Владимир умело отражал удары, отступал, подставлял то щит, то парировал
мечом, глаза его оставались холодными и спокойными.
Внезапно Вепрь опустил меч:
-- Довольно!.. Где ты учился нашей манере боя?
-- В наше племя вернулся один из ваших краев,-- объяснил Владимир. Он
даже не запыхался, голос звучал ровно.-- Он любил рассказывать о здешних
чудесах, а я вызнавал приемы боя.
Вепрь кивнул, удовлетворенный:
-- Да, ты поступил правильно. Лучшие фехтовальщики мира собраны
здесь, в Константинополе. А ты, викинг?
Олаф сказал хмуро:
-- Меня ромеи не учили... Но пока мы пробирались сюда, а дорога была
долгая, я учился этим приемам боя у своего друга. Видят боги, они нам
пригодились не раз!
Вепрь хмыкнул, глаза его оценивающе оглядели могучую фигуру викинга,
знакомую здесь по мраморным статуям Аполлона и Арея:
-- Верю. Но если ты чему-то научился у этого... как тебя звать?
-- Олаф. А его -- Вольдемар.
-- Вольдемар, ты хорош с мечом. Я рекомендую тебя в личную охрану
базилевса... Нет, пока что во внешнюю охрану дворца. А твоего друга все же
проверим.
Олаф встал в боевую стойку, все время напоминая себе, что надо
драться хладнокровно, не впадать в священную ярость воина, столь чтимую в
его племени и среди соседних германских народов. А здесь ценят больше
умение, чем отвагу и удаль...
Он отражал удары, делал выпады сам, Вепрь теснил его, обрушивал град
ударов, никогда Олафу еще не приходилось встречать такого умелого и
беспощадного воина, если не считать Вольдемара, но с некоторым удивлением
и даже испугом видел, что все же выдерживает натиск и по-ромейски: умело и
без ярости.
Наконец Вепрь опустил меч. Лицо покрылось капельками пота, а голос
чуть колебался:
-- Рикмед!.. И этот хорош.
-- Советуешь взять обоих?
-- Да. Оружием владеют отменно, а остальное -- твое дело.
Рикмед оглядел обоих пристально:
-- Если помыть, почистить и одеть, то выглядеть будут терпимо. Сам
знаешь, для дворца отбирают самых рослых и с красивыми лицами.
Вепрь захохотал:
-- Верно, нам с тобой на женскую половину не попасть!
В дворцовых покоях их встретил немолодой сановник. Был он хмур, одет
богато, глаза смотрели из-под припухших век придирчиво:
-- Меня зовут Теребул. Когда-либо бывали в Константинополе?
-- Нет,-- ответил Владимир, опередив Олафа.
-- Добро. Рикмед сказал, что вы умелые бойцы. А мне нужны новые
этериоты. Это большая честь даже для высокорожденных! А для варваров вроде
вас... Этериоты носят доспехи получше, чем короли в ваших землях... если у
вас там есть короли. И жалование у них в сорок раз выше, чем у акритов.
Хотя акриты постоянно рискуют головами!
В глазах варваров мелькнула радость, но держатся достойно, ни один
мускул не дрогнул на суровых, будто вытесанных из плотного дуба лицах.
Теребул закончил:
-- Идите вниз. Вам выдадут оружие, одежду. Ваши новые друзья объяснят
как держаться во дворце.
-- Но у нас есть оружие! -- возразил Олаф.
Сановник поморщился:
-- Лучше продайте. Все равно ни носить его, ни пользоваться не
придется. Все этериоты носят одинаковые доспехи, оружие, одежду. Когда
получите доспехи у нашего оружейника, на свои смотреть не захочется.
Он ударил в гонг. Появился молодой воин, одетый настолько пышно и
богато, что Владимира передернуло. На лице Олафа отразилось откровенное
презрение.
Теребул усмехнулся. Похоже, он понимал варваров, и Олаф, быстрый в
смене чувств, сразу ощутил к нему симпатию.
-- Голон обучит церемониалу,-- сказал Теребул.-- Вас берут не
простыми воинами. Этериоты вхожи во дворец божественного базилевса!
Он отпустил их движением руки. Когда шли за разряженным Голоном, Олаф
спросил недоумевающе:
-- Вот так сразу? Прямо в императорский дворец? Неужто у них так
своих людей не хватает?
Владимир скалил зубы. Легкость, с какой их взяли так высоко, потрясла
даже его. Хотя уже знал, что своим здесь как раз доверяют меньше всего.
Свои могут предать, продать, у них здесь родня, семьи, земли, свои
интересы, а варвары даже языка ромейского не знают. Будут поневоле преданы
базилевсу до конца, ибо с его падением умрут тоже. Разве не потому и он,
Владимир, будучи новгородским князем, набирал в охрану и даже в дружину
безродных изгоев?
Царедворец едва не подпрыгивал, только бы казаться выше ростом. Любой
ромей чувствует недоброжелательство к рослым варварам да и не только
варварам, и когда на лбу Голона собрались морщинки, Владимир ощутил
какую-то каверзу. Царедворец на ломанном языке северян, понятном жителям
Гипербореи, спросил неожиданно:
-- Эй, золотоволосый! У тебя ноги волосатые?
Олаф подумал, ответил в затруднении:
-- Вроде бы да... А что?
-- Так и запишем,-- сказал Голон невозмутимо, но в голосе звучало
явное злорадство.-- Теплую обувь на зиму не выдавать.
Глава 29
Анна сразу обратила внимание, что в палатийской гвардии появилось
двое новых. Оба северяне, только там вымахивают как дубы на просторе такие
рослые и широкие в плечах: один золотоволосый и с синими, как небо,
глазами, другой с черными, как смоль, волосами, чернобровый, смуглолицый.
Он был как свернутая в жгут молния, от него исходило ощущение опасности.
Она видела его только мельком, но стоило ей закрыть глаза, как перед
мысленным взором вставало его лицо, в котором никто кроме нее не видел
сдержанной ярости.
Елена, бессменная подруга с детских лет, толкнула в бок:
-- Тебя что-то тревожит?
-- Ты заметила двух новых этериотов?
-- Еще бы! Такие красивые мужчины не часто встречаются даже здесь.
Анна сказала, чувствуя, как при этих словах часто-часто застучало
сердце:
-- Один мне кажется знакомым. Очень давно, лет десять назад... он уже
был здесь.
Елена ахнула:
-- И ты такое помнишь?
-- Ну... случай был особый. Он единственный, кто отказался опуститься
передо мною на колени.
Елена засмеялась:
-- О, такое да забыть дочери базилевса!.. К тому же --
порфиророжденной! Нет-нет, я не говорю, что ты злопамятная. Если хочешь
знать, я тоже его запомнила. Только у того волосы были чуть светлее.
Темнокаштановые!
Анна сказала нерешительно:
-- Волосы со временем темнеют. Это он, я уверена. Только уж очень
большое совпадение...
Глаза Елены лукаво блеснули:
-- Совпадение? Может быть, он как раз и прибыл, чтобы стать на
колени? Говорят, на севере все тугодумы. Это у них от холода. Надумал
только сейчас. Давай вечером выберем время, пройдем мимо. Я найду повод,
если хочешь.
-- Хочу!
Повод нашелся только через два дня. Те двое новых этериотов пока не
было вхожи во внутренние покои, несли стражу снаружи. А при огромности
дворца для Анны и Елены это значило пуститься в долгое путешествие.
К тому же приходилось делать вид, что просто прогуливаются вблизи
дворца, подставляют лицо солнцу. Елена держалась беспечно, в то время как
Анна никогда еще не чувствовала себя такой скованной. Выйти на прогулку
только для того, чтобы посмотреть на нового стража? Да сколько их охраняет
дворец? Лучшие из лучших, самые отважные, умелые и статные, ибо в стражу
отбирают с красивыми лицами и телами!
Он стоял у одного из многих входов -- высокий, красивый, с бритой
головой, откуда свисал черный до синевы чуб. В левом ухе блистала серьга с
красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни
дорогими доспехами, ни ростом, ни шириной плечей.
А Владимир, едва заметил, как отворилась бесшумно и легко дверь,
выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в приторный
запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал был
ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце
застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах... Но как он мог тогда
его учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами?
Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей было лет
пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в
рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым,
разве что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и
остановились на Владимире.
-- Как зовут тебя, этериот?
Голос ее чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но Владимир
успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над ним и
собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином.
-- Вла... -- прохрипел он внезапно перехваченным горлом,--
Владимир...
-- Ты откуда, Владимир?
Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга
быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как
лисичка.
-- Я прибыл из далекой северной страны... принцесса,-- ответил он, с
трудом совладав с голосом.
-- Да-да, северной,-- повторила она,-- а... что ты ищешь здесь?
Ее подруга, оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа,
подсказала игривым голоском:
-- Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А заодно --
денег.
Анна смотрела в лицо Владимира:
-- Это верно?
Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой,
как уже случилось в прошлый раз:
-- Нет. Я прибыл... потому что хотел видеть тебя.
Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир
внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в
нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом
готовился защищать себя от ее телохранителей?
-- Зачем? -- спросила она тихо.
-- Не знаю,-- ответил он так же тихо.-- Что-то сильнее меня...
толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом,
хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!
Подруга Анны слушала, раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был
восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о
любви. И в самом деле сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой
печалью, а в глазах щиплют слезы.
За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов,
ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагов приблизились,
остановились как железные статуи перед Олафом и Владимиром. Те отступили,
освобождая места, отсалютовали.
Анна сказала с повелительной ноткой:
-- Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана.
А ее подруга сказала томным голосом:
-- А то нам нельзя без охраны... Мы ж такие нежные, лакомые,
спелые...
Голосок ее был звонким как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто
тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял
большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя... Он уже плотоядно
присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала,
показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид.
По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки
знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов.
Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными
лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то
восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми
ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие
знаки внимания.
-- Ты славянин? -- спросила Анна на ходу.
Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое
