в глухом лесу окажемся.
- Что за черт, - пробормотал я. - А как же честь, верность правителю?
Воевода посмотрел на меня искоса, на суровом лице промелькнула тень
жалости:
- Дикий ты человек! Правда, по-хорошему дикий. Эт раньше так было. А
теперь сюда поперли какие-то герои странные... Нанесли таких доблестей, за
которые раньше бы шкуру сняли, дабы заразу не разносили. Это не
предательство уже, а соблюдение собственных прав человека. Человек - это
звучит гордо! Любой человек. Его жисть священна. Потому может лгать,
предавать, пресмыкаться, ибо он - все! А верность правителю или Отчизне -
это уже насилие над суверенными правами маленького человека...
Он бубнил себе под нос, с пыхтением расшнуровывая тугой кожаный
панцирь, который одел под булатный пластинчатый.
Я сказал обалдело:
- И ты тоже так считаешь?
Он вздохнул:
- Я что... Уже говорил, что для меня это последний поход. Мне меняться
уже поздно. Чо глаза как у рака выпучил? Сказано, дикий человек... Одно
слово - варвар! Когда все предают, шпи°нють и то яду в суп, то нож в спину
- это и есть цивилизация. А чтобы выжить в таком мире, нужны политики. Ну,
это те, которые предают всех и каждого, режут и душат по ночам, а с утра
ходють по улицам и раздают деткам конфетки.
Я буркнул:
- У вас тут все политики.
- Все не все, - ответил он, ничуть не оскорбившись, - но политикой
антересуются. Это зовется: цивилизация в каждый дом, каждую семью.
Глава 26
Мне показалось, что возле ручья надувают шар Монгольфье. Тончайший
шелк звенел в руках дюжих хлопцев, они растягивали умело и упорно, жерди
уже вкопали, юрта получилась просторная и высокая, как шатер шахаманской
царицы.
Ревущее пламя костра поднималось на уровень вершинок деревьев. Воздух
там трещал, ревел, вспыхивал как при ядерном распаде огненным грибом, а из
середины сыпали красные бенгальские искры. Если и есть вблизи соглядатаи,
то лучшего ориентира не надо. Я медленно обходил маленький лагерь, внимание
привлек один из воинов. Как и трое других, сперва точил меч, что-то чинил в
одежке, потом поднялся и пошел в заросли. Если бы просто пошел, все знаем,
зачем ходят в эти заросли, я бы не обратил внимания, но держался как-то
иначе, чересчур беспечно, за которой кроется предельная настороженность, и
меня ноги сами понесли следом.
Иногда он останавливался и вслушивался в звуки, однако я всегда
двигался перебежками от куста к кусту, затаивался, меня могли углядеть
только белки с дерева.
Наконец, когда мы оказались в дремучей чаще, он воровато оглянулся,
сунул руку за пазуху. Я невольно поднял ладонь к плечу. Кончики пальцев
коснулись холодной шишки на рукояти. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не
выдернуть оружие и не скакнуть с диким воем на явного предателя.
Человек осторожно вытащил из-за пазухи нечто белое. Оно высвободило
одно крыло, я с запозданием узнал голубя. Шпион ласково поцеловал голубя,
погладил по голове пальцем и рывком швырнул в небо. Голубь бесшумно
залопотал крыльями, настоящая шпионская птица, а я застыл с наполовину
вытащенным мечом: с одной сторону - добрый, птичку в клювик чмокнул, с
другой - голуби есть крысы с крыльями, ту же заразу разносят... Что шпион,
уже не думал как-то, воевода убедил, что все профессии хороши. А если
учесть, что для одних - шпи°н, для других - разведчик, а вор, к примеру,
везде вор, то и вовсе расколебаешься...
Вдруг он оглянулся, наши взгляды скрестились со звоном булатных мечей.
Очень медленно, не сводя с меня взора, он красивым жестом отбросил полу
длинного плаща, как ковбой, высвобождающий рукоять кольта. Я так же
неспешно поднял руку и взялся за рукоять меча.
В его глазах мелькнуло нечто вроде удивления. Тем же жестом вытащил у
- Что-то вроде инбридинга, - понял я. - Или имплантинга, не помню... А
На губах появилась злая улыбка:
- Давно хотелось узнать, что из себя представляют эти северные
варвары...
- Узнаешь, - пообещал я.
Меч мой со зловещим свистом покинул ножны. Я держал его двумя руками,
чувствуя как красиво напрягаются мышцы. Танцующим шагом начал приближаться
к шпиону, потом плюнул на танец, смотреть некому, сделал пару шагов
по-простецки, зато размашистых.
Шпион процедил:
- Я забивал быков и покрепче...
- Пока я слышу только слова, - напомнил я.
Он прыгнул с того места, перелетел всю поляну, что застало меня
врасплох. Правда, прыжки хоть так, хоть через голову - клоунада и лишняя
трата сил, я все равно успел отступить, ударил мечом, но шпион ухитрился
еще и в воздухе сделать сальто. Лезвие моего меча срезало только подошвы с
сапог, и когда плюхнулся на землю в красиво-угрожающей позе, голые подошвы
встали врастопырку карикатурно нищенские, с нестрижеными ногтями и с черной
каймой, а мизинцы вообще выглядели уродцами.
- Сдавайся, - сказал я высокомерно. - Не пристало воину... а тем более
- варвару, сражаться с босоногими!
Он завизжал оскорблено, снова взвился в воздух. Я сделал шаг в
сторону. Срубить в воздухе этого скачущего клоуна проще просто простого, я
удержал меч от удара лишь потому, что как-то неловко рубить просто в
мелькнувшего человека, а не в голову, как принято, руку, как принято тоже,
или по коленям, как принято уже.
Внезапно в его левой блеснуло. Я не успел уклониться, плечо ожгло
болью. Все еще не понимал, откуда, ведь его меч в правой, я отбил его удар
с такой силой, что шпиона отшвырнуло к деревьям. Он упал на спину, красиво
перекувыркнулся и встал на ноги в угрожающей позе. В правой меч, а в левой
- невесть откуда взявшийся кинжал!
Я неверяще тронул плечо. Порез неглубокий, но кровь потекла такой
широкой полосой, что меня затрясло от испуга.
- Ты... - проговорил я глупо, - ты ранил... меня?
Он оскалил мелкие желтые зубы, изъеденными дурными болезнями:
- А теперь еще и убью!
- Ах ты... предатель...
- Я своему народу верен, - сообщил он гордо.
- Шпион!
- Наймит, - бросил он в ответ с чувством полнейшего превосходства. -
Подлый наемник!.. Киллер.
Я вытаращил глаза, меня затрясло в приступе священной боевой ярости,
что появляется, когда слова уже кончились. А так как у варваров их всегда
маловато, то я уже чувствуя в себе берсерка, перекинул меч в другую руку и
с удвоенной яростью бросился на мерзавца, у которого доводов оказалось
больше, чем у меня.
Он отступил чуть, затем я увидел только каскад движений. И хотя я
двигался со скоростью взбешенного кота, мой меч под его ударами звенел как
железная крыша при дожде с градом. Я едва успевал парировать удары, к тому
же у него теперь еще и кинжал, а у меня плечо в крови... от этой мысли
ярости не прибавилось, а наоборот, руки стали ватными, а ноги как из
киселя.
Его бешеные глаза что-то уловили, на тонких злобных губах зазмеилась
улыбка шпиона:
- Вот теперь ты умрешь!
Он прыгнул, одновременно нанося удары мечом в голову и кинжалом в
левый бок. Я успел парировал удар его меча своим, а от смертоносного
кинжала спасения не было, блистающее как лезвие бритвы острие стремительно
неслось мне прямо в лицо, я торопливо закрылся щитом, даже не успев
подумать, откуда он взялся... какого черта, это же всего лишь простой щит,
даже без покрытия, не белый же рояль в кустах, второй удар парировал мечом
и тут же достал его ногой с поворота в челюсть.
Мерзавец как-то удержался, но стоял и мотал тупой обалдевшей мордой, и
тогда я, подпрыгнув и сцепив зубы, с лета ударил ногой уже с тройного
разворота. Опять в челюсть или вообще в морду, все равно получилось так
смачно, так сладостно, так восхитительно, словно я, отбросив предрассудки,
подгреб под себя принцессу, служанок и поставил ее рыжую лошадку.
Его отшвырнуло как резиновый мячик. Я смотрел, стараясь не пропустить
ни байта информации, когда он шарахнулся о дерево, его расплескало на
площади в шесть соток, забрызгало от корней до кроны, а потом он сполз
кровавой массой на землю, а я постоял перед ним, шевеля пальцами в
приглашающем жесте: давай еще, иди ко мне, вставай и дерись!
Но он не встал, только ворочался как кабан с содранной заживо кожей, в
нем хрипело и булькало. Я передернул плечами, словно цыганка в танце,
отвернулся и пошел к лагерю, медленно остывая от священной ярости богов.
Шпион вообще-то, обозвав меня киллером, сделал комплимент. Сейчас киллеры
окружены ореолом романтичной таинственности как в прошлом - робин гуды,
скарамуши и прочие зорры.
Воевода сидел у костра понурый, руки протянул к языкам пламени.
Похоже, его морозило после ледяной воды из родника.
- Одним меньше, - ответил я на его вопросительный взгляд.
Он поморщился:
- Этот тот, который держал принцессе левое стремя?
- Пусть садится справа, - предложил я.
- Да справа такой же... От куявов по десять золотых в месяц. И еще по
корове в год.
Я сел рядом, руки воеводы с толстыми изуродованными ревматизмом
пальцами слегка вздрагивали.
- А коровы зачем?
- Да не ему, семье. Им и зерно от властей, поблажки с налогами. Ты,
того, если не хочешь сам держать стремя... а также подавать ей воду, то
поостерегись истреблять нашу цивилизацию.
Я зябко передернул плечами и тоже протянул руки к огню:
- Да, конечно. Нельзя нарушать равновесие в природе.
Закат все еще был удивительно нежным, словно румянец на щеках юной
девушки. Небо на западе стало розовым, там в темной стене леса была широкая
щель, и мы видели как на расстоянии копья от темного края земли застыл, не
решаясь опуститься, расплавленный слиток металла. От него шло радостное
сияние, словно от пера жар-птицы. Розовый свет захватывал почти половину
неба, дальше плавно переходил в нежно голубой, тоже чистый и свежий, словно
не поздний вечер, а раннее утро, когда даже солнце отдохнуло и посвежело.
Подсвеченные снизу облака загибали выпуклые края, сочные как набухшие
лепестки роз, только плотная середина облаков быстро темнела, становилась
похожа на окалину на быстро остывающем металле.
И только тогда, когда я налюбовался этой сказочно прекрасной картиной,
солнце быстро опустилось. Чаша неба темнела однако медленно, впятеро
крупнее и выше привычной, звезд высыпали целые рои, яркие, блистающие, а
самые яркие смотрелись не яркими точками, а почти планетами!
Луна поднялась огромная как Юпитер, видимый с Ганнимеда. Следом
всплыли вторая и третья, все настолько огромные и рельефные, что я невольно
напрягал зрение, инстинктивно силясь рассмотреть не только высохшие моря и
каньоны от метеоритные ударов, то и отряды крохотных всадников.
Из шатра принцессы раздавались тихие звуки лютни, как мне показалось,
хотя я лютню никогда раньше не видел и не слышал, сквозь тонкую ткань
иногда просвечивал светильник. Я различил ползущие оттуда тонкие ароматы
благовоний, инстинктивно подобрал ноги, чтобы не испачкаться.
Стража сидела в трех шагах по периметру. Темный шатер герцога
возвышался высокий и надменный как он сам поблизости. Еще бы чуть, и его бы
попросили отодвинуться, никто не смеет располагаться на ночлег так близко
от принцессы. Я слышал грубые голоса, смех, пьяные выкрики.
Постепенно пламя костров пригасало, поленья разваливались на багровые.
В светящихся изнутри углях, похожих на елочные украшения, бегали крохотные
огненные человечки. В лагере стало темнее.
Один из сидящих у костра поднялся, зевнул, похлопал себя по вздувшему
животу, икнул и направился в кусты. Не успел исчезнуть в темноте, как еще
двое встали и, даже не потянувшись, неслышно скользнули в темноту.
Я сидел неподвижно, прикинулся, что дремлю. Люди поднимались один за
другим, ступали в непроглядную тьму. Иногда я слышал как треснет сучок, но,
в основном, все двигались бесшумно. Затем я услышал легкий хлопот крыльев,
закачалась ветка.
Тишина, после долгой паузы далеко за деревьями захлопали крылья еще и
еще, затем это слилось в единый шелест, словно я присутствовал на церемонии
