раз бросил на меня осторожные взгляды, сказал вдруг:
- Мы постараемся проехать... но на всякий случай запомни: у горного
великана слабые колени. Голова у него как валун, ни одним молотом не
разобьешь, глаза упрятаны так, что видит только впереди, как наш герцог в
щели шлема. И руки крепче бревен! А вот колени слабые.
- А что колени? - возразил я. - Это ж не пятка. Или его зовут
Батарадз?
- У Батаразда была кишка, - поправил воевода.
- Тонка?
- Может и тонка, - согласился он. - Весь булатный, а одна-единственная
кишка... у Исфандияра - глаз, у Зигфрида - пятнышко от прилипшего кленового
листа между лопатками, а колени... ага, у Сослана! Это про магию я как
свинья в апельсинах, но что касаемо оружия, героев - все знаю. Колени были
слабые у Сослана. У каждого даже самого что ни есть неуязвимого есть слабое
место. Так заведено. У Ахилла - пятка, Сослан слаб в коленях спереди, а
горный великан - сзади. Там у него жилы такие! Если перерубить, он не
просто гагакнется оземь, как бы вон ты, а и вовсе... Понял, вовсе!
Я усомнился:
- Вот так сразу?
- Ну, может раз другой ногой подергает.
Сиена леса приблизилась, мы ехали от деревьев как можно дальше, чуть
придержали коней, чтобы за нашими спинами не напали на отряд. Хоть там еще
десяток бойцов, но мы с воеводой стоит любого десятка...
Мысли вернулись с этого горному великану, которого, как я понял, ну
никак не обойти. Воевода прав, у каждого есть своя ахиллесова пята. У
героев она обычно внутри головы, у которого в характере, образовании,
амбициях, только у прямодушного Ахилла она была там, где должна быть. Его ж
тогда только ранили, но он, вместо того, чтобы вернуться на свой
мирмидонячий корабль, или хотя бы перевязать рану в полевых условиях,
сражался еще целый день, медленно истекая кровью. И только к вечеру, как
рассказывает Гомер, вдруг побледнел, зашатался и рухнул без памяти.
С другой стороны, если я раню горного великана в колени, то придется
побегать от него, пока не истечет кровью.
- Хрен он побегает, - сказал я вслух. - Перебитые колени - это не
заноза в пятке! Ползком не догонит... Правда, неловко будет смотреть, как
он ползает... А если добить, то он, не оценив милосердия, так добьет...
Впереди между деревьями проглядывал густой орешник. Воевода
насторожился, одним ухом слушал меня, другим ловил звуки из приблизившегося
леса. Наши кони шли рядышком, но уши настобурчили, тоже вслушивались. Мой
вороной фыркнул, призывно ржанул, призывая невидимых за зеленой стеной
кобыл.
Черед пару мгновений ветви раздвинулись, на дорогу с воплями выбежала
серая оборванная толпа, в лохмотьях, но с дубинами, кольями, рогатинами и
даже топорами. Воевода с облегчением перевел дух:
- Фу, от сердца отлегло...
Я вытащил меч, мы ешели все тем же шагом. Я осведомился с угрюмостью в
голосе:
- По какому празднику радость?
- Да уже сутки едем, - сообщил воевода, - а ни одного нападения.
- Соскучился по трудным звукам битв и звону мечей?
- Да нет... Если в лесу звери или разбойники, то явно нет Большого
Чудища.
Мы встретили их натиск... как надо. Передние трое пали с разрубленными
головами. Двоих срубил я, одного воевода, потом пали уже четыре, два с моей
стороны, два с его, зеленая поляна окрасилась алым, струйки выбрызгивались
из пораженных моим мечом, а из разрубленных топором текли широкие красные
реки.
Разбойников осталось семеро, мы срубили еще четверых, сами без
царапин, а последние трое с топорами тупо и бесцельно перли все так же, как
в первом думе или даже вольфе, их AI с того времени не улучшился. От
каждого удара моего меча или топора воеводы из зеленые полоски жизни
превращались в желтые, второй удар оставлял только тлеющий багровый кончик,
а третий повергал наземь с горестным воплем.
Запыхавшись всего чуть-чуть, мы некоторое время постояли на месте,
чувствуя как сила и жизнь возвращаются в наши тела. Затем, спрятав оружие,
мы побрели дальше, а когда я оглянулся, на месте схватки белели только
скелеты с красиво торчащими из земли кольями, топорами и рогатинами.
На моих глазах они рассыпались, а белая мука растворилась в зеленой
траве. Целесообразно, мелькнула мысль. Если учесть, сколько здесь
побивается разбойников, троллей, орков, горгон и прочей нечисти, то нам
пришлось бы перебираться через горные хребты скелетов.
Воевода искоса посматривал на мое непривычно задумчивое для героя
лицо:
- Что-то случилось?
- Да все в порядке, - ответил я. - Я подумал, что сколько не
расхваливают AI наших противников, но всякий раз... Хотя, если честно, я не
так уж и опечален таким обманом. Ну и пусть тупые! Зато быстрее доберемся
до конца.
До самой опушки ехали молча. Там воевода сказал загадочно, словно ни к
кому не обращаясь:
- Ты либо слишком много воевал... либо... нет, не берусь судить.
Глава 30
Принцесса со своей свитой смотрела на нас с вершины холма. Они
выглядели красиво: прекрасная и благородная в окружение хорошеньких, но ни
в коем случае не прекрасных служанок, смотрит милостиво на двух
забрызганных кровью врагов воинов, старого и молодого.
И хотя холм невысок, но здесь не королевство, а она еще не королева.
Воевода тяжело дышал, по лбу бежали крупные капли пота. Хотя он и лез
на разбойников впереди меня, но сражался умело, с привычной
профессиональной осторожностью, когда нанося разящий удар, не забывают и о
защите, и на нем кроме выщербленной пластины на плече, не осталось других
следов схватки.
Принцесса надменно наморщила носик:
- Вицелла!.. Килелла!.. Принесите плащ принца Махнольда.
Я смотрел тупо, когда служанки подали ей роскошный до нелепости плащ,
красный как дурак, с побрякушками как на тунгусском шамане или на Майкле
Джексоне, с песцовой подбивкой по краю.
- Вот, - сказала она, обращаясь ко мне, - жалуем тебя за твое
служение.
Мои челюсти стиснулись, в груди перекатывался гром, я слышал как он
рычит и рвется наружу, плечи уже поднялись, собираясь выпустить
раздраженный рев:
- Почему мне? Воевода дрался больше. Он заметил их первым, первым
принял удар!
Она удивилась:
- Он-то при чем?
Теперь уже удивился я:
- Я уже сказал...
- Это его работа, - объяснила она покровительственно. - Он давал
присягу умереть за королевство, за меня. А ты не на службе!
- Да на какой мне...
Я умолк заметив встревоженное лицо воеводы. Он делал какие-то знаки. Я
с огромным усилием придержал грозный рык, молча протянул руку. Служанки,
игнорируя мою длань, забежали сзади, я чувствовал как шелковая ткань упала
на плечи. Игривые женские пальчики застегнули на моей толстой как ствол
дуба шее, заодно шаловливо пощупав мышцы, острые коготки даже пробовали
поцарапать толстую как у носорога кожу.
Я кивнул, мол, благодарю, принимаю э т о, отступил. А воевода крикнул
зычно:
- Кони заморились! Отдых, остановка на ночь!
Сам он тяжело слез с коня, хозяйски осмотрелся по сторонам:
- В удобном месте сделали засаду. Хороший ручей, а деревья укроют хоть
от дождя, хоть от ветра. И сухих веток нападало, на всю зиму хватит...
Герцог спрыгнул с коня, поморщился, колени хрустнули:
- Понятно, расседлываем коней на ночь.
Я хмуро смотрел как людишки радостно начали устраиваться на ночлег,
хотя еще солнце только-только коснулось темного края земли. Для принцессы
спешно натягивали ее шар Монгольфье, Воины с топорами в руках пошли в чащу,
а вернулись уже с мощными рогатками, что укрепили на самых вытоптанных
местах, там уже раздували костры. Служанки щипали забитую по дороге птицу,
насаживали на вертелы.
Едва солнце скрылось за горизонтом, как пламя костров стало
по-настоящему ярким, а за кругом света быстро сгущалась тьма. В ветвях
птицы умолкли, там перестало шебаршиться, пищать и стучать коготками.
В нашем лагере суматоха затихла, люди сидели у костров, подбрасывали
хворост, переговаривались негромкими вечерними голосами. Красные блики
выхватывали из темноты крепкие фигуры, грубые лица. Запах жареного мяса
потек над поляной, первые тушки выхватывали еще полусырыми, пожирали жадно,
утоляя звериный голод молодых и сильных мужчин, и лишь когда поджарили
олененка, уже основательно сдобрив его горьковатыми травами, солью, посыпав
размолотыми в пыль острыми на вкус корешками, мужчины ели неспешно,
наслаждаясь как хорошо зажаренным сочным мясом, так и своим аппетитом,
своем умением как по трое суток ехать, не имея во рту ни росинки, так и
потом есть долго и про запас.
Я прошелся по лагерю, осматриваясь, не хотелось бы, чтобы нас застали
как Ермака с его пьяными казаками, проверил стражу. Монтомер, в самом деле
высокий и могучего сложения, смерил меня недружелюбным взглядом. Понятно,
мое появление больше всего раздражает высоких и сильных. До этого они
смотрятся самыми что ни есть богатырями, для мужчины это почти так же
важно, как утащить в кусты смазливую служанку.
Его взгляд задержался на красном плаще на моих плечах.
- Ого, - сказал он саркастически, - мы служим ей не первый год, но нам
что-то не перепадало и застежки от такого плаща!
Остальные посматривали кто опасливо, кто враждебно, кто просто в
предвкушении ссоры и хорошей драки. Монтомер всячески подчеркивал, что едет
по правую руку герцога, а в отсутствие герцога именно он распоряжается
остальными воинами. Похоже, пробует распространить свою власть и на этого
варвара. Будь хорошей драке, это же так понятно, все бы мужчины...
Я проговорил так, словно я был не героем-варваром, а занудным магом:
- Ты прав. Это упущение. Но мы можем поправить его сами.
- Как? - спросил он насмешливо.
- Вот так.
Застежка расстегнулась с легким щелчком. Воины вокруг костра наблюдали
обалдело, когда я набросил его на плечи обойденного героя. Не оглядываясь,
я пошел к своему коню, чувствуя как прохладный воздух легко и приятно
выпивает капельки пота, успевшие выступить под этим клоунским плащом.
Утренние птицы начали орать истошно, какие идиоты называют это пеньем
или милым щебетом, от такого ора шерсть дыбом, всем бы головы посворачивал,
дуры проклятые,
Рассвет был серым, даже листья у самого лица серые, я смотрел сквозь
смыкающиеся веки, снова бы провалился в сон, если бы не эти пернатые,
ошибка природы, потом на листьях очень медленно проступила зелень, сперва
темная, затем все светлеющая, пока не стала изумрудной на молодых
листочках, и темных как болото на старых, я с досадой понял, что уже
настоящее утро с его заботами. Даже с мечом и моими мускулами забот и
тревог избежать почему-то не удается.
Со стороны поляны донеслись хриплые сонные голоса. Там затрещало, я с
неохотой поднял голову, начал подниматься, чувствуя как за короткую летнюю
ночь застыло мое громадное тело с глыбами тяжелых мышц.
Послышались шаги, воевода подошел крупными шагами, противно
выспавшийся и бодрый, что тут за люди, что встают так рано, подтянутый как
будто сейчас на парад,
- Еще спишь? - удивился он. - Эх, молодость... На каких только девок
не размениваешься! А вообще-то береги честь смолоду, коли рожа крива.
Он умолк, насторожился. Я тоже развернулся в ту сторону, едва удержав
руку на полпути к рукояти меча. За деревьями голоса звучали испуганно и
взволнованно. Один принадлежал герцогу, визгливый и озлобленный.
Переглянувшись, мы с воеводой медленно пошли в ту сторону. Кусты
затрещали, навстречу двое воинов несли на красном принцесовском плаще
третьего. Лицо было бледным, на горле запеклась кровь. Следом проломилась
целая толпа, герцог во главе.
Он сразу ткнул в мою сторону пальцем:
- Это он зарезал!
Убитого опустили на землю среди поляны. Это был тот самый высокий и
самый сильный. Монтомер, любимец герцога. Похоже, поединка со мной ему не
дождаться. Да и вообще красиво расхаживать вокруг костра уже не получится.
