Терибул смотрел пристально, будто хотел впиться во внутренности,
выгрызть упрятанное глубоко. В лице проступила затаенная жестокость.
Владимир чувствовал смертельный холод. Если обмолвиться, что один
выругался на росском языке, то это может быть смертным приговором ему и
даже Олафу.
-- А ты,-- спросил Терибул у довольного викинга,-- что слышал ты?
Олаф метнул быстрый взор на Владимира. Тот затаил дыхание, викинг мог
услышать, но Олаф показал красивые зубы в чистой открытой усмешке:
-- Мой друг поразил четверых!.. Я успел только одного. Да и то... без
крови.
Терибул поморщился:
-- Сломал спину. Тоже подох раньше, чем успели спросить. Вы чересчур
сильны, варвары! И бесхитростны как младенцы. Захватить бы хоть одного, да
с каленым железом поспрашивать... Но вы хороши в охране, ничего не скажу.
Сейчас каждый видит, что я был прав, когда порекомендовал вас в охрану
внутренних покоев. Не забывайте, вас рекомендовал я! Но любой из римлян...
или тех, кто за годы стал римлянином, научился бы думать по-римски, не
добивал бы хоть одного.
Владимир ответил виновато:
-- Мы не добивали.
Терибул отмахнулся раздраженно:
-- Знаю-знаю. У каждого из четверых только по одной ране. Ранке, как
бы вы сказали. Прямо -- царапинке! Увы, смертельной. А один вовсе... без
крови, как говорит этот довольный дурак.
Олаф вытянулся, но по лицу было видно как обиделся. Терибул прошелся
по комнате. Этериоты следили за шагами всемогущего царедворца, затаив
дыхание. Терибул морщился, сжимал кулаки, хмыкал, наконец так резко
обернулся, что оба вздрогнули.
-- Идите. В любом случае вы показали себя достойно. А что не очень
думали, когда рубили, то так и лучше. Умные воины -- уже не воины.
Когда за ними закрылась дверь, Олаф шепнул одними губами:
-- Чего это он?
-- Забудь,-- посоветовал Владимир.-- Сам дурак.
-- Да нет, мой отец тоже примерно такое же рек. Умные, дескать,
опасны...
-- Забудь,-- отмахнулся Владимир снова.
Олаф внезапно хлопнул себя по лбу:
-- А что тот, которому ты разрубил шею, пищал?
-- Ш-ш-ш-ш,-- сказал Владимир испуганно.
Олаф едва не подпрыгнул, довольный. Значит, тут еще сложнее, чем
показалось вначале. А его друг знает больше, чем сказал этому разряженному
болвану, сам дурак, и как здорово, что они вдвоем уже окунулись во что-то
чисто ромески подлое с ночными убийствами и кинжалами из-под полы! Другой
мир, где могут нападать впятером на одного, где косой взгляд или неверный
изгиб губ может привести к быстрой и нещадной гибели, где один удар меча
может привести на вершину такой славы, откуда крохотные земли родного
Севера не рассмотришь и в кулак!
-- Нам повезло,-- сказал Олаф счастливо.-- Что я видел дома кроме
холодных скал и морского прибоя? Да еще одинаковых девок с морской водой в
жилах вместо крови? А здесь шагу не ступить, чтобы кому-то не дать в
морду!
-- И получить,-- буркнул Владимир.
-- И получить,-- согласился Олаф.-- Но жить можно, когда на один
отвечаешь тремя! Как говорят здешние христиане: на удар надо отвечать
сторицей! Мол, подставляют правую щеку, лупи так, чтобы из ушей
брызнуло...
Когда вернулись на свои места, трупы уже унесли, кровь замыли. Даже
ковровую дорожку постелили новую, а на стенах спешно вешали другие
гобелены: на прежние попали капли крови. Народу суетилось как муравьев,
распоряжался Вепрь -- свирепо и громогласно. На варваров зыркнул
исподлобья, Олафа остановил и велел стать в трех шагах от Владимира.
-- Вам до смены еще полчаса,-- прорычал он.-- Но ты стой здесь! Скоро
Божественный изволит выйти. Не бегать же ему по этажам за вами, ежели
изволит вас заметить?
-- Базилевс уже знает? -- спросил Олаф живо.
-- Сейчас его одевают и причесывают,-- буркнул Вепрь.-- Когда начнут
обувать, то расскажут новости. Спины прямее, мерзавцы!
Глава 32
От стен тянуло холодом, а каменные плиты пола давали о себе знать
сыростью через мягкие подошвы сапог. До смены оставалось рукой подать, но
Владимир и Олаф понимали, что Вепрь оставил их не зря: пусть все видят,
что для его воинов -- обычное дело зарубить пятерых и остаться целыми. В
огромном дворце уже запылали очаги, вспыхнули все лампадки и светильники,
но воздух все еще оставался промозглым, сырым.
Владимир и Олаф вслушивались и всматривались, и когда внизу
показались закованные в доспехи огромные воины, подтянулись, выпрямились.
За латниками поднимались шестеро таких же исполинского роста спафариев,
личных телохранителей базилевса. Они были чудовищно огромны, тяжелы как
быки, злобные и недоверчивые, подозрительные, всюду высматривающие
опасность для священной особы императоров.
Приотстав шага на четыре, по ступенькам поднимались двое в пурпурных
хламидах. Только базилевсы могли носить их, это и были базилевсы Василий и
Константин. Оба с одинаково бледными лицами, сероглазые, Василий чуть выше
и пошире в плечах, но оба чересчур хрупкие, словно родились и жили в
подземельях дворца, не видя солнца, не чувствуя на коже движения воздуха.
Константин лишь скользнул взглядом по двум этериотам, а Василий чуть
замедлил шаг. В его взгляде проскользнул вялый интерес. Оба дворцовых
стража отличались друг от друга как день и ночь: один смуглолицый и с
волосами черными, как вороново крыло, с яростным лицом с резкими чертами,
прямым носом с горбинкой, другой -- белокожий и с золотыми волосами, глаза
синие, как небо, но что роднит их, так это мужская стать, непоколебимая
уверенность, гордая стойка, звериная мощь, что лучится из их могучих тел,
словно жар из раскаленного горна!
-- Новенькие,-- кивнул он.-- Терибул отзывается о вас хорошо...
Терибул, вклинившись сзади как узкий топор, что-то прошептал, и
базилевсы так же неспешно остановились. Их взоры снова скользнули по
могучим фигурам этериотов. Терибул отступил, снова поклонился. Его быстрые
глаза перебегали со спин базилевсов на замерших стражей.
Наконец в почтительной священной тишине Константин величественно
наклонил голову:
-- Благодарю вас, этериоты. Вы двое сумели не только защитить наши
жизни, но вдвоем перебили всех пятерых заговорщиков!
Владимир чувствовал устремленные на него взоры сановников, начальника
стражи, командующих армий, казначеев и великого множества царедворных
вельмож.
-- Это было нетрудно,-- сказал Олаф с сильным акцентом северянина,--
даже если бы их было пять раз по пять!
А Владимир сильным звучным голосом добавил:
-- Да, это было нетрудно. Ибо у нас был самый опытный наставник в
военном деле -- Вепрь!
Он повернул голову, и все взоры упали на главного начальника
дворцовой стражи. Вепрь, что с напряжением вслушивался в речи, вздрогнул,
выпрямился, все еще с распахнутым от неожиданности ртом.
Василий милостиво улыбнулся:
-- Мне это приятно слышать от воинов Севера.
-- Он нам как отец родной,-- добавил Олаф льстиво.
-- Отрадно, отрадно,-- сказал базилевс со сладким довольством.
Он кивнул Константину, тот ответил легким наклоном головы. Сановники
наперебой совали Владимиру и Олафу золотые монеты, кольца, дорогие
перстни, громко восхваляли их отвагу, стараясь быть замеченными
базилевсом,
Базилевсы неспешно, в божественном спокойствии, прошествовали дальше,
а вельможи, понимая властелинов правильно, все еще одаривали наемников,
похлопывали по плечам и одобрительно улыбались. Если базилевс обратил
внимание на этих двух, то их вскоре переведут либо в личную охрану, либо в
ипасписты. И то и другое открывает дорогу наверх, с такими людьми надо
общаться. Даже если они пока что простые наемники.
За базилевсами и сановниками шли снова спафарии, следом -- целое
стадо евнухов, холодных и равнодушных, и только за ними на расстоянии
пяти-шести шагов двигались родственники базилевсов. Олаф покосился на
Владимира. Хольмградец вдруг стал еще выше ростом, грудь выдалась как у
бойцовского петуха, а глазами он пожирал сестру базилевсов, хрустел ее
косточками и проглатывал без остатка. Бледное лицо порозовело.
Анна была в диадеме. Черные волосы, осыпанные золотой пудрой, что еще
больше придавало ей сходство с богинями, лежали крупными волнами. Нежное
белое личико внезапно тронул румянец. Она опустила ресницы, и тень от них
закрыла половину лица. Яркий, как розы из сада, рот казался детским, но
пухлые губы выглядели сочными, как спелые вишни.
Она кивнула Олафу, по Владимиру лишь скользнула мимолетным взглядом.
Всего миг ощущал прикосновение ее взгляда, но сердце забухало как молот у
руках подручных Людоты. Завтра, сказала она одними глазами. Завтра
увидимся тоже. Хотя бы вот так, мимоходом.
Он не сразу ощутил как резко похолодал воздух. Вепрь, который тоже
оказался в центре внимания: кто-то подарил ему весь кошель, перестал
улыыбаться, едва прошли последние слуги базилевса.
А когда свита удалилась за пределы слышимости, он медленно повернулся
к Владимиру и Олафу. На страшном изуродованном шрамами лице не осталось и
тени улыбки. Глаза стали холодными, как две льдинки.
-- Отец родной, значит? -- проговорил он медленно.-- Отец, значит...
-- Отец,-- подтвердил Олаф истово. Он вытятил грудь и ел глазами
грозного начальника стражи.-- Которого мы все любим, как мать... мать...
Вепрь прорычал:
-- Знаю, какую мать. Просто обожаете!.. Черт бы вас побрал. Под арест
бы обоих... а то и в колодки, что было бы только справедливо...
Этериоты затаили дыхание. Вепрь вперился во Владимира налитыми кровью
глазами, будто хотел прожечь дыры:
-- Есть одна странность.
-- Какая? -- спросил Владимир, насторожившись.
-- Всяк во дворце знает, где покои базилевса. Как всяк знает, где
покои принцессы Анны. Но эти пятеро, сумев незамеченными проникнуть в
святая святых, пренебрегая высокородными, стремились поразить именно тебя,
мерзавец. Могли бы проникнуть даже в покои базилевса и... о, Небо!.. могли
бы поразить Царственных и Божественных. Но почему-то бросились мимо их
покоев как раз на тебя.
Олаф захохотал звонко и раскатисто:
-- Здесь ворона на вороне, еще и вороной погоняет! Обознались спьяну.
Местные, видать. Дерьмо им есть, а не вино пить.
Вепрь прорычал:
-- Здесь три светильника. Слепой увидит. Да и с вашими-то рожами
спутать вас с базилевсами? Здесь что-то не то... Черт, никто не поверит,
что пятеро убийц получили большие деньги, чтобы убить не базилевса, а
стража, который его охраняет. Но это именно так!
Владимир пожал плечами:
-- Олаф прав. Люди в Царьграде какие-то странные. Я тут встретил
одного, кто никогда не жмакал жену, но убил друга, который это сделал.
Олаф расхохотался, и даже Вепрь улыбнулся, но глаза оставались
серьезными. И Владимир понял, что придется придумать что-то весомее, чем
байку про глупых греков.
Вепрь прорычал:
-- Если бы кинулись на Олафа, я бы понял -- обесчещенные мужья... Ну,
не сами, а сложились и наняли от каждого обесчещенного десятка по одному
умельцу ножа и топора. Или проигравшиеся в кости сделали то же самое. Но
почему напали на тебя, Вольдемар?
Владимир быстро взглянул на довольного, как слон, Олафа:
-- Как отцу родному скажу! Прямо в глаза: честно и прямо, будто
христианин на исповеди -- не знаю. Наверное, спутали с Олафом. Он такие
безобразия творил в городе, что у народа могло в глазах помутиться. А
когда начал еще и коней менять...
Вепрь отшатнулся с неподдельным отвращением:
-- Еще и коней? Для каких нужд?
-- Вовсе не для греческих,-- заверил Владимир горячо.-- Мы ж простые,
