торопливо снимал седло, в руке другого блеснул нож.
Олаф перестал оглядываться, ибо хольмградец все еще впереди, а они
уже почти на середине реки. Наддал, холодная вода уже не холодная, это у
него на родине холодная, голова хольмградца и блестящие плечи начали
медленно приближаться. Владимир оглянулся, лицо изнуренное. наддал как
мог, но Олаф догнал, пошел рядом.
-- Ну что? -- спросил он горько.-- У меня на коне осталось все. Даже
меч.
Владимир выплюнул воду со словами:
-- Но ты жив.
-- Но у меня там меч!
-- Лучше он, чем ты.
Олаф в ярости ударил по воде. Брызги взметнулись до небес:
-- А что я без меча?
-- Значит, ты при нем, а не он при тебе...
Олаф со злости ушел под волну, не дело отважного викинга состязаться
в игре слов. Белое тело мелькало на малой глубине, изгибалось как
гигантская рыба, дробилось на блики. Владимир заработал руками и ногами
чаще. Холодная вода уже начала сковывать мышцы, а берег еще далеко.
Олаф вышел первым, согнулся, упершись ладонями в колени. С него текло
как с большого пса. Владимир видел, как викинг жадно хватает ртом воздух,
но когда под ногами ощутилось дно, Олаф уже отдышался:
-- Ну, что мы можем, две мокрые курицы?
-- Мы живы,-- напомнил Владимир.
-- Разве? -- огрызнулся Олаф.-- Если бы остались, была бы жизнь!
Пусть недолгая. Зато погибли бы как мужчины. Что есть викинг без меча? Не
примут в Валгаллу даже объедки со столов убирать!
Берег нависал как седые брови старика. Олаф с ненавистью ухватился за
белесые корни явора, за спиной был плеск и фырканье, сопение, затем тяжело
зашлепали мокрые подошвы. Владимир карабкался тяжело, дыхание вырывалось
из груди с хрипами и стонами. Олаф выбрался наверх, зло смотрел на те же
яворы, толстые, с ветвями до самой воды, бескрайнюю степь, редкие групки
деревьев, синее небо.
-- Ну и что? -- спросил он свирепо.
-- Это... уже земли... -- объяснил Владимир,-- за которые спорят
печенеги... фу, уморил, мерзавец... и ромеи. Можно сказать, мы уже...
фу... в империи. До Царьграда рукой подать.
Олаф прорычал:
-- Опять врешь? Почему я тебя не прибил по дороге? А отцу бы сказал,
что тебя жабы съели. Я слыхал, что до града Константина надо плыть по
морю. Теплому такому, как похлебка для рабов...
-- Будет тебе море,-- пообещал Владимир.-- Дней через пять выйдем на
берег. Если бегом, как кони.
-- А если идти?
-- Дней десять.
Олаф сказал зловеще:
-- Тогда поспеем за пару суток. Пора тебе увидеть, как бегают
викинги!
Владимир не спорил: согреются, одежка подсохнет, да и в беге немного
найдется равных, покажет и викингу, но когда Олаф мчался как олень час за
часом, не думая даже замедлить бег, Владимир наконец прохрипел:
-- Все!.. Сдаюсь!
Олаф повернул голову:
-- Что?
Руки его, согнутые в локтях, равномерно двигались, помогая нагнетать
в грудь воздух. Лицо чуть покраснело, но если и вспотел, то ветер
сдергивает эту росу, а рубаху высушивает так, что трещит как прапор в
руках скачущего воина.
-- Ты бегаешь... быстрее... -- прохрипел Владимир.
Он перешел на шаг, Олаф пробежал еще чуть, остановился, поджидая
хольмградца. Владимир запоздало увидел, что викинг уже на пределе, бежал
на самолюбии, такой скорее упадет замертво, чем сдастся, а ему
продержаться бы еще чуть...
-- То-то,-- сказал Олаф. Его покачивало, в могучей груди хрипело и
булькало, словно там лопнул бурдюк с вином.-- Мы... викинги... умеем...
-- Победил,-- признался Владимир.-- Я что, мне ни разу не приходилось
вот так... не от кого было... гм...
Викинг грозно захрипел. Белесые брови сдвинулись, синие глаза метнули
молнию. Владимир поежился, так можно дошутиться, но Олаф лишь посопел,
раздувая ноздри, хольмградец к счастью не уточнил, в детстве всем
приходилось бегать от грозного отца:
-- Воин должен уметь бегать... Врага догнать, оленя, даже зайца
загнать так, чтобы косой пал замертво!
-- Да я что,-- сказал Владимир с неловкостью,-- ты не серчай. Если
зайца...
-- Без труда,-- ответил Олаф.-- Я тебе как-нибудь покажу.
-- Все, буду примечать длинноухих. Нам бы как раз зайчатины на
обед...
Он умолк, а Олаф вздрогнул, завертел головой. Владимир видел, как
вздрогнули и шевельнулись розовые уши викинга. Сам Олаф пригнулся как
дикий зверь, едва не рычал, зорко и настороженно всматривался,
вслушивался.
Донесся стук копыт, потом чистый звонкий голос, распевающий во все
горло. Слов Владимир не расслышал, оба вжались в землю, но место больно уж
неудачное: всадники вот-вот увидят с высоты седел. Вдруг Олаф ахнул
тихонько, а Владимир ощутил, как сжалось сердце.
Всадников было трое. И все трое были великанами в добротных доспехах
и на огромных боевых конях. От них веяло грозной силой, удалью,
несокрушимой мощью. Уздечки позвякивали, копыта били в землю тяжело,
мощно.
Владимир толкнул Олафа, в мышиную норку не втиснешься, поднялись.
Передний оборвал песню. Его серые глаза с любопытством рассматривали двух
оборванцев, а Владимир и Олаф все не могли оторвать от него глаз. Что
доспехи, он даже в панцыре, явно греческом, шолом блещет так, что глазам
больно, сложный узор, а сверху колышутся по ветру красные с синим перья.
Оружием воин обвесился с головы до ног, и если бы ему не было весен
двадцать, когда тяга к оружия понятна, то даже Олаф назвал бы его дурнем.
Двое всадников, что ехали сзади, одеты проще, но выглядят намного
опаснее. Их оружие легче, вместо панцырей -- легкие кольчуги, вместо
тяжелых мечей и топоров -- легкие, но длинные сабли. Правда, мечи и топоры
тоже есть, приторочены сзади у седел. Оба с непокрытыми головами, но
шоломы выглядывают из седельных мешков. Лица обветренные, битые солнцем и
ветрами, без капли лишнего мяса, только кости и мышцы, глаза похожи на
острые наконечники стрел. Оба как несокрушимые скалы, а кони не знавшие
хомута -- могучие, налитые мощью звери, даже сейчас всхрапывают враждебно,
готовые куснуть чужаков или ударить копытом.
Владимир толкнул Олафа, поклонился:
-- Исполать вам, могучие витязи!
Олаф нехотя поклонился. Его синие глаза жадно щупали богатое
вооружение, могучих коней, мерили ширину плеч богатырей.
Передний, что оборвал песню, спросил с брезгливым недовольством:
-- Что за рвань шляется по Дикому Полю?
По голосу -- вятич, да и нос курносый, глаза расставлены широко, на
переносице чашка поместится, стать молодецкая, какой известны вятичи.
-- Погорельцы мы,-- ответил Владимир с поклоном.-- Почитай, уся весь
пошла огнем. Одни угли остались... Бредем наниматься к кому-нибудь. Хоть в
холопы, жить-то и кормиться как-то надо...
-- Да зачем вам жить? -- удивился вятич.-- Коль дома свои сохранить
не сумели, то вам лучше сгореть со своим скарбом.
Двое старших молчали. Владимир чувствовал на себе придирчивые
пытливые взгляды. Один золотоволос, высок, другой коренастее и шире, а
волосы черные, как вороново крыло. Глаза чуть вприщур, и даже не будь
узких, как шнурок, усов, Владимир признал бы печенега. Наконец передний
сказал укоряюще, Владимир сразу ощутил мягкий говор киянина:
-- Так что ж бредете в ту сторону? Русь вон в той стороне! Попадетесь
диким людям, они сразу аркан на шею! Мужики крепкие. Будете жить со
скотом, жрать со свиньями.
-- Дык откуда ж знать,-- сказал Владимир робко,-- в какой стороне
что? Мы ж никогда из веси и не выходили-то...
Молодой вятич гордо выпрямился:
-- Эх, народ! Пошто живете?
Тот, которого Владимир определил как печенега, спросил внезапно:
-- А что молчит твой спутник?
Голос его был резкий, свирепый, в нем еще звучала дикость и
жестокость степняка. Темные глаза, такие же темные, как и у самого
Владимира, впились в его лицо.
-- Немой,-- ответил Владимир печально.-- Да и дурачок он. Потому
такой здоровый.
Веский довод вроде бы удовлетворил печенега, он перестал щупать
оценивающим взглядом могучие мыщцы Олафа, мерять его плечи. Киянин хотел
что-то сказать тоже, но Владимир перебил льстивым голосом:
-- Вы и есть знаменитые поединщики, что ездят по Дикому Полю в
поисках чести и славы? У нас о вас песни поют!
Киянин ответить не успел, молодой вятич кичливо выдвинулся вперед:
-- Простые витязи на пирах киевского князя аки свиньи упиваются, а
лучшие... ищут супротивников! Мы рубежи земель наших охраняем, дни и ночи
ищем, с кем бы нашу силушку незнаемую померить, с кем-то удалью
поверстаться!
-- Как это достойно,-- ответил Владимир с почтением. Он поклонился
еще ниже.-- Земной поклон от простых труженников! Не будь вас, нас бы уже
давно и куры лапами загребли. А так сильный ищет сильного, чтобы
утвердиться над ним в доблести, а мы за вашими широкими спинами просто
живем да хлеб жуем...
Вятич весело засмеялся, шевельнул ногой, конь мощно двинулся мимо.
Олаф в отчаянии замычал, знаками показывал Владимиру вслед всадникам.
Владимир отрицательно качал головой. Киянин оглянулся:
-- Что мычит этот несчастный?
Владимир сказал торопливо:
-- Не обращайте внимания. Дурачок от рождения, это ж видно. В детстве
из люльки уронили. Головой о пень! Он вырос в нашей веси самым сильным.
Любит бороться, а когда вас увидел... ну, сами понимаете.
У младого вятича глаза заблистали весельем:
-- Бороться с этим придурком? А почему бы и нет?
Печенег хмыкнул, а киянин, явно старший, сказал брезгливо:
-- Мы боремся с равными. Не личит богатырю схлестываться с
простолюдином. А земляных червей везде довольно, пусть с ними и
барахтается.
-- Да где тут они,-- пробормотал Владимир. Он держал голову
склоненной, прятал злой блеск глаз: не личит народным заступникам так
пренебрежительно о простом люде.-- Копаются в земле далеко, в
безопасности.
-- Тогда с медведями,-- буркнул киянин.
А вятич сказал гордо:
-- А в безопасности, потому что есть кому принимать все удары!
Они проехали мимо, уже не поворачивая голов. Олаф тихонько шагнул
следом. Владимир предостерегающе зашипел, но викинг уже в три
стремительных прыжка нагнал печенега, и Владимир, кляня Олафа за дурость,
поспешно бросился вслед киянину.
К счастью, вятич во все горло завопил прерванную песню. Владимир
взапрыгнул сзади на круп коня киянина, тот от неожиданности присел, и тут
же кулак Владимира обрушился на затылок витязя как молот. Тот вздрогнул
как сосна от удара топором. Владимир спешно толкнул с коня обмякшее тело,
сам оказался в седле и с саблей в руке. Олаф ухватил печенега за плечо и с
такой силой дернул, что богатырь пролетел по воздуху как мешок с cухими
листьями. Конь шатался, присел, стараясь удержаться на четырех, а его
хозяин на той стороне тропки обрушился сверху на кусты, затрещало,
мелькнули и повисли вверх подошвами добротные сапоги.
-- Займись этими! -- крикнул Владимир.-- я беру молодого!
Он с саблей в руке загородил дорогу к Олафу. Викинг поспешно сдернул
с седла ножны с длинным мечом, а сбитый с коня киянин застонал и начал
подниматься, Олаф сильно ударил в голову, не вынимая меч из ножен.
Богатырь без звука распростерся в пыли. Олаф подбежал к своему, в кустах
ревело страшным голосом. Печенежский витязь вылез, злой и рассвирепевший,
Олаф мощным тычком в лицо опрокинул обратно в оранжевую листву.
Владимир только догадывался по топоту и всхлипам, что с Олафом в
порядке, а сам стерег каждое движение молодого поединщика. Вятич, несмотря
