смогла бы разжать и воинская дружина. Затаила дыхание,
страшась, что синеглазый витязь заметит.
Рус отмахнулся:
-- Это я уже видел у коров. И коней. И овец... Нет, сердце
жаждет чего-то необыкновенного. Иногда просто плакать хочется
от этой жажды. Наверное, потому мы и стали беглецами... Не из
страха гибели, а по жажде увидеть странных двухголовых людей,
что живут за горами, одноглазых великанов Степи, огромных
летающих Змеев, которые воруют женщин и живут с ними в
пещерах...
Она слушала молча. Рус говорил как-то торопливо, быстрее
обычного, словно оправдывался. Она все молчала. Наконец он
прервал себя на полуслове. Голос ее золотоволосого спасителя
стал почти умоляющим:
-- Ис!.. Я же вижу, ты хотела что-то сказать!
-- Да? -- спросила она нейтрально, сдерживая себя изо всех
сил, но сердце стучало счастливо.
-- Потому Малина и позвала, что я перестал заходить к
ней... да к другим с того дня... с того дня, как появилась ты!
Я сплю у костра с воинами. Правда, Чех и Лех тоже у костров, но
я в самом деле... Ис, сердце мое привязано только к тебе.
Она опустила голову, пряча счастливые глаза. Этот воин и
так сказал очень много. Похоже, со временем она сумеет
принудить сказать и больше.
А то и сделать.
Они двигались сутки за сутками, земля оставалась
испятнанной следами зверья, птиц, в воздухе порхали мотыльки,
сверкали мертвым слюдяным блеском крылья стрекоз. Глаза всегда
серьезного Чеха блестели радостью. Ни малейших следов человека!
Наконец-то вступили в земли, куда еще не ступала людская нога.
Крайний Север, Гиперборея, земли странных чудовищ, диковинных
зверей...
Люди с каменоломен быстро обрастали жилистым мясом, в то
время как остальные беглецы оставались тощими, под началом Совы
изготовили себе оружие: сперва простые пики с обугленными для
крепости в пламени костра концами, потом сделали железные
насадки.
Сам Сова с самыми выносливыми сдружился с кузнецами,
помогал, наконец Рус увидел его уже с настоящим боевым топором,
искусно выкованным, с рукоятью из старого дуба, а на поясе
появились два ножа в добротных ножнах.
Однажды ехали в настороженном молчании, когда впереди
увидели дозор, что несся навстречу полным галопом. Чех
напрягся, в глазах была досада: Лех и без нужды гоняет так, что
конь вот-вот падет. А когда придет время двобоя, окажется либо
на измученном коне, либо вовсе пешим.
-- Развалины! -- орал Лех еще издали. -- Город!
Двое дружинников, Ерш и Твердая Рука, подъехали медленнее,
на Чеха косились с опаской. Их кони дышали тяжело, но пену не
роняли, как красный жеребец Леха.
-- А люди? -- спросил Чех быстро.
-- Людей не нашли, -- быстро сказал Лех. -- Правда, далеко
не искали, но сколько глаз хватал... а место ровное!
Чех перевел взор на дружинников. Ерш ухмыльнулся:
-- Когда нас увидели, сразу сбежали. Подумали, что
гости... Такую ораву прокормить!
Твердая Рука развел руками. Его второе прозвище было
Молчун, ибо словам предпочитал дело. Чех подобрал поводья,
оглянулся:
-- Лех, Рус, вы двое -- со мной.
Кони резво пошли сразу галопом, им передалась тревога и
волнение всадников. Развалины выступили из зарослей высокой
травы отбеленные временем, сглаженные, но видны были следы
кладки.
Рус соскочил на землю первым, сердце колотилось как перед
боем. Лех без нужды дергал рукоять меча, вытаскивал до половины
и со стукам задвигал в ножны, а Чех спрыгнул прямо с коня на
массивный камень с ровными краями.
-- Позвать Корнилу! -- велел он нетерпеливо.
Твердая Рука сразу же повернул коня и умчался. Вскоре с
ним прискакали еще всадники, где выделялся серебряной бородой
Гойтосир, а следом тащилась повозка, запряженная двумя конями.
Гойтосир крикнул ревниво:
-- Что может тот неумеха, что не умел бы я?
Корнило подъехал, натянул вожжи. Кони тут же принялись
щипать траву. Чех поинтересовался подозрительно:
-- Ты был, говоришь, дикарщиком?
Волхв вылез из телеги с кряхтением, морщился и хватался за
поясницу. Вокруг камня обошел медленно, прихрамывал, нехотя
пощупал, отмахнулся:
-- Кем я только не был. Что волишь знать?
-- Что за развалины?
-- Я такие уже встречал. И в горах, и в пустынях. Куда там
этим! Целые дворцы видывал. А оказывалось, что их выстроили
ливни да ветры. Успокойся, вождь.
-- Точно? -- не поверил Чех.
-- Голову на отрез, -- сказал Корнило с горделивой
надменностью.
Все же Чех разослал в стороны охотников, а Лех и Рус тоже
осматривали каждую пядь на несколько верст вокруг, искали то ли
наконечник стрелы, то ли кости зверей, не разгрызенные, а со
следами острого меча или топора, старое ли дерево с зарубками,
еще какие следы, ибо человек есть особый зверь, после него след
остается на века, как бы ни старался спрятать.
Но что на самом деле убедило Чеха, это зверье. Огромные
жирные дрофы подпускали людей вплотную, смотрели с
любопытством. Даже детвора наловчилась бить их палками. Олени,
правда, к себе не подпускали, но паслись поблизости, давая
время спокойно наложить стрелу на тетиву, долго целиться. Целые
стада диких свиней прошли прямо через лагерь, ступая через ноги
обомлевших людей. Одна свинья перешла прямо через остатки
костра. Рус видел, как рассыпались под ее копытцами багровые
уголья, а затем только истошный визг дурехи всполохнул стадо.
Фыркая и хрюкая, они перешли на неторопливый бег и скрылись в
сгущающихся сумерках.
-- Да, -- признал Чех наконец. -- Здесь нога человека не
ступала! Мы первые.
-- Теперь-то ты доволен?
-- Доволен? -- огрызнулся Чех. Глаза его были
встревоженными. -- А ты знаешь, каков спрос с первого?
Теперь они двигались границей леса, слева простиралась
необъятная степь. Трижды переходили вброд большие реки, брод
искали недолго, а малым потеряли счет. Потом землю вздыбили
холмы, а ровные как стол долины стали попадаться все реже. Лес
отодвинулся, но взамен часто встречались густые рощи, похожие
на отряды крепких бойцов, что спина к спине отбиваются от
озверевшей стаи.
Еще через несколько дней земля пошла как будто пузырями,
настолько много было холмов. Горбатая земля прикрылась дубовыми
рощами, жестким буком, грабами, колючими елочками, на вершине
маячили сосенки, а внизу плотно стоял шиповник, терн, дикие
колючие троянды.
Дорогу находили между холмами да ярами, вдоль оврагов и
через проплешины голой земли, где почему-то ничто не росло,
хотя рядом деревья и кусты озверело дрались за место, душили
друг друга. Дорог, конечно, не было, но дозорные пока что
успешно находили пути и для коней, и для стада, и даже для
неторопливых подвод, влекомых волами.
И всякий раз Рус видел прямо перед собой ту грань, где
смыкается небесный купол с земной твердью, и всякий раз мечтал
добраться до края, заглянуть за него, увидеть место, куда
спускается багровое солнце: в черную ли нору, за край ли скалы
или же в пропасть, где начинается потусторонний мир?
Но небо постепенно темнело, небосвод окрашивался багровым,
солнце разбухало, роняя красные капли пота, от которого
вспыхивал и край земли, к которому солнце стремилось, а позади
уже слышалось предостерегающее:
-- Рус!.. Очнись! Привал на ночь.
В голосе Чеха всегда больше сожаления, чем насмешки. От
Леха мало помощи, весь в девках да драках, а от Руса так и
вовсе нет толку. Приходится тянуть и за вождя, и за проводника,
и за воеводу. А то и за волхва, ибо осторожный Гойтосир не в
состоянии ответить, какие жертвы нужно приносить в этих землях
и каким богам.
Глава 10
И все же, несмотря на пустые от людей земли, Чех велел
идти с опаской. На десять -- двадцать верст впереди всегда шла
передовая сотня. На самых быстрых конях. От нее отделялись
десятки -- дозоры. От этих уже не ускользнет ни шелест листвы в
соседнем лесу, ни колыхание травы, где пробежал мелкий зверек,
ни птичья трель, которая может оказаться и сигналом из засады.
Позади племени ехала конная сотня -- застава. Если нападут
сзади, они примут удар, а тем временем и повозки развернутся,
выстроят стену, из-за которой даже женщины и дети смогут метать
камни из пращей, тыкать во врага копьями и дротиками.
Остаток лета шли по голой земле. Такой она казалась,
несмотря на то, что порой приходилось пробираться через лесные
завалы, высылать вперед плотников с острыми топорами: чащу
иногда объехать не удавалось -- ломились напролом.
И все равно пустая, хотя то и дело спугивали стаи диких
свиней, оленей, на обширных полянах паслись стада туров, а на
участках без дремучего леса, что выглядели почти как степь,
темнели плотные стайки деревьев; но куда делись человечьи
кости, безмолвные черепа со следами топора или разбитые ударом
палицы? Сколько их обычно белело в зеленой траве старых земель,
сколько встречалось в расщелинах скал, в песках, в глине! Иные
рассыпались в прах, иные были в целости и все еще дают приют
мелким зверькам, гадам или птицам.
А сколько встречали развалин градов, крепостей, детинцев,
кремлей, сколько чернело закопченных очагов, сколько видели
окаменевших от дождей и солнца углей с пеплом! Но это было
давно, а теперь неделю за неделей ехали через земли, где еще ни
разу не повстречали след человеческий.
И у каждого на затылке шевелились волосы от страха и
возбуждения. Мужчины хватались за оружие, распрямляли плечи и
гордо посматривали по сторонам. Вот она, мечта любого мужчины
-- новые земли!
Вечерами у костра Гойтосир заводил поучительные беседы о
древности рода, великих деяниях предков. Чех слушал
внимательно, уважительно, Рус позевывал, если и слышал что, то
сразу забывал, а горячий Лех однажды не выдержал:
-- Да на кой нам все это?.. Мы сами -- великие предки!..
Если, конечно, выживем.
Усталый Чех вздрогнул, успел задремать, сказал сурово,
скрывая смущение:
-- Вообще-то не так важно, кем были наши деды. Куда
важнее, кем будут наши внуки.
Слово старшего было весомым, как слиток небесного железа.
Волхв умолк, но лицом и развернутыми плечами выражал
несогласие. Спорить не стал, в походе важно единогласие даже в
мелочах, но поход когда-то да кончится...
Чем дальше забирались к северу, тем холоднее становился
воздух, хотя лето было еще в разгаре. Чаще встречались ручьи,
мелкие реки. Четырежды речушки оказывались глубокими,
приходилось искать мелкое. Переходили вброд, не замочив стремян
и ступиц телег, но вода ухитрилась унести двух телят и
зазевавшегося ребенка. Чех хмуро предупредил, что в следующий
раз утопит виновных в той же реке.
Он теперь ехал по большей части сам впереди. При нем
обычно держались двое-трое старших дружинников, теперь они
звались боярами, Гойтосир трусил следом на тихой лошадке, а Лех
и Рус чаще занимались обозом. Там постоянно случаются поломки,
с отставшими остаются только кузнецы, плотники и шорники, но за
их сохранность теперь отвечали Лех и Рус, пусть приучаются не
только скакать очертя голову, рубить и бахвалиться подвигами, а
бдят и о племени, подводах, берегут скот, людей.
Рус, в отличие от Леха, не ярился, улыбался загадочно. В
обозе ехала Ис, и он каждую ночь нырял в ее объятия. Днем она
садилась в седло, общалась с Корнилом, тот тоже вроде бы изгой
даже в своем племени, старый волхв общался с нею охотно, а к
ночи Ис умело стреноживала коня и пускала пастись, благо травы
здесь щекотали лошажьи брюха.
А Чех ехал впереди насупленный, синие глаза смотрели
