих рук привычно распустили пряжку пояса. На
Мрака посмотрел вопросительно:
     -- Я тебя знаю?.. Впрочем, сейчас познаемся.
     Он рухнул на скамью, возопил зычно:
     -- Хозяин! Вина... и еще вина! Всех угощаю! А это что за жаба? Ладно,
угощаю и жабу. Жаба тоже человек.
     Мрак налил ему из своего кувшина:
     -- Хватит ли денег?
     -- Хватит,-- отмахнулся Ховрах.
     -- Откуда у тебя вдруг?
     -- Не знаю. Может, зарезал кого. Или  с  убитого  снял.  Пьян  был...
Слушай, что-то мне твоя рожа знакома... Мы с тобой вчера не дрались?
     -- Вчера нет,-- ответил Мрак,-- а насчет завтра, не знаю.
     -- Кому нужно твое завтра,-- отмахнулся Ховрах.-- Как прийдет,  тогда
и знать будем.
     Он осушил ковшик, налил снова, уже не спрашивая  Мрака,  снова  выпил
одним духом, только тогда сообщил:
     -- Да это и неважно. Что за пьянка без доброй драки?
     Хозяин принес кувшин, смотрел вопросительно.  Ховрах  царским  жестом
высыпал на стол, пугая жабу звоном металла, пригоршню золота:
     -- По кувшину на столы! Сколько их у тебя? Восемь?.. Да не  кувшинов,
а столов! Вот и ставь на усе. Пусть пьют как мочало! За  счет  доблестного
Ховраха, ратника царской стражи.
     Из-за соседних столов к ним начали  пересаживаться  самые  сметливые.
Сюда в первую очередь ставят не только вино,  но  и  лучшее  мясо.  Ховрах
всякого хлопал по спине, кивком приглашал угощаться, пил и ел сразу  много
и жадно, на глазах раскраснелся, повеселел еще больше,  попробовал  запеть
песню, но поперхнулся, мало смочил горло, полкувшина  --  это  смешно  для
мужчины, хотел пуститься в пляс, но хозяин принес еще два узкогорлых, но с
раздутыми боками, и Ховрах плюхнулся обратно на лавку:
     -- Вот за что я царскую службу люблю? Она полна неожиданностей. Думал
ли я, что поеду искать царя?.. Да на биса он мне, хоть и царь!  Я  хоть  и
сторожу его покои, но и мешок с овсом буду сторожить, если платят.  Только
и только, что овес буду сторожить лучше. На него много охотников.  А  царь
кому нужон?
     -- Но куда-то ж делся,-- заметил Мрак.
     Ховрах скривился:
     -- Куда мог деться? Да к бабе какой-нибудь забрел. Я-де царь,  пришел
оказать тебе милость царскую, поваляться в твоей постели. Ну, дура-баба  и
старается.
     -- А мужик?
     -- А мужик свечку держит у постели. Это ж Куявия!
     Новые сокувшинники угодливо хохотали. Вино уже разливали сами, отроки
по знаку хозяина принесли еще мяса и сыра. Один подхихикнул:
     -- Верно, доблестный витязь!.. Где исчо ему быть?
     -- Баб много,-- рассудил Ховрах.-- Как угадать, искать где?
     Мрак помалкивал, а мужик под смешки друзей посоветовал серьезно:
     -- А ты к колдунье сходи.
     -- Схожу,-- ответил Ховрах с пьяной отвагой.--  Где  она?  Подать  ее
сюды!
     Мужик  торопливо  ухватил  сыра.  Пока  жевал,  объяснял,  давясь   и
поперхиваясь от усердия:
     -- Как выйдешь отседа...  так  с  крыльца  увидишь  треглавую...  не,
причем тут мать Змея, гору увидишь!.. На самой вершине...  пещера.  Там  и
живет ведунья. Она никогда не спускается вниз.
     Наступило молчание. Мужики молча пили,  опуская  взоры,  жевали  тоже
как-то медленно, словно все разом  задумались  о  чем-то  высоком.  Ховрах
спросил после паузы:
     -- Та самая?
     -- Та,-- ответил мужик негромко.
     -- Гм... Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется.
     Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась  и  заснула
посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не  потерялся.  Он
раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье  уже  не  шло.
Мужики мало-помалу отлипали от их  стола,  отваливались  как  насосавшиеся
пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и  в
корчме постепенно пустело.
     Мрак  вытер  ломтем  хлеба  остатки  мясной  подливы,  с   сожалением
посмотрел в сторону окошка. Оттуда как  на  зло  тянуло  жареным  мясом  и
свежесваренной гречневой кашей с коровьим маслом:
     -- И что думаешь теперь?
     -- Как что? -- удивился  Ховрах.--  Перекусим  малость,  потом  --  к
ведунье!
     -- Вдвоем? -- переспросил Мрак.-- А я зачем?
     Ховрах удивился еще больше:
     -- А ежели восхочет одного из нас того... чик ножиком по горлу -- и в
жертву? Я ж должен буду рассказать как ты доблестно принял мучения!  Да  и
чтоб жертва не пропала зазря, я просто обязан буду пойти и отыскать  этого
дурного царя!
     -- А-а,-- сказал Мрак понимающе.--  Тогда  заканчивай  свой  перекус.
Солнце уже давно село. Надо выспаться. А то дорога туда долгая.
     Ховрах от великого изумления закашлялся, глаза полезли на лоб:
     -- Выспаться? Ты собираешься эту ночь спать?
     -- Ну...
     -- Странный ты,-- сказал Ховрах сожалеюще.-- Как будто и  не  человек
вовсе... Мы идем на геройское деяние. Может быть, уже никогда не вернемся.
И света белого не узрим... И он нас -- тоже. А ты собираешься  спать,  аки
барсук недобитый?
     Мрак внезапно озлился на себя. Этот пропойца и  гуляка  больше  прав,
чем он, больше видевший и больше испытавший. Или это любовь так отупляет?
     -- Наливай,-- сказал он.-- Нет, жабе не надо. Она еще ребенок.

     Выступили на рассвете. Коня Ховраху пришлось оставить. Хозяин  обещал
присмотреть до возвращения, но по тому, как  по-хозяйски  осмотрел  бабки,
похлопал по крупу, стало ясно, что уже считает своим.
     -- Что,-- спросил Мрак,-- такой уж крутой перевал?
     -- Да не перевал,--  ответил  Ховрах.--  Ведунья  чужаков  не  любит.
Говорят... многое о ней говорят.
     Рожа  отекла  с  перепоя,  он  морщился,  трогал   голову   с   такой
осторожностью, будто нес на плечах доверха наполненный  вином  кувшин.  Но
направился прямо к треглавой горе с такой устремленностью,  словно  только
там мог избавиться от похмелья.
     Мрак упрятал жабу в  мешок,  так  и  не  решился  бросить  в  корчме,
устремился за царским гриднем. Злой ветер задул еще с  полуночи,  а  когда
оказались на горной тропке,  небо  заволокло  тучами,  ветер  набрасывался
рывками, норовил столкнуть в пропасть.
     Ховрах ругался, клял небесных богов и подземных,  те  тоже  виноваты,
закрывал лицо от порывов ветра, но упрямо ломился к  треглавой  горе,  что
никак не приближалась, Наоборот, скрылась в тучах.
     Мрак, сильно наклонившись вперед, двигался сквозь холодный ветер  как
неторопливый ледник. Кожа задубела от холода, а  когда  с  неба  посыпался
ледяной  дождь,  что  вот-вот   перейдет   в   снег,   лишь   зарычал   от
неудовольствия.
     Потом ветер стал еще злее.  Темное  небо  грохотало,  опускалось  все
ниже. Мрак  чувствовал  как  волосы  поднимаются  дыбом,  между  ними  шло
странное шевеление. Затем ветер усилился так, что  сек  кожу  как  сотнями
мелких ножей. Сцепив зубы, Мрак двигался  вперед  шаг  за  шагом.  Впереди
часто  затрещало,  через  мгновение  там  камни  вскипели   белыми   злыми
бурунчиками.
     Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Мрак  согнулся,
оглушенный, одуревший  от  грохота  и  шума  льющейся  воды.  По  сторонам
замелькали белые крупинки, он не сразу  понял  что  так  больно  лупит  по
голове и голым плечам. А град быстро  вырос  до  размеров  с  орех,  затем
небесные льдинки стали с яйцо голубя, и Мрак закрутился на месте в поисках
хоть какого-то укрытия.
     -- А что там за огонек?
     Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками.  Град  непостижимо  быстро
перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся,
больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека:
     -- Ты что-то видишь? Где?
     Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой:
     -- Вон там.
     -- Не может быть... А меня все чегой-то налево тянет.  Но  раз  уж  у
тебя такие глазищи, то  давай  туда.  У  меня  уже  суставы  лопаются  как
сосульки.
     За поворотом скалы ветер чуть утих,  свистел  наверху,  а  сзади  выл
отчаянно и слышно  было  как  скребет  когтями  гранитную  стену.  Впереди
мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул:
     -- Мы спасены!
     -- Это в самом деле факел? -- крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за
ураганным ветром запаха горящего дерева.-- Кому это сигнал?.. Нас никто не
ждет! К счастью.
     Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев  раздраженно  и
разочарованно удалялся. Теперь оба  видели  вдали  крохотную  избушку.  Из
трубы  пытался  выбраться  крохотный  дымок,  его  сразу  срывало  ветром,
разметывало в клочья. В двух окошках был слабый  свет.  А  на  самом  краю
пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На  ней  и
полыхал багровый огонь, видимый издалека.
     -- Кому это сигнал? -- повторил Мрак.
     Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко
от общего людского жилья, и  этот  огонь  --  сигнал.  Ховрах  угрюмо  шел
впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.
     -- Кому? -- повторил Мрак.
     -- Никому,-- буркнул Ховрах, он  даже  не  обернулся.--  Здесь  живет
сумасшедшая.
     -- Сумасшедшая? А огонь почему? Он  нам  был  кстати...  Могли  бы  в
потемках вверх тормашками в пропасть.
     Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал
с неудовольствием:
     -- Она была из знатной семьи. Не захотела  замуж  за  того,  за  кого
выдавали.  Уговорилась  с  другим!  Тайком  построили  тут  избушку,   тут
встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог  ускользнуть
от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за  другого,  они
уговорились бежать. Она  собрала  свои  платья  и  драгоценности,  пришла,
разожгла для него этот огонь... Тогда тоже  была  такая  же  темная  ночь,
буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.
     Ховрах угрюмо умолк. Они уже  приближались  к  домику.  Мрак  спросил
осторожно:
     -- Что-то стряслось?
     -- Парень не пришел,-- буркнул Ховрах.-- Костер полыхал всю  ночь.  А
на следующую ночь она снова разожгла.  И  на  следующую...  И  так  отныне
делает каждую ночь.
     Мрак зябко передернул плечами.
     -- Несчастная. И сколько так ждет?
     -- Кто знает? -- ответил Ховрах глухо.-- Когда я был маленьким, я уже
видел этот огонь. А мне уже за сорок.
     Бревна стены были черными, между ними  забился  снег.  С  края  крыши
свисали сосульки, сейчас  промороженные,  только  сквозь  щели  в  ставнях
пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое,
чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.
     Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся  в  узкую  щель  сразу  всем
грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом, не  следует  выпускать  теплый
дух жилья. За дверью в сенях  стояла  со  светильником  в  руке  маленькая
сгорбленная женщина. Мрака поразили  глаза,  сперва  вспыхнувшие  безумной
надеждой, затем в них мелькнуло  отчаяние,  разочарование,  боль,  и  лишь
спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала
тихо:
     -- Входите... Кто бы вы не были, но все люди.
     -- Надеюсь,-- пробормотал Мрак,-- спасибо, этот огонь наверняка  спас
наши шкуры.
     По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак  потряс  головой,
во все стороны разлетелись крохотные льдинки.  Женщина  отворила  дверь  в
комнату. Оттуда  пахнуло  теплом,  Мрак  сразу  ощутил  запахи  смолистого
дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах  запустения,
временности, словно  женщина  лишь  переночевала  здесь,  а  завтра  уйдет
дальше.
     В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину.  Она  была  немолода,  очень
немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к
сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем  всегда
кажется внезапной.
     Глаза  женщины  были  огромные,   страдальческие,   вспыхивающие   то
надеждой, ведь эти же  двое  как-то  пробрались  через  метель,  то  снова
становились испуганными: за этими не  было  погони,  они  могли  ощупывать
каждый камень, прежде чем поставить на него ногу...
     Ховрах уже сидел перед очагом, держал  над  огнем  красные  распухшие
ладони. Мрак сбросил полушубок, сел на лавку. Женщина  перевела  взгляд  с
Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.
     Пока пили горячее, отвар оказался с бодрящими травами, женщина сидела
молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было  видно  только  бушующий
ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной  спине  было
столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.
     Он подержал пустой ковшик  в  ладонях,  сомкнул  пальцы.  От  толстых
глиняных стенок переливался сухой  жар,  размораживал  застывшую  кровь  в
ладонях.
     -- Что ищете? -- спросила женщина мертвым голосом.
     Мрак сказал с неловкостью:
     -- Не обращай внимания, мать. Наша суета -- это так, пустяки...
     Ховрах обиделся:
     -- Это царя отыскать -- пустяки? Да ежели не найти, то  завтра  же...
ну пусть через неделю это воронье, гордо именуемое себя Орлами, Волками  и
прочим зверьем, слетится в Куяву как на дохлую корову! Но на этот раз  уже
не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.
     Женщина спросила без интереса:
     -- Царь исчез?
     -- Уже с неделю,-- ответил Ховрах обидчиво.-- Да  ты,  поди,  знаешь.
Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я  верю.  Ты  и
сейчас еще красавица, а в молодости была... ого!..  Да  ты  и  сейчас  еще
молодая и красивая...
     Женщина устало отмахнулась:
     -- Уймись, Ховрах. Здесь твои  подкаты  не  сгодятся.  Царь  исчез  в
долине?
     --  Да,--  ответил  Мрак  неуклюже.--  Он  должен  был  бы  добраться
быстро... Лишь только скинул бы веревку.
     Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку  на  бескровных
губах.
     -- Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в  любом  случае  ты  должен
опасаться не только царя, но еще больше -- Горного Волка.
     -- Этого Волка Ущелий? -- воскликнул Ховрах.--  Да,  с  тем  зверюкой
лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.
     Мрак проворчал:
     -- На всякую силу находится другая сила.
     Женщина долго молчала. Мраку показалось,  что  она  забыла  про  них.
Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:
     -- Горного Волка тебе не победить.
     -- Возможно,-- согласился Мрак.-- А возможно и нет.
     Она покачала головой:
     -- Его вообще убить невозможно.
     -- Ну?
     -- Поверь, чузежемец.
     Мрак проворчал:
     -- Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.
     -- Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.
     Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно:
     -- Почему? Умирают все.
     Она с  усилием  повернулась  от  окна.  Отчаяние  в  ее  глазах  было
невыносимым. Но Мрак увидел  как  к  отчаянию  добавилась  еще  и  горечь.
Мертвым как вьюга голосом сказала медленно:
     -- Горному Волку повезло... Неслыханно! Однажды, это было лет  десять
тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям
и народам, воспевал  подвиги,  смерть  в  бою,  голодал  и  мерз  как  все
смертные. И когда бедная женщина накормила и  напоила,  выставив  на  стол
все, что было в  доме,  к  тому  же  зарезала  для  гостя  единственную  в
хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она  больше  всего
хотела узнать.
     -- Догадываюсь,-- кивнул Мрак.-- Мать есть мать.
     -- Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее  сын.  Маржель  ответил,
что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать  робко  спросила,
что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с  тремя  противниками.
Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость,  сколько  ее  любимому  сыну
осталось жить такой жизни... И Маржель, посмотрев  в  огонь,  увидел,  что
соратники  Горного  Волка  уже  пали,  он   окружен   врагами,   а   сзади
подкрадываются с длинными копьями... И он честно ответил  матери,  что  ее
сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.
     Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:
     -- Признаюсь, не знаю, как поступила. Зарыдала? Начала рвать на  себе
волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги  Перуну?  То  бишь,
Маржелю?
     -- Нет,-- ответила женщина.-- Она бросилась к очагу и  голыми  руками
выгребла из россыпи углей догорающую головешку.
     Мрак задержал дыхание. Он словно  ощутил  в  воздухе  запах  горящего
человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей,  где
плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.
     -- Понятно,-- сказал он  с  благоговением.--  Только  руки  матери...
Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже  другие  боги  не
могут его изменить или нарушить. Так что Горный  Волк  может  за  себя  не
страшиться?
     -- Он и раньше не страшился. Хотя,  конечно,  теперь  очень  гордится
своей неуязвимостью, но  приписывает  своему  воинскому  умению.  Которое,
правда, в самом деле велико.
     Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:
     -- Горный Волк -- подлая тварь... но  не  могу  же  прийти  к  старой
женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!
     -- Ты не можешь,-- согласилась ведунья,-- но другие...
     -- Что? Уже приходили?
     -- Никто на свете, кроме меня, не знает о  таком  пророчестве.  Кроме
меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна.  Она  все  равно
страшилась, что когда-то секрет ее сына  раскроется.  И  тогда  кто-то  из
врагов явится за головней. Однажды ночью она  переоделась  простолюдинкой,
прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не  видел.  Нищенкой  ли
скитается, отшельницей ли живет в лесу -- кто знает? Горный Волк  счастлив
своими  кровавыми  победами,  а  мать  счастлива,  что  попрежнему   может
заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери  это  самое  важное,
чтобы ее дите уцелело. А каким бы не был  для  других  чудовищем,  но  для
матери всегда останется тем крохотным розовым  младенцем,  который  пачкал
белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками...
     А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок,  с  сожалением  заглянул
вовнутрь:
     --  Хорошо  готовишь.  Только  твоя  сестра  может  с  тобой  в  этом
потягаться. Да и то, не знаю, не знаю...
     -- Брунька? -- спросила женщина с бледной  усмешкой.--  Ты  и  у  нее
побывал? Ну, Ховрах...
     -- Чудесная женщина,--  сказал  Ховрах  быстро.--  Тоже  почему-то  в
одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается!  Сидит  как
сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!
     -- Колдуны редко встречаются.-- сказала она,-- Почти не дружат.  Друг
на друге не женятся... А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.
     -- Почему не женятся?
     -- Спор из-за пересоленного супа может вызвать  грозу,  поджечь  лес,
уничтожить посевы... У  колдунов  обычно  горячий  нрав,  иначе  не  стать
колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.
     Ховрах задумчиво поскреб голову:
     -- Да, на такой лучше не жениться.
     --  Чародейство,--  сказала  женщина  тихо,--  это  как  огонь.  Люди
научились им  пользоваться,  не  понимая  его  природы.  Да  и  сейчас  не
понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с  почтением,  как  к
человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут  принести
как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни  с
того, ни с сего!
     Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:
     -- Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?
     -- Может.
     -- А бывают?
     -- Да. За все время я слышало про одного. Нет, даже про двух.
     -- Ого!
     -- А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?
     Ховрах обиделся:
     -- Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?

     Глава 19

     Когда покинули ведунью, а дольше засиживаться  у  страдающей  женщины
было бы недостойно, Ховрах сказал довольно:
     -- Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно.
     У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо.  Он  оглянулся,
избушка едва виделась, но ему  почудилось  бледное  пятно  в  единственном
окошке.
     -- Как же будешь искать царя дальше?
     -- А в корчме,-- объяснил Ховрах.-- Туда сносят все слухи.
     -- Ладно,-- сказал Мрак,-- ежели я больше не нужен для жертвы,  то  я
пошел. Прощай!
     -- Береги жабу,-- напомнил Ховрах.
     -- Что вы все о жабе? Хоть кто бы сказал: береги себя.
     Он круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в
долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге.
     Слабое осеннее солнце доставало до  земли  жиденькими  лучами,  и  он
выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в  ухо,  за
шерсть безрукавки держалась цепко.
     Он все еще вспоминал, понурившись,  отчаянные  глаза  ведуньи,  когда
услышал конский топот. Не оглядываясь,  уже  по  стуку  копыт  видел,  что
догоняет его  конь  с  легкими  сухими  ногами,  не  могучий  и  не  шибко
выносливый, но очень быстрый, стремительный,  весь  словно  выточенный  из
дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами.  А  всадник  не
велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше.
     Он многое еще мог бы сказать как о коне,  так  и  о  всаднике,  любой
опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно  лишь  то,  зачем
всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп!
     Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает,
это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности...  и  он,
собрав все мышцы, внезапно пригнулся, вы

     бросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью,  откинулся  назад,
упершись ногами.
     Рвануло сильно, но устоял, а на  дороге  впереди  с  силой  ударилось
оземь загорелое тело, подпрыгнуло и  покатилось  по  твердой  земле.  Конь
пронесся дальше, вздымая пыль. замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и
принялся жевать траву.
     Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот  обвился  вокруг  кисти,
резное кнутовище болталось у земли. Еще  чуть,  и  плеть  рассекла  бы  до
крови.
     Жабу тоже сбросило толчком, она  кувыркнулась  в  пыли,  поднялась  и
непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял,  сдул  пыль,  снова  посадил  на
плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом.
     Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся  на  четвереньки.
На Мрака зло и растерянно  смотрела  молодая  женщина.  Она  была  хороша,
распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на  лбу.  Звериная
шкура, заменяющая платье, из двух частей, оставила голым  живот,  руки,  а
также левую грудь -- небольшую, коричневую от солнца.  На  поясе  болтался
небольшой нож  в  ножнах,  но  меч  и  лук,  как  заметил  Мрак,  остались
притороченными к мешку позади.
     Мрак с любопытством наблюдал как она передумала встать, просто села в
пыли посреди дороги. На плече,  локте  и  вдоль  бедра  тянулись  кровавые
ссадины.
     -- День добрый,-- поприветствовал Мрак.-- Как там внизу? Пыль теплая?
     В светлых глазах женщины недоумение сменилось стыдом и унижением.  Ее
пальцы ухватились за рукоять ножа, глаза отыскали лицо сбросившего с коня.
Он улыбался, темные как кора старого дуба глаза смеялись: если мало упасть
с коня, то давай, выхватывай то, что у тебя там есть.
     Она поморщилась, чувствуя как кровь  и  сукровица  проступили  сквозь
облепившую ее пыль:
     -- Ты кто?
     Голос был злой, низкий, с волнующей хрипотцой. Мрак широко улыбнулся:
     -- Мужчина.
     Глаза женщины сверкнули ненавистью. Чужак оскорбил  снова,  и  все  с
улыбкой, что оскорбительнее слов. Даже оскорбительнее падения  с  коня.  И
смотрит как смотрит мужчина на лежащую перед ним женщину!
     Она наконец встала, слегка побледнела  и  чуть  закусила  губу.  Пыль
покрывала половину лица. Глаза брезгливо смотрели на жабу.
     -- И что ты хочешь теперь делать?
     Мрак оскалил зубы:
     -- С тобой?.. Ты шутишь! Возьми.
     Он бросил ей плеть, повернулся и зашагал по дороге в лесу.  Ненависть
в глазах женщины  сменилась  недоумением.  Затем  еще  большей  злостью  и
унижением. Она без нужды поправила грудь, что смотрела поверх края волчьей
шкуры, пошла прихрамывая, следом, ее конь пасся  впереди  в  сотне  шагов.
Верный и чуткий, он не позволит приблизиться этому лохматому полузверю...
     Мрак, проходя,  похлопал  коня  по  шее,  обернулся,  сказал  сильным
звучным голосом, в котором насмешки было больше, чем гор в Куявии:
     -- Здесь, как я погляжу, у тебя еще есть... ха-ха!.. лук со стрелами,
даже меч... Ты можешь попытаться и с ними.
     Он хлопнул коня по крупу огромной как лопата ладонью,  пошел  дальше.
Даже по спине было видно, что продолжает смеяться.
     Униженная, втоптанная  в  грязь,  она  дохромала  до  коня-предателя,
хлестнула плетью:
     -- Тварь!.. Как ты мог?.. А если бы он тебя забрал себе?
     Конь отбежал, пугливо косился огненным глазом. Ей стоило  усилий  его
поймать, он вздрагивал и всякий раз  отбегал,  не  давая  прикоснуться.  А
ненавистный мужчина продолжал удаляться, но  теперь  видела  как  легко  и
быстро несет свое крупное тело. В его движениях сквозила чуткость  лесного
зверя. А то, с какой легкостью перехватил плеть и сдернул с коня,  говорит
о многом. Как о его умелости в схватках, так и о многом еще.
     Ободранное ребро жгло, пыль намокла и, высыхая  под  жгучим  солнцем,
взялась корочкой. Рукоять легкого меча настойчиво покачивалась,  напоминая
о себе, даже задевала пальцы, норовила юркнуть  в  ладонь.  Так  же  точно
влезло  вкрадчиво  кнутовище,  едва  завидело  впереди  бредущего  в  пыли
мужчину...
     Она видала как он чуть сбился с  шага,  пошел  иначе,  и  с  пугающей
ясностью поняла, что этот  человек,  не  оглядываясь,  угадывает  что  она
делает, и сам соразмеряет свои движения. Если она замахнется мечом, то  он
уже готовится то ли скакнуть в сторону, то ли нырнуть под брюхо ее коня  и
одним движением перерезать ему жилы... Он уже знает, что  она  сделает.  К
тому же он снял с плеча чудовищную жабу,  наверное,  талисман,  спрятал  в
котомку. Он готов!
     Ее пальцы отпрыгнули от меча, словно  тот  лежал  в  огне.  Осторожно
пустила коня по другой стороне дороги:
     -- Эй, ты кто?
     Он чуть скосил в ее сторону насмешливые глаза:
     -- Глухих дважды к обеду не зовут.
     Она сказала, снова сердясь:
     -- Это за версту видно, что ты -- всего-навсего мужчина!.. Я спросила
имя!
     -- Меня зовут Мрак,-- ответил он хладнокровно,-- а тебя?
     Она поколебалась, велика честь для мужчины задавать ей вопросы, потом
вспомнила как спорхнула с коня, бросила зло:
     -- Ты идешь по нашей земле, Мрак!
     -- Эх, Мара... Зачем ты такая сердитая?
     Она поперхнулась на полуслове. Брови взлетели до середины лба:
     -- Откуда знаешь, что меня зовут Марой?
     -- Разве не сказала? Гм... Ты не сильно ушиблась?
     -- Нисколько,-- прорычала она, ибо в этот момент  как  раз  войлочный
край попоны царапнул по раненому бедру.-- Кто ты и что ты такое?
     Он шел, глядя вперед на приближающийся лес, но  Мара  видела  по  его
лицу, что краем глаза он цепко держит ее в поле зрения, как и ее руки. Это
был едва ли не первый из мужчин, который не пялился на ее грудь.
     -- Это можно спросить и у тебя,-- сказал он  медленно,  насмешка  все
еще не покидала его ненавистный голос.-- Ведь поляницы, как я слыхивал, по
эту сторону реки не переходят. Что вас сюда перегнало? Саранча напала?
     Она скрипнула зубами. Пальцы снова задергались возле рукояти меча:
     -- У нас договор был с царем. Теперь его нет.  Мы  вольны  поступать,
как хотим!
     Мрак кивнул, голос был чересчур серьезным и  глубокомысленным,  чтобы
снова не заподозрила насмешки:
     -- Ну, тогда конечно... Когда у соседа пожар, то хватай у  него  все,
что сможешь. Но не жалуйся, если воткнет нож в спину, когда будешь  обеими
руками нести награбленное.
     Она спросила резко:
     -- Ты мне не ответил! Кто ты и что ищешь?
     Он чуть повернул к ней лицо:
     -- Ого! Разговариваешь так, словно имеешь право спрашивать, а у  меня
право только сопеть в две дырочки да отвечать по твоему окрику.
     -- Я имею,-- сказала она угрожающе.
     -- Да? Что же тебе дает это право?
     -- Это,-- ответила она надменно. Ее маленькая ладонь легла на рукоять
меча.
     Он шел, глядя на вырастающую  стену  леса.  От  деревьев  уже  тянуло
прохладой. Ответил не сразу, но насмешка из голоса исчезла:
     -- Да?
     Она  стиснула  рукоять  так,  что  косточки  побелели   на   пальцах.
Чувствовала, что незнакомец следит  за  каждым  ее  движением,  и  хотя  в
ладонях у него ничего не было, он не казался безопаснее.
     -- Да!
     -- Ну, докажи свое право.
     По спине Мары пробежали мурашки. Пальцы внезапно ослабели. Теперь  он
просто убьет. Она ему надоела,  уже  раздражает.  И  теперь  просто  убьет
голыми руками и оставит с перебитой  спиной  посреди  пыльной  дороги  под
знойным солнцем.
     Она поспешно убрала  руку,  а  конь,  чувствуя  ее  внезапный  страх,
подался к обочине еще дальше. Мужчина, назвавшийся  Мраком,  ускорил  шаг.
Могучие деревья были уже в  десятке  шагов  шелестели  приглашающе,  запах
зелени манил, обещал прохладу и спасение от дикого зноя.
     -- Ты не куяв,-- внезапно сказала она.-- А бы сразу узнала куява, как
бы не оделся. И не похож на артана. Кто ты есть?
     Он подошел к деревьям, оглянулся.
     -- Я -- человек. А племя мое -- люди. Но если хочешь знать, откуда  я
родом, то я вышел из Леса. Нас звали неврами, гипербореями...  Но  это  не
важно, верно? Верно лишь то, кем человек считает себя сам.
     Он  повернулся,  шагнул  за   деревья.   Мара   несколько   мгновений
остолбенело смотрела как исчезает его широкая спина, наконец  соскочила  с
коня:
     -- Постой! Никогда не видела настоящего невра... Что о вас только  не
говорят!
     Он уходил, не обращая внимания. Она догнала, это стоило усилий,  хотя
он шел, а она мчалась как лань, ухватила за локоть:
     -- Стой! Если пойдешь прямо, то наткнешься на наш полевой стан. Он по
ту сторону этого леса. Тебе не повезет, как в этот раз!
     Он шел все тем же быстрым  шагом,  а  ее  тащил  как  вцепившегося  в
медведя щенка. В голос вернулась насмешка:
     -- Это те, где две сотни коней, меньше сотни баб...  ох  и  запах  от
них!.. и еще зачем-то десятка два волов?..
     Она уперлась обеими ногами, остановила, но  не  знала,  что  сказать,
смотрела выпученными глазами.
     -- Да,-- призналась, совсем сбитая с толку,-- но это только передовой
отряд. А на волах привезли шатры. Возглавляет сама царица Медея, а от  нее
пощады не жди. Ты умрешь медленно и страшно. Она мужчин не любит.
     Он пристально смотрел в ее лицо, где как в бегущей  воде  ежесекундно
менялись выражения.
     -- Зачем говоришь это мне?
     -- Не знаю... Наверное, хочу просто узнать больше  о  таких  странных
людях. А ты, похоже, расскажешь больше, если тебя накормить и напоить.
     -- И почесать,-- добавил он серьезно.
     -- И почесать,-- согласилась она, не  замечая  невеселой  насмешки,--
чем под самыми страшными пытками.
     Он несколько мгновений испытующе смотрел ей в глаза. Мара на этот раз
смотрела открыто, и, странное дело, внезапно захотелось, чтобы этот грубый
зверь взял ее огромными лапами с двух сторон за пояс чуть повыше  бедер...
а то и за бедра, притянул к себе, прижал к грубому и дурно пахнущему  телу
подлого и лживого мужика. А она,  всегда  умеющая  за  себя  постоять,  на
какие-то сладостные мгновения ощутит себя слабой и беспомощной, о  которой
заботится и защищает более сильный и надежный...
     Она с усилием стряхнула странное наваждение:
     -- Ты зайдешь в наш стан? Тогда я пойду  впереди,  предупрежу.  Иначе
тебя изрешетят стрелами раньше, чем ты как  дикий  кабан  вылезешь,  ломая
кусты.
     Мрак пожал плечами:
     -- А почему нет?.. Две сотни коней, сотня  баб  да  десяток  волов...
Почему не зайти?
     Она стиснула зубы, напоминая себе люто, что мужчин надо  воспринимать
такими, какие есть. Их не переделаешь, разве  что  убивать,  а  раз  этого
убивать пока... не задумано, то  надо  соглашаться  или  поворачиваться  и
уходить.
     -- Тогда иди прямо,-- велела она,  снова  становясь  надменной  и  не
терпящей возражения,-- никуда не сворачивай. А я вернусь к  коню,  поскачу
по опушке. Это малая дуга, я подготовлю царицу Медею.
     Когда ее тонкая фигурка исчезла за деревьями, Мрак грянулся о  мягкий
мох, больно  укололся  о  сучок,  поднялся  волком.  Уже  привычно  сложил
нехитрое имущество на портки,  завязал  в  тугой  узел,  запихнул  обратно
палицу, что норовила вывалиться. Ноздри ловили  густые  струи  воздуха,  в
которых  различались  запахи  всех  коней,  и  сейчас  он  мог  не  только
пересчитать, но и рассказать, сколько в  табуне  кобыл,  указать  на  двух
жеребых...
     Все-таки лес, а деревья, хоть и мелкие, все же деревья,  а  не  груды
камней или голая равнина степи. И здесь чувствует себя лучше, чем  рыба  в
воде.

     Кони и поляницы были по ту  сторону  стены  могучих  деревьев.  Такие
вырастают на опушке, защищая  остальной  лес  от  натиска  знойной  степи,
огромных стад туров, но Мрак в красочном запахе видел коней и людей так же
четко, словно уже стоял в поле.
     Он выронил узел, оборотился,  оделся,  постоял  малость,  привыкая  к
облику слабого  в  одном,  сильного  в  другом  человека.  Затем  медленно
двинулся через кусты, пока не вышел на опушку.
     Полуобнаженные женщины рубили  молодые  деревца,  ставили  под  сенью
огромных ветвей шатры, стаскивали сухие ветки и бревна в кучи,  утаптывали
места для костров, спешно снимали с заводных коней закопченные котлы.
     По всему было видно, что  поляницы  только  что  переправились  через
реку. Коней небольшими группками развели к наспех устроенным коновязям,  к
мордам подвязали мешки с овсом. Кони жевали, монотонно вздергивая мордами,
подбрасывали остатки овса.
     Он вышел из-за деревьев и открыто  пошел  в  полевой  стан.  Поляницы
заметили не сразу, слишком заняты работой, затем с  яростными  криками  --
все  же  бабы,  отметил  Мрак  --  ринулись  наперерез.   Лица   яростные,
перекошенные. Каждая хватала нож, топор или дротик.
     Он развел руками, показывая, что в ладонях ничего нет:
     -- Я к Медее!
     Женщины окружали его по  широкой  дуге.  Хищные,  злые,  а  выглядеть
старались еще злее. Их лица и тела были разрисованы краской. Узоры жуткие,
пугающие, со змеями и пауками, но только больно умный волхв не заметит  их
сильных  женских  тел,  широких  бедер,  оттопыренных  ягодиц,  а   станет
рассматривать голографию, то-исть, рисование по голому.
     Одна потребовала хмурым сорванным голосом:
     -- А кто сказал, что ты нужен Медее?
     --  Я  сказал,--  ответил  Мрак  сочувствующе,  понимал  как  женщина
напускает на себя страшный вид, чтобы не показать как ей  боязно  самой.--
Останови меня, и услышишь, что она тебе скажет.
     В окружении острых копий он двинулся к самому  большому  шатру.  Одна
поляница скользнула вовнутрь, послышались приглушенные  разговоры.  Волчьи
уши сейчас бы, подумал Мрак досадливо.
     Полог распахнулся, его придерживала поляница. Медея вышла, и  взгляд,
которым окинула лохматого мужчину, не обещал ничего, кроме быстрой смерти.
Она была все в том же наряде: вязаном свитере  под  самое  горло,  широкой
юбке с золотыми бляхами, это было царственно  и  походно  одновременно,  и
Мрак  пожалел,  что  царица  не  в  одеянии  обычной  поляницы.  Грудь  ее
оставалась высока, сама Медея ослепляла белой как  снег  нежной  кожей,  и
Мрак боялся представить ее в звериной шкуре с выпущенной на свободу  левой
грудью.
     Похоже, что-то отразилось в его лице. Медея холодным голосом бросила:
     -- Говори быстро. Если потревожил меня зря -- умрешь здесь же.
     Она кивнула женщинам. Острия копий больно уперлись Мраку  под  ребра.
Одно сзади кольнуло под левую лопатку. Он покачал головой,  здесь  женщины
еще злее, чем в замке. Они всегда злее и наглее, когда сбиваются  в  кучи,
это по одиночке овечки...
     Стараясь не делать резких движений, он выудил  из  сумы  скрыньку  на
цепочке, буркнул небрежно:
     -- Грубая ты, Медея. Я всего лишь проходил мимо. Дай, думаю, зайду...
Вдруг это ты обронила.
     Ее рука жадно  выхватила  крохотную  скрыньку.  Расширенными  глазами
смотрела, щупала, гладила кончиками пальцев.  Мрак  видел  как  борется  с
желанием открыть, взглянуть что внутри, не украдено ли ее сокровище. Потом
ее взгляд обратился к Мраку. Он увидел как медленно меняется ее взгляд  от
ликующего к подозрительному.
     Не ты ли, сказали ее  глаза,  и  срезал  с  моей  шеи?  Мрак  смотрел
честными наглыми глазами. Мол, скрынька же у тебя, что старое  ворошить  и
докапываться? Ежели во всем копаться, то столько грязи и  дерьма  нароешь,
что и жить в нем  не  захочешь.  Ведь  выкопанное  дерьмо  обладает  таким
волшебным свойством, что закопать его трудно, а забыть и вовсе нельзя.
     -- Ладно,-- сказала  она  все  еще  враждебно,--  будь  сегодня  моим
гостем. Но если до захода солнца тебя увидят  вблизи,  умрешь  медленно  и
страшно.
     --  Жизнь  --  дорога  к  смерти,--  сказал  Мрак,  вспомнив  заумные
изречения волхва Олега.-- Или вообще дорога смерти.  Это  когда  идешь  по
жизни, а всех встречных бьешь по голове. Я могу тебя  о  чем-то  спросить,
Медея?
     Она кивнула, отступила вглубь шатра.  Мрак  подмигнул  разочарованным
женщинам, Таргитая  бы  сюда.  Даже  Олег  мог  бы  перестать  страдать  о
рыжеволоске Лиске...
     В шатре было  по-женски  пестро,  ярко  и  пахло  пряностями.  Ковры,
подушечки, чашечки с маслом, благовониями, хотя на взгляд  Мрака  вонь  не
может быть благой, все равно  вонь,  и  он,  оглядев  внутренность  шатра,
поморщил нос, благо вони достаточно.
     -- Присядь и расскажи,-- велела Медея, она села  на  ковер,  подогнув
ноги,-- как к тебе попало... это?
     -- Кто-то обронил,-- буркнул Мрак.
     Темные глаза Медеи внимательно следили как он сел напротив:
     -- Да? А как ты узнал, что это мое?
     Мрак вспомнил, что Медея никогда не вынимала скрыньку  в  присутствии
посторонних, пожал плечами:
     -- Значит, ты выронила.
     -- Я не роняла,-- возразила Медея.-- К тому же шнурок срезан!
     -- Да? --  удивился  Мрак.  Его  косматые  брови  взлетели.--  Может,
перетерся?
     -- Нет, не перетерся.
     Мрак предположил медленно:
     -- Тогда тот, что внутри, перегрыз?
     Царица поляниц некоторое время смотрела ему в лицо.
     -- Значит,  ты  открывал...  А  я  полагала,  что  секретный  замочек
надежен. Ну да ладно. Ты сам понимаешь, раз уж узнал такую мою тайну,  что
просто не могу оставить тебя в живых...
     Она подняла руку,  намереваясь  подать  знак.  Прислушалась.  Донесся
быстро нарастающий конский топот. Медея насторожилась,  поднялась,  бросив
взгляд на невозмутимого мужчину.
     Топот стал громче, оборвался перед шатром.  Фыркнула  лошадь,  слышно
было тяжелое дыхание. Женские  голоса  доносились  громкие,  возбужденные.
Медея приоткрыла полог, стараясь держать одновременно взглядом и Мрака.
     -- Царица! -- донесся возбужденный  голос.--  К  нашему  стану  скоро
выйдет  один  воин!..  Он  не  куяв,  даже  не  артан...   Называет   себя
гипербореем, но такой страны... фу, как я мчалась!..  нет,  совсем  чужак.
Говорит, что он -- невр. Я, правда, их никогда не видела, но он все  равно
вылитый невр...

     Глава 20

     Медея бросила быстрый взгляд на Мрака:
     -- Да? И когда же появится?
     -- Он ходит быстро! К вечеру уже будет здесь. Я нарочито  гнала  коня
во всю мочь, чтобы ты заранее решила, что делать...
     Медея отступила, придерживая полог. Голос был холоден как лед:
     -- Зайди.
     Мара ахнула, глаза ее полезли на лоб:
     -- Мрак?.. Ты уже здесь?
     Мрак зевнул:
     -- Я тут и ночевал... Верно, Меда?
     Царица сказала ледяным голосом:
     -- Я только для друзей Меда. А для бродяг, что калечат моих воинов...
ведь это ты ее так  ободрал?..  я  --  грозная  царица  поляниц,  внучатая
племянница царя Тараса. Что ты с нею сделал?
     Мрак почесал затылок, чувствуя желание сесть и, вытянув шею, почесать
ногой за ухом:
     -- Да как сказать... как-то и  неудобно...  Вот  так  и  сказать  при
всех... Она ж мне тоже спину ногтями ободрала.
     Глаза Медеи полезли на лоб. Мара вспыхнула:
     -- Царица! Не верь ему. Не верь! Ты посмотри на него. Разве не видно,
что он не такой?
     Медея посмотрела на своего странного гостя. Похоже, он в  самом  деле
не такой. Ему не жилистую и высушенную солнцем Мару, а целое племя  женщин
бы впору. Или одну, но -- царицу.
     -- Еще одна странность,-- сказала она тем же холодным тоном.-- Но  я,
если  не  могу  понять  их  сразу,  решаю  просто.  Этому  я  научилась  у
примитивных мужчин. Если скрыню нельзя открыть ключом,  ее  можно  разбить
топором.
     Она вскинула руку, открыла рот, явно  собралась  звать  стражей,  как
Мара воскликнула:
     -- Погоди! Посмотри, что у него в мешке?
     Медея требовательно  перевела  взор  на  Мрака.  Тот  пожал  плечами,
запустил пятерню в мешок. Насмешливое  выражение  сменилось  умильным.  Он
вытащил руку, жаба спала на ладони,  свесив  лапы.  На  правой  лапе  была
засохшая слизь и корочка засохшей крови.
     Мрак потрогал ее пальцем. Жаба приоткрыла один глаз, зевнула сладко и
перевернулась на спину. Пузо было бесстыдно голое, белесое,  нежное.  Мрак
пощекотал пальцем, жаба поежилась от удовольствия и раскинула лапы.
уступило место холодному расчету.
довольного Мрака:
     -- Это что?
     -- Жаба.
     -- Это я вижу,-- сказала Медея зло.-- Я могу отличить жабу  от  коня.
Но зачем она?
     -- Просто живет.
     Мара смотрела, открыв рот. Медея спросила нетерпеливо:
     -- Это я тоже понимаю. Но тебе зачем?
     -- Ни за чем,-- ответил Мрак.-- Просто.
     Медея смотрела так, будто старалась выдрать его сердце и  рассмотреть
своими глазами. Спросила медленно и отчетливо:
     -- Ты хочешь сказать, что.. э-э... носишь жабу с собой просто  так...
не для какой-то пользы... что жаба самая обыкновенная?
     Мрак возразил с негодованием:
     --  Какая-такая  обыкновенная?..  Она  замечательная!  Как  от   орла
пряталась!.. Как хитро выглядывала! А какие у нее лапы с перепоночками,  а
пузо какое мягкое и перламутровое!.. А сколько бородавок на  спине,  прямо
вся в пупырышках...
     Мара побледнела, зажала ладонью рот и опрометью выскочила  из  шатра.
Медея проследила за нею долгим взглядом, а когда повернулась к  Мраку,  на
ее губах впервые появилось подобие улыбки.
     Мрак кончиками пальцев чесал жабу,  та  нежилась,  выгибалась  томно,
вытягивала лапки. Даже передней уже шевелила понемногу.
     Медея села напротив. Глаза ее внимательно пробежали по жабе:

     -- Что у нее с лапой?
     -- Повредила. Ничего, у них заживает быстро.
     -- Да... Кто она тебе?
     Вопрос был неожиданным, Мрак удивился:
     -- Как кто? Боевая спутница. С нею я уже не один! Мы разговариваем.
     -- И она понимает?
     -- До последнего слова,-- ответил Мрак уверенно.--  Правда,  виду  не
показывает. Жабы, они все такие застенчивые.
     Медея вздохнула,  открыла  скрыньку,  повернула  к  Мраку.  Там  было
искусное изображение на эмали толстого рыжего пса. Таких  толстых  Мрак  в
жизни не видел.
     -- Это мой Юша,-- тихо сказала Медея, она оглянулась  по  сторонам  и
понизила голос до шепота.-- Он уже старенький, почти не ходит,  но  я  его
люблю. Это моя тайна, я никому не показываю. Все начнут советовать,  чтобы
я взяла молодого и сильного пса, раз уж люблю собак,  а  этого  отдала  на
живодерню.
     Ее взгляд невольно  соскользнул  на  ноги  Мрака.  Из  собачьих  шкур
получаются самые лучшие сапоги. Мягкие,  износу  не  знают,  воду  и  даже
воздух держат. Только сдирать шкуры приходится с живых, иначе кожа  начнет
пропускать воду.
     -- У меня сапоги из оленя,-- пояснил  Мрак.--  Я  не  боюсь  замочить
ноги. Чище будут.
     -- Из оленя не жалко,-- согласилась Медея.-- Олень для того и  создан
богами, чтобы его били и ели. Ты как насчет оленины?
     -- Если жареной,-- задумчиво сказал Мрак,-- да с подливой  из  лесных
ягод... и печеных яблок добавить бы...
     Медея хлопнула в ладоши. В  шатер  ворвались  сразу  с  трех  сторон,
острые копья заблистали над головами, многочисленные как  звездный  рой  в
летнюю ночь.
     Жаба зашипела, прижалась к плечу Мрака, словно готовилась прыгнуть  и
защищать  друга  и  хозяина.  Он  чувствовал  как  часто-часто  бьется  ее
перепуганное сердечко.
     --  Эмена,--  велела  Медея  властно,  ее   пальцы   уже   захлопнули
скрыньку.-- Приготовь для гостя оленину. А  ежели  углубитесь  в  лес,  то
может повезет забить лося. Мне кажется, он больше привычен к лосятине.
     Эмена смерила его недобрым взором:
     -- Да это такой лось...
     Мрак ей бесстыдно улыбнулся, показав острые волчьи зубы. Подмигнул, и
Эмена ушла, презрительно фыркнув и покачивая упругими ягодицами.

     В шатер к Медее были допущены на пир трое из ее лучших поляниц. Медея
ела к удивлению Мрака мало. Он отводил взор, старался не  пялиться  на  ее
роскошную грудь, на ослепительно белые как алебастр плечи,  безукоризненно
вылепленные, зовущие, сочные, но глаза сами поворачивались в  орбитах,  он
смотрел ей в глаза, темные и смеющиеся, потом взгляд сползал по спелым как
вишни губам, пытался задержаться на нежной шее, но его  неудержимо  тянуло
как в омут по ложбинке между молочно-белых шаров,  что  смыкались  плотно,
пытались выбраться наверх из широкого разреза платья.
     Медея загадочно улыбалась одними уголками губ. Поляницы ели в охотку,
но вина почти не пили, на Мрака поглядывали недружелюбно.
     -- Кстати,-- сказала Медея, глядя ему в  глаза,--  тот  герой...  или
сумасшедший, который перебил кучу воинов Горного Волка и Руда...
     Мрак спросил удивленно:
     -- Я слыхал, они друг друга били?
     -- Пусть так думают,-- отмахнулась Медея.-- Я чувствую, это был  один
человек... Так вот он только связывал моих воинов. Но ни одной не убил.
     Мрак пожал плечами:
     -- Повезло.
     -- Я не верю в везение,-- ответила Медея,--  которое  повторяется.  А
мои воины уцелели трижды! После чего  я  и  увела  их.  Дабы  не  искушать
судьбу.
     Он зевнул:
     -- Не знаю. Я человек простой и даже совсем простой. Меня и близко не
допустили бы к дворцу.
     Медея усмехнулась:
     -- Но многое из дворцовой жизни тебе известно.
     -- Ну, собаки лают, ветер носит,-- ответил Мрак равнодушно.-- Чего не
наслушаешься! Всяк рад перемыть косточки. Вот  про  тебя  дивятся,  зачем,
мол, ей на исподнем белье две красные ленточки?.. Я им говорю, а вам какое
собачье... или собачачье дело? А они: антиресно, мол,  раньше  она  носила
желтые!
     Медея дернулась, лицо ее побелело и застыло. Остановившимися  глазами
смотрела на безмятежного Мрака:
     -- Кто... говорит?.. Где?..
     --  Да  в  селах,--  отмахнулся  Мрак,--  на  постоялых   дворах,   в
харчевнях... на перекрестках  дорог,  в  рыбацких  хижинах,  у  охотничьих
костров, на переправах...
     Она слабым голосом промолвила:
     -- До...вольно. Верю. Только ума не приложу... откуда?
     -- Челядь,-- буркнул Мрак пренебрежительно.-- О царях знают все.  Для
челяди нет царей.
     Она в замешательстве порыскала глазами по сторонам, словно искала  на
что перевести разговор,  с  неудовольствием  скользнула  взглядом  по  его
палице и двум швыряльным ножам на поясе:
     -- С твоими мышцами можно бы завести лучше.
     -- Какое есть.
     -- Я узнаю марки людей Горного Волка,-- сказала  Медея  медленно,  ее
глаза хищно сузились.
     -- Выиграл в кости.
     -- У живых? -- спросила Медея  с  лицемерным  удивлением.--  Я  узнаю
значок воеводы Горного Волка. А его нашли с разрубленной головой.
     Ее глаза насмешливо обшаривали его лицо. Мрак пожал плечами:
     -- Да? Не повезло ему... Но, ты сказала, твои девки остались целы?
     Глаза Медеи утратили насмешливый блеск:
     -- У меня не девки... а свирепые воины. И я думаю, что кому-то просто
повезло застать их спящими. Иначе бы с ними так просто  не  справиться.  В
другой раз этому неизвестному так не повезет.
     Мрак пожал плечами:
     -- Да, в мире все меняется. Но  многое  зависит  от  того,  на  какой
стороне твои свирепые окажутся.
     -- Здесь, в степи, нам ничто не грозит. Наши  стрелы  бьют  метко,  а
кони догоняют птиц.
     Мрак скользнул взглядом по ее развитой фигуре:
     -- Ты ездишь на коне?
     Она фыркнула:
     -- Где ты видел коня, чтобы не упал? Да не  при  виде  меня,  а  подо
мною! Я езжу в колеснице, как и надлежит царице. Как-то видела  в  дальнем
походе  молодого  носорога...  Такой  живчик,  просто  прелесть!  Я  прямо
влюбилась. Быстрый, сильный, веселый. Вот на нем  бы...  Фыркнул,  унесся,
только и видела.
     Когда поляницы покинули шатер, а скатерти с объедками  унесли,  Медея
обратила к Мраку вопрошающий взор:
     -- Как я поняла, ты не случайно решил пройти через мой стан.
     -- Точно,-- восхитился Мрак.-- Что значит, царица! Вот  так  сразу  в
точку... А отправился я в свой квест неспроста. Исчез царь,  а  без  царя,
сама понимаешь... Многие живут без царя в голове, так даже проще,  но  без
царя в  стране,  как  ты  знаешь,  сразу  начались  распри.  А  простым  и
простодушным людям, вроде меня, это совсем ни  к  чему.  Ведь  когда  цари
дерутся, чубы трещат у нас, простых и даже очень простых.
     Медея  смотрела  исподлобья.  Этот  человек  не  выглядел  простым  и
простодушным. Он выглядит очень даже простым и  очень  даже  простодушным.
Настолько простым, что даже жаба выбралась  из  котомки  и  сидит  на  его
плече.
     -- У нас, как ты понимаешь,-- ответила она  медленно,--  нет  желания
искать и спасать царя. Хотя бы потому, что во мне тоже течет кровь древних
царей, и я могу претендовать на престол. И в какой-то мере... претендую.
     Мрак смотрел исподлобья:
     -- А помешать берешься?
     Она пожала плечами:
     -- Твой квест настолько безнадежен, что... Нет, мешать  не  стану.  К
сожалению,  твоя  дорога  дальше  идет  через  земли,   где   свирепствуют
разбойники. В прошлый год их объединил некий Гонта. А он не знает жалости.
Там тебе не пройти.
     -- Почему? -- спросил он.
     Она усмехнулось:
     -- В тебе слишком много от... мужчины. А Гонта... гм... тоже. Вы все,
мужчины, при встрече сразу же ревниво смотрите кто из вас выше  ростом,  у
кого шире плечи, круче грудь, длиннее руки. Гонта тебя сразу невзлюбит.
     -- Только невзлюбит? Это стерплю.
     -- Вряд ли только,-- сказала она зловеще.
     Гонта, повторил он задумчиво. Да, имя вожака  разбойников  гремит  на
кордонах Куявии. Знают о нем и в самом стольном граде. В любой корчме  его
славят, пьют за его здравие, кощюнники о нем слагают песни, женщины грезят
им по ночам, а молодые ребята стараются быть на него похожими.
     Поговаривали, что он из знатного рода,  но  сам  Гонта  это  отрицал,
говорил, что рожден самой дикой степью на стыке с горами, и что  не  знает
другой колыбели, как пещеры, обрывы, горные ручьи, заросли кустарника.
     Он с такими  же  оборванцами  нападал  на  обозы,  грабил,  не  делая
различия между куявами, артанцами или славами. Рано узнал все виды оружия,
научился владеть ими всеми, от артан позаимствовал умение стрелять из лука
на полном скаку, будь то вперед, назад  или  в  сторону,  у  куявов  добыл
лучшие мечи и топоры, от славов научился чуять врага издали.
     Когда эти земли как-то захватили артане, он с отрядом сел на коней  и
вихрем проносился из конца в конец, всякий раз исчезая в лесах  или  среди
скал. А за спиной оставались сожженные веси, посаженные на  колья  артане,
сотни изрубленных и покалеченных. Он проносился как ураган, сама смерть не
опустошала бы так земли, как он со  своими  верными  ему  людьми.  За  его
голову объявили награду, потом удвоили, затем удесятерили, но и  тогда  не
нашлось ни смельчака, ни предателя.
     Если и награбил он огромные богатства,  как  говорили,  то  либо  все
раздавал, либо припрятал так надежно, что не знали даже  дружки.  Они  все
щеголяли в лохмотьях, выказывая презрение к роскоши, но мечи и ножи у  них
были самые лучшие, на рукоятях обычно горели  драгоценные  камни.  Сам  же
Гонта с детства имел страсть к стрельбе из лука, и с  возрастом  выказывал
умение поистине удивительное. Не было птицы, которую не сшиб бы  на  лету,
не было зайца, которого не догнала бы  его  стрела.  Он  сам  сделал  себе
особенный лук, который за ним возили на запасном коне. Этот лук  не  могли
натянуть трое мужчин, а Гонта с ним управлялся, говорят, играючи...
     Разбойников всегда хватало в лесах, но  в  корчмах  и  гулянках  пели
только про Гонту. Только он был тем разбойником, который  добычей  делится
не только со своими дружками, но и щедро раздает бедным,  золотом  оделяет
кощюнников.
     -- Бог не выдаст,--  сказал  Мрак  наконец,--  свинья  не  съест.  По
крайней мере, до первого снега.
     -- При чем тут снег?  --  удивилась  она.--  Ладно,  раз  уж  ты  так
непривычно для мужчин благородно поступил с Марой, то  я  велю  дать  тебе
хорошего коня.
     -- Мне его на плечах нести? -- спросил Мрак насмешливо.
     Она призналась вынуждено:
     -- Да, в лесу конь лишь помеха. А в степи твоего Додона  нет,  это  я
даю слово. Тебе искать либо в лесу, хотя здесь леса  наберется  с  десяток
деревьев, как только ухитряются устраивать царскую охоту, а вот горы... Но
и там конь бесполезен.
     -- Спасибо, Медея,-- сказал он, поднимаясь.--  Спасибо,  за  прием  и
ласку.
     -- Тебе спасибо,-- сказала она неожиданно.
     -- За что? -- удивился он.
     -- За жабу.
     -- Она твоя родня? -- ахнул Мрак. Посмотрел на царицу  внимательно,--
хотя, если присмотреться...
     Она холодно посмотрела ему в глаза:
     -- Ты знаешь, о чем я. Мое мнение  о  мужчинах  чуть  улучшилось.  Не
каждый из вас позаботится даже о человеке, а ты лечишь раненую жабу.
     -- Так то человек,-- ответил  Мрак  с  пренебрежением,--  а  это  моя
замечательная жабушка!
     Когда он отодвинул полог, Медея тихонько окликнула.  Мрак  обернулся.
Жаба задвигалась, недовольно заскрипела. Похоже, не хотела в родню  царицу
амазонок.
     Медея сказала негромко:
     -- Если еще когда-либо  встретимся...  в  горах  опасностей  много...
особенно по ту сторону ущелья, то для друзей я -- Меда.

     Горы медленно  двигались  навстречу.  Среди  них  выделялась  одна  с
раздвоенной вершиной, там даже виднелся еще один рог, словно гора  грозила
небу трезубцем. На ней не было снега, только три острые скалы, зато,  если
присмотреться, глаза Мрака различали трещины и впадины. И она была  по  ту
сторону ущелья, что главное.

     Он бежал и карабкался, досадуя, что Медея хоть и намекнула, что  надо
идти в горы да еще на ту сторону ущелья, но не сказала, что гор  здесь  до
бесовой матери.
     Какая жалость, подумал он со  злостью,  что  хоть  и  сидел  рядом  с
сильнейшим из чародеев, но чар не набрался. Разве что застольных. А то бы,
скажем, превратился  в  волка,  пробежал  бы  верст  десять,  снова  бы  в
человека, а дальше на своих двоих... И все, что на нем, тоже  превращалось
бы, к примеру, в грязь на шерсти или добавочную шерсть... Так нет  же,  не
научился! А побежишь волком, останешься без штанов.
     Он грянулся оземь, превратился в волка. Рыча  от  бессильной  злости,
неумело сложил на портки пояс и оружие, браслеты, кое-как завязал в  узел,
до чего же лапы неумелее рук, взял в  пасть  и  понесся  легкими  волчьими
прыжками. Если кто и увидит волка с узлом в пасти, ну подумает, что  зверь
украл ребенка, как случается нередко.  Эка  невидаль.  На  бегу  мелькнула
мысль, что проще бы сперва вязать узел, а потом задом о землю. Но  хорошая
мысля приходит опосля, кто-то умен сразу, а вот он -- потом...
     Лишь к полудню  начал  уставать,  голод  заставил  в  первую  очередь
вычленять запахи дичи. Наткнувшись на ручеек, он запрятал  узел  в  кусты,
сбегал в чащу, почти сразу наткнулся на гнездо с яйцами. Птаха так орала и
напрыгивала, пока пил яйца, что изловчился и достал в прыжке. Тонкие кости
захрустели в пасти, кровь была теплой и соленой, но сил прибавилось сразу,
а усталость отступила.
     Для овладения волшбой требуется тишина, уединение, уход от  галдящего
суетного мира. Потому люди, желающие овладеть чародейством, уходят в горы,
селятся  в  дальних  пещерах,  ищут  редкие  травы,   волшебные   камешки,
усиливающие мощь.
     Иные -- находят. Кто-то возвращается в  город,  вызывая  удивление  и
страх возросшей мощью: пора получать выгоду от потраченных усилий,  другие
ищут  дальше.  Самые  удачливые  бывали  в  глубинах  гор  у  таинственных
рудокопов, что не выносят света дня, выходят только по ночам. Они называют
себя Первым Народом, но горцы считают, что те просто одичавшие  старатели.
Так вознамерились отыскать сокровища, что положили на  это  все  жизнь.  А
отыскав, не могут остановиться, ищут и  находят  новые,  прячут,  любуются
втайне от людей. Эти, Первые, тоже  знают  чародейство,  но  только  свое,
горное. Они могут ходить сквозь скалы, видят вглубь  земли  на  сажень,  а
сокровища чуят за три.
     С кем повезет встретиться? Лучше бы ни с кем, кто  спутался  с  иными
силами, кроме крепости рук.

     Глава 21

     Здесь же, в чаще, он уловил еще один знакомый запах.  Совсем  недавно
здесь прошли люди. Четверо. Он побежал по следу, вскоре  ноздри  защекотал
запах дыма.
     Мрак уже осторожнее обогнул заросли, выглянул из-под  веток.  В  трех
полетах стрелы вовсю полыхал костер, а вокруг огня сидели шестеро.  Все  в
лохмотьях, загорелые, у двоих на поясах широкие  ножи,  трое  с  топорами,
лишь один отложил в сторону короткий меч,  насаживал  на  вертел  молодого
кабанчика. Связка хвороста лежала под рукой.
     Мрак  попятился,  выронил  из  пасти  узел.  Через  пару  минут,  уже
человеком в одежде и с жабой на плече, тем же  неслышным  шагом  вышел  из
чащи на поляну.
     -- Мир вам!
     Мужчины подскочили, хватаясь за оружие. Кабанчик выскользнул из рук в
огонь, а человек тоже подхватил меч. Мрак сделал еще шаг, развел руки:
     -- Я с миром. И я один.  Если  бы  хотел  повредить,  то  перебил  бы
стрелами. Вы чересчур беспечны, не поставив охрану.
     Они расступились, окружая его  полукольцом.  Лица  их  были  угрюмые,
разозленные.
     Мрак подошел к костру, длинной палкой  выкатил  кабанчика.  Не  спеша
водрузил концы вертела на рогатины, в то время как разбойники настороженно
рассаживались. Один исчез, слышно было как громко ломился  через  заросли,
проверял, пришел ли незнакомец в одиночку.
     Мрак сидел спокойно, скалил зубы:
     -- Беспечный вы народ... Вы, наверное, из отряда Гонты?
     Разбойники  пялились  на  жабу.  Та   прижалась   к   плечу,   угрюмо
рассматривала  их  выпуклыми  глазами.   Один   из   разбойников   спросил
настороженно:
     -- Откуда знаешь о Гонте?
     -- О нем по всей стране в лапти звонят.
     -- Нет, что он здесь.
     -- Девки подсказали.
     -- Девки? Какие девки?
     Мрак небрежно отмахнулся:
     -- Поляницы.
     Разбойники оживились. Мрак ощутил на себе пять пар глаз:
     -- Так ты был у них?
     -- И они ничего с тобой не сделали? Ничего не оторвали?
     -- А Медея что сказала о Гонте?
     -- Говорят, она обещала с него  содрать  шкуру  с  живого!  И  набить
соломой, чтобы для девок мишень поставить...
     Мрак ел, посмеивался, слушал, наконец бросил предостерегающе:
     -- Разве можно так о своем вожаке? Он стоит во-о-он за  тем  деревом,
слушает.
     Разбойники умолкли, смотрели то на  Мрака,  то  на  одинокое  дерево.
Из-за толстого ствола вышел человек в зеленой одежде, погрозил кулаком:
     -- Зачем предупредил? Я хотел послушать еще...
     Глаза его угрожающе  пробежали  по  притихшим  разбойникам.  Раскинул
руки, а Мрак удивленно вытаращил глаза:
     -- Зализняк!
     Его сотоварищ выглядел еще массивнее, чем  раньше.  Руки  свисали  до
колен толстые, перевитые жилами. У него блестело по три кольца  на  каждой
руке, чтобы спасти пальцы от удара тетивой, перстень на большом пальце  --
примета воинов, а в левом ухе блистала серьга. Серьга  означает,  как  уже
знал Мрак, что это единственный ребенок в семье. Таких особо  оберегают  в
бою, как единственных продолжателей рода. Впрочем, Зализняк выглядел  так,
что сам мог охранить и защитить любого.
     -- Гонта,-- поправил вожак разбойников. Он  засмеялся.--  Если  бы  я
тогда признался, что куявским воронам удалось поймать самого Гонту, там бы
три дня на головах ходили!
     -- Зализ... тьфу, Гонта,-- повторил Мрак пораженно,-- но  как  же  ты
попался, что тебя даже не узнали? Хотя, понятно, лазутничал, царскую казну
высматривал...
     Разбойники с облегчением смотрели как они похлопывают друг  друга  по
плечам, спинам. Мрак заодно пощупал  исполинский  лук  за  плечами  Гонты,
удивился:
     -- Как ты из него стреляешь?
     -- А что? -- ухмыльнулся Гонта.
     -- Да его и трем лучникам не натянуть!
     --  Четырем,--  сказал  Гонта  беспечно.--  Ты  уже   пристроился   к
поросенку? Ого, уже и отожрал половину? Знал бы, оставил  бы  тебя  там  в
бойцовской яме. Ты нас разоришь.
     Еще раз обняв, усадил у костра.  Когда  опустился  рядом,  разбойники
снова заговорили, довольные, что гроза миновала. Гонта снял лук и  бережно
уложил рядом. Мрак уважительно посматривал на грозное оружие.  Такого  еще
не  видывал.  Составной,  собранный  из  десятка  слоев  клена   и   вяза,
пропитанный тугим клеем, он выглядел способным пробить  стрелой  городские
ворота. А то и городскую стену.
     --  Как-нибудь  покажешь?  --  спросил  он.--  Или  для   бахвальства
таскаешь?
     -- Как Голик меч? -- засмеялся Гонта.  Он  не  обиделся.  Хлопнул  по
плечу, голос стал мечтательным.-- Чую, еще увидишь...
     Когда от кабанчика остались мелкие  косточки,  Гонта  вывел  на  едва
заметную тропку:
     -- Выйдешь к горной веси. Эти люди никогда не  спускаются  в  долину.
Понимаю, руды копают, золото гребут лопатами, но откуда хлеб берут?
     Воздух здесь был чище и реже, чем  в  долине,  намного  холоднее.  До
обеда он карабкался по кручам, справа и слева окружали  горы,  огромные  и
величественные как застывшие великаны, облака пугливо  проскальзывали  над
самой головой, небо блистало синевой. Зелень осталась далеко внизу,  здесь
были только голые камни. Даже мох перестал следить за ним  из-под  тяжелых
глыб.
     Некоторое время с ним наравне парил горный орел, затем  Мрак  оставил
его внизу. Но при виде орла вспомнил о жабе, вытащил из  мешка,  накормил.
Она ела вяло, тупо смотрела на него выпуклыми глазами. Лапа быстро зажила,
жаба опиралась на все четыре. Мрак дал ей малость  поскакать  меж  камней,
затем снова сунул в мешок. Мелькнула мысль, не рехнулся ли? Зачем тащит  с
собой это маленькое безобразное чудище?
     -- А потому,-- сказал он вслух, благо никто не услышит,-- что  другие
тебя не любят, жабуня. А у бога нет безобразных детей.
     Он усмехнулся, подумав, что тем самым выгораживает и себя.  Если  он,
дескать, отнесется к безобразной жабе,  как  другие  относятся  к  игривым
пушистым белочкам, то и к нему, может быть, отнесутся как к человеку. А то
на Таргитая все девки вешались, парни в друзья набивались,  даже  к  Олегу
неровно дышала то одна, то другая, мужчины спрашивали совета,  то  с  ним,
Мраком, все иначе. Мужчины сразу оценивающе смотрят на  его  плечи,  рост,
широкую грудь, искоса поглядывают в глаза, затем мрачнеют и отводят взоры.
Женщины смотрят как на могучего заступника, с которым ничто  на  свете  не
страшно. Но так же и мужчины, и  женщины  могли  бы  смотреть  и  на  жабу
размером с быка!
     За эти два дня, когда расстался с Медеей, только горные козлы прыгали
со скалы на скалу, сами похожие на огромные валуны, ящерицы шныряли  между
камнями, да вездесущие  муравьи  таскали  добычу  и  отвоевывали  земли  у
соседей.
     Дорожка петляла между скал, иной раз ныряла в такие  щели,  что  Мрак
напоминал себе, какой он предусмотрительный, прямо вещий, что отказался от
коня.  Наконец  тропа  круто  пошла  вниз.  Мрак  разглядел  серые  крыши,
заторопился, ибо солнце уже  угрожающе  быстро  сползало  по  раскаленному
небосводу к темному виднокраю.
     Когда он ступил на околицу, черные тени  слились,  побежали  впереди.
Вдогонку на темно-синем небе высыпали мелкие колкие звезды.
     Мрак с облегчением перевел дух. Впереди  уже  заприметил  двери,  над
которыми горел факел. Там же гремели удалые песни. Не шибко  ровно,  но  в
охотку. Боги мудро придумали, что корчма есть даже в самой мелкой веси.
     Он переступил  порог,  с  удовольствием  окунувшись  в  знакомый  мир
запахов жареного мяса, вина,  пива,  горящих  березовых  поленьев.  Корчма
всего на четыре стола, да и  те  заполнены  наполовину,  селяне  веселятся
после трудового дня степенно, размеренно, каждую каплю  вина  смакуют,  по
домам не торопятся.
     Мрак  наметанным  взором  вычленил  войта  или  старосту,  они  везде
отличаются чем-то неуловимым, подсел  на  лавку  напротив.  Войт  неспешно
потягивал пиво, на пышных усах повисли клочья пены.
     -- Доброго здоровья,-- поприветствовал  Мрак.--  Я  иду  мимо,  здесь
только промочу горло. Скажи, добрый человек, кто бы  мог  подсказать  мне,
где можно отыскать пропавшего царя Додона? Внизу мало кто что понимает,  а
здесь в горах, говорят, все как один вещие колдуны да провидцы.
     Войт неспешно отставил кружку, довольно  крякнул.  Мрак  ожидал,  что
теперь-то войт ответит, но тот придвинул другой ковш, с наслаждением  сдул
пену и лишь тогда, словно только сейчас заметил терпеливого чужака, сказал
с ленивой задумчивостью:
     -- Только Хозяйка Медной Горы знает все в этих краях.
     -- Хозяйка... А кто она?
     -- Богиня,-- ответил войт еще неспешнее.-- Еще из тех  времен,  когда
горы были молодыми. Она ходит сквозь камень, она знает все.
     Мрак поскреб в затылке:
     -- Богиня... Гм, мне бы что-нибудь попроще. А где  она?  И  на  какой
козе к ней подъехать?
     Войт щелкнул пальцами, отрок заменил пустые  ковши  полными.  Войт  с
прежним удовольствием сдул пену:
     -- Как подъехать? Это мог бы подсказать разве что Дед.
     -- Чей дед? -- спросил Мрак.
     -- Не дед, а Дед,-- поправил войт  уважительно.  Мраку  почудилось  в
голосе главы общины кроме почтения  еще  и  нотки  страха.--  Он  живет  в
горах... К нам спускается раз в неделю.
     -- И что в нем необычного? -- спросил Мрак настороженно.
     -- Необычного?
     -- Не виляй хвостом, я же вижу. Вы его в чем-то боитесь?
     Войт покачал головой:
     -- Не то, чтобы боялись... Но прошлой весной помер последний  старик,
который помнил его отроком. А другие представились намного раньше. Наш  же
Дед только называется дедом... хотя, по правде, уже треть села ходит в его
внуках... но он все еще мужик в полной силе. Он словно  бы  остановился  в
зрелых летах, так и пребывает. Таким я его застал, когда народился,  таким
он  приходил  дня  три  тому.  Матерый  волчище!   Седина   только   виски
посеребрила, но я ее помню с детства.
     -- Колдун? -- предположил Мрак.
     Войт в сомнении покачал головой:
     -- Вряд ли. На той неделе захворал его внук... один из внуков, так он
помочь не мог, как не старался. Слезы лил, травы  готовил,  но  помочь  не
смог. Да и вообще... Колдун в соседней веси хоть тучу отогнать к  соседям,
хоть порчу или сглаз снять, хоть рыбу подманить  на  рыбалке,  а  наш  Дед
только своей статью дивен!
     -- Но он что-то подсказать точно может? -- спросил Мрак настойчиво.
     -- Если он не может, тогда кто?

     Жаба  сидела  смирно,  сытая  и  сонная,  держалась  крепко,  и  Мрак
поднимался в горы легко.  Воздух  был  чист  как  взгляд  Светланы,  свеж,
далекие вершины горы блистали синевой недоступные,  как  Светлана.  Солнце
лучилось, напрасно подражая ее сияющей улыбке,  и  Мрак  спешил,  чувствуя
боль в мышцах, не давал им пощады.
     Любой бы прошел мимо каменной стены, но не человек с волчьим нюхом.
     Мрак остановился, подозрительно всматриваясь в потрескавшуюся  стену.
Затем ощупал, запустил пальцы в едва заметную щель, с натугой  потащил  на
себя глыбу.
     Открылся лаз, пахнуло спертым воздухом. Как жить  можно,  подумал  он
раздраженно. Задохнуться пара пустяков. Или в самом деле колдун?
     Протиснулся, сзади пробивался слабый  свет,  прополз  по  извилистому
ходу. Когда совсем  померкло,  очутился  в  небольшой  пещере,  не  больше
темного чулана.  Свод  был  низок,  стоять  приходилось  на  полусогнутых.
Спертый воздух заметно разбавился струей снаружи.
     Чувствуя себя обманутым, Мрак потоптался на месте,  осматривался.  Ни
стены, ни пол не говорят о том, что здесь кто-то живет. Тем более, десятки
лет.
     Спина заболела, он превратился в волка.  Жаба  протестующе  квакнула,
хотя шлепнулась не на пол, на волчью душегрейку. Теперь он видел лучше,  а
в запахах обозрел пещеру по-настоящему. Человек здесь бывал, но  последний
раз это было несколько дней тому. Запах почти  вывертился,  а  обглоданные
кости в углу пещеры остались, похоже, со  времен  великой  битвы  богов  с
велетами.
     Он уже повернулся уходить, когда в  углу  пещеры  внезапно  сгустился
воздух. Заблистали искры. Мрак отшатнулся,  ибо  из  искр  и  жара  шагнул
человек. Матерый, крепкий в кости, одетый просто, неоружный.
     Если Мрак был удивлен, то человек вовсе отпрянул. Голос  сорвался  на
визг:
     -- Боги! Волк!
     Мрак поспешно ударился оземь, поднялся в человечьем облике. Не  спеша
натянул портки, набросил на плечи душегрейку. Жаба  подпрыгивала,  наконец
зацепилась за колено и поспешно полезла на свое нагретое место.
     Человек смотрел выпученными глазами:
     -- Ты кто?.. Откуда?.. Изыди!
     Но в голосе не было ни  мощи,  ни  уверенности.  Похоже,  он  не  был
колдуном, который умеет что-то еще  кроме  умения  внезапно  появляться  в
своей пещере.
     -- Тебе поклон от твоих внуков,-- сообщил Мрак.
     -- Внуков?
     -- Да. Разве ты не родня тем, кто внизу?
     Человек все  еще  в  испуге  и  настороженности  рассматривал  Мрака.
Незнакомец, так внезапно вторгшийся в его пещеру, на полголовы выше,  шире
в плечах  и  массивнее.  А  страшная  палица  за  плечами  уверенности  не
прибавляет.
     -- Это моя родня,-- ответил  он  сдавленным  голосом.--  Но  кто  ты?
Откуда ты смог...
     -- Просто смог,-- ответил Мрак.-- У меня к тебе дело, долгоживущий.
     Даже в полутьме заметил как вздрогнул колдун по имени Дед. Тот  повел
дланями в воздухе, но Мрак сказал ровно:
     -- Я с миром. Но не вздумай применять  ко  мне  колдовские  штуки.  Я
сломаю тебе хребет раньше, чем допоешь заклинание.
     Колдун опустил плечи, в его фигуре была обреченность. Мрак предложил:
     -- Пойдем на солнышко. Тебе все одно сегодня спускаться в  долину.  А
мне идти дальше. И выше.
     Снаружи воздух был свеж, горы блистали чистотой. Мрак  вздохнул  всей
грудью, спросил:
     -- Теперь придется менять нору?
     Колдун обреченно опустил голову:
     -- Сам знаешь... Сегодня ты нашел, завтра другой  отыщет.  А  я,  сам
понимаешь, должен держать место в тайне.
     -- Не понимаю,-- признался Мрак.
     -- Ну.. ты сам колдун, иначе бы в волка... Да и эта странная  жаба...
Такие у нас не водятся. Тебе, как настоящему колдуну, могу признаться,  но
вряд ли поверишь.
     -- Попробуй,-- поощрил Мрак.
     Он сел на валун, и  колдун,  покряхтев,  нехотя  опустился  на  глыбу
напротив. Вид у него был несчастный. Незнакомец выглядит грозным, а зубы у
него совсем волчьи.
     -- Я, как и многие, ушел в горы за сокровищами.  Любыми.  Золото  ли,
камни, потерянные клады... Знаний я не искал, но как бывает,  именно  я  и
наткнулся. В одной пещере отыскал свиток со старинным  заклятием.  В  селе
помогли прочесть. Потом в горах я повторил его вслух трижды... В глазах на
миг потемнело, а потом  все  снова  осталось  как  ни  в  чем  не  бывало.
Разочарованный, я собрал хвороста, спустился к себе в долину... Подходя  к
дому, увидел как навстречу бегут  зареванные  дети.  Удивился,  ничего  не
понял. С чего им прыгать, верещать так, будто год не  видели?  А  потом  и
жена всполошилась, выбежала навстречу вся белая... Да и сельчане  смотрели
как-то странно.
     Мрак слушал заинтересованно. Колдун вздохнул, закончил:
     -- Оказалось, что меня не было неделю. Но  я-то  хорошо  помнил,  что
всего лишь утром ушел в горы! Для меня  это  был  один  день...  И  тут  я
догадался. Чуть было не разболтал всем,  но  как-то  сдержался.  Пробыл  с
неделю, ушел под каким-то предлогом на прежнее место. Уходя,  предупредил,
что могу задержаться на пару дней, а то и больше. Снова повторил заклятие,
уже на память, ибо свиток вспыхнул и рассыпался в пепел после  первого  же
раза... Ну, опять потемнело, опять я спустился в село. Снова слезы,  крик,
упреки. Так я и понял, что могу жить, скажем, всего один день в неделю...
     Мрак удивился:
     -- А зачем тебе это надо?
     Колдун посмотрел заискивающе:
     -- Интересно, понимаешь? Я старею в  семь  раз  медленнее  других.  Я
видел как выросли мои дети, как возмужали внуки... Сейчас подумываю как бы
подправить заклятие, чтобы жил не один день  в  неделю,  а...  ну,  в  две
недели! А то и в месяц. Я смогу увидеть и праправнуков, а деревца, которые
сажаю сегодня, на моих глазах вырастут огромным садом. Хотя проживу тот же
срок, что мне отмерен, но увижу больше. В нашей жизни один  день  как  две
капли воды похож на другой! Ни-че-го не происходит. А так у меня даже зима
не тянется, а летит, весна  за  две  недели...  моих  две  недели,  яблоки
вырастают за ночь и поспевают за другую...
     Мрак равнодушно качнул головой:
     -- В этом что-то есть. Но у меня свои заботы.  Скажи,  как  пройти  к
Хозяйке Медной Горы?
     Колдун дернулся:
     -- Откуда я знаю? Сижу, никого не трогаю. Пойми, мне ни до кого  дела
нет!
     -- Верю,-- ответил Мрак.-- Но ты, при твоей-то долгой жизни, да  чтоб
ни разу не заприметил, где она появляется?
     Колдун протянул уныло:
     -- Ты ничего не понял.. У меня не  долгая  жизнь!  Только  быстрая...
Понимаешь, быстрая!
     -- Ну-ну,-- поощрил Мрак.
     Колдун взглянул на него искоса:
     -- Но, если честно, я в самом деле знаю, где она появляется.
     -- Ну-ну,-- повторил Мрак.
     -- Иди по той тропке. Выйдешь в горную  весь  Кобчика.  Там  добывают
богатейшие руды. Говорят, сама Хозяйка  показывает  местным  богатства.  И
даже выводит на них золотые жилы.
     Мрак с сомнением покачал головой:
     -- Говорят много чего.
     -- Точно,-- сказал колдун твердо.-- Это ее люди. И там она тебя сразу
увидит.
     Когда Мрак уходил, ему почудилось злорадство во  взгляде  колдуна.  И
облегчение. Похоже,  даже  передумал  менять  пещеру.  Ибо,  судя  по  его
взгляду, от Хозяйки Медной Горы не уйти целым.

     Глава 22

     Он чувствовал как ноги гудят  от  усталости,  когда  вдруг  вышел  на
ровное место над пропастью, где спиной к нему  сидел  человек  с  луком  в
руках. Рядом с ним лежали ровным рядком стрелы.
     Если бы не волчья привычка Мрака двигаться бесшумно,  он  бы  спугнул
незнакомца. Сейчас же застыл, рассматривая его внимательно.
     Тот был в потрепанной одежде из кожи, ноги голые, в царапинах, темные
от солнца. Бородатый, как все куявы, волосы на лбу  перехвачены  веревкой.
Плечи широки, но лица Мрак не видел,  тот  даже  шею  вытянул,  следил  за
кем-то внизу. Рука его поползла к стрелам. Выбрав одну наощупь, так же  не
глядя наложил на тетиву, медленно начал оттягивать.
     Мрак так же бесшумно двинулся вперед. В  кого  бы  тот  не  собирался
пустить стрелу, но из засады да еще без предупреждения  --  не  по-мужски.
Может быть, вовсе собирается стрелять в спину!
     Его широкая ладонь уже потянулась  к  шею  хитреца,  когда  негромкий
голос слева произнес предостерегающе:
     -- Эй, лохматый!.. Не дури.
     Мрак повернул голову. Шагах в пяти стояли трое.  В  их  поднятых  над
головами руках блестели отточенными  остриями  дротики.  Блестящие  лезвия
смотрели Мраку прямо в лицо. От  одного  еще  можно  уклониться  или  даже
перехватить в воздухе, но от трех...
     -- Иди сюда,-- сказал тот, что стоял посредине.-- Но медленно.
     Мрак пошел медленно, как и велели, только бы подойти ближе, а  так  и
копья не помогут.
     Но трое, словно читали его мысли. А  может  и  читали,  у  Мрака  все
всегда на лице, так  говорил  Олег.  Отступили,  уводя  от  того,  который
целился. Впрочем, тот тоже повернулся, держал Мрака на кончике стрелы.
     Когда нежданный гость оказался в нужном для них месте, средний сказал
коротко:
     -- Сядь. Лицом к стене. Брось через голову палицу и нож. Мешок положи
под ноги.
     Мрак, кипя от  злости,  сделал  как  велели.  Перед  глазами  мелкими
красными искорками блестели прожилки в гранитной  стене.  В  спину  больно
кольнуло между лопатками. Он знал, что острие дротика нацелено против  его
сердца. Чужие руки вдруг выдернули нож у него из-за  пояса,  а  голос  над
головой сказал насмешливо:
     -- От нас ничего не утаишь, хлопец.
     -- На мне много не разживетесь,-- пробормотал Мрак.
     -- А нам и не надо. Сиди тихо... Когда все кончится, ты получишь  все
свое взад.
     Мрак услышал конский топот. Затем там был злой окрик, лошажье ржанье,
хриплый вскрик и шум борьбы. Мрак скосил глаза. Разбойник, что  стоял  над
ним, повернул голову и прислушивался. Острие все еще напоминало о себе, но
Мрак качнулся вбок, свободной рукой ухватил чуть выше острия, рванул,  уже
поднимаясь на ноги.
     Разбойник, не желая выпускать  дротик,  с  размаху  ударился  лбом  о
стену.
     -- Гранит -- порода крепкая,-- сообщил Мрак. Он  схватил  за  волосы,
ударил лицом о то же место, и уже с дротиком бросился к месту схватки.
     За скалой на ровной площадке дрались четверо против одного.  Покрытый
попоной конь пугливо пятился, задирал морду к небу, стараясь  на  вступить
копытами в брошенные поводья. Человек с  короткими  волосами  и  непомерно
длинной бородой защищался коротким мечом  и  щитом,  медленно  отступал  к
стене. Откуда-то появился пятый, он начал подкрадываться сзади.
     Мрак заорал:
     -- Бей!
     Двое в страхе оглянулись, голос Мрака был как рев огромного  медведя.
Мрак за это время успел добежать  ближе,  и  двое  повернулись  к  нему  с
топорами в руках. Мрак кивнул  длиннобородому,  тот  обернулся,  парировал
удар мечом, краем щита стукнул противника  по  голове  и,  проскользнув  к
стене, повернулся, злой и ощетиненный.
     Один из разбойников бросился к коню. Мрак отступил под натиском  двух
топоров, отбивался широким лезвием дротика. Длиннобородый вдруг заорал:
     -- Эй, лохмач!.. Коня, коня не упусти!
     Мрак отпрыгнул, разбойник уже  подхватил  поводья,  но  конь  пугливо
дергался, и разбойник никак не мог забросить себя ему на спину.
     -- Только коня! -- голос длиннобородого стал умоляющим.-- За меня  не
беспокойся!.. Хватай коня и гони в Нору!
     Что-то в его голосе  убедило  Мрака.  Разбойник  наконец  взлетел  на
конскую спину, натянул поводья, поворачивая коня. Дротик вырвался из  руки
Мрака как огромный гудящий шмель.
     Конь сделал первый прыжок, всадник выронил поводья,  вскинул  руки  и
медленно повалился на гриву. Мрак  побежал  так,  что  обогнал  бы  волка,
догнал, ухватил за поводья, придержал, сбросил  убитого,  дротик  вонзился
между лопатками, острие вышло  спереди,  вскочил  на  забрызганную  кровью
попону.
     Конь ринулся сразу, он весь дрожал, трясся. Сзади Мрак услышал вопли,
яростный крик. Над головой с шумом пронесся  камень,  пущенный  из  пращи.
Похоже, в него целился кто-то еще, не из тех, кто дрался с длиннобородым.
     Пригнувшись,  Мрак  подхватил  свой  мешок  и  палицу.  Над   головой
свистнула  стрела.  Дорога  петляла,  конь  несся  как  обезумевший,  Мрак
постоянно придерживал. Не столько боялся погони,  еще  хуже  сверзиться  в
пропасть и долго подыхать с переломанными костями, видя возле себя  только
голодных стервятников.
     Наконец пена повисла на губах коня. Мрак перевел галоп  на  спокойный
бег. Если и гонятся за ним, то  теперь  дорога  пошла  ровнее,  увидит  их
издали.
     Еще один поворот, и дорога вывела на зеленую  долину,  плотно  вбитую
между вершинами гор. К одной из них прилепились жалкие хижины, один дом  в
два поверха, а в самой горе темнеет множество дыр, словно ее как глинистый
берег реки источили норами ласточки.
     Мрак перевел коня на шаг. Разбойники вряд ли  погонятся  за  ним  так
далеко.  В  мешке  началось  шевеление.  Мрак  переложил  его  на  колени,
развязал. Жаба выкарабкалась, прыгнула ему на грудь  и  сразу  полезла  на
плечо.
     -- Только не на голову.-- предупредил Мрак.-- Только не на голову!
     Жаба вцепилась в потертую кожу так, что оторвать можно было равно что
вместе с клочьями душегрейки. Похоже, у нее на лапах кроме перепонок еще и
когти.
     Когда он приблизился к крайнему дому, из-за деревьев  вышли  мужчины.
Лица обожженные солнцем, прищуренные глаза. Солнце и горы вытопили жир  до
последней капли, иссушили плоть, остались только тугие жилы. Все на голову
ниже Мрака, но слабыми не  выглядели.  Скорее,  похожи  на  сырую  бронзу,
побывавшую в горне, а затем под молотом  кузнеца,  когда  сырь  выжигается
огнем, а молот превращает глыбу сырца в небольшую поковку. В руках  горцев
были мечи и ножи.
     -- Я с миром,-- сказал Мрак громко.
     Он вскинул руки, показал открытые ладони. На него  все  еще  смотрели
настороженно. Может быть потому, что ласковым Мрак голос сделать не сумел,
а ладони у него выглядели с малые щиты.
     -- Кто ты?
     -- Я человек,-- ответил Мрак,-- а зовут меня  Мраком.  У  меня  здесь
небольшое дело.
     Из окон высовывались головы. Мрак услышал  как  за  соседним  забором
кто-то ворчал, торопливо  натягивая  тетиву.  Мужики  смотрели  с  тем  же
подозрением. Мрак чувствовал  как  в  их  тесных  черепах  ползает  что-то
бесформенное и скользкое как равлик, но  превратиться  в  ясную  мысль  не
может. Они смотрели то на него, то на отвратительную жабу.  Она  созерцала
их мутным равнодушным взором.
     -- Ты не куяв,-- сказал наконец один. Голос был обвиняющим.
     Мрак улыбнулся:
     -- Ты, наверное, самый умный в этих горах!  Трудно  было  догадаться,
верно?
     Человек посопел, наконец опустил копье острием в землю:
     -- Откуда у тебя этот конь?
     -- Незнакомый приятель подарил,-- ответил Мрак.-- На него набросились
разбойники. Рвань, вроде вас, но их было пятеро... или шестеро. А может  и
семеро, не разглядел. Все мелкие, вроде  вас.  Я  пытался  помочь,  но  он
посоветовал хватать его коня и мчаться сюда. Похоже, он  был  уверен,  что
ему ничего не сделают.
     Из домов выходили люди. Мрак заметил,  что  они  смотрели  сперва  на
него, затем на жабу, а потом их  глаза  уже  не  отрывались  от  коня,  на
котором он сидел. Трое, загородившись дорогу, тоже  большей  частью  жадно
глазели на коня.
     Мрак соскочил на землю, бросил переднему поводья:
     -- Похоже, вы знаете о нем больше меня. Разбирайтесь сами, а я  поищу
постоялый двор. Или здесь такого нет?
     Они быстро окружили коня. Один бросил торопливо:
     -- Есть... Вон тот с петухом на крыше.
     -- Там два,-- заметил Мрак.
     Горец сказал нехотя:
     -- У тебя острые глаза. Но тот, что на горе, это жилище Хозяйки. И не
петух вовсе, а дракон.
     Мрак пошел от них, не оглядываясь.  Длиннобородый  вез  что-то  очень
ценное для этих людей, и оно спрятано в мешке на коне. Но это не его дело.
Жаль, оставил  нож,  но  разбойники  не  пошарили  по  карманам,  где  еще
позвякивает. А одна звенеть не будет!
     Вся весь выросла, как понял Мрак,  чтобы  было  где  скупать  добытое
золото, камешки, целебные корешки, горную смолу. Но  горцам  монеты  ни  к
чему, им нужны кирки,  капканы  для  зверей,  еда,  соль,  мед,  им  нужна
кузница, чтобы сделать или хотя бы отремонтировать снаряжение. Да  и  вино
необходимо, понятно.
     Так и выросла весь,  куда  по  праздникам  спускается  народ  с  гор,
вылезает  из  шахт,  появлялся  из  мест,  где,   казалось   бы,   человек
существовать не мог вовсе.
     Да, в эти дни они пьянствуют, дерутся, переворачивают все вверх дном,
на улицах остаются трупы. За все платят  щедро,  очень  щедро,  но  матери
наверняка боятся выпускать малолетних дочерей на улицу даже  днем.  Войска
царя Громослава были остановлены Хозяйкой, но даже когда от самой  Хозяйки
появились тиуны, то пьяные горцы поклялись прибить сразу,  если  возникнут
на дороге. Ночью их нашли мертвыми. Хозяйка прислала других, но что  можно
сделать против всей вести? Разве что уничтожить ее всю...
     -- А что она  хочет?  --  услышал  Мрак  сердитый  голос  за  ближним
столом.-- Они сидят в норах, света белого не  видят.  Работают  хуже,  чем
рабы. Спят на камнях и голой земле, едят траву и  ящериц...  Ни  видят  ни
женщин, ни вина! А  когда  наконец-то  вырываются  на  волю...  На  каждый
праздник десятка два убитых, еще больше покалеченных.  Но  ведь  праздники
бывают редко!
     Мрак неторопливо хлебал суп. Жаба сидела  рядом  с  миской  и  жевала
хлеб, придерживая обеими лапами. Они заканчивали  ужин,  когда  рядом  сел
горец, пославший его сюда. Он выглядел довольным, глаза блестели.
     -- Меня зовут Буден,-- сообщил он.-- Ты оказал нам  огромную  услугу.
Просто огромную! Ты хоть знаешь, что там было? В суме, которую привез?
     -- Я знал, что там запрятано нечто,-- ответил Мрак  равнодушно,--  но
меня с детства учили не трогать чужое.
     -- Знал?
     -- Чувствовал,--  поправился  Мрак,--  догадывался.  И  что-то  очень
важное. Иначе бы тот спасал себя, а не коня.
     -- И ты даже не посмотрел?  --  не  поверил  Буден.  Он  отодвинулся,
потому что жаба пошла по столу в его сторону, глядя на него неотрывно.
     --  Я  не  получал  разрешения  смотреть,--   объяснил   Мрак.   Видя
остолбенелое лицо Будена, добавил успокаивающе.-- Я люблю смотреть вперед,
а не под себя. А здесь есть на что глянуть.
     Насмотревшись, жаба вернулась к Мраку. Он почесал  ее  пальцем,  жаба
довольно забормотала. Буден снова сел, положив локти на стол, рассматривал
лохматого незнакомца. Тот ел неспешно, в нем чувствовалась настоящая сила.
Он не старался выглядеть сильнее или устрашающее, как в этом жестоком мире
пытается делать большинство, заранее отпугивая своим видом.
     --  Сюда  не  приходят  просто  поглазеть,--  сказал  Буден.--  Здесь
жестокое место. Приходят за  богатством,  властью,  счастьем.  Из  каждого
десятка выживают двое. Городок наш крохотный, но кладбище  --  огромное...
Зачем явился ты?
     -- Я слышал, здесь живет родня моей жабы,-- сообщил Мрак.
     Буден с отвращением смотрел на жабу:
     -- Я впервые вижу такую громадную. И вообще в горах жаб не  бывает...
Или поймал где-то в болоте?
     -- Как раз в горах. Это не простая жаба. Горная! А ее взял, когда она
с орлом дралась. Еще бы чуть, от орла бы одни перья... Едва оттащил!
     Буден смотрел скептически. Наконец покачал головой:
     -- Здесь все необычные, как люди, как и звери... Да и кто в своем уме
сюда полезет?  Обычные  сидят  в  теплой  долине.  Здесь,  можно  сказать,
складывается  совершенно  новый  народ.  С  новым  характером,  взглядами,
стремлениями,  жаждой  нового...  Здесь  за  один  день   можно   отыскать
богатство, за которое царский дворец будут отдавать, и то  не  возьмут!  В
горах находят золото, драгоценные камни, где-то бьет родник живой воды,  а
еще иногда находят оотеки... В том мешке как раз была спрятана одна.
     Он впился глазами в лицо Мрака. Тот пожал плечами:
     -- Я должен ахнуть?
     -- А ты хоть знаешь, что это такое?
     -- Нет, но я знаю как  эти  необычные  люди  поступают  с  найденными
сокровищами,-- ответил Мрак.
     -- Как?
     -- Пропивают вчистую.
     Буден посмотрел на Мрака с уважением:
     -- Я вижу, ты проникся духом нашего необычного народа.
     -- Было дело,-- согласился Мрак.-- Не с первого кувшина... э-э...  не
сразу, говорю,  но  кто  проникается  долго,  вдумчиво,  без  спешки,  тот
начинает понимать, что за этим народом великое будущее. Год долбить  камни
в подземных норах, не видя света, подыхать с  голоду  и  жажды,  рисковать
быть заваленным, но все же отыскать слиток золота с  конскую  голову...  а
затем пропить за неделю  --  в  этом  что-то  непостижимое,  неподвластное
разуму. Умом куявов не понять! Это у них явно от родства с богами.
     В корчму вошел крепкий молодой мужчина. Высокий,  широкий  в  плечах,
налитый нерастраченной силой. На сапогах еще была  пыль,  чуткое  обоняние
Мрака уловило странные запахи дальних глубнн земли.  В  рудокопе  жила  та
мощь, что не успевает израсходоваться за тяжкий день, ищет выхода и после.
     Он еще с  порога  окинул  всех  вызывающим  взором.  Многие  опускали
взгляды, отворачивались,  а  он  с  победным  видом  пошел  через  корчму.
Внезапно его взгляд упал на Мрака, шаги сразу замедлились. Мрак был  чужак
в этом крохотной веси рудокопов, и выглядел мужиком крепким.
     Неспеша приблизился  к  столу,  за  которым  сидел  Мрак,  глаза  его
смотрели жестко и угрожающе в лицо Мрака. Мрак откинулся на спинку  лавки,
посмотрел в ответ так же жестко и с вызовом.  Любое  отступление  вызывает
преследование как у волков, так  у  людей.  Но  его  как  и  волка  нельзя
испугать тем, что таращиться угрожающе или что-то смолоть языком.  И  Мрак
смотрел в глаза молодого местного силача так же не отводя взора. Жаба тоже
села и смотрела на него, и силач наконец опустил глаза.
     За столами раздались смешки. Оказывается, с них не сводили глаз.  Над
своими куражиться просто, их знаешь как облупленных. И знаешь чего от кого
ждать. А чужак... Он может оказаться тупым  бараном,  которого  и  ребенок
отхлещет прутиком, и может оказаться покрепче самого крепкого из местных.
     Мужик побагровел, глаза округлились как у горного орла:
     -- Ты сел на мое место!
     -- Твое место в собачьей будке,-- ответил Мрак.
     Мужик засопел, кулаки его сжались так, что слышно было как  скрипнула
кожа на костяшках. Внезапно он с силой выбросил вперед правый кулак.
     Мрак с непонятным для себя ожесточением -- сколько ходит, а  все  без
толку,-- пригнулся, избегая удара, а сам коротко и мощно ударил  в  грудь.
Он услышал треск, хруст, даже плеск,  будто  лопались  баклажки  с  вином,
кулак что-то ломал и крушил, он поспешно отдернул руку, снова сел.
     Мужик закачался, тяжело  рухнул  на  лавку.  Несколько  мгновений  он
смотрел на Мрака неверящими глазами, затем их подернула пленка. Голова  со
стуком упала на столешницу. Изо рта потекла тонкая струйка крови.
     -- Дурак,-- прошептал Мрак. Он ощутил что-то вроде сожаления.--  Было
бы из-за чего.
     Хозяин корчмы сам поставил перед ним  кувшин  с  вином.  Мрак  уловил
уважительные взгляды. Все верно, подумал он хмуро. Он в мире, где ценят не
умение волховать, лечить или объяснять движение звезд, а молодецкий  удар.
Да и тот, чтоб без причуд, а прямой и понятный всем.
     Внезапно в харчевне повеяло  холодом.  Мрак  не  видел  когда  и  как
появилась эта женщина, если она женщина, ибо скорее возникла,  чем  вошла.
Только что в дверях было пусто, а через мгновение высокая и  статная,  она
уже шла к его столу. Зеленое платье до полу блещет  искорками,  на  голове
венец, сапожки тоже зеленые, мерцающие как излом малахита на  свету.  Лицо
белое и неподвижное, будто высеченное из мрамора. Даже губы и глаза  белые
настолько, что Мрак содрогнулся.
     Он поспешно перевел взгляд на ее волосы: крупные медно-красные кудри,
переходящие в толстую косу. Отливают металлом, чувствуется  тяжесть  меди,
неподвижность... И хотя женщина ростом на полголовы ниже, чем он, но Мраку
почудилось, что в корчму вошла гора.
     Он не понял, почему встал, что-то в ее  движениях  было  царственное,
даже более, чем царственное: встал бы  он  при  появлении  Додона!  --  но
сейчас поднялся и, когда взглянула на него вопросительно, указал на  лавку
по ту сторону стола:
     -- Садись, дитя гор. Тебя Змей украл в детстве из царского дома?
     Ее снежно белое лицо не дрогнуло, глаза смотрели пристально, но  губы
чуть раздвинулись. Голос был мелодичным,  словно  из  глубин  горы  наверх
пробился серебристый ручеек, чуть хрипловатым, хватающим за сердце, однако
чуткое ухо Мрака уловило скрытую мощь водопада:
     -- А с виду такой зверь... Умеешь сказать приятное. А это что у  тебя
такое?
     -- Моя верная подруга.
     -- Как ее зовут?
     -- Зовут? -- удивился Мрак.-- Просто жаба.
     -- Жаба по имени Жаба?
     Она села, с Мрака не сводила взгляда. Мрак почесал затылок:
     --  Да,  как-то...  Она  что-то  прохрюкала...  По-моему,   назвалась
Хрюндей.
     -- Здравствуй,  Хрюндя,--  сказала  женщина.--  Меня  зовут  Хозяйкой
Медной Горы.

     Глава 23

     От ее слов по спине  пробежал  неприятный  холодок.  В  корчме  стало
непривычно тихо. Он скосил глаз, увидел, что всех гуляк как  вымело.  Даже
окно на кухне оказалось закрыто. Слышно было как звякают засовы.
     Хозяйка Медной Горы сказала бесстрастно:
     -- Здесь, как видишь, меня знают.  Если  точнее,  то  это  мои  горы.
Царская власть сюда не простирается. Цари посылали  войска,  но  вернулось
немного. Так что здесь попрежнему добывают золото... и не только золото.
     Мрак слушал внимательно. Видя, что она остановилась, кивнул:
     -- Да, мне уже сказали.
     -- И не только тебе сказали...  Кстати,  что  это  твой  приятель  за
столом спит?
     -- Он не пьет,-- буркнул Мрак.
     Ее  жутко  белые  глаза  не  изменили  своего  выражения,   но   Мрак
чувствовал, что она оглядела убитого внимательно:
     -- Полагаю, что и женщинами уже не интересуется. Даже такими, как я.
     Усмешка в ее глазах была приглашающая  разделить  смех.  Мрак  слегка
улыбнулся, пожал плечами. Мол, он бы на месте этого  дурня  и  мертвый  бы
заинтересовался.
     Жаба села и по-собачьи почесала задней лапой шею. Вытягивала  ее  так
уморительно, что Хозяйка раздвинула губы чуть шире:
     -- Понятно, вам двоим все равно: зовут меня Хозяйкой  или  я  здешняя
прислуга. Тогда я скажу еще яснее. Здесь нет знатных или незнатных, а есть
полезные или бесполезные. Вы двое показали себя с  самой  лучшей  стороны.
Да, я уже знаю, что вы двое... жаба наверняка помогала?.. помешали  отнять
наши волшебные эмеральды. Я их в оотеке послала колдуну Серой Горы в обмен
на... некоторые вещи. Беда в том, что  половину  моих  сокровищ  постоянно
отбирают разбойники.
     Мрак прикинул с какой скоростью  женщина  должна  была  спуститься  с
горы, чтобы так непринужденно войти в харчевню, по спине пробежал холодок.
Понятно, почему здесь опустело так сразу.
     -- Разве разбойники сильнее колдунов?
     -- Я не колдунья,-- поправила она мягко, но властно,-- я...  ну,  это
неважно. Но моя власть протирается только на мои  горы.  Здесь  я  сильнее
любых волшебников, колдунов и заклинателей. Однако разбойники  грабят  уже
за чертой, где моя власть кончается. Мне нужен  человек,  который  мог  бы
действовать и за чертой моей власти. Чтобы нашел и уничтожил разбойников.
     Мрак изумился:
     -- Ты предлагаешь это мне?
     -- Да. И я заплачу ту цену, которую назовешь сам.
     Мрак покачал головой:
     -- Почему я? Ты меня совсем не знаешь.
     -- Я вижу человека, когда смотрю на него. Ты силен и отважен,  но  не
глуп. Даже сейчас выбираешь слова осторожно...
     Мрак развел руками:
     -- Тебе надо бы послушать, как я разговариваю  с  упрямой  лошадью!..
Или с волом, что застрянет в грязи...
     Ее глаза смеялись. Этот человек разговаривает свободно, без страха  и
подобострастия. Не по тупости, понимает ее мощь, не мог не слышать, какова
подлинная власть Хозяйки Медной Горы.
     Мрак тоже смеялся глазами, но размышлял быстро.  Понятно,  она  может
предложить любую цену. Все сокровища этих гор видны ей, как бы глубоко  не
прятались в камне. Если ходит  сквозь  скалы,  то  все  изумруды,  алмазы,
яхонты и прочие редкости соберет когда захочет.
     -- Мрак, -- сказала Хозяйка настойчиво, видя что он молчит, --  разве
не видишь, что я из  тех,  кто  не  ушел  от  вас,  смертных?..  Наоборот,
сблизился? Я одеваюсь как вы, люди, говорю на вашем языке,  стараюсь  даже
думать как вы, смертные! Я не знаю, почему Дана зашла еще дальше меня,  ты
знаешь о ком я, но у меня есть причины...
     Странно было видеть как мертвенно белые губы раздвигаются  в  улыбке,
но Мрак уже притерпелся к ее алебастровому лицу, спросил в упор:
     -- Какие?
     --  Иногда  можно  узнать  то-то  важное  и  у  вас,  смертных.  Даже
поучиться.
     Мрак отшатнулся, смерил  ее  полным  недоверия  взглядом.  Перед  ним
богиня, способная воздвигать и рушить скалы, горы,  да  что  там  горы  --
горные хребты!
     -- Чему же? -- спросил он настороженно.
     Она раздвинула белые губы чуть шире. Зубы тоже были  белые,  и  Мраку
показалось,  что  у  нее  этих  белоснежных  резцов  в  два  ряда,  и  все
кусательные, ни одного для пережевывания, как у человека.
     -- Бронза, -- ответил она, и впервые в ее бесстрастности он уловил не
то  удивление,  не  то  зависть.--  Я  века,  тысячелетия...  да  то   там
тысячелетия!.. была хозяйкой всех руд. Но не  знала,  что  если  мою  медь
смешать с моим же оловом, то получится металл впятеро прочнее! Это сделали
вы, смертные.
     Мрак сказал успокаивающе:
     -- Не боись, мы на этом не остановимся. Так что от нас уходить далеко
не стоит, что-нибудь да проворонишь.
     -- Потому и говорю тебе: возьмешься?
     -- Да,-- сказал он,-- но к чему мне алмазы? Не  девка,  поди.  А  вот
царь Додон мне нужен.
     Улыбка, если то была улыбка, покинула ее  прекрасное  лицо.  От  него
повеяло холодом горных глубин. А когда спросила, то в  музыкальном  голосе
Мрак уловил грохот обвала:
     -- Зачем?
     -- Без него уже началась смута. Пока ножи и мечи еще не в  крови,  но
руки уже щупают рукояти.
     Ее красиво изогнутые дуги бровей, словно бы запорошенные инеем,  чуть
приподнялись:
     -- Разве он сможет остановить?
     -- Не знаю,-- ответил Мрак  честно.--  Но  без  него  резня  начнется
наверняка.
     Она несколько мгновений сидела молча, и Мрак вдруг  заметил,  что  ее
красивая грудь застыла, как вооруженная в лед.  Богиня  забыла,  что  люди
умирают, если перестают дышать.
     -- Будь моим гостем,-- предложила она  неожиданно.--  Там  посмотрим,
что удастся для тебя сделать.
     -- Мне нужен только Додон,--  предупредил  Мрак,  он  поднялся  из-за
стола первым.
     Она  тоже  встала.  Ему  показалось,  что  на  ее  бесстрастном  лице
мелькнуло предостережение:
     -- Здесь сложнее, чем ты думаешь. Намного сложнее.
     В стороне от постоялого двора лежал некрупный Змей Горыныч.  Кожистые
крылья сползли со спины, загнутые  когти  на  концах  крыльев  как  бороны
процарапали землю. Он положил морду на передние лапы, неотрывно следил  за
беспокойно переступающими у коновязи лошадьми. Огромные ноздри  дергались,
раздувались. Он сопел с такой силой, что хвосты и гривы коней шевелило как
при ветре.
     Хозяйка направилась к Змею. И снова Мраку почудилось, что рядом с ним
двигается гора. Эта гора в облике величественной женщины покосилась в  его
сторону:
     -- Я забыла спросить тебя, смертный. Не побоишься?
     -- Этой коровы с крыльями? -- удивился Мрак.-- Ты бы видела,  на  чем
только я сидел! Даже на вербляде!
     Он удивился, что эту гору, полную меди, олова, золотых жил и  россыпи
редких камней, задела такая малость. Похоже, в самом деле  много  переняла
от людей. Даже в этом горной крае, где все летают на  Змеях,  где  на  них
возят камни, бревна из леса, этот крылатый  жеребец  все  же  выглядит  на
редкость сильным, сухим, поджарым.
     --  Садись,--  велела  она  сухо,--  но  держишь  крепче.  Здесь   не
привязываются, как в Артании.
     Мрак придержал ее за бедра, когда она залезала по лапе,  а  затем  по
чешуйкам на загривок Змею. Ощущение было таким же, как если бы  трогал  не
женские бедра под платьем, а отполированную гранитную стену ущелья.  Злясь
на себя, взбежал на Змея так ловко, что в ее глазах появилось удивление  и
даже сомнение. Варвар мог был от природы ловок, но  мог  и  в  самом  деле
где-то повидать этих крылатых.
     Змей встал, отряхнулся как пес после купания. Мрак оторвал  от  плеча
сопротивляющуюся жабу, насильно сунул в мешок. Мощные лапы  Змея  с  силой
ударили по земле. Мрака прижало к костяной спине. Тут же смачно  захлопали
крылья. Воздух тугими струями ударил в лицо,  раскрытые  глаза,  попытался
наполнить рот, раздуть, как в детстве раздували через соломинку лягух...
     Мрак видел вокруг синее небо, а в  сторонке  уползали  назад  вершины
горы. Вскоре исчезли, Мрак наклонился вбок, не  отрывая  судорожно  сжатых
пальцев на гребне Змея, рассмотрел оставшийся сзади городок,  а  под  ними
проплывала узкая дорога, что вскоре терялась среди гор.
     Хозяйка оглянулась,  она  от  холодного  ветра  ни  побледнела  и  не
разрумянилась, но в глазах был вопрос:
     -- Ну как?
     -- Хорошо,-- крикнул Мрак,-- только больно медленно!
     -- Что?
     -- Ползет, говорю, как черепаха с перебитыми лапами! Ну, ничо,  здесь
куда торопиться? В деревнях жизнь неспешная.
     Она  так  блеснула  глазами,  что  в  туче,  мимо   которой   летели,
предостерегающе заворчал невидимый зверь. Мрак запоздало  вспомнил  с  кем
летит на одном Змее. На ее домашнем Змее. Хозяйка  явно,  подражая  людям,
научилась обижаться.

     Змей падал в ущелье между красно-оранжевых  скал.  Вверх  проносились
цветные полосы, но рассмотреть  не  удавалось,  а  Змей  расправил  крылья
только вблизи земли. Поток воздуха едва не оторвал Мрака, затем  прижал  к
спине Змея, а чуть  погодя  костяные  пластины  подпрыгнули,  Мрак  больно
ударился подбородком.
     -- Не ушибся? -- спросила Хозяйка. В ровном голосе  Мраку  почудилась
насмешка.
     -- Нисколько,-- промычал Мрак.
     Змей лежал, распластав крылья,  тяжело  дышал.  Мрак  соскользнул  по
округлой спине, зло пнул в  раздутый  бок.  Не  сразу  понял,  что  бедная
скотина невиновата. В тесном ущелье не до пробежки. Правда, Змей  вряд  ли
заметил пинок.
     Мрак видел как шевелились губы Хозяйки, потом вдруг  стена  дрогнула,
стала полупрозрачной. В ней еще  виднелись  жилки  камня,  но  сам  камень
медленно становился невидимым вовсе.
     -- Иди за мной,-- велела Хозяйка.
     Мрак двинулся следом, лишь потом  сообразил,  что  вошел  в  каменную
стену, идет внутри самой горы: в ней  тоже  можно  дышать,  только  воздух
острее, и чего-то недостает. Шерсть поднялась на загривке, он  ощутил  как
нарастает враждебное рычание. Смутно удивился, такого еще не было, чтобы в
личине человека так озверел...
     Этот мир юн, понял он внезапно. Не  просто  юн,  а  во  младенчестве.
Потому воздух другой, резкий и сухой. Еще не знает  людей  и  зверей,  еще
древние боги ходят по земле!
     Впереди вырастал странный лес. Мрак двигался как  на  веревке,  глаза
выпучил на диковинные деревья. Каменные стволы,  каменные  листья,  но  не
этим дивны: таких деревьев не зрел в жизни, а успел побывать  в  жарких  и
дальних странах. Это ж даже не деревья, хоть и вымахали с добрую сосну...
     -- Хвощ,-- произнес он непроизвольно,-- деревенский овощ...  Гм...  К
чему это я?
     Хозяйка покачала головой:
     -- Ты первый, кто признал! Да, это хвощ. Только здесь вымахал  вместо
деревьев. А самих деревьев нет вовсе.
     Мрак ошарашено потрогал каменный ствол. В два  обхвата,  но  в  самом
деле хвощ-переросток! Повинуясь безотчетному чувству,  он  поднял  камень,
всмотрелся. Там  отчетливо  виднелся  отпечаток  листа  и,  если  глаз  не
обманывает, даже усик насекомого. Похож на муравьиный.
     Мрак видел как попадают в вытекающую из дерева смолу комары  и  мухи.
Даже муравьи выбраться не могут,  но  они  там  живые,  не  замечают,  что
носятся сквозь камень, ибо это твердо для него, для  Мрака,  а  они  видят
только деревья, цветы, прочего не замечают. Как здесь не замечают воздуха,
хотя от него отталкиваются крыльями.
     Хозяйка посматривала с удивлением и, как ему показалась, с  некоторой
тревогой:
     -- Ты знаешь... ты из тех, кто смог бы ходить и сам сквозь скалы.
     -- Почему?
     -- Не страшишься. Сразу все объяснил себе, успокоился, даже  прикинул
где будешь развешивать свои онучи... Честно говоря, такого запаха этот мир
еще не знал.
     -- То-то  я  гляжу,--  удивился  Мрак,--  за  мной  бабочек,  как  за
Таргитаем девок!
     Хозяйка вскинула голову, всмотрелась в плящущее над ним  разноцветное
облачко. Мотыльки  шуршали  крыльями.  В  воздухе  поблескивали  крохотные
искорки пыльцы.
     -- Странно, что с ними... Они уже натыкаются друг на друга.
     -- Это знакомо,-- кивнул Мрак  понимающе,--  то  ли  будет,  когда  и
полижут!
     Хозяйка посмотрела с неуверенностью.  Бабочки  все  кружились  вокруг
Мрака, пытались садиться на мокрые от пота плечи, иные старались сесть  на
сапоги.
     -- Что это с ними?
     -- Я постираю,-- пообещал Мрак.-- Неделю в дороге!  А  бабочки  пусть
потерпят до другого раза. Хлебнули нектару, и довольно. Не могу ж  я  ради
бабочек немытым ходить?
     Снова в ее глазах он уловил насмешку.  И  подумал,  что  глупо  будет
выглядеть, ежели начнет стирать онучи  среди  волшебного  сада.  С  другой
стороны, его самого достала эта вонь. И пусть волшебные птицы чирикают  во
все горло, он сперва постирает, а потом послушает. Пусть кому-то покажется
неуважительным, но с грязными ногами самому свет  не  мил.  А  с  чистыми,
ежели поглядеть, то жить можно.
     -- И что же,-- сказал он внезапно,-- царь здесь?
     Хозяйка посмотрела удивленно и настороженно:
     -- Почему так решил?
     -- Чутье,-- ответил он.
     -- Только чутье?
     -- Увы. Я ведь простой, даже очень простой. Был у меня  друг,  только
уму доверял. Уму и знаниям. Чутье презирал, ибо проверить его не мог. А  я
неграмотный, мне и чутья хватает.
     Она все еще пристально смотрела ему в глаза. Поколебавшись, сказала:
     -- Ты странный человек... Но твое чутье не подвело. Царь здесь.
     -- Что ты с ним делаешь?
     Ее брови взлетели:
     --  Ничего.  А  что  я  должна?  Ремни  с  его  спины  резать,  ногти
выдергивать?
     -- Да нет,-- замялся Мрак,-- но как-то должна же его  пользовать.  Он
мужик еще в силе, а ты здесь одна да еще бабочки вон крыльями машут... Это
даже у бабочек бывает, не только у людев! А тут у тебя вроде лето, жарко.
     Хозяйка сорвала с дерева странный плод, похожий на диковинную  грушу,
протянула Мраку. Тот опасливо покачал головой:
     -- Да съесть я все смолочу, да потом что? Не превратится в  каменюку,
когда наверх вылезу?
     Сказал, зыркнул в ее  лицо.  Проверял,  как  отнесется  к  тому,  что
собирается покинуть ее царство. Вдруг и его оставит здесь как царя и  этих
бабочек?
     --  В  каменюку?  --  повторила  она.--  Нет,  это  не   в   каменюку
превратится. Ты что-то недопонял, Мрак. Похоже, решил, что поймала царя  и
держу его для собственного употребления?
     -- Ну... я сказал... не совсем так...
     -- Эх ты, дикарь лохматый. Я бы лучше тебя оставила. Если бы  удалось
заманить. Ничего ты не понимаешь... Я -- Хозяйка Медной Горы. У меня  есть
старшая сестра по имени Дана. Знаешь ее? Так  вот,  этот  царь,  чтобы  ты
знал, мой родной племянник. Еще  маленьким  здесь  бывал,  по  моему  саду
бегал. Здесь был счастлив! Может быть, только здесь и был счастлив.
     Впервые в ее нечеловечески прекрасном лице  проступила  грусть,  даже
печаль. Мрак осторожно кивнул, не сводя с нее глаз:
     -- Прости, что так о тебе подумал.
     -- Да ладно уж...
     -- Все равно прости. Я не должен был сразу худшее. Но тогда, если  ты
сказала верно, дело еще хуже! Я думал, царя держат взаперти. Мне только  и
оставалось, что найти эту Медную Гору, разнести  вдрызг,  перебить  медных
драконов, освободить царя и отвезти домой, где все от радости будут меня в
задницу целовать. Ну, не все, конечно, это я загнул, Рогдай  не  поцелует,
но все же мне все казалось проще.  А  если  здесь  спасается  от  страстей
житейских, то мне надо его брать уговорами, а с этим у меня слабо. У  меня
только этот довод, но он может не помочь.
     Он сжал  пальцы  в  кулак,  подул  на  побелевшие  костяшки.  Хозяйка
смотрела с грустной насмешкой. Тарха бы сюда, подумал Мрак  тоскливо.  Тот
бы дудой откуда хошь выманил. Или -- Олега. У того язык подвешен как надо,
у мертвого выпросит, кого хошь уболтает.
     -- Ничем не могу помочь,-- сказала Хозяйка. Ее голос  похолодел.--  Я
дам тебе поговорить с царем. Сумеешь уговорить -- выведу вас обоих наверх.
Не сумеешь -- сам останешься. Согласен?
     Мрака осыпало морозом. Уговоры -- это не топором махать. На этом поле
его побьет любая базарная баба.
     Он  обвел  тоскливым  взором  блистающий  мир.  Затылком   чувствовал
внимательный взгляд Хозяйки, в котором была смертельная угроза.
     -- Согласен,-- ответил он.-- Хотя чую, не только белого снега  больше
не узрю. Но и белого света.
     Между камней блеснуло, искорка разгорелась в огонек. Тот  превратился
в пылающий факел, разросся, и Мрак изумленно рассмотрел в пламени  девичью
фигурку! Затем огонь вокруг нее исчез, а она, вся сотканная из движущегося
пламени, озорно смотрела в его изумленное лицо:
     -- Исполать тебе, дядя!
     -- И ты будь здорова,-- проговорил  он  с  трудом,--  малышка...  Ишь
какая горячая. Огняшка-козяшка?
     --  Огневушка-поскакушка,--  поправила  она  с  неудовольствием.   Не
выдержала, засмеялась.-- Он еще и надсмехается!
     Взор Хозяйки был задумчив:
     -- Он из крепкой породы. Мрак, она проведет тебя к Додону. Теперь все
в твоих руках.

     Глава 24

     Перед ним открылся берег сказочного озера.  Мрак  ощутил  как  заныла
душа, а пальцы задрожали от  жадности  ко  всему  прикоснуться,  пощупать.
Лазурные воды немыслимой чистоты набегают  на  белый  радостно  сверкающий
песок. На той стороне высится лес невиданных деревьев. Над  водой  порхают
бабочки размером с  голубей,  только  словно  бы  сотканные  из  тончайшей
паутины, проносятся, трепеща радужными крыльями, стремительные стрекозы --
крупные, полупрозрачные, разбрасывающие  солнечных  зайчиков...  Он  видел
сквозь воду дно, на глубине носились раскрашенные во все цвета рыбки.
     Додон возлежал у самой воды. Взор его был рассеян,  на  мягкой  траве
перед ним блестело золотое блюдо. Диковинные ягоды, каждая с кулак, лежали
на траве в беспорядке. Из воды высовывались потешные  морды  рыб,  шлепали
толстыми  губами.  Додон  щелчком  отправлял   им   ягодку,   разбрызгивая
прозрачный сок,  рыбы  мощно  взметывались  в  воздух,  хватали  на  лету,
сталкивались мокрыми пузами, а когда шлепались в воду, взлетали сверкающие
как мелкие алмазы брызги.
     Мрак приблизился с опаской. Постоял, зашел сбоку, но царь заметить не
изволил. Мрак зябко повел плечами. Царь, у горла которого  он  держал  нож
совсем недавно, лишь  повел  по  нему  мутным  взором  и  снова  рассеянно
наблюдает за рыбками и стрекозами?
     -- Желаю здравствовать,-- сказал он опасливо.  Потоптался  на  месте,
шагнул ближе. Не получив ответа, сел на траву  в  трех  шагах  так,  чтобы
можно было сразу вскочить.-- Как рыбка?
     Додон досадливо повел бровью.  Похоже,  даже  это  движение  утомило.
Поморщился, на бледном лике отразилось неудовольствие.
     -- Тебе нравятся? -- буркнул он.
     -- Да,-- поспешно согласился Мрак,-- я ем все.
     Опять царь почему-то покривил лик, отвернулся к озеру  со  сказочными
рыбками. Мрак придвигаться не стал, только сказал громче:
     -- Я оттуда... сверху. Ты хоть помнишь меня?
     -- Нет,-- буркнул Додон,-- да и зачем? Здесь другой мир.  Только  как
ты сюда  попал?  Впрочем,  все  равно...  Здесь  забываешь  ту  грязь,  ту
мерзость,  которой  живешь  всю  жизнь.   Здесь   вечный   покой,   вечная
безмятежность, вечное лето...
     -- И ни комаров, ни пыли,-- согласился Мрак.-- Эт  не  то,  когда  мы
тебя волочили из города.
     Додон взглянул на него искоса, в глазах промелькнула  слабая  искорка
узнавания, но на лице ничего не отразилось. Лишь сказал вяло:
     -- А... Ты тот вор, поединщик... Вы двое меня  вырвали  из  города...
Нет худа без добра. Так бы я сюда не попал.
     Сильно ободренный, царь не ярится, нечаянно даже в благодетели попал,
Мрак заговорил понимающе:
     -- Самые счастливые, понимаю, не цари... а  птахи  небесные,  что  по
дорогам ходят и кизяки клюют.  А  также  бродяги  им  подобные,  юродивые,
нищие. У меня не царство, всего двое растяп  и  неумех  было,  так  и  то,
знаешь, как натрясся? Это перед ними казался  дубом  несокрушимым,  скалой
замшелой, всегда уверенным, всегда прущим напролом! А на самом  деле  душа
тряслась как овечий хвост!.. Ни сна, ни покоя не  знал.  И  только  потом,
когда вывел их в люди, одного -- в маги, другого в... гм... только тогда и
смог вздохнуть свободно. Как зайчик скакал!
     Царь смотрел исподлобья, но на  лице  проступал  интерес.  Не  глядя,
ухватил с блюда сочный плод, надкусил, брызнув  соком,  отбросил,  скривив
рожу.
     -- Это ты-то как зайчик?
     -- Еще веселее,-- подтвердил Мрак.-- Так я двоих ссадил с  плечей,  а
на твоем горбу вон целое царство! И все сидят, ножки свесив.  Мол,  у  нас
есть царь, пущай за все и ответствует. У нас же никто никогда ни в чем  не
виноват, все друг на друга пальцами тычут. А все вместе  --  на  царя.  Он
виноват, что они на своих же соплях скользаются.
     Царь хмыкнул, взял другую ягоду, начал  есть.  Тут  же  на  ее  месте
возникла другая, незримые слуги Хозяйки работали на совесть.
     -- Даже землепашец,-- рассуждал Мрак,-- хоть в тыщи раз  свободнее  и
счастливее царя, но и он помнит, что надо кормить  семью,  одеть  и  обуть
детей, помочь престарелым родителям, вовремя вспахать, засеять и  собрать,
а потом еще и распределить зерно  на  всю  зиму,  чтоб  до  нового  урожая
хватило... А ежели бросить все к такой матери, да уйти куда  глаза  глядят
без забот и тревог!  Навстречу  утренней  заре...  Еще  и  хвастать  можно
свободолюбием. Мол, не терплю житейских пут,  не  хочу  обыденности,  хочу
каждое утро встречать в другом месте, жажду повидать мир... И,  побираясь,
кормясь милостыней, можно в самом деле без забот и тревог обойти весь мир,
людей и страны посмотреть, и втихую презирать тех, кто идет за плугом,  не
отрывая глаз от земли, кто подает ему кусок хлеба, дает кров на ночь.  Да,
можно ходить  в  лохмотьях,  питаться  коркой  черствого  хлеба,  но  быть
счастливее тех, кого носят рабы на носилках.  И  потихоньку  смеяться  над
ними...
     Додон перестал есть, слушал.
     -- Так что,-- закончил Мрак неожиданно,-- ты меня  убедил.  Я  пришел
уговаривать вернуться, но сейчас вижу, что это я дурак. И неправ. Я только
буду просить Хозяйку, чтобы отпустила меня...
     Царь повел дланью:
     -- Тебе здесь плохо? Оставайся. И ты будешь иметь тоже все это.
     Мрак вздохнул, глаза с жадностью обшаривали красоту:
     -- Не ятри душу. Сам знаешь, хочется остаться.  До  свинячьего  визга
хочется.
     -- Так что же?
     -- Да надо сказать твоим, чтобы не тревожились. Думают, что  тебя  то
ли разбойники укокошили, то ли дикие звери сожрали и не удавились. Плачут,
дурни! Нашли из-за чего слезы лить.
     Додон сказал невесело:
     -- Надо мной проклятие. То ли за мои проступки, то  ли  за  проступки
родителей... Сказано, что двое моих сыновей погибнут от моей же руки... Ты
знаешь, это свершилось, как я не пытался избежать. Мой сын погиб на охоте,
когда я выстрелил в куст, куда только что метнулся олень...
     -- Я слышал об этом,-- сказал Мрак осторожно.
     -- С того дня я поклялся больше не ездить на охоту. не брать  в  руки
меч. Но когда проклятие сбылось, я  решил,  что  заплатил  сполна,  теперь
свободен, и моему сыну ничего не угрожает... Но боги посмеялись  и  здесь!
Сколько я не пытался, какие жертвы не приносил богам, у меня больше  детей
так и не было.
     Мрак окинул его взором:
     -- Ты вроде бы еще не выжат досуха.
     -- Говорю, с тех пор детей у меня не было. Я начал менять  жен,  брал
наложниц, но все напрасно... Я не сказал тебе,  почему  я  вдруг  оказался
здесь?
     -- Еще нет.
     -- Когда я,  освободившись  от  пут,  направился  к  белеющим  стенам
Куявии, то забрел по дороге в избушку лесника. Там пряли две  тихие  милые
женщины. В доме было  чисто,  опрятно.  По  комнате  бегал  мальчишка,  от
взгляда на которого у меня порадовалось сердце. Живой, смышленый, веселый,
умненький... Женщины угостили меня жареным мясом,  а  я,  желая  посвятить
мальчонку в будущие воины,  нанизал  на  острие  кинжала  кусочек  мяса  и
пригласил его взять от царя Куявии. Мальчонка с радостью бросился ко  мне,
но так спешил, что споткнулся...
     Голос царя прервался. Из-под плотно стиснутых век  выкатились  слезы.
Лицо кривилось, он несколько мгновений беззвучно боролся с рыданиями.
     -- Неужто насмерть? -- ахнул Мрак.
     -- Да,-- прошептал  Додон.--  С  разбега  упал  на  острие.  Он  умер
мгновенно. Я зарыдал. Не знаю, почему такое отчаяние  обуяло  меня,  но  я
хотел сам кинуться на тот же нож. А  женщины,  тоже  плача,  сказали,  что
таков мой рок. Это был мой второй сын, рождение которого  семь  лет  назад
утаили от меня.
     Мрак кивнул. Царю не то, что царствовать -- жить не  хочется.  А  жив
потому, что здесь вроде бы и не живет, а как бы существует в дурмане.
     -- Мне надо на свет, --  сказал  он  тяжело.--  Твоей  родне  сказать
надобно. Пусть реветь перестанут. Да что реветь, радоваться должны!
     Уже с симпатией Додон посмотрел на человека, который  берет  на  себя
хлопоты, заботы, беспокойства в том суматошном и неприятном мире.
     -- Я слышал от одного волхва,-- сказал Мрак,-- что любой  человек  --
ценность. А твоя жизнь -- это все. Никто ведь из них, кто говорит тебе: ты
должен, ты обязан, не знает, как это тяжко тащить такую  ношу!  Заботиться
сразу  обо  всех,  никому  не  навредить...  а  так   не   бывает...   все
предусмотреть, никогда не ошибаться, ибо ошибки  царя  --  это  не  ошибки
стряпухи, что пересолит суп!
     Додон не выдержал, воскликнул:
     -- Верно! Им делай так, чтобы волос с их головы не упал, а этого даже
боги не могут... хоть и  обещают.  А  как  я  могу  все  предусмотреть?  И
защитить всех?
     -- Никто не может,-- сказал Мрак уверенно.-- Это ты,  брат,  восхотел
того, что не могут даже боги. Понятно, хочется везде успеть, все  сделать,
раз все в отдельности  в  твоей  власти...  но  вот  все  вместе  тебе  не
потянуть! Ты ж не разорвешься на сто царей! Да и сто, пожалуй,  не  сумели
бы. Разве что тыща... а то и все полторы.
     Додон смотрел жадно, в глазах заблестели слезы. Он всхлипнул,  сказал
жалко:
     -- Только ты один все понял!
     -- Потому и говорю,-- сказал Мрак сочувствующе,-- оставайся здесь. Ты
пытаешься тащить все сам, а это не под силу... Вот и надорвался. Теперь ты
ощутил, как  ценна  твоя  жизнь.  И  все  прочее:  долг,  честь,  Отчизна,
верность, любовь... да катись все коту под хвост!.. И пусть теперь треснут
хребты у твоих родственников, как треснул у тебя. Ну,  я  говорю  о  твоей
племяннице Светлане, ее отдадут в  наложницы...  и  о  Кузе,  ее  продадут
куда-нибудь в прислугу. Может быть даже не помрет. Не  обязательно  же  ее
приставят хозяйских собак кормить? А ежели и  приставят,  то  не  всех  же
собаки загрызают?  Ну,  покусают,  покалечат  иной  раз...  Главное,  себя
сберечь. А они пусть сами выкарабкиваются. Ежели смогут.
     Додон слушал, кивал, потом кивки замедлились. Он все  еще  не  сводил
глаз с лица варвара, а тот говорил размеренно, убеждающе, повторял  те  же
доводы, которые приводил себе сам... разве  что  не  оформив  в  слова,  а
оставив в личине чувств. Но  теперь  облеченные  в  слова,  они  выглядели
совсем иначе.
     Вдали за деревьями птицы запели громче. Ветви колыхнулись, на  тропку
вышла Хозяйка. Неспешно, в мире богов торопиться некуда, она  приближалась
к ним. На губах была понимающая усмешка.
     А когда подошла ближе, увидела лицо Додона. Улыбка медленно  покинула
мраморно чистое лицо богини. Спросила негромко, так что воздух  колыхнулся
словно от беззвучного удара грома:
     -- Что-то стряслось?
     Мрак промолчал, а Додон сказал тихо:
     -- Отпусти его.
     -- Зачем?
     -- Он скажет... передаст моим родным. Чтобы не горевали.
     Ее глаза изучающе пробежали по его лицу:
     -- Для тебя это разве важно?
     Плечи царя поднялись и опустились. Ответил, не поднимая глаз:
     -- Не знаю. Но прошу тебя, отпусти его. Пусть вернется. Он один  меня
понял.
     Хозяйка повернулась к Мраку. Ее нечеловеческие глаза смотрели в упор,
в них не было улыбки. Затем лицо чуть дрогнуло. Тихим голосом сказала:
     -- Ты герой...
     -- Да уж,-- сказал Мрак с  неловкостью,--  еще  какой.  Только  хвост
чего-то трясется.
     -- Герой,-- покачала она головой,-- ты мог... сам остаться.
     Мрак кивнул на Додона:
     -- У тебя есть он.
     -- Племянник,-- ответила она.
     -- Да рази боги с родней считаются?
     Она сказала все так же негромко, ее глаза обшаривали его лицо:
     -- Ты мог бы остаться... по-другому.
     -- Я?
     -- Моя сестра Дана,-- напомнила она,-- родила от твоего  друга  троих
сыновей. Им суждено стать великими царями... и  родоначальниками  огромных
племен и народов, невиданных государств... А ты не  думаешь,  что  у  тебя
могли бы дети стать еще могущественнее?
     Мрак вздрогнул. Она задела  самую  сокровенную  струну  мужчин:  дать
такое потомство, которое бы завоевало свет, перевернуло, увековечило имена
в песнях и легендах, пронесло его имя в глубь веков и тысячелетий!
     И тут же, заслоняя прекрасное  лицо  Хозяйки,  ее  колдовские  глаза,
перед его внутренним взором встало  и  заблистало  искрами  как  заготовка
меча, которую вынули из пылающего горна, лицо единственной  женщины,  ради
которой стоит жить и умереть.
     -- Нет,-- сказал он,--  благодарю  за  честь,  но  Таргитай  тоже  не
остался с Даной. Нас звала дорога!
     Она опустила глаза.  Ее  лицо  оставалось  все  таким  же  молодым  и
прекрасным, но Мрак внезапно увидел, что ей тысячи лет от роду.
     -- Вам подготовят коней,-- ответила она.
     Когда выехали из расщелины, Мрак прищурился от яркого  света.  Воздух
свеж, но солнечные лучи с  пронзительно  синего  неба  кололи  как  острия
стрел. Перед глазами поплыли огненные круги. Хрюндя  заворчала,  уткнулась
холодной мордой в шею Мрака. Додон  постанывал  и  закрывал  лицо  рукавом
халата. Его лицо было бледным, словно  пробыл  в  недрах  Медной  Горы  не
месяц, а годы.
     Мрак косился на царя, наконец не выдержал:
     -- Почему ты поехал?
     Додон пожал плечами, голос был злой, брюзгливый:
     -- Разве ты не этого добивался?
     -- Ну... Все равно не понял, почему.
     -- Ты понял,--  ответил  Додон  невесело.--  А  когда  понимает  хоть
один... хоть один на белом свете...
     Он махнул рукой. Мрак, не дождавшись продолжения, спросил:
     -- Ладно, но почему отпустила так легко?
     -- Она богиня,-- напомнил Додон.-- И  моя  тетка.  Против  моей  воли
держать не станет.

     -- Мне бы такую тетку... А как сразу сказала про коней! Для двоих.  Я
не слышал, чтобы ты что-то сказал.
     --  Богиня,--  напомнил  Додон  снова,--  И  моя  тетка.  Ей   многое
становится ясным, когда только взглянет на человека. Может быть, потому  и
ушла так далеко в землю. Навидалась!
     Они начали  спускаться  в  долину,  но  когда  выехали  на  крохотную
тропинку, Мрак придержал коня:
     -- Дальше тебе одному. Тут близко, не заблудишься. А у меня должок.
     -- Какой? -- удивился Додон.
     -- Я обещал Хозяйке избавить от разбойников.
     -- Она выпустила тебя просто так.
     -- Богиня,-- ответил Мрак без усмешки.-- И знает людей.
     Засмеялись без особого  веселья.  Мрак  слез  с  коня,  бросил  повод
Додону. Тот подхватил молча.
     Мрак поправил палицу за плечом, его шаг был  скор,  направился  прямо
через россыпь острых  глыб.  Напрямик,  где  конь  не  пройдет.  Из  мешка
выкарабкалась толстая жаба и, усевшись  на  правом  плече,  уставилась  на
Додона мутным взором. Додон проводил их долгим взглядом, пустил коней вниз
в долину.

     Мрак бежал через россыпь  вздыбленных  камней,  когда  внезапный  рев
потряс скалы. Он отшатнулся, бросился под защиту стены. По земле пробежала
гигантская тень, пахнуло мощным порывом ветра.  Шерсть  Мрака  на  затылке
поднялась дыбом.
     Он оглядывался, пытаясь найти  какую-то  щель,  когда  небо  застлало
нечто огромное  и  темное.  Змей  чудовищных  размеров  падал,  растопырив
крылья, прямо на него.
     Мрак упал, перекатился, спрятался за камень. В  руках  сама  по  себе
очутилась палица. Змей обрушился  в  трех  шагах.  Под  ногами  качнулось,
загудело. С гор  сорвались  валуны,  покатились,  подгребая  мелочь.  Змей
тяжело пошел на Мрака, бухая в землю лапами так, что подскакивали валуны.
     За спиной была сплошная скала, укрыться негде.  Мрак  поднял  палицу,
приготовился к отчаянному бою.  Жаба  с  его  плеча  спрыгнула  вперед  на
камень, за которым Мрак  пытался  прятаться,  зашипела  грозно,  надулась,
набычилась. На спине вдоль хребта вздулись  бугорки,  словно  прорастающий
гребень.
     Мрак замахнулся палицей. Змей раскрыл пасть, затем его взгляд упал на
раздувающуюся перед  ним  крохотную  жабу.  Она  пыжилась  изо  всех  сил,
стараясь выглядеть грозной и страшной. Даже пасть раскрыла,  там  дергался
тонкий длинный язычок.
     Мрак задержал над головой палицу. Все равно не убьет, у Змея шкура  в
три пальца, а голова крепче валуна, изловчиться бы по шее...
     Глаза Змея удивленно смотрели на жабу. Та поместилась  бы  между  его
глаз, но все равно  грозно  пыжилась,  разевала  пасть,  делала  вид,  что
вот-вот прыгнет и сожрет с костями, чешуей и крыльями.
     -- Уйди,-- велел Мрак вполголоса, он выбирал место  для  удара,  Змей
все ниже наклонял голову к жабе.-- Вишь какие мордовороты на  краже  коров
отъедаются! Самому, что ли...
     Змей раскрыл пасть, где  поместилась  бы  сотня  жаб.  Красный  язык,
тонкий и длинный, выметнулся как стрела. Жаба  уцепилась  в  камень  всеми
четырьмя. Змей лизнул, жаба заворчала. Змей лизнул снова, наклонил  голову
и рассматривал жабу с живейшим интересом. Потом поднял голову и  посмотрел
на человека.
     Мрак все еще стоял с поднятой к  небу  палицей.  Чтобы  не  выглядеть
глупо даже перед жабой, он  прислонился  к  скале.  Жаба  что-то  бурчала,
переступала с ноги на ногу. Змей лизнул еще, затем, покосившись на  Мрака,
попятился, сел на задницу, почесал задней лапой за ухом, жутко выворачивая
шею. Треск прокатился такой, будто великан ломал сухие  деревья.  Одна  из
чешуек щелкнула, содранная мощными  когтями,  просвистела  в  воздухе  как
сапсан, бьющий утку.
     Жаба, вздыбившись на всех четырех и угрожающе выгнув спину  горбиком,
грозно наблюдала как Змей  добрел,  переваливаясь  как  утка,  до  обрыва,
кинулся вниз головой. Некоторое время было тихо, потом  донеслась  ударная
волна воздуха, еще одна -- сильнее, и могучей  зверь  взмыл  из  пропасти,
пошел кругами вверх, неспешно и с усилием взмахивая исполинскими крыльями.
     Мрак опустил ноющие руки. Палица  показалась  тяжелой  как  Рипейские
горы.
     -- Жабка,-- позвал он,-- жабунька! Ты кто?
     Жаба вздохнула и опустилась на камень.  Теперь  она  выглядела  вдвое
мельче, хотя и сейчас была с кулак Мрака. Пасть ее закрылась, глаза  стали
равнодушными. Затем села и тоже почесала задней лапой шею.
     -- Или  ты  ему  родственница?  --  рассуждал  Мрак.--  Поговорили  и
разошлись?.. Впрочем, я тоже чешусь точно так же.  И  когда  человеком  --
тоже. Но ты все-таки на него похоже больше, чем я.
     Он сунул палицу в петлю перевязи, протянул руку к жабе. Та  подобрала
задние лапы, толкнулась мощно и точно.  Мрак  не  успел  отшатнуться,  как
жаба, презрительно минуя  его  ладонь,  плюхнулась  на  плечо,  уцепилась,
залезла  повыше,  потопталась,  умащиваясь,  наконец  опустилась   брюхом,
испустив вздох глубокого удовлетворения.
     -- Ладно,-- проворчал Мрак,-- не хошь  в  мешок,  твое  дело.  Только
держишь крепче.

     Глава 25

     Первым заметил одинокого всадника на горной тропке ни кто  иной,  как
Горный Волк. Клятва Светланы отдать трон выгнала  и  его  на  поиски,  как
Руда, Урюпа и даже  поляниц  Медеи.  Правда,  Медее  вряд  ли  нужна  была
Светлана, но с  другой  стороны  и  Горный  Волк  намеревался  взять  себе
половину царства без довеска.
     Горный Волк был уверен, что найдет именно он. Кто, как не  он,  лучше
всех знает горы?
     Сердце его забилось чаще. Человек, который ехал на коне, ведя другого
в поводу, в пурпурной одежде, и даже отсюда  видно,  что  ветер  развевает
светлые как золото пшеницы волосы.
     Горный Волк пришпорил коня, заорал:
     -- За мной!
     Гридни вскакивали на коней, полуодетые, подхватывали  с  земли  мечи,
свешиваясь на скаку. Горный Волк понесся, не слыша  за  спиной  привычного
грохота копыт.
     Додон вскинул голову, вгляделся в приближающегося всадника.  На  лице
мелькнуло облегчение пополам с беспокойством.
     -- Великий царь! -- заорал Горный Волк.-- Мы нашли тебя!.. Мы  спасли
тебя!
     Не слезая, наклонился и обхватил Додона с такой силой, что  тот  едва
не разбил лицо о его твердую как каменная  плита  грудь.  Додон  с  трудом
высвободился, недоверчиво и настороженно всматривался в брызжущее весельем
лицо воителя. Именно его больше других страшился как претендента на трон.
     -- Благодарствую,-- сказал он осторожно.--  Вы  поехали...  по  своей
воле?
     Горный Волк все еще держал его за плечи:
     -- Нам велела царевна Светлана!
     -- Велела?
     Он все еще не верил. Горный  Волк  не  тот  человек,  которому  можно
велеть так просто. Да еще одинокая девушка, лишенная защиты.
     -- Велела,-- подтвердил Горный Волк.-- Как она  любит  тебя,  царь!..
Вот что значит дочерняя  любовь.  Ты  ж  ей  заменил  отца  опосля  смерти
Громослава. За твое вызволение поклялась выйти замуж  за  освободителя  и,
конечно же, передать половину царства спасителю.
     Додон помертвел. Вот оно что. А где половина царства, там  и  другая.
Горный Волк не из тех, кто удовольствуется половиной.
     -- Великий царь,-- сказал Волк,-- я  перебил  стаи  дивних  зверей  и
горных разбойников, я побил великанов... Словом, я побил всех, кто  держал
тебя в плену. И освободил тебя! Ты понял меня правильно?
     Царь покачал головой:
     -- Что ты говоришь?
     Волк медленно потащил меч  из  ножен.  Глаза  его  смеялись,  а  зубы
блестели на солнце как ножи.
     -- Это он говорит.
     Царь кивнул:
     -- Да, с ним спорить трудно. Что он говорит?
     -- Что сейчас вернемся в город. И, как за освободителя тебя из рук...
или из лап, это  неважно,  Светлана  выйдет  за  меня  замуж.  Пойми  меня
правильно, Додон. Я не хочу крови внутри страны. Я -- воин,  я  не  палач,
которому нравится проливать кровь  своего  народа.  Потому  я  хочу  взять
власть как можно более простым путем. И чтобы народ меня боготворил! Такой
охотнее пойдет со мной на завоевание Артании.
     Додон сказал медленно:
     -- А если откажусь?
     Волк пожал плечами:
     -- Я все равно возьму власть. Сам знаешь, у кого мечи  --  у  того  и
закон. Но придется вырезать всю царскую семью. На  случай,  если  найдутся
горячие головы, что возмечтают восстановить свергнутую  династию.  Мне  не
нужны даже ростки смуты.
     Их кони шли рядом, Жеребец Волка  настороженно  косился  на  смирного
коня подземных глубин, невозмутимого как  скала,  такого  же  тяжелого,  с
дивными прожилками, что идут наискось  по  всей  длине.  Словно  вышел  из
камня, сохранив все жилки, блестки и оттенки красного гранита.
     Додон смотрел вперед. Лицо  его  было  неподвижно,  только  в  глазах
застыла такая горечь, что попадись под его взгляд стая пролетающих уток --
попадали бы замертво, а на месте их падения земля бы почернела от яда.
     -- Зачем это тебе?
     -- Власть? -- переспросил Волк.-- Слабые мужчины тешатся богатством и
бабами, сильные -- властью. Я хочу попробовать соединить всю Гиперборею  в
одном кулаке!
     -- Зачем? -- повторил Додон.
     -- Зачем?.. Не знаю. Чувствую, что она мне нужна... Э-э... вот кто-то
скачет. Похоже, это мои люди. Ну, Додон, решай быстрее. Или клянешься, что
это я спас, или же твой труп забросаю камнями  здесь,  а  твоих  племянниц
зарежут там, во дворце.
     Он вытащил меч, поглядывал то на Додона, то на дальнюю  тропинку.  За
скачущими всадниками вздымалось желтое  облачко  пыли.  Их  двоих  еще  не
видели, закрывает гребень скалы, но дорога скоро выведет на общую тропку.
     Додон покосился на меч, где беззаботно прыгали веселые блики солнца:
     -- Да, куда уж радостнее...
     -- Что? --  не  понял  Волк.  Он  подвигал  мечом,  пуская  солнечных
зайчиков в лицо Додону.
     -- Мир, говорю, радостный. И настоящий настолько, что  в  самом  деле
плакать хочется!.. Я объявлю народу, что меня спас ты.
     -- И Светлане,-- потребовал Волк настойчиво. Он держал меч острием  у
груди Додона. Улыбка его была недоброй.-- И всем во дворце.
     -- Всем скажу, но детям зачем врать?
     -- Всем,-- потребовал Волк.
     Острие меча пропороло кожу на груди. Выступила кровь,  вниз  поползла
крупная тяжелая капля.
     -- Я скажу,-- пообещал Додон в бессилии.-- Я скажу всем.
     Конский топот становился все громче. Наконец из-за гребня выметнулись
всадники.  Не  сбавляя  бешеной  скачки,  ринулись  к  ним.  Над  головами
размахивали шапками, орали ликующе:
     -- Волк!.. Додон!..
     -- Царь отыскался!
     -- Царь!..
     -- Слава Додону!

     Дворец гудел как разворошенный  улей.  Встречать  царя  высыпали  как
знатные, так и челядь. Орали, верещали, бросали цветы. Царь раскланивался,
а Волк поднимал руки в победном  жесте.  Он  был  в  блистающих  доспехах,
высокий и свирепый, даже улыбка была предостерегающей.  И  гасли  под  его
взглядом улыбки, в глазах дворовых людей появлялся страх.
     Царь вернулся, но сам ли? Или Волк отыскал и привел под стражей?
     Светлана сбежала по мраморным ступеням, не чувствовала ног под собой.
Додон едва успел раскрыть  руки,  как  бросилась  на  шею,  он  подхватил,
оторвал от земли, и Светлана повисла, счастливо дрыгая ногами.
     -- Наконец-то!..-- выдохнула она.-- С тобой все в порядке? Боги,  как
ты похудел!
     -- Все хорошо,-- сказал он.-- Все в порядке, моя радость.
     -- Не обманываешь?
     -- Убедись сама. Да и не похудел я, придумаешь такое.
     Она отстранилась, заглянула ему в глаза. Все же в  глазах  царя  были
боль и поражение. Светлана шепнула:
     -- Тебя там мучили?
     Он взглянул в ее ясные глаза, пробормотал:
     -- Да нет, что ты... просто ударился о жизнь, какая она есть.
     --  Щадишь  меня,--  ее  глаза  наполнились  слезами.--  Мой   добрый
великодушный дядя! Как будто не догадываюсь, что такое быть в плену! Когда
в своем дворце и то...  Это  были  горные  разбойники,  да?  Или  коварные
артане?
     Он погладил ее по голове, поцеловал, повел по ступенькам вверх, держа
за плечи. Светлана вздрогнула. Впервые, любящий и всегда внимательный дядя
смолчал, оставил без ответа.

     Со второго дня начались спешные приготовления  к  свадьбе.  Как  Волк
освободил царя, сказано не было, но нанятые люди  распространили  слухи  о
кровавых битвах, которые дал Волк в подземельях горных людей, о  том,  как
гнал похитителей по тайным ходам все  ниже  и  ниже,  пока  не  пригнал  в
пещеру, откуда не было выхода.  И  там  устроил  резню,  когда  все  стены
забрызгало кровью, от криков можно было оглохнуть, а уцелевшие  демоны  на
коленях молили о пощаде...
     И с каждым пройденным днем победа Волка над похитителями  становилась
все выше, а жертвы умножались. На пятый день по  возвращению,  на  который
назначили свадьбу, трупов были уж не горы, а горные хребты.
     Светильники горели даже днем. От них шел пряный аромат, ноздри  жадно
ловили странные запахи, чувства обострялись. Даже  глаза  в  серых  доныне
стенах начинали различать оттенки, жилки, цветные песчинки, которых  ранее
не замечали.
     Гости заполнили дворец с  утра,  хотя  венчание  должно  случиться  в
полдень. Умельцы украсили свадебные венки золотыми цветами, что неотличимы
от настоящих, а кольца для новобрачных  по  заказу  Волка  сковали  лучшие
оружейники Артании. Светлана, бледная и в  слезах,  сидела  недвижимо  как
статуя. Девушки наряжали, заплетали косу, украшали цветами и лентами, пели
подвенечную песнь, но она слышала как сквозь толстую стену.  Дядя  спасен,
большой и все умеющий дядя, а значит  --  спасено  и  царство.  Он  что-то
придумает, сумеет избежать страшной руки Волка. Тем и отличается от своего
брата, а ее отца, Громослава, который всегда был прям и никогда  не  менял
слово. Ей же все равно на роду написано быть жертвой.
     Мертвенно бледную, но  с  гордо  выпрямленной  спиной,  ее  вывели  в
главную палату. Гости невольно ахнули, хотя и должны были привыкнуть к  ее
красоте. Сейчас она блистала как богиня, ненадолго посетившая землю. Волк,
широко улыбаясь, взял за руку и повел  к  подножию  трона.  Додон  ждал  в
окружении бояр. Вид у него был угнетенный.  Бояре  стояли  за  его  спиной
испуганные, робеющие, опускающие глаза. А Волк смотрел нагло, в нем силы и
уверенности было больше, чем у царя с его советниками. Как и  власти,  что
сейчас снова начинает понимать, трезвея, каждый.
     -- Великий царь,-- сказал Волк. Он дерзко смотрел  в  лицо  Додона,--
вот твоя племянница, которую ты обещал отдать мне в жены. Соедини же  наши
руки, а... ту половину царства, которую отдаешь с нею в приданое, я выберу
уже сам.
     За  спиной  царя  ахнули,  но  каждый  вздрагивал  и  опускал   взор,
встречаясь с горящими глазами Волка. Додон слабо  пошевелился,  голос  был
прерывающийся:
     -- Да-да... Царству нужен сильный защитник. Ты уже доказал свою силу.
     -- Надеюсь,-- сказал Волк многозначительно.
     --  Потому  будет  лишь  справедливо,  если  возьмешь  в   жены   мою
племянницу... мою Светлану.
     -- И полцарства,-- добавил Волк.-- Со  всеми  там  городами,  людьми,
селами, реками и землями.
     --  И  полцарства,--  произнес  Додон  угасшим  голосом.--  Да-да,  и
полцарства. Идите ко мне, дети мои. Я соединю ваши руки.
     Волк сжал руку Светланы. Царевна противиться и  не  думала,  послушно
шла рядом. Гости следили, затаив дыхание, ибо  что  свадьба,  все  царство
переходит Волку! А это большие перемены, ибо Волку мало царствовать,  лежа
на боку.
     Внезапно в очаге над догорающими поленьями взметнулся  огонь.  Сперва
багровый, тут же превратилось в оранжевое пламя. Пахнуло жаром. В  воздухе
появился запах гари. Вся Золотая Палата ахнула как один человек.
     В огне возникла женская фигурка. Пламя  дрожало,  колебалось,  меняло
форму, но затем огонь стих, и все увидели  юное  смеющееся  лицо,  золотые
волосы, заплетенные в длинную косу. Девчушка  слегка  выступила  из  очага
вперед, юная и озорная, погрозила пальчиком Волку:
     -- А меня почему на свадьбу не позвал?
     Гости подались назад, сухой жар стал сильнее, жег лицо. Волк  смотрел
набычившись. Додон молчал, Светлана  просто  растерялась.  Маленькая  Кузя
вскрикнула счастливо:
     -- Огневушка-поскакушка!..
     -- Я, маленький кузнечик,-- ответила огненная девчушка.
     -- Я тебя приглашаю,-- воскликнула Кузя.
     -- Спасибо,--  ответила  Огневушка,--  но  почему  не  пригласил  вот
этот... Разве не ему я помогала освобождать вашего царя?
     Все  в  палате  повернули  взоры  к  Волку.  Тот   побледнел,   затем
побагровел, насупился, проговорил с неуверенностью:
     -- Я... гм... конечно, да... но как сможешь? Ты нам всю хату спалишь.
     Огневушка расхохоталась весело и звонко, ровно  жемчуг  рассыпала  по
каменному полу:
     -- Да я могу поместиться в любой плошке светильника, в любом  пламени
факела!
     -- Гм,-- сказал Волк с неохотой,-- тогда,  конечно...  будь  на  моей
свадьбе.
     Светлана слышала как гости зашушукались,  даже  уловила  восклицание,
что Волк какой скромный, даже не упомянул обо всех  подвигах,  столько  их
было... Другой возразил ехидно,  что  огненная  девчушка  могла  все  сама
сделать, всех побить и прогнать, потому Волк и смолчал о  ней,  дабы  свою
славу не умалить!
     -- Благодарствую,-- ответила Огневушка игриво.
     Люди увидели только размытое движение, трепетное и настолько быстрое,
что глаз не ухватит целиком. Пламя светильника взметнулось,  затрещало,  и
все заметили, что этот светильник теперь горит ярче и веселее других.
     В левой стене появилось свечение. Словно бы кто-то со свечой  шел  по
ту сторону окна, затянутого бычьим пузырем. Эта стена единственная была не
из глыб, а высечена прямо  в  скале,  что  переходила  в  гору.  Дикарщики
сделали насечку, расчертив стену на глыбы, украсив каменным кружевом,  ибо
стена из красного гранита редкой  красоты,  где  в  красно-багровом  цвете
часто блистают оранжевые искры и даже подобно ящерицам  пробегают  зеленые
извилистые полоски.
     Разговоры смолкли.  Свет  стал  мощнее,  кто-то  приближался  изнутри
скалы, и даже неустрашимый Волк вздрогнул и  отступил  на  шаг.  От  стены
пахнуло горелым камнем. В граните выступило  каменное  изображение  рослой
женщины.  Свет  стал  ярок  настолько,  что  померкли  светильники.  Затем
каменное изваяние выдвинулось, оставив стену на шаг позади,  свет  померк,
искры  заплясали  над  головой  женщины  и  погасли.  Теперь  все   видели
величественную женщину редкой  красоты,  изваянную  из  камня,  суровую  и
улыбающуюся грозно и властно. Она была в одежде  золотых  цветов,  золотые
волосы на лбу перехватывал золотой обруч с красным камнем. Сапожки на  ней
тоже желтые, украшены множеством дорогих камешков. Только ее лицо было  из
красноватого гранита, можно рассмотреть даже мелкие прожилки.
     В толпе пронеслось:
     -- Хозяйка!
     -- Хозяйка пожаловала...
     -- Хозяйка Медной Горы явилась!
     -- Быть беде, неспроста такое...
     Хозяйка Медной Горы окинула гостей холодным взором.  Додон  сутулился
на троне, жалкий как ворон под проливным дождем.
     -- Племянничек,-- сказала она ядовито.-- Что-то ты невесел.
     Додон смотрел исподлобья. Страхи и недоверие в его глазах боролись  с
надеждой. Поступки богов непредсказуемы. Явилась ли она, чтобы  помочь?  А
если да, то как? Она может счесть, что лучший способ  помощи  --  задавить
его прямо сейчас, чтобы не мучался.
     -- Это боги всегда веселы,-- ответил он горько,--  а  в  человеческой
жизни бывают только веселые дни... а то и вовсе минуты.
     -- Так ли? -- спросила Хозяйка громко.-- Ты ведь выдаешь  замуж  свою
любимую племянницу!.. Но что-то не вижу твоего спасителя.
     Волк смотрел настороженно, играл желваками. Страха в  его  глазах  не
было, в то время как даже его воины пятились, старались вжаться в стены.
     Додон кивнул в его сторону:
     -- Вот он.
     -- Где? -- переспросила Хозяйка.
     -- Да вот он, Горный Волк!
     -- Да? -- удивилась Хозяйка.-- Что-то  я  его  в  своих  владениях  и
близко не видела. А твой истинный спаситель  сейчас  как  раз  подходит  к
воротам. Вместе с простым... даже слишком простым людом. Их печет  солнце,
в глаза ветер бросает пыль, а увидят они только крыльцо твоего детинца.
     Додон быстро посмотрел на Волка. Тот начал  багроветь,  покосился  на
советников, гостей. Потрясенные лица, боятся дышать, замерли, но в  глазах
жадное любопытство. Скоты, им бы только скандалы, свары, дворцовые драки!
     В сторонке громко прокашлялся Рогдай. Бросил гулким басом, ни к  кому
не обращаясь:
     -- Народ  стоило  бы  допустить...  Пусть  рассказывают,  прославляют
величие и красоту царского дворца.
     Он  посмотрел  на  Хозяйку.  Та  улыбнулась  ободряюще.  Рогдай   уже
увереннее взмахом длани послал гридней к воротам. Там  заскрипели  засовы,
створки распахнулись. Ввалилась толпа простолюдинов,  мужчины  смеялись  и
вздымали кверху руки,  женщины  поднимали  детей,  показывали  им  царя  и
царевну. Шагах в трех от крыльца стражи выставили копья.
     Хозяйка прошла через палату, перед  ней  расступались  так  поспешно,
словно от нее  несло  жаром.  Додон  провожал  взглядом,  в  котором  было
затравленное выражение. Она остановилась ближе к крыльцу,  ее  было  видно
как  толпе  народа,  так  и  знати.  Повернулась,   сказала   с   холодным
удовлетворением:
     -- Наконец-то зрю настоящего освободителя!
     Светлана слышала  как  ахнули  во  всем  зале.  А  со  двора  донесся
протяжный вздох, в котором облегчения было больше, чем  изумления.  Всюду,
куда падал ее взор, были открытые рты и вытаращенные глаза.  Волк  сильнее
стиснул пальцы Светланы. Она чувствовала его ярость, разочарование.  Когда
заговорил, голос был сдавленный от бешенства:
     -- Уходи! Ты не наша богиня. Тебе здесь не поклоняются.
     Хозяйка на него не повела и бровью. Властно простерла длань в сторону
царя:
     -- Что скажешь?
     -- О чем? -- пробормотал Додон.
     -- О своем спасении. Много  ли  побито  чудовищ,  доблестно  ли  тебя
освобождал сей герой?
     -- О этом я сам наслушался,-- сказал Додон.-- Зачем ты меня мучишь?
     В мертвой тиши Хозяйка сказала раздельно:
     -- Скажи правду.
     Додон покачал головой:
     -- Глупо.
     -- Скажи правду!
     Он повторил устало:
     -- Глупо... Боги слишком просты. У них была только правда.  Потом  от
людей узнали еще и неправду... Но у людей кроме правды и неправды есть еще
множество полуправд, правд во имя спасения, горьких правд,  лечебной  лжи,
лживой правды, правдивой лжи, лжи во имя правды... Боги не  понимают,  как
правда может разрушить то, что спасла бы ложь. Но мне все  обрыдло!  Пусть
катится все в пропасть, я скажу тебе правду, раз уж ухватила за горло. Да,
меня вывел из каменного мира другой. Не Волк.
     В палате пронесся вздох. Повеяло холодом.  Волк  страшно  заскрежетал
зубами. Его воины поправили пояса так, чтобы все видели вблизи их  ладоней
рукояти мечей.
     Рогдай нашелся первым:
     -- Не Волк? -- голос воеводы был радостным.-- А кто?
     -- Другой,-- ответил Додон нехотя.-- Я предпочел бы,  чтобы  это  был
Волк. Потому и сказал. Волк мог бы в самом деле меня найти  и  вывести  на
свет. Но удача выпала... рабу и разбойнику! Тому самому, который сбежал  с
ристалища, тем самым лишив и вас радости зреть удалой бой!
     Снова в палате пронесся полустон-полувздох. Хозяйка покачала головой:
     -- Странно делитесь на знать и рабов... Для  богов  различимы  только
мужчины и женщины. Ты клянешься встретить его достойно?
     -- Царское слово,-- ответил Додон,-- крепче адаманта. Не дал слово --
крепись, а дал -- держись. Слово не воробей... Да-да, не  двигай  бровями,
понял. Клянусь здоровьем и короной, хоть требуешь чрезмерного. Ну, где мой
настоящий спаситель?
     Хозяйка повернулась к толпе. На каменном лице глаза вспыхнули красным
огнем, будто в черепе бушевало пламя. Она повелительно вытянула руку:
     -- Вот он!

     Глава 26

     От пальца Хозяйки Медной Горы  словно  бы  метнулся  горящий  дротик.
Толпа расшарахнулась в стороны. В глубине стояла кучка мужчин в лохмотьях,
с нечесаными волосами, угрюмыми лицами.  Двое  держали  под  руки  тучного
воина в шлеме и кольчуге. Он все норовил лечь, его с трудом вздергивали на
ноги. Когда он мотнул головой, разбрасывая слюни,  Светлана  с  удивлением
узнала пьяного как чип Ховраха. Похоже, все  они  проделали  долгий  путь.
Когда поняли, что палец Хозяйки указывает на их, то отступили, утаскивая с
собой Ховраха.
     Последним отодвинулся человек с длинным чубом  на  бритой  головой  и
золотой  серьгой  в  левом  ухе.  Оставшийся  мужчина  видимо  решил,  что
бесполезно горбиться и опускать лицо, выпрямился.
     Он был высок, по-звериному силен, черные  как  воронье  крыло  волосы
падали на лоб. Глаза прятались под  черными  сдвинутыми  бровями,  лицо  с
перебитым носом было в шрамах, по-разбойничьи красивым, злым и яростным.
     На плече сидела крупная толстая жаба. Выпученные глаза были  прикрыты
пленкой, но гребень на спине угрожающе вздыбился.
     Додон несколько мгновений угрюмо смотрел на этого варвара в  звериной
шкуре. Настолько прост, что ломится через жизнь  как  могучий  лось  через
кустарник. И все ему удается, головы ни над чем не ломает, сердце от  боли
не рвется, по ночам не просыпается в холодном поту.
     Зависть, настолько черная и нежданная ударила в голову, что он заорал
дико:
     -- Разбойник!.. Вор!.. Убивец!.. Хватайте его!
     Гридни, выхватывая мечи, бросились со ступеней. Мужчины,  отступившие
за спину Мрака, выхватили  из-под  одежды  мечи  и  длинные  ножи.  Ховрах
всхрапнул как конь, высвободился и вытащил из перевязи топор. Его  шатало,
но голос был зычный как у злого дива:
     -- Слава царю Додону! Бей...
     Гридни остановились, ошарашенные таким кличем. Ховрах готов даться  с
ними, но он тоже за Додона!  А  Хозяйка,  не  давая  времени  раздумывать,
проговорила властно:
     -- Ты царь... или не царь?
     Додон застыл с раскрытым ртом.  Лицо  стало  синюшного  цвета.  Грудь
вздулась как у петуха урюпинской породы,  руки  бессильно  задергались,  а
пальцы стиснулись в кулаки.
     -- Э-э-э,-- прохрипел он,-- погодите вязать...
     Гридни с облегчением попятились.  Мужики  за  спиной  Мрака  спрятали
оружие и, видя что ему пока  что  смерть  не  грозит,  растворились  среди
простого люда. В толпе стоял  гул,  все  лезли  друг  на  друга,  стараясь
рассмотреть что происходит, но не  переступали  невидимую  черту,  и  Мрак
стоял в одиночестве, пока не подошел пьяный Ховрах, стал рядом.
     -- Твой настоящий спаситель,-- сказала Хозяйка властно.
     Додон смотрел исподлобья. Глаза блистали как у паука,  выгнанного  из
темного угла на яркий свет. Воеводы растерянно переглядывались, только  на
лице Рогдая проступило облегчение. Пусть разбойник, пусть тать, пусть гном
или чудо лесное, только бы не Горный Волк!
     В толпе уже послышались  выкрики,  слились  в  общий  радостный  шум.
Матери поднимали детей над головами,  чтобы  те  увидели  героя,  спасшего
царя. Героя, который сотворил подвиг и не явился за наградой.
     Додон стискивал кулаки, ощутил как  пахнуло  знакомыми  благовониями.
Это, оттеснив Рогдая, придвинулся Голик. От  него  мощно  несло  душистыми
маслами, но не могли заглушить запах степных трав и едкой дорожной пыли.
     -- Народ ликует!..-- шепнул он на  ухо.--  Похоже,  этот  день  легко
превратить в праздник.
     -- Это же тот вор,-- прохрипел Додон задушенным от ярости  голосом,--
который все испортил, все порушил!
     Голик удивился:
     -- Да? А я думал, Хозяйка Медной Горы помешала больше.
     Додон прохрипел с натугой, будто сидел  на  раскаленной  сковороде  и
терпел боль:
     -- Что делать?
     --  Улыбаться  приятно,--  прошептал   Голик.--   И   приветствовать.
Приветствовать отечески! А там придумаем.
     Додон с трудом заменил гримасу бессильной ярости на подобие улыбки:
     -- Точно?
     -- Выигрывай время,-- шепнул Голик.-- Потом сотрем в порошок. Никакие
богини не помогут.
     А Мрак услышал радостный визг. Со ступенек во двор сбежала Кузя.  Она
еще издали раскинула руки, бежала со всех ног, едва не падала,  стремилась
явно к нему.
     Слегка обалделый, Мрак присел на корточки и  приготовился  подхватить
ребенка. Кузя налетела как крупный  щенок,  едва  не  сбила  с  ног.  Мрак
подхватил ее, поднялся, а Кузя быстро карабкалась  на  него,  цеплялась  к
нему, целовала, счастливо смеялась, пробовала совать крохотные пальчики  в
его уши:
     -- Я знала!.. Я знала, что вернешься!
     -- Ну-ну,-- сказал Мрак ошарашено.-- Какая ты... быстрая...
     Светлана строго прикрикнула:
     -- Кузя!.. Перестань! Сейчас же слезь!
     И, повернувшись к Мраку, с извиняющейся надменной улыбкой объяснила:
     -- Прости ее, герой. Моя сестра росла избалованным ребенком.
     Кузя ахнула негодующе:
     -- Ты почему с ним там говоришь?.. Будто не узнаешь!
     Голик и Рогдай уже отдирали ее от Мрака. Она цеплялась  за  его  шею,
лягалась, верещала:
     -- Дураки!.. Не узнаете?.. Мрак, они тебя не хотят признавать!
     Светлана объяснила Мраку:
     -- Глупенькая... У нас был волк, черный и лохматый, его звали Мраком.
Не понимаю, что на нее нашло.
     Кузя  цеплялась  за  черного  и  лохматого,  но   ее   утащили.   Она
оглядывалась, в глазах заблестели и сразу  же  хлынули  чистыми  ручейками
слезы. Жаба на плече Мрака тяжело вздохнула. То ли сочувствовала, то ли  с
облегчением, не желая делить Мрака еще с кем-то.
     Мрак ощутил как защемило в груди. Чистое  детское  сердечко  признало
его сразу. Кузя даже не понимает,  как  это  другие  не  видят  в  нем  их
прежнего друга волка!
     В  зале  нарастал  тревожный  говор.  Волк  выпустил  руку  Светланы,
отступил к своим воинам. Они с откровенной враждой поглядывали на  гостей,
алчно ощупывали взглядами золотые гривны на боярских шеях, алмазы и яхонты
в женских серьгах. А  Хозяйка,  уже  потеряв  интерес  к  делам  смертных,
неспешно вернулась к гранитной  стене.  В  каменных  плитах  пола  за  ней
багровели вдавленные следы. Теперь не только Мрак  чувствовал,  что  через
палату прошла медная гора. Запах горелого камня стал сильнее.
     На миг обернувшись, она сказала уже равнодушно:
     -- Мрак, я вернула долг. Больше на меня не рассчитывай.
     Она вошла в каменную стену, словно в утренний туман. Потрясенные люди
видели как исчезает ее силуэт, удаляясь и колеблясь,  затем  камень  снова
стал зримо твердым и непроницаемым.
     В палате заметно потемнело. Светильники едва горели,  факелы  чадили.
Лица гостей были серыми от тревоги. Волк выпрямился во весь огромный рост.
Его трясло от бешенства, на губах показалась  пена.  Он  не  замечал  даже
Мрака, мало ли бивал таких оборванцев, не  замечал  дрожащей  Светланы  --
красивая женщина не заменит чувства власти, он видел только  скорчившегося
на троне Додона и дрожащее стадо его бояр и советников.
     Голос от ярости срывался на хрип:
     -- Да, беглому рабу и вору повезло больше. Но я  сказал  так,  потому
что хотел спасти вас всех от позора!..  Ну  что  ж,  царь  Додон.  Ты  сам
восхотел этого!.. Есть сила, супротив которой ни ты, ни сто  тысяч  Хозяек
Медных Гор ничего не сделают! Вот эта сила!
     Его указательный палец уперся в ряды воинов. Бородатые,  хмурые,  они
стояли ровно как бревна в частоколе, и раздвинуть или  столкнуть  с  места
было так же непросто, как врытые в землю осмоленные бревна.
     -- Я с ними не ссорился,-- сказал царь нерешительно,
     -- Да? -- прорычал Волк.-- А кто не платит за службу еще с  зимы?  Ты
посмотри как обнищали!  Взгляни  на  их  оружие,  которое  надо  заменить,
подправить, а оружейники за все денег требуют! Я объявляю во всеуслышанье:
у тебя нет денег, дабы заплатить!
     Мрак быстро посмотрел на царя. Тот съежился  на  троне  бледный,  лоб
покрылся капельками пота. Во взгляде было затравленное выражение  и  жажда
держаться на троне до конца. Но если денег в самом деле нет, если казначей
с двадцатью сундуками золота бежал в Артанию, как говорят в  народе,  если
даже челядь наполовину пришлось отпустить на прокорм в ближайшие села...
     Воины грозно роптали. Оружие  начало  позвякивать  громче  и  громче.
Вроде бы никто не бил рукоятями топоров в  щиты,  но  бронза  звенела  как
перед боем.
     На губах Волка проступила зловещая  улыбка.  Она  была  как  щель  на
каменном лице, как волчий капкан, но ширилась, и Мрак  видел  как  бледнел
царь, как дрожала Светлана. Кузя  пролезла  обратно  между  ног  взрослых,
требовательно ухватила Мрака за руку:
     -- Сделай же что-нибудь!
     -- Я?
     -- Да! Ты же самый сильный, ты все умеешь! Только ты все умеешь.
     Мрак услышал далекий шорох и треск, словно  большой  червь  полз  под
землей, рвал коренья деревьев и жрякал на ходу. Шорох  становился  громче.
Еще никто не слышал, только волчье  чутье  и  обостренный  слух  заставили
Мрака насторожиться, и когда Кузя снова дернула за руку, он прошипел:
     -- Ш-ш-ш!.. Смотри вон туда.
     -- Куда? -- переспросила Кузя подозрительно.
     Он указал, и Кузя уставилась на мраморные плиты. Там  задрожало,  две
плиты вспучились, встали шалашиком. Снизу пошел  оранжевый  свет.  Пахнуло
теплым воздухом, чуялся запах гари. Показалась голова огромного полоза:  с
крупный валун, ярко-желтая, пышущая жаром как разогретая для поковки глыба
металла.
     Он выдвигался с пугающей неподвижностью, будто его что-то выталкивало
снизу. Тело было толщиной с бревно,  янтарно  желтое,  полосы  исчезли  на
светлом  брюхе.  Когда  выбрался   весь,   голова   была   уже   почти   у
противоположной стены. Он оглянулся на истончившийся хвост, раскрыл пасть,
на миг полыхнул ослепляюще оранжевым огнем. Зашипело, волна жара ударила в
людей с такой  силой,  что  послышались  крики.  Кто-то  упал,  закрываясь
руками. Остальные отступили к стенам, ладони держали у лица,  прикрывались
от жара.
     -- Жи..лу... у...вел,-- проскрипел полоз жутко.-- Жи...лу...
     Затем с размаху ударил головой в стену,  начал  погружаться  прямо  в
треснувшие камни. Гости замерев, смотрели как  гигантское  тело  втянулось
следом, а в  месте  исчезновения  осталось  оранжевое  пятно  с  человечью
голову. От пятна несло жаром, а капельки еще стекали  по  стене,  застывая
как натеки воска.
     И лишь тогда кто-то ахнул:
     -- Полоз!..
     -- Царь-полоз! -- вскрикнул другой голос.
     Толпясь, все жадно смотрели на  то  место,  где  прополз  Царь-полоз.
Каменные плиты просели, через  всю  палату  желтела  оплавленная  борозда.
Кое-где вздымались легкие дымки, быстро растворялись. Полоса была  широка,
будто по плитам из старого коричневого воска прокатили горячий  котел.  По
всей борозде блестели раздавленные комья желтого металла. А  в  том  месте
стены, куда уполз Царь-полоз, пятно было с конскую голову.
     Кузя счастливо прижалась к Мраку:
     -- Спасибо! Какой ты у меня замечательный!
     -- Я? -- удивился Мрак.-- Тот большой червяк был совсем не я.
     -- Ты,-- сказала Кузя убежденно.--  Это  ж  ты  его  позвал!  Я  сама
видела, как ты пальцами шевелил!
     Волхв  бросился  вперед,  поспешно  бросил  священные  травы  в  след
Царя-полоза, все-таки один из древних богов, которых  новые  низвергли  до
демонов. Однако воины, похоже, в  этот  момент  были  сторонниками  старой
веры. Смотрели жадными  глазами,  губы  их  шевелились.  Во  взглядах  был
расчет, плату на этот раз стоит взять и на  полгода  вперед.  Пока  золота
хватает...
     Рогдай вскинул руки, гаркнул, враз  обретя  властный  голос  царского
воеводы:
     -- Тихо, все!.. Власть царя крепка, воины  верны,  а  воеводы  служат
верой-правдой! А что отыскался настоящий спаситель царя,  то  что  ж...  А
тебе, Волк, я говорю от имени царя-батюшки: запятнал  ты  воинскую  честь.
Недозволено никому присваивать  чужие  заслуги.  Даже  во  имя  укрепления
царства. Честь дороже.  Посему  тебе  надлежит  немедля  покинуть  царские
палаты и удалиться в... ну,  подальше  от  стольного  града.  Царь-батюшка
укажет куда. А куда б я тебе указал, сам знаешь.
     Грянула мертвая тишина. Все замерли, боясь шевельнуть  даже  пальцем.
Всяк смотрел на Волка. Тот  всегда  был  грозен,  а  воины  с  ним  ходили
матерые, как один рослые, в бронзе, с суровыми лицами, но сейчас Волк  был
страшен настолько, что даже его свирепые горцы отступили.
     --  Покинуть...--  прохрипел  Волк,  и  каждый  содрогнулся  от   его
наполненного жаждой крови голоса.-- Это мне покинуть?.. Да ты хоть знаешь,
старик, кому такое пищишь, как жалкая мышь?
     За спиной Додона началось движение. Один за другим пятились,  высокая
спинка царского трона уже не казалась надежной защитой. Воевода бесстрашно
взглянул в грозные очи воителя:
     -- Знаю. Что тебе захватить дворец, город и даже страну? У  тебя  вон
сколько мечей! Но  как  заставишь  замолчать  всех...  всех!..  кто  видел
Хозяйку и слышал, что сказала?
     -- Боги врут! -- вскрикнул Волк бешено.
     -- Это им скажи,-- воевода указал на молчаливую толпу.  Под  взглядом
Волка люди опускали головы и пятились.--  Ты  помнишь,  как  ты  с  сотней
воинов, что шли за тобой радо,  с  легкостью  побил  две  тысячи  ратников
Тюпаря, ибо те шли за ним по нужде?
     Волк бешено пожирал взором старого воеводу. Глаза налились кровью. Он
весь раздулся, воздух  вокруг  него  заструился,  задрожал.  Затем  сквозь
сумасшествие в глазах проглянуло что-то  новое.  Он  оглянулся  на  своих,
отшатнулся, вгляделся снова.  Плечи  медленно  опустились.  Чужим  голосом
прохрипел:
     -- Ладно. Я уйду.
     -- Ты поступишь правильно,-- сказал Рогдай.
     -- Но на этом наш разговор не закончится,-- добавил Волк зловеще.
     -- Я уже стар,-- сказал Рогдай.-- Мой смертный час близок.
     -- Ты услышишь обо мне раньше,-- пообещал Волк.-- Это и  будет  твоим
смертным часом. Как и других.
     Он повернулся и быстро пошел к выходу.  Толпа  расступалась  с  такой
поспешностью, что кто-то упал, запутавшись в своих ногах, отползал с  пути
грозно шагающего Волка на карачках, но никто не засмеялся.
     Рогдай повернулся к застывшему Додону:
     -- Великий царь, боги помогли выявить правду!
     Все взоры повернулись в сторону трона. Додон подвигался,  почерневший
от горя и тревоги, простонал тоскливо:
     -- Кому нужна правда? Люди бьются за счастье, а  не  правду.  Простое
человеческое счастье.
     -- Счастье стоит на правде,-- ответил Рогдай, но уверенности в голосе
не было. Люди неуверенно зашумели. Додон отмахнулся с брезгливостью:
     -- До седин дожил, а речешь как младенец. Заяц  и  то  петли  кидает,
следы прячет, а уж люди... Ладно, сделанного не воротишь. Да, меня спас...
а вернее, вернул, не Волк, а беглый раб и вор. Мое  слово  неизменно:  ему
вручаю руку Светланы, а с нею -- и половину царства. Что, этого хотели?
     Мрак исподлобья наблюдал за царем, толпой, охраной, даже разбойниками
Гонты, с которым пришел. Все, хоть знатные, хоть челядь,  переглядываются,
на лицах облегчение пополам с досадой и тревогой. Облегчением, что  власть
не взял в руки Волк, а досада и тревога, что трон зашатался с его уходом.
     Ховрах одобрительно похлопал Мрака по плечу:
     -- Я ж говорил? Если бы я не указал  дорогу  --  чтоб  ты  нашел?  От
хвоста уши. С тебя ковшик пива! Нет, даже два.
     Мрак повернулся к Светлане. Его коричневые глаза впились в ее лицо, и
к несказанному облегчению увидел, что тревога покидает ее глаза.  Лохматый
и свирепый с виду разбойник показался не так страшен, чем  могучий  витязь
Волк!
     Толпа затаила дыхание. Мрак сделал шаг вперед. Разбойники с Гонтой во
главе одобрительно шумели. Светлана подняла на него глаза. Кузя  уцепилась
за руку Мрака, сжала, вонзив коготки.
     -- Ты не пожалеешь, Светлана,-- сказал он перехваченным голосом.--  Я
чужак в этой стране, но  я  обучаюсь  быстро...  И  я  смогу  стать  твоим
настоящим защитником!
     Светлана  шире  распахнула  глаза.  Гости  заговорили  между   собой.
Разбойники подняли руки, орали весело. Додон недовольно нахмурил брови:
     -- Тихо! Объявляю, что  свадьба  состоится  через  неделю.  А  сейчас
бирючи пусть скачут во все концы Куявии. Пусть на свадьбу  царской  дочери
с... этим человеком явится всяк, кто пожелает!
     Слева хихикнул Голик, сказал тихонько:
     -- Кто из знатных явится? Разве что голытьба всякая.
     Кузя визжала и цеплялась за руку, пыталась карабкаться как на дерево.
В мертвенном бледном прекрасном лице Светланы впервые проступили  признаки
жизни. На бледных щеках проступил  легкий  румянец,  но  глаза  оставались
невеселыми. Мрак стиснул кулаки. Дурак, мечтал  как  прийдет,  разом  всех
победит, завоюет ее сердце... Но вот она рядом, вот ее  трепетные  пальцы,
но что-то не позволяет просто протянуть руку и взять!

     Его поместили в светлой горнице, чистой и  просторной.  В  стенах  по
светильнику, широкое ложе в углу, стол,  две  лавки,  на  полу  шкуры,  на
стенах рога оленей, лосей, туров, оскаленная кабанья морда. И  два  окошка
без решеток, белые вышитые занавески.
     Мрак разулся, с удовольствием  прошелся  босыми  ступнями  по  гладко
выскобленному полу. Вымыли  перед  его  приходом,  половицы  еще  влажные,
пахнут свежестью.
     Сердце стучало, он боялся отойти от  окна.  Все  чудился  стук  копыт
легконогого коня, даже ветер доносил запах ее кожи. Потом понимал, что все
чудится, начинал бегать по комнате, но время текло как смола из  разбитого
громом дерева: тягуче и почти незримо.
     Когда за дверью послышались легкие шаги, он привычно нащупал  оружие,
засмеялся.
     Трое молодых девок внесли огромную лохань. Как Мрак  не  отнекивался,
со смешками содрали с него волчью  душегрейку,  усадили  в  горячую  воду,
терли, скоблили грязь и пот. Он наконец распустил сведенные напряжением  и
неловкостью мышцы, отдался их быстрым пальцам с острыми коготками.
     -- Только жук, в навозе живуче, чист обихаживается! А человеку мыться
надобно.
     -- Огонь чистит, вода моет.
     -- Все мы по пояс люди...
     Слова журчали над головой мягко и успокаивающе, он едва не  задремал.
Его терли, скоблили и смывали пот, поливали горячей водой и  снова  терли.
Он чувствовал как  усталость  бесследно  растворяется.  Тело  снова  стало
молодым и сильным. Их пальцы ненадолго задерживались на его шрамах, иногда
в бугорках, иногда  в  виде  рубцов  или  канавок,  там  гладили  особенно
бережно, а в их голосах он слышал глубокое сочувствие.
     В разговоры не вслушивался, достаточно беззаботного щебетанья. От них
пахло свежестью, травами и зеленью, молодой чистой кожей.
     Когда его, чистого как младенца, под руки подняли  из  горячей  воды,
которую меняли пять раз, он чувствовал себя странно легко и свободно.  Его
облачили в красивые одежды, поднесли огромное бронзовое зеркало.
     В полированной поверхности отражался могучий  муж  в  белой  рубашке,
расшитой петухами и змеями, пояс  был  красным,  портки  синие,  а  сапоги
красные, с загнутыми носками. С пояса свисают пушистые  кисти,  сафьяновые
сапоги расшиты бисером, волосы приглажены и причесаны.
     Муж выглядел диковато красивым, и Мрак сразу ощутил себя  обманщиком.
Он никогда не был красивым, в  нем  уважали  силу  и  надежность,  мужскую
дружбу и верность, честь и достоинство, а наряды и украшения оставлял  для
девок, это для них важно как смотрятся, а цена мужчины не во внешности.
     Девки перешептывались:
     -- Ты гляди...
     -- А в зверячьей шкуре чистый зверь!
     -- Верно, одежка красит любого.
     -- Одень пень -- и тот будет красив.
     Ему  расчесали  волосы,   подстригли,   снова   расчесали.   Умаслили
благовонными маслами.
     Чувствуя себя неловко в  богатой  одежде,  он  прошелся  по  комнате,
привыкая к тяжелым сапогам, дорогому плащу, бархатному панцирю с  золотыми
бляхами. Отрок, которого дали в услужение, следил  за  ним  блестящими  от
любопытства глазами.
     -- Жди,-- велел Мрак,-- пройдусь малость.
     -- Во дворце не просто,-- осмелился предупредить мальчишка.-- Я лучше
покажу где и что.
     -- Не заблужусь,-- усмехнулся Мрак.
     В коридоре стражи сдвинулись с места, Мрак отмахнулся. Дворец  велик,
но кое-где он здесь уже бывал. Пусть и на четырех лапах.
     Кто-то из стражи крикнул вниз. Слышно было как перекликались  голоса,
зов пошел дальше, дальше, затих. Однако,  когда  Мрак  спустился  поверхом
ниже и собирался выйти в сад, где  надеялся  увидеть  Светлану,  наперерез
быстро вышел грузный человек в  богатом  воинском  доспехе.  Белая  борода
укрывала горло и падала на грудь, а длинные седые волосы ниспадали  из-под
кольчужной сетки шлема на плечи, помогая защищать шею от ударов.
     -- Будь здоров, Мрак,-- сказал он быстро.
     -- И ты будь здоров, воевода  Рогдай,--  сказал  Мрак  почтительно.--
Добро ли почивалось?
     Рогдай отмахнулся. Его совсем не старческие глаза быстро обежали  его
с головы до ног:
     -- Что-то ты не больно радостен, жених... Что-то тревожит?
     -- Да все тревожит,-- признался Мрак.-- Я вломился сюда как  медведь.
А тут еще Хозяйка подмогла, будь она неладна... Ничего не понимает в делах
людей. Ну, кто на самом деле отдаст мне полцарства?
     Рогдай усмехнулся:
     -- Ты не дурак, хоть и  дик  обликом.  Ты  мне  нравишься.  Поговорим
опосля, а пока сходи вот в тот угол сада. Там сейчас  Додон  кормит  своих
рыб.
     -- Зачем?
     -- Сходи,-- посоветовал Рогдай.-- Одно дело,  поговорили  принародно.
Теперь узнай, как на самом деле.
     -- Ты прав, воевода,-- вздохнул Мрак.-- Благодарю.
     Солнце блеснуло в глаза, воздух за порогом был такой чистый, что Мрак
сразу ощутил как  в  голове  прояснилось.  Грудь  сама  поднялась  трижды,
очищаясь от  спертого  нечистого  воздуха  тесных  комнат,  вбирая  запахи
зелени, свежести.
     Он еще издали заметил на камне у пруда сгорбленную фигуру. Додон  был
в роскошной срачице, наброшенной на голое тело. Босые ноги опустил в воду,
и Мрак видел в прозрачной воде как толстые  карпы  лениво  щипали  его  за
пальцы. Додон нехотя щипал пирог, губатые морды брали еду прямо из рук.
     -- Добро ли почивалось? -- поприветствовал Мрак еще издали. Не хотел,
чтобы царь от его грубого голоса подпрыгнул. На нем же и выместит испуг.
     Додон покосился в его сторону налитым кровью глазом:
     -- А, это ты... разбойник.
     -- И разбойник пригодился,-- сказал Мрак осторожно.
     Он  остался  на  ногах,  Додон  отвернулся  к  воде.  Круги  медленно
расползались по  воде,  такие  же  толстые  и  ленивые  как  карпы.  Додон
пошевелил пальцами, видно было как губастые рыбы тычутся в них мордами.
     -- Что ждешь? Благодарности? Уже поблагодарил... при народе.
     -- А теперь? -- спросил Мрак.
     -- Слушай, разбойник... Я знаю, что боги, потрудившись  над  героями,
отдыхают на их детях.  Потому  нет  во  мне  отваги  Яфета,  ярости  Гога,
мудрости Тараса, силы и  стойкости  отцов  и  дедов.  Но  у  меня  хватает
понятия... гм... понять это. Потому я  лишь  делаю  то,  что  в  интересах
царства и народа. А в его интересах, чтобы ты жил... пока что.
     Мрак смотрел исподлобья.
     -- А как же насчет кожу содрать  с  живого?  --  напомнил  он.--  Мне
как-то без своей кожи будет холодно.
     В глазах Додона блеснула старая ненависть, но тут же  погасла.  Голос
был голосом усталого человека:
     -- Как человек... я готов тебя разорвать на куски и сейчас. Но  я  --
царь! Я вижу, что ты сделал. Как царь, я должен тебя наградить. Не потому,
что благодарен... правители благодарности не знают... а потому, чтобы  все
видели, что стараться для страны, в которой живешь, еще и выгодно.
     Мрак пожал плечами:
     -- Ну, народу можно не сообщать. Если бы не вмешалась  Хозяйка...  но
это твоя тетка, не моя. С ней и разбирайся.
     Додон сказал с отвращением:
     -- Когда боги лезут в дела людей, всегда ломают  дров.  Думают,  если
сильнее,  то  и  умнее...  Человек  слабость  свою  хитростью  и   умением
восполняет!  Дура,  хоть  и  родная  тетка...  Но  ты  живи,  раз  уж  так
получилось. Полцарства, не знаю, воеводы будут против, но племянницу  свою
отдаю.
     Мрак ощутил как лицо опалило жаром. Прерывающимся голосом сказал:
     -- А мне больше ничего и не надо.
     Додон оглянулся  с  таким  удивлением,  что  едва  не  вывихнул  шею.
Скривился, пощупал пальцами жилу:
     -- Да ну?
     -- Можешь верить,-- сказал Мрак, голос дрогнул.--  Вон  даже  Ховрах,
говорят, сразу отказался от обещанной половины такого царства.
     -- То не царство такое, как ты говоришь,  а  Ховрах  такой.  Его  все
знают.

     Глава 27

     Ночью он покрепче запер дверь, на всякий  случай  подпер  поленом.  В
коридоре было тихо. Без шума вытащил камень в стене,  обратился  в  волка,
осторожно выскользнул в привычную темень,  полную  неподвижных  запахов  и
стылого воздуха.
     Темный ход, как и прежде, вел вдоль комнат гостей, начальника стражи,
старших дружинников, воевод. Мрак останавливался ненадолго, прислушивался.
Камни притерты плотно, но запах как-то просачивается,  и  картинки  спящих
воинов, полураздетых девок, сопящих  воевод  настолько  отчетливы,  словно
видит их в ярком солнечном свете. Даже еще отчетливее. Глаза дают картинку
только спереди, а запахи показывают со всех сторон.
     Он шел в полной темноте, но запахи показывали  куда  поставить  лапу,
чтобы не хрустнули  полуистлевшие  кости,  где  свернуть  и  не  удариться
головой о выступ, где прижаться к стене, чтобы не идти по брюхо в  ледяной
воде.
     Знакомый запах услышал издалека, но еще раньше сердце затрепетало как
маленькая птичка, и Мрак смутно удивился сладкому щему в груди. Попробовал
заставить лапы шевелиться, но странное колдовство  приковало  у  ничем  не
примечательной стены.
     Он не помнил сколько так стоял с  закрытыми  глазами.  Очень  нескоро
сумел заставить лапы повиноваться.  Те  понесли  его  к  знакомой  каморке
Ховраха так медленно, словно удалялся от источника жизни.
     У Ховраха все было так, словно  Мрак  и  не  выходил  оттуда.  Густым
мощным ароматом вина пропитались даже камни. А запах жареного мяса был так
свеж, будто Ховрах припрятал целую тушу.
     Мрак лапой приподнял крышку корзины, не удержался от смеха. Там  ждут
своей очереди, явно для ночного бдения,  ломти  сыра,  мяса,  три  жареных
карася, мешочек орехов, а на  самом  дне  затаился  бурдючок  с  раздутыми
боками.
     Ховрах  просто  чудо,  подумал  с  неясной  завистью.  Живет  в  свое
удовольствие, и как живет! И все у него получается...
     Дверь под его лапами приоткрылась неслышно.  Снаружи  никого,  только
едва слышно потрескивают смолистые  факелы  на  дальней  стене.  Мелькнула
размытая тень, а снизу донесся  мужской  смех.  Мрак  ощутил  как  широкий
коридор радостно заскользил под лапами. Стены  бежали  навстречу,  впереди
появилась широкая лестница, ступеньки бросились ему под лапы.
     До  покоев  Светланы  оставался  поверх,  когда  по   ушам   хлестнул
счастливый визг:
     -- Моя собачка!
     Он едва успел повернуть  голову,  как  откуда  ни  возьмись  налетело
пушистое, золотоволосое, пахнущее молоком и сладостями. Маленькие  руки  с
такой силой вцепились в шерсть, что  Мрак  протащил  их  хозяйку,  наконец
нехотя остановился, попытался освободиться, но Кузя уже  повисла  на  нем,
верещала, теребила, щипала, тащила за собой, и  оглушенный  Мрак  поневоле
повиновался.
     У двери Светланы стояли двое немолодых стражей. Увидев черного  волка
переглянулись, а Кузя закричала еще издали:
     -- Быстрее отворяйте!.. Я привела свою бедную собачку!
     Один из стражей проворчал, глядя с опаской на огромные  клыки  бедной
собачки:
     -- Да уж... А не сожрет ли царевну? В лесу, поди, оголодал.
     Второй отворил дверь с превеликой поспешностью.  Мрак  услышал  звуки
свирели. Кузя подтащила Мрака к  двери  почти  силком,  а  в  комнату  уже
въехала, лежа на его спине. Знакомые запахи нахлынули с такой  мощью,  что
Мрак остановился оглушенный. Сердце колотилось, подбасывало довольную  как
хомяка Кузю.
     -- Светка!!!
     Мелодия  оборвалась.  У  окна  застыл  в  страхе  Иваш.  Пальцы   как
перебирали дырочки на дуде, так и замерзли. Выпученные глаза не отрывались
от страшного зверя с оскаленной пастью. Светлана приподнялась  на  кресле,
рухнула снова. Затем только на лице проступила радость:
     -- Мрак! Ты вернулся?
     -- Он опять стал собачкой,-- объяснила Кузя.
     Мрак нерешительно вильнул хвостом.  Тут  лишь  Светлана  подпрыгнула,
наконец поверив, брови высоко взлетели.
     -- Мрак?.. Дорогой мой Мрак? Мой любимый!
     Она распахнула объятия. Мрак не успел опомниться, как очутился  в  ее
руках. Сам он  едва  успел  сделать  шаг,  Светлана  налетела,  обхватила,
прижала к груди с такой силой, что свет померк в волчьих глазах, а  сердце
от счастье едва не выпрыгнуло через горло.
     -- Мрак, мой любимый... Куда исчез так внезапно?
     Он лизал  ей  нежные  руки,  трясся,  вилял  хвостом  и  всем  телом,
подпрыгивал, в нем был безумный восторг, скулеж, счастье, что захлестывало
разум, волю, все чувства, кроме восторга и ликования при виде Ее, слыша Ее
голос, впитывая Ее запах!
     -- Мрак! Мой замечательный... Как мне тебя недоставало,  если  бы  ты
знал! Какой я была одинокой без тебя...
     Она ласкала его, прижимала, Мрак ощутил как на шерсть упала и  начала
пробиваться к его коже горючая  слеза.  По  щекам  Светланы  пролегли  две
мокрые дорожки.  Она  тихонько  всхлипывала,  ее  пальцы  вздрагивали,  но
прижимала волчью голову к груди с силой и отчаянием,  будто  через  минуту
его должны вырвать из ее рук, забрать уже навсегда.
     Он взвыл от страдания, что не может сказать человечьим языком, как он
сам страдал без нее, как тосковал и выл  на  луну,  как  мечтал  вернуться
быстрее, как можно быстрее. Вой превратился  в  щенячий  скулеж,  визг,  и
Светлана засмеялась счастливо, прижала еще крепче, зарылась лицом в густую
шерсть.
     Так они сидели, прижавшись друг к другу  и  почти  не  дыша.  Оба  не
решались шевелиться, боясь спугнуть счастье. В сторонке  Иваш  раздраженно
выговаривал Кузе, та сердилась и обзывалась, попробовала оттащить волка от
старшей сестры, что завладела ее черной собачкой целиком,  Мрак  счастливо
лизнул Светлане руку. От избытка чувств хотелось упасть  и  умереть  у  ее
ног. Более счастливого мига в его жизни еще не было.
     Иваш проговорил боязливо:
     -- Он убегал... не взбесился ли?
     Кузя  завопила  что-то  возмущенное,  от  ярости   нечленораздельное,
Светлана с укором покачала головой:
     -- Ты посмотри в его счастливые глаза. Нет, с ним все в порядке.
     -- Но убегал...
     -- Он волк, а не собака,-- объяснила Светлана.-- Дикий волк! Вольный.
Он не обязан сидеть там, где нам хочется. Здравствуй, мой любимый  Мрак...
Мой любимый!
     Ее тонкие нежные пальцы не отпускали  его  шерсть.  Любимый,  горячей
молнией пронеслось у него по жилам. Она так и сказала!

     Сердце рвалось от боли, но он заставил себя  под  утро  слезть  с  ее
постели. Через открытую дверь видел спящую Яну, но служанка не проснулась,
когда приподнял ковер и отодвинул камень.
     Ход показался нескончаемый. Едва протиснулся в свою комнату,  как  за
дверью раздались шаркающие шаги. Послышался зычный голос  стража.  Ответил
раздраженный писк незнакомца.
     Мрак поспешно перекинулся в людскую личину, бросился  к  разбросанной
одежде, когда послышался  стук  в  дверь.  За  порогом  стоял  толстенький
ухоженный старичок-волхв.
     Мрак был уверен, что теперь, отмытый, одетый богато и причесанный, он
выглядит по-царски, но волхв, придирчиво  осмотрел  Мрака,  долго  хмыкал,
морщился с неудовольствием, заявил негодующе:
     -- Запустить себя до такого краю!.. Понадобится  с  неделю,  а  то  и
больше.
     -- На что? -- спросил Мрак настороженно.
     -- На твой человечий облик. Ты ж зверь, а не человек.
     Мрак исподлобья смотрел на маленького пышно одетого волхва.  От  того
несло как от напомаженной девки. В носу свербило, он  едва  не  расчихался
ему в лицо.
     -- Я вроде бы человек,-- сказал он осторожно.
     Волхв взмахнул дланями:
     -- Человек? С такими рубцами? Шрамами?.. Перебитым носом?  Да  еще  в
двух местах?
     -- Трех,-- поправил Мрак.
     Волхв даже отпрянул:
     -- Да как с этим можно жить?
     -- Живу,-- ответил Мрак.
     -- Жил,-- возразил волхв.-- Желание моей повелительницы --  закон.  Я
сделаю из тебя человека! Не красавца, конечно, красавцем тебя сами боги не
сумеют... Сама Леля бы  удавилась,  на  тебя  глядя,  но  кое-что  у  меня
получится.
     Мрак смотрел исподлобья. Леля не удавилась, когда  его  зрела,  но  в
чем-то этот дурень прав. Светлане будет приятнее видеть  чистое  лицо  без
жутких шрамов.
     -- Что я должен делать? -- спросил он.
     Улыбка волхва стала неприятной:
     -- Терпеть,-- сказал он зловеще.-- Только терпеть.

     Была боль, но не столько  от  рук  волхва-лекаря,  это  Мрак  выносил
безропотно, а что  не  видел  Светланы.  Волхв  хмурился,  бурчал,  иногда
бушевал, и тогда от его гнева прятались помощники, но в общем был доволен.
Он убирал шрам за шрамом, ломал и заново  сращивал  кости  и  хрящи  носа,
сломанную челюсть, а Мрак, опоенный дурманящим зельем, почти не чуял боль,
терпел покорно, а кости срастались удивительно быстро.
     Когда пришел день натянуть новое мясо и  срастить  кожу,  волхв  даже
мурлыкал под нос песенку. Дикий видом лесной человек на глазах превращался
в сурового облика мужа, с правильными  чертами,  прямым  носом  и  тяжелой
нижней челюстью. Темнокоричневые глаза остро смотрят из-под густых  черных
бровей, взгляд тяжел и пристален.  Статью  и  обликом  теперь  походит  на
главного воеводу, что командует войсками всего царства.
     Когда Мрак, приходя в себя, принялся яростно чесаться, волхв  ухватил
за руки:
     -- Не погуби свою новую личину!
     -- Зудит, нет мочи...
     -- Терпи.
     Он подвел его к огромному зеркалу. Мрак отшатнулся. На него взглянуло
суровое лицо красивого мужчины. Черный как  ворон,  хмурый,  надменный,  с
ровным носом и чистым лицом, ни  единого  шрамика,  даже  совестно,  глаза
стали вроде бы крупнее, или  это  волхв  своими  чарами  приподнял  брови,
изогнул по-иному.
     -- Это не я,-- сказал он невольно.
     Волхв довольно хихикнул:
     -- Ты. Своей рожи не знаешь?
     -- Я ее такой никогда не видывал.
     Волхв понимающе кивнул:
     -- Ясно. Тебя по ней били и уродовали с детства. Верно?
     Мрак все еще в удивлении и недоверии всматривался в зеркало. На  душе
стало немножно совестно. Будто одел чужую личину, обманывает людей.
     -- Ну... Первые шрамы получил, насколько помню, лет в пять-шесть... А
потом пошло. Рубец на рубце...
     -- Привыкай. Это ты.
     -- Непривычно,-- признался Мрак.
     -- Это ты. Таким твое лицо должно было стать без шрамов... Если бы ты
жил, скажем, не в лесу, а здесь при дворе.
     Мужчина, глядевший на Мрака из зеркала, выглядел  чересчур  красивым,
раздражающе  могучим.  Взгляд  по-волчьи   острый,   брови   сшиблись   на
переносице, придавая лицу властное и надменное выражение. Это был человек,
привыкший командовать войсками, вершить судьбы царств и  народов,  править
странами. Он был могуч, знал это и желал, чтобы другие это поняли сразу.
     Волхв добавил с хитринкой:
     -- Пора показаться царевне... Ей, как полагаю, понравится.
     -- Думаешь?
     -- Уверен! -- оскорбился волхв.-- Для того и старался.
     Дыхание стеснилось в  груди  Мрака.  Сладкая  боль  стиснула  сердце.
Только бы ей понравилось, ведь ему все равно в какой он личине, в  волчьей
даже свободнее. Если ей нравятся такие мужчины, он будет таким,  какие  ей
по сердцу!

     Во дворце мельтешило, кипело, бурлило. Из окрестных сел свозили битую
дичь, откормленных свиней, гнали стада гогочущих гусей, которых две недели
силком кормили отборными орехами, везли рыбу, в корзинах и  бочках  тащили
горы лесных ягод.
     Мужики свозили рожь, пшеницу,  овес.  От  мельниц  тянулись  вереницы
подвод с мукой любого помола. Везли крупы, везли гречку, пшено, ячмень. Из
подвалов доставали тысячи пудов меда, масла, сыра...
     Бесчисленными рядами тянулись бочки с зернистой и паюсной  икрой,  не
говоря уже  про  отборную  сиговину,  стерлядей,  белужину,  осетрину.  На
свадьбе дочери царя Громослава ни в чем не должно быть недостатка. Первое,
чем обмениваются придирчивые гости, это: "Хороший был стол" или же:  "Царь
Артании свадьбу служанки справил лучше"...
     А Мрак, запершись в своей комнатке и дрожа  от  нетерпения,  поспешно
поменял облик. Трое суток над ним колдовал  волхв-лекарь!  Трое  суток  не
видел Светланы, только чуял ее едва слышный запах...  Да,  царевну  пугает
его человечья личина... но он все равно сумеет сесть у ее ног!
     Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул ее в морду,
жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками.
     У царевны в покоях был Додон. Он расположился у окна,  перед  ним  на
блюде была горка белых зерен: семечки для него  лузгали  особо  отобранные
девки. Светлана сидела у ног, в ее глаза были  любовь  и  сострадание.  Ее
дядя выглядел больным, лицо пожелтело  и  осунулось,  под  глазами  висели
темные мешки.
     На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, а Светлана
сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой к  лобастой
голове. Волк замер, перестал дышать от счастья.
     Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно:
     -- Светлана... Будь ты моей дочерью, я бы не любил  тебя  больше.  Но
беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от  нелюбимых.  Горный
Волк ушел, но готовится к прыжку!
     Мрак чувствовал как в его шерсти задрожали пальцы Светланы. Голос  ее
был полон слез:
     -- Дядя! Не принуждай меня выходить за этого... за это чудовище!
     Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело:
     -- Ну, он конечно, не таков красавец,  как  Иваш...  но  для  мужчины
внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны  --  уже
красавец!
     Она зарыдала:
     -- Ни за что!
     Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его по загривку:
     -- Это не тебе... Ты у нас красавец. Но этот варвар, он  же  попросту
зверь в людской личине! У него глаза темные как в лесном болоте  вода,  он
смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Я
лучше брошусь из башни, чем выйду за него! Даже ради спасения царства.
     Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон  оглянулся  а  окно,  в
темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна.
     -- Эк его разбирает,-- вздохнул он.-- Зверь!.. Не  могет  удержаться.
Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек -- это зверь
до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле  он  зверь
до кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился.  Но  все  равно
грызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши --
в тряпочке.
     -- Дядя!
     -- Милая моя... Разве не видишь, что без  твоей  жертвы  наша  Куявия
рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с  Хозяйкой
без страха. От дурости или невежества... или еще почему, но она пришла  на
помощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем.
     -- Почему?
     -- Не знаю,-- ответил он ошеломленно.-- Или ценит выше, чем  мы,  или
же в самом деле стоит больше, чем выглядит.  Но  для  нас  важнее  другое.
Человек, с которым  Хозяйка  разговаривает  на  равных,  может  остановить
Волка! Но кто захочет за просто так? А ради такой жены...
     После долгого молчания Мрак  услышал  за  спиной  раздавленный  голос
Светланы:
     -- Ладно, дядя. Ради спасения страны...
     Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил  по  коридору.  Хвост  его
волочился во земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи.

     Глава 28

     Он заблудился в подземелье. В голове  стоял  гул,  мышцы  стонали  от
боли. Он бесцельно стукался головой о камни, по морде  уже  бежала  кровь.
Дважды  черная  пелена  застилала  глаза.  Очнувшись,  он   находил   себя
распростертым на каменном полу, а один  раз  в  чувство  привела  холодная
вода, когда упал поперек подземного ручья.
     Не доживу до первого снега, мелькнула мысль. Ощутил облегчение,  ведь
эту боль можно оборвать прямо сейчас. Либо броситься на меч,  либо  просто
разогнаться и грянуться головой о стену!
     Странно ободренный, он наконец  отыскал  выход.  Правда,  не  в  свою
комнату, а в помещение для челяди  на  первом  поверхе.  Гм,  если  выйдет
голым, то трудно пройти незамеченным. Ругнулся, чувствуя как от  сердечной
боли не работает голова. Никто  не  заставляет  идти  голым...  человеком,
когда можно голым волком.
     Правда, у своей двери пришлось потоптаться. Волчьими  лапами  открыть
запоры было не просто, да и народ постоянно шныряет. К свадьбе готовятся!
     Он снова ощутил такую боль, что в глазах  потемнело.  Но  к  счастью,
вокруг  опустело,  поспешно  перекинулся  в  человека,  открыл   дверь   и
прокользнул в комнату. Издалека донесся удивленный возглас.
     Начал одеваться, но руки перестали двигаться, и он  снова  рухнул  на
пол. Боль была острой, словно ножом медленно распарывали  грудь  и  живот,
резали жилы.
     Когда в дверь постучали, он не ответил. Постучали снова,  и  дверь  с
грохотом распахнулась. Ввалились двое гридней с топорами в руках, за  ними
шел злой Ховрах.
     -- Что надо? -- прорычал Мрак.
     Он  чувствовал,  что  страшен  обликом,  и  стражи  попятились.  Один
промямлил, защищаясь:
     -- Нам сказали, что огромный волк... ага, волк к тебе пролез!
     -- Сам запоры отодвинул,-- добавил второй торопливо.
     А Ховрах заорал, не давая Мраку раскрыть рот:
     -- Дурачье! Сами знаете, что именно вам надо есть, а  не  вино  пить!
После первого кувшина уже мерещится! Что за народ пошел такой слабый?  Где
этот волк?
     -- Но нам сказали...-- пролепетал первый.
     -- Дурачье тоже,-- изрек Ховрах.-- Да и влез бы,  ну  и  что?  Может,
похмелиться искал. Это мой друг, мы с ним даже песни пели. Пошли, там  еще
осталось.
     Он обхватил их за плечи и вытолкал, подмигнув через плечо Мраку. Рожа
Ховраха была красная, потная и довольная. Мрак  остался  без  чувств,  без
мыслей и без сил, и уже  думал  что  умер,  но  когда  боль  стала  совсем
невыносимой, понял, что жив. Мертвые боли не знают. Если  болит,  то  жив.
Если болит душа, значит, есть.
     Хватаясь за стены, опустился в  нижние  палаты.  Еще  издали  услышал
запах мужского пота, кожи, масла для смазки  оружия,  а  вскоре  донеслись
грубые голоса гридней, хохот, скрип лавок и столов.
     Он остановился на пороге. Палата прыгала в такт биению сердца, а  шум
крови в ушах заглушал  пьяные  вопли.  Дружина  заканчивала  обед,  отроки
уносили пустые миски, расставляли кубки с  брагой,  вином,  пивом.  Ховрах
высился во главе стола, держал не  кубок  или  чашу,  а  кувшин,  горланил
песню.
     С появлением Мрака говор оборвался, Ховрах тоже умолк. Все  повернули
головы к Мраку. Взгляды были оценивающие,  опасливые  и  даже  враждебные.
Пришелец появился во дворце слишком  внезапно,  разом  оказался  близок  к
вожаку разбойников и даже Хозяйке Медной горы. И  непонятно,  что  еще  от
него можно ждать в их простом и понятном мире.
     Мрак  тяжело  прошел  к  столу  Ховраха,  рухнул  на  лавку.   Ховрах
рассматривал его с превеликим удивлением:
     -- Эй, почему у тебя две головы?
     -- А чем двухголовый хуже безголовых?
     Ховрах кивнул отроку, тот примчался с новым кувшином и кубком. Ховрах
наполнил, заявил гордо:
     -- Эй вы, безголовые! Да знаете ли, что это я направил сего витязя  в
волчьей шкуре на верный след?
     Кто-то спросил ехидно:
     -- А что ж ты сам не привел царя?
     -- Я похож на дурака? -- обиделся Ховрах.-- Стану я портки  рвать  по
скалам, когда в корчме тридцать бочек вина, сорок  бочек  хмельного  меда,
сорок бочек пива, а еще толпа спелых как репки девок! И все ждут, чтобы  я
обратил внимание!
     Он придвинул Мраку полный кубок. Мрак отхлебнул, не ощутив вкуса,  во
рту как на пожарище, сказал хриплым, не своим голосом:
     -- Есть важное задание. И как раз такое, что сам захочешь выполнить.
     -- Я? -- изумился Ховрах. Он захохотал.-- Сам?
     -- Еще и проситься будешь,-- заверил  Мрак.  Он  понизил  голос.--  В
горах бесчинствует отряд Гонты. Ты слыхивал, разбойники. Только и  делают,
что грабят, пьют да дерутся. На той  неделе,  я  слышал  от  него  самого,
разграбили винный подвал одного знатного боярина. Мне нужен человек, чтобы
отвез бы им весточку...
     Ховрах подумал, спросил с осторожностью:
     -- А велик был подвал?
     -- До конца лета будут пить -- не просохнут,-- заверил Мрак.-- Но там
особо задерживаться не стоит. Надо еще в одно место. И быстро.
     В  глазах  Ховраха  было  выражение,  что  ежели   и   доберется   до
разбойников, то до конца лета не выберется. Разве что поможет справиться с
запасами раньше.
     -- А исчо куды? -- спросил он.
     -- К Медее, царице поляниц. Отвезешь ей пару слов от меня. Там  кроме
вина еще и тыщи молодых баб. Они мужиков раз в году лишь по  весне  видят.
Там ты меня и дождешься.
     Ховрах даже кувшин отодвинул, глаза выпучились.
     -- Дождусь,-- сказал он  преданно.--  Я  дождусь,  ты...  того...  не
спеши! Ради меня спешить зачем же? А не лучше ли сразу к Медее? Или сперва
к Медее, а потом к этому... винному подвалу Гонте?
     -- Гонта по дороге,-- объяснил Мрак,-- да и без словца от него  Медея
тебя не пустит.
     Ховрах с грохотом отодвинул лавку, поднялся.  Грудь  его  была  браво
выпячена. Мощным голосом рявкнул:
     -- Готов ехать хоть счас! Да заради Отечества я на все завгодно.
     -- Тогда выводи коня,-- решил Мрак.
     Собравшиеся ошалело наблюдали  как  Ховрах,  ленивый  Ховрах,  рвется
отдать все силы  службе.  Видать,  этот  новый  витязь,  коему  полцарства
обещано, умеет взять за горло. С таким не будешь ниже травы, тише воды  --
враз рога посшибает.

     Отправив Ховраха, Мрак велел стражам сообщить Додону,  что  он  хочет
молвить слово. Страж довольно грубо ответил,  что  светлый  царь  почивать
изволит. Если так, отрезал Мрак, то он сейчас уезжает без этого  слова.  И
катись здесь все пропадом, а о нем больше не услышат.
     Страж заколебался. Мрак выглядел  необычно:  снова  в  душегрейке  из
звериной шкуры, плечи голые, блестят в тусклом свете как  шары  из  темной
меди, волосатая грудь видна до пояса.  С  одного  плеча  надменно  смотрит
толстая жаба, из-за другого злобно выглядывает  великанская  дубина.  А  к
царю с оружием не велено...
     -- Жди,-- велел он наконец,-- сейчас доложу царю-батюшке.
     Пока ждал, Мрак ловил на себе любопытные и уважительные взоры. Вблизи
царских покоев всегда снует народец, норовит лишний раз попасться на глаза
грозному царю. Авось, запомнит, пожалует одежкой со своего плеча или кусом
с царского стола.
     -- Ты того,-- шепнул один опасливо,-- больно  горд...  Кланяйся  царю
ниже!
     -- И не спорь,-- подсказал другой,-- не спорь!
     -- Он царь,-- сказал кто-то с оттенком благоговейного  страха.--  Его
слово -- все! Выше нет и быть не должно.  Все  царской  воле  должны  быть
покорны. А у тебя спина больно прямая!
     И последний успел шепнуть благожелательно:
     -- Царю нужны не праведники, а угодники!
     Дверь распахнулась, появился  страж.  От  Мрака  враз  отхлынули.  Он
сказал негромко, но чтоб услышали:
     -- Спасибо, люди добрые. Вижу, за меня радеете. Потому и советуете...
Но у каждого своя дорога.
     Страж крикнул:
     -- Эй, воевода Мрак! Светлый  и  милостивый  царь  изволит  со  своей
неизреченной милостины...  тьфу,  милости...  изволит  принять  тебя.  Это
значит, ежели исчо не понял, то иди к нему. Но ежели твое  дело  не  столь
важное, то не сносить тебе головы!
     Мрак усмехнулся, а, проходя мимо стража, внезапно ухватил его за  нос
и сжал, неотрывно глядя в лицо желтыми волчьими глазами. Тот скривился  от
боли, рука дернулась к ножу  на  поясе.  Мрак  улыбнулся  предостерегающе,
верхняя губа приподнялась, показав острые клыки. В горле нарастало  глухое
рычание. Взгляд желтых глаз переместился на нежно белое горло стража.
     -- По...ща...ди,-- промычал страж. Он всхлипнул.-- Пощади, доблестный
Мрак!
     Мрак отпихнул к стене, с отвращением вытер о его же  нарядную  одежду
пальцы, оставляя красные следы. Страж дрожал, остальные молча смотрели как
широкий в плечах варвар крупными шагами вошел в царские покои.
     Додон сидел на постели. Лицо было заспанное, глаза зло уставились  на
Мрака. Возле постели на полу сидели Голик и Кажан, а у окна  хлопотал  над
притираниями и  снадобьями  волхв-лекарь.  За  волхвом  придирчиво  следил
Ковань, сгорбленный и нахохленный как  мелкая  хищная  птаха.  Воздух  был
заполнен тяжелыми ароматами благовонных смол. Острые глаза Мрака углядели,
что пол сплошь усеян крохотными тельцами комаров.
     -- Что тебе еще? -- просипел Додон. Он откашлялся,  сплюнул  на  пол.
Голик и Кажан наперегонки бросились убирать царский плевок.-- И  чего  так
вырядился?
     Мрак поклонился, как кланяются старшему по возрасту:
     -- Уезжаю.
     -- Куда? -- встрепенулся Додон.
     -- Руд и Медея уехали к себе,-- сказал Мрак,-- но  Горный  Волк,  как
все говорят, готовит войско. И скоро ударит.
     Лицо Додона искривилось. День начинается с плохих новостей. Хотя  это
не новость, но слышать о ней все равно не хочется.
     -- А ты при чем?
     -- Поеду посмотрю,-- ответил Мрак.-- Может быть, что-то сделаю.
     Он кивнул, повернулся и вышел. Спиной  чувствовал  обалделые  взгляды
четверых, а когда перешагнул порог, то  добавились  и  взгляды  стражей  и
сенных бояр. Бес с ними, подумал он хмуро. Только вот Светлана!
     В груди нарастала злая боль. И  он  знал  с  пугающей  ясностью,  что
теперь от нее не избавится.

     Он скакал по горной дороге, пока впереди в дерево с сочным  чмоканьем
не вонзилась стрела. В расщепе трепетало белое перо.  Он  придержал  коня,
выдернул стрелу, осмотрел.
     Кусты раздвинулись, вышел молодой парень в драной одежде. Был он худ,
костист, но улыбался:
     -- Я помню тебя, лохматый. Но ведь Гонта  сказал,  что  вы  квиты?  И
чтобы больше не попадался на пути?
     -- Мало ли что говорится спьяну,-- бросил Мрак небрежно.  Он  слез  с
коня, взял повод.-- Пойдем, у меня есть к нему разговор.
     Разбойник покачал головой, но без спора повернулся, исчез в зарослях.
Мрак уверенно вломился следом. Там был едва заметный след, почти  незримый
для человека, но  не  волка.  Мрак  почти  видел  сквозь  толщу  кустов  и
проводника, и дальнюю каменную стену, покрытую трещинами,  разломами,  где
есть вход в пещеру, сейчас открытый настежь.
     Возле костра сидел лишь один, лениво  наблюдал  за  котлом  с  водой.
Огонек горел едва, ждать похлебки  придется  долго.  Еще  один  равномерно
вжикал точильным камнем по лезвию меча, щупал ногтем,  смачивал  маслом  в
тряпице. Проводник что-то крикнул, и когда Мрак продрался  на  поляну,  из
пещеры выбрался на четвереньках Гонта.
     Разогнулся,  смотрел  прищурившись  на  Мрака.  Был  он  все  так  же
взъерошен, с голой грудью, диковат. Зубы оскалил в приветствии,  но  голос
звучал предостерегающе:
     --  Что  скажешь,  лохматый?..  Мы  уже  не  грабим  Хозяйку,  как  и
договорились, хотя отступного дает все же маловато. Чего тебе еще?
     -- Был у тебя Ховрах? -- спросил Мрак.
     Гонта зябко передернул плечами:
     -- Еле отправили дальше. Чума это была на наши головы, а  не  Ховрах!
Все про какой-то подвал допытывался. Чуть не умер  с  расстройства,  когда
узнал, что там ничего не осталось.
     Мрак сел подле костра, бросил в огонь пару прутьев.
     -- Но не умер?
     -- Если бы не отвели в пещеру, где кое-что  осталось  от  каравана  с
артанским вином, то не знаю, не знаю...
     Мрак забеспокоился:
     -- А сейчас он не там?
     Гонта с удивлением покрутил головой:
     -- Верные у тебя люди! Он чуть не умер с горя,  когда  расставался  с
нашими кувшинами... а мы награбили вина с разных караванов, столько у царя
нет, но все твердил о каком-то долге, о верности службе,  об  Отечестве  и
жажде  отдать  всю  кровь  и  все  соки...  Правда,  когда   уезжал,   все
оглядывался. Ладно, я кое-как собрал людей, как ты просил. Но если не дашь
объяснение, которое бы меня устроило, то висеть тебе на ближайшем  дереве,
несмотря на нашу старую  дружбу.  Мне  пришлось  уговаривать,  упрашивать,
заманивать, обещать золотые горы. Здесь не только мои люди, а собрались  и
другие отряды. А где твои золотые горы?
     Мрак повел дланью в сторону стольного града:
     -- Там.
     -- Там меня ждет виселица или смерть в бою на потеху.
     -- Ежели воровать по-мелкому,-- согласился Мрак.-- Крупный  разбойник
сам ловит  и  бьет  мелких,  дабы  добычу  не  перехватывали.  И  дичь  не
вспугивали. У тебя есть случай! Вот ты в прошлый раз говорил, что царь  --
тот же разбойник, тоже народ грабит. Это все дурь. На самом деле  царь  не
такой же разбойник, а самый крупный из разбойников. Он захватил все... ну,
сколько мог захватить. Остальные земли держат другие разбойники. И на этой
земле никого не грабит догола, а  всех  понемножку.  Понемножку,  зато  --
всех! Всю страну. И у него не твои десяток молодцов, а  огромная  дружина.
Целое войско.
     Его слушали с раскрытыми ртами. Мрак говорил  веско,  медленно  роняя
слова, словно вбивал колья. Гонта спросил непонимающе:
     -- А как мы можем... стать крупнее?
     -- Сейчас наш большой разбойник дрожит как осиновый  лист  на  ветру.
Его вот-вот задавят соседи-разбойники. Горный Волк изготовился  к  прыжку!
Опоры нет. Но вы могли бы стать этой опорой! В случае победы ты  стал  бы,
скажем, правой рукой Додона. Вон того  кудрявого  поставил  бы  заведовать
всеми царскими конюшнями, раз коней  так  любит...  Всем  бы  твоим  людям
нашлись теплые и сытные места. И грабить бы не надо  вот  так,  самолично.
Этим занимались бы для тебя сборщики налогов.
     Гонта долго  слушал,  хмыкал,  подбрасывал  веточки  в  костер.  Вода
наконец закипела, туда бросили почищенную рыбу. Один из разбойников подсел
ближе, лениво сгребал ложкой на длинной ручке пену.
     -- Ты меня не убедил,-- сказал Гонта.-- Хотя и  говоришь...  здорово.
Но я берусь помочь. Не ради денег или теплого места при дворце.
     -- А почему?
     -- Есть у меня счет к Волку.
     Мрак покачал головой:
     -- Это с того поединка?
     -- У меня там погибли двое,-- отрезал Гонта зло.-- Это  были  славные
парни. Их кровь на Волке. Так что помогу, чем смогу. Мы живем разбоем,  но
честь нам дорога. И ради сладкой мести можем пройти мимо тугой калитки.
     Мрак поднялся:
     -- Хотел бы  отведать  вашей  ухи,  но  надо  заскочить  еще  в  одно
местечко. Оттуда пришлю гонца.
     Злость в глазах Гонты медленно уступила место веселому любопытству:
     -- К поляницам?
     -- Угадал.
     -- Хотел бы с тобой... да побаиваюсь. Говорят, мужиков привязывают  к
диким коням и отпускают. Чем так пришелся по ндраву? Не думаешь, что этого
Ховраха уже разметали по степи дикие кони?
     Конь подбежал, услышав свист. Мрак признался:
     -- Честно говоря, побаиваюсь. Чутье говорит, что все утрясется, но ум
кричит, что Ховраха уже вороны клюют.
     Он вскоил в седло. Гонта крикнул вдогонку:
     -- А ты на чьей стороне?
     -- Я вообще в стороне,-- ответил Мрак.
     Горечи в его голосе было достаточно, чтобы заполнить  ущелье  средних
размеров.

     В старину  земля  была  настолько  жирной,  что  из  нее  можно  было
выдавливать масло. Но прошли века, теперь под копытами  его  коня  гремела
сухая как высохшая черепица земля, вздымалась удушливая желтая пыль.
     Дорога постепенно опускалась, горы уходили  в  стороны.  Наконец  они
выпустили Мрака, оставшись позади, а впереди разом раскрылась  ровная  как
выструганный стол степь. Ни единого бугорка, только сухая трава, а  сверху
необъятный синий купол с раскаленным до оранжевого цвета слитком металла.
     Мрак чувствовал сухой жар, как в кузнице, что разом обрушился  сверху
на голову и плечи, прогрел, разогнал кровь, выжег сырь  и  недобрый  туман
гор.
     Земля  гремела  под  копытами.  Иногда  проскакивали   мимо   зеленых
островков, трава там тянулась на версты, даже  кусты  стояли  плотные  как
щетина на спине вепря, явно там пробился наверх ключ, но чаще  трава  была
жесткая, низкая, а земля сухая и твердая.
     Едва из-за виднокрая показались кончики  шатров,  как  заклубилась  в
двух местах пыль, а в ней различил крохотные искорки. Конь охотно  перешел
с галопа на рысь, а затем и на тихую грунь. От него тоже шел сухой жар,  а
влажная кожа высыхала раньше, чем взмокала.
     С двух  сторон  к  нему  неслись  поляницы.  Прокаленные  солнцем,  в
звериных шкурах, но с голыми руками и  ногами,  обнаженной  левой  грудью,
лица дикие, рассерженные. Заранее  готовые  дать  отпор  мужицким  шуткам,
наглым взорам.
     Мрак остановил коня, вскинул ладони над головой  и  помахал.  Женщины
все еще сжимали в руках короткие дротики. Глаза смотрели подозрительно.
     -- Я к Медее,-- крикнул Мрак.
     -- Кто таков? -- крикнула одна женщина.
     Вторая заехала чуть сбоку, дротик угрожающе смотрел Мраку в бок.
     -- Ее друг.
     -- У нашей царицы нет друзей!
     -- А вот тут вы неправы, лапочки,-- сказал Мрак ласково.-- Есть. И  я
не единственный.
     На него смотрели зло, подозрительно, но  с  замешательством.  Слишком
уверенно говорит, а глаза смеются.
     Первая женщина люто скрипнула зубами:
     -- Ты должен умереть!
     -- Только  в  твоих  объятиях,--  согласился  Мрак.--  Вон  ты  какая
хрупкая, кости как у птички...
     Он тронул поводья,  и  поляницы  невольно  развернули  коней.  Первая
покосилась на свои руки, длинные и сильные, широкие в кости, вспыхнула  от
ярости,  насмехается  волосатый,  затем  перевела  взгляд  на  его   руки,
прикусила губу. А может и не насмехается.  Его  руки  вдвое  толще,  кости
шире, а сам так громаден и  дик,  что  в  самом  деле  рядом  с  ним  сама
хрупкость и беззащитность...
     Она выпрямилась, только теперь замечая, что левая грудь  обнажена.  И
что ее касается не только лучи солнца  и  порывы  ветерка,  но  и  мужской
взгляд. Особый взгляд, который ни с чем не спутаешь.
     Вторая выпрямилась, отчего грудь,  что  вызывающе  смотрела  кончиком
стрелы  прямо  перед  собой,  теперь  даже  приподнялась,   будто   стрелу
готовилась выпустить по низкому облачку. Конь  под  нею  горячился,  часто
перебирал ногами, всхрапывал, громко прядал ушами, будто щелкал кнутом.
     Шатер быстро приближался.  Уже  видны  были  костры,  крытые  телеги,
множество коней, что в сторонке обдирали пышный куст. Поляницы к удивлению
Мрака, собравшись вокруг костров, по большей  части  чинили  одежду,  шили
новую, нанизывали на нитки бусы,  пели  негромкие  и  почему-то  печальные
песни.
     Трое поднялись с копьями в  руках,  одна  побежала  к  шатру  царицы.
Длинные ноги красиво месили сухой степной воздух, полный запахов полыни  и
ковыля.
     Мрак невесело скалил зубы. Не от хорошей жизни девки живут  врозь  от
мужиков. А все рассказы про гордую степную жизнь, вольницу  и  героику  --
блажь. Не бабье дело скакать на  горячем  коне,  метать  стрелы  в  живого
человека, а то и рубить его острым металлом. Но  сказать  такое  вслух  --
голову  потерять.  Женщины  правду  любят  еще  меньше  царей.  Им   нужно
поддакивать да похваливать.
     Медея не появилась, но вышла поляница, жестом пригласила войти.  Даже
полог придержала, так что сразу не прибьют. Да и  женское  любопытство  не
позволит вот так круто в лоб, чтобы уши отвалились.
     Медея возлежала  на  низком  ложе.  Судя  по  разворошенному  узлу  с
одеждой, она перед гостем-мужчиной все  же  переоделась.  А  то  и  просто
оделась. Так что он опять не увидит как  выглядела  бы  в  облике  простой
поляницы с коротким подолом и обнаженной левой грудью. А  посмотреть,  как
он помнил, есть на что.
     -- Что уставился? -- спросила она подозрительно.  Опустила  глаза  на
свою могучую грудь, свитер не скрывал пышные  формы,  стряхнула  невидимую
пылинку.-- Как я слышала, ты отыскал царя.

     Глава 29

     Мрак ногой придвинул скамейку и, не  спуская  с  Медеи  взгляда,  сел
напротив. Хрюндя тяжело соскочила на скамью, подумала неспешно,  спрыгнула
на землю, осторожно пошла обследовать углы шатра.
     -- К добру  ли  отыскал,--  ответил  Мрак  невесело,--  не  знаю.  Ты
слышала, что стряслось во дворе?
     -- Немного,-- ответила она,  но  по  безразличному  тону  понял,  что
царица знает больше, чем видел он сам.-- Что-то не выглядишь счастливым.
     -- Счастливым?
     -- Ты ведь жених,-- напомнила Медея.
     --  Да,--  сказал  Мрак.  Сам  почувствовал,   что   голос   у   него
недоумевающий и растерянный,-- но я представлял это иначе.
     В глазах Медеи промелькнуло нечто напоминающее жалость. Словно видела
могучего  кузнеца,  ковавшего  тяжелые  мечи,  который  взялся  на   своей
массивной наковальне тем же молотом быстро перековать гребень для волос  в
филигранные серьги.
     -- Что будешь есть? -- спросила она со вздохом.
     -- Я ем все, что бегает, летает, ползает и плавает.
     -- Это хорошо,-- сказала Медея непонятно.-- Ешь вперед, пока можешь.
     В шатер начали вносить еду, и Мрак ощутил, что с утра во рту  маковой
росинки не было.  В  животе  радостно  взвыло,  завозилось,  подготовливая
емкости.
     Приоткрыв полог, женские руки опустили на пол большой пузатый кувшин.
Мрак придвинулся ближе. Медея понимающе улыбнулась. В тени жарко и пыльно,
и если горло не промочить, то потрескается как высохшая глина на солнце.
     -- С чем на этот раз? -- спросила она.
     -- Да просто на тебя пришел  посмотреть,--  ответил  Мрак  с  набитым
ртом.
     -- Врешь, меня все боятся.
     -- Ну тогда, если честно... Не обессудь за правду, но захотелось  еще
раз поесть жареного гуся с подливой  из  степных  ягод.  С  прошлого  раза
каждую ночь снился.
     -- Тоже хорошо сказано,-- одобрила Медея.-- Хотя мог бы сказать,  что
я тоже каждую ночь снюсь. А что? Я хуже жареного гуся?
     Куда там гусю, подумал Мрак. Гусь тоже истекает сладким соком,  но  в
Медее его... гм...
     Он с трудом оторвал взор от ее необъятной груди,  при  таком  могучем
размере торчит как у девчушки-подростка, сглотнул  слюну  вместе  с  мясом
гуся, ответил осевшим голосом:
     -- Да ты прямо пава. А явился  я,  дабы  звать  тебя  на  Волка.  Тот
приготовился к прыжку на трон.
     Медея вскинула тонкие брови:
     -- Меня? Неужто я похожа на защитницу престола?
     -- Волк сразу начнет готовится к войне,-- сказал Мрак.-- Да ты и сама
знаешь. Но сперва обезопасит себя внутри страны. Ты и для  Додона  заноза,
но тот труслив и ленив, а Волк тут  же  бросит  сюда  все  войско.  Здесь,
вблизи с кордоном, и оставит на зимовку. А весной, когда подсохнут дороги,
сразу же двинется на Артанию.
     -- Его побьют,-- сказала Медея.-- Надо еще миновать земли Руда. А тот
сейчас силен как никогда.
     -- Возможно,-- согласился Мрак.-- Но что от этого  тебе?  Руд  побьет
его на другое лето после истребления  твоего  народа.  Пусть  бабьего,  но
все-таки народа. Ты не увидишь кончины Волка.
     Медея покачала головой:
     -- Волка выгнали взашей. Выставили из детинца  как  мелкого  воришку.
Что он может?
     -- Вернувшись к своим, он подал это  так,  что  местные  колдуны  все
переврали. На колдунов, сама знаешь, свалить можно все. У него  достаточно
народа, чтобы взять стольный град Куяву. Но сейчас он с небольшим  отрядом
явился в капище древнего бога Чура. Если будет приносить жертвы сорок дней
кряду, то ему обещана победа. Мне сказали ребята Гонты.
     -- Сорок дней? -- переспросила Медея.-- А тебе ребята Гонты,  что  за
дурацкое имя, не сказали, что Волк уже кое-что успел?  Даже  не  дожидаясь
конца сорока дней. На первый же  день  Чур  в  знак  того,  что  принимает
жертву, дал знамение. Первый же человек, который с оружием вступит на  его
землю, доживет лишь до заката солнца.
     -- А другие? -- спросил Мрак тяжело.
     -- Это было  дано  Волку  в  первый  же  день,--  напомнила  Медея.--
Неизвестно, какие дары получит еще. Но и первого предостаточно... Мало кто
не готов погибнуть в бою, но когда знаешь, что обязательно в этот же  день
погибнет тот, кто ступит на землю Волка первым... А нас от Волка  отделяет
лишь мелкая речушка, что в это  время  вовсе  пересыхает,  превращается  в
ручей. Курица перейдет на ту сторону, не замочив хвоста.
     Мрак   представил   себе   как   целое   войско   в   нерешительности
останавливается перед ручьем. Закаленные воины начинают посматривать  друг
на друга, отводить стыдливые взоры. Никто не хочет перейти  ручей  первым.
Если вторым, то можешь погибнуть еще раньше, но можешь и уцелеть,  прожить
долгую жизнь среди звона мечей и свиста стрел.
     -- А когда вошел в то капище?
     -- Около недели тому,-- сказала Медея.
     -- Ого!
     -- Если хочешь точнее, то... даже восемь дней.
     Мрак стиснул челюсти. Даже, если удастся Медею уговорить  напасть  на
Волка первой, то пройдет еще не один день, а то и не одна неделя, пока все
войско соберется, выступит. Войну в один день не начинают!
     -- Я сумел уговорить помочь только Гонту,-- сказал он невесело.-- Это
вожак разбойников...
     -- Слыхала,-- ответила она пренебрежительно.-- Даже  видела  однажды.
Лысый хвастун с длинными лапами.
     -- Медея, -- сказал он с укором. -- Гонта не лысый, а бритый.  У  них
обычай такой. А мужик он просто замечательный! Если решишься, то его  люди
будут отличными союзниками.
     --  Я  уже  отправила  большой  отряд,--  сказала  она  неожиданно.--
Закончишь жевать, можно ехать вдогонку.
     У Мраку кусок мяса вывалился из рук:
     -- Когда же ты успела?
     -- Твой посланец убедил.
     -- Ховрах? -- обрадовался Мрак.-- А я уже и спросить  боялся.  Что-то
не  слышу  пьяных  воплей,  никто  не  горланит  песни,  не   чую   запаха
блевотины... не за столом будь сказано. Что с ним?
     Медея улыбнулась:
     -- Он и повел головной отряд.
     -- Он? -- изумился Мрак.-- Ну, Медея, либо заведет  бес  знает  куда,
либо все твои воины забрюхатеют.
     -- Почему  нет?  --  ответила  она  равнодушно.--  От  таких  мужиков
здоровые дети заводятся. Пусть.
     Он  торопливо  вытер  губы  тыльной  стороны  ладони.  Поднялся,  его
желто-коричневые глаза блеснули благодарностью:
     -- Спасибо. Я поскачу вдогонку.
     -- Допей вино,-- предложила она.
     -- Не до него,-- отмахнулся он.
     -- Допей,-- посоветовала она снова.-- Все равно догоним еще на  нашей
земле. До перехода через кордон.
     Он подумал, что ослышался:
     -- Ты едешь тоже?
     -- Я велела запрягать колесницу, едва дозорные увидели  тебя  издали.
Мне очень хочется тебе показать, что колесница мчится быстрее твоего коня!

     Конь Мрака, дотоле неутомимый, начал ронять пену. Всего две лошади  в
колеснице Медеи, но несут с такой легкостью,  словно  везут  два  перышка.
Медея  сама  не  правила,  для  этого  впереди  стояла  могучего  сложения
поляница, дико свистела и размахивала бичом. Хоть  в  легком  панцире,  но
все-таки живот был открыт, как и ноги. Она была на голову  выше  Медеи,  в
плечах и бедрах едва ли не шире, рыжая, звероподобная, с пышной  копной  в
кольцах волос, что развевал ветер.
     Медея лениво  полусидела-полулежала  на  сидении.  Темные  как  ягоды
терновника глаза насмешливо следили за Мраком.  Ее  коням  намного  легче,
признал Мрак хмуро. Не держат тяжесть  грузного  мужского  тела,  а  такую
легкую колесницу мог бы тащить и ребенок. Да и просто приятно  видеть  как
женская легкость, особенно в ее положении, побивает грубую мужскую силу.
     Сам он время от времени бросал взгляды на  колесницу.  Несется  лихо,
кони даже не вспотели. Тревога за царство Куявию странно уживалась  в  его
душе с уязвленным самолюбием от такого пустяка, что  его  вот-вот  обгонят
женщины. Пусть даже одна из них царица, а другая -- ее лучший воин.
     Ему дышали в затылок с десяток поляниц. Эта почетная  стража  мчалась
по обе стороны дороги. Кони под ними были  легкие  как  ласточки,  неслись
ровно, почти не касаясь земли. Похоже, обогнать могли бы, но не  решались:
Медея убьет, если напылят перед колесницей.
     Солнце клонилось к закату, когда Мрак заметил  далеко  впереди  сизые
струйки дыма. Присмотревшись, крикнул Медее:
     -- Похоже, твои девки уже встретились с ребятами Гонты!
     -- Не должны,-- крикнула Медея.
     Вид у нее был встревоженный. Мрак  улыбнулся,  хоть  в  чем-то  берет
верх:
     -- Похоже, хлопцы Гонты сами поспешили навстречу! Не утерпели.
     Медея бросила пару слов вознице, бич с  сухим  треском  обрушился  на
лошажьи  спины.  Оскорбленные  кони  понеслись  еще  быстрее,  Мрак  начал
отставать. Хуже того, и конные поляницы с визгом и воплями понеслись мимо,
обогнали.
     Худые как кошки, подумал Мрак мстительно. Такие для коней  что  есть,
что нет их вовсе. Кожа и горсть костей. Это  не  человек  с  его  весом  в
какие-нибудь семь-восемь пудиков!

     Поляницы, выехавшие с Ховрахом, уже  разожгли  костры,  но  шатры  не
ставили. Мрак видел с каким облегчением перевела  дух  Медея.  Похоже,  не
очень верила в стойкость своих воительниц. Тем более, что разбойники Гонты
сродни им же: изгои, живущие по своим законам,  презираемые,  возбуждающие
ненависть сытых горожан, зависть и жадное любопытство.
     В полете стрелы ниже по течению люди Гонты спешно  раскладывали  свои
костры. Похоже, прибыли только  что,  многие  как  раз  слезают  с  коней.
Новоприбывшие костры разжигали все выше  и  выше  по  течению.  Мол,  ради
чистой воды, замутили тут всякие, но кому дурить голову, ради какой воды?
     Правда,  костры  поляниц  тоже  сдвигались  к  кострам  разгоряченных
мужчин. Слышался смех,  перебрасывались  шуточками,  что  становились  все
откровеннее.
     Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав  Мрака,  устремился  на
колесницу. Был он чисто выбрит,  голова  блестела  как  отполированная,  а
длинный чуб  был  заброшен  за  ухо.  Серьга  вызывающе  блестела  красным
рубином.
     Мрак смотрел удивленно, таким  вожака  разбойников  еще  не  видывал.
Чист, пахнет травами, выстиранная  рубашка  с  вышитыми  петухами,  рукава
засучены, волей-неволей  не  оторвать  взгляд  от  могучих  рук:  длинных,
сплетенных из таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла.
     -- Приветствую тебя, царица,-- сказал Гонта. Глаза блестели,  а  губы
сложились в неуверенную улыбку.-- Я много наслышан о тебе.
     Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись и заиграли, но
Медея  вылезла  из  колесницы,  лишь  скользнув  по  его   могучей   длани
равнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении.  Мрак  слышал
как Гонта задержал дыхание.
     -- Все ли твои люди прибыли? -- спросила она тем же ровным как  степь
голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: -- Я  думала,  у  тебя  их
больше.
     Гонта вспыхнул, его необъятная  грудь  раздалась  в  объеме,  рубашка
затрещала. Медея  посмотрела  с  интересом,  но  это  было  оскорбительное
любопытство человека к драчливому петушку.
     --  У  меня  их  достаточно,--  ответил  он   сдавленным   голосом.--
Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня -- мужчины!
     Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не  все,  кто  носит  портки  --
мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверить  хоть
сейчас.
     Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы  в  его  сторону.
Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня.
     -- Можно мне спросить,-- сказал он.-- Кто едет вон с той стороны?  Он
не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош...
     С той стороны поднималась пыль, красная  в  лучах  закатного  солнца.
Сколько Гонта и Медея не всматривались,  в  их  сторону  двигалось  только
пыльное облако, потом донесся стук  копыт.  Наконец  заблистали  солнечные
зайчики, и Гонта посерьезнел. Судя по  тяжелому  конскому  топоту,  блеску
доспехов, в их сторону едет могучий витязь.
     Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай  отступили  и
взялись за оружие.
     Из пыльного облака вынырнул  на  огромном  коне  высокий  богатырь  в
остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал  лицо,  выступала  только
роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За ним скакали
еще трое воинов.
     -- Как же он видит,-- пробормотала за спиной Мрака одна женщина, в ее
голосе было великое удивление.
     Мрак сказал громко:
     -- Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в наш стан?
     Гакон высился огромный и неподвижный как башня. На звук  голоса  чуть
повернул голову,  вслушался.  Голос  прозвучал  густой  и  мощный  как  из
глубокого подвала:
     -- И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что  ведешь  людей
на Волка. Мне совестно за царя, что не дал тебе войска. Но я, слуга  царю,
пришел сам.
     -- Ты хочешь пойти с нами? -- спросил Мрак.
     -- Да,-- прогремел Гакон с  непонятным  раздражением.--  Авось,  хоть
здесь найду успокоение.
     Мрак развел руками:
     -- Мы рады тебе, Гакон.
     Витязь с завидной  легкостью  спрыгнул  с  коня.  Один  из  всадников
спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивку Медеи,
поляница. Вдвоем повели старого  богатыря  в  сторону  наспех  возводимого
шатра.
     -- Хорошая примета,-- сказал Мрак.
     -- Этот слепец -- хорошая? -- удивился Гонта.
     Медея проговорила задумчиво:
     -- Какой мужчина... Какая борода! У мужчины  должна  быть  борода.  И
усы, обязательно усы.
     Гонта нахмурился,  его  пальцы  бесцельно  потрогали  чисто  выбритый
подбородок.
     Мрак вмешался:
     -- Медея, до капища верст двадцать?
     -- Двадцать две,-- сказала Медея.
     -- Двадцать три с гаком,-- поправил Гонта.
     Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты  руки  стали  короче  и
тоньше, а  грудь  сузилась  до  куриной.  Да  и  яркие  петухи  на  рубахе
превратились в кур.
     -- Двадцать... ага,-- сказал Мрак и оборвал себя. На  версту  больше,
на версту меньше -- не стоит из-за этого  рвать  друг  другу  глотки,  как
готовы эти двое.-- Надо перейти реку как можно  быстрее  и  застать  Волка
прямо в капище.
     К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и
другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал  он
с холодком, все уже знают о предсказании. Первый,  кто  вступит  на  землю
Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою,  но  даже  в
самом лютом  бою  остается  возможность  уцелеть,  отступить  под  ударами
топоров и мечей, упасть  оглушенным  среди  мертвых,  а  наутро  встать  и
уйти...  Но  когда  знаешь,  что  погибнешь  обязательно,  даже  у   самых
неустрашимых по спине пробежит  дрожь.  Правда,  здесь  можно  всего  лишь
помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!..  Если,  конечно,  эта
мысль не прийдет в голову каждому.
     Окруженный поляницами, подошел довольный как  кабан  во  главе  стада
Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:
     -- Спасибо, друг! Служу Отечеству.
     -- В поте лица своего? Не надорвись.
     Ховрах плотоядно обнял  двух  женщин  за  плечи,  тоже  пухленьких  и
румяных:
     -- Значит, по утренней зорьке и выступим?
     -- Сейчас надо,-- сказал Мрак досадливо.--  Ночью  не  так  жарко.  А
утром обрушимся как снег на голову.
     Ховрах  даже  отшатнулся.  В  глазах  разбойников  Мрак  тоже   видел
неодобрение. Многие с вожделением поглядывали  в  сторону  кургана,  возле
которого виднелись сотни  коней,  где  разжигали  новые  костры,  мелькали
полуголые женские фигурки.
     Медея посмотрела на небо:
     -- Тучи... Луны не будет видно.
     -- Я поведу,-- сказал Мрак.
     Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет.  А
перейти должен именно он. И потому, что  ему  все  равно  жить  только  до
первого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым.
     -- А у тебя глаза совы? -- спросила Медея насмешливо.
     Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему  непонятно,  как  можно
ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает  в  разрывы
туч.
     -- Ох, не люблю таких драк,-- внезапно послышался  в  сторонке  голос
Ховраха.
     Мрак удивился:
     -- Почему? Разве ты не воин?
     -- Воин, воин,-- ответил Ховрах торопливо.-- Да не боюсь  я  схватки,
когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя  беспримерная  отвага
на его... крохотную. А  эти  сражения,  да  еще  все  и  всегда  почему-то
решающие... Ведь и это решающее, верно?
     -- Точно,-- подтвердил Мрак.
     -- Ну вот. А в  любом  решающем  задавят,  не  успеешь  пикнуть.  Это
свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я  задыхаюсь,
а все такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я  ведь
чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как  всегда,
мое мудрое спокойствие и благоразумие... Я ведь только с  виду  такой  вот
смирный, а на самом деле -- зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех,  кто
встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще я в бою  становлюсь  одержимым
богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!
     Он раскраснелся, взмахами показывал, как  изничтожает  врагов.  Медея
опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.
     Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он  дивится
чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит  на  его  руки,  в
самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую  полную  в  мире
женщину...
     Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У  костра  наспех
разогревали мясо, а пока ждали, один  из  самых  старых  воинов  перебирал
струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за его даже  Мрак
остановился, слушал.
     -- Зерван,-- услышал Гонта,--  он  и  есть  бог  всего  сущего...  Он
существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни  воздуха,  ни  солнца.
Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть  и  могучим,
но... гм...
     -- Вроде Додона,-- сказал кто-то со смешком.-- Царствует,  но  правят
другие.
     -- Вот-вот,-- продолжил старик.  Струны  запели  печальнее,  а  голос
возвысился: -- и тогда  страстно  возжаждал,  чтобы  родился  сын  Ормазд,
призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное
затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и  Ахриман.  Зерван
дал слово... кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над  миром  тому,
кто родится  первым.  Ормазд  уловил  мысли  Зервана  и  поделился  ими  с
Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к  тому  же
еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв,  но  слово  не
воробей, и вынуждено уступил всю  власть  Ахриману...  Правда,  только  на
девять тысяч лет, а  потом  власть  должна  перейти  к  Ормазду,  которому
предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять  тысяч  лет.  И
тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем!
     Он печально умолк. Струна еще вибрировала  в  густом  воздухе,  когда
один молодой воин спросил с надеждой:
     -- Мне дед говорил, что мы все еще живем в царстве зла Ахримана.  Но,
может быть, его власть за это время уже кончилась? И  воцарился  праведный
Ормазд?
     Старый воин ткнул его кулаком в бок:
     -- Пей, дурень. Даже, если воцарится, то, думаешь, за  день  или  год
все исправит?
     -- Что напакостит один,-- сказал другой,-- там  сто  человек  убирать
будут. Ломать не строить!
     А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:
     -- Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да  еще
после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да  и
вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.
     Их взоры обратились к Мраку, как зачинателю, а теперь и  предводителю
похода. Тот проворчал:
     -- Ховрах прав, миром правит Чернобог,  как  бы  в  какой  стране  не
назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того,  что
и будет править, это еще надо  посмотреть...  Только  вы,  ребята,  костры
гасите. Пойдем сейчас -- две трети  уцелеют.  Выступим  утром  --  поляжет
больше половины. Промедлим еще чуть -- нас уничтожат всех.
     Воины поспешно хватали с горячих камней ломти  мяса,  а  женщины  уже
бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в
ожидании, их взгляды были обращены на Медею.
     Царица подошла к Мраку вплотную.  Он  невольно  смотрел  ей  в  лицо,
потому что Медея смотрела неотрывно,  ее  губы  подрагивали.  Наконец  она
проговорила негромко:
     -- Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.
     Глаза ее  стали  холодными  и  жестокими.  Она  повелительно  кивнула
кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться.  Тут  же
что-то холодное набросили сверху,  на  голову  обрушился  удар.  В  черепе
взорвалось  болью.  Он  зарычал,  попытался  схватить  кого-то,  но   руки
царапнули воздух.
     Он упал на колени, и последнее, что  помнил,  это  десятки  рук,  что
беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен  умереть  от  застоя
крови!

     Глава 30

     Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросали  топор  в
воздух. Сообща всматривались в блики, и все три раза снова предсказали  то
же самое.  Первый,  кто  ступит  во  владения  Горного  Волка  с  оружием,
погибнет. Погибнет еще до захода солнца.
     Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар,  что  уже  коснулся
краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственной  тяжести.
Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости,  мялись  и
поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели.  Даже
присутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешь
живот, сейчас не действовало.
     Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно:
     -- Так неужели мы отступим?
     В  воду  входили  все  новые  отряды  поляниц,  начали   подталкивать
передних. Ховрах посветлел лицом, решение  найдено  нечаянно,  но  все  же
найдено. Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних...
     Со  стороны  шатра  раздался  разъяренный  вопль.  Полог  с   треском
отдернулся. В багровых лучах  солнца  возникла  гигантская  фигура  воина,
массивного и широкого, как в плечах, так  и  в  поясе.  Он  был  в  полном
доспехе, щит висел на сгибе левой руки, в  высоко  вскинутой  правой  руке
хищно блистал меч. Длинная серебряная борода блестела в  лучах  заходящего
солнца, и казалось, что по ней бегут струйки крови.
     -- Гакон,-- пробормотал Ховрах изумленно.-- Я ж упоил так, что  рачки
ползал!
     -- Старый  черт,--  ругнулся  Гонта,  но  в  голосе  разбойника  было
восхищение.-- Без него ни одна драка не обходится.
     -- На этот раз и рачки, как говорит  Ховрах,  не  уползти,--  бросила
Медея.
     -- Похоже, потому и спешит.
     Гакон, все еще не  переставая  рассыпать  проклятия,  как  на  головы
врага, так и друзей, что не разбудили,  не  снарядили,  бегом  заспешил  с
холма к реке.
     Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык, ругался, орал,
вызывал на бой, с каждым шагом продвигался  все  дальше  в  реку.  За  ним
следили  понимающе,  хотя  в  сердце  каждого  копошился  гадкий  червячок
облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть.  И  так  дожил  до  вон
какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые  мужики
гибнут словно мухи в метель.
     Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной
ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг  до  небес,  а  когда  поднялся,
мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение  же  в
эту жару почти остановилась, река напоминала заснувшее болото.
     Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег.  Гакон  встрепенулся,
лицо озарила свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом  и,  выставив
для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов.
     -- Разбегайся! -- заорал Ховрах дико.-- Зашибет, старый дурак!
     Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови, так  выглядели  с
берега расцвеченные заходящем солнцем брызги. Они взлетали выше головы,  и
Гакон весь блестел как в чешуе сказочной рыбы.  Серебряные  волосы  трепал
ветер, рот был разинут в злом крике.
     Разбойники  и  поляницы  прыснули   врассыпную,   лишь   трое-четверо
остались, выставив щиты.  Гакон  выбежал  на  пологий  берег  с  легкостью
мальчишки. Шипастая  булава  угрожающе  завертелась  над  головой.  Вокруг
прыгали смельчаки, орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон
слышал только собственный рев. Булава неожиданно ударила  в  подставленный
щит, и смельчак полетел на  землю  с  выбитой  из  плеча  рукой.  От  щита
брызнули щепки.
     -- Слава! -- орал Гакон ликующе.-- Бей!.. Круши!..
     Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой, но старый
витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью  распарывала
воздух,  что  тот  ревел  как  в  трубе  при  вьюге.  Стоял  треск,   люди
вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил  и  крушил.  Деревянные  щиты
превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с  криками  боли
откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит -- кишки вылезут.
     В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно  ревел,  орал,
Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный издалека,  с
силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон  пошатнулся,
руки с огромной булавой и  великанским  щитом  начали  опускаться.  Колени
подогнулись, он сгорбился, закачался,  и  к  нему  бросились  обрадованные
разбойники и поляницы. И тут Гакон  тряхнул  головой,  взревел  гулко  под
железной маской. Булава со страшной  силой  описала  вокруг  него  длинную
дугу. Послышался частый стук металла по живому, крики боли. Сбитые  с  ног
люди отлетали как щепки.
     Гонта, Медея и Ховрах попятились, их спешно  закрыли  двойной  стеной
щитов разбойники и поляницы. Тут же всех оглушил могучий рев  Гакона,  над
стеной щитов взлетела страшная булава, пошел  треск,  вопли,  крики  боли,
дикий хохот старика.
     -- Гакон! -- орал Гонта.-- Гакон, старый бес!
     -- Гакон!!! -- завопила Медея таким пронзительным голосом, что  Гонта
отскочил в испуге.-- Гакон, это мы!.. Свои!.. Враги на том берегу!
     Гакон ломился сквозь заслон  из  человеческих  тел  как  вепрь  через
кустарник. Поляницы падали, уползали,  как  и  разбойники,  уже  появились
раненые, всюду стоял крик. Гакона уговаривали, орали, в него летели уже  и
боевые топоры, дротики, камни, старый витязь  отряхивался  как  пес  после
купания, пер напролом, бил и крушил подставленные щиты, рвал веревки,  что
бросали со всех сторон, и уже был в двух шагах от  Гонты  и  Медеи,  когда
Ховрах приложил ладони ко рту и заорал дико:
     -- Гакон!.. Гакон, это я -- Ховрах!
     Гакон остановился, но булава попрежнему распарывала  воздух  во  всех
направлениях. Еще два щита разлетелись  вдребезги,  когда  наконец  густой
голос из-под шлема прорычал:
     -- А ты что здесь делаешь?
     -- Это свои, дурень! -- заорал Ховрах.
     Гакон чуть замедлил размахи, теперь стало  видно  с  какой  быстротой
булава распарывает воздух вокруг старого витязя:
     -- Опять свои?
     -- Снова! -- заорал Ховрах. Он ткнул Гонту и Медею  под  ребра  и  те
тоже заорали, завизжали, срывая голоса. Гакон в  нерешительности  замедлил
вращение булавы, но и теперь еще окружала  сверкающей  стеной  из  металла
толщиной с детскую голову.
     -- А где не свои? -- осведомился он.
     -- По ту сторону,-- завопил Ховрах.-- Но ежели тебя  видели,  то  уже
разбегаются!
     Гакон  с  тяжким  вздохом  опустил  булаву.  Могучая   грудь   тяжело
вздымалась. Голос из-под шлема донесся неузнаваемый от горечи:
     -- Совсем ослаб... И драться не начал, а уже язык на плече.
     Гонта посмотрел на его путь, заполненный разбитыми щитами, ранеными и
ушибленными,   сломанными   копьями,   смятыми   шлемами.   Плечи    зябко
передернулись:
     -- Слава богам, такие богатыри уже вымирают.
     Ховрах бросил одобрительно:
     -- Молодец Гакон! Бей своих, дабы чужие боялись.
     В глазах Медеи было больше восторга, чем страха. Гонта нахмурился,  а
Ховрах обнял Гакона  за  плечи  и  повел  к  шатрам.  Гакон  на  полдороге
освободился, заспорили, потом повернули к реке.
     Они были у  самой  воды,  когда  со  стороны  шатра  Медеи  прогремел
озлобленный  крик.  Шатер  затрясся,   медленно   повалился.   С   треском
разорвалась ткань, в прореху выпал связанный человек.  Он  дергался,  и  с
каждым движением лопались ремни, веревки, как  клочья  тумана  разлетелись
обрывки рыбацкой сети. Он поднялся во весь рост, страшный,  всклокоченный,
багровый от усилий. Уже только уцелевшие ремни врезались в тело,  но  было
видно  как  подаются,  затем  все  услышали  треск.  Как  тонкие   гадюки,
коснувшиеся огня, так и ремни отскакивали от его тела.
     Он наощупь выудил из-под цветной ткани шатра палицу, выпрямился. Лицо
в крупных каплях пота, обнаженная грудь блестела, а мышцы на могучих руках
перекатывались, будто огромные змеи заглатывали зайцев.
     Ховрах побелел:
     -- Ну, сейчас этот кинется...
     Он с торопливой обреченностью вошел в воду,  замешкался,  и,  обгоняя
его, молодой разбойник по кличке  Беляк,  прыгнул  вперед,  поднял  столбы
брызг, пронесся через всю речушку как молодой олень  и  выбежал  на  чужой
берег с криком:
     -- Что жизнь?.. Жила бы честь!
     Теперь подошвы его сапог попирали землю Горного Волка, он был молод и
красив, лицо стало ясным, словно засветилось  изнутри,  а  глаза  блестели
нечеловечески как звезды. В левом ухе беззаботно рассыпала искорки золотая
серьга с зеленым камешком.
     Вторым выбежал Ховрах, дышал тяжело, мокрый как медведь после  ливня,
а третьим как разъяренный тур вынесся Мрак. Грянул лютым голосом:
     -- Дурни! Мне все одно не дожить до первого снега!
     Разбойники, стыдясь замешательства, гурьбой выбежали следом, окружили
Беляка. Тормошили, хлопали по плечам, а тот лишь беспечно рассмеялся:
     -- На миру и смерть красна!
     Кто-то попробовал неуклюже утешить Мрака:
     -- Без тебя вся эта затея сгинула бы на корню. А Беляк... что  Беляк,
мы все беляки. Да и волхвы еще могли не так понять.
     -- Да, они все время пальцем в небо,-- поддержал другой.  --  Правда,
зато в самую середку...
     Беляк вскинул к небу боевой топор:
     -- Вперед! Мы зачем пришли? Отомстить за слезы наших матерей.  А  вы,
братья, позаботьтесь потом о моих... У меня отец и мать  уже  старые,  еще
две сестренки совсем малые!
     Ховрах, сердясь за  поломанный  строй,  быстро  выстроил  передних  в
отряд. И когда были шагах в десяти от деревьев, среди  кустов  шелестнуло.
Тонко свистнула стрела. Беляк, он бежал впереди, выронил топор, ноги стали
подгибаться. Попробовал что-то сказать, но слова тонули в клекоте:  стрела
пробила горло.
     Несколько человек с оружием наголо бросились в лес, а Беляк опустился
на траву, скорчился. Глаза его медленно заволокло пеленой смерти.
     И в тот же миг погас последний луч закатного солнца.

     Лес  прочесали  как  гребнем,  но  нашли  только   отпечатки   легких
охотничьих сапог. Гонта был мрачен, Беляк только первый, потери будут еще.
     -- Беляк...-- сказал он невесело.-- Мрак, ты видел серьгу?
     -- Да.
     -- Единственный сын! Что скажу его матери? Его род прервался.
     Мрак сказал с горечью:
     -- Не прервался. Кто-то из твоих верно сказал, что мы все беляки.  Он
наш брат, сын... Он весь внутри нас!  Его  надо  только  выпускать,  а  не
душить в себе. Его род -- это мы все. Род людской, если понимаешь.
     Гонта пробормотал:
     -- Очень смутно. Да и то, не столько понимаю, как что-то чувствую. Но
уж больно тонко... Даже дивно, что ты  чуешь  такое!  Глядя  на  тебя,  не
скажешь.
     Мрак признался:
     -- Сам дивлюсь. Иногда мне хоть кол на  голове  теши,  а  другой  раз
слышу как звезды шуршат, как в цветах маленькие  человеки  поют,  постигаю
движение миров и тайные замыслы богов, а в душе такое сладкое  томление...
Но тут же то конь перднет, то сам палец прищемишь, и сразу оказываешься  в
привычном житейском дерьме.

     Они скакали в сумерках и первую половину ночи. Мрак мчался впереди, с
ним был Гонта, чуть правее неслась  в  окружении  суровых  всадниц  легкая
колесница. Мрак различал силуэт Медеи. Лента,  удерживающая  ее  косу,  не
выдержала быстрой скачки, длинные черные волосы освобожденно выплеснулись,
затрепетали, странные и волшебно прекрасные. Гонта сглотнул слюну, смотрел
неотрывно, едва не вывихивал шею.
     Медея подалась вперед, лунный свет  блистал  в  ее  широко  раскрытых
глазах. В них были восторг и безмерное удивление.
     Гонта вскрикнул:
     -- Вон то капище!
     Луна прорвала тучи, и в мертвом свете на фоне черного как  грех  неба
выступал вдали холм. На самой вершине  Мрак  различил  выщербленные  плиты
обтесанного камня. Это сейчас капище, как он понял, а когда-то  был  храм.
Руины и сейчас выглядят мрачно и пугающе. Если  древний  бог  и  помнит  о
своем храме, то любого, кто принесет туда жертву, заметит и одарит.
     Гонта все порывался проскакать вперед. Мрак вскинул ладонь:
     -- Стой! Те звуки, что я слышу, мне не нравятся.
     Гонта повертел головой, оглянулся на Медею. Та пожала плечами:
     -- Что можно услышать за тем ревом в твоем животе?
     -- Сама ж кормила какой-то  гадостью,--  обиделся  Гонта.--  Я  ж  ел
только из чувства... чувства...
     Он махнул рукой, а Мрак слез с коня,  припал  к  земле  ухом.  Сперва
тихо, потом все яснее услышал далекий  плач.  Тихо  и  безнадежно  звучали
женские  голоса.  Здесь,  у  самой  земли  уловил  и  запахи,  что  вверху
растворяются в воздухе, а внизу держатся  долго,  расползаются,  покрывают
землю тонкой пленкой, пока не впитаются в росистую землю.
     Подъехал Ховрах. Слегка покачивался, хватался за  конскую  гриву,  но
голос прозвучал бодро:
     -- Унюхал что?
     -- Люди,-- сказал Мрак.-- Там много людей.
     -- Дружина?
     -- Нет. Оружных не учуял. Это полон.
     Ховрах всхрапнул понимающе:
     -- Ага, в жертву. Пусть, аль помешаем?
     -- Еще как помешаем,-- решил Мрак.  Он  сжал  челюсти.--  Еще  как...
Только надо без шума.
     -- Почему?
     -- Чтоб шума было больше потом,-- ответил он сердито.
     Медея смотрела большими внимательными глазами. Гонта  сердито  сопел,
держался поблизости, в ее сторону не смотрел так старательно, что чуть  не
вывихивал шею.
     -- Надо выпустить полоненных,-- предложила Медея.
     -- Зачем?
     -- Маржель обидится,  что  не  принесли  жертв,  перестанет  помогать
Горному Волку.
     Мрак внезапно хлопнул себя по лбу:
     -- Знаю!..
     На него оглянулись с недоумением. Мрак  меньше  всего  был  похож  на
человека, который что-то знает. Или на человека, подверженного озарением.
     -- Что? -- спросил Гонта осторожно.
     -- Мне один волхв говорил,-- сказал Мрак торопливо, и все  облегченно
вздохнули,-- что храмы новых богов стараются строить на месте  разрушенных
старых. Чтоб, значит, народ в них пер по привычке... Что за храм здесь был
раньше?
     После долгой паузы, пока все сопели да чесали затылки, Медея  сказала
осторожно:
     -- Мне  бабушка  говорила,  что...  Маздона.  Нет,  Маздоная.  Да-да,
Маздоная!
     Гонта спросил напряженно:
     -- А что за ритуалы... Мрак, это  безумие!  Мы  же  не  знаем  старых
обычаев, не знаем что за бог, чего желал...
     Медея тоже в сомнении качала головой. Мрак отмахнулся:
     -- Боги все одинаковы. Поклонения ждут,  жертв,  почитания.  Атрибуты
старых богов, потом объясню это слово, переносятся на новых,  так  говорил
мой друг волхв. Вон даже имя чуть схожее. Маздонай -- это и  есть,  скорее
всего, Маржель. По-нынешнему. Так  что  ежели  пленников  не  отпустим,  а
зарежем во славу старого бога...
     Гонта побежал, размахивая руками. Его  разбойники  первыми  принялись
растаскивать  старые  глыбы.  К  ним  присоединились  поляницы.  Гонта  их
отгонял, им-де  животы  беречь  надобно,  Медея  чуть  ли  не  впервые  не
ввязалась в спор.
     Когда место от новых плит было очищено, пленных согнали на место, где
стоял жертвенный камень храма Маздоная. В земле еще  виднелись  коричневые
гранитные осколки. Как видно, камень старого храма  не  увезли,  а  просто
раздробили и вбили в землю.
     -- Это даже лучше,-- сказал Мрак. Он оглядывался, чуткие  уши  ловили
далекое ржание, конский топот.-- Похоже, Горный Волк возвращается!
     -- За дело,-- велела Медея.
     Мрак вскочил на коня. Гонта вытащил  лук,  неспешно  натянул  тетиву.
Мрак видел как вздулись чудовищные мышцы,  как  застонало  дерево,  нехотя
сгибаясь под чужой волей.
     За спиной раздавались стоны, запахло кровью. Поляницы резали  пленных
быстро и умело. В жертву богу войны, хоть  старому,  хоть  новому,  всегда
приносят только мужчин, а мужчин,  вечных  обидчиков,  резать  проще,  чем
глупых девок или беспомощных младенцев. Бывает даже  приятно,  ежели  рожи
наглые или дерзкие!

     Глава 31

     Со стороны стана Горного Волка с грозным топотом неслись, подгоняемые
попутным ветром, всадники. Они размахивали топорами, легкими  и  с  узкими
клинками. Боевые Топоры, подумал Мрак тревожно. Горный Волк привлек их  на
свою сторону? Или своих людей вооружил по-артански?
     -- В бой! -- велел он сдавленным голосом.
     Оглянулся на хмурые лица. И люди Гонты, и поляницы  видят,  что  силы
чересчур неравны. У Горного Волка людей втрое, если не впятеро...
     За спиной нарастал гул. Земля вздрогнула раз,  другой,  качнулась.  В
недрах послышалось глухое рычание. Раздался треск,  перешел  в  грохот.  В
спину пахнуло жаром.
     В сотне шагов в земле ширилась дыра с раскаленными краями, похожая на
гигантскую загноившуюся рану. Оттуда толчками  выплескивался  черный  дым,
взлетали искры. Затем  полыхнул  багровый  огонь,  выметнулся  на  уровень
высокого дерева, и следом раздался  дикий  рев.  Мрак  ощутил  как  волосы
встали дыбом.
     В огне и дыме поднялся гигантский зверь. Исполинская голова  медленно
повернулась,  глаза  отыскали  Мрака  и  его  воинов.  Он  весь  был   как
раскаленный слиток меди. От него шли волны жара, ветер донес  запах  гари.
Голова была звериной, сам выглядел как зверь, но вот медленно  разогнулся,
остался на задних  лапах,  тоже  багрово-красных,  а  чудовищные  передние
развел в стороны. Грудь вздулась, зверь оглушительно взревел и,  продолжая
растопыривать лапы-руки, двинулся навстречу всадникам Горного Волка.
     Земля  вздрагивала,  Мрак  поспешно  подал  коня  в  сторону.   Рядом
слышались испуганные вопли, ржание насмерть перепуганных коней.
     Зверь прошел  мимо,  за  каждый  шаг  покрывал  три  конских  прыжка.
Всадники Горного Волка растерялись,  когда  длинные  лапы  с  непостижимой
ловкостью ухватили двоих, второго даже вместе с конем. Мрак вжал голову  в
плечи, когда зверь сунул первого  в  пасть,  с  хрустом  перекусил,  кровь
брызнула и потекла по губам, груди.  Зверь  довольно  рыкнул,  откусил  из
левой лапы, все еще не выпуская окровавленную половину туловища в правой.
     Так и шел, размахивая несчастными, брызгая  кровью,  а  люди  Горного
Волка, оцепенев, провожали застывшими глазами.
     Из  капища  Маржеля  с  криками  выскакивали  люди.  Мрак  видел  как
выметнулась блестящая бронзой фигура воина,  что  высился  на  голову  над
другими. Когда он повернул искаженном яростью  лицо,  Мрак  узнал  Горного
Волка.
     А  следом  шатались   деревянные   стены.   Крыша   взлетела,   будто
подброшенная могучим ударом.  Остолбеневшие  люди  увидели  как  на  месте
рассыпавшегося  храма  разгибается  в  полный  рост  обнаженный  до  пояса
великан. Он был в бронзовом шлеме с рогами, на  руках  блестели  бронзовые
браслеты, но широкая грудь была открыта, могучая  и  широкая,  с  белесыми
шрамами, как пораженно  понял  Мрак,  хотя  не  мог  сообразить,  кто  мог
оставить такие шрамы на груди бессмертного бога.
     -- Их бог красивее! -- воскликнула Медея.
     Мрак не успел ответить, вмешался Гонта:
     -- Зато наш здоровее! Посмотри, какие длинные лапы! Для мужчины разве
не сила важнее? Красавчики -- либо трусы, либо ворюги...
     Медея фыркнула, с  нарочитым  презрением  окинула  его  длинные  руки
долгим взглядом, снова фыркнула и отвернулась.
     Зверобог торопливо доел несчастных, хрумая их вместе с доспехами,  но
глаза его уже следили за молодым богом. Глухой рев вырвался из  чудовищной
пасти.  Маржель  ответил  грохочущим  смехом,  быстро  и  легко   бросился
навстречу. Движения его были угрожающе красивы, словно  исполнял  воинский
танец.
     Удар от столкновения был таков, что земля  дрогнула  и  застонала,  а
птицы в воздухе, теряя перья, с криками поспешили прочь. Раздался страшный
рев в два голоса. Старый и молодой боги сцепились, пытались  сломить  друг
друга, но если молодой выглядел ловчее  и  искуснее,  то  старый  оказался
тяжелее, на голову выше, сильнее, судя по чудовищным  мышцам,  похожим  на
стволы деревьев.
     -- Боги уже начали,-- сказал Мрак.-- Пора и нам.
     Он пустил коня вперед. Чуть погодя услышал нарастающий грохот  копыт.
Люди Гонты и поляницы Медеи, преодолев  страх,  пронеслись  мимо  бьющихся
богов и с криками набросились на всадников Горного Волка.

     Зазвенел металл, раздались крики боли и ярости. Людей  Горного  Волка
было больше, чем впятеро, но все оглядывались на Маржеля,  чью  помощь  им
обещали. Могучий  бог  войны,  которому  приносили  жертвы,  отступал  под
тяжелыми ударами древнего зверобога!
     -- Руби! -- услышал Мрак сзади задорный  голос  Гонты.--  Наш  ихнего
бьет в хвост и гриву!
     -- Бей! -- вторил звонкий голос Медеи.-- За нашу свободу!
     Вдруг мимо Мрака жутко свистнуло. Еще и еще. Всадники, что неслись на
него с поднятыми топорами, исчезали из  седел,  будто  вышибал  гигантский
кулак.
     Сзади несся Гонта. Он скалил зубы, руки двигались с такой  быстротой,
что изумленный Мрак видел только  смазанное  движение.  А  стрелы  неслись
веером, одна догоняла другую, топорщила ей перо.
     Отшвырнул тулу, начал  опустошать  другую,  а  двое  разбойников  уже
протягивали с обеих сторон запасные  колчаны,  полные  не  то  исполинских
стрел, не то дротиков. Мрак погрозил кулаком:
     -- Шуткуешь? Мне тоже без боя соромно.
     Разбойники врубились в ряды людей Горного Волка с победными  криками.
И хотя до победы было далеко, те дрогнули. Их бог отступает шаг за  шагом,
его плечи вздрагивают от ударов. Сам Горный Волк бросился в  бешенстве  на
левый край, где поляницы с жутким визгом теснили его людей.  В  его  руках
был огромный меч, которым вращал с огромной быстротой.
     Одна женщина была рассечена пополам,  но  трое  других,  будто  долго
готовились заранее, разом метнули в него боевые палицы. Оглушенный  Горный
Волк зашатался, выронил меч. Еще одна пронеслась  мимо  и  с  такой  силой
обрушила палицу на его шелом, что от звона у  Мрака  заломило  уши,  и  он
увидел воочию, что  значит  слово  "ошеломить".  Горный  Волк  рухнул  как
подкошенный. Десятки копыт пронеслись по нему, втаптывая в пыль и грязь.

     Отступление людей Волка превратилось в  бегство.  Разбойники  ликующе
догоняли и рубили в спины, секли головы и, не останавливаясь для  грабежа,
гнали и гнали остальных, ибо тех все еще больше, нельзя дать опомниться...
     Затем до поздней ночи, а потом и при лунном свете обирали трупы, то и
дело ссорились из-за богатой добычи. Все рыскали с окровавленными  ножами,
приходилось заодно добивать раненых. Да и проще сразу  обрубать  пальцы  с
кольцами и перстнями, а потом на досуге снимать.
     Трупы людей и убитых коней  лежали  вповалку.  Кровь  стояла  темными
дурно пахнущими лужами. Иная успела  загустеть,  свернуться  комками,  под
конскими копытами уже не хлюпала, а жирно чавкала как в болоте.
     Утром Мрак повел объединенный отряд Гонты и Медеи к  родовому  кремлю
Горного  Волка.  В  весях  грабить  не  давал,  потому  самые  недовольные
умышленно приотстали, в покидаемых весях насиловали женщин, жгли хаты.  Он
тут же воротился, застал их в самом разгуле и преспокойно велел перевешать
друг друга. Те схватились было за топоры, но увидели, что со  всех  сторон
окружены остриями копий. Вместе с поляницами стояли и бывшие соратники.
     Еще дважды захватывал грабителей и заставлял казнить друг друга.  Кто
отказывался, того сажал на кол. Через три дня у  него  уже  было  стройное
послушное войско, готовое броситься хоть на самого Ящера.
     На четвертый  день  перевалили  горную  гряду,  впереди  распахнулась
зеленая долина. Ховрах заорал радостно:
     -- Вон хата Горного Волка!
     В самой середине сочной зелени расположилась крепость. Стена была  из
камня, а  внутри  просторного  двора  высились  строения,  большей  частью
деревянные.
     Когда они втроем: Мрак, Ховрах и Гонта, подъехали к воротам крепости,
к удивлению им отворили сразу. Мрак кивнул  на  главный  терем,  а  хмурые
стражи лишь проводили недобрыми взглядами.
     -- Что-то здесь не так,-- сказал Гонта. Он  посмотрел  на  Мрака:  --
Поедем, аль подождем своих?
     Мрак ехал молча, и Гонта вынуждено пустил коня через двор  к  терему.
Это был огромный сарай, а не терем -- мрачный и огромный,  высотой  в  три
поверха, с надстройками и башенками  на  крыше.  От  стен  веяло  недоброй
мощью, ибо сложены из  толстых  дубовых  кряжей,  такого  и  лесу  уже  не
осталось, окна похожи на бойницы, да и на тех крепкие ставни.
     Пристройки для челяди и стражей, конюшни и даже кузница  примыкали  к
хозяйскому дому с обоих  сторон,  чтобы  можно  отовсюду  обороняться,  не
выбегая во двор. Из кузницы шел  дымок,  доносилось  мерное  буханье  двух
молотов. В левой части поднимался колодезный журавль,  в  правой  на  цепи
сидел тощий лохматый медведь.
     Навстречу высыпала челядь, по виду больше похожая на разбойников.  Да
и по ухваткам это были разбойники. Впрочем, иными и не  могли  быть  люди,
живущие вблизи кордонов. Каждый держал в правой топор или палицу, левой  с
трудом сдерживал за ошейник огромного пса. А те гарчали, злобно рвались на
пришельцев, готовые разорвать в клочья.
     Мрак властно вскинул ладонь:
     -- Всем стоять!
     Челядины остановились, а Гонта уже держал в руках лук. Он  побледнел,
собак боялся больше, чем людей. Один из челядинцев спросил угрюмо:
     -- Мы завсегда гостям рады. Но коли приехали с худом...
     -- С добром,-- заверил Мрак.-- Но только  теперь  эти  земли  уже  не
земли Горного Волка. И здесь останутся наши отряды. Если из вас кто с этим
не согласен -- может убираться. Неволить не станем.

     Сам стольный град страны Куявии  расположился  на  семи  горах,  дабы
зреть друга и недруга загодя. На высоких стенах день и ночь  самые  зоркие
напряженно вглядывались вдаль. Они-то ранним утром и забили сполох,  когда
со стороны Артании начало разрастаться огромное пыльное облако.
     Вскоре примчались, загоняя  коней,  дозорные  с  застав  богатырских.
Принесли весть о приближении огромного войска. В Куяве на городские  стены
высыпали все воеводы и знатные люди,  а  Рогдай  сразу  выдвинул  отборную
дружину на защиту городских ворот.
     Вскоре в облаке пыли  заблистали  металические  искры,  донесся  стук
боевых колесниц и тяжелый конский топот, от которого задрожала земля.
     -- Артаны?  --  спрашивали  встревоженные  бояре.--  Неужто  все-таки
решились напасть?
     Рогдай рявкнул сердито:
     -- Цыц, дурни! У Боевых Топоров только одна колесница. На ней волхвов
возят. Это поляницы!
     И тут же дозорные подняли крик:
     -- Поляницы! Поляницы всем войском!
     А с дальней угловой башни донесся другой вопль:
     -- Гонта!.. Гонта и его отряды!
     По лестнице сбежал во двор полуодетый Додон. Его подхватили под руки,
помогли пересечь двор и встащили на стену. Додон запыхался, утирал  потное
лицо. Растолстевший, весь  в  складках  розового  жира,  это  уже  не  тот
человек, подумал Рогдай невесело, которого когда-то обучал владеть мечом и
перепрыгивать с коня на другого коня на полном скаку.
     Рогдай осматривал дорогу к городу, приложив ко лбу ладонь  козырьком.
Лицо было суровое, седые кустистые брови сдвинулись на  переносице.  Глаза
смотрели зорко, и Додон невольно позавидовал, что старый воевода,  который
его младенцем на коня сажал, на стену  все  еще  взбегает  как  мальчишка,
брюхо не распустил, голос как у молодого быка.
     -- Что делать будем? -- спросил он растерянно.-- Как  артанцы  сумели
пройти кордон незамеченными?
     -- Да какие артанцы,-- отмахнулся Рогдай.-- Это свои.
     -- Свои? --  вскрикнул  Додон  жалким  голосом.--  Рогдай,  лучше  уж
артанцы, чем свои. Сам знаешь, что у нас за свои.  Что  Горный  Волк,  что
Руд, что Медея или Урюп... Только ты один верен по-настоящему. Да и то,  я
же знаю, верен не мне, а Куявии. Что будем делать, Рогдай?
     -- Что делать... что делать,-- повторил Рогдай  медленно.  Всмотрелся
еще, щуря глаза так, что превратились в щелочки, сказал  громче.--  Ворота
распахивать пошире... Да как бы еще не пришлось и ковры стелить.
     -- Ошалел?
     -- Наши дурни не разглядели, что впереди войска едет Мрак.  На  своем
черном как он сам коне.
     Додон ахнул, всплеснул руками:
     -- Мрак!.. А поляницы чего?
     -- Узнаем.
     Рогдай так же споро побежал по дощатым ступенькам вниз  во  двор,  на
ходу отдавал приказы. Бойцы бросились к воротам. Там заартачились, боялись
поляниц, но Рогдай гаркнул, что самое страшное, если поляницы  ворвутся  в
город, так это по праву победителей  изнасилуют  всех  мужиков,  и  стражи
ворот кинулись, сшибая друг друга с ног, снимать запоры.

     Мрак видел как ворота начали отворяться. Там стояли в блеске доспехов
старый Рогдай, за его спиной толпились знатные  бояре.  Мелькнуло  красное
корзно Додона, но сам царь куда-то скрылся.
     -- Чуть погодите,-- сказал он  Медее  и  Гонте.--  А  то  у  них  там
поджилки трясутся.
     Конь весело понес к раскрытым  воротам.  Мрак  покосился  на  высокую
башню, прозванную Девичьей.  Окошко  с  цветными  стеклами  распахнуто.  В
глубине видна девичья фигурка  с  золотой  косой,  перекинутой  на  грудь.
Что-то говорит, обращаясь в сторону и вниз. Явно отбрыкивается от Кузи.
     Он вздрогнул, потому что конь остановился, едва не оттеснив Рогдая  в
толпу бояр.
     -- Исполать,-- сказал  Мрак  зычно.--  Не  пугайтесь,  это  союзники.
Правда, союзникам тоже платить надобно. Где светлый царь?
     Рогдай  повел  дланью.  По  мраморным  ступеням  величаво  шествовал,
спускаясь во двор, Додон.  Уже  облаченный  в  красное  корзно  с  золотым
шитьем, золотой гривной на шее и в красных сапогах. За ним  так  же  важно
шествовала Светлана, крепко держа за  тонкую  ручку  Кузю.  Кузя,  завидев
Мрака, сразу с радостным писком начала рваться к нему.
     Мрак соскочил на землю, поклонился царю:
     -- Исполать и доброго здоровья!
     -- Что с Волком? -- вскрикнул Додон.-- И что это за... войско?
     -- Это те, кто пролил свою кровь, защищая твое царство.  Что  скажешь
им?
     Додон со страхом смотрел мимо Мрака на грозные  лица  поляниц.  В  их
руках длинные узкие дротики выглядели опаснее, чем мечи его  бойцов.  Кони
под ними были такими же дикими как их седоки. А  в  колесницах  неподвижно
сидели женщины-стрелки.
     -- Я  приглашаю  всех  на  пир,--  сказал  он  осипшим  голосом.--  А
воительницу Медею и этого... вожака Гонту, в свою  палату.  Там  соберутся
лутшие люди.
     Во взгляде его было, что этих гостей не назвал бы даже худшими.

     Полдня резали волов, баранов и телят, выкапывали  из  земли  бочки  с
медом и пивом. Потом все уселись за трапезу: старшие в покоях,  а  младшая
дружина да молодежь -- во дворе  у  костров.  В  покоях  больше  степенных
бесед, у костров -- веселья и задорных воплей, там раньше  других  запоют,
пойдут в пляс, а девок будут сажать на колени.
     Во дворе и в  нижних  палатах  пировали  по-настоящему.  Вино  лилось
ручьями, на столы подавали зажаренными целиком быков  и  кабанов,  печеных
туров, без счета оленей, свиней, всякую птицу.
     Но в верхней палате, где собралась знать, ели мало, пили еще  меньше,
дабы сохранить ясность ума, Бояре морщились, выражали недовольство, по  ту
сторону стола сидел не только Мрак,  неизвестно  откуда  взявшийся,  но  и
возмутительница Медея, самозванная царица, и  --  хуже  всего!  --  вор  и
разбойник Гонта.
     Додон искательно поглядывал то на Голика, то  на  Рогдая.  Оба  перед
пришельцами глаз не  опускали,  но  и  не  задирались  зазря.  Спокойно  и
неспешно вели разговор о делах в царстве и за его кордонами.  На  подхвате
суетился Ковань, но до серьезных дел его не допускали.
     Медея с удовольствием ела и пила, но когда разговор  коснулся  земель
Волка, сказала с ледяной уверенностью:
     -- Сейчас там стоят мои дружины. И  Волка  туда  не  пустят.  Или  ты
хочешь, чтобы пустили?
     -- Нет-нет,-- сказал Додон поспешно, даже не успев понять, что  попал
в ловушку.-- Но ты уверена насчет Волка...
     Медея покачала головой:
     -- Никто не знает, где он сейчас. Его еще в  начале  боя  втоптали  в
землю, вбили по уши. Я знала, что ему  нет  равных,  и,  чтобы  не  терять
людей, велела забросать палицами, камнями. Потом по  нему  пронеслась  моя
конница. После боя хотели отыскать, чтобы набить чучело...  но  так  и  не
нашли.
     -- Может быть,-- спросил Додон  полным  надежды  голосом,--  его  так
втоптали, что не найти?
     -- Вряд ли,-- ответила Медея сожалеюще.-- Такого мужика да не найти?
     Гонта презрительно фыркнул. Медея повторила с нажимом:
     -- Такого мужика трудно не заметить.  Рост,  плечи,  доспехи...  Нет,
все-таки как-то оклемался и уполз. Или кто-то помог. Дело было к вечеру, а
за ночь можно уйти далеко.
     Рогдай покряхтел, осушил чару одним махом, сказал решительно, будто в
холодную воду кинулся:
     -- Светлый царь... Надо бы объявить  народу,  что  эти  земли  отныне
подарены Медее. Одним ударом двух зайцев... даже трех.  Волка  не  пустишь
обратно, буде объявится, народ перестанет служить Волку и не будет бояться
помогать Медее... да помогал, помогал, чего  уж  теперь  таиться!  И  сама
Медея будет обязана твоей милости.
     Медея помалкивала, а Гонта внезапно стукнул кулаком по столу:
     -- Это каких-таких зайцев? Кого этот трухлявый пень называет зайцами?
     Голик утихомиривающе выставил ладони:
     -- Не надо ссориться. Так говорится в народе, а наш  воевода  целиком
из народа, это ж за версту видно.
     -- Нет, пусть  скажет,--  заупрямился  Гонта.--  Медея,  скажем,  еще
потянет на зайчика... гм... но чтоб меня сравнивали с косым? Или на что он
намекивает?
     Мрак поморщился:
     -- Ладно тебе. Он и меня назвал зайцем.
     -- Ты скромный, за себя не вступишься. Я за себя тоже не могу, но  за
друзей... А тут еще прямо сказал, что нас всех трех зарежет одним  ударом.
Это что?
     Он с грохотом отодвинулся  на  стуле,  смотрел  горящими  как  уголья
глазами. В них была готовность прыгнуть с мечами наголо хоть на царя, хоть
на его воевод.
     Додон сказал плачущим голосом:
     -- Да что вы в самом деле! Все так  хорошо  шло!  Я  завтра  же  велю
объявить, что земли Волка со всеми городами и  весями  отныне  принадлежат
воительнице Медее. Со всеми пашнями,  лесами,  озерами,  а  также  главной
крепостью Волка -- Гнездом. И что отныне я в ней вижу опору  трона,  а  не
угрозу мирным землепашцам нашем страны.
     Гонта сел, все еще сердито всхрапывая и гневно вращая глазами. Рогдай
буркнул напоминающе:
     -- А второй зая... гм... защитник трона, это  я  про  этого  храброго
витязя, мог бы послужить при дворе.
     -- Собачки служат,-- буркнул Гонта.
     -- Отчизне можно служить и как собачка,-- ответил Рогдай сурово.-- Мы
усе здесь верные псы страны родной.
     -- Так то Отчизне! А ты кому, старый хрыч, предлагаешь?
     -- Тоже Отчизне... в лице нашего царя и его двора.
     Гонта хмыкнул, но Мрак видел как сдвинулись брови  разбойника.  Гонта
раздумывал как и что выторговать еще,  прикидываясь  то  раздраженным,  то
недовольным, то обидчивым.
     Додон помалкивал. Не личит светлому царю вести беседу с  разбойником.
Дело царя -- казнить или миловать, но не  общаться  на  равных.  А  беседа
бывает только на равных, или же такая беседа уже именуется иначе.
     -- Нет,-- сказал Гонта.-- Я готов послужить Отечеству...  пусть  даже
как пес. Но не как дворцовая собачка. Я могу взять на себя охрану  кордона
со стороны Артании. Ты, царь, будешь снабжать нас мукой, припасами и монет
подкинешь, а мы мелкие отряды артанцев сами сдержим, а буде большое войско
соберется, загодя тебя упредим.
     Додон лишь качнул головой, а Рогдай воскликнул:
     -- Согласен! Светлый царь всемилостиво изъявляет. Да-да, изъявляет.

     Глава 32

     Взвыли трубы, вдоль стены пошли девки с бубнами.  Ряженые  козлами  и
медведями принялись скакать, кувыркаться, орать похабные шутки.  Над  ними
смеялись, швыряли кости. Сквозь их ряды протолкался Голик,  разодетый  так
пышно, что тоже казался одним из ряженых.
     Встречаясь взглядом с Мраком, пугливо  ронял  взор,  а  Додону  низко
поклонился:
     -- Великий царь! Дозволь слово молвить.
     -- Говори,-- буркнул Додон.
     Голик взглянул искоса на страшноватых гостей:
     -- Дело радостное, потому сам скажешь непременно.  А  мне,  скромному
твоему слуге, пока дозволь словцо наедине измолвить.
     Додон величаво поднялся:
     -- Пируйте, гости... гм... дорогие. Я вернусь с добрыми вестями.
     Стражи почтительно подняли кресло вместе с  царем  на  плечи.  Кто-то
охнул, царь еще больше потяжелел за  время  обеда,  и  его  унесли.  Голик
семенил следом. Спина  была  напряжена,  будто  вот-вот  в  нее  воткнется
брошенный сильной рукой нож.
     Гонта бросил насмешливый взгляд вслед, покосился на Медею:
     -- Все они цари... любят ездить на плечах простого люда.
     Медея презрительно фыркнула. Ее колесницу возили кони, хорошие  кони,
не чета простому люду.
     Они продолжали насыщаться после долгих дней походов, а  Додон,  когда
кресло занесли и оставили в  уединенной  комнате,  взмахом  длани  отослал
стражей:
     -- Что стряслось?
     Постельничий поклонился снова:
     -- Наши воеводы отвоевали у проклятых славов могилу Льдана.  Это  сын
Яфета... ну, со стороны его жены... Ладно, неважно с чьей стороны. Ну,  те
потом отбили, но мы успели выкопать кости героя.
     -- Тьфу,-- скривился Додон.-- Я уж надеялся, ты придумал как  извести
этих... героев. А ты про какие-то кости.
     -- Светлый царь! -- воскликнул Голик.-- Это и есть способ. Во-первых,
все видят, какие мы молодцы. Чтим предков, даже из-за костей деремся,  аки
псы. Сейчас повозка как раз двигается через перевал. Народ  оповещен,  уже
сходятся к дороге, дабы зреть, детям рассказать.
     -- Гм...
     Додон в сомнении поскреб затылок. Голик убеждающе воскликнул:
     -- Сие воодушевит простых людей. Они падки на такое. Побряцать ратной
славой дедов, то да се, слава Отечества...
     Додон наконец замедленно кивнул:
     -- Ладно. Готовь коней. Пусть народ видит,  как  сам  царь  встречает
кости  героя.  И  как  склоняет  колени  в  прах,  чтобы  почтить   своего
прародителя. Это нужно! Это воспитывает почтение к родителям.
     -- Да,  это  будет  зрелище,--  согласился  Голик.--  Народ  сбежится
отовсюду. Царь на коленях с обнаженной головой, встречает  со  слезами  на
глазах прах героя... об этом будут рассказывать! Но если гонец  примчался,
загоняя коней, сегодня, то повозка дотащится только через три  дня.  Можно
успеть приготовится, народу объявить, дух людей поднять...
     -- Во-во, молодец.
     -- И еще одно, великий царь. Дело в том, что  на  самом  деле  мы  не
совсем уж и возвращаем кости героя на родину. Это народу так речено, а  мы
ж знаем, что тогда еще не было ни Славии,  ни  Куявии,  ни  Артании.  Была
Гиперборея. И Льдан погиб не так уж и далеко от того места,  где  родился.
Если сказать еще точнее... или правдивее, если хошь, то на самом  деле  мы
перевозим кости героя на чужбину.
     Додон молчал, смотрел строго. Голик развел руками:
     -- Мои волхвы прочли старое заклятие. Если кости Льдана перевезти  на
чужбину, то первый же, кто их там увидит, падет злой смертью.
     Додон отшатнулся:
     -- Вот оно что? Так ты, злодей, жаждешь, чтобы я так и помер в пыли и
со склоненной главой? Из-за каких-то костей какого-то... ах, ты  ж...  Что
удумал! Признавайся, душегуб!
     Голик терпеливо выждал, продолжил тем же  тоном,  словно  надоедливая
муха пожужжала и улетела:
     -- Царь будет еще более велик и славен в народе, ежели  честь  первым
встретить кости героя доверит... ну-ну, понятно же?  Тоже  герою,  который
спас тебя и все царство.
     Додон с уважением покачал головой:
     -- Ну, злодей... До какой подлости додумался! Вот что значит, главный
постельничий. Дай я тебя, дорогуша, расцелую.
     Он  обнял,   сердечно   расцеловал   постельничьего.   Тот   украдкой
отвернулся, сплюнул, вытер губы рукавом. У Додона от неумеренной жизни рот
вечно был слюнявым, а от зубов несло гнилью.
     -- Так и сделаем? -- спросил он.
     -- В точности,-- решил  Додон.--  А  кости  Льдана  захороним  вблизи
дворца. Народ будет бить лбами его могиле, а часть  поклонов  перепадет  и
нам. Авось, из гроба не заметит.
     -- Зароем поглубже,-- предложил Голик зловеще.

     Медея и  Гонта  настороженно  смотрели  на  возвращение  Додона.  Тот
раскраснелся, сиял, глаза хитро бегали.  Стражи  опустили  его  кресло  на
помост, Додон простер длани. Воцарилась почтительная тишина.
     --  Льдан!  --  сказал  он  торжественно.--  Кости  великого   Льдана
наконец-то возвращаются на родину. Наши воеводы отвоевали  в  бою,  теперь
везут на захоронение в Куяву.
     Ответом было недоуменное молчание.  Потом  пробежал  шепоток,  кто-то
неуверенно выкрикнул здравицу мудрому царю. Хриплые голоса  поддержали,  и
вскоре весь зал бушевал в  восторге,  когда  всякий  старался  перекричать
других, дабы царь заметить изволил.
     Наконец Додон милостиво остановил восторги, проговорил с веселостью в
голосе:
     -- Мы отпускаем воительницу Медею в  пожалованные  ей  земли.  Бывшие
владения Волка. Так же велим Гонте  отправляться  со  своими  отрядами  на
защиту наших кордонов. А доблестный Мрак, уже защитивший нас однажды, пока
останется...
     -- Это зачем же? -- спросил Мрак настороженно, но  в  сердце  безумно
затрепыхалась надежда.
     -- Тебе оказана будет  великая  честь,--  сообщил  Додон.--  Я  поеду
навстречу герою, поклонюсь ему вместе с народом. А  ты  поедешь  со  мной,
своим царем.
     Душа Мрака сложила крылья и камнем упала в  пропасть.  Все  ждали  от
него какого-то ответа, он хотел было поправить, Додон-де не его  царь,  но
смолчал, в сравнении с несбывшимися мечтами все неважно, все тлен и мелкая
суета. Кивнул:
     -- Поеду.
     Додон тоже  смолчал,  хотя  выглядело,  что  гордый  невр  мог  бы  и
отказаться. Пусть. Не стоит об этом сейчас. Скоро все решится как  волится
ему, царю Куявии.

     Через два дня из ворот детинца галопом выметнулись дружинники царя  и
умчались, затем уже степенно выехали на сытых  конях  старшие  дружинники,
следом появилась раззолоченная повозка царей Куявии.
     Сам Додон сидел верхом на коне. Коляска катила пустая. Для  важности,
да и вдруг в самом деле захочется укрыться от пыли и  зноя,  отдохнуть  от
тряски. Голик и бояре старались  держаться  поближе,  кланялись  угодливо,
подбоченивались, горячили коней и вздымали дыбки,  выказывая  себя  лихими
конниками.
     Мрак видел как царь посовещался с  Голиком,  кивком  подозвал  ближе.
Мрак подъехал, темные как ночная вода глаза Голика сопровождали его каждое
движение.
     Додон выудил из складок одежды перстень с кроваво-красным камнем:
     -- Перстень Льдана. Он обладает свойством продлять жизнь  и  здоровье
тому, кто его носит. Скачи вперед, и когда гроб с костями  героя  окажется
на земле Куявии, открой крышку и одень ему на палец.
     -- На правую руку,-- добавил Голик.--  Обязательно  на  правую.  Мол,
наше дело правое.
     Мрак озадаченно повертел в руке  перстень.  Пожал  плечами.  Можно  и
одеть, хотя и нелепо одевать на костяшку. Наверное, что-то ритуальное.
     -- Сделаю,-- пообещал он. -- Ишь, с каким перстеньком  расстаться  не
жаль. Что значит, уважение к пращуру!
     Голик сказал значительно:
     --  Ты  тот,  кому  оказана  высочайшая  честь  первым  взглянуть  на
священные кости нашего великого пращура. А вторым будет после тебя царь!
     -- Да я и не отпихиваю никого локтями,--  пробормотал  Мрак.--  Пусть
царь глядит вволю. Хоть и на ночь возле себя положит. А мне бы и вовсе  не
глядеть на кости. Нагляделся.
     -- Нет-нет,-- возразил Голик торопливо.--  Народ  должен  видеть  как
один герой встречает другого. Ну, хоть бы кости. Такие жесты запоминаются!
Им придается значение.
     Мрак пожал плечами:
     -- Надо, так надо. Встречу, отворю гроб, одену.  На  правую,  так  на
правую. Только и делов!
     Он прижал  коня  пятками,  и  тот,  подобно  скользкой  рыбе  пытаясь
выскользнуть из жестких объятий, рванулся вперед. Голик отряхнул с  одежды
комья земли, вздохнул с облегчением:
     -- Ну вот и все.
     -- Все ли? -- усомнился Додон.-- Нам еще и этого хоронить!
     -- Кого угодно зароем,-- пообещал Голик.

     Огромный черный жеребец несся тяжело, земля вздрагивала  под  ударами
его копыт. Но мчался так, что не  всякий  легконогий  конь  смог  бы  идти
рядом, да и то вскоре отстал бы, а  этот  черный  зверь  ровными  тяжелыми
прыжками неутомимо мерял и мерял дорогу, и Мрак подумал, что конь похож на
него: не блещет красой, зато чего-то да стоит в деле.
     Воздух был настолько чист,  что  он  с  необычайной  резкостью  видел
цветные жилки в самых дальних скалах, различал листья и ягоды на кустах за
десятки верст, видел шныряющих по деревьях муравьев, чуял шевеление  крота
под землей.
     Когда далеко у виднокрая показалась темное пятнышко, а за ним светлое
с искорками облачко пыли, он уже догадался, что это и есть повозка с телом
Льдана. Конь мощно мчался по дороге, земля  гремела  под  копытами,  и  на
очередном  повороте  Мрак  уже  различил  крытую  повозку,   две   десятка
сопровождающих всадников. Солнце поблескивало  на  доспехах,  разбрасывало
яркие зайчики.
     -- Скоро передохнем,-- сказал Мрак коню подбадривающе.-- Пока я  буду
одевать это кольцо, отдыхай вволю. Хоть лопни. Я даже слезу с  тебя,  если
хочешь... потом сразу назад!
     В нетерпении он похлопал коня по  шее,  побуждая  бежать  шибче.  Тот
понял, наддал, земля стала проскакивать под брюхом еще быстрее.
     Он сначала не понял,  что  слышит  жалобный  крик.  Лишь  когда  крик
повторился, в недоумении повернул голову.
     В полуверсте от дороги трое мужчин в лохмотьях поджигали перевернутую
телегу. Еще один привязывал к коню ребенка лет пяти, а  двое  садились  на
лошадей, оглядывались на заводных, где на  конских  спинах  лежало  что-то
серое и грязное, как старые мешки.
     Мрак различил двух женщин, тоже в лохмотьях,  грязных,  с  нечесаными
волосами. Их бросили на коней и привязали. Одна  свесилась  молча,  другая
жалобно и безнадежно звала на помощь.
     Зачем это мне, успел подумать Мрак. Ему наказ встретить кости героя и
одеть ему на палец кольцо. И не его дело вот сейчас вмешиваться...
     Но конь, повинуясь движению колен, уже свернул с дороги.  Разбойники,
завидев всадника, без спешки, но и не медля, хлестнули коней и понеслись к
россыпи скал.
     -- Стойте! -- гаркнул Мрак.-- Оставьте  женщин  и  ребенка!  И  тогда
уходите, не трону.
     Всадники мчались весело, а задний обернулся, оскалил  зубы  в  смехе,
покрутил пальцем у виска. Мрак сам понимал, что глупо одному  преследовать
шестерых,  но  уже  пощупал   рукоять   палицы,   изготовился   к   крику,
столкновению, яростному оскалу зубов, лязгу металла о металл.
     Он догнал заднего, когда передние уже втягивались в узкую щель  между
скалами. Те не увидели как упал под копыта коня их напарник, а Мрак погнал
своего жеребца, метнул палицу и сшиб с коня еще одного, уже у самой щели.
     На скаку он нагнулся подобрать с земли палицу, и это  спасло:  сверху
вжикнуло, а Мрак, выпрямившись, увидел злое и растерянное бородатое  лицо.
Третий разочарованно выругался, с топором в руке побежал к  своей  лошади.
Мрак пустил коня наперерез, разбойник, видя, что не поспевает,  повернулся
и  побежал  по  каменистой  насыпи,  где  на  коне  за  ним  гнаться  было
бессмысленно.
     Мрак зло подхватил булыжник,  швырнул  вдогонку.  Разбойник  как  раз
ухватился за выступ скалы, подтягивался, когда камень  с  силой  ударил  в
плечо. Его руки расжались, он покатился вниз, стукаясь о валуны.
     -- Еще один,-- сказал Мрак вслух.-- Ума нет, считай -- калека.
     Уже осторожнее поехал вперед, вслушиваясь не только в шорохи, но и  в
запахи. Все говорило о  том,  что  трое  оставшихся  с  полонянниками  уже
проехали далеко вперед, и он пустил коня быстрым шагом.
     Ход расширился, но в двух сотнях шагов впереди увидел темный  вход  в
пещеру и пять коней вблизи. Один  разбойник  спутывал  ноги  своему  коню.
Увидев Мрака, закричал, отступил ко входу.
     Из темного зева вышли двое. Лохматые, грязные, с топорами в руках. На
поясах висели длинные ножи.
     Мрак придержал коня:
     -- Вас было шестеро. Если хотите, чтобы из вас троих  осталось  трое,
берите коней и уезжайте. А женщин и мальчонку оставьте.
     На него смотрели исподлобья. Один сказал хриплым сорванным голосом:
     -- Нас трое.
     -- Сейчас останется меньше,-- пообещал Мрак.
     Разбойники  переглянулись,  двое  начали  заходить  с   боков.   Один
поудобнее перехватил длинное топорище, стал приближаться спереди.
     Мрак чуть подал коня назад, предупредил:
     -- Ребята... Ежели осерчаю, то вам  же  хуже  будет.  Один  из  ваших
соратников еще цел, вы бы подобрали, подлечили малость.
     Передний разбойник сплюнул:
     -- У ворья не бывает соратников. Только сообщники!  Каждый  за  себя,
один бог за всех.
     -- Какой бог? -- спросил Мрак.
     -- Бог воров.
     Они бросились разом. Мрак упредил, сдавил коню бока, тот  скакнул  на
переднего, стоптал, Мрак махнул палицей, услышал удар  по  упругому  мясу,
сделал два прыжка и быстро развернулся.
     Двое разбойников, что кинулись было следом, остановились, попятились.
Мрак покачал головой:
     -- Я ж говорил? Теперь вас двое. Если хотите уцелеть, то берите  ноги
в руки и дуйте бегом.
     Разбойники переглянулись. Один сказал угрюмо:
     -- Ладно. Но мы возьмем своих коней.
     -- Это я предлагал раньше,-- возразил Мрак.--  Когда  было  трое.  Не
согласны? Что ж... Уцелевшему я разрешу уползти голым.
     Оба снова посмотрели друг на друга, потом на Мрака. Он видел как в их
угрюмые отупевшие лица  заползает  страх.  Попятились,  не  сводя  с  него
взглядов, затем повернулись и побежали.
     Мрак привязал коня вместе с остальными, крикнул в черный зев:
     -- Эй, есть кто там?
     Запахи  смешивались,  завивались  в  клубки,  как  всегда   в   узких
расщелинах, где ветер падает сверху и затем в ярости бросается на стены.
     Донесся слабый стон.  Мрак  посмотрел  вслед  убегающим  разбойникам,
поколебался, полез  в  темноту.  Ход  вскоре  расширился,  он  оказался  в
неширокой пещере. Глаза привыкли, он увидел связанных женщин и  мальчонку.
Торопясь выбраться наружу, как бы  не  вернулись  и  не  сперли  коня,  он
торопливо перехватил ножом веревки, подхватил мальчишку и вынес на свет.
     Мальчонка был худой, желтый, словно только что тяжко переболел.  Хотя
кости его были плотные, в плечах широк,  и  если  не  помрет,  то  мог  бы
вырасти в могучего бойца.
     Следом выбрались, поддерживая  друг  друга,  обе  женщины.  На  Мрака
взглянули со страхом и благодарностью. Одна сказала слабым голосом:
     -- Кто ты, благородный человек? Ведь за спасение двух нищенок  трудно
ждать награду...
     -- Что у вас за страна,-- сказал Мрак с отвращением.-- Все  только  и
думают о выгоде, прибыли, доходе. Если боги вас не сотрут с лица земли, то
сами друг друга продадите чужеземцам. Ладно... Сможете выбраться дальше? Я
оставляю вам этих коней. Скоро по дороге проедет царь со  своими  боярами.
Присоединяйтесь к ним, там будете в безопасности.
     Вторая женщина с благодарностью простерла к нему руки:
     -- Спасибо, добрый человек! Пусть боги вознаградят тебя.
     -- Это лишнее,-- отмахнулся Мрак.-- Если  хотите,  я  вас  выведу  на
дорогу. На коней-то сами взберетесь?
     Не дожидаясь ответа, соскочил на землю, помог  взобраться  на  коней,
выбрал самых смирных. Мальчишку посадил на конскую спину впереди себя, тот
льнул к нему, ласкался, словно обделенный солнцем листок травы.
     -- Как зовут тебя? -- спросила первая женщина.
     -- Что в имени  моем,--  отмахнулся  Мрак.--  Я  простой  человек  из
Большого Леса, зовут меня Мрак. Путь  мне  отмерен,  час  мой  близок.  Но
другие пусть живут, пусть греются на солнце.
     Первая женщина сказала медленно:
     -- Я слышала о тебе, человек из Леса.
     Вторая взяла поводья в руки, легонько тронула коня  шагом.  Голос  ее
дрогнул:
     -- Не знаю, надо ли такое говорить... Но  этот  ребенок  может  стать
твоим убийцей.
     Первая женщина вскрикнула со страхом:
     -- Писканя, не смей!
     -- Почему? -- удивился Мрак.-- Почему должен меня хотеть убить?
     -- Он сын твоего злейшего врага.
     Мрак протянул насмешливо:
     -- Только и всего-то? Да у меня  этих  врагов  больше,  чем  блох  на
дворовом псе. А дети за отцов не отвечают.
     Он потрепал мальчишку по голове. Тот застенчиво спрятал лицо  у  него
на животе. Тонкими детскими ручонками обнял, не хотел отлепляться.
     -- Но он сын  твоего  врага,--  повторила  женщина,  которую  назвали
Писканей.
     -- Ага,-- сказал Мрак понимающе,-- значит, я  должен  его  сейчас  же
убить?
     -- Писканя...-- простонала женщина с тоскливыми глазами.
     Мрак передал ей мальчишку, на ее лице метался сильнейший страх.  Мрак
сказал ободряюще:
     -- Даже, если ему суждено убить  меня,  если  так  записано  в  Книге
Судеб, то и тогда я его даже пальцем  не  трону.  Дите  ведь!  Убьет,  так
убьет. Значит, таким вырастили.

     Глава 33

     Мара смотрела с отвращением. Медея перевела недоумевающий  взгляд  на
     Они протиснулись сквозь узкий проход в  скалах,  а  дальше  открылась
дорога вдоль отвесной горы. Мрак всмотрелся, показал рукой:
     -- Во-он едут  люди!..  Пышные,  богато  одетые,  на  сытых  конях  с
красными попонами. Это царь с боярами. Вон его коляска, видите? Езжайте  к
ним, падайте ему в ноги. Когда это прилюдно, он не откажет: даст помощь. А
я должен поспеть раньше них.
     Он повернул коня. Первая женщина  молчала,  смотрела  исподлобья.  На
рано постаревшем лице большие печальные глаза казались единственно живыми.
Вторая женщина, которую звали Писканей, грустно улыбнулась:
     -- Прощай, герой!
     -- Удачи вам,-- пожелал Мрак.
     Он ткнул коня каблуками под бока, тот фыркнул и с ходу пошел в галоп.
Вскоре выметнулись на дорогу, Мрак повернул коня и  помчался  к  перевалу,
где, как он видел, везли прах великого героя.

     Додон сперва увидел громадную толпу, что медленно  ползла  навстречу,
затем разглядел посередке крытую повозку.  Повозка  уже  была  разукрашена
цветами, по бокам шли парни  с  бубнами,  дудари  голосили  на  трембитах,
высоко вскидывая к небу длинные трубы,  а  впереди  плясали  танец  смерти
мальчишки с короткими мечами в руках.
     Он покрутил головой:
     -- Сколько же народу набралось!
     Голик держался рядом, всматривался в  толпу.  Наконец  с  облегчением
выпустил дух, улыбнулся:
     -- Все, как мы и хотели.
     -- Точно нет его? -- засомневался Додон.-- Толпа громадная. Мог и  не
углядеть.
     Он сам жадно обшаривал толпу  глазами,  но  видел,  что  постельничий
прав. Мрак не тот человек, которого  не  заметишь  даже  в  самой  большой
толпе.
     Часть  народа,  обгоняя  повозку,  заспешила  вперед  к  царю.  Додон
покосился на Голика, слез с коня и, передав повод отроку,  смиренно  встал
на колени в дорожную пыль. Рядом встал Голик.
     В торжественном молчании дождались повозки. Додон видел только  серую
пыль вокруг колен, но уши ловили изумленный и  одобрительный  ропот,  ахи,
охи, восторженные восклицания. Царь склонил колени перед прахом героя, что
возвращается на родину! Славу такому царю и долгие лета!
     Когда конское фырканье приблизилось, Додон  встал,  вскинул  длани  к
небу:
     -- Приветствую тебя, мой божественный предок!..  Наконец-то  вернулся
на родину. Ее ты защищал от врагов всю жизнь, будешь защищать и теперь.
     Вокруг нарастал гул, слышались крики. Повсюду Додон  видел  блестящие
глаза, орущие рты, вскинутые к небу кулаки. Мужчины со слезами  на  глазах
клялись отдать жизни за землю, в которой будет покоиться прах  царя-героя,
женщины обещали рожать только стойких защитников  этой  земли,  а  девушки
исступленно кричали, что не пойдут за тех, кто не готов умереть за  родную
землю. Додон чуть нахмурился, попахивает бунтом супротив отцовской воли, а
здоровая семья -- опора царства, но смолчал, в этом случае важнее верность
стране, а затем уже отцовской воле и мужу.
     Голик, не в состоянии  удержаться,  вскарабкался  на  повозку,  жадно
щупал гроб. Додон понял его зовущий взгляд,  взобрался  на  ходу,  вознице
велел не останавливаться. Гроб был из металла, Додон взялся за крышку,  та
от древности и тяжести почти срослась с гробом.
     -- Давай,-- прохрипел он с натугой,-- разом взяли...
     Он чувствовал как затрещали его мышцы от  усилий.  Голик  постанывал,
побагровел. Додон напрягся сильнее, крышка  стала  с  металическим  лязгом
приподниматься.
     -- Подержи,-- велел он,-- а я заберу свое кольцо.
     Голик едва выговорил сквозь стиснутые зубы:
     -- Я не удержу...
     -- Эх... Ладно, тащи ты, а я подержу.
     Ухватившись обеими руками, он с  трудом  приподнял  крышку,  а  Голик
сунул в щель руку, долго шарил, пыхтел. Додон процедил сквозь зубы:
     -- Скорее же... Сейчас брошу...
     -- Никак не нащупаю!
     -- На правой руке,-- прорычал Додон.
     -- Да ищу, ищу!
     -- Сейчас отпущу,-- пригрозил Додон.
     Мышцы его трещали, ноги тряслись, он покрылся потом, в голове стучали
молоты. В последнем усилии он  приподнял  крышку  еще  выше.  Голик  сумел
просунуть и голову, внезапно ахнул, выдернулся, бледный как смерть.  Глаза
его были выпучены, губы тряслись:
     -- Кольца... нет!
     Додон выпустил  крышку.  Он  тяжело  дышал,  кровь  тяжелыми  волнами
захлестывала мозг, в глазах стояла красная пелена. Сквозь нее он видел как
в толпе одна из женщин подняла над  головой  ребенка,  указывая  на  него,
чтобы запомнил миг, когда видел царя. Но ребенок оглянулся, заслышав  стук
копыт, и вот через толпу поехал на  взмыленном  коне  огромный  человек  в
звериной шкуре. Через плечо у него висела перевязь  с  боевой  палицей  за
плечом.
     Еще издали он закричал весело:
     -- Великий царь! Прости, малость опоздал. Вот  оно,  колечко.  Сейчас
наденем...
     Конь под ним храпел, пена была не только на морде, но и на боках,  на
крупе. Мрак прыгнул с коня  на  повозку.  Та  качнулась,  возница  сердито
оглянулся. Народ орал исступленно, еще яростнее  вздымал  кулаки.  Женщины
срывали с голов платки, бросали под колеса.
     Голик без сил опустился возле гроба.  Лицо  стало  желтым,  в  глазах
появилось безумие. Додон перевел взгляд с Мрака на гроб, чью крышку только
что держал, вздрогнул, будто оказался на пронизывающем зимнем ветре.
     -- Эк как на вас подействовало,-- проговорил Мрак  уважительно,--  да
оно и понятно. Как-никак, кости прадеда... Когда-то и ваши кости  вот  так
же забелеют, а потом истлеют, в них всякие жуки плодиться будут... Но  это
ж будет не скоро, чего уж тут.
     Додон посмотрел на солнце, что клонилось к закату, перевел взгляд  на
Голика. Передернул плечами сильнее: он сам собирался искать свой перстень!
     -- Что тебя задержало? -- спросил он непослушным языком.
     -- Да разбойники шалили... Я думал, успею! Я ж сам видел твою повозку
и бояр там сзади на дороге. Я послал туда  нищенок  с  мальчонкой,  а  сам
погнал сюда.
     Додон дальше не слушал. Вот  чем  обернулось  его  нетерпение,  когда
оставил пышную свиту и поскакал вперед. Мол, все  одно  не  догонят  этого
человека Леса. Он всегда носится так, что кони под  ним  плачут  кровавыми
слезами. И в собственную ловушку попали не по недомыслию,  а  лишь  потому
что сама судьба оберегает этого человека!
     Голик внезапно взвыл, с треском разорвал на себе одежду. Глаза его не
отрывались от красного неба. Солнце уже распухло, растолстело,  опускалось
к спасительному краю земли багровое  и  пыхтящее.  Темно-красные  отблески
двигались на распухшем лице постельничьего, похожие на трупные пятна.
     С всклокоченными волосами, дикий, он внезапно спрыгнул  с  повозки  и
побежал через толпу. Ему поспешно давали  дорогу.  Было  видно  как  начал
карабкаться на склон, упал на четвереньки, побежал  по-собачьи,  но  вдруг
задергался, упал, посовал ногой, будто качал воду, и затих.
     Мрак сказал без особого сочувствия:
     -- Сердце не выдержало. Наверное, съел что-нибудь.
     -- Да,-- прошептал Додон, все еще бледный. Он с ужасом  отводил  взор
от крышки гроба, под которую едва не заглянул раньше Голика.-- Такое съел,
что подавился.
     Солнце еще  не  коснулось  края  земли.  Додон  подождал,  Голик  мог
подняться, но тот, похоже, умер даже раньше отпущенного  часа.  От  страха
или еще чего.
     Мрак снял крышку, положил рядом с гробом.  Повозка  покачивалась,  по
крышка лежала смирно. Не морщась, он надвинул перстень на высохшую фалангу
пальца правой руки, еще раз окинул уважительным взором  истлевший  скелет.
Здоровенный мужик был, судя по росту и костям. Голова с пивной котел, руки
до колен, нижняя челюсть как у коня.
     -- Усе,-- сообщил он с удовлетворением.-- Кольцо на пальце. Теперь ни
одна душа не стащит.
     Додон вздрогнул:
     -- Почему?
     -- А скелет еще и палец согнул. Ежели силой отымать -- ночью  явится.
Мужик здоровый как лось! Задавит, и не гавкнешь.
     Он опустил крышку на место, свистом подозвал коня, прыгнул  с  телеги
прямо на конскую спину. Додон отчаянно смотрел то на  гроб,  где  осталось
чудесное кольцо, то на Голика, тело которого уже подняли  и  несли  ногами
вперед.
     Навстречу по дороге со стороны Куявы  пылило  облако.  Мрак  различил
скачущих по весь опор бояр на  баских  конях,  знатных  мужей,  воевод.  А
позади всех  тащилась  царская  повозка.  Он  рассмотрел  светлую  головку
мальчишки, а позади изредка поблескивали печальные глаза женщин.
     Во главе свиты ехал Кажан. Его глаза блеснули радостью, когда услышал
о Голике, но Додону пробормотал о том, как был хитер постельничий,  и  как
будет его не хватать, если не заменить еще более умелым и знающим, как вот
он, Кажан, верный слуга царю и Отечества...
     Додон махнул дрожащей рукой:
     -- Возвращаемся. Гроб довезут  без  нас.  Ты,  Кажан,  скачи  вперед.
Упреди Рогдая и других, дабы все приготовили. А ты, доблестный Мрак, езжай
впереди Льдана. Тебе тоже будет уготована встреча.
     Мрак сказал тяжело, будто сдвигал гору:
     -- Благодарствую...
     -- Ну-ну, чего уж. Честным пирком да за свадебку. Супротив судьбы  не
попрешь!
     -- Благодарствую,-- повторил Мрак еще тяжелее.-- Но  у  меня  впереди
другая дорога.
     Царь вытаращил глаза. Кажан поспешно вмешался:
     -- Не препятствуй, царь!  Не  препятствуй.  Это  мы  люди  махонькие,
житейские. мирские. А у него впереди дорога  подвигов!  Есть  же  исчо  на
свете чуды-юды недобитые,  по  горам  и  долам  прячутся,  егойной  палицы
страшатся! Но наш богатырь отыщет их усех и перебьет себе в честь, а  царю
на славу...
     Царь смотрел то на Кажана, то на темного как туча Мрака.  Мрак  пожал
плечами.
     -- Думай, как хошь.
     Не попрощавшись, он повернул  коня.  Дорога  пошла  под  уклон,  конь
весело помахивал гривой. Жаба  завозилась  на  плече,  шумно  вздохнула  и
прижалась теплым пузом крепче.
     -- Опять мы с тобой остались вдвоем, жабуня.
     -- Ква,-- печально согласилась жаба.
     Ехал весь день, не встречая людей. В груди  были  пустота  и  горечь.
Ночь застала в степи, он  свернул  к  ручью,  вымылся  и  приготовил  себе
нехитрый ужин. У него был сыр, мясо, которое  можно  жарить  на  углях,  и
острый нож, которым хлеб можно нарезать тонкими ломтиками.
     Заснул на диво быстро. Внутри выгорело, не было даже  злости.  В  сон
провалился как в смерть, а утром, проснувшись, долго слушал утренних птиц,
цокот белки, но не было сил шевельнуть и пальцем.
     Конь  подошел,  обнюхал  недоверчиво  и  озабоченно.  Мрак   погладил
бархатные ноздри:
     -- Ладно, ладно. Ты прав. Встаю.
     И снова ехал, безучастный и омертвевший. Там в  лесу  его  хижина,  в
которой он жил здесь, когда бегал в лесу попеременно то в волчьей  личине,
то в человечьей. Ее не миновать, даже переночует и напоит коня...
     А ведь в мечтах и самых сладких снах, даже  волчьих,  он  всякий  раз
подъезжал к этой хижине, а  из  очага  вился  сизый  дымок,  вкусно  пахло
пареным  мясом,  а  когда  подъезжал   ближе,   на   крыльцо   выскакивала
золотоволосая,  пронизанная  оранжевым  солнцем  девушка.  Ее  глаза  были
устремлены на него, а губы раздвигались в счастливой усмешке...
     Конь под ним вздохнул, опередив его, Мрак грустно рассмеялся. Прощай,
Куявия. Но у него в мешке еды на неделю, у него тяжелый  топор  с  лезвием
острее бритвы, а впереди между ушей коня видна бесконечная  дорога...  Что
еще мужчине надо?
     Дорога пошла вниз, впереди  расстилалась  долина.  Конь  пошел  лихим
наметом,  он  увидел  голубую  ниточку  ручья,  заметил  крышу  хижины   и
догадался, что там будет отдых.
     Мрак насторожился. Сквозь щели в крыше  поднимался  сизый  дымок,  на
лугу паслись двое стреноженых коней. А когда конь Мрака  вылетел  на  луг,
дверь хижины распахнулась, на пороге появилась тонкая фигурка  с  золотыми
волосами, вся светлая и пронизанная солнцем.
     -- Что за...-- пробормотал Мрак.-- Нич-ч-чего не понимаю...
     Она вышла на крыльцо и  смотрела  на  него  со  странным  выражением.
Солнце светило ей в спину, волосы горели как расплавленное золото, но лицо
оставалось в тени.
     -- Что за дурь? -- буркнул он.-- Это не место для царской дочери!
     Светлана пожала плечами:
     -- Да? Тогда это может стать другим местом.
     -- Каким?
     -- Местом для твоей жены.
     Он попробовал смотрел на нее холодно и  отстраняюще,  но  она  отвела
взгляд, словно страшась видеть его глаза, шагнула вперед. И еще.  А  когда
оказалась прямо  перед  ним,  внезапно  прильнула  к  нему,  крепко-крепко
обхватила тонкими руками, прижалась всем телом.
     Мрак с неловкостью погладил по  голове,  чувствуя  себя  дураком,  но
затем руки сами обняли, она вскинула голову с сияющими  глазами,  где  уже
заблестели слезы.
     Он  наклонил  голову,  с  величайшей  осторожностью,  словно  касаясь
святыни, притронулся губами к ее полным и сочным, похожим на спелые вишни,
напоенные летним солнцем.
     -- Зачем ты приехала?
     -- Потому что... разве ты не понимаешь?
     Он покачал головой:
     -- Да, киян понять трудно. Но мне кажется, я  сделал  все,  чтобы  ты
меня больше не видела.
     Она независимо пожала плечами:
     -- Не всегда же тебе побеждать?
     Он снова поцеловал ее,  чувствуя  как  от  нежности  в  нем  начинает
дрожать каждая капля крови. В глазах защипало, словно ветром бросило едкую
пыль.
     -- Никогда я не  был  так  счастлив  поражению.  Но  я  не  собираюсь
возвращаться, Cветлана. Я успел возненавидеть этот город.
     -- Я пойду за тобой,-- сказала она.-- Я пойду за тобой, куда бы ты не
пошел. Хоть в леса, хоть в болота. Я буду тебе хорошей женой.
     Она усадила его на лавку, сняла с него волчовку, стащила сапоги. Мрак
пытался воспротивиться, она ласково, но настойчиво стащила с него  верхнюю
одежду. На миг отвела взгляд от его широкой волосатой груди,  нежные  щеки
запылали румянцем, но тут же прямо взглянула в его глаза. Ее зрачки  стали
огромными, в них была глубина.
     Мрак с  трудом  заставил  себя  оторвать  взгляд.  Его  мертвое  тело
медленно оживало. Это было как  будто  отсидел  себя  всего,  теперь  даже
внутри бегали и больно кусали шустрые мурашки. Впервые за последние недели
услыхал  как  в  груди  начало  биться  сердце.  Огромное,   мощное,   оно
ворочалось, разгоняло застывшую кровь, что уже превратилась  почти  что  в
тягучий клей.
     Она постелила на ложе те шкуры, что нашлись в хижине. Мрак видел, что
она собирается лечь с ним, это было бы правильно и для него,  человека  из
Леса, но царская дочь росла в сложном мире ритуалов, и Мрак обронил:
     -- Нам придется заехать по дороге к волхвам.
     -- Что-то случилось?
     -- В твоем царстве люди берутся за руки не  сами...  Их  обручают,  а
потом и соединяют другие люди.
     Она кивнула, не сводя с него внимательных глаз:
     -- Да. Волхвы. Чтобы боги узрели и признали такой союз. Ты хочешь  по
нашим законам?
     Он чуть раздвинул в усмешке губы:
     -- Раз уж мы в Куявии.
     Когда он вернулся от ручья, мокрый и озябший, в хижине было тихо.  Он
вошел осторожно. Светлана лежала под ворохом шкур на ложе.  Золотые  ручьи
ее волос как расплавленное золото в беспорядке текли по подушке. Лицо было
бледным, глаза огромные и тревожные.
     Она подвинулась, давая ему место. Мрак вытащил из ножен длинный  нож,
криво усмехнулся:
     -- Положим начало новому обычаю?
     В ее глазах метнулся страх. Длинный узкий  нож  выглядел  затаившимся
зверем. Мрак осторожно опустил на ложе, разделив постель надвое.
     Светлана смотрела непонимающе:
     -- Зачем?
     -- Чтобы ты не сталкивала меня на пол,-- буркнул он.
     Она видела, что лесной человек так шутит, но все еще не верила:
     -- Ты... не тронешь меня... этой ночью?
     Мрак ответил почти грубо:
     -- Я мужчина, но не животное. Спи спокойно.
     Ее глаза стали еще больше. Она поглядывала то  на  страшный  нож,  от
близкого присутствия уже пошел по телу  холодок,  то  на  этого  странного
человека. Мрак сбросил волчовку, осторожно лег на самый край  ложа.  Между
ним и Светланой лежал острейший из  ножей,  но  он  не  мог  разрубить  те
запахи, которые шли от ее тела, ее волос, и сердце Мрака ныло  от  боли  и
нежности.
     Он слышал, что она  затаила  дыхание.  Скосил  глаза,  царевна  лежит
недвижимо,  лицо  застыло,  но  в  глазах  остался  страх.  Она  лежит   в
разбойничьей хижине, рядом мужчина, который пугает одним  своим  видом,  а
ведет себе еще более странно. Если бы набросился как зверь,  это  было  бы
понятно, все мужчины животные, но он лежит,  такой  громадный  и  могучий,
смотрит в потолок. От него веет теплом как от печи,  его  руки  похожи  на
бревна, а в волосах на груди могут играть в прятки мышата. Неужели в самом
деле утерпит до того, как волхвы соединят их руки?
     Мрак лежал, сцепив зубы и сжав  кулаки.  Наступил  самый  страшный  и
тяжелый бой в его жизни. Бой с самим собой. И в  то  время  как  его  воля
слабела, мощь того Мрака, другого, росла, и пальцы уже начинали дергаться,
поворачиваться в сторону такой нежной и застывшей в ужасе девушки.
     Только успокоить, прозвучало в него в мозгу. Только сказать  ей,  что
бояться  не  надо.  Пусть  положит  голову  ему  на  грудь,   расслабится,
успокоится, заснет. А он всю ночь будет сторожить ее сон...
     Он страшно скрипнул зубами. Слышал как оборвалось  дыхание  Светланы,
она сьежилась еще больше.  Его  пальцы  коснулись  холодного  металла.  Он
заставил свою руку остановиться, затем с неимоверным  усилием  потащил  ее
обратно. Все это уловки  насчет  успокоить,  приласкать,  пусть  заснет...
Ежели коснется ее, то уже не сможет остановиться. И так темная волна крови
бьет в голову, туманит мозг, а перед глазами встает красная  пелена.  Если
же она положит голову ему на плечо, на грудь, то он  пропал  как  Таргитай
без песен. Нет, надо выдержать этот бой. Самый длительный бой в его жизни,
ибо ночь только началась, а силы уже на исходе.
     А ночь, хоть и летняя, будет бесконечной.

     Глава 34

     Надрожавшись, Светлана  все  же  незаметно  для  себя  заснула.  Мрак
страшился шелохнуться, лежал как горячая глыба, выброшенная  вулканом.  Ее
ровное дыхание помогло держаться дальше. Не  может  же  нарушить  ее  сон,
испугать, увидеть отвращение в ее чистых глазах?
     Когда в щели стала разгораться светлая полоска,  он  чувствовал  себя
изможденным, будто всю ночь перетаскивал Рипейские горы на место Авзацких.
Тело болело, ощущение было такое, словно по нему проскакал табун голов так
тысяч в сто. А потом развернулся и проскакал обратно. И так всю ночь.
     Светлана во сне  вздрагивала,  легонько  вскрикивала.  Он  трогал  ее
волосы, она сразу успокаивалась, спала тихо. Когда рассвело,  он  тихонько
сполз с ложа, оделся, взял лук и стрелы.
     За ночь пыль улеглась, воздух был чист, умыт  росой.  Вдали  блистали
горы, чудовищно далекие, но в чистом  по  утру  воздухе  Мрак  различал  в
дальних утесах каждый камешек, каждый куст. Из темных  ущелий  поднимались
холодные струи, а вершины гор внезапно заблистали.
     -- Солнце,-- сказал Мрак с горечью.-- Ты видишь все... Что-то у  меня
идет не так. Подай знак, как поступить по-людски!
     Он побежал, прыгая с камня на камень,  забирался  в  горы  выше.  Там
ходят горные козлы, там воздух еще чище, и мысли становятся  нечеловечески
ясными, правильными. Недаром же всякие мудрецы  взбираются  на  жилье  как
можно выше.

     Он бежал вниз по склону, на  плечах  была  приятная  тяжесть  теплого
горного барана. Дурень отбился в  сторонку,  показывая  самостоятельность,
молодой и неопытный, а значит -- сочный, нежный, не наростивший тугих жил,
и Мрак попал стрелой в горло.
     Баран сделал прыжок и рухнув со скалы к ногам Мрака.  Мрак  перерезал
горло молодому дурню раньше, чем  всполошилось  стадо.  А  старый  опытный
вожак, которому было видно все, лишь грозно топнул копытом. Глаза его были
злые, остерегающие. Мрак развел ладони в стороны. Мол, я уже удовлетворен,
больше не возьму. Тебе же лучше: на следующее лето этот дурак начал  бы  с
тобой борьбу за власть над стадом.
     Чуть повеселев, он вскинул еще теплую тушу на плечи,  помчался  вниз.
Когда из-за поворота вдали показалась хижина, он от неожиданности сбился с
бега. В сторонке щипали траву двое новых коней, из щелей  в  крыше  вился,
несмотря на рань, синий дымок.
     Мрак заторопился, уже различил на одной лошади расшитую попону. Такие
выбирал для своих коней Гонта, за что его поедом ела Медея...
     Когда он был в сотне шагов, Гонта вышел  навстречу  веселый,  сияющий
как кот, стащивший сома. Правда, Мрак заметил и тревожные складки на лбу.
     Гонта раскинул руки:
     -- Уже с добычей? Рано ты встаешь!
     -- Чтобы поспеть сюда в такой час,-- ответил Мрак,-- надо встать  еще
раньше.
     Пока обнимались и выбивали друг из друга пыль, в  распахнутых  дверях
появилась Светлана, за ее спиной высился Ховрах. Он потолстел еще, пыхтел,
а рот стал шире, чем у Хрюнди.
     Гонта отстранился, счастливо смотрел в лицо Мрака:
     -- Боги!.. Ты все-таки добился своего.
     -- Все еще не веришь? -- спросил Мрак.
     -- Не верю,-- признался Гонта.-- Царская дочь в жалкой хижине?
     -- Я тоже не верю,-- ответил Мрак.
     Голос его был серьезным,  и  Гонта  тоже  посерьезнел,  оглянулся  на
Светлану. Она стояла в  дверном  проеме,  наблюдала  за  ними  с  задорной
улыбкой.
     -- По ее виду,-- сказал Гонта  осторожно,--  я  бы  сказал,  что  она
счастлива.
     Мрак отвел глаза:
     -- Сейчас разделаем барана, перекусим...  Расскажешь,  что  заставило
тебя покинуть Медею так внезапно.
     -- Почему ты решил, что я близок с Медеей? -- ощетинился Гонта.
     -- Да уж слишком грызлись,-- буркнул Мрак.-- Как  будто  видели,  что
боги вас сводят, потому упирались и кусались вовсю.
     Гонта не ответил, но пока разделывали  барана  и  насаживали  кусочки
мяса на прутья, посматривал на  Мрака  удивленно  и  настороженно.  Ховрах
принял самое деятельное  участие,  постепенно  вовсе  отстранил  обоих  от
священного обряда приготовления жареной печенки. Светлана принесла воды  и
поставила котел на огонь.
     Гонта отвел Мрака в сторону:
     -- С милой и в шалаше найдешь небеса... Но я прискакал сюда,  загоняя
коней, сообщить о подвижке войск на кордоне с Артанией. Да и с гор  начали
опускаться  странные  люди,  грабят.  Все  пользуются,  что  Додон   слаб,
хитроумный Голик  погиб,  Светлана  уехала  за  тобой...  она  тоже  умела
править. Теперь в стране беспорядки.
     -- А я при чем?
     -- Ты смог бы...
     -- Нет,-- отрезал Мрак.-- Я не люблю  тесные  детинцы  с  их  душными
запахами. Я ненавижу ложь, притворство...
     -- Мрак,-- перебил Гонта,-- Мрак! Опомнись. Ты говоришь как  ребенок.
Люблю или не люблю -- это  по-детски.  Взрослый  человек  это  уже  другой
человек. Он постоянно приносит свои желания в  жертву.  Соседям,  друзьям,
детям, родителям... женщинам. Я  не  говорю  уж  о  долге  чести,  который
превыше всего.
     -- Ну-ну,-- поторопил Мрак.
     -- Не догадываешься?
     -- Догадываюсь. Но скажи ты. Небось, всю дорогу готовился.
     -- Готовился,-- признался Гонта,-- но все слова вылетели, когда  тебя
увидел. Я думал, застану счастливчика, который упивается любовью! А  когда
тебя увидел, то сперва решил, что с гор спускается грозовая туча.
     От костра донеся счастливый смех  на  два  голоса.  Ховрах  показывал
Светлане как готовить баранину на плоских камнях, Светлана качала головой,
продолжала нанизывать мясо на прутики.
     -- Все счастливы,-- улыбнулся Мрак, но уголки губ  опустились.--  что
ты хочешь?
     -- Того же,-- ответил Гонта,-- что и ты. Пора возвращаться, Мрак.
     Мрак смотрел исподлобья. Гонта выдержал взгляд странного друга,  хотя
по спине побежали мурашки. Глаза были цвета старой дубовой коры, а  зрачки
казались бездонными колодцами. Если смотреть в глаза -- смотреть  в  душу,
то не потому ли многие выглядят мелкими душонками?
     -- После обеда,-- ответил Мрак.
     Гонта переспросил осторожненько, еще не веря в столь легкую победу:
     -- Выезжаем?
     -- Да.-- прорычал Мрак.-- Да пошел он... этот долг! Сам  знаю.  Убить
бы того, кто заронил это в человека. Вон звери не ведают  никакого  долга.
Просто счастливы.
     -- Ты замахиваешься на бога,-- напомнил Гонта опасливо.
     Мрак странно посмотрел на друга, неожиданно улыбнулся:
     -- Иного бога и выпороть бы...
     Его улыбка была внезапной, как выглянувшее солнце в разрыве  грозовой
тучи. И такой же яркой. Гонта не понял странного  замечания,  повторил  на
всякий случай:
     -- Съедим этого барашка...  Какого  упитанного  подстрелил!  Наверно,
случайно... и отправимся в обратный путь. Там уже смута во всю.
     -- Обрадовал,-- буркнул Мрак.

     Обед получился скомканным, торопились уехать все. Едва ли  не  больше
других -- Мрак. Дольше всех собиралась  Светлана,  и  ничего  нельзя  было
прочесть на чистом как заморский мрамор лице царской дочери.
     Мрак хотел поджечь хижину. Мол, как знак, что не вернется,  но  Гонта
перехватил руку с пылающей головней:
     -- Не надо. Подумай о дровосеках, случайных путниках...
     -- Я знаю, кого ты так называешь,-- ответил Мрак, но  головню  бросил
обратно в костер, залил водой.
     -- Я говорю то,-- обиделся Гонта,-- что говорю!
     -- Ты свои воровские хижины  не  сжег,--  сказал  Мрак  насмешливо.--
Верно?.. Надо будет капнуть Медее.
     Отдохнувшие кони шли весело, бодро. За десяток верст до города Ховрах
вырвался вперед, гикнул, помчался лихим  наметом.  Мрак  посмотрел  вслед,
покосился на Светлану:
     -- Торжественную встречу устроит!
     Светлана мило улыбнулась:
     -- Разве это так важно? Я за мужем, как нитка за иголкой.
     Гонта все еще посматривал на них удивленно. Царская дочь безмятежна и
невозмутима. На губах приветливая улыбка, лицо спокойное,  умиротворенное.
Так же держалась во дворце, так же в хижине  дровосека.  Сейчас  сидит  на
коне с тем же спокойным выражением лица. Как будто ее  жизнь  не  меняется
так круто, что голова кружится!
     Кони взбежали  на  пригорок,  Гонта  захохотал.  Распахнулся  вид  на
стольный град, где из  распахнутых  ворот,  давя  друг  друга,  выливались
разноцветные толпы. Пугая людей, на  рысях  выехали  всадники,  перешли  в
галоп.

     Был пир, шумный и бестолковый,  Мрак  поднимал  турий  рог,  принимал
поздравления, кланялся, а когда показалось  удобным  встать  из-за  стола,
вышел, пробрался в комнату Ховраха. Из-за двери  иногда  слышались  пьяные
вопли, удалые крики, песни, нестройные пляски.
     Он с наслаждением ощутил как обострились  его  чувства,  мир  запахов
стал реальным, и Мрак увидел зримо и отчетливо что творится за  дверью,  в
длинном коридоре и даже поверхом ниже, где запахи стояли как вода в болоте
-- тяжелые и недвижимые.
     Чувствуя себя увереннее на четырех лапах, он скользнул в тайный ход и
помчался  длинными  прыжками.  Мышцы  обрели  прежнюю  звериную  мощь,  он
чувствовал  как  под  шкурой  переливается  ярая  сила.  Нужды   не   было
перекидываться вот так в волка, он не сразу понял,  зачем  это  сделал,  а
когда понял, распахнул пасть в беззвучной волчьей усмешке.
     Во дворце все чересчур  мертвенно,  душно,  лживо,  а  здесь  как  бы
сбрасываешь с человечьей личиной и человечью ложь, притворство. Не  потому
ли и Гонта ушел в разбойники? Кто отводит душу, бегая по подземным  ходам,
кто в темном лесу грабит торговцев!
     Внезапно по телу прошла щемяще сладкая волна. Мрак замедлил  бег  еще
до того, как понял причину. Ноздри раздулись,  затрепетали.  Он  припал  к
едва заметной щели, каменные глыбы почти слиплись, но аромат ее  кожи,  ее
волос проникал, казалось, даже через толщу камня.
     Мрак некоторое время стоял, закрыв глаза, осязал ее запахи.  А  затем
услышал мужской голос, в котором  узнал  сладкоголосого  певца.  Он  хотел
уйти, не по-мужски слушать разговоры своей невесты, почти уже жены, вообще
подслушивать нехорошо, но Иваш в этот момент как раз спросил:
     -- А как же наша любовь?
     И ее негромкий голос:
     -- Ты же знаешь... Я  люблю  тебя,  но  Мрак  так  много  сделал  для
царства, для мира... и для меня, что просто подло ничего не дать взамен!
     -- И ты решила пожертвовать собой?
     -- Если он ничего другого не  приемлет?  Разве  я  однажды  не  пошла
жертвой богу войны, только бы жила моя страна? Так и теперь...
     -- Но сейчас нет такой нужды. Волк исчез, противники разогнаны,  твой
дядя снова правит уверенно.
     -- А как я должна себя чувствовать? Мы  обманом  использовали  героя,
затем выгоняем? Это подло. И к  тому  же  любое  царство,  где  воцаряется
несправедливость, быстро рушится.
     Его голос был полон боли:
     -- Моя любимая...
     Она живо запротестовала:
     -- Этот Мрак лишь внешне дик, а сердцем добр. Ты видел как он носится
с толстой безобразной жабой? Я стану ему верной и  послушной  женой.  Буду
исполнять все его желания, он ничего не заметит.
     Она что-то говорила еще, но черное  облако  опустилось  на  Мрака.  В
голове послышался звон. Он ощутил слабость, лапы ослабели, брюхо оказалось
на полу. Морда уперлась в грубо отесанную стену.
     Он был прав, когда в черной тоске ехал из города,  держа  направление
на северо-запад, где был его Лес. И где еще оставались невры...  Возможно,
остались. Он всегда хотел умереть в дороге.
     Она поступила благородно, принося себя в жертву, но  богат  тот,  кто
дает, а не тот, кто берет... Она дала себя, а он принял. Но если в  первый
раз принял по  невежеству,  то  теперь  знает  страшную  и  отвратительную
правду!
     В каморку Ховраха пролез, почти не помня  себя.  Перед  глазами  было
черно. Больше всего на свете хотелось, чтобы земля разверзлась под  ногами
сейчас, когда еще снег выпадет! И чтобы поглотила его без остатка.
     В малом зале пир был в разгаре. Пьяные гости пели, орали,  хвастались
и дрались, иные уже сползли под столы. Отроки вносили блюда беспрерывно, в
зале стоял тяжелый дух жареного мяса, пота,  ароматных  смол  и  нечистого
воздуха.
     Додон увидел Мрака,  помахал  рукой.  Мрак  слепо  брел  мимо.  Додон
протянул руку, ухватил за край одежды, силой усадил рядом:
     -- Пей! Это великий день. Все пьют в твою честь, герой.
     -- Умереть...-- прошептал Мрак,-- умереть бы...
     Додон  вскинул  брови,  засмеялся  замедленно,  но  глаза  оставались
острыми:
     -- Умереть? Это ты в самую точку. Стране герои не нужны.
     -- Не нужны? -- не понял Мрак.-- О чем ты, царь?
     -- Живые не нужны,--  поправился  Додон.--  Мертвые  --  да,  мертвые
просто необходимы. Как вот те кости, что ты встречал. В жизни  со  Льданом
никто не ладил, а когда погиб... а по правде говоря, его  убили  в  спину,
так с героями чаще всего, то у него сразу нашлись и друзья, и  почитатели.
А цари, которые и на порог не пускали, теперь дерутся за честь  иметь  его
могилу на своей земле!
     Мрак прорычал в недоумении:
     -- Ну почему?
     -- Ты в самом деле, из Леса. Это  ж  так  просто!  Мертвый  герой  не
спорит. Я могу выставить его  защитником  каких  угодно  интересов.  Каких
угодно мне. А живой, знаешь, куда бы послал? А  то  и  сам  бы  отвел.  На
веревке.
     -- Но почему? Почему не нужен живой?
     -- Герои... гм... в них  слишком  много  крови  богов.  А  значит  --
слишком мало скотства. Волхвы говорят, что мы лишь по пояса люди,  а  ниже
-- скоты. Но это говорится в утешение народу. На самом деле человек  почти
весь скот. От пяток до кончиков ушей. В нем лишь  несколько  капель  крови
богов, да и те затерялись... Словом, люди-то понимают, что хотят  герои  и
что делают, восхищаются ими, но сами так жить не  могут  да  и  не  хотят.
Герои хороши, когда бродят по украинам земли и бьют чудищ, но  если  такой
герой стал бы правителем...
     -- Ну-ну!
     -- То народ бы наплакался кровавыми слезами. Герой заставлял бы  всех
жить так же чисто и светло, как живет он сам, а кто так  сможет...  долго?
Да, любой человек в какую-то минуту способен с голыми руками  кинуться  на
врага, спасти из горящего дома ребенка, броситься на меч, отдать последний
кусок хлеба погорельцу... Но потом нам надо вываляться в навозе,  излиться
в скотстве, лгать, блудить, жрать и... В этом вся жизнь простого человека.
А мы все -- простые. Все еще не понимаешь?
     Мрак сидел с опущенной головой. В  нем  было  столько  отчаяния,  что
Додон ощутил почти жалость.
     -- Герои нужны этому миру,-- сказал он утешающе.-- Как и чудовища. Но
и тех и других должно быть мало. И должны они быть... вдалеке.
     Мрак промычал неразборчиво, голова его все еще была опущена:
     -- Понял, царь. Я ухожу.
     Додон вытаращил глаза. В пьяном застолье чего не скажешь, даже правду
можно молвить, все одно не поймут, но у этого человека,  похоже,  слова  с
делом не расходятся. Самые опасные люди. Такие в самом  деле  должны  быть
подальше от стольного града.

     Глава 35

     Он мчался по степи, спеша уйти из подлой страны Куявии, когда услышал
стон. Быстро огляделся. Среди голой земли  увидел  в  сотне  шагов  густые
кусты. Конь пошел шагом, тревожно прядал ушами. Мрак  вскоре  учуял  запах
свежей крови. За три шага от кустов заметил примятую траву, капли крови на
листьях. Ветви были обломаны, под ними крови было больше.
     Конь осторожно  раздвинул  кусты,  двигался  тихо,  принюхивался  как
гончий пес, фыркал. Запах крови стал сильнее,  теперь  Мрак  шел  по  нему
безошибочно. Кто-то прополз, то пригибая ветви,  то  проползая  под  ними,
крови тянулись уже не капли, а целая струйка.
     На крохотной полянке в луже крови лежал вниз лицом человек.  В  спине
зияла широкая рана, откуда  еще  слабо  сочилась  кровь.  Видимо,  пытался
заползти под ветки, но силы покинули.  Мрак  озабоченно  покачал  головой.
Человек, если не умер, то сейчас умирает. Столько  крови  потерять,  и  то
чудо, что заполз так далеко.
     Человек слабо застонал. Мрак спрыгнул с коня,  перевернул  на  спину.
Грудь  незнакомца  была  широка,  в  пластинах  мышц.  Лицо  мужественное,
красивое, молодое. Веки затрепетали, на Мрака  взглянули  синие  как  небо
глаза. Губы уже начали синеть, но Мрак расслышал шепот:
     -- Кто бы ты не был...
     -- Говори,-- сказал Мрак угрюмо.-- Что смогу, то сделаю.
     Он приподнял голову умирающему, приложил к губам  баклажку  с  водой.
Тот даже не пытался пить, прошептал:
     -- Если будешь проезжать... через... Сосновицу...
     -- Я через нее еду,-- заверил Мрак,-- Но даже  не  ехал  бы,  то  все
равно бы заехал. Что передать? И кому?
     Красиво очерченные губы незнакомца дрогнули в слабой улыбке:
     -- Ты все понимаешь...
     -- Что тут не понять,-- сказал  Мрак,  все  еще  хмурясь.--  Все  там
будем. Даже те, кто не носит меча. Ну, а мы, люди  с  мечами  и  топорами,
будем там раньше других.
     Незнакомец показал глазами в сторону:
     -- Их было двенадцать... Я был только со своим другом Бенаки. Но я их
всех... один. И в конце, когда дрался с последним, Бенаки ударил  кинжалом
в спину.
     Мрак кивнул:
     -- Я слышал, героев убивают только в спину.
     -- Спаси... бо... Они унесли своих убитых, а меня бросили...  Думали,
мертв.
     -- Но герои не умирают,-- молвил Мрак,--  не  сказав  последних  слов
мудрости. Говори, я все сделаю.
     Незнакомец слабо улыбнулся:
     -- Герои -- да. Но я простой витязь на заставе богатырской. И просьба
у меня простая... В Сосновице отыщи моего брата.  Зовут  его  Рамейко.  Он
выше  меня  ростом,  в  плечах  шире,  а  сила  в  нем  непомерная.  Пусть
отомстит... за меня, своего брата Зарембу.
     -- Сделаю,-- пообещал Мрак.-- Что еще?
     Умирающий  слабо  шевельнул  рукой.  На  безымянном  пальце   блеснул
перстень. В золотое колечко был вставлен зеленый камешек.
     -- Предай моей... невесте Милене,-- шепнули замирающие губы.-- Теперь
свободна... В кармашке узорный платок... Ее подарок. Верни...
     Губы  двигались  все  медленнее,  наконец  застыли.  Глаза   невидяще
смотрели в небо. Мрак провел ладонью по лицу, надвигая веки, вздохнул.
     Кусты отчаянно цеплялись  за  землю,  поднимали  целые  пласты.  Мрак
взмок, но вытащил куст, чьи корни уходили глубоко. Яма получилась знатная.
Герой Заремба поместился весь, не пришлось даже скрючиваться.
     Могилу Мрак  завалил  тяжелыми  камнями.  Конь  уже  объел  ближайшие
кустарники, отодвигался все дальше.
     Вечерело, когда Мрак въехал в Сосновец. Мальчишки показали  дорогу  к
корчме, Мрак повернул коня, вскоре на перекрестке дорог появилось  высокое
здание. От него на версту несло пивом и брагой, а веселые вопли  расслышал
за сотни саженей.
     Мальчишка принял коня, Мрак отряхнул одежду и сапоги от пыли, толкнул
дверь. Навстречу пахнули привычные  ароматы  наскоро  приготовленной  еды,
пива, браги, кваса, а запах пота был  силен,  ибо  очаг  полыхал  во  всю,
воздух был горячим и тяжелым.
     Мрак подошел к ближайшему столу. Там играли в  кости.  Один,  на  миг
оторвавшись от игры, радушным жестом указал на лавку рядом.
     -- Благодарствую,-- ответил Мрак,-- но я поездом и  спешу.  Мне  надо
только передать весточку... Где живет ваш богатырь Рамейко?
     Мужик почесал в затылке, а другой, более быстрый, ответил за друга:
     -- Это восьмой дом от дороги... только  не  от  этой,  а  от  старой,
теперь ее не видно, затоптали. Там еще мельница была, ее снесли  лет  пять
тому. Так вот от мельницы свернешь налево, а второй дом и будет его хата.
     --  Благодарю,--  пробормотал  Мрак,   подозрительно   меряя   игрока
взглядом. Он не всегда понимал больно мудреные шутки, а тут,  похоже,  над
ним шутили.-- Я найду.
     Он повернулся уходить, когда первый окликнул:
     -- Постой! А может быть, прямо у Рамейки и спросишь,  где  его  хата?
Вон сидит он сам!
     Ближе к очагу  сидел  огромный  человек.  Его  плечи  были  настолько
широкие и тяжелые как скалы, что Мрак  сразу  понял,  почему  его  назвали
Рамейкой. У него не плечи, а рамена, плечи богатыря, плечи  велета.  Да  и
сам он, даже сидя, возвышался над другими сидящими,  словно  оставался  на
ногах.
     Перед богатырем стоял кувшин, а два пустых лежали  под  столом.  Мрак
обошел стол, Рамейко лениво поднял на него взор, затем так же лениво  взял
кружку, что сразу утонула в огромной  ладони,  залпом  выпил.  Лицо  будто
высечено из скалы, грубое, мужественное, только под глазами висели  мешки,
похожие на старую сеть для ловли рыбы, а щеки чуть обвисли.
     -- Рамейка,-- сказал Мрак, он не  стал  садиться,  чувствовал  ком  в
горле.-- Твой брат... Твой брат Заремба погиб.
     Рамейка поднял на него мутный взор, в круглых хищных глазах появилось
трезвое выражение:
     -- Заремба?..
     -- Да.
     -- Я нашел его умирающим.
     Рамейка покачал головой, ухватил кувшин:
     -- Пить будешь?
     -- Нет,-- ответил Мрак озадаченно.-- Я на коне. Ты знаешь,  кто  убил
твоего брата?
     -- Кто?
     -- Не артаны, тех он побил. В спину ударил Бенаки, его бывший друг.
     Рамейка покачал головой, в глазах была печаль. Голос стал глуше:
     -- Какого беса он дружил с этим Бенаки?  Издали  ж  видно  было,  что
дерьмо. Вот и додружился.
     -- Да,-- повторил Мрак, не понимая,  что  сейчас  будет.--  Ударил  в
спину.
     Рамейка выудил из за  пояса  калиточку,  высыпал  на  стол  горсточку
серебряных монет. Взревел зычно:
     -- Хозяин! Еще пива и бражки!.. Нет, подай лучше вина. У  меня  брата
убили, всех зову на проводы удалой его души.
     Из-за столов с готовностью начали пересаживаться к нему гуляки.  Даже
игроки, завидя горстку серебра, поспешно оставили кости, со  своим  столом
придвинулись к горюющему брату.
     Мрак, сбитый с толку, попятился, затем пожал плечами, пошел к выходу.
Холодный воздух вечера освежил  лицо,  в  душном  помещении  даже  взопрел
малость, в голове мысли  пошли  яснее.  Если  брат  только  и  может,  что
напиться, то надо передать  перстень  невесте  Зарембы  и  поскорее  ехать
дальше, чтобы не видеть девичьих слез, не  слышать  горестного  крика,  не
видеть бледного лица, из  которого  разом  уйдет  кровь,  а  глаза  станут
полными боли и муки.
     Хатку, где жила  Милена,  он  отыскал  быстро,  но  девушки  дома  не
оказалось. Парубки и подпарубки, что в поздний  час  стайками  бродили  по
улице, указали в сторону околицы. Мрак, оставив коня на  постоялом  дворе,
шел, пока не кончились  дома.  Луна  светила  слабо,  часто  пряталась  за
облаками. Он видел шепчущиеся парочки, до слуха доносились звуки поцелуев,
жаркие вздохи, стыдливые смешки.
     Уже вблизи леса, когда хотел было возвращаться, заметил на поваленном
бревне обнявшуюся парочку.  Они  сидели  спиной  к  нему,  молодой  парень
обнимал за плечи девушку, ее коса уже была расплетена, а второй руки парня
Мрак не увидел. Судя по тому, как хихикали  и  дергались,  парень  пытался
засунуть руку ей за пазуху поглубже,  а  девушка  со  смехом  противилась,
выгибалась, но все же позволяла медленно продвигаться все дальше и дальше.
     Мрак,  нарочито  топая,  подошел  ближе.  Когда   с   неудовольствием
оглянулись, сказал грубо, скрывая неловкость:
     -- Ребята, я ищу Милену. Кто-нибудь ее видел?
     Парень посмотрел на девушку. Та с независимым видом пожала плечами:
     -- Меня зовут Милена. А что?
     Мрак не поверил:
     -- Ты? Должна быть еще одна Милена. Невеста Зарембы.
     -- Это я его невеста,-- сказала девушка.-- А Заремба сейчас  в  поле.
Он на заставе.
     Мрак ощутил как тяжелый ком в  груди  начал  превращаться  в  горячий
слиток металла. Стало тяжело и жарко. Он выдохнул с трудом:
     -- Уже... под заставой. Я сам похоронил его.
     -- Ты его убил? -- спросила девушка. Она перевела  взгляд  на  своего
парня. Тот пожал плечами, на Мрака смотрел с недоумением.
     Мрак вытащил перстень:
     -- Он велел передать. Сказал, что теперь свободна.
     Парень при виде простого перстенька  пренебрежительно  фыркнул.  Мрак
перевел взор на пальцы девушки, где уже сверкали в слабом свете  луны  два
колечка вдвое шире. И камушки там были крупнее. Милена  небрежно  опустила
перстенек в кармашек на боку, пожала плечами:
     -- Невесте человека, который полжизни проводит  в  поле  богатырском,
надо быть предусмотрительной.
     Парень посоветовал:
     -- Да ты одень. Два подарил я, один он, будет три.
     Мрак отступил на шаг, горячая тяжесть  стала  огненной,  пекла  грудь
изнутри. Тяжелая волна крови ударила в  голову.  Руки  сами  метнулись  за
рукоятью  палицы.  Ладони  затрепетали  от  счастья,  привычно  ощутив  ее
недобрую тяжесть. Лунный свет мертво и  страшно  отразился  на  шипах.  Он
представил как с одного удара сплющит тело, как  во  все  стороны  брызнет
кровь, будто со всего маха ударил по луже, на душе стало легче.
     Парень и девушка застыли. Глаза вылезали из орбит, но что  остановило
Мрака в смертельном замахе, так это не страх, а непонимание на их лицах. И
он вдруг усомнился, прав ли. Или так и принято в Куявии?
     Руки ослабели. Он отступил на дрожащих ногах, сунул палицу  в  петлю,
вытер мокрый лоб, весь в крупных градинах пота, отвернулся.
     -- Эк его,-- услышал он за спиной дрожащий голос  девушки.--  Видать,
тоже с застав... Порченый.
     -- Им тяжко,-- сказал голос парня.-- Потому все злые.
     Мрак повернулся, уходил, сгорбившись и волоча  ноги.  Услышал  как  в
спину крикнул парень:
     -- Ежели переночевать  или  что...  заходи  в  дом,  что  у  колодца!
Скажешь, Бенаки прислал.
     Но Мрак уже уходил. В голове толклась  тоскливая  мысль:  как  просто
было, когда мир спасали! Как просто.

      * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

     Глава 36

     В этом году лето выдалось длинное, осень тянулась  и  тянулась,  хотя
уже пора выпасть снегу, загулять метелям. Старики  вспоминали,  что  такое
случилось восемьдесят лет тому, когда сама  природа  пожалела  бегущих  из
плена ратников Буслая Белое Крыло...
     Разве что дни стали короче, но великий пир продолжался и  ночами  при
свете факелов. Необходимый пир, ибо с воеводами лучше всего вести речь  за
обильно уставленным столом,  как  и  со  своевольными  князьками,  вождями
племен, вожаками вольных дружин, главарями наемных отрядов.
     Когда Мрак сел  на  коня  и  молча  уехал,  Светлана  поздно  вечером
прибежала к  Додону.  Тот  сидел  на  постели  пьяный  как  Ховрах,  слуги
раздевали его, а царь капризно лягался, орал, что ему то прищемили волосы,
то больно стригут ногти.
     -- Дядя, -- сказала Светлана просительно. В  ее  чистых  глазах  были
стыд и решимость. -- Дядя... Я знаю, ты все равно можешь  меня  слушать  и
понимать.
     -- У меня голова трещит, -- пожаловался Додон.
     -- У тебя будет трещать завтра, -- уличила Светлана, -- а  сейчас  ты
просто прикидываешься! Дядя, наконец-то в царстве  мир,  на  кордонах  нет
войн. Давно не было ни засухи,  ни  наводнений.  Почему  сейчас  не  можем
просто жить счастливо?
     -- Счастливо, -- протянул  Додон  насмешливо,  по  глазам  племянницы
понял, что выдал себя, нехотя сел на ложе, жестом выгнал всех  из  покоев.
-- Я уже сколько прожил, а еще не знаю, что это.  У  простолюдинов  бывают
хоть счастливые дни... в общем-то несчастной жизни, а у  царской  крови  и
того нет. По-твоему, жить счастливо -- это выдать тебя за Иваша?
     Она выпрямилась. Синие глаза смотрели прямо:
     -- Да!
     Он покачал головой:
     -- Ты -- царская кровь. А мы под прицелом тысяч глаз.  А  это  то  же
самое, что тысячи стрел на туго натянутых луках. О нас говорят  в  народе,
обсуждают каждое слово, каждый шаг. Если  отвергли  Мрака,  то  этот  твой
дудун должен быть не хлипше. Иначе нас засмеют, а от смеха над царем всего
шажок до того, чтобы выволочь за бороду из терема! Да и  тебя  за  дурость
приставят разве что гусей пасти. Коров или овец  не  доверят.  Чего  будет
стоить твое счастье?
     Она отшатнулась. В глазах появилось подозрение:
     -- Дядя!.. Неужто и ему хочешь что-то поручить такое... такое...  что
под силу было только Мраку?
     -- А то и труднее,-- кивнул царь. Добавил  предостерегающе.--  Тысячи
стрел! Все сорвутся с тетив, если народ увидит,  что  твой  Иваш  уступает
Мраку. Что людям до  того,  каков  он  дудун?  Песнями  не  оборонишь,  не
накормишь. Людям нужен защитник.
     После долгого молчания она спросила подавленно:
     -- И что ему хочешь поручить?
     -- Да что-нибудь  громкое,  известное.  На  чем  можно  за  один  раз
бессмертную славу заполучить. Чтоб второй раз уже с печи не слезать. Так и
дудеть оттедова.
     Ее глаза обшаривали его лицо:
     -- Ты уже придумал? Или Кажан подсказал?
     -- Нет, Кажан за твоего Иваша. Да это и  понятно.  С  Ивашом  никаких
хлопот. Я сам придумал. Только и того, что молодильные яблоки и  жар-птицу
добыть. А царевну заморскую я не восхотел, так и объявим. Мол,  твой  Иваш
готов был привезти, но у меня ты и так всем чудам на зависть.
     Она сказала возмущенно:
     -- Но ведь молодильные яблоки и жар-птица... это два удалых дела!
     -- Можно за раз,-- успокоил  он,--  это  примерно  в  одних  краях...
Где-то в жарких странах, куда наших уток уносит на зиму нелегкая. И  гусей
тоже.
     -- В вирий?
     Он поморщился:
     -- Да какой вирий... Что ты веришь в  нянькины  сказки?  Боги  бы  от
гусиного гогота оглохли! Туда ж не только из  Куявии,  но  из  Артании  и,
наверное, даже из Славии всякое пернатое норовило бы втиснуться.  Боги  бы
озверели от их стрекота, кряканья, свиста. А перьев бы нападало сколько?..
Да если бы только перьев! На самом деле все стаи летят мимо вирия.  Волхвы
говорят, в тех дальних краях  зимы  не  бывает  вовсе.  Брешут  наверняка,
такого быть не может, но все ж там, видать, зима потеплее. Или корму зимой
больше. Торчат же порою и у нас из-под снега ягоды на  кустах?  Словом,  в
тех  теплых  землях  пусть  и  поищет  жар-птицу.  Уважение,  солнце  мое,
завоевывать надо! Власть на почтении держится. Простой люд должон  видеть,
что царь больше них видал, в разных краях бывал, не спился не...  гм...  а
вернулся с добычей. Перед таким шапку ломают: мол, царствует по праву.
     Светлана ушла в слезах.

     Иваш  брел,  повесив  голову,  когда  кусты   впереди   раздвинулись.
Показалась голова огромного черного волка. Он  смотрел  на  Иваша  пугающе
желтыми глазами. Пасть не раскрывал, но Иваш в смертной тоске сразу  понял
какие у него клыки, и как хищно сомкнуться на его горле.
     Пальцы задрожали, когда он представил как ухватится  ими  за  рукоять
меча, потянет на себя, выхватит...  Но  волк  будет  на  нем  раньше,  чем
рукоять меча окажется в ладони!
     -- Вот и все... -- сказал он обреченно. -- Недалеко же я ушел!
     Волк посмотрел жутким взором,  попятился,  исчез  за  кустами.  Ветви
сомкнулись. Иваш наконец нащупал обереги.  Руки  тряслись,  зубы  выбивали
дробь.
     -- Боги,-- прошептал он.-- Какие только страсти не водятся в лесу!  А
чем дальше, тем страшнее...
     Он прошел еще с сотню шагов, когда в сторонке услышал  тяжелые  шаги.
Вдали за деревьями мелькнула человеческая фигура. Высокий лохматый мужчина
с черными как воронье крыло  волосами  приближался  в  его  сторону.  Иваш
ощутил несказанное облегчение. Пусть даже разбойник, но все же не волк!
     -- Эй,-- закричал он.-- Эй, добрый человек! Кто бы ты ни был, раздели
со мной хлеб-соль!
     Мужчина неспешно приблизился, окинул его хмурым взором.  Было  в  его
массивной фигуре нечто  волчье,  хотя  близко  посаженные  глаза  были  не
желтыми, а темно-коричневыми, но в движениях оставалась настороженность  и
недобрая хищность. Он вышел на свет,  Иваш  вздрогнул.  Это  и  был  Мрак,
которому предназначили в жены его Светлану!
     Мрак смотрел исподлобья.  На  плече  пыжилась  крупная  жаба  и  тоже
смотрела исподлобья и с отвращением, как на несьедобного жука. Ее  лапы  с
перепонками крепко вцепились в воловку,  но  вид  у  нее  был  такой,  что
вот-вот кинется и разорвет на части.
     Холод смерти сковал его тело. Он дрожал, смотрел обреченно в страшное
лицо, темное от ярости.
     -- Кто такой? -- прорычал Мрак.--  А,  Иваш...  Как  забрел  в  такой
одежке в темный лес?
     Иваш оглядел свой пышный наряд, теперь изорванный и перепачканный:
     -- Это долго сказывать... Позволь угостить тебя, чем боги послали.
     Дивясь  своей  смелости,  он  развязал  котомку,  выложил  на  чистую
скатерку  всю  снедь,  собранную  в   дорогу   Светланой.   Мрак   смотрел
неодобрительно и насмешливо. На миг в его глазах злость вспыхнула ярче,  а
ноздри дернулись, будто уловил  не  тот  запах  от  снеди.  Иваш  разломил
ковригу, протянул большую половину человеку, так  разительно  смахивающему
на волка:
     -- Отведай. Это с царского стола. Вот еще гуси, откормленные орехами.
Мед, пироги... А забрел я не по своей воле. Послан добыть для царя  Додона
молодильные яблоки.
     -- Молодильные яблоки? -- переспросил Мрак с недоумением, и  уже  без
прежнего сдавленного придыхания,-- Гм... Почему все  за  яблоками,  а  не,
скажем, хоть один за грушами?.. Для меня так груши слаще... Горакл за теми
же  молодильными  яблоками,  Панас,  Роговой  Медведко...   Из-за   яблока
передрались три  богини...  Из-за  яблока  одну  бабу  взашей  поперли  из
вирия... И мужика с нею заодно. Правда, волхвы говорят, что ежели  жрякать
хоть одно яблоко в день  --  то  лекарей  знать  не  будешь.  Все  они  --
целебные.
     Иваш ужаснулся:
     -- Откуда все это знаешь?
     -- Был у меня друг один... Все книги читал! На то  и  волхв.  Бывало,
даже вслух, чтобы постращать, на ночь глядя... А совсем  уж  жалостливо  о
том, как бог увидел, что двое жрут яблоки с его любимого дерева. Хоть  оба
по его образу и подобию, значит -- и повадки те же, а не внял, осерчал  да
как заорет: а, чтоб вы, проглоты, подавились!.. Так яблоки  и  застряли  у
ворюг... У мужика -- одно маленькое прямо в глотке, ну а баба, знамо дело,
хайло огромное, два смолотила да покрупнее... Так с тех пор и зовутся: его
-- адамово яблоко, а ее два -- яблоки Евы...
     Иваш невольно потрогал кадык, за которым живет душа, почему в  народе
задушевных друзей зовут закадычными:
     -- Для простого человека ты слишком много знаешь. У нас  и  волхвы  о
таком не ведают.
     -- Я ж говорил,-- буркнул Мрак,-- был у меня грамотный друг.
     -- Что с ним теперь? -- рискнул полюбопытствовать Иваш.
     Мрак с печалью и безнадежностью махнул рукой. Иваш не рискнул  больше
спрашивать, в жизни не все идет гладко. Было бы гладко, он и сам лежал  бы
на печи и дудел на дуде. А Светлана подносила бы ему калачи.
     -- Здесь мне и сгинуть,-- сказал Иваш  просто.--  Я  ведь  призванный
богами певец, а не богатырь. Как  я  добуду  те  яблоки?  Сгину  на  чужой
сторонке. А там Светлана без меня зачахнет и помрет. Ее только мои песни и
утешали...
     Человек со злым лицом смотрел враждебно,  но  потом  черты  его  лица
смягчились. Видно как в нем происходила непонятная Ивашу борьба. Затем  он
сказал внезапно:
     -- Пойдем! Я помогу добыть эти яблоки.
     Иваш вытаращил глаза:
     -- Ты?
     -- А почему нет? Аль тебе и без сопливых вроде меня скользко?
     Иваш замялся:
     -- Да нет... Но странно как-то. А что ты хочешь взамен?
     -- Ничо.
     Иваш ответил уже увереннее:
     -- Так не бывает. Все чего-то хотят. Никто никому ничего  задурно  не
делает. Разве не так?
     -- Ну, вообще-то верно,-- усмехнулся Мрак. Ты меня зови Серым Волком.
А помогу потому, что... скажем, у меня обет такой. Воля  богов.  Плату  за
помощь получу не от тебя. В другом месте и... другими монетами.
     -- А,-- сказал Иваш понимающе,-- тогда другое дело.  Ежели  это  воля
богов, тогда мне все ясно. Наконец-то!
     На этот раз удивился Мрак:
     -- Что ясно?
     -- Мои божественные песни наконец-то оценили! Сами боги их слушают. И
жаждут слушать еще. Потому и прислали тебя на помощь. А что ты можешь?
     -- Перекидываться в волка,-- ответил Мрак. Поглядел  на  замершего  в
страхе певца, усмехнулся жутко, показал острые зубы.-- Да ты не трусь... А
то портки придется менять часто. Чем смогу, тем помогу.  Невелика  помощь,
но все же лучше, чем ничего.
     -- Эт вер-р-но,-- пролепетал Иваш.  Перевел  дыхание,  со  страхом  и
надеждой  оглядел  стоящего  перед  ним  посланца  богов.  Высок,  крепок,
звероват в меру, чудовищно силен. Если может перекидываться в волка, то  в
лесу его не догнать и на коне...
     -- Я поеду на тебе?
     -- Лучше на коне,-- поморщился Мрак.--  Ты  мне  всю  шерсть  вытрешь
своей пухлой задницей. Да и плох  я  буду  как  помощник..  если  придется
драться, а за этим не заржавеет. Драться придется  тебе,  а  я  буду  пока
набираться сил, высунув язык.
     Иваш содрогнулся:
     -- И долго тебе набираться?
     -- А чо? Богатыри по трое суток бьются, по ноздри друг друга в  землю
вбивают. А потом спят неделями, пока горячая слеза не долбанет как дятел в
темечко. Я отосплюсь денька два, а ты  пока  помахаешься  с  чудами-юдами.
Мономахом побудешь.
     --  Лучше  полимахом,--  сказал  Иваш  быстро.  Он  зябко  передернул
плечами.-- Согласен, я поеду на коне.  Или  пойду.  Ты  беги  впереди,  но
утруждайся не шибко. Чуть пристанешь, ляг отдохни.
     -- И еще,-- предупредил Мрак строго,-- следи,  чтобы  моя  Хрюндя  не
потерялась! Ежели с нею что случится, не быть тебе живу!
     -- Да я...-- пролепетал Иваш в страхе,-- да мне...
     Мрак не слушал, отступил на шаг, сказал звучно:
     -- Тогда -- в дорогу!
     Он пал на землю, Иваш от неожиданности отпрянул. Вместо  лохматого  и
злого охотника поднялся и отряхнулся огромный черный волк. Он жутко  повел
в сторону Иваша близко посаженными глазами, потом  с  вожделением  перевел
хищный взор на горло белоснежного коня.
     Конь взвизгнул, пытался попяться, но повод был наброшен на сук.  Волк
качнул головой, Ивашу почудилось приглашение,  скакнул  вперед  и  побежал
неспешной трусцой. В сотне шагов впереди остановился, оглянулся.
     Иваш, бормоча белыми губами заклятия, собрал оставшиеся вещи Мрака  в
мешок, кое-как затолкал туда жабу, вздрагивая и покрываясь холодным потом,
ибо жаба ворчала и смотрела на него  недобрым  взором.  Кусты  шелестнули,
волк исчез. Иваш кое-как вскарабкался на коня. Тот  дрожал,  сразу  взмок,
покрылся пеной. Волк показался в просвете кустов далеко впереди, он  бежал
неторопливо, а когда оглядывался, Ивашу чудилось в глазах  зверя  глубокое
презрение.
     За лесом было широкое поле, малая речка. На том берегу белел  высокий
частокол из длинных бревен.  Крыши  тоже  блистали  на  солнце  оранжевыми
дощечками гонты. Городок казался срубленым за одну ночь, настолько от него
веяло свежестью, молодостью и крепостью.
     Волк ударился оземь,  Иваш  поспешно  сбросил  наземь  грубую  одежду
охотника. Мрак оделся, на лице  его  было  отвращение.  Похоже,  человечью
личину не любил.
     -- Жди меня на постоялом дворе,-- сказал он коротко.-- Я похожу среди
люда, вызнаю дорогу. Что ж тебе не сказали, где хоть искать такую яблоню?
     -- Герои в подсказке не нуждаются,-- ответил Иваш с  достойной  героя
надменностью.
     -- Гм...
     Мрак вышел из-за деревьев, оглядел городок из-под руки. Иваш  с  коня
смотрел как он быстрым шагом направился к воротам, что-то  сказал  сонному
стражу, исчез за калиткой. Иваш  зябко  передернул  плечами,  тронул  коня
следом.

     Язык до Куявы доведет, говорят волхвы.  Мрак  побывал  в  корчме,  на
базаре, поговорил с рыбаками, а уже оттуда направился к  высокому  терему,
который глухой стеной примыкал к городской стене.

     Пропустили без особой охоты,  не  решились  спорить.  Чужак  выглядит
свирепым, а на промозглом осеннем ветру  драться  как-то  нездорово.  Мрак
обошел терем, на заднем дворе слышался плеск и женские голоса.
     Там под навесом в большом  корыте  из  дубовых  досок  сидел  грузный
мужик. Девки поливали водой, терли, мяли, повизгивали, когда мужик плескал
на них. Корыто было с высокими бортами, Мрак видел только плешивую  голову
с остатками седых волос и жирные плечи.
     Розовый, обрюзгший, с нездоровым лицом, он хмуро посмотрел  на  Мрака
из-под набрякших век, скользнул беглым взглядом по  толстой  жабе  на  его
плече:
     -- Чего надо?
     -- Если ты Подлещ,-- ответил Мрак,-- то тебя.
     -- Я Подлещ,-- ответил мужик,-- но ты не похож на купцов, с  которыми
я имею дела.
     -- Я не купец,-- ответил Мрак.-- Вода теплая?
     -- Горячая. А что?
     -- Да моя жаба давно не плавала... И слюни надо бы ей смыть с морды.
     Он взял жабу в руки, взгляд его мерил глубину корыта. Подлещ поспешно
дал знак дворовым людям,  его  бережно  вытащили  из  корыта,  промакивали
мохнатыми полотенцами, а молодые девичьи руки  тут  же  натирали  пахучими
маслами и мазями. Подлещ морщился,  брезгливо  позволял  им  касаться  его
дряблого тела, мять, умащивать.
     Его усадили в изогнутое  кресло,  прислужницы  тут  же  занялись  его
ногтями, другие чесали за ушами, сушили волосы.
     Мрак сказал негромко:
     --  Я  дознался,  что  только  ты  знаешь,  в  какой  стране   растут
молодильные яблоки.
     Ему показалось, что безразличный ко всему Подлещ  изменился  в  лице.
Тут же накричал на челядь, прогнал, оставив только  молодую  женщину,  она
разминала ему ступни ног.
     -- Кто тебе сказал?
     -- В корчме все знают,-- ответил  Мрак  мирно,--  надо  только  уметь
спрашивать.
     Подлещ долго молчал. Лицо из болезненного  стало  совсем  мертвецким.
Мешки под глазами повисли еще больше, потемнели.  Пробурчал,  не  поднимая
глаз:
     -- Там знают много... но не всегда верно.
     -- А что не так? -- насторожился Мрак.
     -- Туда дорогу знал не я. Знал мой  друг,  с  которым  я  был  всегда
неразлучен.
     Мрак смотрел пристально:
     -- Что-то не так?
     -- Даже очень не так.
     -- Что... с твоим другом? Я понял, он не скажет?
     Подлещ долго молчал, глаза закрылись. Лицо стало таким  мертвым,  что
Мрак забеспокоился. Женщина бросала на Мрака пугливые взгляды.  Ее  пальцы
работали без устали, ступни Подлеща розовели.
     -- Тебе в самом деле такое сказали в корчме?
     -- Я ж сказал, там знают все. Ну, пусть много.
     Подлещ шевельнул ногой, женщина  выпустила  его  пальцы,  попятилась,
исчезла, плотно закрыв за собой дверь.  Подлещ  проследил  за  ней  долгим
взором, но и когда ее не стало, все еще смотрел в дверь, как будто не  мог
встретиться с Мраком взглядом.
     -- Знаешь,-- сказал он тяжело,-- мой друг погиб уже  пятьдесят  весен
тому. Если же точно, то пятьдесят лет, шесть месяцев, четырнадцать дней...
     Мрак рассматривал его придирчиво,  будто  пересчитывал  все  прыщи  и
болячки на старческом теле:
     -- Так все точно? Должно быть, битва стряслась немалая. Я бы забыл на
другой день.
     Подлещ кивнул на лавку напротив себя. Все  тем  же  мертвым  голосом,
явно превозмогая себя, сказал негромко:
     -- Этой битвой кончилась война, когда мы потеряли горный перевал.  Мы
с Сулимой остались тогда вдвоем, наши соратники пали, мы  рубились  против
двух дюжин врагов, нас постепенно теснили...
     Он вздохнул, замолчал. Было  видно  как  пытается  продолжить,  кадык
дергался, но губы шевелились беззвучно.
     Мрак сказал угрюмо:
     -- Нет позора отступить против дюжины. Продолжай.
     -- Есть,-- прошептал Подлещ едва слышно,-- есть... Ибо мы еще пятерых
убили, кого-то ранили, а остальных обратили в бегство.
     -- Достойно хвалы!
     Подлещ опустил голову:
     -- Мы дрались у самого обрыва. Там была  бездонная  пропасть,  откуда
вздымался дым и вылетали искры... Наши ноги скользили на  камнях,  залитых
кровью. От усталости едва держали мечи. И тут Сулима поскользнулся!
     Мрак не отрывал от его лица глаз. Подлещ корчился, будто его жгли  на
невидимом огне. Лицо стало совсем желтым.
     -- Он... погиб? -- спросил Мрак.
     -- Да,-- прошептал Подлещ.-- Он  сорвался  с  обрыва.  Это  случилось
пятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней тому.
     Мрак развел руками:
     -- Вы дрались достойно мужчин. Тебе не в чем себя упрекать.
     Он поднялся, огляделся, еще раз развел руками:
     -- Прости, что потревожил. Но ты, того... не терзай себя. Была война.
Мог погибнуть ты, а он бы терзался. Прощай!
     Он прошел через роскошную комнату, уже мечтая как можно быстрее выйти
на свежий воздух.
     --  Прощай,--  ответил  невесело  Подлещ,  когда  Мрак  уже  открывал
дверь.-- Но лучше бы, наверное, мне сорваться с обрыва. Я бы не слышал все
эти пятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней его  умоляющий  крик:
"Подлещ, подай руку!"
     Мрак кивнул, шагнул из комнаты, потом до  него  дошло,  он  вернулся.
Подлещ без сил лежал, рука его свисала до пола.
     -- Эй,-- сказал Мрак  негромко,--  получается,  ты  мог  бы  его  еще
спасти?
     Подлещ пошевелился:
     -- Вряд ли. Он уже падал, его пальцы скользили по гладкому камню.  Он
цеплялся чудом, обламывая ногти... Я не успел бы к нему даже повернуться!
     -- Но ты... хоть пытался?
     Подлещ ответил упавшим голосом:
     -- Нет. В это время в нашу сторону бросились горцы. Это  дикари,  что
любят долго пытать пленных. О них  рассказывают  жуткие  истории.  И  я...
бежал. Даже бросил меч, чтобы легче перескочить расщелину. И то  едва-едва
не... Врагов десятка два, я бы все равно ничего  не  смог!  А  так  бежал,
прыгал как горный козел по скалам, чудом перепрыгивал  разломы,  сумел  не
сорваться на узких тропинках... К вечеру догнал остатки наших  войск,  что
бежали еще раньше. Я знал, что  Сулима  погиб,  но  крик:  "Подлещ,  подай
руку!" все время звучит в моих ушах.
     Теперь Мрак понял, почему Подлещ иногда смотрит сквозь него, а голову
склоняет чуть набок, прислушиваясь к слышимому только ему зову.
     -- Ладно, я пошел,-- сказал  Мрак  невесело.  Он  вспомнил  отчаянные
глаза Светланы.-- Но мне нельзя без молодильных яблок.-- Нельзя... Где ты,
говоришь, бросил... э-э... друг твой остался висеть?
     Подлещ посмотрел на  варвара  недобро.  В  слабом  голосе  прозвучала
злость:
     -- А тебе что?
     -- Да я  бы  съездил.  У  меня  была  одна  надежда,  да  и  та,  сам
понимаешь...
     Подлещ покачал головой:
     -- За эти годы даже кости рассыпались в  прах,  а  ветер  развеял  по
свету. Ржа дотла сожрала меч и шелом. Да и ее дождями и снегами  унесло  в
море.
     Мрак чувствовал безнадежность, тоску. Сказал невесело:
     -- А что мне еще? Просто поеду туда.
     -- Зачем? -- повторил Подлещ горько.-- Если бы у  него  был,  скажем,
перстень, тот еще мог бы уцелеть, затеряться в траве или меж камней. Да  и
то, боюсь, пришлось бы в пропасть спускаться. А туда и птицы не решаются.
     Мрак кивнул:
     -- А что я теряю? Была одна тонкая ниточка, привела к тебе.  От  тебя
-- к твоему другу. Мне все равно куда ехать. Такие, как  я,  не  живут  на
одном месте.

     Глава 37

     Улицы были темными, луна не светила, а пряталась за облаками.  Узкими
переулками он добрался до постоялого двора. Все время ждал, что попытаются
обобрать, ограбить, но так никого и не встретил. Плюнул с  досады,  прошел
через корчму наверх, задевал столы и поздних гуляк, но опять же  никто  не
возжелал ссориться.
     Плюхнулся на постель, но сон долго не шел. На душе было горько, будто
наглотался полыни. Снизу доносились пьяные вопли, смех,  звяканье  посуды.
Никто к нему не явился подраться, доступные девки  тоже  не  показывались,
даже ведьмы и ожившие мертвяки не лезли через единственное окошко.
     Тоже мне страна колдунов, подумал Мрак неприязненно.  Это  ж  сколько
ждать? Впервые на постоялом дворе ничего не случается. Они ж  для  того  и
служат, чтобы здесь отвести душу, совершить нечто непотребное, запрещенное
законами людей и богов. Непотребное, но сладкое.
     Он ворочался с боку на бок до полуночи,  наконец  заснул  в  глубокой
тревоге. Не к добру отсутствие нечисти.  Даже  в  самых  мирных  постоялых
дворах что-нибудь да случалось...
     Проснулся на полу за ложем. В ладони  была  мокрая  от  ночного  пота
рукоять топора, а спал ногами ко входу. Осмотрелся быстро, но  ни  трупов,
ни вурдалачки в постели. Даже крови на полу  или  ложе  нет,  а  подпертая
дверь так и осталась подпертой поленом. Жаба прыгала по подоконнику, сытая
и довольная. Комары здесь были с тараканов, дожили до  холодов  и  обещали
пережить зиму.
     Опять плюнул с досады, дурной  знак  проспать  вот  так  мирно.  Явно
что-то ждет впереди очень непростое. Боги  никогда  не  дают  два  пряника
кряду.
     В конюшне  придирчиво  осмотрел  коня.  Мальчишка,  помощник  конюха,
трясся и обливался потом, ибо варвар заглядывал  коню  и  в  зубы,  и  под
хвост, щупал бабки, тыкал кулаком в пузо, дул в уши,  искал  вдоль  хребта
вторую жилу, но конюшенник не решился подменить  коня,  или  не  сумел.  И
нечисть  тут  бестолковая,  понял  Мрак  с  отвращением.  Как  тут  живут,
непонятно.
     Когда выезжал из ворот, услышал дробный конский  топот.  Из  переулка
выехал всадник, кивнул ему с явной неприязнью. Был он в длинном плаще, под
ним просматривались доспехи.
     Мрак вытаращил глаза:
     -- Подлещ?
     -- А ты кого ждал? -- буркнул всадник. Он был  бледен,  словно  вовсе
ночь не спал, ежился от утренней сырости и свежести. Под доспехом  на  нем
была теплая одежда.
     -- Да уж не тебя,-- ответил Мрак.-- Неужто поедешь?
     -- Угадал.
     -- Зачем?
     -- Не знаю. Тянет. Что-то внутри тянет.
     Мрак кивнул понимающе:
     -- Один мой друг называл это совестью. Второй называл законом  богов,
который внутри нас. Но как не назови, а я рад,  что  ты  едешь.  Без  тебя
полжизни искал бы тот чертов перевал. Но не рассыпешься в дороге?.. Я зрел
как тебя под руки вынимали из корыта...
     Подлещ пустил коня рядом, одни поехали по еще  сонной  улице.  Подлещ
огрызнулся:
     -- Это уважение выказывают! Я знатный  боярин,  рода  старинного,  от
самого Яфета веду. Да и не меня купают и вычесывают, а мои богатства.
     За воротами города кони пошли рысью, а когда разогрелись, их  пустили
в галоп. Мрак посматривал на Подлеща, но тот  в  самом  деле  оказался  из
хорошего дерева тесан. Побледнел еще больше, морда  заострилась,  щурится,
но скачет, даже перестал на конской спине плюхаться как мешок с... травой.
     В полдень дали передых коням, дальше гнали до сумерек.  Заночевали  в
крохотной веси, а утром с первыми петухами пустились в путь. Мрак дивился,
хотел из  жалости  коней  гнать  помедленнее,  но  Подлеща  словно  повела
какая-то иная сила, что поселилась в его теле. Он посерел, глаза валились,
губы пересохли, но упорно гнал и гнал коня по узким дорогам.
     На третий день выехали на извилистую горную тропу, и Мрак увидел  как
загорелись глаза Подлеща. В  них  был  стыд,  но  и  какое-то  болезненное
облегчение, словно впервые за пятьдесят лет, шесть месяцев и  четырнадцать
дней решился посмотреть только ему ведомой правде в  глаза,  сказать  себе
вслух, кто таков на самом деле.
     -- Уже скоро,--  сказал  он  хрипло.--  Уже  скоро...  Что  надеешься
увидеть?
     -- А ты?
     -- Что я... У старых воинов болят старые  раны.  А  эта  рана  еще  и
кровоточит.
     Конь его уже хрипел, ронял пену. Он едва не соступал с  узкой  тропы,
но Подлещ беспощадно гнал дальше. Дорога вела выше,  воздух  стал  намного
холоднее, чем внизу. Однажды в просвете между  горами  Мрак  увидел  вдали
крохотные домики, удивился. Ровно на Змее летит! Или на ковре,  украденном
у киммеров.
     Кони хрипели, мокрые бока тут  же  высыхали,  а  капли  пота  срывало
ветром -- холодным, похожим на зимний. Мрак  ощутил  как  начали  мерзнуть
кончики ушей. Он хотел было ухватить  за  узду  коня  Подлеща,  остановить
насильно, однако рука застыла на полпути... Далеко впереди послышался едва
слышный крик!
     Он насторожился, пустил  обессиленного  коня  вперед.  Снова  крик...
Далекий, протяжный. Вроде бы не воинский.
     Оглянулся на Подлеща. Тот погонял коня, бил в бока,  наконец  вытащил
кинжал и начал колоть ножом, заставлял  бежать  из  последних  сил.  Глаза
Подлеща были выпучены, рот сжался как захлопка на волка.
     -- Подлещ,-- сказал Мрак предостерегающе.
     -- Он зовет!..-- прохрипел Подлещ.
     По спине Мрака пробежал мороз. Он крикнул дрогнувшим голосом:
     -- Опомнись!
     -- Он зовет.
     -- Подлещ,-- крикнул Мрак настойчиво,-- это было пятьдесят лет тому.
     -- Он зовет!
     Крик донеся отчетливее. Теперь  и  Мрак  услышал  в  завывании  ветра
слова: "Подлещ... дай..." Копыта заглушали звуки, но измученные  кони  все
же приближались к тому месту, откуда Подлещ бежал, бросив друга, и Мрак  с
возрастающим страхом начал различать: "Дай руку...  скорее...  я  падаю...
дай руку..."
     -- Подлещ! -- закричал он громко.-- Стой!  Это  страна  призраков!  И
оборотней!
     Кони уже перешли на шаг, хрипели, едва-едва выдвинулись из-за выступа
скалы, как Подлещ ахнул и поспешно сполз на  землю.  Впереди  была  ровная
каменистая площадка, заваленная трупами, дальше обрывалась пропастью, а та
сторона ущелья темнела в полете стрелы. Из ущелья поднимался дым, взлетали
искры,  а  на  краю  пропасти  висел,  цепляясь  окровавленными  пальцами,
человек.
     Мрак видел только белокурые волосы и пальцы, что медленно сползали по
гладкому камню, и без того скользкому от крови. Подлещ отпихнулся от коня,
бросился к краю пропасти. Его шатало, он сам хрипел как загнанный конь, но
еще издали вытянул руку.
     Он был в трех шагах от человека, если то человек висел над пропастью,
когда с другой стороны выбежало с десяток  людей  в  кожаных  доспехах,  с
мечами и щитами, обитыми воловьей кожей. Трое тут  же  с  криками  метнули
дротики. Один пролетел мимо Подлеща, а два ударили в спину. Мрак видел как
острые словно бритвы лезвия пробили доспех, глубоко вонзились в тело.
     Шатаясь, Подлещ подошел к висящему, протянул руку. Мрак видел как  за
пальцы Подлеща ухватилась окровавленная ладонь, и тут одна за  другой  три
стрелы с глухим чмоканьем ударили в спину  Подлеща.  Одна  была  пущена  с
такой силой, что ее окровавленное острие вышло из груди.
     -- Держись,-- простонал Подлещ. Он сжал  руку  спасаемого  слабеющими
пальцами, откинулся назад. Сил у него не оставалось, но он был  грузен,  и
его вес помог человеку выбраться до половины. Тот одной рукой ухватился за
камень повыше, другой хватанул Подлеща за воротник.
     Мрак в ужасе ожидал, что незнакомец стащит Подлеща  в  пропасть,  где
обратится в чудовище, но тот вылез и вскочил на ноги как раз в тот момент,
когда чужие воины подбежали с обнаженными мечами.
     Он был без оружия, хотя и в бронзе доспехов, в него метнули  дротики,
а следом заблистали мечи. Подлещ поднялся как раз вовремя,  чтобы  принять
удары в грудь. Он  ухватил  голыми  руками  за  острия  мечей,  повалился,
увлекая и противников.
     Спасенный воин с яростным криком подобрал среди трупов меч, напал  на
врагов с такой яростью, что те попятились, а затем, оставив троих  убитых,
побежали.

     Воин погрозил им  окровавленным  мечом,  опустился  на  колени  перед
умирающим Подлещом:
     -- Кто ты, достойный?
     Мрак  слез,  подошел  ближе,  ведя  коня  в  поводу.   Конь   пугливо
вздрагивал, прижимал уши, всхрапывал при виде крови. Воин оглянулся.  Лицо
его было чистое, юношеское, в синих  глазах  стояло  изумление  и  еще  не
остывшая ярость битвы. Он отпрянул при виде  жабы,  та  рассматривала  его
неодобрительно, как всякого, кто слишком суетился и дергался.
     -- Меня зовут Сулима,-- сообщил он торопливо,-- я из  войска  Шишиги.
Спасибо, вы подоспели так вовремя... Еще бы малость, и я бы сорвался в эту
жуткую пропасть!
     Его плечи зябко передернулись.
     Мрак оглянулся на зияющее ущелье, кивнул:
     -- И долго... ты висел?
     -- Мне  это  показалось  вечностью,--  признался  Сулима.  Его  глаза
всматривались в Мрака и его странную жабу уже с  возникшим  подозрением.--
Шел бой, мы с Подлещем... это мой лучший друг, дрались  против  дюжины.  Я
поскользнулся,  как-то  вывернулся  на  лету,  успел  ухватиться...   Звал
Подлеща, но, боюсь, что с ним что-то случилось. Он не оставил бы  меня  ни
за что! Ты его не видел? Он мог пробежать только мимо вас двоих.
     Голова Подлеща лежала в его ладонях. Кровь текла,  булькая  изо  рта,
струилась из ран, а вместе с кровью уходила и жизнь. Он все  слышал,  даже
сумел растянуть быстро синеющие губы в улыбке.
     -- Кто этот достойный человек? -- спросил снова Сулима.
     Голос его был потрясенным.  Он  то  смотрел  на  Подлеща  со  слезами
благодарности,  то   подозрительно   на   Мрака.   Мрак   наконец   сказал
успокаивающе:
     -- Мы друзья.
     Глаза Сулимы все еще были недоверчивыми:
     -- Хотелось бы. Но здесь, говорят, странные места.
     -- Да? -- переспросил Мрак.
     -- Здесь могут  появляться  призраки,--  сказал  Сулима,  оглядываясь
пугливо.-- Даже вурдалаки! Да и вообще... Что это у тебя на плече?
     Подлещ что-то прошептал, затем голова откинулась,  а  глаза  застыли.
Сулима заплакал, дрожащей рукой надвинул ему веки. На лице Подлеща остался
кровавый след от пальцев.
     -- Вот он и вернулся,-- прошептал Мрак.
     --  Кто  это?  --  допытывался  Сулима.  Крупные   слезы   блестящими
жемчужинами скатывались по его щекам.-- Он умер  как  герой!  Я  не  видел
человека, который бы вот так... Два дротика в спине,  а  он  сумел  дойти,
подал мне руку! Но кто он? Что его вело?
     Мрак огляделся:
     -- Ты бери его коня. Здесь нам делать уже нечего.  Битва  за  перевал
проиграна. А по дороге я тебе кое-что расскажу. Или нет, не расскажу.
     Сулима смотрел уже со страхом. Пальцы  суетливо  метнулись  к  горлу,
обереги cухо застучали. Но колдун перед ним,  если  это  был  человек,  не
обратился в дым, не превратился в чудовище, каким должен был быть на самом
деле, если уж появился так неожиданно в разгар  боя.  А  жаба  так  вообще
закрыла глаза и дремала.
     -- Изыди,-- сказал он нерешительно.
     Мрак покачал головой:
     -- Ни за что. Правда, если скажешь заветное слово,  как  добраться  в
неведомую страну, где растут молодильные яблоки, тогда изыду. Но коня тоже
изыду.
     -- Заветное? -- не понял Сулима.-- Ни знаю никакого заветного.
     Мрак ощутил как черная тоска сковывает ему грудь. В сердце едва ли не
впервые в жизни вошла безнадежность и желание бросить это все, а самому не
барахтаться, а сложить лапки и затонуть.
     -- Мне нужно попасть в страну,-- сказал он  раздельно,--  где  растут
чудесные яблони. Которые дают молодильные яблоки!
     Сулима почесал в затылке. Предположил нерешительно:
     -- Так тебе нужна та страна... или яблоки?
     -- Яблоки, вестимо,-- сказал Мрак с раздражением и надеждой.-- На кой
мне чужие страны!
     -- Гм... Тогда тебе лучше съездить во-о-он в то село. Видишь внизу  в
долине крыши виднеются? Там у одного такая  яблоня  торчит  прямо  посреди
огорода.
     Мрак не поверил:
     -- Врешь поди?
     -- Зачем? -- обиделся Сулима.--  До  тебя  за  теми  яблонями  ходило
знаешь сколько народу? Толпами! Герой на  герое.  Один  наконец,  которого
побили больше других, додумался семена из такого яблочка закопать  у  себя
за хатой. А то и прямо черенок  из  тех  дальних  стран  приволок,  больно
яблоки уродились славные. На зиму  от  стужи  укрывал,  от  ветра  прятал.
Словом, теперь всяк любуется. Как жар горят! А  ночью  прямо  как  угли  в
костре светятся. Пришлось забор поставить, а  то  кто  только  не  пытался
сорвать на даровщинку.
     Мрак обнял Сулиму, чувствуя как возвращаются силы:
     -- Спасибо!
     -- Тебе спасибо,-- сказал Сулима серьезно.--  Зовут  его  Платон.  Он
малость не в себе, но не бери в голову.

     Высокий забор Мрак увидел еще издали. Настоящий, крепкий, можно малую
крепостицу таким огородить. Остальные  дома  огорожены  простым  тыном  из
кольев и гибких прутьев. Куры не разбредутся, и ладно. И чтоб чужая коза в
огород не забрела. А  из-за  того  забора  торчала  крыша  не  под  жалкой
соломой, а под гонтой. Дымок вился из настоящей трубы. Хозяин  здесь  либо
зажиточный, либо с руками на нужном месте.
     Мрак постучал в калитку. Во дворе грозно зарычал пес, гавкнул грозно.
Послышались шаги, калитка отворилась. По ту сторону на Мрака  выжидательно
смотрел  худой  мужик  в  драной  рубахе,  давно  нестиранных  портках.  В
нечесаных волосах торчали соломинки.
     -- Что надо? -- спросил он сипло.
     Мрак, не отрываясь, смотрел через плечо мужика. В глубине двора росла
яблоня. Приземистая, как  вырастают  на  просторе,  она  широко  раскинула
ветви, а  среди  зелени  как  огромные  рубины  полыхали  красные,  просто
пурпурные яблоки -- рдяные, налитые огнем.  Каждое  с  гусиное  яйцо,  они
часто усыпали ветви,  пригибали  ветви,  а  от  земли  навстречу  тянулись
подпорки  с  раздвоенными  концами,  бережно   поддерживали,   не   давали
обломиться под тяжестью плодов.
     -- Яблоки,-- ответил Мрак.-- Тебя зовут Платон? Мне  нужны  яблоки  с
твоей яблони.
     -- Это стоит дорого,-- предупредил мужик. Он перевел взгляд на  жабу.
Та посмотрела одним глазом и снова задремала.
     -- Но кто-то же покупает,-- сказал Мрак. Он указал  на  вершину,  где
торчали голые ветки. На одной качался огрызок яблока,  будто  кто-то  жрал
его прямо на месте.-- Только самые спелые!
     Платон оглянулся, в глазах мелькнула непонятная  Мраку  злость.  Мрак
жадно рассматривал яблоню. Платон наконец повернулся к Мраку,  смерил  его
придирчивым взглядом:
     -- Спелые, говоришь?
     -- Созрелые,-- подтвердил Мрак.-- Как девки по осени.
     Он ожидал, что мужик его попрет, но тот неожиданно отступил на шаг:
     -- Заходи, лохматый.
     Мрак переступил во двор, озадаченный, сбитый с  толку.  Мужик  закрыл
калитку на засов. От будки бросился, звеня цепью и злобно  рыча,  огромный
пес. Мрак повернулся к нему, и пес внезапно присел, пропахав лапами землю,
жалобно заскулил и, поджав хвост, бросился в будку.
     -- Что это с ним? -- спросил мужик озадаченно.
     -- Добрый пес,-- похвалил Мрак.-- Мухи не  обидит.  Так  какая  цена,
говоришь, за твои яблоки? Мы, как говорится, за ценой не постоим.
     Мужик снова смерил его взглядом. Мрак  высился  огромный,  широкий  в
плечах, угрюмый, дикий в своей волчовке. Из-за плеча  выглядывала  рукоять
гигантской палицы, на поясе висели два ножа.
     -- Ты не похож на человека,-- ответил мужик,-- который заплатит  хотя
бы за хвостик от яблока.
     -- Почему?
     -- Да просто не похож.
     -- Обижаешь, хозяин.
     -- Но ты мог бы... заработать,-- добавил мужик.
     -- Хвостик? Или от хвоста уши?
     -- Даже целое,-- сказал мужик великодушно.
     -- Червивое? -- спросил Мрак подозрительно.
     -- Черви такие яблоки не грызут.
     -- Это по мне,-- согласился Мрак.-- Даром  мне  когда  и  давали,  то
разве что догоняли и еще давали. А так, либо в долг, либо спину  горбатил.
Что надо сделать?
     Мужик повел дланью в сторону яблони:
     -- Пока растил, ни одна собака не помогала. Гавкала же каждая. Мешали
и смеялись все. А сейчас пасти позахлопывали, но  пришла  другая  напасть.
Или прилетела.
     -- Не прискакала?
     --  Следы  б  остались.  А  так  вот  уже  третий  день  каждое  утро
недосчитываюсь двух-трех яблок.
     Мрак покачал головой:
     -- Что за вор, коли так мало крадет?
     -- А больше и не поспевает в начале. За сегодня налились соком уже  с
десяток. Если так пойдет и дальше, то за  неделю  обнесут  всю  яблоню.  И
яблок жаль, я ж к ним лет двадцать шел, а хуже то, соседи вовсе засмеют.
     Мрак сказал сочувствующе:
     -- Кто ничего не делает,  тот  и  не  ошибается.  Зато  ничего  и  не
добивается. А ты сто раз мордой о стену хряснешься, а  на  сто  первый  ее
проломишь... я о стене, не о морде. А за стеной -- сундуки с сокровищами!
     Мужик почесал в затылке:
     -- Да-а... ежели только голову не расшибить  раньше.  Так  возьмешься
посторожить? Ночью?
     -- Я ты сам почему не рискнешь?
     -- Да подрастерял я отвагу,-- признался мужик.--  Когда  в  молодости
ходил  в  поход,  удаль  через  край  хлестала.  А  потом  сил   поменело,
осторожности прибавилось. Да и кости с каждым  годом  срастаются  хуже.  К
тому же дело с кражей нечисто. Не иначе как бесы прилетают! А я  с  бесами
как-то драться не умею.
     В доме Мрак сел за стол, мужик сам достал ухватом из печи горшок.  По
комнате пошел ароматный дух гречневой каши с  мясом.  Похоже,  мужик  стал
бобылем, но с хозяйством худо-бедно справлялся.
     -- Квас будешь,-- спросил мужик, не поворачиваясь,-- или медовуху?
     -- И пиво,-- согласился Мрак благодушно.-- Я человек не гордый.
     -- А что ест твоя животная?
     -- В дороге разве перебирают?
     -- И то верно. Признаюсь, если бы  не  твоя  жаба,  я  бы  тебядальше
порога не пустил бы.
     -- А что, она тебе родственница?
     -- Да нет, ты вроде бы как родственник...  Ну,  я  с  яблоней,  ты  с
жабой. Оба малость сдвинутые, из-за угла ударенные.
     Когда за окном  начало  смеркаться,  Мрак  отодвинул  ковшик,  грузно
поднялся. В животе булькало, в голове была обманчивая легкость.
     Дверь скрипнула, он ступил на крыльцо.  На  потемневшем  небе  мертво
светила луна, показались две первые  звездочки,  самые  яркие.  На  западе
краснела широкая полоса, завтра день должен быть ясный.
     -- Доброй  ночи,--  пожелал  он  хозяину.--  А  здесь  в  самом  деле
страшновато...
     -- Я ж говорил,-- донесся с печи плаксивый голос.-- Отказываешься?
     -- Да нет,-- ответил Мрак стойко,-- я видывал комаров и покрупнее.  К
тому же моя Хрюндя им тут такое побоище устроит!

     Глава 38

     Под яблоней для верности укрылся шкурой, но  волна  блаженного  тепла
прошла по всему телу, голова сама  упала  на  грудь.  Очнулся  от  толчка:
Хрюнде надоело жрать комаров сидя,  теперь  скакала,  топталась,  попадала
холодными лапами то в уши, то вовсе в ноздри. На околице  брехали  собаки,
мукнула  спросонья  корова.  Протяжно  завыл  одинокий  волк,  тоскливо  и
безнадежно. Мрак едва сдержался, чтобы не завыть в ответ.
     В полночь что-то мелькнуло  в  небе,  на  миг  закрыло  луну.  Сквозь
просветы среди веток разглядеть почти ничего толком не удавалось. Только и
углядел как пролетела голая девка на метле верхом, волосы распущены, спина
гордо выпрямлена. Отводит душу, бедолага в  ночном  полете.  Днем  покорно
прислуживает мужу, а то и оплеухи терпит, глазки опускает, а сейчас это не
она летит, ее душа несется навстречу ветру.
     Ветки чуть шелестнули, Мрак насторожился,  начал  приподниматься.  Но
зашелестели и в соседнем саду, и он  понял,  что  пролетел  заблудившийся,
явно загулявший ночной ветерок.
     Когда шелестнуло снова, он даже не  поднялся,  ветерок  мог  быть  не
один. А когда услышал сочный хруст, понял запоздало,  что  ветерок  был  в
самом деле не один, и вовсю жрет яблоки.
     Злой на себя, поднялся как можно тише. Что-то  топталось  на  верхней
ветке, потом опустилось ниже. Мрак увидел как мелькнул свет,  будто  среди
веток горел слабый светильник. Он присел, чувствуя как мышцы сократились в
тугой  ком,  готовые  метнуть  его  вверх...  Задержав  дыхание,  с  силой
оттолкнулся от земли. Ломая  мелкие  веточки,  взвился  в  прыжке.  Пальцы
коснулись холодного и чешуйчатого как у ящерицы, и Мрак понял, что  прыжок
удался, несмотря на выпитое пиво, медовуху и квас.
     Он ухватил зверя за лапы. Тот заорал истошным голосом,  но  Мрак  уже
повлек его вниз. Ему казалось, что он тащит пылающий факел. Это  оказалась
крупная птица, яркая,  светящаяся  изнутри.  Она  била  Мрака  крыльями  и
пыталась клюнуть в лицо. Держа одной  рукой  за  лапу,  чешуйчатую  как  у
курицы, Мрак другой перехватил за шею, сдавил.
     Птица затрепыхалась, глаза вспучились. В лунном  свете  перья  горели
как пылающие уголья. Глаза блестели оранжевым.
     -- Жар-птица,-- прошептал Мрак.-- Так  это  ж  я  одним  камнем  двух
собак? Или, скорее, ворон...
     Птица каркнула придушено, пыталась клюнуть. Мрак подгреб ногой мешок,
перехватил  крылатую  ворюгу  поудобнее,  сунул  в  мешок.  Она  орала   и
трепыхалась, наконец мешковина треснула. В дырочку показался кончик клюва.
     -- Не шали,-- предупредил Мрак.
     Он стукнул по тому месту, где должна была быть  голова.  Клюв  исчез.
Птица надолго затихла. А когда завозилась  снова,  Мрак  легонько  опустил
кулак на шевелящийся ком.  Птаха,  похоже,  наконец  поняла,  что  от  нее
требуется, вздохнула и замерла.

     Хозяин вышел на крыльцо после  третьего  вопля  петуха.  Рассвет  уже
теснил тьму, а на востоке край неба розовел. Гость его сидел, привалившись
спиной к дереву. Голова его была опущена на грудь. Хозяин понял, что гость
мертв, нечистая сила взяла верх.
     Он начал спускаться по ступенькам, одна скрипнула. Мертвец  мгновенно
оказался на ногах, в обеих руках блеснули ножи. Хозяин замер,  он  никогда
не думал, что проснуться можно так быстро.
     -- А,-- сказал Мрак,-- это ты... А мне всякая погань снилась.
     -- Кто...
     -- Кто снился? Да ты и снился. А тебе как спалось?
     Хозяин, не отвечая, смотрел на дерево.  На  одной  из  верхних  веток
розовые яблоки горели как будто внутри полыхали красные угли. Просвечивали
темные зерна, а сок внутри яблок двигался ленивыми мутными струйками.
     -- Вора не было? -- выдохнул он.-- Как повезло! Это первые  яблоки  в
этом году, что дозрели.
     -- Повезло,-- согласился Мрак.-- Еще как. С  тебя  яблоки.  Много  не
надо. Так, парочку.
     Он поднял мешок, там что-то слабо трепыхнулось. Хозяин кивнул:
     -- Ты не кур у меня, случаем, ночью крал?
     -- Ты ж видишь, руки не трясутся,-- возразил  Мрак,--  значит,  не  у
тебя. Да и кура эта летательная. Я ее поймал, когда твои яблоки жрала. Вон
на земле одно, видишь? Хотела в клюве унести.
     Хозяин застыл. Мрак небрежно вытащил из мешка  добычу.  Птица  тяжело
дышала, перья взмокли, прилипли. Но даже Мрак задержал дыхание: при  свете
дня птица блистала как все цвета радуги, но и сейчас  видно  как  светится
изнутри. А перья горят  жаром  каждое  отдельно.  Правда,  ноги  кривые  и
уродливые, но перья, перья...
     -- Боги! -- ахнул хозяин.
     -- Таких не видел?
     Хозяин вытер мокрый лоб:
     -- Не понимаю! Неужто так далеко прилетела?
     -- А здесь не водятся?
     Хозяин посмотрел на сумасшедшего:
     -- Сдурел? Всех воробьев знаем наперечет.
     -- Гм,-- сказал Мрак задумчиво. Поглядел на пойманную птаху.-- Крылья
не больно сильны. Маховые перья слабоваты, тяговая  жила  жидка...  Скорее
всего, нашелся кто-то вроде тебя. Так что может  мудрых  разумом  Платонов
куявская земля рождать!.. Только здесь мудрых разумом в дураки записывают.
Ты яблоню посадил, чтобы сапоги  не  топтать  на  дальних  дорогах,  а  он
жар-птицу привез и теперь вместе  с  курами  да  гусями  разводит.  Только
крылья забыл, дурень, подрезать.
     Мужик в нерешительности посматривал на птицу:
     -- И на умного бывает промашка. Эт значитца, и другие пернатые могут?
     -- Как пчелы на сладкое,-- заверил Мрак.-- Ты  их  лови  и  в  мешок!
Притопчи, чтобы больше влезло, и пихай  новых.  Большие  деньги  дадут  на
базаре.
     Мужик нерешительно улыбнулся:
     -- А надо мной смеялись, когда  я  семена  сажал  да  первую  веточку
выхаживал... Не только соломой, шубой укрывал на зиму! Навозом весь огород
перекопал. Женка ушла, соседи дурачком  кличут.  Правда,  сейчас  начинают
поглядывать по-другому. Шапки ломают при встрече.
     -- Никакое усилие не бывает напрасным,-- подбодрил  Мрак.--  Я  видел
мужика, которого боги  заставили  вкатывать  камень  с  быка  размером  на
высокую гору. Лет сто уже катит! А то и больше. Был хиляк, но ты бы  видел
какие теперь у него плечи! Какая спина, руки...
     Он вскочил на коня. Жар-птица вяло трепыхалась  в  мешке  за  спиной.
Мужик, будущий богач, со счастливой усмешкой помахал рукой.
     Солнце стояло в самой середке неба, когда Мрак  явился  на  постоялый
двор. Иваш был в своей комнате. Мрак покачал головой, но смолчал. Лежит на
постели, пусть лежит. Может же заболеть. Правда, от спанья морда распухла.
     -- Просыпайся,-- сказал он  негромко.  Во  рту  стало  горько,  будто
лизнул сосновой смолы.-- Счастье проспишь.
     В груди кольнуло, ему не помогли бы и  бессонные  ночи.  Иваш  открыл
глаза, ахнул, открыл шире. Поспешно сел, протер кулаками глаза.  Разглядев
Мрака, распахнул глаза во всю ширь.
     Мрак высыпал на постель яблоки. Пурпурные,  налитые  красным  светом,
они кричаще выделялись на сером от грязи ложе. Сквозь  тонкую  кожу  можно
было считать зерна. А сгустки сока покачивались  темнобагровыми  размытыми
волоконцами.
     Глаза Иваша вылезали из орбит. Мрак усмехнулся, бросил ему на  колени
мешок. Там протестующе трепыхнулось, скрежетнуло как ножом по сковородке..
     -- Здесь жар-птица. Ты выполнил все, что тебе поручили.
     Повернулся и вышел, даже не  взглянув,  какого  размера  глаза  певца
станут теперь.

     Глава 39

     Это  было  его  последнее  деяние.  Рассказывали,  что  даже   старые
закаленные воины плакали, когда он, сняв позолоченные  доспехи,  дар  царя
Додона, одел ветхое рубище, поднял руки в прощании и ушел, не оглядываясь.
Даже воздух вокруг него колыхался, почерневший и тяжелый.
     Правда, у него никогда не было позолоченных доспехов, вообще доспехов
не носил, но внезапный уход породил много слухов. Как при дворе,  так  еще
больше в народе.
     Только жаба последовала за  ним.  Она  выросла  настолько,  что  едва
держалась на плече. У нее перевешивали то голова, то  зад,  где  наметился
толстый хвост с шипами. Иногда ухитрялась залезать на шею,  стараясь  лечь
сразу на оба плеча, но чаще всего падала на землю.
     Мрак не оборачивался, и жаба бежала следом. Так одолевали версты,  но
в конце-концов жаба уставала, жалобно пищала,  постепенно  отставая.  Мрак
либо брал на руки, либо сворачивал в ближайшую рощу, устаивался в  тени  у
ручья.
     Усталая жаба поспешно карабкалась к нему на колени,  засыпала  кверху
пузом, разбросав  лапы.  Мрак  рассеянно  чесал  ей  белесое  брюхо,  жаба
посапывала, легонько дергала лапами. Когда ей снилось что-то страшное, она
начинала дергаться, разевать  пасть,  пугая  невидимого  врага,  пищала  в
страхе. Мрак дул ей в морду, негромко приговаривал, что он рядом, в  обиду
не даст, отгонит большую страшную жабу, что напала  на  его  маленькую,  и
Хрюндя успокаивалась, затихала, сведенные страхом лапы расслаблялись.
     Когда он проходил через веси, жители высыпали из домов, чтобы увидать
человека, о котором говорят с таким сочувствием. Мужики смотрели угрюмо  и
понимающе, женщины плакали  и  поднимали  над  головами  детей,  чтобы  те
увидели и запомнили. Молодые девушки подавали ему  хлеб  и  сыр,  пытались
кормить жабу, но она ела только из рук Мрака.
     Проходя через десятую или двадцатую весь, он уже  слышал  рассказы  о
себе. Не столько о подвигах, как о его великой любви, а  когда  шел  через
горы, слышал песни о  герое,  который  тщетно  пытался  растопить  ледяное
сердце  холодной  красавицы,  заколдованной  злым  колдуном.  Мрак   хотел
возразить, что колдун не при  чем,  не  было  никакого  колдуна,  а  потом
подумал, что песня  может  быть  вовсе  не  о  нем,  вмешиваться  глупо  и
неуместно.
     Однажды он шел через лес, поглядывал на кусты. Там его  Хрюндя  шумно
прыгала по опавшим осенним листьям, шебуршилась, что-то искала. А  впереди
на дорожку вышли двое. В руках топоры, а злые лица  не  предвещали  ничего
хорошего.
     -- Жизнь или смерть,-- предложил один.
     Мрак пожал плечами:
     -- А какая разница?
     Разбойник зло захохотал:
     -- Наверное, есть. Иначе даже прокаженный не цеплялся  бы  за  жизнь!
Ну, а у бродяг вроде тебя иногда водятся монеты. В полу ли зашитые, или  в
поясе или еще где, но мы найдем.
     Второй пояснил:
     -- Не отдашь сам, костер найдет.
     -- У меня нет монет,-- ответил Мрак равнодушно.-- А в костер,  так  в
костер...
     Ему зачем-то связали руки и потащили через кусты.  Там  была  поляна,
трое разбойников точили ножи, четвертый в сторонке жарил на углях  широкие
ломти мяса. Жир капал, поднимались чадные дымки.
     Один из точивших нож поднял голову. Глаза было холодные, жестокие:
     -- Противится? Одежку снять и  --  в  костер.  А  его  --  к  дереву!
Посмотрим, кто из вас стреляет лучше.
     Грубые руки начали сдирать душегрейку. Затрещали  кусты,  выметнулась
запыхавшаяся, но гордая охотой Хрюндя. В пасти у нее  трепыхался  огромный
кузнечик, отчаянно бил лапами.
     Завидев чужих людей, Хрюндя  в  удивлении  раскрыла  пасть.  Кузнечик
вывалился,  ускакал  боком,  волоча  лапу.  Жаба  запищала,  бросилась  на
обидчиков, начала драть одному сапог детскими коготками. Тот отшвырнул  ее
пинком, жаба упала на спину, но тот же перевернулась и бросилась снова.
     Глаза вожака выпучились. Он переводил взор то на жабу, то  на  Мрака.
Крикнул внезапно:
     -- Стойте!.. Это... та самая жаба?
     Мрак ощутил на себе семь пар глаз. Пожал плечами:
     -- Какая?
     -- Которая сопровождает великого... ну,  который  пытается  растопить
заколдованное сердце. А ты тогда... человек по имени Мрак?
     Мрак равнодушно глядел поверх их голов на далекие синеющие горы:
     -- Когда-то меня так называли.
     Множество рук усадили его перед костром. Кто-то сунул в руки  прут  с
ломтем жареного мяса, другой поставил перед ним кувшин с вином.  Пробовали
и жабу покормить, но она с достоинством  отказалась,  влезла  к  Мраку  на
колени и оттуда смотрела на всех надменно и презрительно.
     -- Ну,-- сказал вожак с неловкостью,-- ты  прости  нас...  Что  ж  ты
совсем? Только по этой зверюке тебя и признали.
     Мрак молчал, он слышал другие голоса и видел другие лица. Тот мир был
настоящим, а этот был только тенью. И он тоже был  тенью,  которой  другие
тени что-то говорили, спрашивали, что-то совали в руки, что-то набрасывали
на плечи.
     Жаба поерзала, умащиваясь поудобнее. Даже на двух коленях  помещалась
едва-едва, балансировала, часто падала, но упрямо  взбиралась  на  любимое
место.
     -- Мы слышали  о  твоей  Хрюнде,--  сказал  вожак  почтительно.--  Ты
того... ешь! У тебя был долгий путь.
     Мрак жевал безучастно, в ушах звучал серебристый голос единственной в
мире  женщины.  Он  говорил  ей  мысленно  убедительные  слова,  объяснял,
доказывал, спорил, убеждал, краем глаза видел возникающие  в  поле  зрения
чужие руки, что совали ему сыр и хлеб, но еще яснее видел ее нежные  руки,
такие холодные и безучастные. И опять  в  том  мире  говорил  ей  и  жадно
смотрел в божественное лицо, а здесь двигались только полупрозрачные тени,
бормотали, шелестели.
     -- Куда путь держишь на этот раз? -- спросил вожак.
     -- Путь? -- переспросил Мрак.
     Он не знал, что куда-то движется вообще. Он все время находился в том
мире, где говорил с нею и убеждал, где слышал  запах  ее  волос  и  чистой
нежной кожи, где видел лучистые глаза и гордую приподнятость скул.
     -- Ну да. Куда идешь сейчас?
     -- Иду,-- согласился Мрак.-- Да, иду.
     Больше его ни о чем не спрашивали. Совали еду.  накидывали  на  плечи
шкуры, подавали ковшик с чистой родниковой водой.

     Он  шел  через  Степь,  когда  сзади  загрохотали   конские   копыта.
Послышался грозный окрик, над  головой  просвистела  стрела.  Он  шел,  не
оглядывался, это все происходило в ненастоящем мире, слышал как  заворчала
жаба.
     Затем обогнал рыжий конь,  на  нем  пригнулась  миниатюрная  женщина.
Развернув коня, загородила дорогу, в тонкой руке блестел  узкий  как  прут
меч  с  загнутым  лезвием.  Жаба  заворчала  громче,  выдвинулась  вперед,
закрывая  собой  Мрака.  Теперь,  когда  вымахала  с  крупного  кота,  она
выглядела страшноватой.
     Конь захрапел и пугливо подался назад. Всадница сказала  изменившимся
голосом:
     -- Боги, да это же... это же великий влюбленный!
     Она сорвала  с  пояса  рог  и  звонко  протрубила.  Издалека  донесся
ответный звук. Поляница протрубила еще, уже по-иному, выслушала:
     -- Добро... Сейчас сюда прибудут.
     Мрак шел, словно ее и не  было.  Поляница  поспешно  убрала  коня  на
обочину. Мрак прошел с полверсты, когда на этот  раз  за  спиной  раздался
грохот уже дюжины копыт.
     Лица этих теней вызывали какие-то  смутные  ощущения.  Он  не  понял,
почему одна вскрикнула:
     -- Боги, Мрак!.. Это я, Мара. Ты не узнаешь меня?
     Потом сидел у костра, видел блестящие глаза. Некоторые лица  узнавал,
только не помнил ни имен, ни где видел этих  людей.  Потом  вместо  костра
появились стены шатра, запахи еды сменились  на  ароматы  благовоний.  Еще
одна женщина трогала за руку, гладила по плечу.  Он  слышал  сочувствующий
голос:
     -- Ну как так можно?.. Мрак, что от тебя осталось?
     И другой голос:
     -- Медея, он не слышит.
     -- Почему?
     -- Посмотри в его глаза. Он слышит другие голоса.
     Сочувствие в глазах сменялось жалостью, а  затем  и  состраданием.  В
глазах Мары появились слезы, налились озерами, прорвали запруду,  побежали
по щекам.
     Звонкий голос царицы поляниц  Медеи  стал  сдавленным,  словно  горло
сжали злые пальцы:
     -- Я не могу это вынести!.. Такой человек... Неужто это может  свести
с ума?
     Он слышал, отчасти понимал  и  хотел  даже  ответить,  что  они  сами
безумцы. Он счастлив в своем мире. Здесь  нет  страданий,  нет  боли,  нет
потерь. Его сокровище постоянно со ним, он общается с нею,  разговаривает,
целует край ее одежды. Он не хочет возвращаться в жестокий мир реальности.
И ни за что не вернется.

     Страж открыл перед ней  дверь,  и  Светлана  со  страхом  переступила
порог. Здесь всегда  полумрак,  хотя  комната  на  вершине  башни,  воздух
тяжелый как  болото,  будь  окна  открыты  настежь  или  завешены  твердым
воздухом.
     Волхв поклонился:
     -- Изволишь?
     -- Да,-- ответила она коротко.-- Снова.
     В глубине помещения блестело широкое зеркало из темной бронзы. Ковали
его три года, а потом девять  лет,  как  помнила  Светлана,  полировали  и
увлажняли настоями волшебных трав. С позапрошлого года Додон пристрастился
было  смотреться,  но  недавно  увидел  что-то  гадкое,  больше  сюда   не
поднимался.
     Волхв брызнул  на  зеркало  отваром  чаги  со  зри-травой.  Блестящая
поверхность покрылась темной водой, что шипела и быстро испарялась.  Волхв
повернул зеркало так, чтобы царевна могла наблюдать, встал сзади.
     Еще отвар не испарился, но  уже  проступили  хмурые  скалы,  отвесные
стены красного гранита. Острые зубцы упирались в небо, разрывали облака  в
клочья. Далеко-далеко внизу  по  узкой  дорожке  брел  крохотный  человек.
Похоже, его видели через глаза  парящего  орла.  Светлана  чувствовала  по
движению воздуха за спиной  как  волхв  пытается  приблизить  изображение,
дышит с натугой, наконец орел снизился, человек стал крупнее.
     Она слышала как за ее  спиной  охнула  маленькая  Кузя.  Ее  сердитое
сопение стало  громче.  Светлана  старалась  не  оборачиваться,  чтобы  не
наткнуться на негодующие глаза маленькой сестренки. Ей хотелось обнять ее,
прижать к груди  и,  ласково  ероша  пышные  волосы  на  детской  головке,
сказать: что ты понимаешь, мое доброе сердечко? Это очень непросто...
     Теперь было видно что Мрак бредет, волоча ноги и загребая  пыль.  Его
плечи повисли, спина горбилась. Он сильно похудел, черты лица заострились.
Глаза неотрывно смотрели перед  собой,  а  ноги  иной  раз  промахивались,
наступая на камень. Он терял равновесие, взмахивал руками.  В  одной  была
корявая клюка, с такими бродят нищие и старцы.
     Светлана ощутила укол в сердце. По ее вине, хотя вины на  самом  деле
нет, этот человек обрек себя на изгнание, дальние дороги и боги  знают  на
какую жизнь!
     Мрак был  в  нищенском  рубище.  Сапоги  измочалились,  подошва  была
подвязана тетивой. Волосы стали серыми от дорожной пыли и грязи.  Даже  на
ресницах повисла пыль, а лицо стало пестрым от разводов пота и грязи.
     Он брел, почти ничего не видя перед собой. Иной  раз  задевал  плечом
отвесную стену слева, а Светлана каждый раз хваталась за сердце: справа  в
двух шагах тропа обрывалась отвесной пропастью!
     Хотела было прекратить подглядывать за человеком, который  так  много
для нее сделал, но впереди за поворотом открылась  гора,  вершину  которой
венчал хмурый дом-крепость. Он был в десятке верст, но  Светлана,  которая
была от горы еще дальше, зябко передернула плечами. Есть дома, где  живут,
есть дома, в которых отбиваются от врагов, а этот вроде  бы  строили  лишь
затем, чтобы пугать своим видом.
     Сгорбленная фигурка Мрака не сходила с тропки, а та вела  к  страшной
горе. Светлана  всем  сердцем  жаждала,  чтобы  попалась  развилка,  чтобы
странник побрел куда угодно, только не к этому обиталищу горных  колдунов,
о которых в стольном граде столько страшных рассказов!
     Над домом-крепостью возникло  свечение,  вытянулось  в  узкий  луч  и
метнулось к страннику. Светлана ахнула, прижала кулачки к  груди.  Колдуны
сразу отбирают разум у всех  замеченных  путников,  и  те  либо  падают  в
пропасти, либо добредают до их крепости покорные как рабочий скот!
     Луч ударил в Мрака с  такой  мощью,  что  за  его  спиной  засветился
гранит, там взвилась и сгорела  пыль.  Он  шел,  уставившись  перед  собой
невидящими глазами, губы шевелились. Светлана  закусила  губу,  те  начали
дрожать, а зрение помутилось от слез. Похоже, он все еще  выговаривает  ее
имя!
     Над башнями крепости взвился  сноп  искр.  С  верхушки  башни  ударил
другой луч, лиловый. Мрак шел и в лиловом свете, губы его шептали ее имя.
     Светлана  остановившимися  глазами  смотрела  как  башня   постепенно
вырастает, как навстречу Мраку  выплыло  оранжевое  облако,  охватило  его
целиком. Все еще шел, волочил ноги,  пошатывался,  опирался  на  суковатую
палку.
     За сотню саженей от башни из-под земли, прямо из-под ног,  выметнулся
зеленый огонь. Мрак даже не ускорил шаг, и пламя осталось позади. А  когда
подошел к воротам, из боковой дверцы выскочили стражи, схватили, повалили,
истоптали ногами, связали и утащили по земле.
     Последнее, что видела Светлана, были  спины  могучих  стражей.  Дверь
захлопнулась, на каменных плитах двора остались пятна  крови.  Затем  двор
стал стремительно уменьшаться, появилась фигурка человека с луком с руках.
Он поспешно доставал стрелу из тулы, целился вверх.
     Светлана без сил уронила руки. Волхв молчал,  не  двигался,  стараясь
был невидимым и неслышимым. За спиной Светланы прозвенел горестный  вскрик
Кузи.  Девочка  заревела,  Светлана  слышала  как  простучали  ее  детские
башмаки, громко хлопнула дверь. Светлана  поспешно  набросила  на  зеркало
покрывало.
     Из коридора донесся мягкий укоряющий голос воеводы. Шаги удалились  и
стихли.
     -- Теперь он безумен? -- спросила Светлана тихо.
     Волхв старался не встречаться с нею взглядом:
     -- Царевна... Он уже был безумен. Колдуны не могли навредить больше.
     -- А что с ним теперь?
     Волхв пожал плечами:
     -- Им нужны сильные работники.  Поднимать  мосты,  защитные  решетки,
поворачивать тайные стены... Там будут кормить,  будет  в  тепле,  у  него
теперь защита от холода и снега. А к тяжелой работе привычен.
     Движением руки  отпустила  его,  а  сама,  оставшись  в  одиночестве,
вытерла злые слезы, выпрямилась. В очистившемся зеркале  отразилась  очень
красивая молодая женщина с чуть припухшими веками и распухшим покрасневшим
кончиком носа. Глаза все еще блестели влажным.

     Когда в ее  покои  пришел  Иваш,  она  уже  была  строгой  и  чуточку
надменной, глаза смотрели ясно. Бледные щеки чуть подрумянила.
     -- Опять за ним смотрела? -- спросил он с порога.
     -- Он все еще страдает,-- ответила она мертво.
     -- Лесной человек,-- заметил он  с  сочувствием.--  Они  там  слишком
просты. Он не понимает, что ты -- царская дочь. Ладно, пойдешь на  встречу
послов от царя Артании?
     -- Нет.
     -- Надо бы,-- предостерег он.--  Додон  пьет,  послов  уже  принимает
Кажан, а то и вовсе Руцкарь... Опомниться не успеем, как  они  и  царством
завладеют! Додон хоть родной дядя!
     Она молчала. Иваш встревожился: раньше царевна  всегда  пробуждалась,
когда речь заходила о царстве, но жизнь  во  детинце  научила  многому  --
хлопнул в ладони, в двери гурьбой  повалили  гусляры,  скоморохи,  ряженые
девки с бубнами. Привели даже медведя на цепи, худого, с вытертой шерстью,
покорные глаза закисли и слезились.
     Иваш снова хлопнул  в  ладоши.  Девки  грянули  в  бубны,  поплыли  в
хороводе. Светлана  тут  же  поморщилась  от  визгливых  голосов,  усердно
громких, кивком отправила за дверь. А гусляры,  уже  изготовившись,  разом
опустили пальцы на струны.  Песню  завели  веселую,  но  вскоре  даже  без
подсказки Иваша, только посматривая на царевну, незаметно перешли на песнь
походную, суровую и печальную, любимую в народе,  но  почти  незнаемую  во
дворце.
     Светлана слушала, и вдруг без всякой  причины  перед  глазами  встала
сгорбленная фигура, бредущая по горной дороге. И злой ветер треплет черные
как воронье крыло волосы, ливень хлещет, бьет градом...
     Песняры по ее  жесту  замолкли,  лишь  кобзарь  еще  некоторое  время
влюбленно перебирал струны, пока  не  вздрогнул  от  внезапно  наступившей
тишины.
     -- А? Что?
     -- Отдыхайте,-- велела Светлана сдавленным голосом.  Она  чувствовала
на себе удивленные и непонимающие взоры, в  раздражении  повторила,--  все
свободны.
     В комнате  повисла  напряженная  тишина  как  перед  грозой.  Песняры
вскочили и, спеша и толкаясь, выскочили в коридор.  Светлана  замедленными
движениями сняла с шеи драгоценное  ожерелье.  Иваш  едва  дышал,  смотрел
выпученными глазами.
     -- Царевна... что-то случилось?
     -- Да.
     Она  бросила  его  на  пол.  Жемчужная   нитка   лопнула,   жемчужины
раскатились по полу. Она пошла следом, наступила  на  ближайшую  каблуком.
Жемчужина с хрустом лопнула, рассыпалась в пыль. Иваш ахнул.  Светлана  со
злым наслаждением давила драгоценные камни, а когда остались только мелкие
осколки, подошла к клетке с Жар-птицей.
     -- Царевна! -- воскликнул Иваш в панике.-- Вспомни,  сколько  радости
она тебе принесла... и приносит! И как сладко поет.
     -- Я не хочу радости,-- ответила она мертвым голосом,-- когда  ему...
очень нерадостно.
     Он поднесла клетку к распахнутому  окну,  открыла  дверцу.  Жар-птица
сперва робко выглядывала, недоверчиво косилась круглым глазом на  царевну.
Наконец решилась, яркие перья  прижались  к  телу.  Она  прыгнула  вперед,
растопырила крылья и вылетела в сад. Донеслась ликующая  трель,  мелькнула
ярчайшая радуга крыльев, и чудесная птица исчезла в синеве.

     Глава 40

     Мрак не  ощутил  даже,  что  избили,  сорвали  котомку,  поставили  в
сумрачной палате с высокими сводами посреди  круга.  Круг  был  очерчен  в
камне, там были выложены треугольники и хвостатые звезды.
     Мрак слышал голоса, вялые  и  чужие,  а  сам  продолжал  нескончаемый
разговор  с  нею,  Настоящей,  единственной  настоящей  женщиной,  а   все
остальные -- бледные тени. Как и весь мир -- лишь бледная тень от ее  рук,
поворота головы, взмаха ресниц...
     Вокруг блистали молнии, сверкали огни, гремело,  земля  качалась  под
ногами. Он слышал испуганные крики, рев зверей, на него бросались драконы,
валились скалы, но он знал, что весь  мир  --  ненастоящий,  и  когда  все
смолкло, ничуть не удивился.
     А младший колдун, мокрый от усилий, с  прилипшими  волосами  на  лбу,
вскричал в страхе:
     -- Повелитель! Ну почему?
     Тонкий голос взвился и затерялся во тьме под каменными  сводами.  Там
зашелестели крылья кажанов, усиливая магию. Эхо вспикнуло жалко и в страхе
замолкло. Верховный колдун, который по мощи был  равен  чародеям,  молчал.
Его лицо было таким же темным и неподвижным, как и лики богов, выступающие
из каменной стены.
     Младший колдун попятился, в  отчаянии  взглянул  на  других.  Те  еще
раньше истощили свою мощь,  теперь  стояли  под  стенами  недвижимые,  как
статуи из камня.
     -- Он сильнее нас?
     -- Он слабее,-- ответил наконец Верховный нехотя.-- Нет,  в  нем  нет
магии.
     -- Но... почему на него не подействовала вся наша сила?
     -- Он сейчас вне нашего мира.
     -- Вне?
     -- Только его пустая личина здесь. А сам он отсюда далеко.
     Младший ахнул:
     -- Но как это можно... без магии?
     Верховный ответил тяжелым  голосом,  словно  в  одиночку  поворачивал
огромный ворот, поднимающий ворота крепости:
     -- Его ведет иная мощь.
     Колдун отшатнулся:
     -- Разве есть что-то сильнее магии?
     Древний чародей выглядел подавленным и раздраженным, чего  с  ним  не
случалось уже столетие:
     -- Есть... но той мощью овладеть не удалось. Более того, теперь  даже
не пытаются. Опасно.
     -- Разве такое возможно?
     -- Человек, которым овладевает эта мощь... она равна мощи богов,  уже
не может  быть  чем-то  меньше...  Этот  несчастный...  или  счастливец?..
Словом, уже потерян для простой жизни, которую ведем мы.
     У младшего отнялся язык. Он  искал  и  не  находил  слов.  Они  ведут
простую жизнь? Они, перед которыми даже цари и властители держав  не  выше
простых пастухов?
     Он впервые видел, чтобы у Верховного были такие  печальные  и  мудрые
глаза.
     -- Что делать с этим человеком? -- спросил он наконец.
     Верховный повел дланью:
     -- Что можно делать? Для работы непригоден. В нем живет только  душа,
а тело почти мертво.
     -- Тогда бросить его на корм  собакам,--  предложил  младший.--  Одну
корову сохраним на завтра!
     Еще один колдун кашлянул и вмешался:
     -- Я читал в древних книгах, что если чистая невинная  душа  будет  о
ком-то думать дни и ночи, то это защитит от чужой магии. Но я  не  слышал,
чтобы даже абсолютно чистая душа спасла от собачьих  клыков,  лезвия  меча
или наконечника стрелы!
     А первый пробормотал тихо, но чтобы услышали:
     -- А я вообще не слышал о чистой непорочной... да еще абсолютно!
     Верховный, раздираясь в  противоречиях,  поедал  глазами  человека  в
лохмотьях. Тот смотрит сквозь них, сквозь стены, губы шевелятся, с  кем-то
разговаривает. В этом храме собрана вся мощь колдунов  Куявии,  здесь  сам
воздух дрожит, а если птица пролетает вблизи храма, то  перья  вспыхивают,
на землю падает обугленный комок. Подземные черви уходят  в  стороны  и  в
глубины. Крылатые змеи пролетают стороной, дабы не опалить крылья.
     -- Нет,-- сказал наконец Верховный.-- Я же сказал, его  ведет  высшая
сила. А ей лучше дорогу не переходить. Пусть идет.  И  как  можно  скорее!
Такой человек может принести как великое счастье, так и великую беду. А  я
человек старый, повидавший жизнь. И знаю, что приходит чаще.

     Ночью были заморозки, а днем под ногами шелестела  жухлая  трава.  Он
брел бесцельно, помнил только, что умереть надо в дороге, хотя и забыл уже
почему, что-то ел и где-то спал,  а  единственная  связь  с  этим  простым
плоским миром была Хрюндя, которая чаще всего спала, устроившись у него на
загривке, но ее нужно было кормить, опускать на землю, ибо жаба  оказалась
чистоплотной и привередливой: искала только уединенное  место  и  чтоб  не
задувало сзади,  долго  тужилась,  потом,  отвернувшись,  небрежно  делала
гребок  задними  лапами,  делая  вид,  что  закапывает,  а  если  Мрак   в
задумчивости  уже  уходил,  частыми  прыжками  догоняла,  жалобно  вопила,
просилась на руки.
     Земля была везде одинаковой, он не знал, что давно уже идет по  земле
Руда. Да и знал, свернул бы разве? Его кормили и обогревали всюду,  давали
кров. Люди везде люди, потому почти миновал опасные земли, когда его узнал
кто-то из близких Руда.
     Мрак не противился, когда схватили и доставили во дворец к вождю. Руд
заскрежетал зубами, едва не лишился чувств от радости.
     Он налитыми кровью глазами смотрел на стоявшего перед  ним  в  рубище
человека. И это тот, кто отыскал и вызволил  Додона?  Тем  самым  перекрыв
дорогу к трону более достойному?
     -- Вели казнить его сразу,-- шептал советник торопливо,-- пока  он  в
твоих руках.
     -- Он не уйдет,-- заверил другой.-- Ты  сможешь  насладиться  местью.
Вели отвести в пыточную камеру.
     Руд жадно всматривался в стоящего перед ним человека. Некогда могучие
плечи обвисли, похудел, глаза валились, но в них неведомый  огонь...  хотя
на миг показалось, что огонь этот знаком. Черты лица заострились. Голые по
плечи  руки  истончились,  висят  как  плети.  От  лохмотьев,  в   которые
превратилась одежда, смердит гадостно. Жаба на загривке странника  открыла
один глаз, посмотрел на Руда как на несъедобного жука, устроилась  удобнее
и снова засопела.
     -- Ты хоть знаешь, что тебя ждет? -- спросил Руд почти ласково.
     Мрак поднял взор, и Руд содрогнулся. В  глазах  измученного  человека
был целый мир. Мрак с трудом разжал спекшиеся губы:
     -- Ждет?
     -- Да. Ты видишь, куда забрел?
     -- Да,-- ответил Мрак ясным голосом.-- Да, Рогдай. Ты скажи ей, что я
получил все. И пусть она не страдает, что не уделила мне больше...
     -- Эй,-- крикнул советник.-- Ты о чем говоришь?
     Руд поднял ладонь предостерегающе. Советник поперхнулся, умолк.
     -- Ты узнаешь меня? -- спросил Руд.
     Он наклонился на троне, чтобы Мрак рассмотрел его лучше. Мрак смотрел
на него... и сквозь него. На лице сменилось выражение радости, недоумения,
затем вскинул брови:
     -- Ну и что? Награда в самом поступке. Я хочу лишь видеть тебя...  но
если и это недоступно, то слышать о тебе, знать о  тебе...  Нельзя?  Тогда
буду думать о тебе издали, мечтать,  просить  богов,  дабы  даровали  тебе
все... И в самых дальних странах могу в  мечтах  служить  тебе,  лежать  у
твоих ног...
     Советник хихикнул, покрутил пальцем у виска. Руд  ожег  его  недобрым
взором.  Советник  умолк,  но  смотрел  недоумевающе.  Из  боковых  дверей
выглядывали любопытные, а затем, выдавливаемые сзади другими, выступали  в
палату. Внезапно  из-за  их  спин  выметнулся  огромный  лохматый  пес,  с
гарчанием бросился вперед.
     Послышались крики ужаса. Пес  был  страшен,  лют,  в  пасти  блестели
страшные клики, с губ летели клочья слюны.
     Пес мчался прямо на Мрака. Один страж пытался перехватить  зверя,  но
не решился, отступил. Пес резко уперся лапами в пол  в  двух  шагах  перед
Мраком. Сел, смотрел непонимающе в лицо странника. Потом жалобно заскулил,
опустил голову и лег у его ног. Хвост виновато ходил из стороны в сторону,
словно просил прощения.
     Руд грозно вперил взор в своего любимца. Тот поднял  голову,  красные
от злости глаза уже были виноватыми, страдальческими. Он  снова  скульнул,
подполз к ногам Мрака, прижался мохнатым боком.
     -- Что с псом? -- донеся чей-то удивленный возглас.-- Он же на  куски
всякого...
     -- Ты гляди, зверюка, а и то...
     -- Что-то чует!
     -- Собаки, они все понимают. Только не говорят.
     -- Да, понимают больше нас...
     -- Кто променял свою любовь на хлебное место, а кто-то...
     Все больше людей теснилось под стенами. Жены Руда, дети,  свояченицы,
снохи, зятья, многочисленная челядь, что тоже в родстве с родней  грозного
князя. И все со страхом и почти все с  непониманием  вытаращили  глаза  на
изможденного человека в лохмотьях. Тот стоял прямо перед Рудом, но смотрел
то ли мимо, то ли вовсе сквозь него. В лице Мрака, о котором уже  слыхали,
не было ни страха, ни удивления, ни даже готовности о  чем-то  говорить  и
спорить.
     Руд наконец вымолвил угрюмо:
     -- Отпустите его.
     -- Великий князь! -- воскликнул пораженный советник.
     -- Я сказал.
     -- Но... Великий... я не понимаю!
     Руд сказал зло:
     -- Понимал  бы,  стал  бы  вождем.  А  так  ты  только  советник.  Не
видишь...-- он вдруг заорал  так  яростно,  что  из-за  портьер  выскочили
перепуганные стражи с топорами в руках,-- не видишь,  он  и  так  страдает
больше, чем могут измыслить все палачи мира?
     Советник повернулся как ужаленный, смотрел на странника вытаращенными
глазами. Мрак смотрел сквозь обоих, его губы шевелились, он разговаривал с
нею, подыскивал огненные слова, способные растопить любое сердце... но  ее
сердце все еще не таяло, а в глазах был лед.
     -- Пусть идет,-- повторил Руд сдавленным голосом.
     Когда Мрак так  же  равнодушно  побрел  к  выходу,  советник  пугливо
опустил глаза. Он никогда не видел Руда  таким.  И  не  хотел,  чтобы  тот
увидел, что его застали таким.
     В глазах властелина горных земель было странное  голодное  выражение.
Советник не понимал, как это возможно, наверное, потому, что он всего лишь
советник, но Руд явно...
     ...завидовал этому оборванцу!

     В одной из весей он даже услышал рассказ о своей  жабе.  Оказывается,
однажды забрел к Великому Змею, царю всех Змеев на белом свете. Тот  узнав
его историю, прослезился, чего никогда не делал, а его слезы прожгли скалу
насквозь до самого подземного мира. Мраку даже показывали ямки  в  камнях,
похожие будто туда втыкали раскаленные прутья или же молния била  со  всей
дури. Так вот этот Великий Змей  вместо  того,  чтобы  сожрать  пришельца,
попросил взять с собой  младшего  внука,  чтобы  тот  научился  общению  с
богами.
     И с той поры его сопровождает, постепенно взрослея, младший внук царя
всех Змеев. Научится ли понимать богов или хотя бы людей, ведь все разные,
но этого человека уже считает своим вторым отцом. Если не первым.
     Мамой, поправил Мрак отстраненно. Мамой меня  считает  моя  хрюндюша,
хрюндечка, хрюндяша...

     Теперь Светлана почти каждый день смотрела  в  вещее  зеркало.  Мраку
помогали и люди, и, казалось, даже  звери.  Во  всяком  случае,  звери  не
трогали, а люди, даже самые злые и отвратительные,  давали  дорогу,  а  по
возможности -- помогали.
     Правда, помощи не замечал, шел в своем  мире,  где,  как  Светлана  с
болью в сердце видела, он был с нею, общался с нею. И даже самые худшие из
преступников смотрели на него как на святого человека. Светлана  видела  в
их глазах зависть и восхищение. Он был одержим любовью, а  великая  любовь
посылается богами как бесценный дар. У  каждого  мужчины  в  жизни  бывает
возможность получить этот дар,  но  иные  проходят  мимо,  не  замечая,  а
большинство, хоть и видит, пугливо минует, ибо  любовь  вместе  с  великим
счастьем всегда приносит боль и страдания, а люди боли избегают.
     Да, те люди отказались от великой возможности  ощутить  неразделенную
любовь и теперь мучительно завидовали ему. Но в этой зависти  не  вредили,
как обычно в других делах, а  помогали  как  могли.  Пусть  хотя  бы  этот
дойдет!.. Хоть он получит!.. А они, упавшие с  коня,  или  покинувшие  его
сами, сидящие в болоте уюта... ибо все в сравнении с его жизнью -- покой и
уют, отдают ему свои сердца.
     Волхв, старый и равнодушный ко всему, тоже начал следить за Мраком. В
старческих глазах начало появляться выражение, которого  Светлана  никогда
не видела. И не ожидала, что сможет увидеть.
     -- Зачем ему царство? -- однажды сказал он глухим голосом.--  У  него
есть больше.
     -- Что? -- спросила она злым голосом.-- Что у него есть?
     Она чувствовала, что  становится  злой  и  раздражительной.  Служанки
начали избегать ее, являлись только по вызову, спешили исчезнуть.
     -- У него есть все,-- ответил он, не глядя на нее.-- А  свое  царство
он носит с собой.
     Он брызнул темным отваром,  на  стекле  зашипело.  Изображение  стало
четче. Они даже ощутили холод горных вершин, в  глаза  немилосердно  резал
блеск холодного осеннего солнца.
     Мрак сидел, сгорбившись, под навесом скалы. Дул резкий  пронизывающий
ветер. На волосах повисли мелкие сосульки,  его  короткую  бороду  осыпало
инеем. Он был худ, его трясло от стужи. Негнущимися  пальцами  он  пытался
высечь кремнем огонь, но искры гасли на ветру.
     -- Что-то не видно его царства,-- сказала она резко, хотя чувствовала
неправоту своих слов.
     Волхв, старый и зрящий насквозь всех, кто моложе, усмехнулся  уголком
губ. Он знал, что царевна вслух спорит с ним, а молча, с собой.
     -- Его царство побольше нашего,-- буркнул он.-- Он не упустил Великую
Возможность.
     -- Великую Возможность чего?
     Он посмотрел ей в глаза, затем его  взгляд  погас,  он  отвел  глаза.
Пальцы его  помешивали  отвар,  он  плеснул  остатки  на  зеркало.  Металл
зашипел, запахло остро и едко. Далекая фигурка горбилась, обхватывала себя
руками за плечи. Внезапно ветер  переменился,  задул  в  лицо.  Человек  с
трудом шевельнулся, повернулся  к  ветру  спиной,  сгорбился  еще  больше.
Волосы побелели от инея. Похоже, наступила зима. Пока что безснежная...
     Светлана тяжело дышала, ее пальцы хрустели. Волхв посматривал искоса.
Она была бледной, словно это она заживо замерзала под мертвой скалой. Губы
стали синие.
     -- Волхв,-- ее голос был сдавленный.-- что можно сделать для него?
     Он с сочувствием покачал головой.
     -- Мы здесь в тепле. Он в горах.
     -- Все, что в замке -- твое,-- выговорила она с усилием.-- Возьми, но
спаси его!
     -- Это не в моих силах.
     -- Ты должен спаси его! Мы... все царство обязано ему. И народ  будет
рад, если мы его спасем.
     Волхв кивнул, все видя и  все  понимая.  Все  правители,  что  бы  ни
делали,  ссылаются  на  желания  народа,  хотя  народ  о  их  делах  и  не
подозревает.
     -- Да-да,-- сказал он торопливо.-- Но мы  сделать  ничего  не  можем.
Если желаете... я  велю  готовить  еще  отвар  зри-травы.  Но  только  она
встречается редко. Надо бы послать людей на ее поиски...
     Она  отвернулась  от  медленно  тускнеющего  зеркала.  Там  виднелась
сгорбленная фигура, что наклонялась  все  ниже  и  ниже.  Наконец  человек
повалился лицом вниз и уже не двигался.
     -- Нет,-- ответила она с дрожью. Ее начало трясти от великого холода,
губы посинели. Зубы выбивали дробь.-- Не н-н-на...до.
     -- Тогда остается лишь просить богов,-- вздохнул он.--  Говорят,  что
ежели чистая и непорочная душа будет ежечасно... Впрочем, я сам в  это  не
верю.

     Охотники уже возвращались, подстрелили крупного горного барана, когда
один хмыкнул сочувствующе:
     -- Гляди, каждая тварь жрать хочет.
     Под  скалой  на  груде  перепрелых  шкур  бешено  суетилась   крупная
уродливая жаба. На морде повисли сосульки, передние  лапы  были  в  крови,
изрезанные острыми  кристалликами  льда.  Она  тыкалась  мордой  в  шкуры,
фыркала, вцеплялась во что-то. Видно  было  как  упиралась  лапами,  будто
пыталась что-то вытащить.
     -- И не замерзла,-- заметил первый охотник.-- У  нас  жабы  замерзают
первыми.
     -- Раньше рыб? -- спросил второй иронически.
     -- Да какая разница...
     Они  проходили  мимо,  потом  первый,  довольный   удачной   добычей,
полюбопытствовал:
     -- Что она выкапывает?
     -- Какую-нибудь падаль,-- буркнул второй.
     Он уже прошел, тяжело пригибаясь под тяжестью барана,  а  первый,  он
шел налегке, ибо это его стрела свалила  барана,  не  утерпел,  подошел  к
жабе:
     -- Э-э-э... да это не шкуры, а человек в них! Замерз, бедолага.
     -- Пойдем,-- сказал  второй  нетерпеливо.--  А  жабу  прибей.  Нечего
человечину жрать. Нельзя приучать зверье людей есть.
     -- Ну, разве жаба зверь?
     Он уже отступал, когда жаба в последнем усилии сдернула край шкуры, и
охотник увидел лицо человека. Он присвистнул изумленно, пригоршней смахнул
иней с его глаз. Лицо замерзшего было худое, изможденное, такие  замерзают
раньше других, но в нем  виднелись  следы  былой  силы  и  грубой  мужской
красоты с ее шрамами, могучими челюстями. перебитым носом...
     Второй охотник раздраженно оглянулся, когда услышал за спиной грузные
шаги. Его младший брат уже взвалил на плечи замерзшего.
     -- Одурел? Ему уже не помочь.
     -- Попробовать надо. Он еще не превратился в ледышку. А  пещера,  где
живет ведьма Эмела, близко.
     Старший застонал, младший всегда находит себе трудности. Если  бы  не
его умение подкрадываться к зверю и метать стрелы без промаха, три старших
брата уже вытолкали бы взашей из дома.
     -- Ведьма там редко бывает,-- сказал он уже без надежды.
     -- Тогда уж ничего не поделаешь,-- вздохнул младший.
     За скалой ветер был злее. Похоже, уже и младший пожалел,  что  взялся
нести замерзшего, но из упрямства не спускал с плечей тяжелого человека, в
то время как брат со стонами и вздохами нес барана.
     Когда впереди показалась скала с глубокими трещинами,  старший  опять
вздохнул, заворчал. Младший, сцепив зубы,  опустил  спасенного  на  землю,
затащил в щель, пятясь, а когда из темноты послышалось  дуновение  теплого
воздуха, воззвал громко:
     -- Эмела!.. Эмела, мы нуждаемся в твоей помощи!
     Теплым воздухом пахнуло сильнее. В нем были запахи стряпни, но вместе
с  ними  --  ароматы  трав,  настоек,  воска  и  лечебного  меда.  Блеснул
красноватый свет. Затем донесся  далекий  женский  голос,  старческий,  но
сильный:
     -- Кто там?
     --  Путники!  --  крикнул  младший  охотник.--  Эмела,  мы  подобрали
замерзающего. Еще жив, но это только-только.
     Огонь приблизился. Охотник различил высохшую руку, что сжимала факел.
За ним смутно виднелась женская фигура.
     -- А кто там у входа? -- спросил голос.
     Охотник оглянулся. Тень от входа поспешно отодвинулась. Он  не  сумел
удержать веселости в голосе:
     -- Мой старший брат. Который все знает и все может.  Он  не  верит  в
колдовство.
     -- Тогда пусть мерзнет,-- ответила женщина равнодушно.--  А  ты  неси
своего... спасенного.

     Была боль во всем  теле.  Он  чувствовал  как  его  раздирает,  потом
трясло, корчило, подбрасывало. Судороги выворачивали руки и ноги так,  что
едва не лопались жилы. Когда корчи отпустили, он  лежал  распластанный  на
ворохе  шкур,  раздавленный,  будто  по  нему  проскакал  табун  коней.  И
обессиленный, желающий только умереть как можно быстрее.
     Затем в сознание проникли два  голоса.  Мужчина  и  женщина  негромко
беседовали, но, прежде чем начал  понимать  смысл  слов,  ноздри  дрогнули
раз-другой, поймали запахи, и он уже знал,  где  он,  кто  сидит  над  его
распластанным телом, что едят и что будут есть попозже.
     -- Зачем? -- шепнул он.
     Губы почти не двигались. Он  чувствовал  как  промерз,  как  насквозь
промерзло и все тело, внутренности, сердце. Его не  услышали,  потому  что
голоса продолжали журчать с той  же  неторопливостью.  Он  наконец  начать
понимать смысл:
     -- ...да не жалко мне трав... И горной смолы не жаль.  Это  ты  зазря
нес его столько.
     -- Ничего,-- возразил другой голос, молодой и сильный.-- Пусть ему  и
осталось жить до первого снега, но все же и лишний денек жизни  на  дороге
не валяется!
     -- Ну-ну... Он умирал счастливым, ты ж  видел  улыбку  на  его  лице.
Когда замерзают, то это легкая и приятная смерть. А какой умрет теперь?
     Мрак ощутил как два взгляда  пробежали  по  его  телу.  Он  буквально
чувствовал как ощупывают лицо, скулы, челюсти, пытаются поднять  опущенные
веки.
     -- Да,-- донесся наконец мужской голос, в  котором  появились  другие
нотки,-- такие так просто не мрут.
     -- И не замерзают,-- сказала женщина задумчиво.
     -- Какая-то тайна... Он должен был бы умереть, перебив толпы врагов!
     -- Или что-то свершив. Такие люди умеют строить... или ломать.
     Мрак ощутил по движению воздуха, что мужчина поднялся:
     -- Ну, это твое дело отгадывать тайны. А я простой охотник...  Пойду,
а то брат начнет глодать барана прямо с шерстью.
     Послышались  шаги,  потом  --  изумленный  возглас.  На  грудь  Мрака
шлепнулось что-то тяжелое, холодное,  мокрое.  По  лицу  пробежал  быстрый
горячий язык.
     Сразу два голоса:
     -- Жаба!
     -- Так это... Неужели тот, о ком столько говорят?
     Голоса звучали громче, назойливее. Мрак заскрипел зубами,  но  открыл
глаза. И снова закрыл, ибо жаба радостно топталась по лицу, сопела в  уши,
кусала за нос, наступала холодными как сосульками лапами на глаза.
     -- Как она сюда попала?
     Мужской голос ответил растерянно:
     -- Эта жаба пыталась растормошить его. Но я не думал...
     -- Эх ты! Как такая бедненькая, сумела добраться по твоим следам?
     Мрак пошевелил рукой, пальцы нащупали Хрюндю. Это был комок льда,  ее
трясло, но вытаращенные глаза смотрели с  любовью  и  обожанием.  Над  ним
стояли, глядя на  него  с  радостным  оживлением,  старая  женщина,  очень
старая, и простоволосый молодой мужик в одежке из бараньей шкуры.
     -- Очнулся? -- спросил мужик довольно.-- Ну вот и  хорошо.  Я  только
малость помог твоей жабе. Вряд ли дотащила бы. Отдыхай, а  я  побег.  Брат
мой уже воет.
     Он явно не ждал от Мрака слов благодарности, кивнул и ушел, а женщина
присела близ Мрака на корточки:
     -- Меня зовут Эмела. Ты помнишь, что замерзал  от  голода  и  холода?
Такое уж твое горькое счастье.
     Мрак смотрел в ее сморщенное лицо, худое, со старческими пятнами,  но
полное жизни. Глаза блестели как у молодой девочки.
     -- Помню ли... Да, я все помню.
     Она внимательно смотрела в его измученное лицо.  Кивнула,  видя,  что
говорит совсем о других воспоминаниях. Мрак равнодушно наблюдал,  как  она
отодвинулась в глубину пещеры. Послышались голоса, но далекие, ведьма явно
переговаривалась с другими ведьмами.
     Потом в поле зрения снова появилось ее лицо. Глаза смотрели  серьезно
и печально:
     -- За тобой прибудут.
     Она ждала некоторое время, но ему было все равно, кто прибудет, и что
с ним сделает. Тело мертво, только  и  чувствовал  холодные  лапы  озябшей
Хрюнди.

      * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

     Глава 41

     Сперва он равнодушно смотрел на лица, что то появлялись, то  исчезли,
потом начал узнавать, но без всякого интереса или удивления.
     Он находился в прикордонной крепости. Когда-то  ею  владел  Волк,  но
после возвращения Додона ушел в горы. Не  стал  дожидаться,  когда  явится
грозный Рогдай, пожгет и порушит. Теперь это было пожаловано Медее.
     С вялым  интересом  Мрак  обнаружил,  что  слишком  часто  перед  ним
мелькает знакомое лицо, но то ли  давно  не  бритое,  то  ли  с  зачатками
кудрявой бороды. С трудом вспомнил, что с этим человеком связано  какое-то
бегство, скитания.
     -- Гонта,-- прошептал он.
     Человек счастливо рассмеялся:
     -- Узнал, наконец? Ну, ты возвращаешься к людям.
     Мрак покачал головой, но смолчал. Гонте не понять, что если вернуться
к ним, то он будет меньше общаться с Нею.
     Гонта исчез, появились другие люди. Мрак ощутил, что  его  переодели,
повели. Потом перед ним появился стол, еда, серебряные кубки, чаши,  чары.
Так как же безучастно он пил и ел, не чувствуя  ни  вкуса,  ни  запаха.  А
потом в сознание прорезался голос:
     -- Светлана?.. Светлана вряд ли пригласит. Это дело рук Додона. А еще
скорее -- постельничего Кажана. Это еще тот подлец! Да  и  Руцкарь  совсем
сподлился... Светлана в стороне.
     Это волшебное имя осветило темный мир, в  котором  он  находился.  Из
нереальности выступили лица, люди, столы, стены, он ощутил запахи, услышал
голоса, смех, разговоры.  Он  находился  в  просторной  палате.  Стены  из
старого камня, воздух пропитан запахами еды, вина, сгорающей смолы. Справа
Гонта, непривычный с порослью на щеках, слева Медея.  Теперь  она  сменила
жемчужные нити ожерелья на три  ряда  крупных  бриллиантов.  Они  блистали
предостерегающе,  как  броня,  и  Медея  была  в  них  похожа  на  крупную
бойцовскую собаку.
     Оба наперебой подкладывали ему в блюдо еду,  а  когда  он  безучастно
отводил взор, слуги уносили, и Гонта, соревнуясь с  Медеей,  клал  ему  то
куриную ногу, то лопатку молочного поросенка, то жареных перепелов.
     Мрак взял в руки ломоть мяса, первые за  долгие  дни  ощутил  во  рту
какой-то вкус.
     -- Светлана? -- переспросил он и сам не узнал  свой  охрипший  глухой
голос.-- Что с нею?
     Гонта подпрыгнул, едва не опрокинув стол. Глаза стали круглыми:
     -- Мрак?.. Ты возвращаешься?
     -- Я и  был  здесь,--  ответил  Мрак  хмуро.  Голос  звучал  чужим  и
мертвым.-- Что со Светланой?
     -- Ты был здесь, но  душа  твоя  витала  вдалеке...--  ответил  Гонта
торопливо, спеша держать Мрака в разговоре,-- со Светланой все в  порядке.
Вышла замуж, они счастливы. Так говорят. Просто из Куявы  к  нам  прислали
гонца.
     -- А-а,-- сказал Мрак равнодушно и снова  начал  погружаться  в  свой
мир, когда услышал голос Медеи:
     -- Это не Светлана... Она слишком умна, чтобы пойти на такое  простое
решение. Да и не подлая же, как мне кажется. Додон, а  то  и  постельничий
придумали звать в гости.
     За столом раздался смех. Мрак огляделся.  Здоровые  мужики  гоготали,
поднимали кубки, звонко  чокались  их  выпуклыми  боками,  пили,  смеялись
снова. Похоже, все приглашение от царя считали дурацким.
     -- В гости? -- переспросил он.-- Светлана зовет нас в гости?
     Гонта и Медея переглянулись. Гонта сказал торопливо:
     -- Не Светлана! Додон прислал гонца. Но Додон сам не додумается.  Это
могла придумать Светлана, либо  Кажан,  ныне  главный  постельничий.  Ведь
только мы остались у Куявы как бельмо на глазу. Прирезать нас, и весь этот
край снова перейдет в руки Додона.
     -- А разве сейчас...
     Гонта поморщился:
     -- Эти земли и сейчас куявские.  Они  принадлежали  Волку,  но  Додон
вынужден был отдать Медее за ее неоценимую... я бы так не сказал, но Додон
-- известный дурак... за ее помощь при борьбе с Волком.  Ты  сам  к  этому
принудил Додона, не припоминаешь? Правда, и  Додон  сообразил,  что  одним
ударом убивает двух зайцев.  Наследники  Горного  Волка,  буде  объявятся,
должны будут драться с Медеей, а второе, что сама Медея теперь привязана к
месту как коза к забору...
     Медея громко фыркнула. Взглядом она растерла  вожака  разбойников  по
стенам.
     -- Ее не надо искать по степи,-- продолжил Гонта  злорадно.--  Теперь
сидит аки красна девица у окошка. Во дворе куры гребутся в мусоре,  свиньи
роют ямы, кабан посреди лужи... Словом, жизнь как у любой боярыни. Приходи
и бери голыми руками. Ну, пусть не  голыми,  но  с  неуловимостью  поляниц
покончено.
     Голос  Гонты  начал  обрастать  интонациями,  оттенками.  Мрак  яснее
различал запахи, свою тяжесть, уловил аромат  от  роскошного  тела  Медеи,
даже смутно удивился, что сменила притирания на более знойные.
     Медея снова фыркнула. Ее  руки  деловито  накладывали  еду  на  блюдо
Мрака. Когда он взял вторую лапу поросенка, царица  поляниц  даже  дыхание
задержала. Мрак скосил глаза, Медея наблюдала за ним с жадным ожиданием  и
надеждой.
     -- И что же он хочет? -- спросил Мрак.-- Все в его руках. Даже Медея.
     -- Я не была ни в чьих руках,-- ответила Медея  резко.  Добавила  уже
спокойнее.-- Без своего желания, разумеется.
     Гонта воскликнул так торопливо, что Мрак наконец  понял  почему  друг
даже захлебывается словами. Спешит удержать его интерес, не дать вернуться
в мир грез, в котором он и Светлана живут вместе, любят и спорят:
     -- Мрак! Ты же знаешь Медею. И  я  знаю.  Но  к  несчастью,  знают  и
другие. Разве же она долго сможет жить-поживать да  глядеть  как  дура  из
окошка? Явно уже плетет сети, как устранить  Додона,  захватить  власть  в
Куявии, перебить под корень все боярство, собрать войско и пойти войной на
Артанию и Славию, дабы поработить всех мужиков, самых  смазливых  отобрать
для своих нужд, наверное, немалых, а остальных...
     От Медеи пошла такая волна ярости, что Мрак ощутил мурашки  по  коже.
Но царица смолчала, заботливо наливала в кубки вино.  Отроки  дергались  у
стены, царица  ухаживает  за  гостем  собственноручно,  выказывает  особое
уважение.
     -- И что же?
     -- Если мы поверим Додону и явимся на пир, то таких редкостных дурней
сразу прирежут как баранов на заднем дворе. Еще и  посмеются.  Мол,  таких
еще не видывали. Им закинули червячка просто так, не  думали,  не  гадали,
что кто-то клюнет!
     Запахи  распадались  на  оттенки.  Звуки  тоже  стали  богаче,  ярче,
насыщеннее. Только теперь удивился, видя  как  сверкают  глазами  Медея  и
Гонта. Они и раньше готовы были вцепиться друг другу  в  глотки.  Так  что
свело их сейчас за одним столом?
     Кто-то произнес вполголоса:
     -- Ребята... Он вроде бы видит нас!
     Мрак ощутил устремленные на него взоры. Люди переставали  жевать,  их
кубки останавливались возле губ, а глаза поворачивались в его сторону.
     Гонта делал им отчаянные знаки. Кто догадался, поспешно  ронял  взор,
другие еще пялились с жестоким любопытством. Медея, что-то уловив  женским
чутьем, сказала торопливо:
     -- Светлана бы не стала... Светлана чуткая и добрая...
     Ее глаза  торопливо  обшаривали  его  лицо.  Гонта  прервал  себя  на
полуслове, обернулся. На лице был надежда.
     -- Что... он в самом деле?
     --  Светлана,--  произнесла  Медея  раздельно.--  Светлана  --  самая
красивая и самая чистая на белом  свете...  Светлана  --  самая...  Давай,
Гонта, у тебя  лучше  язык  подвешен.  Он  выныривает,  когда  слышит  имя
царевны!
     -- Понял,-- произнес Гонта пораженно.-- Почему раньше не  догадались?
Медея, ты хоть и красивая,  но  и  не  самая  последняя  дура...  Я  хотел
сказать, что наверняка есть еще дурнее. Мрак, Светлана в самом деле... ну,
ты же знаешь, что Светлана всегда...
     Медея не спускала с него тяжелого как  гора  взора,  и  язык  бывшего
вожака разбойников почему-то двигался,  будто  к  нему  подвесили  тяжелые
гири. Мрак ощутил, что должен  заговорить,  иначе  Гонте  придется  совсем
плохо:
     -- Светлана заслужила все самое лучшее... или хотя бы то, что  хочет.
Какие новости из детинца?
     Он  видел  как  они  переглянулись.  Медея  поджала  губы,  а   Гонта
пробормотал, отводя глаза:
     --  Новости?  Да  какие  новости...  Светлана  выглядит  хорошо.  Так
говорят!
     Последние слова  он  добавил  чересчур  поспешно,  а  от  Медеи  даже
отодвинулся, будто увидел в ее руке нож.  А  Медея,  поморщившись,  однако
сама сказала с усилием:
     -- Светлана и должна выглядеть хорошо... Там столько  волхвов-лекарей
следят за каждым ее шагом, а повара -- за каждым блюдом! Но Светлана  сама
по себе... Светлана.. Светлана..
     И повела речь, умело вкрапляя Ее божественное имя. Мрак  все  не  мог
уйти из этого мира, слышал, оставался, а Гонта со своей  стороны  вставлял
по словечку, хотя ему почему-то трудно было говорить о Светлане, и  теперь
уже этот  мир  налился  красками,  запахами,  шумом  и  голосами,  а  тот,
настоящий, колебался словно в тумане -- призрачный и сказочный.
     Он не понимал, почему так отяжелел, пока знакомый голос  не  прогудел
рядом восторженно:
     -- Наконец-то ты поел по-мужски! Как в старое доброе время.
     Рядом сидел уже Ховрах, красный  от  усилий,  доедал  кабанью  ляжку.
Рядом с его миской сидела Хрюндя, чем-то похожая на Ховраха,  покруневшая,
толстая,  с  бугорами  вдоль  спинного  хребта.  Ее  морда  начала  слегка
вытягиваться, глаза неотрывно и с обожанием  следили  за  Мраком.  Мрак  с
отвращением поглядел на груду костей посреди стола:
     -- Это все я?
     -- И еще под столом,-- подтвердил Ховрах радостно.-- Видишь, собаки к
нам пробиться не могут, все еще растаскивают. Надо было им  сразу  меня  к
тебе посадить!
     Мрак оглядел старого гуляку, растолстевшего  еще  больше,  потного  и
пыхтящего:
     -- А ты как здесь оказался?
     -- Надзираю,--  ответил  Ховрах  гордо.--  Царь  Додон  изволил  меня
отпустить  с  царской  службы.  Теперь  служу  боярыне  Медее.  Заодно   и
приглядываю за нею и  ее  дев...  гм,  вооруженными  силами.  В  антиресах
государства!
     Мрак выбрался из-за стола. Хрюндя мощно прыгнула  с  середины  стола,
обрушилась ему на  плечо.  Мрак  шатнулся  от  толчка,  и  с  двух  сторон
подскочили отроки, привычно подхватил под руки. Гонта отстранил, сам обнял
Мрака за плечо, повел к выходу:
     -- Как здорово,--  сказал  он  мечтательно,--  найти  свою  нору  или
гнездо. Жить себе, спокойно стареть... Это так здорово! Детишки пойдут,  а
главное -- внуки. Будут суетиться вокруг,  копошиться,  на  колени  лезть,
скажи им то одно, то другое. Скорее  бы  стать  стариком...  Все  уважают,
лучшее место уступают, первую чару  вина  подают,  совета  ищут!..  Бороду
седую отпущу подлиннее...
     Мрак оглядел его с головы  до  ног.  Гонта  слегка  раздобрел,  глаза
лучились довольством.  С  лица  ушло  голодное  и  озлобленное  выражение.
Рубашка чистая, портки из тонко выделанной кожи, сапоги с узором.
     -- Как твои руки? -- спросил он.-- Не тоскуют по луку со стрелами?
     Гонта вытянул  огромные  длани,  с  удовольствием  сжал  кулаки.  Под
гладкой кожей прокатились тугие мышцы. Сухожилия с готовностью напряглись.
     -- Нет,-- ответил он, в голосе чувствовался  смех.--  Я  им  нашел  и
другое применение.
     Мрак оглянулся на Медею. Та услышала или догадалась,  опустила  взор,
на нежных щеках вспыхнул румянец. Она пополнела еще, и чтобы ее обхватить,
от смельчака в самом деле требовались очень длинные руки.

     Глава 42

     Прошло еще три дня. Однажды заскрипели ворота, во двор въехал всадник
на рослом тонконогом коне. С середины двора закричал громко:
     -- Великий царь Додон изволит звать боярыню Медею,  воеводу  Гонту  и
воителя Мрака на великий пир!
     Мрак встрепенулся, а Гонта, что не отходил от него, поморщился:
     -- Дурак дураком, а на сей раз придумано хитрее. Мол, когда  передали
приглашение по-людски, то нам отказаться проще. А так,  когда  сразу  всей
челяди стало известно, то отказом вроде бы обидим доброго царя. Да  только
зазря усе! Все одно не поедем. Срубленные головы взад не прилепишь.
     Медея сказала язвительно:
     -- Зачем тебе голова? Не на чем уши носить? А больше ни к чему.
     -- Ты готова ехать? -- отпарировал Гонта еще язвительнее.
     -- Нет, но только чтобы  не  радовать  Додона  и  Кажана,--  отрезала
Медея.-- А гонца отправим обратно со словами, что...
     --... здесь дурных нет, все переженились,-- вставил Гонта.
     Медея метнула яростный взгляд, продолжила ледяным голосом:
     -- Со словами, что людям, у которых головы на плечах, нечего делать в
стране безголовых.
     -- А безголовые потому,-- подхватил  Гонта,--  что  подражают  своему
царю и его боярам.
     Гонец смотрел то на одного, то на другого. Молвил наконец в раздумье:
     -- Царю это не понравится.
     -- А я не монета,-- ответил Гонта  дерзко  и  посмотрел  на  Медею,--
чтобы всем нравиться.
     Гонец вздохнул:
     -- Добро, что у нас не казнят за плохие вести, как у вас тут, у диких
людев. Правда, и шубой с царского плеча не жалуют. Все передам в точности,
не сумлевайтесь. У меня работа такая.
     Ховрах поинтересовался, просто выпороть такого наглеца-гонца, или еще
и крапивы насовать в портки, и так посадить на коня.
     Мрак поднял на него покрасневшие глаза:
     -- Я поеду.
     Гонта изумился:
     -- Ты хоть представляешь, что тебя ждет?
     -- От судьбы не  уйдешь,--  ответил  Мрак  сумрачно.--  Что  на  роду
написано, того и на коне не объедешь. Это у кошки девять жизней, а у волка
только одна. Да и та коротка.
     -- Тем более! Что говорится насчет зеницы ока?
     -- От всего не убережешься.
     -- Но пусть мои враги  умрут  сегодня,--  ухмыльнулся  Гонта,--  а  я
завтра!
     -- Пусть,-- согласился Мрак.-- Вели готовить коней на завтра.
     -- Твой конь на пастбище... Туда два дня ходу. Или тебе дать другого?
     -- Нет,-- ответил Мрак досадливо. Конечно же, Гонта будет  затягивать
отъезд, в ожидании, что разум возьмет верх. Но когда это разум брал  верх?
Тогда богом стал бы Олег, а не Таргитай.-- Пошли ребят за конем сейчас же.
     -- Сделаю,-- согласился Гонта. Он посмотрел в окно.-- Уже темнеет,  а
завтра сразу с утра! Одна нога здесь, другая -- там. А третья снова здесь.

     Задул северный ветер. Все года именно он в  это  время  года  нагонял
тяжелые снеговые тучи с севера, а те обрушивали наземь столько  снега,  то
наутро не всякий мог отворить дверь.
     Походная  колдунья  Медеи,  старая  иссохшая  ведьма,  с  сочувствием
сказала Мраку:
     -- Лучше бы ты оставался в своем сладком сне, сердешный.
     -- А что, бабушка?
     -- Еще четыре дня тебе посветит солнце,-- сказала ведьма.
     Мрак посмотрел вверх. Тучи затянули  небо  с  запада  на  восток,  не
оставив щелочки. И по тому как медленно ползли, чугунно тяжеловесные, было
ясно, что небо очистится не скоро.
     -- Гм... Тогда я проживу дольше, чем думал.
     Ведьма сказала сварливо:
     -- Это так говорится. Солнце все равно светит, дурень.  Даже  тебе  и
даже сквозь тучи. Ничего-то ты не знаешь! В Книге Судеб, где записаны даже
жизни богов, гор, рек и всей земли нашей, есть и твое имя,  как  имя  всяк
живущей твари... Никто изменить или подправить свою судьбу не властен,  но
посвященные в тайны, это я о  себе,  могут  проникнуть  внутренним  взором
сквозь толщу земли и узреть эти дивные огненные строки!
     Мрак сказал угрюмо:
     -- Бабка, я все знаю. Всяк,  кому  через  неделю  лечь  под  дерновое
одеяльце, проживет те дни по-своему. Один -- в плаче к богам, другой --  в
загуле, третий поспешит набить морду обидчикам, четвертый... А я -- пятый.
     -- Хочешь умереть с оружием в руках? -- спросила ведьма понимающе.
     -- Дело не в том.
     -- Почему? Для мужчин это очень важно.
     Мрак покачал головой:
     -- Для меня важнее... даже не знаю, что важнее. Чувствую аки пес,  но
сказать не могу. Только пасть зря разеваю. Я ж из Леса, грамоте не обучен.
Прости, бабка, но ежели четыре дня осталось, то  устройство  ли  мира  мне
обсуждать?
     Ведьма непонимающе смотрела в удаляющуюся  спину  человека,  которому
жить так мало. Мужчин понять трудно. Слишком разные. Когда  миром  правили
женщины, было все проще. И мир стоял в спокойствии, никуда не рыпался.

     Жаркое нетерпение съедало  его,  он  велел  оседлать  любого  коня  и
подвести к крыльцу. Надо успеть доскакать до Куявии,  увидеть  Светлану  и
умереть у ее ног!
     Земля покрылась плотными сумерками. Небо стало темным, фиолетовым  до
черноты, но впереди между небом и землей текла  широкая  река  из  огня  и
горящего металла. О темный берег неба плескали багрово красные волны,  уже
остывающие, затем переходили в  пурпур,  а  посредине  полыхала  оранжевая
река, горящая, из  злого  легкого  огня,  раскаленная,  дальше  снова  был
пурпур, за ним темнобагровое небо,  что  тяжело  наваливалось  на  мрачную
землю.
     Гонта стоял на крыльце, багровые отблески плясали и на его лице.
     -- Кровь,-- сказал он благоговейным  шепотом.--  Кровь  богов  залила
полнеба!
     -- Приметы пророчат кровавую бойню и на земле,-- сказал Ховрах.
     Страшно и трепетно было видеть это  буйство  огня.  На  мир  ложились
черные сумерки, темнело небо. На земле уже стало черно, но огненный  закат
зиял как огромная кровавая рана.
     -- В той стороне -- Куявия,-- сказал Гонта многозначительно.
     Он сошел по ступенькам, припал ухом  к  земле.  Сверху  он  напоминал
распластанную в пыли лягушку. Мрак наконец бросил с нетерпением:
     -- Что учуял?
     -- Я слышу далекий стон,-- ответил Гонта многозначительно.-- И  тихий
женский плач...
     Послышались  тяжелые  шаги.  Гонта  вскочил,  отряхнул  одежду.   Ухо
осталось в желтой  пыли,  волосы  припорошило  красновато-желтым.  Еще  не
поворачиваясь, Мрак уже знал, кто идет. Шелестели чьи-то голоса, наконец в
поле зрения появился белокурый отрок, отступил в сторону.
     Гакон Слепой  держался  особенно  ровно,  торжественно.  Волосы  были
расчесаны и убраны под широкий бронзовый обруч. Он был в доспехе.
     -- Приветствую тебя, герой,-- сказал Мрак.-- Что скажешь?
     Гакон широко улыбнулся. Это было как  вспышка  молнии,  что  осветила
палату. Белые зубы блестели как жемчуг.
     -- Угадай!
     -- Угадал,-- ответил Мрак сердито.-- Тебя только там недоставало.
     -- Мрак,-- сказал Гакон укоризненно.-- Ты же видишь, такая жизнь  мне
в тягость. Я живу в вечной тьме...
     -- Мальчишка стал  твоими  глазами,--  ответил  Мрак.--  Ты  даже  не
держишься за него, как слепцы.
     Гакон кивнул, но улыбка была печальной:
     --  Мы  придумали  знаки.  Я  угадываю  по   его   шагам,   шарканью,
притопыванию,  куда  идти,  повернуть,  подняться.  Еще  мы  оба   щелкаем
пальцами... ну, и всякое разное. Но все равно, мужчины должны  уходить  со
славой!
     -- Это со мной-то? -- спросил Мрак иронически.
     -- Мрак. Я чувствую чем все кончится. Я хочу быть с тобой. И буду!
     Он повернулся и ушел в ту сторону, где уже седлали коней. Мрак увидел
как там собираются люди,  шепчутся,  смотрят  в  их  сторону.  Все  больше
появляется людей с оружием. Наконец собралась целая  дружина,  ожесточенно
спорят, чуть не дерутся. Злые голоса стали совсем озлобленными.
     Мрак нахмурился,  ибо  все,  что  отвлекало  от  мыслей  о  Светлане,
раздражало.
     -- Что надо? -- потребовал он резко.
     Из кучки ратников протолкался  вперед  сотник  Кречет.  Суровое  лицо
старого воина было сосредоточенным. Он кивнул, сказал коротко:
     -- Мы едем с тобой.
     -- Звали только нас  троих,--  бросил  Мрак  резко.--  Поеду  я,  еще
Гонта... если Медея отпустит. Вы останетесь охранять Медею.
     -- Бесчестье ехать вам без людей,-- сказал Кречет.--  Разве  ж  можно
как простолюдины! А с  Медеей  и  так  останутся  ее  голоногие  воины.  Я
посчитал, на каждого из вас должно быть не меньше, чем по дюжине  человек.
Я подберу из добровольцов.
     Мрак прямо посмотрел в глаза старого дружинника:
     -- А ты слышал, что говорят?
     -- Что никто не вернется живым?
     -- Да.
     Суровая улыбка тронула губы сотника:
     -- Нас не спрашивают, когда забрасывают в этот мир. Но дальше мы сами
решаем как жить.
     -- Но здесь вы будете жить,-- возразил Мрак.
     Сотник удивленно вскинул брови:
     -- В бесчестье разве жизнь?
     -- Но я сам велю вам остаться,-- сказал Мрак сурово.
     Кречет покачал головой. Голос стал печальным:
     -- Ты обрекаешь нас на бесчестье. Воевода едет на  верную  смерть,  а
его воины из тепла и уюта смотрят вслед? Нет,  воинская  честь  выше  даже
твоих приказов. Мы все равно поедем вслед. Так лучше уж вместе.
     Мраку надоел бесполезный спор, отмахнулся:
     -- Мужчина должен знать, что делает. Поступайте, как знаете.
     Он ушел, а повеселевший Кречет строго опросил пять сотен богатырей из
числа тех, кто рвался ехать с Мраком. Поляниц брать  не  позволил.  Потеря
женщин невосполнима, а мужики что: одного хватит, чтобы все окрестные веси
обрюхатил. Таким образом с ним вместе набралось сорок  богатырей.  Правда,
одного пришлось погнать с позором: скрыл, дурень, что еще неженат вовсе, а
Кречет отбирал только тех, у кого дома оставалось не  меньше  двух  детей.
Нельзя, чтобы хоть один род пресекся!
     Все уже были на конях, разъяренный Кречет хотел  кликнуть  охочих  на
замену, но с крыльца весело заорали:
     -- А меня не считаешь?.. Ха-ха! Слава богам, я все еще не боярин!
     Отроки с веселыми воплями бегом подвели к крыльцу  коня  с  роскошной
попоной. Ховрах с их помощью взобрался,  сопя  и  краснея  от  натуги,  но
поводья ухватил уже сияющий, довольный, что и с перепоя сумел  угодить  на
коня почти с первой же попытки:
     -- Жить надо весело! И не только жить.
     Кречет с отвращением отвернулся от пьяного как  чип  бахвала.  Ворота
медленно  отворились.  Мрак  пустил  коня  вперед,  а   сзади   послышался
торопливый задыхающийся голос слуги:
     -- Мрак! Ты забыл свой...
     Он осекся, но Мрак уже оглянулся. Увидел в  глазах  Гонты  и  Кречета
ужас, окликнуть уходящего везде плохая примета, сказал раздраженно:
     -- Да что вы за люди? Не мрет лишь тот, кто не жил.
     -- Но каждый оттягивает свой конец,-- возразил Гонта.  Мрак  хмыкнул,
Гонта нахмурился, не до шуток, сказал  настойчивее:  --  Всякий  старается
отодвинуть свою встречу с Ящером. Даже в вирий не спешат!
     Но не любой ценой, хотел сказать Мрак, но смолчал.  Гонта  это  знает
сам. Даже Медея  понимает.  У  мужчин  есть  то,  что  заставляет  идти  и
навстречу верной смерти. Хотя так  просто  бывает  свернуть  и  жить  себе
дальше. Но то будет уже не жизнь, или ты не должен считать себя мужчиной.
     Конь под ним горделиво шел к выходу, бочком, косился огненным глазом.
Вдруг запнулся прямо в воротах, Мрак качнулся, попона под ним чуть съехала
набок, а жаба на плече заворчала и  перебралась  на  другое  плечо.  Сзади
услышал общий вздох, в котором был страх.
     -- Да что вы все,-- сказал  он  с  досадой.--  Ну,  споткнулся  конь!
Говорят же, конь о четырех ногах, и то спотыкается.
     Ему не отвечали, но он  видел  их  вытянувшиеся  лица.  Самая  дурная
примета, если конь спотыкается на выезде со двора. Кречет взмахнул  рукой.
Запевала звонким чистым голосом затянул походную песню.
     Привал сделали в степи, над  головой  уже  выгнулся  звездный  купол.
Желтый серп нырял как утлая лодчонка среди грозных туч, надолго скрывался,
и сердце Мрака щемило от сочувствия. Тающая  как  льдинка  лодочка  чем-то
напоминала его жизнь, тоже истончающуюся с каждым днем.
     Но лодочка боролась и все же выныривала. Ее накрывали черный вал, она
исчезала... но все же каким-то чудом выскользала из-под  удара,  двигалась
через звездное море упорно и целеустремленно.
     Мне бы так, подумал невесело. Но не суждено. Но его черные  тучи  уже
нагоняют, вон какой северный ветер пробирает до костей. И сквозь его  тучи
так не пройдешь.
     Ховрах и Гонта спали у костра. В сторонке расположились люди Кречета.
Когда пламя вспыхивало ярче, Мрак  видел  красные  силуэты  коней,  фигуры
спящих воинов. Сам Кречет по обыкновению нес дозор первым.
     Внезапно донесся тихий голос, едва различимый среди шелеста трав:
     -- Мрак...
     Мрак насторожился, огляделся. Голос  снова  повторил,  теперь  в  нем
прозвучала надежда:
     -- Мрак... Ты можешь услышать меня?
     Мрак снова огляделся, никого  не  заметил.  Пальцы  сжались  сами  на
рукояти ножа. Спросил сдавленно:
     -- Кто говорит со мною?
     -- Мрак...
     -- Да, меня зовут Мрак. Кто ты?
     Голос произнес с радостной ноткой:
     -- Как хорошо... и как печально, что ты слышишь меня.
     -- Почему?
     -- Хорошо, потому что ты первый, кто меня услышал, а плохо...  потому
что меня может услышать лишь тот, кто одной ногой уже в могиле. И кому  ее
не избежать.
     Мрак ощутил как повеяло холодом, но буркнул тем же грубым тоном:
     -- Все там будем. Кто раньше, кто позже. Но будем все. Что ты хочешь?
     -- Дозволь... идти с вами.
     Мрак спросил настороженно:
     -- Но кто ты?
     -- Я... был величайшим колдуном Куявии, Артании и даже Славии. Так  я
полагал.  Однажды  я,  отправляясь  в  дальнее  странствие,  велел   слуге
присматривать за домом и моим телом. Если я вдруг не вернусь, то он должен
через неделю сжечь мое тело, а в капище принести дары Роду. Я отправился в
путь, побывал в дальних странах и высших  сферах,  а  тело  мое  недвижимо
покоилось в доме. Но на шестой день слуге сообщили, что его  родители  при
смерти. Могут умереть, его не повидав. И тогда он сжег мое тело и успел  к
своим родителям до кончины.
     -- Хорошего сына воспитали,-- заметил Мрак.
     -- Да, но я, когда вернулся, не нашел своего тела!
     -- Гм... Вселись в другое,-- посоветовал Мрак.-- Отыщи  какого-нибудь
дурня. Их видно издали, у них слюни текут. Или преступника.  Ты,  надеюсь,
не вор, не душегуб?
     Голос сказал печально:
     -- Так поступать нехорошо. Каждый имеет право на жизнь.
     -- Ну-ну. Это еще как сказать... А с нами пошто восхотел?
     Голос ответил серьезно, и на Мрака снова пахнуло холодом могилы:
     -- Вы все умрете. Скоро. И тогда я смогу вселиться в любое  из  ваших
тел.
     Мрак  зябко  поежился.  Внутри  стало  тяжело   и   холодно,   словно
внутренности превратились в глыбу льда. Дрогнувшим голосом предложил:
     -- Может... тебе лучше вселиться в того, кого мы успеем  зарубить?  Я
для тебя зарублю парня покрепче и покрасивше.
     Голос произнес тихо:
     -- Нет. Так я не могу.
     -- А я не хочу,-- возразил Мрак,-- чтобы  в  моем  теле  кто-то  жил,
копался, двигал моими руками.
     -- Мрак,-- сказал голос,-- ты не понимаешь... Никто из вас  не  уйдет
живым. И я, даже если войду в твое тело, тоже паду убитым.
     Мрак спросил озадаченно:
     -- Тогда на кой тебе это все? Летай себе, глазами лупай. Это  ж  тебе
счастье выпало! Никто морду не набьет, в грязи не вываляет, за  ночлег  не
платишь. Если ты сейчас -- душа, а волхвы говорят, что душа бессмертна...
     -- Да, но ничто не остается неизменным. Сейчас моя душа еще  чиста...
почти. И я еще могу войти в царство блаженства. Но  ежели  я  буду  видеть
зло, а я его вижу, и  не  вмешиваться,  то  тем  самым  я  становлюсь  его
соучастником. Понимаешь?
     Мрак покачал головой:
     -- Что-то мудрено. Для меня. Я человек простой и даже очень  простой.
Но ежели тебе надобно для спасения души... раз тело уже  пропутешествовал,
идти с нами, то давай, чего там. Кормить тебя не надо, на  коне  места  не
требуешь. Порхай себе следом, аки... ну, тебе виднее.
     И он снова углубился в свои думы, ни мало не дивясь странностям,  что
встречаются на его последнем пути.

     Глава 43

     Мрак, углубленный в свои думы, едва ли замечал коня под собой,  Гонта
и Ховрах затеяли сложный спор, правда ли, что в Хольше у кого чуб  больше,
тот и пан. Лишь  Кречет  счастливо  бдил,  берег,  охранял,  и  он  первый
насторожился, когда слева за пару верст появилось желтое облачко пыли.
     Некоторое время наблюдал, затем подъехал к троим гостям царя Додона:
     -- Кто-то прет в том же направлении.
     -- Ну и что? -- удивился Ховрах.
     -- А то,--  сказал  Кречет  многозначительно,--  что  дороги  впереди
сходятся.
     Пыльное облачко  придвигалось,  разрасталось.  Наконец  зоркие  глаза
Мрака различили скачущего всадника. Тот был в доспехе, даже шлем не  снял,
несмотря на жару. Так и блестит с головы до ног в ратном металле, аж глаза
слепит на солнце.
     Конь несся споро, словно не чувствовал седока. Но что  насторожило  и
обеспокоило Мрака, так это тяжелая булава в руке всадника.  Он  на  полном
скаку бросал ее высоко в небо, мчался дальше, а потом  выбрасывал  руку  в
сторону, подхватывал на лету и снова почти без размаха зашвыривал  грозное
оружие высоко в небеса.
     Гонта тоже рассмотрел, пробормотал:
     -- Ловок... Ловок, ничего не скажешь!
     Кречет, поправив меч, добавил:
     -- И очень силен.
     Мрак и сам видел, что такую булаву даже поднять непросто,  а  всадник
зашвыривает в небеса с легкостью. Но что-то настораживало.
     -- Не понимаю,-- сказал он наконец.-- Как бы сила не играла,  но  вот
чтоб так без цели и смысла  швырять  в  небо,  будто  гусей  бьет...  Хотя
никаких гусей там нет. Даже уток не видать... Да и доспехи по такой жаре!
     Всадник их заметил, булаву убрал, а коня послал наперерез.  Мрак  уже
видел  впереди  развилку,  где  дороги  сходились.  Дальше  тянулась  одна
широкая. Как он помнил, до самого стольного града.
     Кречет придержал своих людей. Их было сорок, но  незнакомец  выглядел
полным грозной силы, а Кречет был не из тех  воевод,  кто  зазря  потеряет
хоть одного человека.
     Всадник издали вскинул правую руку в приветствии:
     -- Здоровья и счастья добрым людям!
     Голос  был  звонкий  и  чистый,  почти  девичий.  Мрак  пустил   коня
навстречу, ему все стало ясно, а за ним поехали остальные.
     Всадник остановил коня шагах в пяти, без нужды поднял его  на  дыбки.
Был он молод, румян,  на  подбородке  пробивался  детский  пушок.  Длинные
золотые кудри падали на плечи,  глаза  были  голубые,  а  ресницы  выросли
длинными и загнутыми как у девицы. Он и был похож на красну девицу, только
Мрак еще не встречал девицу с себя ростом, да и руки  юного  молодца  были
толстые как у Гонты.
     -- Куда путь держишь? -- спросил Мрак.
     -- В Куяву,-- ответил юноша радостно.-- Меня мама послала.
     -- Не рано ли? -- спросил Мрак.-- На таком большой коне...
     -- Мне уже четырнадцать лет,--  ответил  юноша  гордо.  Поправился.--
Весной будет...
     Теперь уже всем было ясно,  и  почему  бахвалился  сам  перед  собой,
швыряя в небо настоящую булаву, и почему не вылезает, несмотря на жару, из
настоящих боевых доспехов, кои носят только взрослые.
     А он быстро их оглядел, спросил с детским любопытством:
     -- А вы кто будете?
     Гонта кивнул на Мрака:
     -- Это вон тот, кто царя спас  из  полона.  А  мы  --  его  спутники.
Приглашены на пир к царю.
     У мальчишки загорелись глаза восторгом. На Мрака взглянул с любовью и
обожанием:
     -- Я слышал! Мы все слышали! Можно, я поеду до Куявы с вами? Еще  два
дня пути... Я буду вам коней сторожить, костер разводить.
     Мрак засмеялся, мальчишка нравился:
     -- Да ты вроде больно благородных кровей! Вон у  тебя  доспех  какой.
Стадо коров и табун коней отдать -- и то не возьмут. Одна попона на  твоем
коне -- целое богатство!
     Витязь-ребенок сказал просительно:
     -- Да, моя  мама...  Но  я  приучен  к  любой  работе!  Не  гнушаюсь.
Настоящий воин должен делать все. А для Мрака и  его  друзей  и  вовсе  не
зазорно, а любо и радостно. Я и Хрюндю покормлю, только скажите,  что  она
ест.
     -- Ого, даже знаешь как  ее  зовут?  --  удивился  Мрак.--  Как  тебя
кличут, богатырь?
     --  Любоцвет,--  ответил  мальчишка  нехотя.  Он  покраснел,   краска
смущения залила щеки, лоб, опустилась на шею.-- Мама так захотела... Разве
это имя для воина?

     Под серебристым светом луны вдали проступала Лысая Гора. То был холм,
высокий, но округлый, с блестящей под луной и звездами вершиной, за тысячи
лет сглаженной ветрами и ливнями. Издали он походил на выпуклый  щит,  где
вместо блях и бронзовых заклепок блестели глыбы, отбеленные  временем.  То
врозь, то кучами, они были развалинами древних  храмов,  ибо  храм  новому
богу непременно строили на самых высоких горах или хотя бы холмах,  всякий
раз разрушая старые капища.
     Из земли торчали глыбы. Мрак различил странные знаки, еще не  стертые
дождями.  Глыбы,  изъеденные  временем,  смотрели  вслед   угрожающе.   На
некоторых сидели совы, желтые  глаза  неотрывно  следили  за  проезжающими
всадниками. Доносились странные заунывные звуки.
     Внезапно налетел ветер. На конях вздыбил гривы,  люди  ухватились  за
шляпы, а на зловещий свист ветра, из  холма  ответили  странные  заунывные
голоса. Сперва тихие, потом путники различили  отдаленный  хохот,  детский
плач, женские стоны, крики караемых на  горло.  Луна  скрылась  за  темное
облако, а в наступившей тьме за камнями задвигались неясные,  но  зловещие
тени. К людям потянулись крючковатые лапы.
     Мелькнули и стали приближаться желтые огоньки. То ли волчьи глаза, то
ли блуждающие огоньки, что сбивают путников с пути, уводят в  пропасти,  в
болота, ловчие ямы. Донесся низкий глухой  звук,  словно  в  ночи  лопнула
гигантская тетива, а следом освобожденно зашуршали лапы  огромного  зверя.
Люди вздрогнули, прогремел рык, за ним прозвучал низкий тоскливый  вой,  в
котором было  мало  звериного,  словно  выла  сама  ночь,  вырвавшаяся  из
преисподней.
     -- Навьи,-- казал кто-то.
     Следом за спиной Мрака раздался самодовольный голос Ховраха:
     -- Дурень ты. Какие же это навьи? Навьи только клювом щелкают.
     -- Гм... А что ж там окромя мертвяков?
     -- Нежить,-- объяснил Ховрах поблажливо.--  Ни  себе,  ни  людям.  Их
закопали без крады, вот и пакостят, злобятся на всех.
     -- Да уж,-- пробормотал третий голос, явно молодого воина,--  но  как
же краду, если в живых остается двое-трое, а все поле усеяно трупами? Надо
бы как-то снисхождение иметь...
     -- Да боги рази понимают? Им свое отдай. А  как  --  не  их  дело.  И
слушать не хотят про временные трудности.
     К досаде Мрака и тихой радости остальных,  луна  наконец  уползла  за
тучу. А та нагло разрасталась, глотая звезды, и надежды, что выберется  до
утра, не осталось. А в полной тьме ехать -- себе на погибель.
     Костер сделали  скудный,  во  тьме  собирать  ветки  трудно,  наскоро
поужинали и тут же улеглись, обошлись даже без обычных ленивых  разговоров
у костра.
     На рассвете, когда люди поднимались, продрогшие от утреннего  холода,
Мрак обратил внимание на очень серьезный вид Ховраха. Был тот задумчив,  а
когда все выехали на дорогу, объяснил торжественно:
     -- Было мне видение... Поднялась из глубин земли  огромная  фигура  в
белом. Седые волосы лежат на плечах, глаза блещут как звезды,  а  на  челе
его высоком печать великой мудрости и знания.  Посмотрел  так  скорбно  на
меня, и рек: Ховрах, ты едешь в логово зверя. Там все смердит как  в  норе
хорька... Смотри же, сукин сын, не осрами! Надери ему задницу.
     -- Так и сказал? -- спросил Любоцвет недоверчиво.
     -- Слово в слово,-- поклялся Ховрах.-- Это ж наш воинский бог!  Он  и
говорит по-мужски.
     Холодное осеннее солнце зябко  поднялось  из-за  края  темной  земли.
Маленькое, съежившееся, оно сонно смотрело на мир,  который  уже  заждался
прихода зимы с ее метелями и толстым покрывалом снега.
     Кречет завел долгий спор с Гонтой о кордоне между Куявией и Артанией,
он знал много, но  Гонта  теперь  сам  держал  свою  дружину  на  кордоне,
сталкивался с артанцами и в схватках, и в торге, знал  их  доводы,  потому
возражал умело, рассказывал и то, чего Кречету и не снилось.  Привлеченные
громкими голосами, к ним подъехали Любоцвет  и  Ховрах.  У  Любоцвета  уши
вытянулись от любопытства, глаза горели возбуждением. За  прошлый  день  и
ночь он так много узнал!
     А Ховрах пожал плечами:
     -- Все говорят, что раздоры начались  из-за  земель  Гога.  Так  и  в
старых хрониках записано. И волхвы тому учат  детишек...  Но  я-то  жил  в
детинце, знаю правду.
     Любоцвет подпрыгнул, едва не упал с коня. Голос сорвался на писк:
     -- Расскажи! Ой, расскажи...
     -- Да что рассказывать,-- Ховрах опечалено махнул рукой.--  На  самом
деле все войны  начинаются  из-за  баб.  Жена  царя  Остапа  тронулась  на
волховстве, все секрет вечной жизни искала... Тут  стакнулась  с  Тарасом,
братом Остапа.  Тот  тоже  больше  проводил  времени  с  волхвами,  чем  в
благородной охоте, травле  зайцев  или  правлении  царством.  Люди  начали
шушукаться, а Остап вообразил, что жена ему изменяет... Однажды застал  ее
в башенке, где они голова к голове с Тарасом разбирали  тайные  значки  на
медных пластинках. Сдуру почудилось нивесть что. Он ее разрубил  мечом,  а
потом и на брата кинулся. Тарас едва унес ноги. Тут и началась вражда...
     Любоцвет слушал с раскрытым ртом. Спросил, едва дыша:
     -- А Славия почему ввязалась?
     -- А царь Славии Панас был добр и слаб. То одного жалко, то  другого.
Помогал тому, кто в этот момент кидался за помощью.
     В глазах Любоцвета заблестела влага от великого сочувствия:
     -- Так вот из-за чего... Бедная женщина!
     Лицо Ховраха омрачилось:
     -- И совершенно невинно пострадавшая.
     -- Да,-- вздохнул Любоцвет.
     -- Уж мне-то известно,-- сказал Ховрах  с  мрачной  гордостью,--  мне
лучше всех известно, что с Тарасом они только разбирали тайные значки.
     -- Откуда известно? -- спросил Любоцвет почти шепотом.
     Кречет  и  Гонта  вытянули  шеи.  Подъехали  и  другие   воины,   все
прислушивались, толкали друг друга локтями.
     -- Потому  что  ее  сердце  принадлежало  другому,--  ответил  Ховрах
значительно.-- Потому что душой  и  телом  была  с  другим!  Не  с  мужем,
конечно... Как и ее сестра, жена Додона, ныне запертая в высокой башне.
     Он пнул коня в бока и поехал  вперед.  Там  одиноко  маячил  Мрак  на
большом черном коне. Любоцвет смотрел вслед, раскрыв рот. Во взгляде юного
богатыря было великое почтение.

     Воины ехали с сумрачными  лицами.  Все  знали,  что  едут  на  верную
смерть, но взгляд у каждого был тверд, а руки на поводьях не дрожали. Мало
кто переговаривался, каждый  больше  думал  о  своем,  вспоминал  близких,
перебирал прожитую жизнь.
     Ховрах обогнал всех, конь под ним шел весело, а сам  Ховрах  внезапно
заорал удалую песню. Он подскакивал на спине терпеливого коня как мешок  с
овсом, вид у него был веселый и беспечный. А песня была  о  будущем  пире,
где вина потекут не реки, а разольется море, жрать станут только на злате,
на сребре пусть собаки едять, все  будут  топтать  ковры,  лапать  толстых
девок...
     Гонта долго крепился, наконец кивнул Мраку:
     -- Поет!
     -- Поет,-- согласился Мрак.
     Гонта хмуро буркнул:
     -- И ты ничего не хочешь ему сказать?
     -- О том, что нас ждет?
     -- Да.
     -- А ему все равно. Он радуется каждому мигу  жизни.  А  звону  мечей
тоже обрадуется как старой доброй драке.
     -- После  драки  можно  проспаться,  а  после  пира,  что  нас  ждет,
проснешься уже под лапой Ящера. Стоит ли ему класть голову?
     -- Думаешь, Додон его не пощадит?
     Гонта оскорбился:
     -- Вроде не знаешь нашего царя!
     Мрак долго смотрел в спину  Ховраха.  Тот  без  нужды  горячил  коня,
сворачивал с дороги, срывал на скаку верхушки промерзшей  за  ночь  травы,
нюхал, с гнусным хохотом разбрасывал, передразнивая величавых волхвов.
     -- Ладно,-- сказал Мрак наконец.-- Мы отъехали уже  далеко.  Скоро  и
стены Куявии... Отправь его обратно.
     -- Не поедет.
     -- Придумай!
     Гонта хлопнул себя по лбу, догнал Ховраха, возопил отчаянным голосом:
     -- Совсем забыл!.. Я должен отдать Медее важный наказ.  Ховрах,  будь
другом. Скачи к ней, я черкну пару слов. Это очень важно!
     Он вытащил из сумки сверток тонко выделанной телячьей  кожи.  Мрак  с
хмурым любопытством смотрел на непонятные значки. Гонта щедро рассыпал  их
по листу, свернул в трубочку, перевязал шелковым шнурком и залепил воском,
что разогрел в  ладони.  Ховрах  с  неодобрением  смотрел  как  Гонта  для
верности приложил перстень с печатью. Конечно, читать он не умеет,  как  и
Мрак, но по дороге мог бы показать волхву...
     -- Это очень важно,-- повторил Гонта настойчиво.-- Скачи  обратно!  А
мы будем ждать тебя здесь.
     -- Нет,-- поправил Мрак,-- впереди по дороге неплохая корчма. Там  на
постоялом дворе отдохнем, заночуем. И подождем.
     Ховрах переводил ошалелый взор с одного на другого, наконец с великой
неохотой принял свиток. На лице была горькая обида. Из-за корчмы,  подумал
Мрак насмешливо. Все-таки впервые за стол сядут раньше него.
     -- Только не разграбьте дотла,-- предупредил Ховрах.-- Я буду скакать
обратно быстро! В глотке у меня будет сухо как в норе полевой мыши.
     Конь под ним встал дыбки, развернулся  на  задних  ногах  и  с  места
погнал таким галопом, что выбивал из промерзшей земли сухие  комья.  Гонта
нетерпеливо тронул своего коня. Мрак спросил:
     -- Что ты накарябал?
     -- Чтобы Медея сразу поднесла ему такую чару! Ну, дабы сразу с копыт.
А потом, когда очнется, чтобы толстые девки... он толстых обожает,  чесали
спину так, дабы только хрюкал. И чтоб все время подносили кувшины с вином.
Это его задержит надолго. Очень надолго!
     Они горько засмеялись. Копыта  коней  глухо  и  невесело  стучали  по
твердой как камень дороге.

     Оба за сотню шагов от постоялого двора уловили запах  бражки,  кислых
щей.  В  воздухе  было  нечто  бодрящее,  что  заставляет   орать,   петь,
ввязываться в бесшабашные драки.
     -- Корчма,-- определил Гонта с удовольствием.-- Что без нее дороги?
     -- Что без нее жизнь? -- засмеялся Мрак.-- Этот  мир  от  преисподней
только корчмой и отличается. Убери корчму  --  и  вместо  нашего  красного
солнышка засияет черное.
     Ворота были распахнуты настежь.  Во  дворе  у  коновязи  обнюхивались
кони, из щелей ковальни пробивались струйки дыма.  Гонта  с  удовольствием
посматривал на раскрытые двери. Оттуда доносились веселые песни, вопли,  а
аромат наваристого борща, вытеснив дрянной запах щей, потек навстречу  как
тяжелая душистая смола, разнежившаяся на солнце.
     -- Здесь мы задержимся,-- сказал он довольно.
     -- На дольше, чем думаешь,-- ответил Мрак.
     Что-то в его голосе насторожило Гонту. Он  начал  поворачиваться,  но
как не был  быстр,  Мрак  оказался  быстрее.  Голова  Гонты  дернулась  от
тяжелого удара в затылок. Он ткнулся в конскую гриву,  начал  сползать  на
землю.
     Мрак спрыгнул,  подхватил,  не  дав  упасть  на  землю.  Глаза  Гонты
медленно закрылись. С крыльца на них выжидающе смотрели двое мужчин.  Мрак
крикнул зычно:
     -- Хозяина сюда, немедля! Денежное дело.
     Один нехотя скрылся за дверью. Мрак  успел  накрепко  стянуть  ремнем
руки Гонте, когда с крыльца неспешно спустился грузный  человек.  От  него
пахло уверенной зажиточностью, но глаза были настороженные, а в  руке  был
боевой топор на длинном топорище.
     -- Я хозяин,-- сказал он с осторожностью.
     Мужики за его спиной взялись за ножи. Мрак торопливо сдернул с  пояса
калиточку. Ладонь ощутила теплую тяжесть.
     -- Держи,-- велел он.
     Хозяин поймал на лету, взвесил на  ладони.  Выражение  его  свирепого
лица изменилось.  Так  могло  весить  только  золото,  и  здесь  его  было
достаточно.
     -- Что я должен за это сделать? -- спросил он уже не столь враждебно.
     -- Посторожи этого человека,-- велел  Мрак.--  Трое  суток.  А  потом
отпусти. Но чтоб волос с его головы не упал! Это мой друг... но я не хочу,
чтобы он ехал со мной.
     Хозяин с облегчением перевел дух. Похоже, не любил без крайней  нужды
пускать в ход топор, лишаясь гостей. Бережно спрятал калиточку:
     -- Сделаю. Хоть неделю продержу. Буду поить  и  кормить  от  пуза.  В
лучшей комнате поселю.
     -- Договорились,-- сказал Мрак.
     Он повернул коня и, не взглянув в  сторону  зазывно  открытой  двери,
направил обратно через раскрытые ворота. Конь вдохнул, но  вполголоса.  За
воротами недвижимо сидели на конях люди Кречета. Сам Кречет вскинул брови,
завидев Мрака:
     -- А Гонта... смотрит покои?
     -- Да,-- ответил Мрак сумрачно.-- И будет смотреть их еще три дня.  А
мы поедем дальше.
     Конь его вперил суровый взор вдаль, вздохнул и пошел экономной рысью,
рассчитанной на долгую дорогу. Кречет некоторое время всматривался в спину
Мрака, затем пожал плечами. Похоже, понял все, но ни одобрять, ни осуждать
Мрака не стал. Каждому, что на роду писано, то и свершится.

     Глава 44

     Они гнали коней без отдыха. Но к  обеду  уже  пошли  знакомые  места,
сердце Мрака застучало гулко и часто. Их отряд мчался  под  низким  небом,
затянутым темными тучами, мир был сер  и  мрачен,  но  далеко  впереди  на
высоких горах странно и ярко блистал  оранжевый  город.  Стены  из  белого
камня четко выделялись на темном небе. Острые шпили крыш как острия  копий
грозили небесам. Город держался гордо, он сознавал свою красоту и мощь.
     -- Боги что-то хотят! -- вскрикнул кто-то в страхе.
     Мрак тоже ощутил как на плечи пала тяжелая недобрая тень.  В  затылок
дохнуло могилой. Небо потемнело еще страшнее, с севера  надвигались  новые
свинцово-тяжелые тучи, подминали и теснили старые.  Можно  было  различить
огромных страшных коней, косматых, с чудовищными головами.  По  мере  того
как  двигались  к  блистающему  граду,  грозно  превращались  в  драконов,
рыкающих еще глухо, но уже видны были слабые отсветы огня, вылетающего  из
их  пастей.  Глухой  рев  постепенно  становился  громче,  потрясенные   и
устрашенные люди  видели  как  немыслимые  звери,  то  исчезая,  то  снова
показываясь в тучах, неумолимо двигаются прямо на город.
     -- Добрый ли это знак? -- вскричал Кречет в страхе.
     Голос его странно и одиноко прозвучал в мертвой тишине. Рядом высился
на рослом коне огромный и недвижимый  Гакон.  Он  молчал,  как  молчали  и
витязи за спиной.
     Мрак пустил коня в галоп. Стены близились,  между  зубцов  показались
два сонных стража. Мрак  откашлялся,  готовился  заорать,  чтобы  отворяли
ворота, свежий воздух хлынул в грудь с готовностью, защекотал  ноздри.  Он
поперхнулся, а когда набирал снова, да побольше, услышал сзади нарастающий
стук копыт.
     Их отряд нагонял всадник на  взмыленном  коне.  Клочья  пены  срывало
ветром с морды,  на  солнце  блестели  мокрые  бока.  Всадник  выпрямился,
заметив, что Мрак смотрит в его сторону, помахал рукой.
     -- Чертов Ховрах,-- вырвалось у Мрака.-- Как же он успел...
     Кречет рявкнул, всадники расступились, и Ховрах ворвался в середку их
дружины. Конь шатался, хрипел,  глаза  были  красные,  налитые  кровью  от
долгой скачки и усталости.
     -- Догнал,-- сказал Ховрах ликующе. Вид у  него  был  гордый.--  Ишь,
хотели, чтобы я поспел к объедкам! Да за столом я завсегда первый!
     -- Как ты обернулся так быстро? -- спросил Мрак хмуро.
     Он видел как Кречет поехал  ближе  к  воротам,  принялся  колотить  в
медные створки рукоятью меча. Ховрах гордо подкрутил ус:
     -- Я? Я умею. Просто встретил по дороге двух поляниц Медеи. Отдал  им
письмо Гонты, отвезут с радостью. Медею обожают. Понятно, тут же  повернул
коня вслед за вами. Но уж больно быстро вы гнали... Я  думал  догнать  еще
вчера. А где Гонта?
     -- Гонта... Он догонит попозже.
     Ховрах даже не заметил выражение лица Мрака. Он уже  потирал  ладони,
облизывался. Похоже, даже через толстые створки ворот чуял запахи великого
пира.
     -- Стучи громче,-- посоветовал он Кречету.
     Наконец над воротами показалось заспанное  лицо  сотника.  Проворчал,
что ездиют тут всякие ни свет, ни заря, спать добрым людям  мешают,  потом
распахнул глаза, всмотрелся, икнул, дурным голосом позвал воеводу.
     Ворота медленно распахнулись,  в  проеме  появились  дюжие  хлопцы  с
боевыми топорами в руках, а на стене слышно было  как  лениво  набрасывают
тетивы.
     Навстречу, в сопровождении сурового начальника  стражи  ворот,  вышел
старый Рогдай. Он грозно окинул взором Кречета и его три дюжины закованных
в темную бронзу всадников, взревел зычно:
     -- Кто такие...-- и осекся.-- Да неужто?
     -- Мы самые,-- ответил Мрак.
     В глазах старого воеводы метнулся непонятный страх, недоверие и  даже
жалость. Он развел руками в растерянности:
     -- Так вы все-таки пожаловали на... гм, пир...
     -- Точно,-- подтвердил Мрак.-- На пир.
     А Ховрах спросил обеспокоено:
     -- Надеюсь, еще не начали?
     Его ноздреватый нос хищно подергивался, ловил запахи. За  его  спиной
воины  сурово   молчали.   Ратники,   что   перегораживали   вход,   молча
расступились,   дали    дорогу.    А    Рогдай    сказал    с    печальной
многозначительностью:
     -- Такой пир без вас не начнут.
     В гробовом молчании Мрак во  главе  отряда  проехал  через  городские
ворота.  Впереди  пробежала  черная  кошка,  а  следом  за  нею  торопливо
просеменила женщина с распущенными волосами. На плече у  нее  покачивалось
расписное коромысло с пустыми ведрами. Ховрах ругнулся:
     -- Дура, спит долго! Могла бы и пораньше встать.
     Но в его голосе не было страха перед недобрыми приметами, что как  на
зло сыпятся будто из дырявого мешка.  Только  опасение,  что  борща  будет
мало. Мрак ухмыльнулся. Ховрах просто чудо, хоть и ненасытное.

     Додон принял их в тронной палате. Был он в царском одеянии, сидел  на
троне. Правой рукой стискивал скипетр, на ладони левой круглилась держава.
Сейчас эту дубину и булыжник, усыпанные алмазами, рубинами, яхонтами, было
не узнать под украшениями из золота,  но  Мрак  видывал  их  и  в  простом
обличье, когда вождь племени невров держал как знаки власти в  одной  руке
дубину -- оружие ближнего боя, в другой -- круглый камень в полпуда весом,
удобный для броска.
     Лицо царя осунулось, глаза блестели сухо, будто слюдяные.  По  правую
руку стоял Кажан, вид был довольный, как у коршуна, уже вонзившего когти в
зайчонка. Слева держался  угрюмолицый  Рогдай.  На  Мрака  старый  воевода
посмотрел с укором, отвел взор.
     -- Приветствую тебя,  светлый  царь,--  сказал  Мрак.  Он  кивнул  на
Ховраха,-- мы с другом откликнулись на твой зов.
     Додон нахмурился:
     -- Этот твой друг... он всего лишь наш дружинник.
     Мрак покачал головой. Если Ховраха признать  дружинником  Додона,  то
признать и его волю над ним.  Никто  не  осудит,  если  своего  дружинника
посадит на кол.
     -- Он дружинник Медеи,-- сказал он твердо.-- Ты сам  его  отпустил  с
царской службы.
     Кажан порывался что-то сказать, но Рогдай опередил, громыхнув:
     -- Верно, наш светлый царь это знает. Просто он сказал, что ему здесь
все знакомо. Пусть держится как дома.
     Додон нахмурился еще сильнее. В  глазах  разгорались  огоньки  гнева.
Кажан крякнул досадливо:
     -- Да-да, светлый царь именно это хотел сказать.
     Искорки в глазах Додон превратились  в  пламя.  Советники  на  глазах
гостей, хотят того или нет, показывают его дураком.  Он  движением  бровей
подозвал отрока, передал знаки власти. Его узкие ладони легли  на  поручни
трона, сжали так, что побелела кожа, и суставы выступили острые, как  шипы
на боевой палице.
     Пухлые губы медленно растянулись в недоброй улыбке:
     -- А мне говорили, что не приедут, не  приедут...  Да  чтоб  отважный
Мрак не явился на зов своего царя? А что это с тобой за витязь, чем  облик
мне странно знаком?
     -- Я приехал на твой зов,-- ответил Мрак,-- хоть ты и не мой царь.  А
витязя этого зовут Любоцвет. Он присоединился к нам  по  дороге.  К  нашим
делам отношения не имеет, за нас не отвечает.
     Любоцвет  поклонился  Додону.  Румяное  лицо  его  раскраснелось  еще
больше, щеки вовсе залил жаркий  румянец.  Глаза  счастливо  блестели.  На
Додона он смотрел жадно и неотрывно.
     Рогдай бухнул гулким басом:
     -- Да, ты немало поспособствовал нашему царству. И  светлый  царь  не
оставляет своими милостями ни верных ему людей, ни  тех  чужаков,  которые
чем-то помогли.
     Додон метнул грозный взор на воеводу, снова посмел опередить,  сказал
с натянутой усмешкой:
     -- Да-да... Потому и пир, дабы всем воздать по заслугам. Всем сестрам
по серьгам. как говорят.
     Внезапный шум далеко  у  парадных  дверей  прервал  его  речь.  Додон
нахмурился. Рогдай мановением руки послал туда молчаливых стражей. Там уже
раздались раздраженные голоса.
     Наконец дверь распахнулась и, расшвыривая стражей, ворвался... Гонта.
Лицо было поцарапано, под глазом расплылся кровоподтек.  За  Гонтой  бежал
верещящий как  заяц  Ковань.  Одежда  постельничьего  была  разорвана,  он
простирал вослед разбойнику дрожащие руки, вопил, верещал, взмахами дланей
бросал на него гридней.
     Гонта метнул на Мрака злой взгляд, сбросил последнего стража с плеча:
     -- Светлый царь!.. Прости, что чуть отстал от Мрака и Ховраха. Но  на
пир не опоздал?
     Додон опешил, из-за его  спины  угрожающе  выдвинулись  копья.  Кажан
сказал злорадно:
     -- Без тебя пир будет не тот. Но зачем ты при мече?
     Гонта развел руками:
     -- Прости, царь. Не успел снять у входа.
     Додон помедлил с ответом. Кажан и Рогдай что-то наперебой  шептали  в
царские уши. Наконец Додон растянул губы в усмешке:
     -- Я думаю, доблестному Гонте можно не снимать свой акинак, если  ему
самому не помешает за столом. Я таких людей не опасаюсь.
     Гонта поклонился:
     -- Ты мудр, царь. Несмотря даже на таких советников. Такие, как я, не
бьют в спину.
     Кажан впился в  него  взглядом,  Рогдай  кивнул,  соглашаясь.  Старый
воевода не отнес выпад Гонты на свой счет, а Кажан прожигал бывшего вожака
разбойников острым как ножи взором. Запыхавшийся  Кавань  мелким  петушком
подбежал к помосту, бочком-бочком придвинулся к Кажану.
     -- Тебя не ударят в спину,-- сказал он ядовито.-- Это тебе обещаю  я,
царский постельничий.
     Гонта медленно улыбнулся. Он  понял,  что  хотел  сказать  Ковань,  и
хотел, чтобы тот видел, что его  поняли  правильно.  Он  поднял  голову  и
широким жестом обвел статуи богов в нишах:
     -- Беру в свидетели,-- заявил он громко.-- Больше в этом  дворце  мне
обратиться не к кому.
     Рогдай вмешался в злой разговор, что перерастал в стычку:
     -- Вас отведут в палаты. Помоетесь, смените одежку, отдохнете. На пир
вас позовут... Иди и ты, молодой витязь, раз уж ты с Мраком.
     Щеки Любоцвета от удовольствия, что его  засчитали  в  друзья  Мрака,
вспыхнули жарким румянцем. Он порывался что-то сказать Додону, но тот  уже
поспешно движением длани показал, что отпускает гостей  до  вечера.  Глаза
тревожно бегали, пухлые губы вытянулись в линию. В лице впервые проступили
страх и растерянность. Трое держатся перед ним без страха, хотя  в  глазах
странное понимание своей участи. А еще с ними этот молодой  богатырь,  чье
лицо так неуловимо знакомо! Но если хотя  бы  даже  заподозрили...  только
заподозрили, что за пир им уготован, разве не  обходили  бы  за  тридевять
верст даже кордоны Куявии?
     Когда за ними захлопнулись двери, он пробормотал сдавленным голосом:
     -- Не понимаю... По виду, догадываются о ловушке. Но почему  явились?
Что у них в рукаве?
     Их вели через множество богато убранных палат. Стража  топала  сзади,
но было  их  столько,  что  толкались  даже  в  широком  коридоре.  Ховрах
приветствовал всех  встречных,  Любоцвет  с  любопытством  оглядывался  по
сторонам. Мрак с печалью толкнул Гонту:
     -- Дурень ты.
     -- От мудрого слышу,-- огрызнулся Гонта.-- Погоди, я тебе  еще  верну
должок... До сих пор в левом ухе звенит!
     -- А почему... гм... в ухе?
     -- Не знаю. Как-то отдалось.
     -- Гонта...
     -- А что? Ты на пир, а мне что?
     -- Гонта, у тебя Медея. А мне-то от жизни перепадет  один-два  лучика
солнца. Снеговая туча уже надвигается!
     Впервые глаза Гонты потемнели, а плечи обвисли.
     -- Да,-- признался он, голос дрогнул, изломался.-- Медея --  это  все
лучшее в моей поганой жизни. И этого лучшего, как я и хотел, много... Есть
за что ухватиться. Больше всего на свете я страшусь ее потерять... но ведь
что-то же двигает нами! То, чему противиться не в силах. Вот  до  этой  бы
силы докопаться! Что перед нею вся мощь волхвов?
     В молчании они шли через хоромы. Им отвели лучшую  часть  в  гостевой
половине, верно. Там обычно  поселяли  послов.  Мрак  огляделся,  недоброе
чувство еще сильнее стеснило грудь. Слишком много  ковров  на  стенах,  за
которыми могут таиться слухачи, убийцы. Чересчур высок потолок, а в стенах
на стыке с потолком чернеют дыры.
     Он натужно улыбался, вскидывал руки в приветствии, но по лицам челяди
и охраны видел какого  свалял  дурака.  Какого  дурака  сваляли  они  все,
явившись в логово Додона.

     В главную палату спешно стаскивали столы. Девки  торопливо  накрывали
скатертями. Сперва белыми,  затем  голубыми,  синими,  зелеными,  желтыми,
оранжевыми, красными, а поверх всего -- пурпурными. Чтобы потом  в  разгар
пира можно было схватить скатерть за углы и унести вместе с посудой, а  на
следующую тут же спешно ставить новые блюда, кувшины с вином, дабы пир  не
прерывался ни на миг.
     Задымили все  поварни.  Челядь  сбивалась  с  ног,  на  заднем  дворе
задыхались от дыма, там жарили на вертелах туши оленей, кабанов, лосей. Из
подвалов выкатывали бочки с вином. Гонцы помчались со  двора  в  ближайшие
веси. Наказ был спешно везти к царскому двору птицу, гнать скот,  наловить
для пира речной и озерной рыбы.
     Ховрах потирал руки.  Глаза  плотоядно  блестели.  Пир  начнется  уже
сегодня вечером, а будет таким, о каком кощюнники сложат песни. Уже  видно
по той горе дров, которую навезли на задний двор. И еще  прут,  волы  едва
жилы не порвали!
     Мрак жадно высматривал Светлану. Белое платье мелькнуло вдали  только
однажды, но и то запах сказал ему, что прошла другая женщина.  Даже  запах
Иваша уловил лишь пару раз. В самом начале, а потом как будто испарился...
     Он не успел подняться на крыльцо,  как  услышал  радостный  визг.  По
ступенькам  сверху  пронеслось,  часто-часто  топоча  маленькими  ножками,
что-то рыжее, визжащее,  что  сразу  бросилось  ему  на  грудь,  обхватило
маленькими ручонками за шею, принялось  звонко  нацеловывать,  прижиматься
всем тельцем, визжать от счастья и снова целовать и прижиматься.
     -- Кузя,-- сказал Мрак укоризненно,-- разве так  себя  ведут  царские
дочери?
     -- А как? -- засмеялась она.
     Он важно надул щеки, принял строгий вид. Но когда попытался  опустить
ее на пол, она забрыкалась и уцепилась за шею:
     -- Нет! А то опять исчезнешь!
     -- Кузя...
     -- А что?.. Где я тебя искать буду?
     -- Кузя,-- повторил он строго,-- женщине не положено искать мужчину.
     -- Ну да,-- возразила она,-- а если ты сам меня не ищешь?  Так  и  до
старости досижу!
     Он передал ее в руки подоспевших нянек. Кузя орала и  отбивалась,  но
ее спеленали и унесли. Он еще долго  слышал  ее  возмущенные  протестующие
вопли. В них было столько обиды, что в груди защемило. Он старается никому
не причинять боль, а тут  поди  ты...  Маленькое  сердечко,  а  тоже  свои
огорчения.
     Пир начался поспешный, сумбурный,  какой-то  торопливо  натужный.  Во
всех очагах  палаты  жарко  полыхал  огонь,  там  жарилось  мясо.  Воздух,
пропитанный запахами вина  и  обильной  еды,  потяжелел,  потемнел,  будто
предательство очернило даже его. За окнами  сгущались  тучи,  погромыхивал
далекий гром, в темном небе взблескивали  молнии.  За  столами  обливались
потом, расстегивали рубашки до пояса, а тяжелые пояса сбрасывали вовсе.
     Мрак чувствовал как даже его зычный голос вязнет в густом  как  смола
воздухе. Люди стали похожи на рыб, лица были красные, распаленные,  словно
после бани. С той лишь разницей, что грязь и пот выступили как  будто  еще
больше.
     Гонта ел вяло, пить перестал после второго ковшика. Взгляд был острым
как у лесного зверя.  Он  чувствовал  сгущающуюся  вокруг  них  опасность,
искоса поглядывал на стены, откуда могут брызнуть длинные стрелы, держал в
поле зрения два широких ковра на  стене,  откуда  могли  метнуть  дротики,
напрягался, когда мимо проходил кто из гуляк, людей Додона.
     Мрак рыгнул, поднялся из-за стола. Взгляд держал мутным, покачивался,
пьяно улыбался. Гонта спросил громко:
     -- Ты куда?
     -- Я уже полон,-- ответил Мрак так же громко,-- а на  столе  вон  еще
сколько всего... Пойду освобожу место!
     Он захохотал, пошел между столами к выходу. Он  чувствовал  на  спине
как взгляд Гонты, так как и пристальный взор Додона.  Гонта,  конечно,  не
поверит в его опьянение,  а  Додон  уже  наверняка  принял  все  меры,  не
обеспокоится.
     Вышел без спешки, в коридоре полно вооруженного люда. Опустив голову,
пробрался от ниши  к  нише.  Дальше  было  свободное  пространство,  через
которое вела дорога в южную часть  дворца.  Туда,  где  размещались  покои
царских дочерей. У стен стояли рослые воины. Их лица были подозрительными,
а глаза придирчиво ощупывали каждого, кто проходил мимо.
     Громко бухая сапогами, прошел сотник, немолодой хмурый воин.  Оглядел
каждого, что-то прорычал нечленораздельное. Мрак напряг слух,  не  услышал
ответ, но начальник стражи рявкнул еще злее:
     -- Этот разбойник обязательно попытается пробраться на  эту  сторону!
Ему была обещана царская дочь, он это не забудет!
     -- И что делать? -- спросил один из воинов.
     -- Убить немедля,-- рявкнул сотник, стараясь понизить голос.--  Убить
сразу. Без предупреждения. Вас для того и поставили здесь по трое-четверо,
хотя обычно тут и одному делать нечего. Ясно?
     Воины закивали. Один пробормотал:
     -- Сделаем. Ведь за своего царя-батюшку. Говорят  же,  что  он  убить
замыслил.
     Сотник посмотрел косо:
     -- Гм... Ну, да. Особо присматривайтесь ко всем странствующим певцам,
странникам, каликам... Проверяйте каждого из селян, что привезет зерно или
мясо.
     Воин возразил:
     -- Это уже делают на воротах. А в эту сторону будем пропускать только
тех, кого знаем в лицо.
     Мрак отступил в нишу, пальцы нащупали ковер. Медленно  отодрал  край,
задом влез в дыру, глаза не отрывал от стражей. Дурни, привыкшие к сытой и
беззаботной жизни, даже не посмотрели в эту сторону. Трутни, а не стражи.

     Глава 45

     Глаза Светланы расширились, когда в  зеркале  за  ее  спиной  выросла
знакомая фигура в  волчьей  душегрейке,  наброшенной  на  голое  тело.  Но
царская дочь  держалась,  даже  не  дрогнула  бровью.  Медленно  повернула
голову. Мрак от двери смотрел жадно и печально.
     -- Ты все-таки сумел пройти,-- сказала она тихо.
     -- Да, Светлана.
     -- Я не спрашиваю, как... Для тебя  невозможного  нет.  Но  зачем  ты
приехал?
     -- Не знаю,-- ответил Мрак честно.-- Приехал и  все.  Я  ведь  просто
живу,  Светлана.  Никогда  не  рассчитываю  как  лучше...  или  даже   как
правильнее.
     Она покачала головой. Глаза ее были полны слез:
     -- И ты, и твои друзья... Зачем? Ну зачем?
     -- Если бы я знал сам,-- сказал он честно.-- Я даже не знаю, зачем  я
пришел сейчас.
     Она сказала после долгого молчания:
     -- Я знаю.
     -- Знаешь ли?
     -- Да,-- ответила она еще тише.-- Ты победил. Ты победил во  всем.  И
теперь все здесь твое, Мрак. Когда ты приехал, то даже  те  немногие,  кто
был против тебя, сейчас тебя жалеют и говорят только о  том  как  бы  тебе
спастись. Ты завоевал их сердца, Мрак.
     Он несколько мгновений смотрел в ее лицо.  Печальная  улыбка  тронула
его губы:
     -- Но я не завоевал твое.
     -- Мрак...
     Он прошел молча мимо, толкнул внутреннюю дверь. Краем  глаза  заметил
как изменилось ее прекрасное лицо. Оно было еще прекраснее,  только  глаза
были тоскливые как у побитой волчицы. На бледных щеках блестели две мокрые
дорожки. Из глаз выкатывались все новые блестящие жемчужинки.
     -- Прощай,-- сказала она раздавлено.-- Как видишь, в  конце-концов  я
потеряла все.
     Он  прошел  через  маленькую  комнату,  его  встречали  и   провожали
испуганные взгляды мамок и нянек.
     Дверь маленькой Кузи была закрыта плотно, но Мрак чуял,  что  там  не
заперто. Он толкнул дверь, на том конце  комнаты  малышка  сидела  в  углу
комнаты. Вид у нее был печальный, заброшенный. На щеках блестели, как и  у
старшей сестры, две мокрые дорожки.
     Мрак сказал ровно:
     -- Какое у тебя красивое платье!
     Она подняла голову, на  личике  отразилась  радость.  Мокрые  дорожки
мгновенно просохли. Но не встала навстречу, смотрела вопросительно. Мрак с
задумчивым видом покачал головой:
     -- Не знаю... хорошо ли оно будет как свадебное?
     Она недоверчиво смотрела в  его  лицо,  затем  со  счастливым  визгом
подпрыгнула. Он нагнулся, подхватил на бегу. Она прижалась  к  его  груди,
счастливая, жадно нацеловывала его лицо, глаза. Ткнулась  губами  в  морду
жабы, та возмущенно отплюнулась и вытерлась перепончатой лапой.  Тоненький
голосок от смеха зазвенел как серебряный колокольчик:
     -- Сумасшедший!.. Я к тому времени из него вырасту!
     -- Да? -- удивился он. Осторожно поставил на пол.-- Жаль.  Оно  такое
красивое.
     В  коридоре  послышались  возбужденные  голоса.   Мрак   прислушался,
отступил к двери. Когда голоса и  топот  подкованных  сапог  приблизились,
тихонько вдвинулся в  проем.  Прикрывшись  шторой,  услышал  как  грохнула
дверь. Резкий голос воеводы Рогдая прогремел как гром:
     -- Царевна!.. Здесь вблизи не появлялся Мрак?
     Голосок Кузи был удивленно-обрадованный:
     -- Но ведь здесь все за тремя кордонами стражи!.. Почему вы все такие
противные? Я люблю Мрака!
     -- Родителей слушаться надо,-- сказал Рогдай строго. Мрак слышал  как
голос воеводы стал глуше, Рогдай говорил через плечо: --  Сказано  ж  вам,
дурни... Три кордона стражи, да еще на крыше дюжина самострелов.
     -- Но ведь исчез...
     -- Как исчез, так и найдется,-- отрезал Рогдай.-- Пошли дальше.
     А сладкий голосок Кузи пискнул вдогонку:
     -- Если увидите Мрака, пусть зайдет ко мне!
     Настоящая женщина, подумал Мрак. Врет, и не споткнется. Он  с  трудом
отодрал от плеча Хрюндю, вцепилась не только всеми четырьмя, но и зубами:
     -- Кузя, к тебе просьба. Сможешь оставить пока что у себя?

     Кречет и его люди пировали в серебряной палате  для  знатных  воинов.
Это было в старом дворце, который  построил  великий  Тарас,  дед  Додона,
Древнее здание было выше по течению, всего в двух верстах от  нового,  где
царствовал нынешний царь Додон.
     Кормили их так, как не всегда потчевали царей, а вина выставили  все,
какие только были в подвалах.  Кречет  не  растрогался  царской  милостью.
Напротив, ощутил как на загривке зашевелились волосы. Велел пить как можно
меньше, не наедаться, ибо драться  отяжелевшему  трудно,  уши  держать  на
макушке.
     Местный воевода потчевал от сердца, сам  хлопотал  на  кухне,  отчего
казался больше ключником, чем умелым воителем, выглядел озабоченным только
тем, как накормить да ублажить гостей, потому многим показался неожиданным
его крик:
     -- К бою!.. Лучники!
     И тут же Кречет, вскакивая, заорал, перекрывая своими ревом его крик:
     -- Столы!
     По всей палате раздался грохот опрокидываемых столов, звон серебряной
посуды, треск глиняных  кувшинов,  а  следом  раздался  леденящий  посвист
множества стрел. Кто-то вскрикнул, дальше слышно было как часто застучало,
будто крупный град обрушился на деревянное крыльцо.
     -- К бою! -- крикнул Кречет страшно, голос его был странно веселым.
     Двери распахнулись, в палату бросились, блестя  топорами,  закованные
до зубов царские дружинники. Еще распахнулись три  потайных  хода,  оттуда
тоже  полезли  сопящие  воины,  но  люди  Кречета  уже   выскочили   из-за
опрокинутых столов.
     Застучали  мечи,  со  всех  сторон  были  крики,  ругань,  а  Кречет,
прикрываясь щитом, быстро и зорко осматривался. От стрел пострадал  только
один, не успел укрыться, остальные же  сделали  так,  как  давно  он  учил
защищаться, а  теперь  как  голодные  волки  бросились  навстречу  царским
ратникам, выскочившим добить раненых. И  от  праведной  злости  у  каждого
прибавилось сил, каждый бьется за десятерых, рубят страшно, рубят  весело,
ибо на них придирчиво зрят из вирия отцы и деды.
     На них лезли и лезли. Из бойниц под  крышей  не  стреляли,  опасались
поцелить своих, и бой шел грудь на грудь. Кречет ощутил, что устала  рука,
весь был мокрый от струй крови, когда вдруг наметился просвет.  Крики  его
людей стали слышнее. Из дверей перестали выплескиваться люди с оружием,  а
уцелевшие  пятились,  кое-как  отражали  удары  его   людей.   Переступать
приходилось через груды трупов, через стонущих раненых. Царские воины  уже
не поднимались: люди Кречета пощады не знали.
     -- Бегут! -- бросил кто-то со злым ликованием.
     -- Запомнят...
     Кречет быстро огляделся. Его людей осталось на ногах  две  трети.  На
полу корчилось втрое больше.
     -- Вперед,-- велел он хрипло..-- На их плечах!
     Сверху из бойниц их могли бы постепенно перебить стрелами, за столами
всю жизнь не  просидишь,  и  воины,  мгновенно  все  поняв,  бросились  за
убегающими. Добро, успел подумать  Кречет,  что  отобрал  только  матерых,
старых. Им и воевода ни к чему, сами все знают.
     Он был настоящий воевода, и эта мысль успокоила душу. Можно не беречь
себя до конца, буде сложит голову раньше, и без него дров не наломают.
     -- Вперед, вперед,-- торопил  он  больше  по  привычке,  ибо  догнали
врага, рубили в спины, прыгали через трупы и  снова  били  как  свиней  --
быстро и умело.
     Как грохочущее стадо туров  пронеслись  через  палаты,  рубя,  ломая,
круша, разбрызгивая кровь и расшвыривая трупы врагов. На выходе из детинца
их встретил лес копий. За ними блистали бронзой рослые  воины,  угрюмые  и
широкие. Это были отборная дружина Додона, которая сопровождала его всюду.
     -- Мясо для наших мечей! -- вскрикнул Кречет.
     Налетели, заблистали мечи. Палату наполнил  стук  топоров,  удары  по
щитам, крики раненых. Натиск был страшным, и они смяли заслон, с  грохотом
пронеслись вниз по лестнице.
     На  дворе  было  ослепительное  солнце.  Свежий  воздух  ворвался   в
раскаленную грудь каждого, дыхание стало не таким хриплым. Витязей Кречета
оставалось больше половины, но здесь со стен  и  башенок  в  них  полетели
стрелы, в них метали дротики и бросали камни.
     -- К воротам,-- велел Кречет.-- Пробьемся!
     Загораживая выход, к воротам сбегались царские ратники. Эти были  все
в ладных доспехах, в руках блистали топоры. Их было раза в  четыре  больше
остатка дружины Кречета. И с каждым мгновением становилось еще больше.
     -- Последний бой, братья,-- выкрикнул  кто-то.--  Не  посрамим  своей
чести!
     -- Пусть зрят, как умирают настоящие!
     Их встретили лесом копий, а щитов у людей Кречета уже не  оставалось.
Пятеро сразу прыгнули на копья, ухватились широко  раскинутыми  руками  за
острия, пригнули к земле, в их тела вонзились сразу пять-шесть острых жал,
только один вскрикнул,  остальные  гибли  молча,  но  оборону  сломали,  и
оставшиеся бросились на защитников ворот как  озверевшая  стая  волков  на
стадо коров.
     Воздух наполнился криками, лязгом,  хрипами.  Над  головами  взлетали
обрубленные руки, обломки мечей и срубленные наконечники копий.
     Это было чудо, но они прорвались. Кречет не верил глазам. Он  сам  не
думал, что удастся пробиться через такую силу. Их осталось всего трое,  но
прорвались. А у коновязи стоят их кони!
     -- К ним! -- велел он сипло. Вытер кровь со лба,  чтобы  не  заливала
глаза.-- Ходу!.. Вы успеете по горной дороге.
     Сзади нарастал крик. По залитым кровью ступенькам сбегали новые люди,
потрясая оружием. Им не было числа, и  Кречет  повернулся  к  ним.  Кричал
своим, не поворачивая головы:
     -- Быстрее, улитки! Пусть дома все узнают.
     -- Прощай, Кречет,-- крикнул кто-то.
     -- Свидимся,-- ответил он.
     -- Сегодня же!
     Его не звали, поняли и уважили  желание  умереть  здесь  на  воротах.
Защищая их отступление. Он был их воевода, значит -- воинский отец.
     Он услышал конский топот. Трое всадников на полном галопе выметнулись
в ворота. Он прислушался, печальная  гордость  тронула  сердце.  Никто  не
свернул к спасительной дороге среди гор! Они тоже  предпочли  умереть,  но
воинский долг выполнить до конца.

     Пир еще был в разгаре, когда внезапно вдали послышались  крики,  звон
металла. Потом крики и шум схватки приблизились, за столами насторожились.
Мрак поймал пытливые взгляды куявов, их руки бесцельно  шарили  по  пустым
поясам.
     Гонта стал приподниматься, но Мрак  остановил  его  жестом.  Любоцвет
побледнел, переводил взор с одного на другого. Гакон задержал  кусок  мяса
перед губами, лицо было  настороженное.  А  Ховрах,  вечно  жизнерадостный
Ховрах, сказал легкомысленно:
     -- Да чо там!.. Усе ж ясно.
     Глухой звон приблизился. Никто не жевал, все повернули головы, ждали.
Вдруг из одной двери показались спины воинов, что вздрагивали и  пятились,
пока не ввалились в палату. Через их трупы тяжело  шагнул  залитый  кровью
воин, Мрак не знал его имени, половина лица была  снесена  ударом  топора,
правая рука срублена по локоть. Левой он с усилием вскинул залитый  кровью
топор, вскрикнул страшным голосом:
     -- Измена!..
     Три копья ударили в спину, он опустил голову. Колени подогнулись.  Он
не успел опуститься на пол, как Гонта со звериным рыком вскочил  на  стол.
Глаза стали безумными, в руке был кривой меч:
     -- Проклятие богов на все ваше семя!
     Он перепрыгнул на соседний стол, меч заблистал со страшной скоростью,
окружив его сверкающей стеной. Во все  стороны  брызгала  кровь,  отлетали
отсеченные руки, головы, а Гонта вертелся как бес, рубил точно  и  быстро,
стремясь поразить как можно больше народу.
     Мрак в момент, когда появился израненный  гонец,  ощутил  непривычную
легкость. С души свалился тяжкий камень, а в  тело  хлынула  прежняя  мощь
человека из Леса. Он снова Мрак! Которому все близко, понятно и  осязаемо.
А сейчас все яснее ясного.
     Он взревел, чувствуя какая у него мощная грудь, вскочил  и  опрокинул
стол на сидящих по ту сторону. Рядом вскочил на ноги ничего не  понимающий
Любоцвет. Губы затряслись, он  смотрел  беспомощно  то  на  Мрака,  то  на
царских воинов. Те выставили копья, бросились на Мрака. Мрак швырнул в них
стол, прыгнул сверху,  с  наслаждением  слыша  хруст  костей,  нагнулся  и
подхватил тяжелую дубовую лавку.
     -- Уходи,-- бросил он Любоцвету.-- Это не твой бой.
     -- Но как они могли! -- воскликнул Любоцвет отчаянно.-- Я слышал,  но
не верил...
     Рядом заорал всполошено Ховрах, перебив юного витязя:
     -- Зашибешь!
     Он поспешно сунул в рот куриную ногу, затем лишь схватился за  боевой
топор. Мрак завертел над головой  лавку,  держа  ее  за  край,  с  хряском
обрушивал на пирующих, что вскакивали в  панике,  сбивались  в  толпы  как
овцы. Кто из них знал и готовился их убить, а кто только знал -- незнающих
не было,-- разбираться было некогда. Тяжелая лавка обрушивалась, разбивала
головы, ломала спины, крушила и повергала сразу по пять-шесть  человек,  и
Мрак  постепенно  расширял  пространство,  страшился  только,   чтобы   не
поскользнуться в лужах крови, не споткнуться о трупы.
     В стороне раздался страшный рык. Гакон Слепой  воздел  себя  во  весь
рост, от него шло такое ликование, что все ощутили его как  сухой  жар  от
раскаленной болванки. Он потащил  из-за  плеча  громадный  меч,  это  было
настолько страшно и одновременно  пугающе  красиво,  что  схватка  как  бы
замерла на миг, все неотрывно смотрели на старого слепого богатыря.
     -- Спасибо, Перун! -- закричал Гакон страшным голосом.-- Ты даешь мне
умереть за правых!
     Мрак вертел лавкой, а  в  трех  шагах  перекувыркнулся  через  голову
Гонта, вскочил уже с двумя мечами -- оскаленный, взъерошенный, похожий  на
загнанного в угол зверя. Мрак видел как он бросил в его  сторону  короткий
взгляд, оценивая дистанцию, и тут же вокруг него заблистали  металлические
искры на мечах. Длинные руки двигались так, что слились в полосы, и  Гонта
выглядел чудовищем с десятком рук, и в каждой было по  мечу.  Вокруг  него
сразу послышались глухие удары по  живому  мясу,  крики,  во  все  стороны
брызнули горячие красные струи.
     -- Умри! -- услышал Мрак злой голос.
     Он чувствовал, что кто-то с близкого расстояния метнул в него дротик.
Мрак уже напрягся, ожидая как острое  жало  пробьет  грудь,  ломая  кости,
прорвет плоть...

     Но мелькнули чьи-то пальцы, хрустнуло. Обломки дротика упали на  пол.
А другая рука, длинная и толстая, со звоном смела чужого воина наземь.
     -- Спасибо,-- крикнул Мрак.-- Уходи быстрее!.. Это не твой бой...
     -- Сочтемся,-- ответил Любоцвет, голос  его  дрожал,  хотя  мальчишка
бодрился изо всех сил.-- Нельзя ли как-то... миром?
     -- Уходи! --  крикнул  Мрак.  Он  обрушил  лавку  еще  на  троих,  но
четвертый подкрался сзади, и  Любоцвет  ударил  его  кулаком.  Меч  он  не
вынимал, но по тому,  как  хряснули  кости,  Мрак  понял,  что  за  оружие
дворцовому стражу уже не браться.
     -- Не могу...
     -- Уходи,-- повторил Мрак. Он  швырнул  лавку,  свалив  целую  толпу,
подхватил из-под стола свою боевую палицу.-- Ты погибнуть не должен.
     Двое бросились на Любоцвета. Он ухватил их за головы, стукнул  лбами.
Звякнуло, шлемы сплющило, то ли от удара, то  ли  под  крепкими  пальцами.
Кто-то метнул в него дротик,  но  острие  лишь  скользнуло  по  доспеху  и
унеслось прочь.
     Бой закипел тяжелый и кровавый. Пятеро стали спина к спине, их оружие
сеяло смерть, и все попытки смять  их  разбивались  как  морские  волны  о
гранитные утесы.

     Глава 46

     Додон изошел криком. Вбежал, запыхавшись, Руцкарь Боевой Сокол. Додон
завопил так, что трясся и разбрызгивал пену:
     -- Я ж велел враз!.. Почему твои люди  как  сонные  мухи?  Немедля...
Сейчас же сотри всех в тлен!
     Руцкарь побелел, глаза налились кровью:
     -- Царь-батюшка! Я всегда верой и правдой Отечеству,  что  значит  --
тебе... У меня не сонные мухи! Я с ними Конев оборонял! Но кто ж знал, что
к тебе приедут не люди, а звери из преисподней?
     Додон круто развернулся на троне:
     -- Рогдай!
     Старый воевода нехотя выступил вперед, поклонился:
     -- Здесь я, светлый царь.
     -- А ты чего хоронишься в тени? Где твоя отборная дружина?
     Рогдай опустил голову:
     -- Светлый царь... Они же твои гости.
     -- Гости! Убей их всех! Немедля!
     Рогдай поднял голову, смотрел исподлобья:
     -- Нас проклянут.
     -- Не твое дело,-- огрызнулся Додон.-- Брань на вороте не виснет.  На
мне будет проклятие, не на тебе и твоем семени. Выполняй!
     Рогдай вздохнул так  тяжело,  что  дрогнул  воздух  по  всей  палате,
потащился к выходу, будто к ногами  были  прикованы  пудовые  гири.  Додон
проводил его ненавидящим взором.
     Возле дверей у входа в Золотую палату толпились воины. Оттуда волнами
выкатывалась кровь, теплая и пузырящаяся. Рогдай раздвинул стражей, сапоги
по щиколотку тонули в крови.
     В зале Мрак, Гонта и Ховрах вышвыривали трупы в окна.  Сердце  Рогдая
сжалось. Герои освобождали место для новой схватки. Он  перешагнул  порог,
острие меча Любоцвета уперлось в грудь. Холодные  голубые  глаза  смотрели
пристально. Левая бровь была рассечена, но кровь узкой  струйкой  стекала,
минуя глаз, и богатырь не обращал на нее внимания.
     -- С чем пришел?
     Рогдай печально покачал головой:
     -- Земля еще не знала такого богатыря,  как  ты...  Зачем  пришел  на
верную смерть, юноша?
     -- Зачем пришел ты? -- потребовал Любоцвет снова.
     -- Я?.. Я -- поданный своего царя. И повинуюсь его воле. Нравится мне
или нет, но я  принес  клятву  верности,  и  моя  честь  не  дозволяет  ее
нарушать.
     Он попытался продвинуться дальше, но рука  Любоцвета  была  недвижима
как стены дворца. Лезвие вошло в щель между бронзовыми пластинами, пробило
кожаный  доспех.  Воевода  остановился,  чувствуя  боль,  а  теплая  струя
побежала по животу, остановилась, пережатая тугим поясом.
     Гонта оглянулся, крикнул зло:
     -- Убей!
     Любоцвет потребовал:
     -- Уходи.
     -- Я хочу молвить слово Мраку.
     -- Говори отсюда.
     Он поманил другой рукой Мрака.  Тот  выбросил  в  окно  сразу  двоих,
подошел, весь красный, мокрый, со слипшимися волосами. В руках у  него  не
было оружия, но пол был усеян мечами, топорами, палицами, дротиками.
     -- Что ты хочешь, воевода? -- спросил Мрак.
     На диво у  него  голос  теперь  был  попрежнему  могучий,  мощный.  И
держался он ровно, плечи распрямил, в глазах была веселая ярость.
     -- Зачем ты явился? -- спросил Рогдай тоскливо.
     -- Не знаю,-- ответил Мрак честно.
     -- Ты же знал!
     Мрак обвел рукой палату, где Ховрах и  Гонта,  пыхтя,  вышвыривали  в
окна сраженных, не разбирая мертвых или только раненых:
     -- Они тоже знали.
     -- Эх, эта воинская честь...
     -- Я не воин,-- поправил Мрак.-- Просто мужская честь. Или просто  --
честь. А то и не в чести дело, а чем-то еще. Но я не волхв,  чтобы  копать
до корня. Да и не успею стать им. Если что хотел, говори.
     Рогдай прямо взглянул ему в глаза:
     -- Додон прислал меня, дабы я велел сложить оружие. Ежели не сложишь,
то я должен убить тебя и твоих людей. Так что  видимся  в  последний  раз,
Мрак.
     Мгновение они смотрели друг другу в глаза.  Затем  обнялись,  застыли
ненадолго в крепком мужском объятии. Любоцвет наблюдал,  не  опуская  меч,
как разом они отодвинулись  друг  от  друга.  Рогдай  повернулся  и  пошел
обратно.
     -- Хороший  воин,--  сказал  Любоцвет  с  сочувствием.--  Мне  бы  не
хотелось поднимать на него меч.
     -- Мне тоже,-- признался Мрак.
     -- Оставим его Гонте? Да и Гакону все равно кого крушить...
     Мрак ответить не успел, от  двери  с  воинственным  воплем  бросились
новые с оружием в руках. Это были свежие бойцы, вооружены  иначе,  от  них
пахло зноем и дорожной пылью, словно только что прискакали к детинцу.
     Гонта с натугой швырнул  тело  издалека,  промахнулся,  с  проклятием
подхватил меч и поспешил к друзьям. Воинский клич новоприбывших угас, едва
ноги заскользили по  лужам  крови,  и  едва  увидели  забрызганные  стены,
услышали запах смерти,  который  нельзя  не  услышать,  если  в  помещении
погибает много людей. А  когда  увидели  мокрых  от  чужой  крови  пятерых
бойцов, больше похожих на выходцев из преисподней, по жилам каждого прошел
холодок близкой смерти.
     Этот бой был коротким. Ховраха ранили в плечо, разбили щит Гакону, но
все подкрепление легло под ударами пяти. Гонта и Ховрах торопливо добавили
трупов к стенам, нагромоздили горы,  чтобы  не  дать  зайти  со  спины.  В
большой палате раздавался зычный голос Рогдая.  Воевода  выстраивал  своих
людей, отдавал последние приказы.
     Мрак  отбросил  палицу,  поспешно  перевалил  через  подоконник  двух
убитых. Рядом швырял в соседнее окно трупы Любоцвет. Поймал взгляд  Мрака,
застенчиво улыбнулся:
     -- Пригодились такие широкие окна!.. А у нас --  узкие,  не  окна,  а
бойницы.
     Откуда ты, подивился Мрак. теперь  уже  узнать  не  успеем.  А  вслух
сказал сожалеюще:
     -- Тебе не стоило в это ввязываться. Молод... Да и не твоя это битва.
     Улыбка Любоцвета была странной и печальной:
     -- Моя,-- возразил он погасшим голосом.-- Я ведь бьюсь за  Додона,  а
не против...
     -- Как это? -- насторожился Мрак.
     Любоцвет заколебался, щеки окрасились румянцем. Похоже,  готовился  в
чем-то признаться, но от двери  послышался  воинственный  крик.  В  палату
ворвались новые воины. Гонта и Ховрах загородили дорогу,  и  Любоцвет,  не
успев ответить, с мечом в руке бросился на помощь.
     Зазвенели мечи, и нападавшие отхлынули, оставив пятерых убитых. Снова
их погнали вперед, и снова разбились как  волны  о  гранитную  стену.  Еще
трижды воевода гнал их в бой, но на этот  раз  даже  Ховрах  не  дал  себя
ранить, хотя вынуждено прижался к стене, а за ним отодвинулись и другие.
     Трупы лежали один на другом, кровь стекала широкими струями и  ручьем
вытекала из палаты. Измученные, залитые  потом  и  кровью,  они  прижались
спинами к стене, ждали нового приступа.  От  хриплого  дыхания  Ховраха  и
Гонты Мрак не слышал что кричал из-за спин своих телохранителей Додон.
     Наконец на том конце палаты воины  расступились.  В  дверном  проходе
появился огромный воин, выше остальных на голову. Весь в  бронзе,  рогатый
шлем закрывает и лицо, только для глаз осталась  узкая  щель.  Голова  как
валун, толстые руки опускались ниже колен. Ноги были короткие, кривые.
     -- Руд! -- проревел он страшно. Поигрывая боевым топором, он двинулся
через палату.-- Бей!.. Руби...
     -- Моя очередь,-- сказал Ховрах хрипло. Он с  усилием  отпихнулся  от
стены. Ноги его подгибались, а палицу он едва не волочил по  земле.--  Моя
пора...
     Гонта прошептал  что-то.  Мрак  поддержал,  глаза  вождя  разбойников
закрывались, по лицу пробегала быстрая как ящерица судорога.  От  середины
зала донеслись  злые  голоса  воина-поединщика  и  Ховраха,  потом  должен
страшно зазвенеть металл о металл...
     Но почему-то не было ни криков, ни воплей. Когда Мрак повернул голову
в сторону схватки, Ховрах и воин  стояли  друг  против  друга,  напряженно
разговаривали. Ховрах загибал пальцы, воин сперва следил, потом  ругнулся,
сунул меч в  ножны,  начал  загибать  пальцы  по-своему.  Некоторое  время
спорили, потом заулыбались с облегчением, внезапно обнялись --  наконец-то
звякнуло металлом,-- разошлись в разные стороны.
     Гонта смотрел на Ховраха вытаращенными глазами. Прошептал, когда  тот
вернулся:
     -- Что ты наплел этому мордовалу?
     -- Почему мордовалу,-- сказал Ховрах с неудовольствием.-- Какой-то ты
грубый  сегодня!  Не  с  той  ноги   встал?   Вполне   достойный   витязь.
Вежественный! Родню  чтит..  Они  все  такие  мои  племянники  со  стороны
троюродной сестры. Ну, не совсем племянники,  но  мой  дед  и  его  дед  в
молодости вместе грабили храм на Хмурой  горе,  жриц  тамошних  обрюхатили
всех  до  единой,  даже  телицу  при  храме...  ну,   словом,   мы   почти
родственники, сам видишь.
     Мрак прохрипел сожалеюще:
     -- Да, родня -- это сила. Жаль, что я нездешний.
     -- А мне жаль,-- сказал Гонта мрачно,--  что  я  здешний.  Так  и  не
повидаю твоих лесов.
     Мрак едва успел подхватить с пола палицу. Та норовила выскользнуть из
мокрой ладони как  большая  тяжелая  рыба.  Воздух  был  пропитан  тяжелым
запахом свежепролитой крови, и люди шли тяжело, словно двигались  в  воде.
Гонта сказал тоскливо:
     -- Боги, все еще не конец! Какие же они...
     -- Медленные? -- подсказал Ховрах.
     -- Как черепахи.
     -- А какие это черепахи? -- полюбопытствовал Ховрах.
     Он задержал дыхание, выставил щит, приняв удар  сразу  троих  тел,  с
усилием оттолкнулся от стены, на этот раз отпихнув  настолько,  что  тремя
ударами расшиб им головы. Рядом сопели Мрак и Гонта, рубились молча,  зло,
сосредоточенно.
     Любоцвет дрался красиво,  меч  его  блистал  как  молния,  а  сам  он
двигался быстро и ловко. На нем пока не было  ни  одной  царапины,  только
погнулись пластины доспехов на плечах.
     -- Не могу,-- проговорил вдруг Ховрах хриплым  голосом.--  Уже  скоро
обед...
     Он выловил в луже крови щит, поднялся.  Топор  сжимал  посередке,  не
было сил держать за  конец  топорища.  Мрак  непонимающе  смотрел  как  он
зашагал через трупы к выходу. Там его встретили  блеском  топоров,  Ховрах
заорал дурным голосом, врубился в стену тел, щитов, копий,  пошел  крушить
как будто разбивал крепостные врата.
     -- Что с ним?
     -- К обеду боится не успеть,-- объяснил Гонта  саркастически.--  Жрун
ненасытный.
     -- К обеду... Какому обеду? --  переспросил  Мрак.--  А,  в  небесном
чертоге?
     -- Ну да. Там вроде бы только раз в день кормят. В полдень.
     Он бросил короткий взгляд в окошко. Оттуда веяло прохладой, но солнце
еще стояло высоко.
     -- И самому, что ли...-- сказал он задумчиво.
     С усилием подняв оба меча, он заспешил к Ховраху. От  усталости  даже
не переступал тела павших, обходил. Мрак вытер  пот  с  лица.  Воздух  был
жаркий, липкий, напоенный запахом теплой крови,  лопнувших  внутренностей,
нечистот.
     Впереди был непрекращающийся звон, лязг, грохот, от криков звенело  в
ушах. На Ховраха и Гонту наконец навалились скопом. Те подались, но Ховрах
внезапно взревел страшно, врубился в самую середку, пошел сеять смерть как
рассвирепевший буйвол. Гонта попытался прийти на помощь, но  его  теснили,
острия копий били  сильно  и  часто.  Доспехи  звякали,  но  узкие  острия
находили щели, больно вонзались в тело. Дальше не пускал доспех, но  кровь
из многих мелких ран текла обильно, он чувствовал в голове слабый  звон  и
обманчивую легкость.
     Ховрах ревел и рубил во все стороны. Он оказался у самого входа,  его
окружили в пять рядов, били копьями, топорами,  палицами,  но  Ховрах  все
орал, ругался, его топор все еще сеял смерть, он весь был  покрыт  кровью,
уже и своей, но сил будто прибавилось, и воины  падали  к  его  ногам  как
снопы. Он опирался о них ногой для лучшего удара, бил быстро и  почти  без
промаха.
     -- Ховрах,-- прошептал Любоцвет потрясенно,--  я  не  думал,  что  он
такой герой!
     -- К обеду спешит,-- ответил Мрак непонятно.
     -- К обеду? Какой сейчас может быть обед?
     -- Ховраху не ляпни,-- предупредил Мрак.-- Обидишь... до конца жизни.
     Двое подкрались со спины, с размаха ударили копьями. Ховрах  взревел,
начал поворачиваться. Топор  уже  прочертил  дугу,  копья  переломились  с
треском. Ховрах на излете достал одного краем в лицо и, продолжая  страшно
реветь как раненый медведь,  ухватил  другой  рукой  за  обломок  второго,
дернул. Воин, не успев выпустить копье, налетел  на  Ховраха.  Тот  ударил
головой в переносицу, и несчастный рухнул на  спину,  раскинув  руки  и  с
залитым кровью лицом.
     Еще трое упали, обливаясь  кровью,  а  другие  попятились  в  страхе.
Кто-то вскрикнул отчаянно:
     -- Да что же он?.. Заговоренный, что ль?
     Из Ховраха хлестала кровь, как вино из пробитого стрелами бурдюка. Но
и бледнея, он ревел мощно, вращал топором  и  сверкал  глазами.  Со  спины
подкрался Кажан, нивесть почему решивший принять участие  в  драке.  Молча
отвел назад обе руки с зажатым копьем,  ударил  с  такой  силой,  что  все
услышали треск  плоти  и  ломаемых  костей.  Копье  погрузилось  почти  до
половины. Ховрах зарычал, поперхнулся хлынувшей изо рта кровью.
     Кажан выпустил  копье,  попятился,  не  отрывая  устрашенного  взора.
Ховрах ухватился за древко, рванул, и все замерли, когда из  широкой  раны
показалось залитое кровью зазубренное острие, а за ним сизые и  коричневые
внутренности. Кажан вскрикнул  и  суетливо  юркнул  за  спины  устрашенных
воинов.
     -- Я... тебя... найду,-- прохрипел Ховрах.
     Колени его подломились. Он упал  навзничь,  раскинув  руки.  Взлетели
брызги крови.

     Глава 47

     Сквозь лязг и крики Мрак все яснее  слышал  хриплое  дыхание  Гакона.
Седой  богатырь  качался  от  усталости.  Из-под  шлема,  что  закрывал  и
подбородок, по мокрой седой бороде  сбегали  мутные  струйки.  Он  уже  не
ревел, не выкрикивал угрозы, а только крушил  по  всему,  что  оказывалось
перед ним. Любоцвет подал ему другой щит взамен разбитого,  за  что  Гакон
едва не расплющил его в лепешку, но теперь дрались плечо  к  плечу.  Гакон
как-то чуял присутствие молодого  витязя,  а  тот  умело  защищал  себя  и
престарелого богатыря, успевая  наносить  быстрые  и  всегда  безошибочные
удары.
     Он не сразу понял, почему видит своих друзей, да и врагов, все  хуже.
Лишь когда в дверях появились воины с  высоко  воздетыми  факелами,  а  те
слепили глаза, он понял, что бьются  уже  в  сумерках.  Сражение  началось
задолго до полудня, длилось остаток дня, а хоть исход ясен, конца  все  не
видно!
     Руки были тяжелые как горы, он задыхался от жара,  спертого  воздуха.
Голова гудела, по лицу текли струйки не то крови, не то  пота.  Качающиеся
стены даже в свете факелов он видел  как  сквозь  красный  туман.  В  ушах
звенели крики умирающих, стоял непрерывный лязг металла, и часто  слышался
злой хруст рассекаемой плоти, треск костей, скрежет разбиваемых доспехов.
     У людей Додона впереди теперь дрался мрачный как туча воевода Рогдай.
Седая борода слиплась от пота, он  дышал  тяжело,  а  от  его  богатырских
замахов шарахались в стороны и свои.
     Гонта с проклятием отбросил щит,  Рогдай  разбивает  вдрызг  ему  уже
третий, попробовал парировать удар топора воеводы мечом, едва  не  лишился
головы. Остервенев, начал упорно теснитть старика влево, тот сопротивлялся
упорно, но Гонта обрушивал яростные удары сразу  двумя  мечами,  и  Рогдай
невольно сдвигался, сдвигался...
     И вдруг раздался мощный треск, звон. Рогдай вскрикнул,  выронил  меч.
Страшная булава Гакона угодила ему в левое плечо, превратив в окровавленую
глыбу, откуда торчали обломки бронзовых доспехов.
     -- Слава...-- сумел проговорить Гакон, губы его были синие, он  дышал
как загнанный конь.-- Еще один...
     Рогдай упал на колени, в лице  была  боль,  глаза  застилало  пеленой
смерти. Но во взгляде, который обратил на Гонту, было  прощение,  и  Гонта
вдруг сообразил, что старый воевода все  видел  и  понимал,  сам  заставил
подвести под удар слепого  богатыря,  своего  сверстника,  от  которого  и
пожелал принять смерть, и сейчас взглядом предостерегает, чтобы не говорил
Гакону...
     -- Кто это... был? -- спросил Гакон сипло.
     -- Да так,-- ответил Гонта сдавленно,-- просто воин...
     -- А показалось, что ударил по  каменной  глыбе...  Видать,  и  среди
молодых еще попадаются крепкие...
     Рогдай повалился лицом вниз, руки раскинулись в стороны. Его воины  с
криками ярости, воеводу любили, нахлынули с новой силой и бешенством.
     Бой был жестокий, Мрак задыхался от тесноты. Воздух был  плотный  как
вода и горячий как в бане. Грудь ходила ходуном, пытаясь  ухватить  свежий
глоток, в голове стучала кровь, грозя разорвать кровяные жилы и  вырваться
на свободу.
     -- Перун!!!
     Он вздрогнул от страшного крика. Гакон выпрямился во весь  гигантский
рост: залитый кровью, в смятых и погнутых  доспехах.  Обе  руки  воздел  к
своду, в одной был меч, на локте другой болтался обломок щита.
     Руцкарь, который с длинным копьем в руках давно уже  выбирал  момент,
широко размахнулся и с чудовищной силой  вогнал  широкое  лезвие  в  живот
старого воина. Гакон выронил меч, ухватился за копье. Мгновение стоял,  на
Руцкаря смотрел сплошной шлем, затем могучие ладони ухватились за  древко.
Гакон что-то прошептал, внезапно  с  силой  потянул  копье  на  себя.  Все
прекратили схватки и с содроганием смотрели как старый богатырь  погружает
копье в свое тело глубже,  наконец  острие  прорвало  доспех  на  спине  и
вылезло, отвратительно красное, дымящееся, роняя крупные черные капли.
     Гакон уже легче рванул копье еще, насадил себя так,  что  оторопевший
Руцкарь едва не ударился лицом в широкую грудь  слепого.  Красавец-воевода
не успел выронить копье, а Гакон ухватил  его  за  плечи.  Раздался  треск
дерева, копье обломилось. Все услышали хруст костей, скрежет доспеха, хрип
и предсмертный стон.
     Смятый как мешок с сеном Руцкарь упал к ногам Гакона, а огромные руки
вскинулись к своду снова, и предсмертный крик потряс стены дворца:
     -- Перун! Я иду к тебе!!!
     Он рухнул как скала. Стены вздрогнули, а кровь  с  пола  брызнула  на
стены.  Мрак  дышал  тяжело,  пот  заливал  глаза.  Воины  напротив   тоже
переводили дух. Страшная гибель Руцкаря, богатыря-поединщика, которого под
прозвищем Боевого  Сокола  знали  по  многим  битвам,  ошеломила  и  самых
отважных. Мрак  сквозь  кровавую  завесу  в  глазах  видел  как  противник
пятится, прижимается к стене, норовит спиной нащупать спасительную дверь.
     Затем за их спинами раздался злой зычный голос. Стена из щитов, между
которыми блестели копья и мечи,  обреченно  двинулась  на  Мрака.  Мрак  с
усилием поднял палицу. Мокрая от крови рукоять скользила в ладонях. Только
бы удержать еще чуть-чуть, мужчина должен уходить с оружием в руках...
     Вдруг воины остановились, кто-то вскрикнул дурным голосом.  Глаза  их
были устремлены за спину Мрака. Тот, опасаясь хитрости, коротко оглянулся.
     Залитый кровью Ховрах шевелился. Раны  на  его  теле  затянулись.  Он
поднялся, цепляясь за стену, еще неуверенный  в  движениях,  но  с  каждым
мгновением приходя в себя. Тут же нагнулся, подхватил булаву.
     Когда он выпрямился, Мрак тоже вздрогнул. Глаза Ховраха стали ясными,
с трагическим весельем. В его осанке появилось достоинство и гордость.
     -- Последний пир? -- сказал он хрипло.-- Да, теперь уж последний.
     Голос был прежний, но по тому  как  ставил  слова,  стало  ясно,  что
Ховрах восстал высокорожденным.  Булаву,  оружие  богатырей-простолюдинов,
тут же отбросил, снял с трупа Руцкаря  меч,  более  приличествующий  людям
высокого рождения. И по тому, как держал, было видно, что знает что с  ним
делать.
     -- Благородный Мрак,--  сказал  он  звучно,--  судьба  позволила  мне
умереть рядом с тобой. Благодарю богов!
     Он поцеловал рукоять меча, красивым жестом приложил  лезвие  ко  лбу.
Воины в страхе наблюдали как он подошел к Мраку, стал с ним спина к спине.
Они знали Ховраха как облупленного,  но  сейчас  каждое  движение  старого
пропойцы было исполнено княжеского благородства и достоинства.
     Воины заколебались, но Ховрах сделал приглашающий жест.  В  нем  было
странное  нетерпение,  и  ратники  послушно  нахлынули  снова.  Мрак,  уже
переведя дыхание. взревел и мощно ударил по дуге слева направо  на  уровне
пояса. Дуга была широка, он слышал за спиной веселый  голос  Ховраха,  или
того, кто теперь жил в его теле. Там звенел металл, слышались крики  боли,
страха. Прыгая через трупы, ратники ошалело лезли  прямо  под  удары.  Они
словно потеряли головы от запаха крови,  диких  криков,  леденящего  звона
клинков о щиты.
     И снова отхлынули, оставив трупы и не смея  даже  подобрать  раненых.
Ховрах высокомерно скалил зубы. Глаза его сверкали. В задних рядах  воинов
послышались злобные крики:
     -- Где Кажан?
     -- Кажана сюда!
     -- Ховрах всегда говорил, что встанет, чтобы прибить того...
     -- Ага, я сам слышал! А если  кто  сзади,  то  вовсе  из  преисподней
явится, но найдет гада...
     -- И нас утащит заодно!
     -- Ховрах всех сгребет, с ним лучше не шутить...
     Мрак, пользуясь передышкой, оставил палицу и снова выкидывал трупы  в
окно. Гонта уже швырял в другое, кричал вниз во двор, чтобы  не  отдыхали,
им таскать -- не перетаскать. Если устали, пусть смену зовут, а работы еще
будет.
     А за дверьми нарастали крики. Разъяренные воины приволокли Кажана. Он
орал и визжал в ужасе, но ему сунули  в  руки  меч  и  щит,  вытолкнули  в
кровавую палату. Глаза Кажана были вытаращены  от  ужаса.  Ховрах  зловеще
растянул губы в зловещей улыбке. Кажан рухнул на колени, завопил отчаянно:
     -- Пощади!.. Все, что хошь!..
     -- Что? -- спросил Ховрах спокойно.
     Он подошел ближе и вскинул меч. Кажан закрыл глаза, втянул  голову  в
плечи. Щеки тряслись, он пожелтел, затем стал почему-то синий:
     -- Все отдам!.. А у меня много... Больше, чем в казне!
     -- Почему?
     -- Сознаюсь, украл...
     Меч описал короткую дугу. Глухой удар, хруст, хлюпанье, и тело Кажана
развалилось на две половинки. Кончик меча высек искру в каменной плите, но
тяжелая кровь, к которой добавилась гадкая кровь постельничьего, сразу  же
сомкнулась, темная и вязкая.
     Вздох  облегчения  пронесся  по  рядам  воинов.  Теперь  на   Ховраха
двинулись, выставив копья и закрываясь щитами, еще со страхом, но уже  без
прежнего ужаса перед преисподней. Он свою клятву исполнил. Убил того,  кто
ударил в спину. Теперь он такой же смертный, как и они.
     Гонта и Любоцвет ринулись было на помощь. Мрак ухватил за плечи:
     -- Стойте!.. Он сам так хотел.
     -- Мрак, разве он восстал, чтобы сразу сгинуть,--  начал  было  Гонта
возбужденно, но увидел серьезные глаза Мрака, обмяк.--  Ладно,  ты  что-то
знаешь больше.
     Ховрах сражался мощно и красиво, но в  другой  манере.  В  нем  вдруг
пробудилось   умение   высокорожденного   рубиться   хладнокровно   и    в
презрительном молчании чувствовать кто перед ним, а кто пытается зайти  со
спины. Он сражался сразу против пятерых, закрывая проход в палату, и те не
могли его оттеснить, чтобы зайти с боков.
     Мрак  сделал  несколько  быстрых  вздохов,   пелена   перед   глазами
очистилась. Измученное тело, тяжелое как скала, быстро оживало.
     -- Эй,-- крикнул он.-- Довольно! Теперь наша очередь.
     Ховрах ответил между ударами меча:
     -- Ра...но.
     -- Отступай,-- крикнул и Гонта.
     Его лицо было серым, он жадно хватал воздух  широко  раскрытым  ртом.
Грудь вздымалась  бурно,  в  груди  хрипело.  Ховрах  только  презрительно
засмеялся, но Мрак видел как  движения  его  становятся  все  замедленнее.
Из-за спин воинов в него метали ножи, топоры. Ховрах вздрагивал от ударов,
вскидывал щит, точно и сильно бил в ответ, но  из  погнутых  доспехов  уже
побежали струйки. Он умолк, бился  сосредоточенно,  содрогался  от  ударов
боевых молотов и двуручных топоров, но сдвинулся назад лишь на полшага.
     -- Надо помочь,-- прохрипел Гонта.-- Кто бы подумал, что Ховрах...
     -- Никто не думал,-- прошептал Мрак.-- Но сейчас его не тронь.
     Любоцвет вскрикнул жалобно:
     -- Он погибает, чтобы дать нам перевести дух!
     -- Всем стоять,-- велел Мрак жестко.-- Это его воля, не моя.
     Гонта уже шагнул вперед, несмотря на запрет Мрака, как  вдруг  Ховрах
пошатнулся, отступил, медленно повернулся: из груди торчали  рукояти  трех
узких мечей, слабо улыбнулся угасающими губами и рухнул на бок.
     Воины, не веря  себе,  остановились,  не  решаясь  переступить  через
павшего, а Гонта страшно крикнул и ринулся навстречу. Натиск его  был  так
страшен, что во мгновение ока оттеснил всех к двери,  разрубил  последнего
наискось до пояса, только тогда подоспели Мрак и Любоцвет.
     Гонта повернул к ним залитом потом лицо:
     -- Опоздал Ховрах.
     -- Что? -- не понял Мрак.
     -- К обеду, говорю... Завтра только поест.
     Мрак прорычал:
     -- Не знаешь Ховраха. Такой крик поднимет, пять раз  в  день  кормить
будут. А в перерывах их поварни обшарит,  перекусить-де  надобно,  поварих
пощупать!
     Любоцвет оттащил Ховраха к стене, усадил. Голова старого воина  упала
на грудь. Он стал похож  на  прежнего  упившегося  гуляку.  Мраку  на  миг
почудилось, что по груди старого забулдыги течет вовсе не кровь. И  сидит,
счастливый и хмельной, в красной луже хорошего крепкого вина, от  которого
никому не удавалось пробудится.
     Воины в дверях тоже дышали  тяжело,  на  троих  оставшихся  богатырей
смотрели со страхом, то и дело  оглядывались  через  плечо,  но  смена  не
показывалась. Наступило короткое затишье, все взоры были на Ховрахе,  и  в
этой тишине донесся далекий женский крик.
     Мрак резко повернулся. В окно было видно башню, что  высилась  по  ту
сторону двора. В широком оконном проеме стояла женщина  в  черной  одежде.
Даже отсюда были видны ужас и скорбь на ее  мертвенно  бледном  лице.  Она
закричала снова, уже как смертельно раненый зверь.  Ее  глаза,  как  видел
Мрак, не отрывались от распростертого в крови Ховраха.
     Ее узрели и нападавшие. Кто-то вскрикнул:
     -- Царица!
     Женская фигура качнулась и, не отрывая взора от окна Золотой  палаты,
с жалобным криком бросилась вниз. Воины отворачивались,  закрывали  глаза.
Донесся удар о каменный пол.
     В глазах Мрака плясали факелы, в ушах стоял шум, но он  услышал,  что
крикнула царица, и с великим удивлением перевел взор на распростертое тело
Ховраха.

     Когда по лестницам полезли в окна озверелые  хари,  Мрак  понял,  что
пришел последний час. До этого в Золотую палату врывались с  двух  сторон,
теперь же из окон сперва метнули  дротики  и  боевые  гири,  затем  начали
прыгать с подоконников и сразу бросались в бой.
     Трое встретили  их,  стоя  спина  к  спине.  Сеча  длилась  кровавая,
жестокая, пока трупов не стало по пояс, а ноги снова заскользили в крови и
внутренностях. В редкие мгновения, когда небо не заслоняли, Мрак видел  по
звездам, что уже заполночь, а  они  все  бьются,  лучшая  часть  дворцовой
охраны уже перебита, созывают из других частей стольного града,  видно  по
одежде...
     Он видел как за спинами воинов  появился  всегда  незаметный  Ковань,
последний из троих постельничьих. В руках  у  него  был  топор  с  длинным
загнутым лезвием. На обухе торчал  острый  крюк,  Коваль  пригибался,  все
выбирал момент, в драку не лез. Но когда Гонта из последних сил попробовал
даже  потеснить  вражью  силу,   неслышно   скользнул   сзади,   торопливо
размахнулся и ударил коротко, но с такой силой, какую никто не  ожидал  от
такого тщедушного человека. Мрак видел, но сам отбивался от пятерых.  Удар
топора был страшен, Гонта должен был быть перерублен пополам, однако  лишь
содрогнулся как молодой дубок, повернулся с побелевшим лицом и  закушенной
от боли губой. Ковань выпустил топорище, попятился.  Его  вытаращенные  от
ужаса глаза не отрывались от страшного лица Гонты.
     -- Ты...-- прохрипел Гонта, топор торчал в его спине, будто со  всего
размаха всадили в дубовую колоду,-- все же ударил... в спину...
     Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели  на  них.  Гонта
вскрикнул громовым голосом:
     -- Я брал богов в свидетели!
     Он выдернул топор, попробовал  замахнуться  на  клятвопрестуника,  но
лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раны  пурпурная,  как
дорогое вино.
     Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победная  улыбка.
Он выпрямился,  теперь  его  ждут  почести  и  место  за  царским  столом,
удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоре
вздрогнули от его страшного крика. Из нишы падала статуя  Числобога,  бога
правосудия. Она обрушилась с высоты  всей  тяжестью.  Вопль  оборвался  на
полуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом.  Во  все  стороны
брызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности.
     Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретили стеной  из
щитов, ударами топоров. Он видел как  на  Гонту  наступали  чужие  сапоги,
втоптали в кровь. Мрак бешено вращал палицей, крушил  и  разбивал  черепа,
услышал предостерегающий вскрик Любоцвета, не  успел  повернуться,  как  в
затылке грохнуло, из глаз  посыпались  ослепительно  белые  искры.  Палица
выпала из онемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом.
     Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено  вращал  мечом.  Он  был  весь
покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после  каждого
его удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь за
рану.
     Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был как мокрая тряпка,
все  дышали  тяжело,  натужно.  Мечи  звенели  вяло,  и  смерть  была  как
избавление.
     Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с  силой  метнул  в
Любоцвета. Острие ударило  между  лопатками,  с  треском  пробило  доспех.
Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились,

жалобное:
     -- Мама...
     Он завалился на бок, накрыв  собой  Мрака.  Воины  медленно  опускали
топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал от ярости:
     -- Этот щенок... Этот молокосос заставил вас поджать хвосты?
     Кто-то пробормотал сзади,  что  их  не  учили  бить  в  спину.  Додон
подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками:
     -- Нет предательских ударов! Есть только победные...  или  поражение.
Эй ты! Кто тебя сюда послал?
     Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тот посмотрел на него
угасающим взором:
     -- Мама...
     -- Что? -- не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот был  похож
на волчий вой.-- Какая же мать пошлет сына на такую участь?
     -- Мама,-- прошептали застывающие губы.-- К отцу... Я  ехал  к  отцу.
Лишь по дороге... с благородном Мра...
     Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять  меча.
Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя.  Воины
переглядывались, не понимали, а их царь бледнел все больше. Вдруг упал  на
колени, обеими руками разогнул медный браслет  на  предплечье  убитого  им
витязя, сорвал, поднес к глазам.
     И тут страшный нечеловеческий крик  разорвал  мертвую  тишину.  Додон
закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был  страшен  как  преступление.
Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье царя
такой же точно широкий браслет. С такими же знаками.

     Глава 48

     Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он  прикован
к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от  дикой  боли.
Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых  глыб.
Она тоже то приближалась, то уходила вдаль,  а  в  ушах  начинало  звенеть
тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в
черноту.
     Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился,  с  ним  вернулась
боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь  погружался,
злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный  докрасна  прут.  Из  глубины
груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:
     -- Очнулся?.. Зри на меня, враг.
     Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек,  лицо
которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого.  Да  и  сам  был
похож на паука с его тонкими  высохшими  от  неведомых  болезней  ручками,
кривыми иссохшимися ногами. Он  убрал  прут  и  сунул  в  горн,  где  угли
полыхали оранжевым огнем.
     -- Скоро тебя зничтожат,-- сообщил он.-- Не понимаю,  почему  светлый
царь так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая.
В коридоре бы постелил...
     -- А я б твоей побрезговал,-- сказал Мрак хрипло.
     Палач крикнул в сторону двери:
     -- Стража! Пленник очнулся. Зовите царя.
     Послышался топот  множества  ног.  Мрак  уловил  и  шаги  Додона,  их
научился отличать из тысяч. Похоже, царь находился поблизости.
     Несмотря на боль и горечь утраты друзей,  поразился  лицу  царя.  Тот
страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под  ними  повисли
черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на
карканье старого ворона:
     -- Ты... лишил меня всего...
     -- Я? -- прошептал Мрак.
     -- Ты... даже сына...
     -- Я не  бросал  ему  в  спину  копье,--  напомнил  Мрак  без  всякой
жалости.-- У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?
     Додон впился в него ненавидящим взором:
     -- Я отвечу перед богами... Но ты ответишь теперь. Мне.
     -- Что ж... Ты скажи только, каково быть убийцей  собственного  сына?
Каково смотреть людям в глаза?
     Додон проскрежетал зубами:
     -- Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот  ушел.  Но  ты
прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.
     -- Он сказал, что  сражается  за  тебя,--  прошептал  Мрак  разбитыми
губами.-- Теперь я понимаю...  Мальчишка  любил  тебя.  Он  пытался  своей
смертью уменьшить твою вину.
     Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим как у утопленника.
     -- Да,-- ответил он свистящим шепотом,-- мне жить незачем.. Но сперва
я потопчу твою могилу, проклятый!
     Он вздрогнул, застыл, завороженный  страхом.  В  подземелье  внезапно
пахнуло холодным воздухом могилы. В  каменной  стене  медленно  проступило
огромное лицо человекозверя. Глаза  полыхнули  огнем,  толстые  губы  чуть
раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:
     -- Несчастный... на самом деле, у тебя есть еще один сын...
     Измученные глаза Додон вспыхнули надеждой.  Он  умоляюще  прижал  обе
руки к груди. Мрак, переждал приступ острой боли, прохрипел:
     -- Молчи, дурак... Копыта откинешь, коли ответишь.
     Он видел как дергается в муках царь, ибо демону,  живущему  в  камне,
отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому  не  будет  спасения  от
разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.
     Каменное лицо повело огненным взором по  темнице,  скривилось  и,  не
слыша ответа, начало растворяться. Царь  истошно  завопил  тонким  заячьим
голосом:
     -- Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру,
но скажи: где мой незнанный сын?
     Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но  со  злобной  радостью,  и
даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:
     -- Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто  признался  бы?  И  ты
никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник...  По
всем дорогам, где прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и
там, где не был! Его роду бысть в веках...
     Голос стих, серый камень  стены  стал  ровным,  разделенным  лишь  на
квадратные глыбы. Царь отшатнулся, взвыл дико. Мрак  молча  наблюдал,  как
Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает
лицо и выдирает клочья волос.

     Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам  не
понимал, что удерживает его, не дает  грянуться  оземь,  подняться  черным
волком, дождаться когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по
коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской  стены  рукой
подать, за которой спасительный лес...
     Когда вывели из подвала, он с  жадностью  вдохнул  холодный  утренний
воздух, жгучий как родниковая вода. В воздухе была зима, а  тучи  наползли
настолько  темные,  что  казались  лиловыми.  Стражи  напялили  полушубки,
кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами.
     Во внутреннем  дворе  за  ночь  соорудили  помост,  поставили  плаху.
Толстый мужик в красной рубахе палача  уже  прохаживался  по  помосту,  на
плече жутко блестела широким лезвием огромная  секира.  Лицо  палача  было
укрыто  красным  платком,  только  черные  глаза  недобро  блестели  через
прорезь.
     В трех шагах от помоста стоял  царский  трон.  Додон  сидел  в  шубе,
желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а  белки  глаз  были
красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли как каменные столбы
телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые  советники,  постельничьи,
простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают  на
Мрака.
     Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании  стояли
тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе.
     Мрак поглядел на небо. У  тучи  вот-вот  лопнет  брюхо  со  снегом...
Попробовать уйти? Но могут подшибить и  волка.  В  любом  случае  что  ему
лишние минуты, если вдали от Светланы?  Ветер  усилился,  сейчас  начнется
метель... Нет, пусть лучше народ не узнает, что он  из  породы  оборотней.
Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за
волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом  швырнет
в корзину.
     Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост.  Из  раны
на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе.
     --  Дружище,--  попросил  Мрак,--  размахнись  получше!  У  меня  шея
крепкая.
     Плаха была новенькая, блистала  свежим  срезом.  Он  положил  голову,
прижавшись щекой к пахнущему свежим  соком  дереву.  Два  толстых  муравья
жадно сосали янтарную бусинку.
     Краем глаза он  видел  как  страшно  и  весело  сверкнуло  отточенное
лезвие. На миг замерло на фоне  темной  тучи,  заблистали  золотые  искры,
затем топор с нарастающей скоростью ринулся  вниз.  Глухо  стукнуло.  Мрак
услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым.
     Он повернул голову. Рядом на  краю  плахи  лежала  отрубленная  кисть
руки. Пальцы еще шевелились, пригибаясь к широкой ладони.  Кровь  брызгала
тонкими струйками.
     Вся толпа ахнула как один человек. Палач стоял, неловко держа топор в
левой руке. Правую вскинул над головой, из срубленной по кисть руки торчал
край белой, сразу же окрасившейся красным,  кости.  Кровь  хлынула  щедро,
побежала по рукаву, рубашка сразу промокла  и  прилипла,  а  культя  пошла
красными пузырями и брызгала тонкими струйками.
     Палач побледнел, но глаза стали страдальчески-счастливыми:
     -- Как видишь, царь, я  верен  присяге.  От  службы  не  отказываюсь.
Просто к ней больше непригоден.
     Додон подскочил на троне. Глаза были как у филина, побагровел, поднял
к небу сжатые кулаки, взорвался было криком, но  тут  же  рухнул  обратно.
Глаза не отрывались от окровавленной культи.
     А в народе плакали и смеялись, кричали со слезами на глазах:
     -- Вавил!.. Ты -- человек...
     -- Не пролил кровь праведника!
     -- Вавил, тебя и семью прокормим всей улицей!
     -- Вавил, весь род твой прощен до седьмого колена!..
     -- Ты видишь, царь?
     -- Царь, даже палач не поднял руку на такого человека!
     -- Да разве это Вавил палач? Вон сидит палач, глазами лупает!
     Додон велел резко:
     -- Быстро другого палача.
     За спиной загомонили, наказ передавали дальше, слышно было  как  ушла
затихающая волна говора, а потом она же вернулась, к уху  царя  наклонился
толстый осанистый постельничий:
     -- Царь, у нас нет другого!
     -- Как это нет?
     -- Всегда был один. Зачем держать  еще  одного  дармоеда,  кормить  и
платить, когда один управлялся?
     Царь скрипнул зубами, народ на площади  ликовал.  К  Вавиле  тянулись
десятки  рук,  кто-то  рвал  на  себе  чистую  рубашку,  общими   усилиями
распанахали на ленты, сбивали друг  друга  с  ног,  спеша  перевязать  ему
увечье.
     -- Все равно надо казнить,-- сказал Додон  сквозь  зубы.--  Если  нет
палача, тогда... эй, позовите вон того стража!
     На зов приблизился высокий крепкий  воин,  смелое  лицо,  шрам  через
бровь, преданность во взоре.
     -- Что прикажешь, царь-батюшка?
     -- Прикажу,-- протянул  царь,  он  быстро  окинул  воина  придирчивым
взором.-- Все выполнишь?
     -- Все! -- сказал воин твердо.-- Хоть из окна вниз головой. Я  клятву
давал.
     -- Тогда вытащи из ножен меч,-- сказал Додон зловеще,--  тяни,  тяни!
Вот так... А теперь ступай вон туда и отруби вон тому голову!
     Воин  с  мечом  в  руке  с  готовностью   повернулся,   сделал   шаг,
остановился, медленно обернул к царю разом побледневшее лицо:
     -- Так это же... преступник?
     -- Верно,-- подтвердил царь.-- Отруби ему голову.
     -- Не могу,-- прошептал воин.
     Вокруг настала мертвая тишина. Додон спросил зловеще:
     -- Почему?
     -- Я воин... Я клялся защищать тебя в бою, проливать кровь  на  полях
сражений. Но мой меч -- не топор палача! Это благородный меч.
     Кто-то ахнул. Додон предложил неожиданно:
     -- Тогда возьми топор. Авось, себе руки рубить не станешь?
     -- Не стану,-- согласился воин. Он прямо  взглянул  в  грозные  глаза
царя.-- Но я шел на воинскую службу, а не на палаческую. Уволь,  но  топор
палача в руки не возьму.
     В тишине Додон вскрикнул с такой яростью, что сорвался на визг:
     -- Тогда... тогда я тебя положу рядом с ним! И  вместо  одной  головы
две скатятся.
     Воин сказал негромко:
     -- Что ж, как скажешь. Лучше быть жертвой, чем палачом. Да и  к  тому
же... умереть рядом с праведником -- завидная доля!
     К царю приблизился постельничий. Рассвирепевший Додон брызгал слюной,
орал, едва не бросался на воина с кулаками, наконец постельничий приблизил
губы к царскому уху:
     -- Погляди, что с народом творится!.. Это  опасно.  Отложи  казнь  на
завтра. Я сейчас пошлю гонца в Артанию. К ночи, меняя коней, сюда прибудет
их палач. Он-то и отрубит Мраку голову. С удовольствием и за бесплатно!
     Додон умолк, израсходовал запас ярости, а не успел заорать снова, как
другой боярин шепнул на левое ухо:
     -- К тому же можно будет казнить не при народе.
     -- А как это? -- спросил Додон тупо.--  Всегда  преступников  казнили
прилюдно. И чтоб  другим  неповадно  было.  И  развлечение  какое-то  надо
простому народу...
     -- Это не развлечение. Посмотри на них!
     -- Эй, стража! -- вскрикнул Додон.
     Но боярин настойчиво шепнул:
     -- Казнишь сегодня ночью.  Прямо  в  подземной  тюрьме.  Никто  и  не
узнает.

     Однако уже в полдень его снова повели к выходу. На этот раз  вытащили
на задний двор, где обычно резали  скот.  Высокие  стены  отгораживали  от
мира, людей на этот раз не было, только дюжина стражей. По их хмурым лицам
Мрак понял, что наконец в самом деле настал его смертный час.
     Солнце едва поднялось, воздух был морозный, в нем  звенели  невидимые
глазу крохотные льдинки.  Через  каменный  забор  склонялись  голые  ветви
деревьев. Листья усеивали  двор,  желтые,  оранжевые  и  вовсе  пурпурные,
словно окрашенные кровью.
     Мрак вышел на середину двора, и тут тяжелый грохот заставил повернуть
голову. Из соседнего подвала шел, сильно припадая на правую ногу и повесив
голову, непомерно широкий  в  печах  человек,  на  голове  которого  среди
отрастающих волос ясно выделялась длинная прядь.
     -- Гонта,-- выдохнул Мрак.
     Гонта шел, стиснув зубы, тяжело гремел тяжелыми цепями. У него, как и
у Мрака, были скованы руки за спиной, а к ногам прикована  наковальня.  Он
тащил ее, загребая землю, на камнях грохотала, высекала мелкие искры.
     Царь уже сидел в окружении советников и воевод. И хотя  уже  не  было
Рогдая, Руцкаря, Голика, не было постельничьих, но место близ  царя  пусто
не бывает: льстили и гнулись едва ли не до подошв. Остальные  скамьи  были
пустыми, и в этой пустоте Мраку почудилось что-то обрекающее на гибель всю
Куявию.
     -- Гонта,-- повторил Мрак громче.
     Гонта вскинул голову, глаза были неверящими. Распухшее от побоев лицо
обезобразили ожоги, ноздри вырваны напрочь, а на лбу ему  выжгли  огромное
тавро, которым клеймят скот. Правая асть спины была в засохшей крови.
     -- Мрак?.. Мрак,-- прошептал он, и Мрак с болью увидел, что  передние
зубы красавца вожака разбойников выбиты, из десен течет кровь.--  Довелось
свидеться...
     -- Потерпи чуть,-- сказал Мрак тихо.-- Скоро свидимся снова. И уже не
расстанемся.
     -- Врешь поди,-- прошепелявил Гонта.
     Додон сказал свистящим шепотом:
     -- Быстрее! Кончайте обоих.
     Палач, огромный мужик с мешком  на  голове,  подошел  медленно,  тоже
словно нехотя. В прорезях блестели глаза, лица Мрак не разглядел.  В  руке
палача был широкий меч со скошенным лезвием.
     Мрак напрягся, видя как меч  начинает  медленно  подниматься.  И  тут
раздался визгливый вопль Додона:
     -- Не мечом!
     Палач обернулся:
     -- Чо?
     -- Не мечом, говорю! Меч --  для  благородных  голов.  Топор  возьми,
дурак.
     Палач нехотя отнес меч в угол дворика, что-то бормотал, долго копался
с решеткой, исчез надолго, наконец вернулся с широким топором. Еще  издали
вскинул над головой:
     -- Этот?
     Мышцы играли силой, перекатывались как толстые  змеи.  Додон  крикнул
торопливо:
     -- Да-да! Быстрее руби!
     Палач заново засучил рукава.  Он  все  присматривался  к  шее  Мрака,
посматривал на шею Гонты, сравнивал, примеривался,  и  Мрак  видел  в  его
глазах растущее уважение.
     -- Первый раз, что ли? --  сказал  Мрак  раздраженно.--  Откуда  тебя
такого привезли?
     Палач, не отвечая, поплевал на ладони, взял топорище  обеими  руками.
Снова всмотрелся к шее Мрака прицельно, спросил громко:
     -- Которому первому?
     Ответа не  было,  палач  поднял  голову.  Додон  и  его  приближенные
повернули головы в сторону ворот. Оттуда, стуча копытами, въехали огромные
всадники на огромных конях. Впереди высился Горный  Волк,  злое  торжество
было на его широком лице. За ним ехали такие  же  огромные  хмурые  воины,
лица были дики и свирепы. Их руки лежали на рукоятях топоров и мечей.

     Глава 49

     Рядом с Горным Волком сидел на маленькой лохматой  лошадке  невысокий
человек в богатой одежде. На его  губах  была  легкая  улыбка,  но  в  ней
торжества было больше, чем в злом оскале Горного Волка.
     Додон замер,  лицо  стало  смертельно  бледным.  Новый  постельничий,
Угодник, сумел выдавить дрожащим голосом:
     -- Вы... почему... кто вам позволил..
     Горный Волк засмеялся:
     -- Я сам себе позволил, дурак! С того дня, как  эта  мразь  истребила
лучших героев, что защищали его трон, он бессилен. Сейчас вас можно  брать
голыми руками.
     Всадники за его спиной захохотали. Их  смех  был  похож  на  свирепое
завывание  вьюги,  после  которой  остается  только  белая  смерть.   Иные
вытаскивали мечи до половины, со стуком задвигали обратно. А были и такие,
что потрясали оружием над головами.
     Человек на маленькой лошадке сказал светлым голосом, в  котором  было
море яда:
     -- Царь Додон! Меня зовут Шулика, меня  послал  мой  царь  артанский,
несравненный Костобок. Наши войска  стоят  у  кордона,  разделяющего  наши
земли.
     Додон слабо вскрикнул:
     -- Но... взаимные клятвы!
     -- Что клятвы,--  ответил  Шулика  невозмутимо,--  если  противоречат
вечным интересам? Но мой царь чтит все же  клятвы  и  договора.  И  он  не
посылает сюда войска... не дав тебе возможность удержать  страну  в  своих
руках.
     Все замерли, только Горный Волк и его  воины  теперь  ухмылялись  еще
более нагло и торжествующе. Иные уже подталкивали друг  друга,  ржали  как
кони, нажравшиеся человеческого мяса.
     Додон спросил дрожащим голосом:
     -- Какая... возможность?
     Горный Волк захохотал, воины вторили утробным гоготом. Шулика  сказал
невозмутимо:
     -- Не скажу, что уж очень большая. Но в твоем положение схватишься за
любую соломинку, верно?
     Он оглядел его советников прищуренным  взором.  Те  опускали  головы,
хоронились друг за  дружку.  Из  глаз  маленького  посланца  царя  Артании
смотрела смерть.
     А Угодник выкрикнул жалко:
     -- Говори!.. Что мы можем? Говори?
     В мертвой тишине Шулика прокричал громко:
     -- Старая граница между Куявией  и  Артанией  неверна.  Отныне  будет
проходить, и в том нерушимое слово царя Артании, где падет  стрела  куява,
пущенная с дворцовой стены!
     Угодник тяжело рухнул обратно на скамью. Додон скакнул  как  насмерть
пораженный зверь. Горный Волк захохотал громко и злорадно:
     -- Ну же, царь! Натяни лук. Пусть стрела упадет тебе под ноги...  Там
же по стене и проведем черту. Ха-ха!.. Мне это нравится.
     Неожиданно послышался голос с места казни:
     -- Ты же куяв, чему радуешься?
     Горный  Волк  только  сейчас  рассмотрел  и  узнал  двух   измученных
пленников в цепях. Лицо исказилось свирепой радостью:
     -- А, так вы еще живы?.. Тогда я сам вас посажу на колья. Да, я куяв,
но теперь служу царю  Артании.  Он  дал  мне  войско.  Настоящее.  Вы  его
увидите... ха-ха!.. с высоты, когда будете корчиться на кольях.
     По его знаку воины соскочили с коней, бросились в  пристройки.  Через
некоторое время бегом принесли лестницы. Все это время Додон с помощниками
лишь бросал беспомощные взгляды на наглых  пришельцев.  Его  телохранители
частью рассеялись, лишь пятеро остались, лица их были полны  решимости,  а
ладони сжимали рукояти мечей.
     -- Готовить колья! -- распорядился Горный Волк.
     Он  с  наслаждением  ударил  Мрака  кулаком  в  лицо.  Голова   Мрака
дернулась, но он устоял. Из разбитой губы брызнула красным.
     -- Вот теперь я с тобой за все сочтусь.
     Двумя ударами сшиб наземь, принялся бить ногами. Гонта закричал, видя
как огромный воин пинками буквально поднимает безжизненное  тело  Мрака  в
воздух, бросился, волоча на плечах повисших как псы на туре артанцев:
     -- Тварь!.. Пес!.. Я берусь пустить стрелу!
     Горный Волк обернулся, еще раз пнул Мрака, снова обернулся. В  глазах
было бешенство зверя:
     -- Ты?.. Что ж, ежели царь Куявии изволит!
     Все взоры обратились к Додону.  Тот  слабо  кивнул.  Видя,  что  ждут
голоса, прошептал:
     -- Да-да... Он -- знатный стрелок.
     Горный Волк захохотал, а Шулика сказал деловито:
     -- Что ж, тогда тащите его  на  стену.  Пусть  все  зрят  где  упадет
стрела, чтобы потом не было нареканий. Слово властелина Артании твердо!
     Гонту подхватили под руки. Рана  на  спине  открылась,  потекла  алая
струйка пополам с желтой сукровицей. Он запротестовал:
     -- Мне нужен Мрак. Только он умеет правильно подавать стрелы.
     Мрак тяжело повернулся на земле, охнул  от  боли  в  боку.  Сломанные
ребра протыкали внутренности. С трудом поймал  взгляд  Гонты,  Тот  что-то
хотел этим сказать, но на него смотрели как Горный Волк с его людьми,  так
и Додон с советниками, и трудно было сказать, от кого больше надо таиться.
     Горный Волк снова пнул распростертое тело:
     -- Вставай, тварь. Ты проживешь на несколько мгновений дольше.
     Мрак приподнялся, завалился лицом. Его подхватили, поставили на ноги.
Кровь текла по губам, цепи тянули к земле, правый глаз распух, закрылся, и
он мог смотреть только одним глазом.

     Их встащили на стену, там сняли цепи. Гонта медленно  разминал  руки,
дул на пальцы. Мрак тоже старался ощутить свою былую мощь, но тело ныло от
побоев, а со всех сторон ощетинился лес копий.
     Наконец их вытолкали  на  башенку.  С  ними  поднялись  Горный  Волк,
посланник артанского царя  Шулика,  четверо  богатырей-артанцев,  а  также
Додон и два его советника. Додон трясся, на  Гонту  смотрел  с  бессильной
ненавистью, иногда вдруг в его глазах проскальзывало умоляющее  выражение,
но тут же ненависть брала верх.
     -- Не этот лук,-- сказал Гонта.  В  голосе  вожака  разбойников  было
презрение.-- Это для детей... либо артанцев. Пусть принесут мой.
     Шулика потемнел, воины заворчали, звучно хлопали по  рукоятям  ножей.
Горный Волк расхохотался:
     -- Стараешься оттянуть  смерть?..  Ну-ну,  старайся.  Где  твой  лук?
Только не скажи, что остался  где-нибудь  в  горах.  Иначе  полетишь  верх
копытами сейчас же.
     -- У меня есть в горах лук,-- подтвердил  Гонта,--  но  его  младшего
братишку я захватил, когда ехал на этот пир.  Он  остался  в  покоях,  что
отвели нам, как гостям.
     Горный Волк движением руки отправил двух воинов вниз. Те прогрохотали
сапогами, слышны были их грубые голоса,  грохот  падающей  двери,  женский
крик, злой хохот. Потом слышны были все  новые  голоса,  полные  страха  и
боли, они отдалялись, и Мрак  понял,  что  воины  почти  добрались  до  их
покоев, а по пути избивали встречных, а то и просто убивали всех, до  кого
доставали их топоры.
     Потом внизу загрохотали приближающиеся шаги. Артанцы несли лук  Гонты
вдвоем, в их глазах было безмерное удивление. Горный Волк  сам  взял  лук,
видно было как напряглась его рука, удерживая чудовищный лук на весу:

     -- Младший братишка, говоришь?.. Ну-ну. Хочешь сказать,  что  есть  и
крупнее?
     -- Есть,-- подтвердил Гонта насмешливо.
     -- Ну-ну,-- повторил Горный  Волк,  в  голосе  уже  не  было  прежней
уверенности.-- Но даже из этого лука стрелять невозможно.
     -- Да ну? -- спросил Гонта насмешливо.
     -- На такой лук никто не набросит тетиву.
     Гонта бросил насмешливо:
     -- Ты прав. Ни тебе, ни твоим червякам не натянуть.
     Он отнес лук в угол, набросил на один конец странную черную тетиву  с
петлей на конце,  упер  одним  концом  в  щель  между  плитами  пола.  Все
напряженно смотрели как он навалился всем телом на верхний  конец.  Горный
Волк кивнул понимающе, когда Гонта к своему весу еще  и  уперся  в  выступ
наверху -- как ни тяжел, но своего веса не хватит.
     Наконец лук затрещал и начал сгибаться. Лицо Гонты  побагровело,  лоб
покрылся  мелкими  бисеринками  пота.  В  мертвой  тиши  дерево  скрипело,
противилось, но гнулось. Мрак ощутил, что он как и все, задержал  дыхание,
глаза не отрываются от поединка человека с необыкновенным луком.
     В последнем усилии Гонта  набросил  петлю  на  второй  конец.  Тетива
грозно загудела как рассерженный шмель. Шулика спросил тихо:
     -- Что за странная тетива?
     -- Царица поляниц  дала  свои  волосы,--  ответил  Гонта,  голос  его
дрогнул, изломался.-- Любая тетива рвалась как гнилая нитка!
     Горный Волк был зол, губы его дергались как у припадочного.  Закричал
бешено, выкатив глаза, огромные как яблоки:
     -- Хватит болтать! Ну-ка, сумей еще натянуть тетиву на самом луке!
     Мрак протянул Гонте тулу с его гигантскими стрелами. Гонта замедленно
выбирал, щупал перья в расщепе, они примотаны белой нитью и залиты воском,
дело женских рук, а глазами время от времени встречался с глазами Мрака.
     Будь готов, читалось в его взгляде. Я стреляю не только далеко, но  и
быстро. Пока будут следить за полетом стрелы, второй бью как зайца Горного
Волка, третьей -- Додона.  Если  успею,  то  и  Шулику  с  его  гололобыми
артанцами. А ты старайся не попасть под мои стрелы. Схвати  кого  сумеешь,
подомни на пол, пока мои бронзоклювые будут сеять смерть...
     Подомну, пообещал Мрак взглядом. Не одного -- троих, а то  и  пятерых
подомну. Уже давно рассердили. Мы им сейчас устроим кровавый пир на свежей
воздухе. И летать поучим, благо башня высокая.
     Гонта встал между каменных  зубцов.  Впереди  и  внизу  улица,  крыши
домов,  дальше  виднеется  городская  стена,  а  за  ней  вьется   дорога,
постепенно уходя вдаль, а почти на  виднокрае  синеет  узкая  серо-голубая
полоска. По той реке и проходит кордон между Куявией и Артанией.
     Когда он наложил стрелу на тетиву, Шулика обратился к Додону:
     -- Ну, царь? Ты подтверждаешь, что отныне  граница  будет  там,  куда
упадет стрела?
     Додон  сглотнул  ком  в  горле.  Лицо  было  землистого  цвета,   нос
заострился, он был похож на живого покойника.
     -- Да,-- прохрипел он, глаза его избегали встречи с глазами  Гонты.--
Подтверждаю...
     Шулика потер руки:
     -- Прекрасно! А ты, герой, разве не собирался этот царь предать  тебя
позорной смерти?
     Гонта пробурчал:
     -- Нет, он позвал меня, чтобы дать пряник.
     -- То-то,-- сказал Шулика еще  довольнее.--  У  тебя  нет  нужды  его
любить и защищать, верно? Отомстить -- другое дело.
     Гонта подул на перо, распушивая, посмотрел вдоль стрелы:
     -- Ну-ну.
     -- А то,-- продолжал Шулика,-- что тебе лучше всего пустить стрелу  в
другую сторону. Ха-ха!.. Например во двор. Чтобы  граница  пролегла  прямо
через царский дворец. Лучше...  ха-ха-ха!..  через  спальню  царицы  и  ее
дочерей...
     Горный Волк заржал как конь, с соседней башни с  тревожным  карканьем
взвились вороны. Артанцы смеялись так, что  оружие  падало  из  рук.  Мрак
встретился   глазами   с   Гонтой,   тот   сверкнул   черными    глазищами
предостерегающе: не сейчас. Когда все будут вести взглядами первую стрелу,
тогда и начнем кровавый пир.
     Смех начал стихать, Гонта ответил коротко:
     -- Не пойдет.
     Шулика даже отшатнулся:
     -- Почему?
     -- Я куяв.
     Додон перевел дыхание,  слышно  было  как  стучат  его  зубы.  Шулика
раздраженно нахмурился:
     -- Никогда не  понимал  этого...  этого  чувства.  У  нас,  артанцев,
кочующих со стадами по необъятной степи, весь мир -- родина.  Нет  рабской
привязанности к одному уголку. Как там  у  вас:  всяк  кулик  свое  болото
знает?.. Ладно, тогда я тебе дам золотой. Даже два.
     Гонта шевельнул плечом, не ответил. Лук держал на  вытянутой  правой,
левой рукой насадил расщепленный  торец  стрелы  на  тетиву.  Шулика  явно
ощутил неуместность своего предложения, а Додон выкрикнул жалко:
     -- А я дам тебе свободу... стада...  право  грабить  а  дорогах...  и
вообще, что пожелаешь!
     Гонта начал медленно оттягивать тетиву. Лук легонько скрипнул,  концы
чуть-чуть начали загибаться назад. Мертвая  тишина  воцарилась  на  башне,
даже Горный Волк и Шулика смотрели, вскинув брови.
     Cкрип стал громче. Гонта напрягся, и Мрак  впервые  увидел  в  полной
красе насколько чудовищно сильны руки вожака разбойников, и почему у  него
настолько широка грудь и могучие плечи с глыбами мышц на спине. Сейчас все
это  вздулось,  напряглось,  но  в  мышцы   приливала   кровь,   они   все
увеличивались в объеме, грудь все раздавалась  и  раздавалась  в  стороны,
выступили новые жилы, натянули кожу.
     Лук протестующе скрипел, и Мраку казалось,  что  так  же  скрипят  от
натуги и напряженные мышцы Гонты. Он медленно багровел, жилы  вздулись  на
лбу, шее, жутко бугрили кожу на висках.  Дыхание,  которое  вырывалось  со
свистом сквозь зубы, разом оборвалось. Лицо окаменело, Мрак услышал как  в
мертвой тишине за башней вжикнула муха, да кто-то из артанцев переступил с
ноги на ногу.
     Лук трещал, могучие мышцы Гонты были как  выкованы  из  темной  меди.
Тугие жилы страшно застыли, и не сразу было видно, что этот металл  живет,
мышцы  сокращаюся,  вздуваются,  рука  оттягивает  тетиву  все  дальше,  а
гигантская дуга лука медленно гнется.
     Бисеринки пота на лице Гонты  превратились  в  капли.  Одна  поползла
вниз, прокладывая мокрую дорожку, слилась с другой, укрупнилась и поползла
быстрее, обогнула бровь, сползла по переносице. Гонта побагровел  сильнее,
лицо приобретало синюшный оттенок. Уже все капли ползли вниз,  лицо  стало
мокрым как после ливня. Края раны на спине  раздвинулись,  снова  поползла
струйка крови. Мясо выглядело вспухшим, воспаленным.
     Мрак увидел как начинает вздрагивать стрела, сказал настойчиво:
     -- Пора.
     Гонта на миг остановился, но нечеловеческим  усилием  оттянул  стрелу
еще на ширину ладони. Дрожь прошла по его телу. Мрак страшился, что стрела
сорвется, уйдет в небеса или в землю, но Гонта  страшным  напряжением  все
еще держался, а тетиву сумел отодвинуть еще на ширину пальца.
     -- Стреляй,-- сказал Мрак.
     -- Стреляй,-- сказал за  ним  Шулика,  а  следом  послышались  голоса
артанцев:
     -- Жилы порвешь, мужик...
     -- Стреляй, а то кишки лопнут...
     -- Давай, иначе пуп развяжется...
     -- Не дури, кровью изойдешь!
     Гонта  оскалил  зубы,  замер  на  миг,  затем  диким  усилием   сумел
отодвинуть тетиву со стрелой еще чуть, коснувшись ею уха. Темные от солнца
руки стали красными, словно вся кровь прилила к  ним,  а  лицо,  напротив,
смертельно побледнело. Глаза смотрели вперед, только он один зрел что  там
вдали. На пине затрещали волоконца. Рана от топора ширилась, там  рвалось,
лопалось, свежая кровь освобожденно хлынула широкой струей.
     -- Гонта,-- напомнил Мрак,-- довольно!
     Гонта застыл, видно было нечеловеческое напряжение во всем теле, рука
со стрелой отодвинулась еще на волосок.  Внезапно  на  лбу  лопнула  жила.
Кровь брызнула алыми струйками, обагрила стрелу и повисла на  ней  мелкими
рубиновыми каплями. Гонта страшно оскалил зубы. Кровь  поползла  по  лицу,
затекла в левый глаз. Он яростно вытаращил правый, и тут от усилий лопнули
жилки на висках. Кровь цвиркнула тонкими горячими струйками. Он  вскрикнул
нечеловеческим голосом:
     -- Куявия!.. Я -- сын твой!
     Последним рывком сумел оттянуть тетиву еще чуть, уже  за  ухо.  Затем
стрела исчезла, послышался звонкий хлопок. Тетива задрожала,  разбрызгивая
алые капли крови. Гонта счастливо закрыл глаза,  колени  его  подгибались.
Мрак с криком "Дурак!" бросился к нему, только он успел увидеть как тетива
рассекла незащищенную кожаной рукавицей руку  до  крови...  нет,  рассекла
вместе с костью! Большой палец упал на камни,  разбрызгивая  кровь  и  еще
дергаясь в последнем усилии держать древко лука.
     Гонта рухнул как  срубленный  дуб.  Мрак  перевернул  его  на  спину.
Искаженное нечеловеческим напряжением лицо Гонты  медленно  расслаблялось.
Губы шевельнулись, Мрак услышал только женское имя, но  это  не  было  имя
богини, которой он вверял душу.
     Додон трясся, суетливо спрашивал:
     -- Все видели стрелу?.. Все видели куда полетела?
     -- Замолчи,-- ответил наконец Шулика устало. Он подошел к краю, долго
смотрел в сторону реки.-- Там везде  мои  отряды.  А  стрелу  куява  сразу
увидят и скажут, где упала.
     Горный Волк навис над Гонтой, попытался  пнуть  ногой  в  лицо.  Мрак
подставил свои сбитые цепями в кровь руки.
     -- Издох?
     -- Погиб,-- прошептал Мрак, он подул в лицо Гонте, пощупал  жилку  на
шее.-- Не верю... Погиб! За что? За эту жалкую  тварь?  За  то,  чтобы  он
попрежнему сидел на троне?

     Глава 50

     Мрака стащили с башни, когда во двор ворвался взмыленный всадник. Еще
издали закричал сорванным голосом:
     -- Воевода!.. Воевода! Стрелу нашли!
     Шулика быстро обернулся:
     -- Где?
     Всадник ответил плачущим голосом:
     -- Мы переправлялись через реку на эту сторону. Она на излете ударила
в горло твоему сыну Соколенку. Он как раз вел отряд.
     Шулика прошептал мертвым голосом:
     -- Мой сын... Он ранен?
     -- Нет,-- ответил всадник упавшим голосом.
     -- Сильно ранен?
     -- Он убит. Прямо посреди реки! На месте, где кордон с этой проклятой
Куявией.
     Шулика закричал как пораженный насмерть  зверь.  Мрак  видел  как  он
ухватил себя за волосы, рванул, пустил по ветру целые  горсти,  и,  словно
ощутив в этом облегчение, принялся рвать снова, упал и катался  по  земле,
стуча головой о камни, разбивая в кровь лицо.

     Во двор c пронзительным визгом ворвались на быстрых  конях  всадники.
За спинами развевались длинные волосы.  Их  было  не  больше  десятка,  но
следом неслась колесница,  влекомая  парой  взмыленных  вороных  коней.  С
вожжами в руках стояла во весь рост полная  женщина  с  короткими  черными
волосами.
     -- Медея,-- пронесся общий вздох.
     -- Царица поляниц...
     -- Что-то теперь?
     Артанцы по знаку Горного Волка вытащили  топоры  и  встали  в  боевую
линию.  Он  хотел  отдать  еще  какой-то  приказ,  но  Шулика  нашел  силы
прошептать что-то, и его люди с места не сдвинулись.
     Медея, такая непривычная с короткими волосами,  впервые  не  сошла  с
колесницы, а  спрыгнула.  Народ  поспешно  дал  дорогу.  Посреди  двора  в
окружении  вооруженных  артанцев  лежал  Гонта.  Широко  раскрытые   глаза
невидяще  смотрели  в  грозно  нависшее  небо.  По  залитому  кровью  лицу
неторопливо  сползала  застывающая  темная  струйка.  На  груди  пламенела
россыпь крупных капель, похожих на драгоценные рубиновые камешки.
     -- Гонта!
     Она  с  криком  упала  на  труп  мужа.  Артанские  воины  почтительно
отодвинулись еще на  два-три  шага,  тесня  народ,  и  оказались  рядом  с
поляницами. Те стояли кольцом, легкие мечи в руках, дротики наготове.
     Медея провела ладонью по  лицу  Гонты.  Глаза  закрылись,  искаженное
судорогой лицо расслабилось. Наконец-то, говорили его губы  беззвучно,  мы
не ссоримся. Наконец-то Медея плачет не из-за меня, а по мне.
     Лицо ее стало мертвенно бледным. Черным от горечи голосом  выговорила
с трудом:
     -- Ты погиб... отдал жизнь за земли, где тебя  сделали  вором...  где
была награда за твою голову! Есть ли на свете справедливость?
     Гробовое молчание было ответом. Мрак сказал глухо:
     -- Медея, боги создали мир... каков он есть.
     -- Несправедливым!
     -- Но пришли такие как Гонта! Медея... мир по капельке,  по  песчинке
становится лучше.
     Медея упала  на  труп,  горько  зарыдала.  Мрак  опустил  голову.  По
песчинке -- это пройдут тысячи лет, пока мир станет заметно лучше. Но  что
до того времени тем, кто чья жизнь длится пять-семь десятков лет?
     И что тому, подумал он с горькой насмешкой, чья жизнь длится лишь  до
первого снега! А снег, судя по всему, выпадет сегодня ночью.
     Медея медленно расжала руки, поднялось. Ее всегда розовое  лицо  было
смертельно бледным, в темных глазах появилась непонятная решимость.
     -- Ты велел остаться,-- сказала она тихо, голос ее прерывался,-- и  я
осталась... Но сейчас ты не можешь это велеть!
     Голос ее стал тверже. Одна из поляниц воскликнула предостерегающе:
     -- Царица!
     В руке Медеи блеснул нож с длинным узким лезвием.  Ее  страдальческие
глаза не отрывались от Гонты:
     -- Но сейчас ты молчишь... И я иду за тобой!
     Поляницы бросились вперед, но узкое лезвие уже с  силой  ударило  под
левую  грудь.  Медея  закусила  губу,  рука  напряглась,  длинное   лезвие
погрузилось в ее плоть по самую рукоять. На миг в глазах  мелькнул  страх,
затем лицо осветилось, а губы раздвинулись в торжествующей улыбке:
     -- Я... смогла!
     Она рухнула на труп Гонты, белые нежные руки обхватили его за  плечи.
Все слышали как она прошептала угасающим голосом:
     -- Милый... Там мы не будем ссориться...
     Артанцы стояли  с  хмурыми  лицами.  За  их  спинами  в  толпе  пошли
всхлипывания. Женщины утирали слезы, подростки стояли с  бледными  лицами,
подбородки вздрагивали, слезы бежали по щекам, оставляя блестящие дорожки.
     Поляницы медленно  подняли  свою  царицу.  Ладони  окрасились  теплой
кровью.  Артанцы  провожали  их  глазами,  пока  ее  положили  в   царскую
колесницу, затем Шулика рявкнул что-то,  четверо  воинов  взяли  Гонту  на
руки.
     Под плач челяди его  тоже  отнесли  к  колеснице,  положили  рядом  с
Медеей. Артанцы стали по обе стороны, разом ударили  бронзовыми  рукоятями
топоров в щиты, крикнули мощно,  так  что  испуганное  эхо  заметалось  во
дворе:
     -- Слава!.. Слава!.. Слава!
     Шулика выпрямился тоже, он как  побледнел  после  известия  о  смерти
любимого сына, так и оставался желтым как покойник,  но  сумел  ударить  в
металлический щит, отдавая воинские почести:
     -- Слава...
     На колесницу перепрыгнула с коня Мара, рослая  поляница  передала  ей
вожжи. Мара вопросительно  смотрела  на  Шулику.  Тот  выдавил  пересохшим
горлом:
     -- Мы уезжаем... Граница остается прежней.
     Из угла двора, где овечилась кучка бояр вокруг  забытого  всеми  царя
Додона, послышался вздох из дюжины глоток. Мара перевела тоскующий  взгляд
на Мрака, тот выглядел виноватым, не  уберег,  не  сумел,  кивнула  ему  и
дернула за вожжи:
     -- Пошли!
     Кони сдвинулись осторожно, словно знали, какой бесценный груз  везут.
Мара дернула сильнее, сказала зло, едва удерживая рыдания:
     -- Ну, дохлые!.. Пошли!
     Кони рванулись к воротам, но Мрак успел увидеть как ветром сорвало из
глаз Мары первые слезы, и понял почему так торопится пустить коней вскачь:
под стук копыт и колес можно дать волю слезам, никто не увидит.
     Артане провожали их сочувствующими взглядами,  пока  те  не  покинули
двор. Когда стук копыт удалился в сторону ворот, они  начали  садиться  на
коней. Двое по взмаху руки Шулики сорвались с  мест,  понеслись  вдогонку.
Горный Волк оглянулся на Додона,  на  Мрака,  посмотрел  на  жалкую  кучку
верных Додону воинов.
     На лице его отразилось презрение,  но  когда  еще  раз  посмотрел  на
Мрака, старая ненависть зажглась во взоре:
     -- Мы уходим... но мы еще встретимся.
     -- Вряд ли,-- сказал Мрак негромко.
     -- Что?
     -- Становись в очередь,-- ответил Мрак.
     Горный Волк оглянулся на кучку  бояр  с  Додоном  в  середке.  Шулике
подвели коня, тот взобрался тяжело, руки вздрагивали. Горный Волк кивнул:
     -- Да, ты умеешь заводить врагов. Похоже, не проживешь и  часа,  едва
выедем за ворота. Но если хочешь, можешь умереть как мужчина.
     Мрак ответил негромко:
     -- Я умру как мужчина. Чего не скажешь о тебе.
     Горный Волк повернулся к Шулике:
     -- Позволь нам сразиться!.. Он  согласен.  Это  не  будет  нарушением
законов Куявии.
     Шулика поморщился, голос его был мертвым:
     -- Только если не долго.
     Горный Волк заверил:
     --  Это  мигом!..  Эй,  пусть  выберет  любое  оружие.  А  ты   ежели
победишь... ха-ха-ха!.. Додон тебя в задницу поцелует и полцарства отдаст.
А то и поболе, чем полцарства. Ежели я, то умрешь от моего меча.  Я  бы  и
рад потешиться, кости ломать по одной, но сам видишь как тебе повезло!
     -- Доставай свой меч,-- ответил Мрак.-- Если то, что у тебя там висит
у седла, это и есть меч.
     Артане подали коней назад, тесня челядь и селян, прибывших в город на
торг.  Образовался  круг  посреди  двора.  Из-за  спин  всадников   кто-то
выкрикнул:
     -- Не соглашайся, Мрак...
     -- Это Горный Волк,-- добавил второй простолюдин.-- Его никто еще  не
одолевал.
     Я даже знаю почему, подумал Мрак невесело. Но  потерять  честь  хуже,
чем потерять жизнь.
     С него сбили цепи, и, пока растирал занемевшие  кисти  рук,  принесли
его палицу, круглый щит и  зачем-то  два  дротика.  Горный  Волк  стоял  в
окружении артанцев, а Шулика что-то ему втолковывал, указывал  на  Додона.
Горный Волк кивал, лицо перекашивалось злобой.

     Они сошлись на  середине  двора.  Мрака  подбадривали  криками,  даже
артанцы смотрели сочувствующе. Закованный в бронзовые доспехи Горный  Волк
был свежим и жаждущим крови, а его противник стоял с голой грудью,  темные
волосы слиплись в крови и так засохли. Все знали, что злодейское  убийство
гостей далось Додону очень дорого. Один только этот воин,  перед  тем  как
упасть от изнеможения, поразил сильнейших богатырей Куявии.
     -- Давай! -- сказал Горный Волк и захохотал. В глазах вспыхнула жажда
убийства.-- Иди сюда, мясо для моего меча!.. Трава для моей косы смерти!
     Он мощно передернул плечами, показывая как быстр и  горяч,  захохотал
снова. Наружу рвалась звериная мощь, он  рычал  и  ревел  от  предвкушения
лютого боя, пусть даже короткого, пусть даже не  разогреется,  но  все  же
услышит сладостный удар своего меча, в лицо брызнет горячая кровь врага, в
ушах как сладкая песнь зазвенит отчаянный вопль сраженного им, его  силой,
его руками!
     Первый же удар был так тяжел, что Мрака отшвырнуло к стене. В  голове
загудело. Горный Волк еще хохотал, когда Мрак оттолкнулся от стены. Он сам
чувствовал как его движения замедлились из-за ран, и палица, вместо  того,
чтобы ударить противника в лоб, лишь скользнула по блестящему панцирю. Все
же Горный Волк сделал несколько поспешных шагов назад,  чтобы  устоять  на
ногах.  От  неожиданности  ахнул,  а  из  артанцев   кто-то   одобрительно
присвистнул:
     -- Этот лохматый чего-то стоит...
     -- Стоит того, что о нем рассказывают,-- добавил второй.
     Горный Волк пригнулся, глаза его как два отравленных кинжала уперлись
в лицо Мрака.
     -- Ты умрешь не сразу! Я брошу тебя в  пыль  с  перебитыми  ногами  и
руками...
     С ревом он обрушивал тяжелые удары, стараясь  сокрушить,  повергнуть,
вбить противника в землю. Кисти рук  Мрака  занемели,  он  едва  удерживал
палицу обеими руками. Рана на  лбу  открылась,  соленое  чувствовал  и  на
губах, а Волка видел сквозь красный туман.
     Он с трудом увернулся от разящего меча, ударил Горного Волка  палицей
по руке. Тот лишь оскалил зубы, Мрак едва успел заметить над головой блеск
металла и, даже прикрывшись палицей, ощутил как она рухнула ему на голову.
В глазах вспыхнули звезды. Он упал  на  спину,  сквозь  кровавый  туман  в
глазах видел как надвигается чудовищная  фигура,  видел  злую  усмешку  на
отвратительном лице, видел как поднимается меч для последнего удара...
     В последний миг отчаянно дернулся вправо, лезвие  ударило  в  камень,
оглушив визгом металла по камню. Бок опалило болью. Он с  трудом  поднялся
на колени, выдержал удар меча, выставив обеими руками над головой  палицу,
руки онемели по локти, кое-как поднялся на ноги, и тут  же  страшный  удар
бросил его на землю. Он ударился головой о каменную стену.  Волк  с  ревом
надвигался, Мрак закрылся палицей, выдержал еще пару ударов, в ответ сумел
ударить сам, смутно слышал чей-то крик, но тут же страшный удар бросил его
на землю. Он поднялся, и снова в голове взорвалось  от  грохота  и  жуткой
боли.
     Он все поднимался, избитый и  окровавленный,  и  в  толпе  потрясенно
молчали. Наконец поднялся с измочаленной палицей только в  одной  руке,  а
другая, залитая кровью и  обезображенная,  бессильно  висела  вдоль  тела.
Кто-то из артанцев не выдержал:
     -- Такого бы да на нашей стороне!
     -- Да уж...
     А Шулика пробормотал:
     -- Это мы можем быть на его стороне или не на его.
     Когда Мрак поднялся в десятый или одиннадцатый  раз,  среди  артанцев
пробежал говор:
     -- Он из бронзы, что ли?
     -- Куда там бронзе... уже б сломался.
     -- Что за... человек ли вообще?
     -- Человек,-- ответил голос Шулики.-- Как раз он -- человек.
     Мрак тряхнул головой, и капли крови на мгновение очистили взор.  Волк
надвигался ухмыляющийся, огромный, несокрушимый. Внезапно  к  Волку  сзади
подошел Шулика. Рука артанца властно схватила Горного Волка за плечо.
     -- Погоди!
     Волк раздраженно дернул плечом:
     -- Чего еще?
     -- Мои воины требуют жизни для этого человека.
     Волк вскинул брови:
     -- Жизни?
     -- И свободы,-- добавил Шулика, вспомнил про обещание  Волка  бросить
варвара в пыль с перебитыми ногами и руками.-- Пусть уходит...  как  есть.
Если не умрет от ран, что случится скорее всего, то, значит, и  наши  боги
желают ему жизни.
     -- Что? -- взревел Волк.
     В ярости он стал еще выше ростом, раздался в плечах, и  вид  его  был
ужасен, как у самого бога сражений. Устрашенные артанцы однако по движению
руки Шулики выставили копья. Острия почти упирались Волку в грудь.  Другие
взяли наизготовку боевые топоры.
     -- Пусть уходит,-- повторил Шулика настойчивее.-- Их было двое.  Один
ценой жизни защитил кордоны Куявии, второй только что  защитил  ее  честь.
Убив его, мы потеряем больше.
     Волк, казалось, вот-вот  кинется  на  артанцев.  Глаза  его  полыхали
огнем, лицо дергалось. С трясущихся губ  потекла  желтая  пена.  В  глазах
росло и ширилось безумие. Рука крепче  стиснуло  рукоять  меча,  и  Шулика
повторил громче:
     -- Пусть уходит. Ты сразишься, когда он будет стоять  на  ногах.  Нет
чести в победе над раненым не тобой. А у тебя есть другая задача.
     Мрак видел как огромным усилием воли Волк взял свою ярость  в  кулак.
Взгляд очистился от сумасшествия, и Мрак внезапно понял, что хотел сказать
Шулика. Да, границы Куявии подтверждены. Артания не  получит  ни  пяди  ее
земли. Но в самой Куявии трон может занять более дружественный  к  Артании
царь!
     В гудящей от боли голове Мрака мелькнуло только одно имя.  Если  Волк
сейчас убьет Додона и его слуг, то Светлане не уйти от его рук.
     -- Нет,-- прохрипел он. Выплюнул  сгусток  крови  размером  с  кулак,
прохрипел громче.-- Нет... Я не дам этому трусу уйти от боя.
     Артанцы зароптали, а Волк повернулся как ужаленный:
     -- Я трус?
     -- Подлейший,-- пошептал Мрак.-- Сражайся.
     Шулика тревожно посмотрел вокруг, лица артанцев были хмурыми,  сказал
торопливо:
     -- Ты -- герой, признаю. И ты сразишься с ним... потом.
     -- Нет,-- качнул головой Мрак.--  Это  подлейший  из  людей.  Его  не
женщина породила.  И  долг  каждого  на  свете  --  сражаться  с  ним.  Не
откладывая.
     Мальчонка из толпы бросился к Мраку, с плачем попытался выпихнуть его
из круга. Мраку показалось, что он узнал малыша, хотя в гудящей голове был
только горячечный туман. Обезумевший от ярости  Волк,  по  губам  которого
пена потекла еще гуще, ухватил мальчишку за волосы с такой яростью, словно
дотянулся до самого Мрака,  поднял  в  воздух.  Ребенок  кричал  от  боли,
колотил Волка по груди кулаками, бил  ногами.  Волк,  продолжая  хохотать,
швырнул его оземь,  наступил  ногой.  Все  слышали  как  хрустнули  тонкие
детские косточки.
     В толпе ахнули, заплакали женщины.
     -- Ты не человек...-- повторил Мрак.-- И не  женщина  тебя  породила,
гад ты ползучий!
     Кто-то из артанцев протянул ему свой топор. Мрак отбросил палицу,  от
нее остался лишь обломок, сжал рукоять топора обеими руками, шагнул вперед
и обрушил удар на врага. Волк даже не пытался закрываться щитом,  небрежно
подставил меч, в глазах было торжество и ярость. Острие уже поворачивалось
в сторону противника, суля наконец-то смерть.
     Топор Мрака звякнул о меч, тот с леденящим душу треском  переломился.
Затем был треск: острое лезвие разрубило на груди Волка  доспех.  Раздался
страшный крик Волка,  от  которого  вздрогнули  стены.  В  мертвой  тишине
потрясенных людей слышалось хриплое дыхание Мрака. Залитое кровью топорище
выскользнуло из ладони, он сам едва держался на ногах, шатался, глаза  его
неверяще смотрели на Волка.
     Тот снова вскрикнул страшно,  топор  торчал  из  его  широкой  груди,
вбитый до половины лезвия словно в  дубовую  колоду.  Обеими  руками  Волк
ухватился за  топорище,  с  ужасным  воплем  выдернул.  Из  глубокой  раны
плеснула струя горячей крови шириной в  ладонь.  Она  падала  на  каменные
плиты, разбрызгивалась, заливала ямки, а  Волк  на  глазах  бледнел,  лицо
заострялось. В глазах было неверие.
     -- Ты,-- прохрипел он,-- ты меня...
     -- Раньше бы,-- просипел Мрак разбитым ртом.
     Вытер дрожащей рукой кровь с лица, и сквозь красную пелену увидел как
в  углу  двора  сгорбилась  подле   костра   женщина   в   бедной   одежде
простолюдинки. Ее плечи вздрагивали.
     За спиной Волка поверх дотлевающих  углей  полыхала  головня.  Язычки
огня медленно истончались, а головня рассыпалась на ярко-красные уголья.
     Волк вскрикнул страшно, его шатнуло, артанцы  поспешно  отступили,  и
Волк с грохотом повалился на землю вниз лицом.  Кровь  хлестала,  заливала
каменные плиты. Он бился,  корчился,  стонал,  кричал  от  боли  и  ужаса.
Женщина повернулась от очага, лицо  было  бледное,  в  морщинах,  а  глаза
страдальческие. С жалобным криком, что как ножом ударил  по  сердцам,  она
бросилась к поверженному.
     -- Бедная мать,-- прошептал Мрак.
     Колени его подломились, он рухнул на каменный пол. Он  не  чувствовал
как на его тело посыпался снег. Снеговая туча наконец-то не удержала  свой
груз!

     Глава 51

     Перед взором проплывали причудливые видения. Волхву, а то и певцу  бы
их, подумал он вяло. Один бы толковал так и эдак, другой бы просто надумал
новую песнь. А он прост как эти стены: понимает, что это  кровь  течет  по
глазам, потому все розовое и смутное.
     Когда скрипнула дверь, ему на миг почудилось, что он у Медеи, а Гонта
сейчас  потащит  за  обильно  уставленный  стол.  Но   когда   взор   чуть
прочистился, проступили каменные стены, залитый кровью подвал.  Он  ощутил
запах горелой плоти. Руки  невыносимо  ныли.  С  трудом  повернул  голову,
увидел свои голые ноги, затем истерзанное  тело.  Он  висел,  распятый  на
стене, руки прикованы к толстым кольцам. Ноги не касаются пола.
     Когда скрип повторился, он  решил,  что  явился  Додон.  Но  в  дверь
проскользнула Кузя, бледная и очень серьезная. В руках  держала  свернутую
волчью безрукавку в  засохших  пятнах  крови.  Ее  детское  платьице  было
опоясано  золотым  пояском,  на  котором   висел   игрушечный   кинжал   с
изукрашенной рукоятью. Ее детские глаза с ужасом смотрели на толстые цепи:
     -- Об этом я и не подумала!
     -- О чем? -- прохрипел Мрак.
     -- Цепи,-- объяснила она жалобно.-- Я украла ключ от двери. Но  я  не
смогу снять цепи!
     -- Ключ? -- переспросил Мрак. Сознание чуть очистилось.-- Оставь  его
здесь. А сама быстро беги обратно.
     -- Мрак...
     -- Что тебе, малышка?
     -- Я люблю тебя, Мрак.
     -- Хоть кто-то любит,-- прошептал он измучено,-- беги... А то  сейчас
прийдут.
     Она послушно положила ключ на пол,  сняла  и  оставила  рядом  с  ним
крохотный кинжальчик. Рукоять была  усыпана  мелкими  рубинами.  Ее  глаза
умоляюще смотрели на Мрака. Тот непреклонно показал ей глазами на дверь.
     -- Я принесу тебе Хрюндю,-- предложила Кузя.
     -- Не надо!
     -- А я все равно принесу. Я люблю тебя, Мрак!
     Она взбежала по ступенькам обратно, но у  самой  двери  обернулась  и
сердито топнула маленькой ножкой:
     -- Я не кто-то!!!
     Мрак слышал ее удаляющиеся легкие шаги, а тело уже напряглось, внутри
нарастало горячее, хлестнула боль. Если бы ударился оземь, тут же поднялся
бы волком, а так пришлось  дергаться  несколько  дорогих  мгновений,  пока
истончившиеся руки... уже лапы, выскользнули из оков.
     Он упал на  залитый  его  кровью  пол,  попытался  сразу  вскочить  и
встряхнуться. Упал снова, в голове был звон,  а  перед  глазами  замелькал
черный снег. Крупные хлопья падали, разрастались,  становились  крупнее  и
падали чаще.
     Недоставало околеть вот так, мелькнула мысль. А бахвалился: на  бегу,
в полете, на скаку... Стиснул челюсти,  пошире  расставил  лапы.  Постоял,
борясь с головокружением и слабостью. Дверь то исчезала в красном  тумане,
то угрожающе приближалась. Он заставил лапы переступать  одна  за  другой,
взбираться по таким высоким ступенькам.
     Он услышал далекий крик.  Звякнул  металл,  крик  оборвался.  Вдалеке
простучал топот ног. Что-то  в  нем  было  тревожное,  воровское,  и  Мрак
поспешно выдвинулся в щель, огляделся.
     Коридор пуст, страж явно стоит у входной  двери.  Когда  людей  мало,
лучше держать их в узловых местах. А развилка подземных ходов еще за сотню
шагов за поворотом. Только бы не свалиться, а там он помнит тот камень, от
которого веет холодом...
     Задевая одеждой в зубах стену, он добрел до  нужного  места.  Стиснул
зубы, ибо волчьими лапами камень  не  сдвинуть,  подпрыгнул  с  усилием  и
грянулся всем телом о каменный пол. Перед глазами поплыли красные пятна. В
голове раздался звон. Он кое-как  подцепил  камень  негнущимися  пальцами,
выдвинул. Из тайного хода пахнуло холодом. Он сунулся в щель, но плечи  не
позволили пролезть.
     Застонал, снова обратился в волка. Красные пятна слились, а звон стал
оглушающим, будто его накрыли огромным колоколом и  били  со  всех  сторон
огромными молотами. Наощупь отыскал дыру, и тут звон оборвался. Он ощутил,
что падает в бездну.

     Лапы дергались от холода. Перед глазами были скрюченные  пальцы,  что
упирались в серую глыбу стены. От чувствовал  себя  так,  словно  по  нему
проскакала тяжелая конница Боевых  Топоров.  По  стене  перестали  порхать
красные мухи, и он понял, что уже в безсознательности задвинул камень.
     Во рту ныли зубы. Он в изумлении понял, что все это время не выпускал
из пасти, будь волчьей  или  человечьей,  крохотный  кинжальчик  Кузи!  Не
настоящий, потому лезвие из  старого  таинственно  мерцающего  серебра,  а
рукоять вовсе из золота, самого мягкого и никчемного металла...
     Снизу тянуло холодом, слабо  журчало.  Ручеек  трудился  во  тьме  на
глубине одной-двух саженей, не будь плит,  выбрался  бы  наружу  прямо  во
дворце. Самому бы выбраться, подумал  тоскливо,  а  он  о  ручейке!  Хотя,
странный зверь человек: знает же, что ему не осталось жизни, так  нет  же,
ползет, обламывая ногти, карабкается, будто не все одно где помереть.
     Кое-как оделся, постоял у одной потайной двери, у  другой.  По  спине
побежал холодок. Везде  пахнет  кровью,  смертью.  А  ведь  в  этой  части
детинца, как он помнит, они пятеро не дрались!
     В покоях царя Додона лежали трое убитых. Мрак  скользнул  в  комнату,
перевернул их на спину. Двое телохранителей, один из воевод... Где  Додон?
Что происходит?
     Он услышал быстрый частый перестук детских  сандалий.  Через  щель  в
приоткрытой двери мелькнуло платьице Кузи. Она бежала по коридору,  обеими
руками прижимала к груди растолстевшую сонную Хрюндю.
     -- Я здесь, -- сказал тихонько Мрак.
     Кузя в испуге  повернула  голову,  на  бегу  сменила  направление,  с
разбегу кинулась ему в объятия:
     -- Я принесла Хрюндечку!
     Жаба радостно скакнула на  Мрака,  едва  не  опрокинув  Кузю  толчком
мощных задних лап. Мрак пошатнулся, Хрюндя набирет вес, обрастает мышцами,
сказал раздраженно:
     --  Зачем  принесла?..  Ладно,  беги  к   себе!   Быстро.   Тебе   не
поздоровится, если увидят со мной.
     Он грубо оттолкнул ее, закрыл дверь. Из коридора послышался горестный
вскрик, потом детские шаги  удалились.  Мрак  с  неудовольствием  подвигал
плечами.  Хрюндя  уселась  так  по-хозяйски,  как  будто  он  всего   лишь
передвижной насест. Не понимает, что его сейчас и  муха  свалит,  даже  не
самая крупная.
     Не успел осмотреться, как услышал за дверью  тяжелые  шаги.  Дернулся
было к норе, но стоит ли прятаться тому,  кому  уже  нельзя  посмотреть  в
окно, чтобы не увидеть снегопад?
     Дверь распахнулась как от пинка ногой. Там стоял новый  постельничий.
Его называли, как Мрак слышал, Угодником.  Он  улыбался  торжествующе,  но
когда увидел Мрака, улыбка сперва исчезала, сменившись гримасой удивления,
затем снова вернулась -- победная, злая.
     -- Ты,-- сказал он пораженно,-- опять цел...
     Мрак ощутил боль и ссадины по всему телу:
     -- Цел?.. Ну-ну. Где Додон?
     Угодник рассматривал его с удовольствием,  как  смотрел  бы  волк  на
ягненка:
     -- Этот дурак? Там, где он заслуживает.
     -- Ты... убил его? -- спросил Мрак неверяще.-- Убил царя?
     Угодник оскалил зубы в недоброй усмешке:
     -- Плохо жить без царя в голове. Но без царя  в  стране...  Но  я  не
убил, конечно. Разве я похож на дурака или Додона, что одно и то же?  Если
бы можно было убить сто раз... или хотя бы девяносто, то я бы, пожалуй, не
утерпел бы. А так убью, и он не будет знать, что  я  владею  его  дворцом,
людьми, топчу его ковер, сплю на его ложе, плюю в его соловья и дергаю  из
него перья.
     -- Ага,-- сказал Мрак понимающе.
     -- Вот тебе и "ага". Он на  цепи  в  темном  подвале.  Я  уже  дважды
заходил помочиться на него. С  высокой  ступеньки,  конечно.  Рассказываю,
кого из его любимцев отстегал кнутом, а кого пожаловал  плетью.  Тюремщики
знают, что если пленник околеет, я их всех посажу на кол. Я  не  собираюсь
лишаться удовольствия... так скоро.
     -- А где... Светлана? -- спросил Мрак.
     Он задержал дыхание. Угодник растянул губы в усмешке:
     -- А как ты думаешь? Я мог бы взять ее в жены или наложницы... Но она
больно строптива. Понятно, я отдал ее в жертву. Красивые женщины -- всегда
жертвы.
     -- Кому?
     -- Тому, кому пообещал в обмен на это царство.
     Сильным ударом он сшиб Мрака на каменный пол. Хрюндя жалко  квакнула,
ее отбросило в самый угол. Когда Мрак перевернулся и сквозь залитые кровью
глаза увидел постельничьего, от ужаса волосы поднялись на загривке.
     Черты лица Угодника  преображались.  Сквозь  человеческое  лицо  ясно
выступило звериный облик. Но это был не лесной или степной зверь. В одежде
и доспехе  Угодника  стоял  зверь  ночи,  зверь  подземного  мира.  Одежда
трещала, расходилась по мере того, как  могучая  плоть  становилась  шире.
Морда стала широкой как у медведя, только это был лик гигантской  ящерицы.
Лицо было костяным, покрыто плотной чешуей, в узких щелях багровым  горели
нечеловечески злобные глаза.
     -- Угодник...-- прохрипел Мрак, он выплюнул сгусток  крови,  изо  рта
текла алая струйка.-- Ты.. из нижнего мира?
     -- Мы все из нижнего,-- проревел  Угодник.--  Но  не  всем  достаются
такие слуги.
     Мрак пытался подняться, выплюнул кровь из  разбитого  рта,  прохрипел
неверяще:
     -- Додон... был слугой нижнего мира?
     -- Да,-- ответил Угодник.-- Хоть он этого и не знал.
     Он с силой ударил его ногой. Мрак слышал как хрустнули ребра.  Острая
боль пронзила грудь. Он отлетел в другой конец подвала, ударился о стену.
     -- А ты узнал, -- сказал  Угодник  со  злым  удовлетворением,  --  но
ненадолго.
     -- Но как ты... -- прохрипел Мрак. -- Как ты пришел?
     -- Мы всегда приходим, -- сообщил Угодник, -- когда гибнут  лучшие...
А те, кто остается, сами открывают нам дорогу.
     Он ударил его ногой, Мрак услышал треск ломаемых ребер.  Бездыханный,
он чувствовал как холодные когтистые пальцы,

     крепкие как бронза, сомкнулись на его горле. Багровые глаза впились в
лицо.
     -- Подыхай,--  прорычал  Угодник.--  Мясо...  Что  барахтаешься?..  Я
неуязвим даже для мечей и топоров...
     И все же Мрак противился изо всех сил, хрипел, но  зверь  преисподней
не давал разомкнуть свои пальцы. В  глазах  темнело,  в  ушах  загрохотали
молоты. Чудовище приблизило оскаленную пасть  к  его  горлу,  но  внезапно
дернулось и ткнулось  мордой  в  его  подбородок.  Мрак  хрипел,  боролся,
чудовище словно бы заколебалось, наконец с раздраженным  ревом  поднялось,
оставив его на полу хватать широко  раскрытым  ртом  воздух  как  рыба  на
горячем песке.
     Мрак с изумлением видел как оно завертелось  на  месте,  наступая  на
полы плаща,  заворачивало  короткие  лапы  за  спину,  пытаясь  достать...
Хрюндю!
     Зубастая пасть жабы сомкнулась на шее чудовища. Как раз в том  месте,
где кончается череп, и начинается шейные позвонки.
     Зверь извернулся и наконец ухватил когтистой лапой жабу за  туловище.
Мрак видел как толстые пальцы стиснули ее тело, как Хрюндя вытянулась,  но
зубов не расцепила. Там брызнула странно черная кровь, затрепетала  плоть.
Чудовище взревело от боли и страха, на миг оставило Хрюндю, но, сообразив,
что та вот-вот перегрызет  жизненно  важные  жилы,  рвануло  ее  с  силой,
отодрало с клочьями своей кожи и мяса, швырнуло о стену.
     Горящие багровым глаза снова нашли Мрака. Мрак торопливо  подобрал  с
пола игрушечный кинжальчик Кузи. Чудовище прыгнуло на него сверху:
     -- Умри!
     -- Тебя тем же концом,-- прохрипел Мрак все еще сдавленным голосом,--
в то же место...
     Чудовище успело увидеть как в кулаке Мрака блеснуло. Мрак  знал,  что
это глупо, но нельзя уходить из жизни, не брыкаясь до последнего, и ударил
детским кинжальчиком изо всех сил. Он услышал  треск  вспарываемой  плоти,
несокрушимой плоти зверя, а тот вздрогнул и с тупым  изумлением  посмотрел
на свой живот.
     Кулак Мрака погрузился по запястье в его внутренности.  Зверь  слушал
треск, боль, затем рука Мрака дернулась вверх, и боль пронзила  распоротое
сердце зверя.
     Они стояли лицом к лицу, горящие глаза  зверя  полыхнули  растерянной
яростью:
     -- Ты... откуда ты...
     -- В хозяйстве все сгодится,-- прохрипел Мрак.-- Хотя, если по чести,
сам не думал, что в серебре такая мощь...
     Серебряное лезвие дымилось, разъедаемое черной ядовитой кровью.  Мрак
отступил и, не глядя на шатающегося зверя, присел возле Хрюнди. Она лежала
на боку, судорожно дергала лапами.
     -- Дурочка! -- прошептал Мрак почти нежно.-- Он же убил тебя...
     Жаба открыла глаза, что уже заволакивала пленка смерти,  протянула  к
нему лапу. Сзади раздался грохот падающего тела. Мрак даже  не  оглянулся,
бережно трогал свою маленькую спутницу.
     Подхватил, бегом понес, еще не понимая куда, и  только  когда  ноздри
уловили сильный запах трав и кореньев, помчался к малоприметной  двери,  с
силой ударил ногой, вбежал и закричал с порога:
     -- Быстро!.. Она умирает! Лечи!
     Старик волхв в испуге отпрянул. В  огромных  ладонях  варвара  лежала
полураздавленная жаба. У нее лопнул живот, лапы вывернуло, из пасти  текла
зеленая слизь.
     -- Но это же... жаба!
     -- Это не жаба,-- заорал Мрак.-- Это мой боевой друг! Единственный...
кто еще остался!
     -- Но...
     Мрак поднес к горлу волхва  серебряное  лезвие.  С  него  еще  капала
черная кровь. На полу вспыхивали дымки, а  в  каменных  плитах  оставались
крохотные лунки.
     Волхв заинтересованно спросил:
     -- В чем твой нож?
     -- В крови гада из подземного мира,-- ответил  Мрак  с  яростью.--  А
сейчас я ее смешаю с твоей.
     Волхв пожал плечами, взял жабу. Мрак зарычал, видя  как  волхв  грубо
обращается с бедной Хрюндей, а тот положил  ее  в  корчагу,  залил  темным
отваром, бросил пару корешков со словами:
     -- Не знаю, не знаю... Вряд ли выживет. Хотя, впрочем, этого  у  меня
еще не было.
     Он бесстрашно взял из руки Мрака нож, понюхал залитое  густой  кровью
лезвие. Неожиданно сунул в отвар, где  кверху  брюхом  беспомощно  плавала
Хрюндя. Вода зашипела, повалил пар. Хрюндя задергалась, ее скрючило, пасть
раскрылась, туда хлынула черная тяжелая вода.
     Мрак дернулся к корчаге, волхв ухватил за рукав:
     -- Хочешь, чтобы померла сейчас?
     -- Она... выживет?
     -- Гм... Эта странная кровь может помочь.
     -- Разве она не ядовита? -- не поверил Мрак.
     -- Все есть  яд,--  ответил  волхв  многозначительно,--  и  все  есть
лекарство. Тем или иным его делает лишь доза.
     -- Ладно... Что ты знаешь о Светлане?.. О Додоне?
     Волхв бесстрастно пожал плечами:
     -- Красивых  женщин  не  убивают.  Убивают  из-за  них.  Она  была  в
безопасности в северной части дворца. А потом вдруг  исчезла.  А  Додон...
Додон наверняка в темнице. Скорее всего, в пыточном подвале.
     -- Лечи жабу,-- бросил Мрак.
     Волхв с неодобрением посмотрел как варвар, сам полумертвый, к тому же
притащивший полумертвую жабу, бросился к двери, промахнулся от изнеможения
и ударился плечом о косяк, кое-как вывалился в коридор, а затем  раздались
его быстрые, но неверные шаги.
     В  подвале  несли  стражу  двое  воинов.  Оба  отшатнулись  при  виде
окровавленного Мрака, ухватились за мечи, затем один  крикнул  срывающимся
голосом:
     -- Что велишь?
     -- Возьми факел,-- бросил Мрак.
     Он добежал до нижней двери, пинком отворил. В  лицо  пахнуло  спертым
воздухом, наполненным запахами  нечистот.  В  полутьме  на  охапке  гнилой
соломы скорчился полуголый человек. Когда Мрак  возник  на  фоне  дверного
проема, человек вжался в угол и завыл в ужасе:
     -- Не могу... Сколько будешь терзать... Убей...
     -- Надо бы,-- ответил Мрак.
     Он  сбежал  вниз,  ухватил  цепь  обеими  руками.   Мышцы   вздулись,
напряглись. Он задержал дыхание, рванул. Металл лопнул,  в  руках  остался
обрывок цепи.
     Додон смотрел расширенными в страхе глазами:
     -- Ты?
     -- Я,-- ответил Мрак.--  Иди,  дурак.  Правь  царством,  от  которого
остался пепел.
     Додон выпрямился, в глазах попеременно мелькали страх и облегчение:
     -- А Угодник... Ну, который прикидывался человеком?
     -- Уже там, откуда пришел,-- ответил Мрак.
     Он отвернулся и пошел вверх по ступенькам. Додон остался на месте, но
Мрак чувствовал его взгляд между лопатками. И в этом взгляде благодарность
очень быстро уступала место другому чувству.
     Уже взявшись за дверь, Мрак  услышал  глухой  удар,  стон.  Оглянулся
быстро, воин все еще держал факел, но другой рукой  вытирал  окровавленный
меч о севшего на колени Додона. Затем царь завалился  набок.  Струя  крови
освобожденно хлынула из разрубленной шеи.
     -- Зачем? -- спросил Мрак.
     -- Иди ты к бесу,-- огрызнулся воин.-- Ты сейчас уйдешь, а нам  из-за
твоего чистоплюйства снова с ним вошкаться!
     -- Как тебя зовут?
     Воин ощерился как еж:
     -- Зачем тебе?.. Я простой  народ,  у  которого  нет  ни  власти,  ни
голоса. Но это не значит, что нас можно вот так. У народа всегда  остается
вот это... слово!
     Он все вытирал и вытирал меч, словно кровь неправедного царя как злая
ржа быстро изгрызет чистое лезвие.

     Глава 52

     Мрак как оглушенный молотом выбрался из  подвала.  В  голове  гудело,
сердце бухало, огромное как било, но  он  ухватился  за  стену,  чтобы  не
упасть. Что теперь? Как спасти Светлану? Как попасть  в  подземный  мир?..
Ежели до Мирового Древа, через дупло которого можно опуститься в мир,  где
светит черное солнце, то это же выйти на  свет,  где  все  сейчас  покрыто
снегом!
     Внезапно под пальцами в стене что-то проступило. Он в испуге отдернул
руку. Там стало теплее, возник свет, а следом прямо из стены вышла Хозяйка
Медной горы. Ее пугающе белые глаза с сочувствием и жалостью пробежали  по
его разбитому обезображенному лицу.
     -- Досталось тебе на орехи...
     -- Светлана в подземном мире,-- сказал он  торопливо.--  Она  ж  твоя
родня! Что делать?
     Она покачала головой. Глаза ее сумели выразить печаль:
     -- Да, моя родня... Но вся моя мощь только в родных  горах.  Здесь  я
слабее тебя.
     -- А что могу я?
     -- И ты ничего,-- согласилась Хозяйка.-- Ибо путь в преисподнюю лежит
только через комнату, которую занимал Угодник. Там на полу  начертан  знак
Зла. Ни один смертный  не  пройдет,  ибо  мощь  знака  велика.  Его  можно
победить  только,  ежели  положить  по  углам   комнаты   Священные   Вещи
гипербореев. Или же держать при себе.
     Мрак спросил быстро:
     -- Ты говоришь о этих... перевязи, обломке... тьфу!..  Золотом  Ярме,
Орале, Чаре и Топоре?
     Ее глаза расширились:
     -- Да, но...
     Мрак уже сорвался с места. Его занесло, от слабости ударился о  косяк
двери, выскочил в коридор. Вдогонку слышал крик Хозяйки:
     -- Их могут взять в руки только боги!
     Он пробежал по коридорам, на бегу он споткнулся о золотистый пушистый
комок, неожиданно метнувшийся навстречу, едва не стоптал:
     -- Кузя... бедный ребенок! Ты меня спасла,  ты  меня  выручила...  но
сейчас иди к своим куклам. Где твои няньки?
     Кузя обеими руками держала Хрюндю. Жаба, разом исхудавшая,  сидела  у
нее на груди, обхватив обеими лапами за  детскую  шею,  а  ладошками  Кузя
подерживала  ее  под  толстую  задницу.   Увидев   Мрака,   Хрюндя   слабо
зашевелилась, пыталась вырваться из рук  Кузи.  Кузя  вскричала  обвиняюще
тоненьким как комарик голоском:
     -- Я знаю, куда ты идешь!
     -- Вернуть тебе сестру,-- бросил Мрак, чувствуя что оправдывается.
     -- Мне? --  переспросила  она  подозрительно,--  или  себе?..  Я  все
па-анимаю!.. Эх ты... Возьми тогда хоть Хрюндю.
     Она протянула  к  нему  ручонки,  и  Хрюндя,  которая  всегда  охотно
перелезала к Кузе, та умела ей чесать не только пузо, но  и  под  лапками,
теперь поспешно  начала  перебираться  на  волчовку  Мрака.  Он  попытался
отодрать ее слабые лапки, но  жаба  запищала  так  жалобно,  что  он  лишь
раздраженно буркнул:
     -- Как хошь... Но ты ж еще ранетая!
     От такого слышу, ответила жаба взглядом.  Она  вздохнула  с  глубоким
удовлетворением, прижалась к его плечам плотнее.

     Когда Мрак ворвался  в  священную  палату,  там  лежали  двое  убитых
волхвов. Золотые вещи грозно и страшно полыхали небесным  огнем.  Жар  был
столь  велик,  что  волосы  на  голове  Мрака  затрещали.  Он  ощутил  как
сворачиваются его брови, а кожу обожгло.
     Хозяйка выступила из стены, когда  Мрак  упрямо  двинулся  к  золотым
вещам. Он еще успел подумать с завистью, что хорошо бы уметь вот  напрямик
сквозь стены.
     Голос Хозяйки Медной Горы звучал обрекающе:
     -- Не смей!.. Только боги могут касаться этих вещей!
     -- Когда-то я такое уже слышал,-- прорычал Мрак.
     -- Берегись, смертный!
     -- Кто спорит,-- крикнул он сипло.-- Но смертный может  богом...  или
даже больше, чем бессмертным богом, когда...  Нет,  объяснять  --  не  мое
умение, а ты зри...
     Он пошел прямо на плящущие языки пламени. Хозяйка Медной  Горы,  судя
по ее лицу, ощутила  несвойственное  богам  смятение.  Люди,  слабые  и  с
жизнями не намного длиннее жизни искр костра, иногда  выказывают  странную
мощь!
     В двух шагах от золотых вещей он ощутил, что сейчас вспыхнет  одежда,
загорятся волосы. Жар  был  невыносимым.  Чувствуя,  что  сейчас  отдернет
обожженную руку, гаркнул зло:
     -- Шалишь?.. Вот я тебя! Снова в перевязь захотелось?
     Свет стал резко меркнуть. Мрак, ругнувшись, схватил ярмо,  на  всякий
случай перебросил в другую  руку.  Он  услышал  сзади  потрясенный  вздох.
Оглянулся, у Хозяйки Медной горы рот был распахнут  так,  что  влетела  бы
ворона средних размеров. Кузя счастливо верещала.
     Одев ярмо на локоть, он сердито обратился к чаше:
     -- Не утихнешь, я те дам! Станет тем, кем  была.  Будут  хватать  без
всякого почтения.
     Чаша утратила блеск, стала вроде бы меньше, смиреннее, даже вроде  бы
осела. Мрак схватил ее без всякого почтения, грозно посмотрел на  орало  и
топор. Кожа на ладони зашипела. Хозяйка услышала запах горелого мяса. Мрак
швырнул чашу в  мешок,  ухватил  топор.  Я  бы  не  смогла,  подумала  она
смятенно. Ведь больно же!.. Я бы отдернула руку.  Как  отдернула  бы  лапу
львица, медведица, волчица, рысь, лица, курица, гусеница...
     Огляделся:
     -- Теперь куды?
     Хозяйка сказала потрясенно:
     -- Ни один смертный... Ни один! Это же священные вещи!
     -- А чо вещи? -- огрызнулся он раздраженно.-- Священными делают люди.
Начни кланяться придорожному камню или, скажем, вербе во дворе, и от нашей
веры станут священными, нальются спесью.
     -- Но как ты решился!
     -- Как... не всегда же эти вещи были золотыми!
     Хозяйка ужаснулась:
     -- Не богохульствуй! Как это не всегда?
     -- А так,-- ответил Мрак раздраженно.--  Как  не  всегда  Сварог  был
Сварогом. Но мы спешим!
     Она вздрогнула:
     -- Там в комнате Угодника угасает Знак. Если не успеешь...
     Он слабо помнил как вбежал в покои Угодника. На полу слабо  светилась
пятиконечная звезда, размером в колесо  телеги.  Лучи  медленно  гасли,  и
сердце Мрака стиснулось в горьком  предчувствии.  Он  прыгнул  в  середину
звезды, ударился о твердый камень пола.
     Под ногами было горячо, но это был жар остывающего камня. И в комнате
уже не чувствовалось запаха колдовства, магии, волшбы...
     Он хотел было выйти из звезды, но вдруг камень под ногами  словно  бы
расжижился. Подошвы начали проваливаются в горячую массу. Ему  показалось,
что он тонет в расплавленном воске.
     Он не удержался, закричал от жгучей боли,  и  тут  же  провалился  до
подбородка. С трудом закрыл рот,  раскаленная  масса  камня  поднялась  до
глаз, прижгла рану на голове, и он ощутил, что продавливается все дальше и
дальше сквозь кипящий тяжелый огонь.
     Он не знал, сколько это длилось. Он трижды терял сознание, приходил в
себя, снова терял, всякий раз был уверен, что уже умирает, что на этот раз
уж точно, а на этот раз уж совсем наверняка...
     -- Светлана,-- простонал  он,  чувствуя  что  уже  истощил  последние
силы.-- Я иду... Я снова тебя спасу, как и в тот раз... Думай обо мне, и я
прийду... Если чистая душа будет неустанно...
     И когда упал, ударился о твердое, ощутив свой вес, он остался надолго
лежать, уже не веря, что может двигаться, что не сгорел в пепел, что кости
не размолоты в муку для корма свиней.
     Он не помнил, сколько так лежал, мечтая чтобы смерть пришла поскорее.
Наконец по обожженному телу пробежала судорога. Он тряхнул головой,  кровь
осыпалась темными струпьями. Оказывается, его корчит от холода!
     Перед глазами темнел обломок черного дерева. Пахло гарью, но  воздух,
заполненный вонью, был холодным, вязким,  словно  нечистоты  плавали  выше
головы.
     Кто-то потрогал холодной мерзкой лапой  его  за  лицо.  Он  дернулся,
расширенными от ужаса глазами уставился на  страшную  пасть.  Отодвинулся,
сплюнул с досады.
     Хрюндя потыкалась  в  него  холодным  носом,  ее  лапы  уже  привычно
вцепились в его плечо. Она повозилась,  устраиваясь  поудобнее,  прижалась
теплым пузом. Рядом с Мраком лежала котомка со священными вещами богов.
     -- Глупая,--  выругался  Мрак.--  Останешься  здесь,  дура...  Будешь
мертвяков пугать!
     Он поперхнулся дурным запахом, дико огляделся. Развалины, от  которых
веет безнадежностью, унынием. Небо  пугающе  красное,  с  быстро  бегущими
темнобагровыми сгустками. Над виднокраем  висит  огромное  черное  солнце,
страшное и нечеловеческое.
     С жуткими криками пронеслась стая черных птиц.  Хрюндя  открыла  один
глаз,  посмотрел  им  вслед.   Снова   засопела   в   самое   ухо,   мешая
прислушиваться.
     Издалека доносились крики, полные безнадежности,  боли  и  страдания.
Словно кого-то мучают и терзают сотни лет, не зная ни сна, ни  отдыха,  но
боль  настолько  невыносима,  что  притерпеться  нельзя,  а  умереть  тоже
неподвластно.
     -- Что ж  ты  такого  натворил,--  пробормотал  он,  чтобы  заглушить
сострадание,-- наверное, сирот обижал... Или хорошую песню перебил.  Гм...
Если бы мне не дал дослушать, я б тебе и не такое придумал!
     Шатаясь, он выбрел из развалин. Теперь со всех сторон тянулась черная
выжженная земля, накрытая пылающим небом -- кроваво-красным,  бурлящим.  А
темные комья, сбитые в тучи, неслись так низко, что едва не  задевали  его
за волосы. От них веяло угрозой,  и  Мрак  невольно  пригибал  голову.  Из
спекшейся земли часто выстреливали дымки: сизые, а то и угольно черные.
     Жаба, недовольно ворча, перебралась на мешок за спиной Мрака.  Внутрь
не полезла, устроилась наверху, и он чувствовал как она тычется в  затылок
вечно мокрым и холодным носом.
     Сквозь разрывы в дыме он  увидел  вдали  ярко-красную  жидкую  землю,
расплавленную как кипящий воск, и в этом странном озере горели, не сгорая,
живые факелы -- мужчины, женщины, старики.  Среди  треска  и  шороха  Мрак
слышал дикие крики, стоны, плач. Ближе к берегу расплавленная  земля  чуть
остыла, покрывалась темной коркой, несчастные пытались  вылезти  на  край,
там обламывалось, и жертвы с отчаянными воплями уходили в жидкий  огонь  с
головой.
     --  Волхва  бы  сюда,--  проворчал  он,  стараясь  заглушить  в  себе
сострадание, иначе должен остановиться и начинать вытаскивать на берег.  А
их тут столько, что либо род людской насчитывает больше лет,  чем  говорят
волхвы, либо пока что на земле не было людей чистых и невиноватых.
     Он миновал гарь, пробежал по берегу болота, и тут воздух похолодал, а
Мрак с изумлением увидел замерзшую воду. Изо льда торчали бледные и  синие
от лютой стужи головы. Мрак видел как через  озеро  бежал,  оскальзываясь,
крупный зверь  похожий  на  тощего  волка.  Остановился  у  одной  головы,
деловито обнюхал, и,  приподняв  заднюю  ногу,  деловито  выпустил  тонкую
желтую струйку.
     Моча на холоде застыла сразу, лицо превратилось в кочан со свисающими
сосульками. Волк побежал дальше, на дальнем краю поля  обрызгал  еще  одну
голову, метил границы, а у крайней остановился, неспешно сгрыз уши и  нос,
на дикие крики и плач ухом не повел, наконец сгрыз половину щеки и побежал
в стену тумана, где и пропал.
     Только теперь Мрак заметил, что многие  головы  без  ушей,  некоторые
настолько  обезображены,  что  торчат  только  голые  черепа,  даже  глаза
выковыряны, а кровь замерзла безобразными комьями. Но несчастные еще жили,
тихо и безнадежно стонали, вскрикивали.
     -- Ну и боги здесь,-- хмуро посочувствовал Мрак.-- Такое измыслить!

     В разрывах тумана, смешанного с дымом, уже дважды видел вдали  черный
остов большого дворца. Чутье не подвело, он тащился через замерзшее  озеро
в нужную сторону. Еще жив, значит лед за  снег  не  считается.  А  если  и
считается, то все одно и так уже в преисподней, дальше идти некуда.
     Голова раскалывалась от боли, среди  горячечных  мыслей  одна  пришла
совсем дикая: а ежели остаться здесь  навеки?  Снега  нет,  может  прожить
долго... Или же мог бы даже в Куявии жить в  запертой  комнате  без  окон,
чтобы же ненароком не узреть снега!
     Разбитые,  распухшие  и  обожженные  губы  перекривились  в   горькой
усмешке. Можно вообще забраться в страну Песков, где снега не  бывает.  Но
разве это жизнь для мужчины -- избегать опасности, признавать запреты?
     Дым   начал   рассеиваться,   далекие   обгорелые   стены    медленно
приближались. Но  вскоре  как  из-под  земли  навстречу  поднялись  пятеро
зверолюдей. Каждый на голову выше, массивнее, все  как  один  тяжелые  как
скалы. Морды звериные, но спины  и  бока  отливают  металлической  чешуей,
словно звери вышли из рыб и еще не решили остаться ли жить на берегу.
     Впереди шел, тяжело переступая с лапы на лапу, широкий  зверь,  но  в
шлеме, легком доспехе, с настоящим мечом.  Остальные  сжимали  в  мохнатых
лапах тяжелые дубины.
     Мрак стряхнул Хрюндю с мешка на землю, его разбитые пальцы  торопливо
развязывали  веревку.  Выхватил  секиру  как   раз,   когда   зверочеловек
замахнулся мечом.
     -- Последний бой,-- прохрипел Мрак.
     Он ожидал смерти, но к удивлению легко отразил первый удар. В  глазах
зверочеловека вспыхнули огоньки. Он отступил, затем набросился с утроенной
силой. Мрак с трудом отражал удары, горбился, падал на колени, поднимался,
отодвигался. Но все еще оставался жив, мелкие  раны  не  в  счет,  дивился
себе, а тут один зверь захрипел, выронил оружие и схватился за грудь.
     Удивленный Мрак с удвоенной силой завертел  чудесной  секирой.  Когда
осталось двое зверей, он заорал дико,  прыгнул  вперед,  ударил,  и  зверь
отшатнулся  с  раздробленным  лицом.  Кровь  брызнула  струями,  он   упал
навзничь, забился в корчах.
     Вожак с мечом выглядел хоть и свирепее остальных, но вожаком стал  не
зря --  попятился,  выставил  перед  собой  меч,  но  не  нападал.  Глаза,
крохотные как у комара, рассерженно  сверкали  из-под  выступающих  вперед
надбровных дуг. В пасти блестели  белые  зубы,  а  красный  язык  двигался
неуловимо быстро, как багровая молния. Шипящий голос, от которого по спине
пробежали мурашки, произнес растерянно:
     -- Такого еще не было.
     -- Да ну? -- ответил Мрак еще более хрипло,  так  что  голос  казался
совсем звериным.-- Побывал бы здесь летом!
     -- Ты...-- прошипел-прорычал зверь,-- ты... защищен.
     -- Да ну,-- удивился Мрак искренне.-- Колдовством?
     -- Волшебством,-- ответил зверь и отступил еще.
     Мрак держал секиру наготове. Спросил, часто дыша,  не  в  силах  даже
смахнуть пот и кровь с лица:
     -- Волшебст... волшбой?
     -- Чарами,-- повторил зверь.-- Всякого человека защищают обереги.  Но
это такая малость, что плюнуть и растереть. Но тебя  защищает...  даже  не
знаю что.
     -- Да,-- сказал Мрак с угрозой,-- у меня кое-что есть  в  мешке.  Так
как что лучше убирайся, пока я добрый.
     Зверь попятился, острие меча все еще смотрело в сторону Мрака:
     -- Есть сила выше. А слыхал о ней, когда был человеком.  Но  ты-то  с
такой рожей! Да и то...
     -- Да и то? -- переспросил Мрак, видя что зверь попятился еще  больше
и готовится убежать.-- Что за "да и то"?
     -- Разве что она чиста,-- прорычал  зверь,--  и  постоянно  думает  о
тебе, ждет тебя! Но таких женщин не бывает.
     Он повернулся и огромными прыжками унесся во тьму. Оттуда  прозвучали
стертые слова, и Мрак не был уверен, какие расслышал, а какие додумал:
     -- И чтоб любила, как никто и никогда...
     Cердце Мрака екнуло. Боясь поверить, он даже задержал дыхание  и  так
шел, пока грудь не заходила ходуном. Это ветер, сказал  себе.  А  когда  в
трубе воет, то вообще такое выговаривает...
     Жаба похрюкала над ухом, соглашалась. Она всегда соглашалась, пока ее
носили на себе.
     Далеко впереди начало вырисовываться  что-то  неясное.  Мрак  ускорил
бег. На красном истекающем кровью небе зловеще проступали черные стены.
     Темно-красные быстро бегущие тучи цеплялись за острые зубцы,  из  ран
хлестала дымящаяся кровь. По  левой  стене  пролегала  широкая  извилистая
трещина, а в обращенной к Мраке стене зиял пролом, в  который  протиснулся
бы всадник на коне.
     Еще не успели, подумал он с  облегчением.  Заделать  щели,  натаскать
камней да заново выложить пол, это ж за один год не починишь, что  дерзкие
пришельцы из верхнего мира тут натворили за полдня!
     И вдруг, едва подошел к пролому, ноги начали застывать. Он  в  страхе
опустил голову, волосы встали дыбом. Ступни превратились в камень! Серый с
багровыми прожилками гранит -- крепкий, но мертвый камень.
     -- Наконец-то,-- прошептал он.-- Отмучался...
     Ноги отказывались повиноваться,  но  он  заставив  себя  двинуться  в
пролом, затем потащился, громыхая каменными ступнями по вздыбленному полу.
Оказывется, не удалось бы пересидеть в  каменном  мешке  без  окон  или  в
жарких странах Песка! Не так, так иначе, но смерть свое возьмет...
     На той стороне мрачного зала лежал, разбросав лапы, громадный  зверь.
Морда  была  втрое  крупнее  бычьей,  покрыта  панцирем,  но  зверь  лежал
недвижимо, из пасти как выползла струя черной крови, так и окаменела.
     --   Кто   это   вас   так,   ребята,--   сказал   Мрак   с   угрюмым
удовлетворением.-- Вроде бы не я... Или все-таки я? Что-то с памятью  моей
сталось...
     Он заставил себя тащиться дальше.  Холод  поднялся  уже  до  середины
голени, но колено  еще  из  плоти,  суставы  хрустели,  но  сгибались.  Он
тащился, сцепив зубы, счет его нелепой жизни шел уже не на дни, даже не на
часы.
     Из-за одной двери послышалось пение. Тягостное,  леденящее  душу.  Он
качнулся в ту сторону, покрепче перехватил секиру.
     Дверь распахнулась с треском. В мрачной палате,  освещенной  красными
факелами, стоял жертвенный камень, а вокруг медленно шли по кругу  четверо
волхвов в черном. Их фигуры  с  надвинутыми  на  лица  капюшонами  вселяли
дрожь. Мрак зябко повел плечами.
     И тут увидел на камне человеческое тело, накрытое  белым.  Руки  были
вытянуты, лицо вскинуто к потолку. Глаза закрыты. Так же  лежала  там,  во
дворце Маржеля. И здесь, у темных сил, она все такая же покорная жертва.
     -- Бей! -- хрипло вскрикнул он.
     Хотел кинуться на  них,  но  тело  отказалось  повиноваться.  От  ног
поднимался холод смерти. Уже выше колен обратилось  в  камень,  отяжелело,
ноги не гнулись. С руганью, едва не плача от отчаяния, он каменно  зашагал
вперед. Волхвы оглянулись, один небрежно отмахнулся. Из его ладони вылетел
сноп искр, метнулся в сторону Мрака.

     Глава 53

     Воздух сгорал на пути волховской силы, а когда искры ударились в  его
тело, запахло горелым  мясом,  но  еще  больше  --  паленым  камнем.  Мрак
изогнулся от боли, но все так же каменно шел на волхвов преисподней.
     Волхв только успел распахнуть глаза, как  что-то  тяжелое  размозжило
ему череп. Второй в недоумении забормотал, удар оборвал его на  полуслове.
Третий прямо из ладоней метнул слепяще белые лучи, и  секира  угодила  ему
прямо в лоб.
     Четвертый оказался мудрее: ринулся к выходу.  Мрак,  не  в  состоянии
гнаться на каменных ногах, что омертвели до развилки, метнул вслед секиру.
Угодила  в  затылок  рукоятью,  но  волхв  рухнул  как  подкошенный,  руки
разбросал, не копыхнулся.
     -- Что значит  добрый  удар,--  пробормотал  Мрак,--  никакое  подлое
колдовство не устоит...
     Правда, поправился про себя, если бы не та поддержка, на которую  все
намекают, то удар мог бы не получиться таким хлестким.
     Он обернулся к Светлане. Ее безупречно чистое  лицо  было  спокойным,
глаза закрыты. Пухлые губы  чуть  приоткрылись,  словно  в  последний  миг
прошептала чье-то имя.
     -- Спи,-- прошептал он мертвеющими губами,-- любимая, спи...
     Звериная боль разламывала череп.  В  висках  стучало,  перед  глазами
колыхалась красная пелена. Во рту было  сухо,  потом  он  ощутил  соленое,
теплое. Холод поднялся до живота, и он ощутил  как  онемели  внутренности,
превратившись в камень.
     Шатаясь, он раскачал тело -- только бы не упасть!  --  заставил  себя
приблизиться к столу. Там лежала огромная толстая книга,  а  рядом  стояли
песочные  часы.  Переплет  из  темной  кожи,  углы  обуглены,  выглядывает
почерневший краешек доски. Пахло древностью.
     Мрак ухватился  за  край  стола,  чтобы  не  упасть.  Книга  занимала
половину стола, на переплете странные буквы, если и не прочел, то  угадал.
Книга Судеб!
     -- Мрак,-- прохрипел он.-- Меня зовут Мрак...
     Трясущимися руками -- холод  поднимается  уже  к  сердцу  --  раскрыл
книгу. Страницы из тончайшего пергамента внезапно  пришли  в  движение.  С
немыслимой скоростью переворачивались, мягко шелестя, у него только серело
в глазах, и вдруг замерли, открыв Книгу почти на середине.
     Там было множество знаков, у него рябило  в  глазах,  никогда  бы  не
подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему  бы
нет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше...
     Одни значки вспыхнули темнобагровыми закорючками, но по мере того как
Мрак смотрел на них, медленно гасли, как угли в догорающем костре.
     -- Вот и моя жизнь,-- прошептал он горько.
     Боль стала острее, в глазах плыло. Холод поднялся к  сердцу,  стиснул
ледяной лапой. Остро кольнуло, и Мрак ощутил как сердце перестало  биться.
Он слышал далекий звон, и уже не понимал, в его  голове  или  за  стенами.
Внезапно пустые песочные часы наполнились песком. Но он был весь внизу,  а
сверху струилась тончайшая струйка, последние песчинки падали вниз.
     Жаба прыгнула на книгу, почесалась, прыгнула обратно на  плечо.  Мрак
едва не упал, но в глазах на  мгновение  очистилось.  Слабеющей  рукой  он
вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки.
     В этот момент упала последняя песчинка.  В  нижней  посудине  замерла
горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул  головой.  Из
глаз разом ушла багровая пелена, он  глубоко-глубоко  вздохнул,  и  острая
боль едва не разорвала грудь.
     Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от  внезапного  ощущения
своей дикой силы, своего могучего тела, своих  сильных  рук...  А  большое
сердце проснулось и судорожными толчками погнало,  наверстывая,  по  жилам
горячую жизнь. Во всем теле стало горячо. Внутренности и ноги пекло, будто
туда залили расплавленный свинец. Его всего  кусали  злые  мурашки,  будто
отсидел себя целиком.
     Внезапно песочные часы налились зловеще багровым светом. Мрак  ощутил
жар, отодвинулся. По стеклу пробежала извилистая трещина. Звонко щелкнуло,
стекло разлетелось на тысячи мельчайших осколков.
     Мрак ошалело видел как  они  на  полу  быстро  теряли  блеск,  таяли,
похожие на тонкие льдинки под жаркими лучами весеннего солнца, исчезали.
     Пол  дрогнул,  по  середине  пробежала  трещина.  Загремело,  трещина
расширилась, стол с книгой Бытия рухнул в  щель.  Там  загремело,  трещина
сомкнулась.
     -- Чтоб другим неповадно? -- проговорил он все еще дрожащим  голосом,
не веря себя.-- Я еще не знаю, что натворил... но шороху будет!
     Жаба перестала чесаться, повернулась и смотрела  вопросительно.  Мрак
протянул к ней руку, жаба увернулась.  Мрак  повернулся  уходить,  жаба  с
сердитым кваканьем прыгнула ему на спину, взобралась на  плечо  и  застыла
серо-зеленым комом.
     -- Уносим ноги,-- сказал Мрак ошеломленно.-- Кто ж знал,  что  дойду!
Потому и не спрашивай... можно ли выбраться!
     Жаба  не  спрашивала.  Прижалась  пузом,  вгоняя   коготки   в   кожу
душегрейки, и закрыла глаза. Похоже, верила в Мрака.
     --  А  что?  --  сказал  он  вслух,  оправдываясь.--  Ну,  подчистил,
подправил! Будто я один жулик, а все на свете прямо порхают от святости. Я
ж не сирот обкрадываю. Вот куда слез, чтобы жизнь продлить!.. А  другой  с
поля боя бежит для того ж самого, позор и поношение терпит.

     В полуверсте от стен Куявы земля задрожала, вспучилась. Края  трещины
отодвинулись один от другого сажени на три. Взвился  дым,  взлетели  языки
пламени. Тяжелый грохот сотрясал воздух, и  слышно  было  как  в  глубинах
земли застонал кто-то немыслимо огромный, страшный.
     Из провала выметнулись огненные кони, за ними по воздуху выскользнула
колесница. Конские гривы  были  из  пламени,  глаза  горели  как  кровавые
звезды. С грохотом ударили  копытами  по  краю,  отвалилась  целая  скала,
рухнула в бездну, но тут же  края  пролома  пошли  друг  другу  навстречу,
схлопнулись, наверх выбрызнулись мелкие и крупные камни, пугая птиц.
     На городские стены высыпал народ, смотрел, пугался, кричал в страхе и
великом удивлении. Из распахнутых ворот выбежали люди, со всех ног неслись
навстречу.
     Мрак придержал  лошадей.  За  колесницей  неторопливо  бежал  угольно
черный конь, огромный, тяжелый,  похожий  на  отливку  из  черной  бронзы,
которая крепче любого булата. В нем, как в порождении ночи,  чувствовалась
пугающая мощь существа другого мира.
     Хрюндя скакнула с мешка Мраку на голую спину. Лапы  соскользнули,  но
все же едва не спихнула мощным толчком на землю. Он ругнулся,  шлепнул  ей
по толстой заднице:
     -- Не шали!.. И не прикидывайся просто жабой. Я читать  не  могу,  но
рисунки понимаю. Видел, кем вырастешь.
     Жаба с готовностью перевернулась на спину. Отрастающие  шипы  мешали,
но она сумела подставить белесое брюхо. Огромные выпуклые  глаза  блаженно
закрылись пленкой.
     Впереди толпы бежал Иваш. Он сильно исхудал, одежда на нем болталась,
под глазом растекся кровоподтек. Он  со  страхом  и  надеждой  смотрел  на
обнаженную до пояса могучую фигуру Мрака Черные  волосы  варвара  из  Леса
развевались сзади, на них видна была засохшая кровь. А на  плечах,  груди,
на руках белели свежие шрамы.
     Мрак помахал рукой.  Мышцы  вздувались  как  корни  столетнего  дуба,
толстые и такие же крепкие:
     -- Она вернулась. Снова.
     Коней схватили под уздцы. Иваш впился взглядом в хрустальный гроб:
     -- Она... там?
     -- Будет спать еще трое  суток,--  объяснил  Мрак.--  Так  бывает,  я
слышал.
     Он соскочил с колесницы,  а  Иваш  пугливо  залез  на  его  место,  с
робостью взял вожжи. Мрак кивнул на мешок:
     -- Там эти... вещи богов. Отвези  взад.  Не  стоит  держать  в  одном
месте. Одно бы оставить в Куявии, другое  закинуть  в  Артанию,  что-то  в
Славию... Скажи волхвам, пусть придумают что куда.
     -- Да-да,-- сказал Иваш бледно, но  взгляд  уже  стал  тверже,  спина
выпрямилась. Уже с властными нотками велел: -- Ты давай явись  вечером.  Я
те дам новый наказ. Кони  из  преисподней  --  добро,  но  тут  один  царь
похвалялся, что  в  его  землях  пасется  олень  с  золотыми  рогами!  Нам
изволится. Нам, это значитца мне и царевне!
     Мрак посоветовал:
     -- Забудь, и смеяться не будут. Я уже свободен,  понял?  А  эти  кони
обратятся в дым при заходе солнца.
     Багровое солнце уже висело над краем  земли.  Иваш  в  страхе  дернул
поводья, кони метнулись вперед с такой мощью, что  Иваш  скатился  на  дно
колесницы. Черный жеребец подошел, обнюхал Мрака, потыкался мягкими губами
в его ухо, презрительно фыркнул на жабу.
     Мрак подложил обе ладони на  цветную  попону,  готовясь  прыгнуть  на
конскую спину. Кто-то робко подергал его  за  рукав.  Это  был  придворный
волхв-лекарь. Мрак огрызнулся:
     -- Что еще?
     Вместо ответа волхв вытащил  из  складок  одежды  зеркало.  На  Мрака
взглянуло очень знакомое лицо. Разбитый  нос,  видно  как  сломан  в  двух
местах, косой шрам через нижнюю губу,  шрамы  на  скуле,  на  лбу,  нижней
челюсти.
     -- Боги,-- прошептал он с великим облегчением,--  это  опять  я...  Я
вернулся к себе самому!
     Сломанные кости носа срослись, как зажили и другие раны. Оставив  где
заметные, а где едва белеющие шрамики.
     -- Ужасно,-- вымолвил волхв.-- Такое попортил! Ладно,  сделаем  краше
прежнего.
     Мрак отшатнулся:
     -- Ни за что!
     -- Почему?
     -- Это мое лицо,-- сказал он с мрачной гордостью.-- Это я сам.
     Его оборвал сильный треск над головой. Среди  ясного  неба  полыхнула
слепящая молния, прогремел гром. Вдали возник огненный шар,  во  мгновение
ока разросся, завис над их головами, опустился в двух шагах, а из  огня  и
света вышел как его порождение высокий человек с красными как пламя костра
волосами. Глаза были зеленые как изумруды, а в руке сжимал Посох Мощи.
     В народе послышалось потрясенное:
     -- Великий чародей!
     -- Властелин всех чародеев и волшебников!..
     -- Великий и ужасный...
     Человек в упор смотрел на Мрака. Облик его был ужасен, зеленые  глаза
метали молнии. Между волосами проскакивали крохотные искорки.
     Мрак помахал рукой:
     -- Здорово, Олег. А где наш бог?
     Человек с красными волосами бросил раздраженно:
     -- Таргитай?.. На дуде воет, с ума сойти можно. Просил привезти тебя.
Укрепись духом, новую песню исполнит. Ты хоть знаешь, что натворил? Ну,  с
той подчисткой в Книге Рода?
     Мрак покосился на распростертые  в  пыли  тела.  Никто  вроде  бы  не
смотрит, но явно кто-то да услышит, стыдливо принизил голос:
     -- Я ж неграмотный.
     Олег всплеснул руками, земля послушно  вздрогнула.  На  дальней  горе
раскололась вершина, повалил дым. Чуть погодя потекла красная кровь земли,
горящая и всесжигающая. В воздухе появились запахи гари, пепла.  Загремело
громче. Среди распростертых людей послышались крики ужаса. Жаба  на  плече
Мрака грозно смотрела на чародея и ворчала.
     -- Мрак...-- сказал зеленоглазый с укором, в голосе  звучал  страх.--
Грамотный исправил бы дату!  Ну,  добавил  бы  лет  тридцать-сорок  жизни.
Пусть, пятьдесят. А что натворил ты?
     Мрак переспросил шепотом:
     -- А что натворил я?
     В глазах Олега были ужас и жалость:
     -- Ты соскоблил все. Все, что тебе суждено. И удачи, и  поражения,  и
любовь, и счастье, и болезни... Теперь все зависит только от тебя. Но  это
еще не все!
     -- А что... еще? -- прохрипел Мрак перехваченным горлом.
     -- Каждому на роду какая-то  смерть  да  писана.  Каждому,  но...  ты
соскоблил и ее!
     По спине Мрака словно скользнул ледник. Плечи напряглись до  судорог.
Разверзлась не пропасть у ног, а ужаснее: бездна веков.
     -- Тебе даже стареть не удастся,-- добавил Олег упавшим голосом.
     Среди  распростертых  в  пыли  послышалось  завывание  ужаса.  Кто-то
всхлипывал, других трясло. Иные отползали,  страшась  были  вблизи  такого
человека... или уже нечеловека. Мрак ощутил, как кровь отхлынула от  лица.
Он сцепил зубы, сдерживал дрожь. Жаба на плече шумно вздохнула, ее горячий
язык нежно лизнул в ухо.
     И  вдруг  все  увидели  как  уши  Мрака  вздрогнули.  Хищные   ноздри
затрепетали, ловя запахи. Разбитые губы медленно поползли  в  стороны.  Он
зачем-то присел, вытянул вперед  руки  с  растопыренными  пальцами,  будто
лягушка перед прыжком, чьи лапы наконец-то нащупали твердый ком.
     Расталкивая народ, к нему  со  счастливым  визгом  неслась,  раскинув
ручонки, чистая непорочная душа по имени Кузя.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (3)