слушал, как старик по старчески словоохотливо начал объяснять:
-- Это такой гриб! Вырастает на старых березах, лечебный! Тыщу
болячек снимает как рукой, а еще пригаживается при сглазе и порче... Ежели
у вас есть березы, я научу варить отвар, только давайте по-хорошему: не
трогайте моего племянника... стодвадцатиюродного со стороны соседки.
Василий оглянулся на своих, сказал быстро, прежде чем кто-то успел
раскрыть рот:
-- Мы еще не решили.
-- Вот и решим вместе, -- обрадовался старик.
-- Как это?
-- А вместе, полюбовному. Вовремя я прибыл, вам не придется
отказываться от слова.
Фивантрокл и Шенг склепали последнее звено. Василий, продолжая вести
беседу со старцем, добавил к их заклятию свою мощь, сам направил в грудь
гиперборея, где в левом уголке сердца гнездится уязвимое место мага,
задержал дыхание и выплеснул всю их накопленную мощь в одном страшном
выпаде.
Через остатки сада пронеслась незримая волна полного уничтожения. Она
затихла, едва достигнув дальней стены, но каменные плиты потемнели, по ним
потекло коричневое, застывало грязными волнами, сосульками. В том месте,
где пронесся кулак магов, исчез даже пепел от кустов.
Старик обеспокоено почесался, огляделся в страхе:
-- Чегой-то меня в жар бросило... И зудит, мочи нет... У вас тут вшей
нет?
-- Н-нет, -- ответил Василий мертвым голосом.
-- Точно? А то с гнилого юга везут всякую заразу... Так о чем мы
гутарили?
Маги подавленно молчали. Опустошенные, теперь магическую мощь копить
до утра, раздавленные, они не смели поднять глаза друг на друга. Василий с
трудом выговорил:
-- Мы... решим верно... не сомневайся, великий гиперборей...
Старик отмахнулся:
-- Какой я великий! Я так, мальчишка на побегушках. Это отец у меня
великий. Куда я перед ним. Правда, и он перед дедом -- тля, насекомое. Да,
были чародеи в старину... Помню, дед как-то рассказывал, что когда Адам
попытался тайком от Евы снова повстречаться с Лилит... гм... да что я вам
семейные дела раскрываю?
Он поднялся, бросил короткий взгляд по сторонам. Василию показалось,
что в желтых глазах человека-волка блеснуло злое торжество. Но старик
смолчал, негоже глумиться над поверженным.
Василий проговорил, чувствуя в голосе преподлый страх и желание в
будущем не сталкиваться с сильным магом на узкой тропе:
-- Мы примем... верное решение. Мудрые решают споры без глупых драк.
Старик вздохнул, лицо стало умиленным:
-- Какие времена настают! Мне жаль и уходить, ибо внуки такие
разумные...
Он перевел взор на крышу дома, Василий и маги невольно подняли взоры,
а когда мгновение спустя взглянули на старца, вместо него стоял огромный
волчище, нагло скалил зубы. Желтые глаза блестели живо. Непохоже, что
такой старец так уж спешит уйти в другой мир, оставив этот разумным
внукам.
Маги со страхом и облегчением провожали взглядами серую размытую
тень, что метнулась через нечто, бывшее недавно садом, исчезла. У каждого
во рту остался вкус горечи, то ли от последнего заклятия, то ли горечь
поражения.
Василий тяжело опустился на лавку. Плечи обвисли, лицо сразу
постарело. Маги тихо, как пугливые мыши, прошли к уцелевшей стене портика.
Бесшумно, будто у постели смертельно больного, сели рядком. Глаза были
круглые, как у сов, зато лица вытянулись, как у породистых коз.
-- Что скажете? -- спросил Василий хрипло.
Поле паузы Укен, оглядев всех, сказал сдавленно:
-- Мне кажется.., я просто уверен, что со мной согласятся уважаемые
маги... Нам, истинным знатокам и хранителям древних тайн, не совсем
пристойно ввязываться в схватки и стычки простых людей, будь это пьяные
кузнецы или императоры. Если империи так уж надо уничтожить какое-то
варварское королевство... что ж, у нее достаточно войску и опытных
полководцев.
Маги кивали, на их лицах Василий прочел облегчение. Стыдные слова
сказал старый Укен, к тому же сумел облечь в достойную форму. Василий
спросил с тоскливым чувством сокрушительного поражения:
-- А как же Черная Гора?
-- Мудрый не стыдится отступить, -- ответил Укен. -- Если потеряем
свои головы, зачем нам Гора?
Маги торопливо кивали. Но двое, Фивантрокл и Шенг, смолчали.
Волк вломился в заросли, прыжки становились все короче, а когда
впереди блеснул узкий ручеек, он почти полз. У воды рухнул, взвыл,
судорога прошла по телу. Изменение шло медленно, человеческое тело
вычленялось с трудом. Голый старик дышал с хрипами, тощая грудь вздымалась
бурно, по лицу стекали крупные капли пота. Он прополз последние три шага к
воде, припал по-волчьи к струе, лакал, потом опустил лицо в воду, смывая
пот и усталость, снова пил, не скоро отвалился в изнеможении, долго лежал
на спине, глядя в синее небо.
-- Маги, -- прошептал он, -- а еще говорят, что молодежь ни к
черту... Еще чуть, сломали бы как соломинку... Хорошо, сумел нахрапом, на
испуг.
Он лежал без сил до вечера, впитывая солнечные лучи, залечивая раны
от магических ударов, как только тогда удержался, не заорал, тогда уж
вовсе бы конец, а так голову заморочил ученым дурням.
Когда солнце опустилось за виднокрай, он сотворил из травы себе
одежду, кое-как влез. До Руси можно бежать и волком, но сперва надобно
побывать в человечьем селении.
Шенг спросил:
-- Ты все видел?
-- Да, -- ответил Фивантрокл.
-- Этот проклятый волхв застал нас врасплох!.. Зря все-таки Василий
отступил, как думаешь? Раньше он был верен патриарху до конца. А сейчас в
нем больше от верховного мага, чем от архимандрита.
Он замолчал выжидательно, Фивантрокл поправил:
-- От трусливого верховного мага.
Шенг сказа напряженно:
-- У патриарха мощи больше. Если делать то, что он желает, то
Верховным можно стать очень скоро. А нынешний пойдет на дно бухты рыб
кормить.
-- И что теперь?
-- Мы еще живы, не так ли? И свою мощь сохранили, тоже верно?
Глаза молодого мага алчно блеснули:
-- А тот собакоголовый выжат, как мокрая тряпка!
-- Верно. Такое сотворить, это не только свою мощь израсходовать на
недели вперед, но и мощь всех волхвов Русландии, если я что-то понимаю в
магии. Он сейчас беспомощнее младенца. Как и те чародеи, что его
поддерживают.
Лицо его становилось грознее, он стал словно выше ростом. От всей
крепкой фигуры веяло мощью и уверенностью. Фивантрокл спросил почти
шепотом:
-- Мы... нанесем удар?
-- Да. Пока он не успел восстановить силы. Пока эта их Русь
беспомощна!
Внезапно на лицо Шенга набежала тень. Фивантрокл заметил,
встревожился:
-- Что-то беспокоит?
-- Да... Этот старик, который волк... Или волк, который и старик
разом. Хотя нет, ему до земель Руси добираться еще месяц. Он помешать не
сможет!
Глава 49
Через двор прошла высокая фигура в черном. Тернинка ощутила, как
сладко и тревожно затрепыхалось сердце. Опустив голову, она торопливо
выскользнула через задний вход, замедлила шаг и пошла к колодцу, подхватив
по дороге ведерко.
Священник взглянул коротко, черные пронизывающие глаза были полны
затаенного огня. Тонкие губы слегка изогнулись в улыбке, что сразу
осветила его суровое аскетичное лицо:
-- Боярские дочери не должны ходить за водой, как простолюдинки.
-- Мы не гнушаемся никакой работой, -- ответила она. -- Ах, Иоанн...
Ты говорил с моим батюшкой?
Он коротко взглянул по сторонам:
-- Говорил... Не напрямую, а так, потихоньку приближался. Увы, он
разгневался от одного предположения, что ты можешь пойти за ромея! А уж
про простого священника и вовсе говорить опасно. Я служу другому богу,
которого он не любит.
Она поникла головой. Ее отец, знатный воевода Волчий Хвост, не просто
не любит чужого бога иудеев, а ненавидит люто. Иоанн прав, им не быть
вместе. Зря она тогда отвергла его ухаживания, твердо заявив, что только
через обряд венчания...
Он снова поглядел по сторонам. Глаза блеснули удалью, даже голос
повеселел:
-- Знаешь, Тернинка... Хватит прятаться! Сегодня же ночью надо
бежать...
Она испуганно огляделась. Алые щеки залило смертельной бледностью.
-- Это... необходимо?
-- Увы... Они не отдадут тебя мне в жены. Я чужак! Вчера было рано, а
завтра будет поздно. Только сегодня...
Затаив дыхание он ждал, но Тернинка уже вскинула гордо голову. Взгляд
ее был тверд:
-- Добро.
-- Я приготовлю коней, -- сказал он торопливо. -- Нам нужно
пробраться только за городские ворота. А там я уже знаю ваши лесные
дороги... да и степные тоже.
Она прошептала, думая явно о другом:
-- Откуда?
Его твердые губы, рассеченные в уголке шрамом, тронула легкая улыбка:
-- Я не родился в свите посла Царьграда.
Она ощутила его ладонь на своей щеке, шелестнул плащ, а когда
повернула голову, мир был пуст, хотя из-за угла слышались веселые голоса
молодых дружинников, хрюканье свиньи, гогот довольных гусей. В сердце было
холодно и тягостно. Когда наконец решилась сдвинуться, все тело
пронизывала слабость, а во рту чувствовалась горечь, будто пожевала сочный
лист полыни.
День тянулся невыносимо долго. Она надела на пальцы свои золотые
кольца, а те, что не поместились, сложила в узелок, увязала туда и золотые
серьги с яхонтами, что достались от бабушки. Из ларца, что подарил ей
отец, выгребла все монеты, оделась для дороги, легла в постель и накрылась
одеялом.
Заморская птаха смотрела удивленно, поворачивала голову то одной
стороной, то другой, будто левым глазом увидит не то, что правым. Перья
быстро отрастают, начали блестеть, потолстел, округлился, а каким тощим
чучелом постучался неделю назад в окошко! Правда, первым увидел отец, он
же и колечко снял, но не ругался, как ждала испуганная Тернинка, а с
колечком ушел в свою комнату, долго не показывался.
Петька тогда так с голоду наклевался из ее тарелки, что едва не
подавился, а потом так и заснул посреди стола -- худой, грязный,
облезлый...
-- Прощай, Петька, -- проговорила она тихо, -- не знаю даже, где ты
повстречался с братцем... Но все равно, спасибо.
Когда лунный свет проник в окошко, она неслышно выскользнула из-под
одеяла. Птаха дремала в клетке, сонно раскачиваясь на жердочке. Со двора
ни звука, даже собаки отбрехались на запоздавших гуляк.
Сапожки она несла в руке, чтобы не разбудить сенных девок, обулась
уже во дворе, спрятавшись за глухой стеной сарая. Облака двигались
неспешно, узкий серпик месяца нырял в них как утлая лодочка, и тогда можно
было перебегать через открытые места, а дальше она ненадолго затаивалась,
выжидала.
Городские врата закрыты, стража хоть и дремлет, но там злые собаки,
даже своих встречают так, что будь готов закрываться щитом, потому проще и
безопаснее проскользнуть к конюшне, что выстроили прямо под городской
стеной, оттуда можно через крышу достичь и края стены...
Она с облегчением вздохнула, губы сами пошли в стороны. Лестница! Он
все предусмотрел, будто следит за нею незримо, оберегает как в его вере
крылатые маленькие боги оберегают невинные души.
Когда она взобралась на самый верх, осторожно перенесла ногу через
зубцы, снизу из темноты донесся шепот:
-- Прыгай...
-- Любимый! -- вскрикнула она. -- Ты ужу здесь?
-- Тихо, -- прошептал он. -- Там на страже Вязило с братьями. Он
чует, как трава растет!
Она разжала пальцы, через миг его сильные руки подхватили ее в
