-- Обойдемся без твоих песен, байстрюк проклятый!
Глава 7
Степь ширилась, стена леса влево отступала, пока не
превратилась в чернеющую полоску. Справа одно время вовсе
пропала, затем появилась, но почти не приближалась. От леса
остались одинокие рощи, небольшие гаи, а чаще всего деревья
отступили в балки, там теснились, сцепились ветвями. Там под их
кронами не высыхают ручьи, а ключевая вода неслыханной чистоты.
В голубом небе плавают, растопырив крылья, ястребы,
кобчики, высматривая мышей и мелких птиц, важные дрофы бродят
неспешно, им лес не позволит бегать и суетиться, как мелочь.
Повозки начали останавливаться, и Рус поскакал туда во
весь опор. Там слышался рев, треск, волы и кони ускорили бег,
неслись со всех ног. Но он сам, иссохший от зноя, ощутил
разлитый в воздухе восхитительный запах воды раньше, чем увидел
маленькую речушку. Даже не речушка, а большой ручеек, что
неожиданно вынырнул из-за деревьев, едва не свел с ума скот,
что уловил аромат воды раньше людей, рвался в ту сторону,
несмотря на плети и удары, а упряжные волы, привыкшие к ударам
плетей, попросту ускорили бег и неслись, растряхивая повозки,
пока не вбежали в воду по брюхо.
Оставив разбитые и поломанные повозки на берегу, люди тоже
со всех ног вбегали в воду, жадно и много пили, плескались,
орали от счастья дурными голосами.
Чех подъехал, посмотрел с коня, буркнул, как будто ничего
не случилось:
-- Привал до утра.
Лех посмотрел на небо:
-- Солнце еще высоко!
-- Взгляни на повозки, -- посоветовал Чех.
Дюжина вверх колесами, у иных колеса отлетели вовсе.
Постромки спутались, а ветхие -- порвались. Да и те, которые
выглядят целыми, не пройдут далеко, если сейчас не укрепить, не
подправить, не заменить ту или другую часть. Кузнецы уже
вытаскивали походные горны, их молодые помощники с завистью
смотрели на плескающихся в реке.
-- Может быть, -- определил Чех, -- даже за ночь не
успеем. Пусть скот отдохнет сутки.
-- А люди? -- спросил Лех.
Чех буркнул как само собой разумеющееся:
-- Люди не скот, нам отдыхать некогда.
Гойтосир, что ревностно находился возле князя, добавил
наставительно:
-- Кто отдыхает меньше, тот и запрягает того, кто отдыхает
больше. Так заведено богами!
Лех поморщился, от умных речей всегда почему-то дурно,
соскочил на землю:
-- Эй, Рус!
Рус ерзал на коне, разрываясь между почтением и
послушанием, Чех и Гойтосир -- оба знающие, и детским желанием
заорать дурным голосом и ринуться вместе с конем в воду.
-- Ну?
-- Заедем чуть выше, а то эти дурни ил подняли уже не со
дна, а уж и не знаю откуда.
Не дожидаясь ответа, он пустил красного коня вдоль берега
вверх по течению, а потом с гиком и свистом влетел в
светло-голубую воду, где отражались оранжевые облака, с двух
сторон с плеском встали стены хрустальных брызг до небес, и
слышно было, как счастливо орал золотой всадник на пурпурном
коне, а конь визжал и радостно молотил копытами, не переставая
поднимать брызги.
Рус едва удержался от страстной жажды помчаться следом.
Замедленно, будто сдвигал гору, повернулся к повозке, на
которой ехала его женщина со странным именем:
-- Я приду... чуть позже.
Чех усмехнулся краешком губ, тронул коня. Они вошли в воду
тоже выше по течению, князю так и надлежит, там Чех соскользнул
в воду, напился вдоволь, потом быстро расседлал коня и начал
его мыть. Рус пустил Ракшана к повозкам, оттуда уже выскакивали
женщины и дети, с визгом бежали к воде.
Заринка откинула полог навстречу:
-- Что стряслось?
-- Река, -- сказал Рус счастливо. -- Не проспи,
поросенок... Где Ис?
Из-за полога пахнуло ее запахом, сердце радостно
затрепетало. Он умел вычленить аромат ее тела из сотен самых
разных запахов, но сейчас запах сказал, что она покинула
повозку уже давно.
-- Да вон же она, -- ответила Заринка насмешливо. -- Она
сюда только на ночь приходит. Да и то, если бы ты не являлся...
Она хихикнула намекающе, выпрыгнула и унеслась к воде.
Вдоль длинной колонны подвод, что все тянулись и тянулись из
пыльного облака, выметнулся всадник на оранжевом коне, быстром
и горячем. Ис скакала уже уверенно, обеими руками держась за
узду, чуть приподнявшись в стременах.
Волосы ее были на лбу перехвачены золотым обручем, так
настоял Рус, а сзади она умело заплела косу, толстую, как змея,
черную и блистающую крохотными искорками. Лицо разрумянилось,
глаза смеялись.
-- Река?
В ее словах остался сильный привкус чужого языка, что
заставляло прислушиваться к ней больше, а душа Руса едва не
выпрыгивала через уши, когда слышал ее странноватую речь, и
почему-то самому хотелось говорить вот так странно, мило
изменяя звуки.
Он протянул ей руку, сам удивляясь, зачем это делает, но
Ис приняла как должное: соскочила на землю, легко опершись на
его ладонь, и это простое движение наполнило его таким
восторгом, что едва не завопил на всю вселенную.
-- Смоем пыль и грязь, -- предложил он. -- Я уже забыл,
какого цвета кожа у тебя на самом деле.
-- На себя посмотри!
Он подхватил ее на руки, мощно и сильно швырнул едва ли не
на середину реки. Испуганный вопль пронесся над водой, затем
был могучий плеск, брызги взметнулись во все стороны, похожие
на внезапно выросший среди реки диковинный цветок с прозрачными
лепестками и высоким столбиком в середке. Ис скрылась под
водой, и только тогда он вдруг подумал, что она, может, не
умеет плавать.
Он сам не думал, что с берега можно так быстро оказаться
на середине реки. Ис, барахтаясь, поднималась наверх, как вдруг
ее ухватили страшные руки, вздернули грубо и свирепо вверх,
пробив поверхность реки, как стену враждебной крепости. Она
закашлялась, ослепленная солнцем. В ее расширенных глазах был
ужас.
-- Что ты хочешь... со мной сделать?
Он расхохотался, его руки опустили ее в воду, но теперь
она чувствовала горячее тепло огромных ладоней, даже когда он
не касался ее тела. Его руки все время были рядом. Она
плескалась, смывала пот и грязь и все время ощущала себя в
кольце его могучих рук, и от этого кровь приливала к низу
живота, ноги становились слабыми, а руки двигались все
медленнее и медленнее.
-- Не надо здесь, -- шепнула она. -- Прошу...
-- Не могу, -- ответил он сквозь зубы. -- Это сильнее
меня.
Он подхватил ее на руки, сам оставаясь по шею в воде. Ис
тихонько вскрикнула, тело Руса напряглось, и без того твердое,
как из дуба, она послушно раскрылась навстречу, варвары не
терпят сопротивления, охнула и задержала дыхание. Его широкие
ладони сдавили ее крепко и плотно, как игрушку, горячая боль
внутри прошла, сменившись странным чувством, которое она раньше
не испытывала... а теперь ощущала все чаще.
Его лицо напряглось, он закрыл глаза, откинул голову, жилы
натянулись туго, чуть ли не звенели, стиснул еще сильнее, она
вскрикнула, он что-то сказал сквозь стиснутые зубы, пальцы на
ее бедрах чуть ослабели, но она знала, что темные следы
останутся надолго.
В сторонке слышались крики, плеск, конское ржание. Ис еще
продолжала висеть как на дереве, чувствуя горячее сильное тело,
впервые не стремясь с облегчением отодвинуться, ее руки
обнимали его за шею, их глаза встретились, и она долго смотрела
в его лицо, вся отдавшись новому странному чувству покоя,
защищенности. Так она не чувствовала себя даже в своем родном
племени, в своей семье.
Рус чувствовал, как ее тело вздрогнуло. Ис торопливо
отодвинулась, опустила ноги. Когда коснулась дна, вода плеснула
ей в лицо, она раскашлялась, он вытащил ее повыше, где воды
было до пояса.
-- Что-то случилось?
Голос его был полон страха. Она слабо улыбнулась, мокрое
лицо блестело, но глаза щипало, и когда на губах ощутила
соленое, то поняла, что беззвучно плачет.
-- Нет, ничего...
-- Но я же чувствую!
-- Рус, мне вдруг показалось, что я предаю себя. Нет, не
старайся понять. В каждом племени свои понятия. Но я... в самом
деле принадлежу тебе. Не только потому, что ты меня взял! Еще и
потому, что я сама так хочу...
Его глаза вспыхнули, как два солнца. Ис вздрогнула: неужто
и она для него так много значит? Взволнованная, отвела взор,
словно искала, за что зацепиться, в трех шагах ниже по течению
в воду вошел и шумно плескался могучий немолодой гигант, в его
волосах уже проглядывала седина, но глаза оставались настолько
пронзительно синими, что Ис всякий раз брала оторопь, когда
встречалась взглядом.
-- Бугай, -- прошептала она. -- Как он страшен!
-- Он хороший, -- возразил Рус немедленно. Ис ощутила, как
под ее пальцами напряглись его мышцы, будто готовился защищать
Бугая даже силой. -- Он... чист и великодушен сердцем!
Ее плечи передернулись, вспомнила окровавленный рот
гиганта, когда с довольным ревом пожирал еще трепещущую печень
врага.
-- Это чудовище?
-- Ис, -- сказал Рус страстно, -- он мог бы остаться, жить
в богатстве и достатке. Да он и жил в богатстве! Он, если еще
не знаешь, мой двоюродный дядя. Двоюродный брат царя. Но когда
нам велено было уйти в изгнание, он сказал при всех, что это
нехорошо. И недостойно такого великого царя, как Пан.
Ис слушала затаив дыхание. Мелкие волны плескали им в
бока, а между ними вода стремилась проскользнуть как можно
быстрее, чувствуя, что так делать нельзя. Мир скифов дик,
странен, подумалось невольно, но подчинен каким-то законам. А
самые важные законы те, что внутри человека, а не вне.
-- И твой отец его не наказал?
-- Покарав одного, получил бы сто новых противников. Он
обратил все в шутку, предложил Бугаю выпить, позвал на охоту...
Но когда пришел час покидать родной кров, мы увидели, как из
ворот своего дворца выехал на огромном коне всадник в доспехах
простого воина. Он не смог объяснить, почему так сделал, но
зачем простые слова, если в нас просыпаются боги?
-- Боги?
-- Ну да, -- сказал он гордо. -- Наш прародитель,
верховный бог Род, создал из глины зверей, но когда лепил нас,
людей, то смешал глину со своей кровью. С той поры когда
поступаем особенно достойно, красиво -- это в нас пробуждается
кровь Рода. Волхвы говорят, что когда живем красиво, то
становимся с богами вровень.
Она покосилась на звероватого воина. Нерасседланный конь
Бугая, чем-то похожий на хозяина, стоял по колени в воде,
неспешно и брезгливо отцеживал воду через оттопыренную нижнюю
губу. Потертое седло украшено кожей, содранной с врагов, а
длинными волосами жертв покрыт круп, заботливо предохраняя от
зноя и оводов. Бугай довольно взревывал, плескал воду на свою
волосатую грудь, похожую на грудь дикого зверя. Если он вровень
с богами, то страшно представить, какие у скифов боги.
-- Это теперь и мой мир, -- прошептала она.
Рус подхватил ее на руки, мокрая одежда облепила ее тело
плотно, вода текла в три ручья, бегом и с хохотом вынес на
берег.
Еще через неделю земля пошла волнами. То и дело
поднимались холмы, холмики, а еще через неделю земля вовсе
отвердела, из нее торчали старые камни, белые, изъеденные
ветром.
Дозор вернулся с рассказом о высоких горах, что лежат
впереди. Правда, видна старая дорога, словно в древности
великаны пробили, а потом забросили или вымерли. Чех колебался,
собрался малый совет, решили ехать вдоль горной цепи, а наверх
не забираться.
Ночами пасли коней, давали отдых скоту, а сами чинили
