день. По крайней мере, они должны чувствовать, что он снова полон сил.
Сквозь грохот в черепе и шум в ушах слышал страшный нечеловеческий
голос:
-- Ты умрешь!!!
Он хрипло крикнул в багровую тьму:
-- Но родина будет жить!
Тот же страшный голос каркнул грозно и зловеще
-- Безумец! Ты ведь знаешь, что теряешь!
На крик сил не оставалось, Рагдай лишь сглотнул горький ком в горле,
прошептал:
-- Но родина будет жить.
-- Уйди с дороги!
-- Но родина... будет... жить...
Они пытались прорваться, последние три богатыря. Рагдай дрался
обломком меча, а когда и тот выбили из руки, бил кулаками, рвал зубами,
грыз, раздирал... а когда перестал ощущать удары, увидел сквозь пелену
крови на глазах, что он один, в ком осталась жизнь. Весь отряд богатырей
полег, пытаясь выбить его с дороги.
Звезды сияли как никогда ярко, их высыпало несметное множество, еще
не зрели такого удивительного боя. Месяц вынырнул узкий, его часто
закрывала тучка, но упрямо пробирался сквозь бока, светил ему с гордостью
молодого отрока. Голова трещала, кровь текла из множества мелких ран,
сломанные ребра больно кололи при каждом вздохе. Он все не мог понять,
переплыл ли Залешанин на ту сторону, то и дело слышал вроде бы плеск, но
это был плеск волн о берег, снова слышал вроде бы шлепки весел, даже скрип
уключин.
-- Вот только теперь, -- прошептал он. -- Сначала думай о родине, а
потом о себе...
Он огляделся, яркий лунный свет заливал берег. Конь исчез... нет,
прогремел быстрый топот, на звездном небе мелькнуло огромное и черное с
развевающимися гривой и хвостом, под копытами затрещали мелкие камешки.
Конь остановился, топнул копытом. Из ноздрей валил дым, глаза в ночи
горели, как раздутые ветром уголья костра. Багровый свет из глаз падал на
морду, страшную, оскаленную, почти не конскую. Копытом стукнул по камню
негромко, но дрожь прошла сквозь тело Рагдая.
Он чувствовал раны, боль, но жизнь все равно переполнила его тело, в
сердце бурлила горячая кровь. Он сказал сипло:
-- Иду.
На миг мелькнула дикая мысль, недостойная мужчины: остаться! Пожить
еще! Ведь самое ценное -- это жизнь...
Он тряхнул головой, отгоняя опасные чары подлейших из магов. Конь
качнулся, когда тяжелый витязь запрыгнул в седло с разбега. Над горами
раздался мощный вскрик:
-- Слава!!!
Грянул гром, земля с треском раздвинулась. Трещина пошла вширь.
Рагдай всмотрелся в черный пролом, лицо покрыла смертельная бледность. Он
с усилием вздернул голову гордо, выпрямился, а конь, повинуясь движению
ног, кинулся в провал.
* ЧАСТЬ 3 *
Глава 45
Белоян прервался на полуслове. Со двора слышались возбужденные
голоса. Владимир нахмурился:
-- Пошли узнать, что стряслось.
Но волхв не успел повернуться, как послышались тяжелые шаги. Дверь с
грохотом отворилась. Владимир от неожиданности отшатнулся, невольно задрал
голову. На пороге стоял исполин. Выше на голову, в железном шлеме на
огромной, как пивной котел, голове, грудь широка, как скала, живот спрятан
за пластинами железного панциря. Ноги короткие и кривые, руки свисали бы
ниже колен, если бы богатырь не упер их в бока. Грозный голос, как
свирепый рык, прокатился по всей палате:
-- Так здесь встречают... посла?
За спиной Владимира прекратилось зловещее вжиканье выхватываемых из
ножен мечей. Он чувствовал, как одни гридни так и остались с оголенным
оружием в руках, другие оставили ладони на рукоятях мечей.
-- Посла? -- переспросил Владимир. -- Послы так не входят.
-- А как? -- нагло спросил богатырь. Он оскалился, показал огромные,
как у коня, зубы, но белые и по-волчьи острые. -- Я мог что-то
пропустить...
-- О после сообщают заранее, -- сказал Владимир сдержанно. -- Если же
твое племя столь дико...
Исполин проревел угрожающе:
-- Мое племя самое великое в мире! И я вобью обратно в глотку...
вместе с зубами, слова того, кто скажет обратное!.. Просто я скакал
быстрее, чем гонцы с сообщением. Я воин и привык передвигаться быстро!
-- Мне показалось, -- сухо сказал Владимир, -- ты назвал себя
послом... Кто ты, какого рода-племени? С какой целью прибыл?
Исполин подбоченился:
-- Зовут меня Тугарин, я из клана Змея. Я был воином, но меня послали
с грамотой. Если я отдам тебе ее сейчас, то зря, выходит, по свету идет
хвальба о твоих знаменитых пирах?
Владимир нахмурился. Его пиры, что на самом деле были еще и
одновременно военными советами, все-таки не для откровенных дураков, даже
врагов, как этот исполин, к которому Владимир сразу воспылал злобой. И
дело не в том, что любой мужчина глухо ненавидит всякого, что выше ростом
и сильнее. Этого явно прислали, чтобы прощупать мощь его богатырей. Ведь
любое племя держится не на числе, не на богатстве, а на героях. Есть герои
-- племя будет жить. Герои не только крепкие мускулами и храбрые в бою, но
герои и в волшбе, познании мощи богов...
-- Добро, -- сказал он после непродолжительного раздумья, -- добро
пожаловать, доблестный Тугарин на пир киевского князя! Да запомнится он
тебе.
Он перехватил понимающий взгляд Претича. Тот понял без слов, что
посол или не посол, а живым дальше ворот не уйдет.
Но Тугарин проревел мощным голосом, от которого зазвенело оружие на
стенах:
-- Запомнится!.. И вам тоже.
Тугарин и за столом возвышался на голову над соседями. Шлем не снял,
оттуда угрожающе смотрела разъяренная змея, на груди с широкой круглой
пластины, закрывавшей всю необъятную грудь, тоже смотрела змея: страшная,
уродливая, с распахнутой в ярости пастью.
Владимир вспомнил свое детство, когда слушал стариков и не мог
понять, почему Змей едет сражаться с богатырем, прятавшимся под мостом, на
своем коне, кричит на него, называя травяным мешком и волчьей сытью...
Почему оба бьются мечами, хотя Змей должен бы летать и жечь огнем? Вот о
каких Змеях шла тогда речь...
Тугарин ел жадно, хватал руками с общего блюда лучшие куски баранины,
даже свинины, из чего Владимир понял, что если он даже из хазар, то из
тех, которые нарушили обет не есть свинину, из-за чего оставшиеся верными
обету хазары называют их презрительно хазерами, то есть, свиньями.
Он вспомнил обрывки разговоров, подслушанные в императорском дворце
Царьграда, умный учится всюду:
-- Как я слышал, твое племя в самом деле очень древнее... Оно
преуспело в магии, познании движения звезд. Но что заставило таких, как
ты, взяться за оружие?
Тугарин отмахнулся с пренебрежением:
-- Что дало знание звезд нашим мудрецам?
-- Ну, -- ответил Владимир в затруднении, -- их уважают, их таблицами
пользуются, о них говорят, на них ссылаются...
-- Старики, -- сказал Тугарин презрительно. -- Что они знают о
жизни?.. Они забыли ее вкус. Разве не самое великое -- чувствовать горячую
кровь в жилах, видеть свою удаль и ловкость, мчаться по степи на горячем
коне, врываться в села земледельцев, жечь дома, убивать мужчин, насиловать
женщин?
Владимир краем глаза видел, как в такт словам Тугарина одобрительно
кивали хан Тудор, степняк Казарин, а также его богатыри из варягов, даже
многие русские богатыри явно согласны, да что они, он сам совсем недавно
так считал... и даже делал. Это поляне -- свои, а всякие там древляне,
вятичи, угличи, дрягва -- их можно, их нужно...
-- Может быть, ты и прав, -- ответил он со вздохом. -- Мы сами
врывались в эти дома, жгли, убивали и насиловали... Я взял Киев силой и
кровью, но теперь это мой город, теперь это наш народ, с которого мы
кормимся. И мы не дадим здесь жечь и убивать.
Снова богатыри, в том числе Тудор и Казарин, закивали одобрительно. А
Тудор добавил:
-- Где, говоришь, земли твоего народа, сынок? Когда нам покажется,
что кони чересчур разжирели, а мужчины разучились носить оружие, мы придем
туда. Вы ведь любите брань? Вы ее получите на своих землях.
Тугарин взрыгнул, отшвырнул наполовину обглоданную кость на середину
стола. Кувшин дорогого греческого вина рассыпался, красное вино побежало
по белой скатерти, жадно впитываясь, но потекло и на ноги богатырям.
Владимир видел, как даже сдержанные бояре свирепеют на глазах. Статус
посла удерживал их пока что от драки, но ярость кипит, вот-вот хлынет
через край, тогда ни княжеский гнев, ни особое положение не удержит от
жажды дать в зубы наглецу, рассечь ему голову, увидеть красное мясо,
ощутить на зубах вкус крови...
А Тугарин словно дразнит нарочито: обглоданную кость швырнул не под
ноги, а на середину стола, звучно взрыгивал, икал, вытирал жирный рот
краем белоснежной скатерти, еще даже не залитой вином. Владимир накалился
и сам, красная волна гнева уж начала застилать глаза. Чуть было не грюкнул
люто, что посади свинью за стол, она и ноги на стол... но вдруг память
ехидно подсунула картинку, когда он с одним таким же наемником обедал в
доме одного знатного вельможи Царьграда. Там было настолько возвышенно и
чинно, а на них смотрели как на полузверей, что оба, не сговариваясь,
начали себя и вести так, как того ждали от диких варваров: чавкали
погромче, гоготали, хватали руками лучшие куски даже с блюд других гостей,
даже сморкались в скатерть, чего этот детина еще не делает...
Тугарин звучно икнул, посопел, ухватил грязной жирной пятерней край
скатерти, задрав ее так, что посуда перевернулась, звучно высморкался, с
удовлетворением оглядел то, что выдул из ноздрей, а то, что осталось на
пальце, брезгливо вытер о нарядную одежду соседа справа, знатного и
разодетого, как индийский петух Лешака, поповского сына.
Алеша вскочил, едва не опрокинув стол. Румяное мальчишечье лицо было
пунцовым от стыда и гнева. Набрав в грудь воздуха побольше, став в самом
деле похожим на горластого петуха, он вскричал во весь голос:
-- Что за грязная свинья за столом?.. Да выволочь ее за поросячий
хвост, да шарахнуть о ворота, чтобы одна шкура осталась!
Тугарин с удовлетворением оскалил зубы:
-- Громкая речь от сопливого щенка.
-- Я тебе не щенок! -- завопил Алеша.
-- Сопливый, -- подтвердил Тугарин, словно это не он только что
утяжелил скатерть так, что она медленно сползала к полу. -- Но уже лает...
Нет, пока только тявкает. Но штанишки уже подмокли! А внизу лужа.
Он сказал это с таким убеждением, что не только гости, сам Алеша
посмотрел себе под ноги. В следующий миг завизжал в ярости, как
придавленный телегой поросенок, с маху ударил Тугарина по лицу:
-- Убью!.. Защищайся, иначе зарежу, как свинью, кем ты и являешься!
Тугарин, к изумлению всех, повалился на спину, но лишь для того,
чтобы перекатиться через голову и с неожиданной легкостью вскочить на
ноги. Огромная лапа звучно хлопнула по левому боку, широкий кривой меч
покинул ножны со змеиным свистом.
-- Наконец-то, -- сказал он со злым удовлетворением. -- Хоть я и
посол, но должен как-то защищаться от оскорблений в чужой стране?
Алеша уже стоял против Тугарина со своей длинной печенежской саблей,
которую он предпочитал мечу и топору. На голову ниже, намного легче, он
выглядел легкой добычей, да и сам, как знал его Владимир, старался
выглядеть такой.
Он бросил холодно, не покидая княжеского кресла, но ледяной голос
князя услышали все:
-- Тугарин, ты не первый, кто пытается нас обвинить в вероломстве,
коварстве, нападении на послов. Взгляни вдоль стола!
Почти все прекратили есть и пить, смотрели заинтересованно,
предвкушая добрую драку. И не сказать, что на него все смотрели как на
