Фэнтези - Юрий Никитин

Зубы настежь

   Юрий Никитин
   Зубы настежь


     Зубы настежь

     Часть 1 Трехручный меч

     Глава 1

     В комнате стояла настороженная тишина. Влетела бы муха, нас бы
оглушило звоном жестяных крыльев. Первым зашевелился и опустил голову к
бумагам на столе Михалыч, грузный немолодой инженер, семьянин и образцовый
работник, любитель повозиться в огороде на даче. Остальные тихо как мыши
разбрелись по рабочим местам, только я не мог заставить ноги двинуться с
места.
     Леночка, секретарь-референт, красивая как куколка, застыла перед
монитором, руки на клаве, глаза замороженные, личико сразу подурнело.
     Я переспросил сипло:
     - Точно?
     - Приказ уже подписан, - ответила она мертвым голосом. - Сама видела.
Завтра с утра нам объявят. Или послезавтра, не знаю.
     Я чувствовал себя так, словно меня швырнули за ненадобностью в
мусорный бак. Нас закрывают за ненадобностью. За нерентабельностью, как
сказано, хотя какая немедленная рентабельность от института астрофизики?
Конечно же, мы ничего не может дать огородникам прямо сейчас, не в
состоянии даже повысить надой скота, что так необходимо стране... сегодня.
     В желудке появилась холодная тяжесть, словно съел слишком много
мороженого, а оно не растаяло, а напротив - слиплось в льдину. Зато в груди
росла пугающая пустота. Больше всего на свете ненавижу искать работу. Я
боюсь новых людей, ненавижу момент, когда с потупленным взором начну
переступать пороги разных фирм и предприятий, предлагать услуги, а меня
будут осматривать хозяйски и бесцеремонно, копаться в моем прошлом и моих
данных, подвергать сомнению мои способности. И пусть лучше так, без
зарплаты уже полгода, на минимальном пособии, на слухах о возможном
финансировании хотя бы в следующем году, чем искать работу...
     Стараясь не поворачиваться, наверняка побледнел как мертвец, я
уставился в окно. С высоты пятого этажа улица совсем праздничная и
беспечная. Ночью здесь от реклам светло как днем, люди двигаются медленнее,
без суеты, все странно сытые и довольные, бродят как коровы на пастбище,
рассматривают витрины дорогих магазинов, но даже сейчас при свете дня и в
разгар суеты никто не выглядит таким... как я.
     Даже двойное стекло офиса не может скрыть красивых женщин на улице,
начиная от тонконогих двенадцатилетних соплюшек, что уже начинают взрослые
игры. Ходят стайками, чуть ли не всем классом. Даже по двое-трое боязно, но
уже дефилируют на непомерно высоких каблуках, оттопыренные попки сами
просятся в руки, а юбочки уже не мини, а микро, даже задирать не надо...
     Я почти что ощутил тонкий запах духов, шумно вздохнул, чувствуя во рту
вкус полыни. Даже на одноразовый поход в кафешку приходится собирать пару
недель, а после этого сокращения так и вовсе хоть с протянутой рукой...
     На той стороне улице массивный дом сталинской постройки. Под аркой на
ярко освещенном солнцем пятачке молоденький парнишка с баночкой пива в
небрежно отставленной руке. Прислонился к каменной стене и хозяйским взором
оглядывает прохожих, особенно этих девчонок-малолеток. Центровой, явно
сынок новых русских, живет в этом доме, всего под завязку, три гувернантки
нос вытирают...
     Яркое солнце высветило баночку, я разглядел зеленую марку самой
дорогой фирмы. Он отхлебывал скучающе-пресыщено, осматривал проходящих мимо
девчонок, а они игриво хихикали и выпячивали едва только начинающие
напухать молочные железы. Я заметил, что, дойдя до конца квартала, пестрые
как цветы девичьи стайки поворачивались и шли обратно, норовя пройти мимо
богатенького плейбоя как можно ближе.
     Черт, пронеслось в голове тоскливое. Я тоже центровой, но в нашей
коммуналке народу как муравьев в трухлявом пне. С кухни всегда тянет
смрадом. Самые пакостные соседи: армянин с украинской фамилией и ленивая
еврейка с рязанской и двумя крикливыми детьми, постоянно готовят на общей
кухне что-то национальное. Есть еще соседи: две старушки, задерганный
инженер, тихий как мышь с женой и больным ребенком, но их не видно на фоне
этой наглой по полной скотскости семьи.
     Я почти видел как под дверь моей комнаты вползает смрадная струя.
Форточку, естественно, не открывают. А когда я пытаюсь что-то робко
вякнуть, что надо бы проветрить, начинается визг, мол, понаехали тут
всякие, а им, коренным, житья не дают, свои порядки устраивают!
     В уме я так это лихо отбривал, что уж если и говорить о корнях, то их
корни хрен знает где, а Москва - моя, потому что русский, но вдолбленная
трусливая интеллигентность: как бы не назвали антисемитом или
националистом, заставляет втянуть язык в задницу. Эту советскость вдолбили
так глубоко и крепко, что узбек хоть в своем ауле, хоть в Москве, одинаково
гордо именует себя узбеком, киргиз - киргизом, и только русские о своей
национальности говорят шепотом, пугливо оглядываясь по сторонам и стыдливо
краснея, словно испортили воздух неприличным звуком.
     Когда эта, что с рязанской, дефилирует на кухню и туалет по длиннющему
коридору в нижнем белье - ладно, хотя фигура отвратная, но когда этот с
украинской, выходит в трусах к телефону в коридор и стрекочет на своем
собачьем языке, почесывая вислое брюхо, то я прямо сейчас готов вступить
хоть в "Память", хоть в русские фашисты.
     Мои кулаки сжались, я чувствовал как кровь бросилась в голову, я
невольно задержал дыхание, мысленно уже размазывая их по стенам,
растаптывая, разбрызгивая...
     По нервам страшно ударил дикий звон. Я подпрыгнул, дико оглянулся. На
столе у Леночки тихо позванивал телефон, ее тонкая рука замедленно
поднялась, пальчики коснулись трубки, обволокли ее мягко и нежно, так же
мучительно замедленно понесли к розовому ушку, а коралловые губки неспешно
проворковали:
     - Алло?
     Воздух вырвался из моей груди. Я старательно расслаблял скрученное
страшным напряжением тело. И телефон звонит нормально, и Леночка двигается
как всегда, это я в лихорадочном возбуждении уже готов бросаться на стены.
Нет, надо успокоиться, уже и так, наверное, заметили...
     Взгляд снова уперся в юного плейбоя. Странно, в этот момент почему-то
не ощутил вражды, несмотря даже на весь вызывающий вид. И пиво отхлебывает
слишком мелким глотками, если вообще отхлебывает, и стоит чуточку не так, и
в наглом взгляде на миг мелькнуло нечто жалкое, испуганное, затравленное.

     В обеденный перерыв в буфете было как на кладбище. Молча и не поднимая
глаз, мы разбирали тарелки, что-то жевали, не чувствуя вкуса, а когда
кто-то уронил вилку, все вздрогнули, словно взорвалась бомба.
     Когда после работы я вышел на улицу, уже темную, накрытую тусклым
осенним небом с редкими звездами, парнишка там же, отхлебывает элитное
пиво. Если бы в баночке помещалось ведро, уже бы вылакал и ведро. Или же
опустошает уже сотую банку...
     Вдруг с головы до ног как окунули в горячую воду. Кровь бросилась в
лицо. Я отвернулся поспешно, словно это я там стою, изо всех сил
демонстрируя зажиточность, свободу, хотя в подобранную банку налил дома
воды из-под крана. В такой же коммуналке.
     А разве я не такой, пронеслась горькая мысль. Переулок заставлен
сверкающими иномарками. Не протиснуться. Эти черные скупили все квартиры в
доме, сломали стены, чтобы каждому квартиру из десятка комнат с тремя
клозетами, каждый вечер подъезжают к моему подъезду на автомобилях, больше
похожих на подводные лодки. Оттуда выпархивают длинноногие красотки, юные и
сочные, уже разогретые, готовые, жаркие...
     Ветер пронизывал до костей. По серому заплеванному тротуару пронеслась
стайка грязных оберток от мороженого, конфет, попытались зацепиться за ямки
и трещины, но там полно жестяных крышек от пива. Бумажки потащило дальше,
брезгливо обогнув перевернутую урну для мусора.
     На квадратных часах на столбе половина девятого, если правильно
рассмотрел стрелки под разбитым стеклом, темным и загаженным мухами,
летучими мышами-мутантами и черт знает какой нечистью, что летает по ночам
в этом пробензиненном городе.
     Я съежился, чувствуя желание поднять несуществующий воротник. Уже
поздняя осень, а у меня, как у большинства, одежда только зимняя и летняя,
а межсезонье стараюсь проскользнуть половину в летнем, затягивая как могу,
а половину уже в зимнем, делая вид на улице, что прибыл из Норильска, где
зима давно в разгаре...
     Впереди раздался негодующий крик. Трое подростков ухватили женщину,
прижали к забору. Один деловито задирал ей платье, второй с довольным
гоготом ухватил ее за грудь, третий неспешно расстегивал пояс на джинсах.
     - Мерзавцы! - кричала женщина. - Подонки!
     Парни гоготали, один посоветовал деловито:
     - Мадам, Час Норис в этих случаях рекомендует расслабиться и
постараться получить удовольствие.
     - Мерзавцы!
     На меня никто не обратил внимания, я вроде бы двигался мимо, а крутые
парни хватали женщин и насиловали прямо на центральных улицах. Разобщенный
и униженный народ боялся поднять глаза, все торопливо мимо, и я как все...
     - А ну оставьте ее!
     Голос мой был злой, я сам удивился, но мое тело уже шагнуло в их
сторону. На меня в недоумении оглянулись все трое. Даже женщина перестала
кричать, а только всхлипывала и смотрела большими испуганными глазами.
     Один из тройки, в черной куртке и голыми руками, весь в наклейках,
нашлепках, змейках, с серьгой в носу, сказал гнусаво:
     - Ты что, мужик?.. Смерти захотел?
     А второй ухмыльнулся, в его руке щелкнуло, блеснул нож. Глаза без
злобы, но с интересом смотрели в мое лицо. Я сжал зубы и пошел на него.
Потеря работы, вечное унижение, да поди они все пропадом...
     Красная пелена застлала глаза. Я ударил, кулак угодил в твердое.
Самому стало больно, ударил еще и еще, неумело, но в ярости, слышал крики,
потом меня ухватили за плечо, женский голос закричал в самое ухо:
     - Хватит!.. Хватит!.. Опомнись, герой!
     Я тряхнул головой, меня всего трясло, я ж никогда не дрался, даже в
детском садике избегал, а тут зубы стучат, не могу остановиться, все во мне
двигается, весь в огне, а вдоль улицы мелькают трое теней, все шатаются,
один прыгает на одной ноге, второй хромает, за всеми тремя по асфальту
блестят темные полоски.
     Женщина тряхнула меня сильнее:
     - Да опомнись же! Они ж вовсе не хотели драться. Это мразь, все на
испуг... ты их чуть не убил!
     Мои зубы лязгали так, что едва не откусил язык:
     - Ж-ж-жаль...
     - Что?
     - Что не убил...
     Ее лицо было бледное и встревоженное. Круглые глаза всматривались в
меня, на миг стало не по себе, у женщины в каждом глазу по два зрачка, и
все четыре даже при этом скудном свете не расширились, остались крохотными
как следы от булавочных уколов.
     - Вот ты каков, - сказала она уже спокойнее. - Ты... не совсем из
этого мира.
     - Ты тоже, - огрызнулся я.
     Она насторожилась:
     - Почему так думаешь?
     - Современная бы в самом деле расслабилась, ну и...
     По ее губам скользнула слабая улыбка:
     - Я в самом деле... скажем, провинциалка. Нравы вашего мира... гм...
для меня слишком нервные. Но и ты, как зрю, не совсем из этого мира.
     - Да, - согласился я. - Не совсем. Но тут уж ничего не поделаешь.
     - Разве? - спросила она загадочно. - Ты помог мне, а я в благодарность
могу... если хочешь, конечно, отправить тебя в мир, который тебе больше
понравится.
     Что ж, и в провинции мог найтись воротила, из бывших обкомовских
работников, что купил с десяток дворцов на Сейшельских островах или на
Багамах. Здесь его дочка вышла неосторожно погулять, я ей помог, вот он на
недельку бы меня в благодарность... Не задумываясь, я сказал почти весело:
     - Хочу!.. Но что для этого надо?
     Она произнесла совсем тихо:
     - Да ничего... кроме твоего желания. А оно есть, зрю...
     С ясного ночного неба ударил гром. Ослепляюще блеснула молния. Я
закрыл глаза, но и перед опущенными веками как на фотопленке остались эти
крыши с изломанными водосточными трубами, фонарный столб с тусклыми часами,
мальчишка под аркой с застывшей у самых губ баночкой пива...

     Глава 2

     В пятки снизу лягнуло. Колени слегка подогнулись, словно я спрыгнул со
ступеньки. Разгибаясь, я инстинктивно прикрылся рукой от яркого солнца. Во
все стороны распахнулся зеленый простор широкой лесной поляны. Я стоял как
дурак по колено в цветах, поляну окружают толстые деревья, за ними
виднеются еще и еще. Воздух странно свеж и чист, словно здесь только что
прошел теплый летний дождь.
     Я в лесу был всего дважды в жизни, друзья-идиоты затащили на так
называемую вылазку в подмосковный лес. Никогда не забуду чувства
дискомфорта в диком месте, где под ногами вместо привычного асфальта
прогибающееся месиво из прошлогодних перепрелых листьев, по стволам
деревьев ползает всякая дрянь, скребя лапами, на каждом листке пресмыкается
что-то голое и противное, а то и вовсе отвратительно мохнатое.
     Но этот лес странно прекрасен и чист, словно его успели подготовить к
визиту президента. Стволы толстые, с чистой словно вылепленной руками
скульптора рельефной корой, ветви высоко, красиво изогнутые. Листья
успокаивающе шевелятся под движением теплого воздуха от земли, а сами земля
сухая и твердая. По ней чуть двигаются взад-вперед яркие ажурные пятна
солнечных лучей.
     На дальний край поляны падает широкий столб солнечного света, и в
середине этого сверкающего луча переступает с ноги на ногу... огромный
белый конь!
     Внезапно всполошено закричали птицы. Я уже слышал их некоторое время,
но, слишком потрясенный, не обращал внимания на вопли, только краешком
сознания отмечал, что здесь еще и пернатые, но сейчас по телу пробежала
дрожь, я напрягся, ибо это не просто птичий гам, а крики на что-то или
кого-то, что ломится через кусты, чересчур огромное, чтобы напасть и
заклевать...
     Я инстинктивно оглянулся, конь далеко, да это и не троллейбус, я
только в него умею запрыгивать в последний момент, а треск приближался.
Кусты распахнулись, прямо на меня вылетели двое оборванных мужиков, злых и
с перекошенными лицами. В руках длинные ножи, которыми разделывают рыбу.
     - Вот он! - закричал один.
     - Наконец-то! - выдохнул другой. - Как хорошо... он не успел... меч...

     - Только бы не дать... до корчмы...
     Они бросились на меня, застывшего и перепуганного до свинячьего визга,
до обморока, на самом же деле я драться не умею и не люблю, только в кино
сладострастно сжимал кулаки да представлял как изничтожаю, а то нападение,
из-за которого я здесь, вообще что-то нелепое...
     Оба уже были передо мною, когда я, вспомнив кое-что из инструкций для
беззащитных девушек, внезапно скорчил страшное лицо, это называется
ошеломление, затем приготовился пронзительно завизжать...
     Но нападавшие и так отшатнулись от моей гримасы. Я тут же пугливо
ткнул одного кулаком в лицо, почему-то боли в руке даже не ощутил, зато
нападавшего отшвырнуло обратно в кусты. Второй замахнулся ножом, я
заверещал, но голос мой сорвался на какой-то страшный рев. Несчастный
пугливо замер, я ударил наотмашь, а сам повернулся и стремглав бросился к
коню.
     Конь повернул голову в мою сторону, в пасти зеленая ветка, челюсти
равномерно двигаются, хруст, ветка медленно исчезает в мощной пасти, словно
ее рывками подает лентопротяжный механизм. Я едва не помчался к
спасительному седлу, вод даже поводья висят приглашающе, но все же
вспомнил, что на коне ездить не умею... Сзади почудился свист летящего
ножа, я в страхе оглянулся.
     Один из нападавших недвижим на месте, а второй, зависнув в кустах,
барахтается как раздавленное животное. Вместо лица кровавая маска, красные
струи текут обильно, оставляя на грязной рубахе широкие алые следы. На моих
глазах он с трудом перевернулся, на четвереньках уполз в кусты. Ветки
двигались, указывая, что торопливо удаляется по прямой.
     Я невольно опустил взгляд на свой кулак. Размером с детскую голову,
тяжелый как валун, на суставах желтые мозоли. Да и вся рука втрое толще
моей, чудовищно вздута мышцами, перевита толстыми жилами. Запястье плотно
охватывает широкий железный браслет, с внутренней стороны толще, там
широкая щель. В желудке стало холодно и пусто, когда я понял, что сюда надо
ловить лезвие падающего мне на голову меча, потом некий поворот, рывок, и
вот уже меч вывернут из пальцев нападающего...
     Со страхом и изумлением, все еще дрожа и судорожно всхлипывая, я
оглядел себя, одновременно пугливо поглядывая и на второго нападавшего. Он
застонал и начал шевелить руками. Развитые губы превратились в кровавую
кашу, из уголка рта текла кровь.
     Так вот какой мир... ведьма с двумя зрачками имела в виду! Перенесясь
из столицы в этот лес, я ко всему еще стал выше ростом, в плечах шире,
грудь бугрится выпуклыми пластинами мускулов, широкими как лопаты для
уборки снега. Я обнажен до пояса, для меня непривычно: и на пляже стеснялся
стаскивать рубашку, на самом деле у меня выпуклая не грудь, а спина, а
грудь так и вовсе вогнутая.
     С недоверием пощупал плоский живот, весь разбитый на тугие валики
мышц. Дальше широкий пояс, весь металлический, на пряжке странный знак,
пояс держит брюки странного покроя, а ноги в странноватых сапогах с
короткими голенищами.
     Руки мои толстые, длинные, все в чудовищных буграх мускулов. Не
удивительно, что те двое так рухнули под моими вообще-то хилыми ударами.
Широкие стальные браслеты на кистях, еще два красиво и вызывающе охватывают
бицепсы, а когда мои пальцы поднялись ко лбу, кончики уперлись в полосу
металла, придерживающего на лбу волосы. Длинные, как у хиппака, падают на
плечи, щекоча кожу, густые и пушистые, с запахом мощного шампуня, чистые до
скрипа.
     Второй оборванец перевернулся и, как и первый, на четвереньках уполз в
кусты. Острые лопатки под лохмотьями двигались, явно страшился, что я
догоню и напинаю. Оба ножа остались на земле. Я проследил как ветви
колышутся все дальше и дальше, с облегчением засмеялся. Голос мой прогремел
сильно и звеняще, словно зов боевой трубы.
     Вообще-то, как всякий интеллигент, я ненавижу этих тупых качков, с
удовольствием пересказываю анекдоты об их тупости, сила - уму могила, но
сейчас мое тело смотрится неплохо, неплохо...
     Я напряг и распустил мышцы, любуясь как двигаются под кожей эти
теннисные мячи. Сама кожа, потемневшая от солнца до цвета бронзы, выглядит
не только здоровой, но и крепкой. Куда там микробу прокусить, такую не
всякая стрела... если на излете, конечно.
     Слева в лесу широкая просека, я взглянул туда и... застыл. Огромное
солнце, впятеро больше нашего, опускается к горизонту со скоростью тонущего
корабля. Небо полыхает пурпуром, чистым и всех оттенков, до самого темного.
Горизонт так далеко, что я сразу с недобрым холодком по спине ощутил
насколько велик этот мир.
     Далеко на холме, за лесом и за полем, что за лесом, блещет как
электрическая дуга причудливый замок. Остроконечные башни уперлись в
пылающее небо. Крыши горят оранжевым настолько ярко, что я прищурился и
потер глаза. Ощущение такое, словно золото крыш расплавилось и стекает по
стенам.
     В десятке шагов ручей. На той стороне шевелит могучими ветвями
огромный раскидистый дуб, а под ним все так же переступает с ноги на ногу
массивный конь. Спина коня покрыта попоной, больше похожей на персидский
ковер, сверху седло, напоминающее велосипедное, только побольше,
помассивнее. Конь ко мне боком, я хорошо рассмотрел с этой стороны
свисающие ремни, железное стремя.

     Над россыпью конских каштанов весело снуют, звеня жестяными крыльями,
большие зеленые мухи. В солнечных лучах поблескивают как драгоценные
камешки, исчезают на миг в тени, снова возникают словно из неоткуда.
Переступая через один каштан, я наступил на другой, и мухи взвились злобным
гудящим роем. Я невольно отшатнулся, начал отмахиваться, и мухи наконец
решили, что пока они дерутся, другие пируют за их спинами, вернулись, а я
зашел с другой стороны, стараясь не спугнуть коня.

     За седлом приторочен мешок, чем-то смахивающий на небольшой рюкзак. На
луку седла небрежно наброшен широкий ремень, но, от чего у меня застучало
сердце, так это рукоять длинного меча, что гордо торчит из длинных ножен!

     Еще не зная, чего ждать от коня, это ж не велосипед, осторожно
коснулся длинной рукояти меча. Ножны деревянные, простые, обтянутые кожей,
но сам клинок, как я ощутил по рукояти, явно из лучших сортов дамасской
стали.
     Задержав дыхание, я осторожно потащил меч из ножен. Дыхание
прервалось, ибо лезвие выползало строго серо-голубое, со странным узором
вдоль клинка, по металлу бегали мелкие колючие искорки, исчезали внутри
булатной полосы, выпрыгивали в другом месте.
     Наконец меч покинул ножны, моя рука под действием тяжести пошла было
вниз, но я напряг мышцы, вскинул, чувствуя, что для меня нынешнего эта
полоса металла вовсе не тяжесть.
     Рукоять лежала в ладони, словно ее делали по моей руке. И хотя
длинновато, но это же двуручный рыцарский! Однако две моих ладони не
уместятся, я ж не рыцарь, они мелковаты перед нами, варварами, а я здесь
наверняка то, что принято называть просто варварами...
     Круги мечом получались красивые, размашистые. Меня не уносило следом,
поворачивал легко, и я понял что значит насточертевшее выражение "хорошо
сбалансированный меч".
     Мышцы играли, я чувствовал как перекатываются шары на груди, плечах. В
ладони была приятная тяжесть, простая и смертоносная. Я перебросил из
ладони в ладонь. Поймал легко, почти на рефлексах, так раньше ловил только
брошенное мне яблоко... нет, яблоко иногда ронял, а рукоять этого меча
словно сразу влипает в мою широкую твердую ладонь.
     Ноги чуть шире, чем на ширине плеч, воздух шелестит как под ударами
крыльев ветряной мельницы, мышцы приятно разогрелись, и вдруг мои руки
закрутили мечом в таком немыслимом пируэте, что захрустели суставы.
     Приятно изумленный, я наконец опустил этот двуручный, поцеловал
холодное лезвие, пальцы мои умело и уверенно бросили его в ножны. Лезвие
скользнуло в узкую щель, щелкнуло, наружу теперь торчала только
крестообразная рукоять.
     Я смотрел в синеющую даль, только кончики пальцев все еще бережно
гладили шероховатую шишку на рукояти. Во мне что-то происходило, и я смутно
чувствовал, что изменения идут от моего меча. И от моих глыбах мускулов.
     Конь смотрел спокойно и, как мне показалось, с иронией. Седло,
понятно, на него садятся, а со стременем надо разобраться. Я слишком
начитался в детстве жутких сцен, когда обезумевший конь волочит раненого
седока, не успевшего выдернуть ногу из стремени, стесывает головой героя
все камни, кочки, пни, а домой приволакивает только ногу в хорошо
сохранившемся сапоге.
     Впрочем, это стремя хоть и напоминает велосипедное, но намного проще.
Когда-то я купил велосипед "Турист", восьмискоростной, гоночный, а раз так,
то педали там оказались настолько хитрые, что я долго не мог понять, как
туда вообще ногу вставить, а уж вытащить так и вовсе не пытался, проехал
круг во дворике, упал, и уже лежа кое-как расцепил защелки. С той поры не
пользовался, я ж не рвусь в профи, а здесь проще, те же педали, только
пошире, вот даже пара продольных железок, чтобы не соскальзывали сапоги...
     Я поочередно задрал подошвы, такие же подковки, со стременами полное
сцепление. Кто-то позаботился экипировать меня вплоть до таких мелочей.
     - Ладно, - сказал я и сам удивился как мощно и властно прозвучал мой
вообще-то блеющий голос, - ты мой конь! А я твой хозяин. А если и не
хозяин, то всадник. Верно?
     В моем голосе был металл, в то же время звучал хрипловато как боевой
рог, зовущий на битву. В нем я сам ощутил звериную мужскую силу, и, похоже,
конь ощутил тоже. Он переступил с ноги на ногу, копыта хрустнули, как у
подагрика, но потом я понял, что хрустнул камень, на которым конь оперся
копытом.
     Взявшись за широкие ремни на его шее, я вдел ногу в стремя. Конь
повернул голову и внимательно следил как я сажусь. Раздраженный, не люблю
когда на меня смотрят, если делаю что-то впервые, я напрягся, с силой
оттолкнулся от земли, одновременно дернув себя кверху.
     Стремя качнулось в сторону, я едва не сверзился, раздираемый надвое,
ударился грудью о седло, но все-таки с огромным усилием встащил себя
наверх. Седло скрипнуло, я уловил запах свежей кожи. Да и упряжь пахнет
так, словно ее только что сшили, приклепали эти железные бляшки, пустили
золотую нить узора.
     Конь снова переступил с копыта на копыто. Я сидел неподвижно, затем
попробовал качнуться вправо, влево, откинулся назад, но удержаться на
неподвижном коне все-таки можно. Туша подо мной качнулась, земля там далеко
внизу поползла назад. Конские ноги двигались неспешно, я приободрился,
сведенная судорогой спина наконец чуть расслабилась.
     Дорога пошла, извиваясь как ползущая змейка, вверх по холму. По бокам
ровно шелестели кудрявые деревья, красивые, чем-то знакомые, но я, дитя
города, к стыду своему знаю только березу и елку, а все остальное - просто
деревья. Впрочем, еще отличу пальмы, но здесь не березы, не елки, не
пальмы. Да черт с ними, просто деревья. Варвару не обязательно знать
ботанику.
     Деревья расступились, как широкий занавес. На стыке ровного изумрудно
зеленого поля и синего неба высился город, похожий на один исполинский
замок. Во все стороны от его высокой крепостной стены шло ровное зеленое
поле, не обезображенное ни оврагами, ни холмами, ровное как биллиардный
стол, обтянутый зеленым сукном.
     Солнце медленно сползало к закату, подсвечивало знания и крыши со
спины. Шпили горят оранжевым, я видел крохотные переходы, что протянулись
от башенки к башенке, крыши темнокрасные, явно черепица, стены из серого
камня...
     Конь пошел быстрее, тугие мышцы перекатывались под моими коленями.
Конь был силен и свеж, словно только что проснулся, пофыркивал,
остроконечные как у эльфа уши подрагивали, перехватывая все шорохи, а
красиво вырезанные ноздри жадно раздувались.

     Глава 3

     Город приближался, я уже мог рассмотреть во всех подробностях
множество башенок, узорных крыш, и в то же время охватывал главный замок
одним взглядом, насколько позволяла крепостная стена.
     Земля сухо гремела под конскими копытами. Ветер уже не свистел в ушах,
овевал лицо ласково, трепал волосы. Ворота близились, массивные, в широких
полосах тусклой бронзы.
     Когда я начал придерживать коня, ворота натужно заскрипели. Створки
раздвигались с неспешностью сытой перловицы. За воротами мне почудилась
абсолютная тьма, но затем на незримой линии ворот появились цветные пятна,
словно выступили из небытия.
     Конь остановился как высеченный из скалы. Я выпрямился, плечи пошли в
стороны, чуть отодвинулись, а грудь с треском выдалась вперед. Массивные
грудные мышцы были тяжелые как плиты из гранита и широкие как щиты. Я
чувствовал как в лучах заходящего солнца горят мои браслеты, как на кистях,
так и на бицепсах, а широкий обруч на лбу явно полыхает расплавленным
металлом.
     Цветные пятна, то ли знатные люди, то ли жрецы, словом - презренные
горожане, все в настолько пышных одеждах, тяжелых и вычурных, что я ощутил
презрение и жалость к этим несчастным жертвам цивилизации. Старшина,
бургомистр или кто он здесь, словом, мэр, выступил вперед, подпрыгнул,
поскакал, церемонно поахал шляпой и лишь потом низко раскланялся:
     - Мы рады видеть в нашем королевстве странствующего героя. Назови свое
имя, отважный, и отдохни под нашим кровом.
     Я вскинул в приветствии руку, краем глаза косясь как красиво играют
мышцы предплечья, а бицепсы - ну словно под кожей надули баскетбольный мяч.
Голос мой грянул красиво и мужественно:
     - Привет! Меня зовут... Странствующий Варвар... э-э... по имени
Рагнармир. Да-да, Рагнармир. Я воспользуюсь вашим гостеприимством.
     Конь мой фыркнул, пошел в ворота, заставив мэра отпрыгнуть, чтобы не
попасть под копыта. Но я заметил, что все встречающие, как и сам мэр,
приятно ошеломлены, словно я должен был послать их, а то и огреть плетью, а
потом ввалиться с грязными сапогами в спальню правителя, рухнуть на
устланное тончайшими покрывалами ложе и велеть его невинной дочери ублажать
всю ночь.
     Вообще-то я варвар, мелькнула мысль. Ну ладно, пусть я буду культурный
варвар. Нет, это чересчур, просто образованный. Культурный - уже не варвар,
а образованный, так хоть трижды академик, все равно варвар от темени и до
конских бабок, а то и вовсе подков.
     Из цветных пятен выдвинулся другой, высокий и худой мужчина, в широком
халате до пят весь в звездах и кометах, на голове остроконечный колпак тоже
в хвостатых звездах, глаза темные, цепкие, хоть лицо мучнисто белое как у
вампира, или сороконожки, всю жизнь пролежавшей под камнем и не видавшей
солнца. Я не сразу понял, что он стар как столетняя щука, на спине которой
вырастает мох.
     Он заговорил скрипучим старческим голосом:
     - Приветствую, великий герой... конечно же, великий. Я великий маг
королевства Будеррам. Зовут меня Тертуллиус. Позволь узнать, как ты прибыл
сюда?
     Я смутно удивился такому вопросу, пробормотал:
     - Да какая-то женщина...
     - Старая, молодая? - спросил великий маг чуть быстрее, чем следовало
бы великому и немолодому человеку.
     Я развел руками, заодно показывая мускулы и попутно любуясь ими сам:
     - Скорее, молодая, чем старая. Хотя на вид еще та дама... Но теперь
тренажеры, то да се...
     - Толстая или худая? Прошу вас, ответьте с той же скоростью, с какой
владеете мечом! В чем одета?
     Сбитый с толку, слишком уж все вокруг выказывают волнительность, я
пояснил:
     - Худющая как облезлая кошка на помойке фонда благотворительности...
Но грудь высока, а ноги растут прямо от зубов... А одета... гм... ну, что
все носят у нас. То, что у нас идет на галстуки, а у них - на юбки.
     Великий маг повернулся к другому, невысокому и молодому, в таком же
халате и колпаке, что почтительно стоял за спиной и держал в руках толстую
книгу:
     - Ясно... Куцелий, найти и повесить!
     Молодой маг повел бровью. В толпу метнулись сразу двое. Я, все еще
удивляясь, что так легко понимаю чужой язык, поинтересовался:
     - А может, не стоит так женщину?.. Это мне все можно, а у вас
цивилизация, у вас права человека...
     Старый маг сказал строго:
     - Нам за державу обидно. И сохранять ее должны... от всяких. Ладно,
великий герой! Лучшие люди сего славного града вышли приветствовать тебя,
выказать почтение твоим подвигам... э-э... нынешним и будущим! Позволь
пригласить тебя, великий варвар, на челе которого я зрю отчетливо знаки как
великой доблести, так и великой, гм, мудрости... пригласить в замок на ужин
к королеве!
     Последние слова он провозгласил громко и возвышенно. Народ рухнул на
колени, даже знатные люди преклонили одно колено, на ногах остались только
великий маг Тертуллиус, его помощник Куцелий, да еще самый старый житель
города, который то ли был туг на оба уха, то ли страшился рассыпаться в
пыль от неосторожного движения.
     - К королеве? - переспросил я. Огляделся с высоты седла, внезапно
вспомнил двух оборванцев. По спине побежали по-варварски крупные мурашки,
чуть не сгинул, вспомнил их стремление не допустить до какой-то корчмы: -
Да неловко как-то вот так сразу. Да и до ужина еще далековато... А где ваша
корчма?
     Я видел как в наступившей тишине одни переглядываются, другие опускают
очи долу, третьи злорадно скалят зубы. Старый маг вперил в меня острый
взгляд. Я чувствовал как мою толстую кожу, продубленную всеми ветрами,
зноем и морозом, сверлит нечто, словно тифозный микроб размером с крупного
муравья. Инстинктивно напряг мышцы, тело стало твердым как ствол старого
доброго дуба, а кожа натянулась и застыла упругим панцирем.
     На лице старика отразилось разочарование. Грудь его опала, он
показался еще старше, а голос прозвучал глухо:
     - Кор... корчма?
     - Ну да, - подтвердил я. - Стоит ли сразу к королеве? Надо дать ей
время одеться. Или раздеться, не знаю ваши обычаи.
     Старый маг внезапно метнул острый взор. Я еще не успел расслабить
мышцы, по коже чиркнуло как крылом летучей мыши, однако лицо мое оставалось
как у строителя коммунизма на старом плакате, и глаза мага погасли. Голос
дрогнул и закачался как висячий мостик под сапогом варвара:
     - Королева... м-м... в крайнем случае, королеву можно немного
подождать. В зале ожидания вас развлекут танцовщицы...
     Мне показалось, что в глазах второго мага, который помоложе, мелькнуло
предостережение. Он все так же прижимал к груди толстенный фолиант, в луче
света блеснул краешек позеленевшей медной крышки с выдавленными письменами.
Его глаза следили за мной неотрывно и немигающе.
     Я выпрямился горделиво, грудь моя стала шире и тверже Авзацких гор, на
ней можно было выравнивать гвозди.
     - Варвары не ждут, - изрек я. - Варвары - люди!
     Лицо молодого мага оставалось бесстрастным как погребальная маска, но
старый маг всплеснул руками. С широких рукавов сорвались шипящие искры,
образовали вокруг него широкий быстро гаснущий круг.
     - Она там, - сказал он осевшим голосом, бесцветным как он сам, -... на
окраине...
     - На окраине? - удивился я. - Я думал, корчму ставят на перекрестках
главных дорог.
     Он повторил так же нехотя и с усилием:
     - На окраине... С той стороны приходят неведомые... Ну, гномы,
великаны, существа...
     - Существа?
     - Да. Странные. Наша цивилизация... вообще всякая цивилизация, как мы
ее понимаем, кончается на той корчме. Как раз посередине. Лучше бы уж ей
быть по эту или по ту сторону. Тогда бы понятно, как с нею... Тебе,
доблестный герой, все же стоило бы в любом случае сперва посетить
королевский замок! Такому герою там будут рады.
     Я поколебался, все-таки у меня высшее образование, но, с другой
стороны, всажен в такое великолепное тело с такими мускулами, что плевать
даже на докторскую, При моих кулаках любой неприятный мне диспут так быстро
оборвется в мою пользу, что любой умник согласится с некоторыми
преимуществами варварства. Очень весомыми, кстати.
     - Приду, - пообещал я, ибо герою, да еще варвару надлежит говорить
коротко. - Но прежде - корчма!
     Конь радостно ржанул, пошел бодрее. Судя по его хитрой морде, дорогу
туда знает.

     Небо горело и плавилось под тяжестью огромного багрового шара. Впятеро
крупнее нашего солнца, оно продавливало быстро вскипающий голубой хрусталь
небесного купола как раскаленный утюг продавливал бы блистающую глыбу льда.
Багровые потеки ползли широкими струями, поджигали далекий темный лес.
Вершины уже вспыхнули алым, но громада леса выглядела темнее женского
греха.
     Дорога повела меня через город вдоль ряда аккуратных домов, красивых и
ухоженных, к северным воротам. Там стражи выглядели помрачнее, оружия на
них побольше, а сама стена была в оспинах от ударов таранами, тяжелых глыб
из баллист и катапульт, в черных потеках застывшей смолы.
     Стражам явно не хотелось отворять ворота, но посмотрели на меня,
засопели, один вытащил, упираясь в скобы подошвами, длинный засов, другой
навалился на створки ворот. Я сидел в седле надменный как жаба после дождя,
раздувал грудь пошире, а когда стало невтерпеж показать мышцы, закинул руку
за голову и, вздувая мышцы предплечья и груди, поправил обруч, заодно
любовно коснувшись рукояти меча.
     За воротами дул холодный и злой ветер. Корчма возвышалась в двух
полетах стрелы, я хорошо видел открытые ворота, туда въезжали на повозках и
верхом, Из закопченной трубы поднимался ровными кольцами синий дым, на
трубе виднелись темные комья, явно вороны, а на крыше пламенело нечто
красное как окровавленный клок мяса, даже шевелилось. Не сразу понял, что
это освещенное багровыми лучами заходящего красного гиганта гнездо аиста с
самим хозяином гнезда.
     Навстречу мне двое горожан, явно супруги, одетые очень прилично,
тащили волоком упирающегося подростка. Тот орал, ревел, размазывая слезы,
жалко оглядывался на удаляющуюся корчму. Сзади шел третий, одежкой и ликом
похожий на волокомого, злорадно пинал в задницу и приговаривал:
     - Тебе ж сказала маменька... ы-ых!.. что в такое место приличным...
ы-ых!.. нельзя, мать твою...
     Родитель оглянулся в ужасе:
     - Ромуальдик!... Разве можно такие ужасные слова?.. Где ты услышал?
     - Мимо корчмы проходил, - нашелся тот. Пнул младшего брата в зад,
добавил злорадно, - и вот от него, дорогие мои родители!
     - Ужас, - пролепетал потрясенный родитель. - Ужас! Такой приличный
ребенок!.. Из хорошей семьи... и чтоб в корчму? Будто нет башни из слоновой
кости, где ведутся неспешные беседы о форме ушей эльфов и значении аккордов
лютни Сауроура!
     Чадо, которому выкручивали руки, перестало реветь и брыкаться,
волоклось уже суровое и насупленное. Ворот был разорван, открывая чересчур
широкую для ребенка из приличной семьи грудь, под глазом растекался
кровоподтек, что опять же говорило о мятежности духа, могущей привести либо
на мостик пиратского корабля, либо на пост мэра города. Глаза блестели
упорством, челюсти упорно сжаты.
     Наши глаза на миг встретились. Я подмигнул, подросток просветлел, а
все окружающее, напротив, померкло, скукожилось и стало серым как пыль на
мудрых книгах.

     За воротами был широкий двор с колодцем посредине, длинным корытом, и
просторной коновязью под стенами приземистого сарая. Массивный ворот
скрипел, цепь быстро наматывалась на бревно. Двое молодцев торопливо
подхватывали широкую бадью, вода плескала им на ноги. Ее быстро выливали в
корыто, цепь начинала освобождено разматываться, унося бадью на дно
колодца.
     У коновязи с десяток коней, отроки суетятся, подвязывают к мордам
сумки с овсом, Неспроста, мелькнуло в меня в голове. Можно бы отвести в
ясли, покормить и напоить, пока хозяин насыщается... Но даже седел не
снимают!
     Я слез с коня, бросил поводья в лицо набежавшего подростка. Надеюсь, я
правильно все сделал, так в американских фильмах бросают ключ от кадиллака.

     Когда направился к крыльцу, дверь с треском распахнулась. Из красного
как горящая печь зева вылетел в клубах дыма мелкий грязный человек, красиво
растопырив руки и с диким воплем.
     Вместе плавного полета, как я почему-то ожидал, он грохнулся о ступени
и скатился кубарем, оставляя по всему крыльцу кровавые сопли и слюни. Я
брезгливо обошел сторонкой. Дверь еще дрожала, ударившись о стенку.

     В лицо шарахнул мощный запах жареного мяса с луком и чесноком, аромат
тонкого вина и местного пива, а также запах немытых тел. Я шагнул в горячий
воздух, красный от сполохов пламени: как от огромного очага, откуда
багровые языки пытаются достать балки под сводом, так и от россыпей крупных
как валуны рубиновых углей, светящихся изнутри как драгоценные камни, что
заполнили широкий словно Темза камин.
     Рядом с камином расположился очаг из неотесанных глыб. Целые стволы
дубов догорали там и на моих глазах рассыпались на пурпурные глыбы. Дальше
вдоль стены тянулся ряд закопченных жаровен. Из чадящего пламени тяжелыми
волнами как расплавленная смола тек запах подгорающего мяса. Свод тонул в
туче дыма, Под дальней стеной на таких же полыхающих жаровнях тоже шипели и
шкварчали широкие ломти мяса, я слышал пронзительное шипение, а на огромном
вертеле над россыпью углей медленно поворачивали целого быка.
     Грудь моя шумно и до треска ребер вздулась, с удовольствием вбирая
этот горячий воздух, кровь сразу разогрелась до вскипания. В корчме гремел
морской прибой человеческих голосов, прорезаемый только пьяными воплями,
песнями, изредка звоном посуды. За широкими столами веселились крупные
мужчины, одетые большей частью бедно, но я сразу заметил на их поясах
дорогие ножи, некоторые сидели с широкими кожаными перевязями через плечо,
а из-за спин выглядывали длинные рукояти непростых мечей.
     За ближайшим от меня широким и длинным столом расположилась самая
многочисленная кампания. Среди них был даже эльф, но не тот, о форме ушей
которых спорят эстеты, у него и уши не то порванные, не от обгрызенные, а
сам с такой разбойничьей рожей и вороватыми глазами, что я невольно
пробежал пальцами вдоль пояса, где обычно носят кошели.
     С торца стола насыщались два гиганта, а пили едва ли не бочонками,
утробно взревывали, утирались рукавами, пьяно братались, рычали один на
другого, а из-под верхних губ выглядывали хоть и желтые, но длинные и
острые клыки. Справа и слева мрачно тянули пиво угрюмые существа, челюсти
выдвинуты вперед как у немецких рыцарей, лбы не шире моего мизинца, под
массивными надбровными уступами можно прятаться от дождя. Глубоко запавшие
глаза горят ярко красным, а лица покрыты серой шерстью как у видавших виды
горилл.
     Я осматривался с оторопью, пока не напомнил себе, что это корчма
варваров, а варвары не утруждают себя созданием высоких технологий: римские
доспехи, как и половецкие малахаи, мощные пластинчатые луки персов или
длинные кельтские мечи - это все захвачено в набегах, выменено на пленных
патрициев, потому на оборванце в дырявых сапогах пояс с настоящими золотыми
бляшками, а меч, что торчит из-за правого плеча, из лучшей дамасской стали.

     Глава 4

     Пробравшись к столу со свободным местечком, я перенес ноги через
лавку, сел, положив руки на столешницу и расставив локти. Напротив угрюмый
бородач оторвался от кружки с пивом, его черные глаза уставились на меня с
пьяной недоброжелательностью. Справа темной глыбой нависал над краем стола
панцырный нечеловек, весь в роговых пластинках, только глаза как
раскаленные уголья, с которых ветром смахнуло пепел, да красные вывернутые
ноздри трепещут подобно щупальцам актинии на охоте. Перед ним исходил
ароматным паром бараний бок с кашей, я сразу для себя назвал этого едока
Собакевичем.
     - Вы, надеюсь, - сказал я вежливо, но голос мой прогремел как раскаты
грома, - не против, что я сел к вам?
     От стола шли мощные волны запахов жареного мяса, печеной птицы, рыбы,
посреди задрал ноги зажаренный целиком на вертеле молодой олень. Из
столовых приборов были только широкие медные кубки, ни дурацких тупых
ножей, ни вилок, все можно хватать руками, и я, взвеселившись, тут же
цапнул со стола могучего гуся, с хрустом отломил толстую ногу. Коричневая
корочка трещала и ломалась как мелкие льдинки, сладкий сок потек по
пальцам, пятная стол.
     Я с рычанием вгрызся в лапу, нежное мясо тает по рту, запах щекочет
ноздри, но успевал подхватывать языком струи сока, что побежали до локтей,
здесь это оценят как хорошие манеры,
     Мои соседи справа и слева наблюдали в тупом молчании, потом я услышал
вздох, за столами задвигались, послышался стук ножей, даже у магов они
торчали из-за поясов, негромкое чавканье.
     Нечеловек, который слева от бородача, шумно грыз огромную берцовую
кость. Зубы как мельничьи жернова, костяные пластинки размером с крышки
портсигаров, треск напоминал выстрелы из АКМ, красноватый мозг
выбрызгивался узкими струйками, но длинный язык молниеносно подхватывал, не
давая упасть на стол ни капли.
     - Гр-р-р... - ответил он вместо проигнорировавшего меня бородача.
     - Что? - переспросил я.
     - Гр-р-р-р!..
     - Э, не понял... - сказал я уже строже.
     Он прожевал, выплюнул осколки костей на середину стола, острые как
наконечники стрел, прорычал:
     - Садись... гр-р-р... да заказывай! Какое исчо приглашение?.. Только
помалкивай сперва.
     Я не успел спросить, почему надо помалкивать, когда везде говорят
наперебой, поют, спорят, ругаются, как от двери донесся шум, крики, злая
брань. Завсегдатаи ухватили за шиворот мелкого злобного человечка с
крысиным лицом, кто-то съездил по харе, дюжие руки поволокли к дверям,
пинком распахнули. Я успел увидеть как от мощного пинка бедолага вылетел
как сизый голубь, вслед швырнули его шляпу и слетевший ботинок.
     Тут же из клубов дыма и пара появилась удивительно красивая женщина с
красными как пламя волосами, брезгливо вытерла тряпкой грязь, что осталась
за выброшенным. Я удивился, что в корчме чисто, хотя народу много, но грязь
занес только этот с неприятным лицом и раздраженными воплями.
     - Что там?
     - Да так... Один все рвется к нам, - ответил бородач хмуро. - Сколько
не выбрасывают, а он все лезет! Его петух лягнул в детстве, потому такой
ушибленный. Еще три корчмы в городе, а ему надо только к нам!..
     Я огляделся по сторонам. За столами пили, ели и орали песни герои,
бродяги, контрабандисты, искатели приключений, бахвалились подвигами и
сокровищами, пропивали вчистую, темные личности продавали карты с указанием
следующего острова сокровищ, обещали указать кладовки Монтесумы и
библиотеку Айвена Лютого.
     Нечеловек взял другую кость, а бородач ответил за него с пьяной
благожелательностью:
     - Понятно почему?
     - Не совсем, - признался я.
     - Явился один шибко грамотный, - объяснил бородач. - Из тех, которые
уверены, что только они едят сено, остальные - солому. Начал: слушай сюда,
я научу правильному богу молиться. Себе, понятно. Ну, его и... Все равно
рвется сюды.
     Я кивнул:
     - Ага... Не, я ж варвар! Мне бы пограбить кого... да не человека, их
ворье грабит, а сцивилизацию! Это если к примеру. На худой конец, культуру.

     Он оживился, в глазах блеснул некоторый интерес:
     - Это понятно. Культура всегда беднее.
     Нечеловек прорычал:
     - Витим! Что ты говоришь? Про культуру такие слова вообще говорить
недопустимо. Про нее только: высокая, богатая, развитая, духовно
обогащенная... Помнишь, кто-то сказал, что у племени тутси... ну, которые
еще в пещерах, культура недостаточно высока, его тут же закидали камнями?..
То-то. Ладно, не забивай голову мужественному герою-варвару. Он только что
прибыл, ему бы подвиги, а ты - культура! Видишь, его рука уже тянется к
мечу...
     Бородач, ничуть не обидевшись, усмехнулся в бороду:
     - Прости, ты прав. Лады! Приветствуем тебя, доблестный и неустрашимый
герой с железными мускулами. Меня зовут Витим Большая Чаша. А этого вот -
Большеногий, хотя было бы правильнее - Большелапый. А ты кто?
     - Варвар, - сообщил я с понятной гордостью. - Странствующий между
мирами. По имени... по имени Рагнармир.
     - Хорошее имя, - одобрил бородач, который Большая Чаша. - Простое, без
выкрутасов. Что пьешь?
     - Все, что горит, - сообщил я, - и что не горит тоже. Но я сам закажу.
Ваша хозяйка... Черт! Какие у нее зеленые глаза!
     Я ощутил как на меня уставились глаза с обеих сторон стола, а он
длиной с литовскую фамилию, вдоль которой можно смотреть как на
железнодорожное полотно, что уходит и уходил вдаль, нигде не кончаясь, а в
далекой дымке рельсы вроде бы даже смыкаются. Пирующие даже перестали
жевать, кружки с пивом опустились на стол.
     Я уже ощутил куда вонзятся их зубы, когти, шипы, ударят рога и
шипастые хвосты, когда наконец бородач хмыкнул и сказал с благожелательным
предостережением:
     - Пить-есть заказывай, а про глаза... не знаю - не знаю. Лучше не
рискуй.
     - А что, обидится? - удивился я. - Да никакая женщина...
     Он снизил голос до шепота:
     - Это если женщина.
     У меня вырвалось невольное:
     - Ого! А кто она?
     - Никто не знает. Видно только, что она... умная.
     Я удивился:
     - Ну и что?.. Ах да, женщина либо красивая, либо умная? Ну здесь, как
я заметил, все женщины красивые.
     Он кивнул:
     - В том-то и дело. А эта... К тому же с нею что-то нечисто. Ее,
говорят, видели сразу в разных местах! К тому же она хозяйка корчмы, и в то
же время хозяйка... не только, не только! Своими руками сложила вон ту
башню, а потом и весь замок, сама построила крепость в городе, а уже потом
заселила...
     В окно за высокой городской стеной вздымалась к небу отвесная гора
замка, вертикальные пики сторожевых башен. Даже отсюда чувствовалась
нечеловеческая мощь строителей, сумевших укладывать целые скалы одна на
одну как пирожки, подгонять, стесывать неровности, так что громада замка
выглядит как сплошная гранитная гора, созданная в первый день творения.
     Я ощутил холодок на сердце. Уже трезвея, посмотрел в сторону стойки,
от которой суетливо разбегались челядинцы. Хозяйка корчмы стояла с
горделиво выпрямленной спиной, рыжие волосы красиво подсвечены сзади
солнцем, хотя какое солнце в дымной корчме, зеленые глаза смотрят
насмешливо...
     По спине пробежала холодная ящерица. Зеленые глаза неуловимо быстро
превратились в невинно голубые, поблистали искорками, словно выбирая
оттенки, затем пришла сплошная синева, густая и вызывающе яркая.
     - Это еще не все, - пробормотал бородач, его странно черные глаза,
совсем без зрачков, следили за женщиной с красными волосами, но вдруг
уронил взор, поспешно потянулся за пивной кружкой.
     Я поднял глаза на хозяйку корчмы. За стойкой ее не было, а в следующее
мгновение она с неспешной грацией подходила к нашему столу, возникнув из
синего дыма.
     Ее внимательные глаза, ставшие почти лиловыми, заглянули мне,
казалось, во внутренности. Красиво вырезанные губы изогнулись в улыбке, но
в голосе звенело веселое предостережение:
     - Добро пожаловать, герой!.. Но позволь сразу ма-а-ахонький совет...
     Я поклонился:
     - От такой женщины... да хоть чашу с ядом!
     - Ты предпочтешь чашу с ядом, - сказала она уже без улыбки, - если
заденешь моих гостей. Хоть тут драка не затихает, но если явится наглец,
вздумавший устанавливать свои порядки, ему никто не позавидует. Здесь нет,
естественно, равных тебе героев, но все вместе они перевернут мир без
особой натуги! И нет бога или героя, который бы выстоял... Словом, отдыхай,
но если хочешь присоединиться к разговору, сперва послушай, о чем говорят.
А теперь, что предпочитаешь? Есть пиво, хмельной мед, эль, сагаска,
энсуки...
     Я вскинул обе ладони:
     - Сдаюсь! Мне - пива. А сорт... На ваш выбор. Или что посоветует этот
лохматый.
     По ее смеющимся глазам понял, что тон взял верный. А бородач Витим
сказал повеселевшим голосом:
     - Ты угадал, я по пиву здесь первый. Тогда еще по темному артанскому
всем! А новичку и кубок вина из Куявии.
     Когда хозяйка исчезла, я сказал, глядя ей вслед:
     - Фу, как гора с плеч. Красивая, но почему у меня мурашки по спине
размером с черепах?..
     - Красота - страшная сила, - сообщил бородатый, - Верно, Большеног?
     По проходу между столами, задевая сидящих, тихохонько прошел согнутый
человек в темном плаще, капюшон надвинут на глаза, прошел к соседнему столу
со свободным стулом, смиренно сел и подозвал отрока. Я сидел близко, но
посетитель заказывал шепотом, я только и успел услышать что-то про
славянскую медовуху, тут же три чудища с той стороны стола прервали злую
перебранку, уставились подозрительными глазками, у одного их оказалось три,
один зарычал, у другого ногти на глазах превратились в длинные как ножи
когти, а третий протянул через стол невообразимо длинную волосатую лапу:
     - Гр-р-р-р!.. Мер-р-р-рзавец!..
     С нашего стола, опрокинув лавки с завопившим бородачем, вскочили
Большеног и Витим. Новоприбывшего ухватили мощными дланями, мигом сорвав
плащ и капюшон. Я только на миг успел увидеть все того же озлобленного
мужичонку с крысиным лицом, тут же кулак размером с его голову с чмоканьем
влип в его лицо, я видел только мохнатые и чешуйчатые спины Большенога и
Витима, у Большенога в щелях между пластинками в районе лопаток пробивались
как у ангелочка крылышки. Правда, темные, и не в перьях, а кожистые, с
тонкой просвечивающейся пленкой.
     Несчастного уволокли к дверям, на ходу пиная ногами. Витим, ругаясь
как варвар, поднял лавку и плюхнулся всем весом, раздраженный почище
футбольного болельщика на концерте Рихтера.
     Я сидел так, что уголками глаз наблюдал за столами справа и слева, но
когда за соседним столом на одного человека стало больше, я только протер
глаза, посмотрел на кубок с вином. Глюки, за тем столом беседа идет так,
словно все пьют уже суток трое.
     Над головой качнулся воздух, волосы растрепало. За соседним столом
мужик успел пригнуться. Табуретка грохнулась о стену. Обломки посыпались на
пол, на стол к нам упала щепка. Бородач, не отрывая толстых губ от кружки с
пивом, щелчком сбросил ее на пол, кивнул:
     - Зря это...
     - Что? - поинтересовался я.
     За три стола отсюда человек пять лупили друг друга табуретками,
стульями, бодались, лягались, хвостались, Стоял треск, я слышал бухающие
удары, чавк, хлопанье и сиплое дыхание, что обрывалось резко, будто
кулак... или шипастый хвост вышибал все внутренности.
     - Стулья, - сказал Витим презрительно. - А то и вовсе - креслы!
Тьфу!.. То ли дело - лавка. Старая добрая лавка. Е° и не поднять такому
хиляку... вишь, стулом размахался, ерой?.. Зато уж если поднимешь, то как
пойдешь махать, как пойдешь...
     Лицо его стало мечтательным, глаза умильно закатились под лоб. Я
невольно пощупал лавку, на которой сидел: добротная, дубовая, на тяжелых
колодах вместо ножек, а в длину для полдюжины широких мужчин. Если такой
махнуть по корчме...
     Неуловимо быстрое движение привлекло мое внимание. За столиком слева
народу уже оказалось вдвое больше. Черт, неужели это чертово пиво что-то
делает с моими глазами? Один из прибывших еще не успел снять плащ, на пол
сбегала вода, а когда откинул на спину капюшон, я увидел веселое и злое
лицо, рыжеватые волосы. Прибывший плотоядно потер ладони. На столе тут же
появился узкогорлый кувшин.
     Витим, поймав мой взгляд, сказал вполголоса:
     - Иные так спешат в корчму, что прямо из своих нор... Ну, кто с
высоких гор, кто из леса, кто из песков! Наловчились, прыгуны чертовы...
     Я все с тревогой посматривал на жадно пожирающего сушеную рыбу
прыгуна. Быстрые хищные пальцы драли чешую так, что чешуя летела
серебристыми блесками как конфетти из хлопушки. В чаше пузыристая пена как
поднялась пышной шапкой, так и застыла в ожидании.
     - Как сразу?
     - Да так вот. Минуя порог. И даже не зрят на красивый город, что
обижает хозяйку корчмы. Она ж не только здесь хозяйка! Старается, украшает
город, а им все по... гм... словом, нажраться бы поскорее, да в морду, да в
рыло!
     За столом заорали, я услышал мощный звон, с которым столкнулись
исполинские кубки, размером с те, которые вручают что-то поднявшим,
пробежавшим или куда-то прыгнувшим.
     От двери снова был шум, возмущенный крик. Я видел как кому-то надавали
по шее, вытолкали. Похоже, это прорывался все тот же, самый умный и
замечательный, который хотел, чтобы в корчме жили по его правилам. А может,
и другой, ведь, как известно, это доброе и разумное надо сеять, а потом еще
и окучивать... знать бы, что это такое, а вот дурни и без всякого
окучивания как из-под земли прут целыми толпами.
     За столом слева, куда явился, минуя городские врата, рыжий, пили и
спорили странствующего вида не то дервиши, не то... словом, суфии. У одного
на выцветшем плаще уцелело изображение хищных крыльев, у другого -
странного животного, смутно знакомого, но настолько все стерлось, что я
только подумал, что оба не то из разных философских школ, либо с разных
континентов,
     Мне показалось, что увлеченно философствуют о законах мироздания, но
когда один вдруг вскипев: ах, на трех слонах?, вскочил и так умело попал
кулаком в челюсть оппоненту, посмевшему придерживаться устаревшей теории
черепахистости, что я засомневался в его природном философском даре.
     Второй отшатнулся от удара, глаза его налились кровью как у лося
весной, он утробно взревел, и, если бы третий не удержал стол, опрокинул бы
на слониста. Я сжался в комок, дрались люто, свирепо, кровь брызгала алыми
струями, слышались чавкающие удары, буханье, треск костей, а потом как-то
разом остановились, люто глядя друг на друга все еще бешеными глазами. Один
сказал сдавленным от ярости голосом:
     - Впрочем... переход на личности - это не самый подходящий аргумент...

     Кровь перестала хлестать из перебитого носа, только срывалась с
подбородка багровыми тягучими каплями, а волосы на груди стали рыжими от
крови. Второй облизал окровавленные костяшки пальцев, там свисали красные
лохмотья сорванной кожи размером с крылья летучей мыши:
     - Согласен... Прошу меня простить, это я начал...
     Ссадины мгновенно исчезли под натиском молодой розовой кожи. У его
противника распухший нос с торчащими наружу окровавленными хрящами принял
благородный греческий вид, а пятна крови бесследно испарились.
     - Нет-нет, - возразил первый, его грудь тяжело вздымалась, - вы только
ответили, это я допустил недостойный выпад!
     Порванный плащ... уже целый, красиво ниспадал с его плеч, на ней
появились и заблестели золотые пуговицы, явно оборванные еще в прошлых
дискуссиях о Высоком.
     - В ответ на мое... - покачал головой второй философ, - не совсем
корректное замечание... Прошу меня простить и позвольте мне самому налить
вам...
     - Что вы, что вы, да как можно! Позвольте лучше я!
     - Позвольте вам не позволить...
     Третий откинулся на спинку кресла и насмешливо наблюдал как рыжий и
второй, какого-то кенгурячьего оттенка, с поклонами наливают друг другу в
кубки, из которых пристало бы поить коней, а не философов. Впрочем,
странствующие могут пить как верблюды про запас. От их столика теперь несло
свежим воздухом, как бывает после короткой летней грозы, а оба философа
выглядели поздоровевшими и посвежевшими.
     Витим горестно вздохнул:
     - Все бы споры так разрешались!
     - Магия? - спросил я тихонько
     - Да, - ответил он так же тихо. - Самая высокая магия суметь сказать:
простите, я был не прав!
     Большеног проговорил тоскливо:
     - Да, это заклятие сразу обезоруживает противника и лечит раны... Но
как немногие могут выговорить...
     В углу рассвирепевший молодой мужик разбойничьего вида прижал к стене
другого и яростно лупил. Я слышал только глухие удары. Извиваемый что-то
вопил, что и он тоже, что его не так поняли, что он из своих, только
немножко другой.
     Витим, уловив мой взгляд, буркнул равнодушно:
     - Да это тот... ну, который ненавидит, лупит чересчур хороброго... Не
отвлекайся, не отвлекайся! Так, говоришь, звали на королевскую службу?
     Я насторожился:
     - Разве я такое говорил?
     Бородач отмахнулся:
     - Нет, но это же понятно. Посмотри на себя! Тебе в самый раз стать во
главе королевских войск. Будешь мечом и щитом от натиска варварских орд.
Потом, понятно, переворот, ты режешь местного короля в постели как барана,
берешь власть в свои руки.
     Я поморщился:
     - Почему так?
     - А так всегда делается, - объяснил он. - Думаешь, местный король
родился здесь? Нет, он однажды въехал в ворота этого града на большом белом
жеребце. За его плечами была рукоять длинного двуручного меча, на луке
седла с одной стороны свисал мощный составной лук, колчан со стрелами и
тула в запасными тетивами и наконечниками, а с другой - боевой топор, пара
дротиков и швыряльные ножи...

     Глава 5

     Кто-то похлопал меня по колену. Я скосил глаза вниз, но вместо
страшной рожи гнома наткнулся на совсем жуткую морду огромной рыжей собаки
с печально повисшими ушами. Она неотрывно смотрела на кость с остатками
мяса в моей руке, потом с усилием перевела тяжелый как двухпудовую гирю
взор на меня. Ее толстая когтистая лапа поднялась, снова похлопала по
колену.
     - Ах да, - спохватился я. - заплати налоги и спи спокойно... Держи!
     Она схватила кость, та сразу хрустнула и брызнула в мощных челюстях.
Глаза собаки чуть потеплели, она даже вильнула толстым как обрезок колбасы
обрубком хвоста и умчалась, подсвеченная красным огнем жаровен.
     Других собак не было, что мне показалось странным, ведь в корчме даже
удалые песни не заглушали мощный чавк работающих челюстей, а кости с
остатками мяса сыпались под стол как майские хрущи в теплый вечер.
     Бородач перехватил мой взгляд:
     - Здесь только одна собака. Хозяйки!
     - Мысли читаешь, что ли? - спросил я с неудовольствием.
     - Могу, - сообщил бородач усмешливо. - Только зачем трудиться? На
твоем медном лбу, дружище, все крупными буквами! Даже не буквами, их еще
знать надо, а пиктограммами.
     - Ого, - сказал я. - Ну, если для тебя буквы в диковину, а только
пиктограммы... Ладно, не будем ссориться. Мне здесь нравится и вовсе не
хочется, чтоб как этого...

     Они пили, орали песни, звучно шлепали широкими как лопасти весел
ладонями по спинам друг друга. Не глядя, я мог по звуку определить когда
шлепают по выделанной коже тура, когда по миланской кольчуге, когда по
голой потной спине, тогда шлепок особенно смачный, сочный.
     Краем глаза я видел как в приоткрытую дверь скользнула женская фигура.
Не оглядываясь, женщина быстро пошла между столами, словно зная здесь все и
заранее выбрав место. Я бы не обратил на нее внимание, тем более, что
широкий длинный плащ скрывал ее фигуру и лицо, капюшон надвинут так низко,
что она явно видит только пол под ногами, но женщины в корчме вроде бы в
редкость, и я не спускал с нее глаз, потом по спине пробежали гадкие
мурашки.
     За этой женщиной тянулась цепь грязных следов. Изумленный, я
оглянулся, но пол был чист, как бывает чист паркет, ежесекундно натираемый
сотнями подошв, грязные же следы остаются только за этой женщиной!
     Она смиренно села через три стола от нашего. Я видел как гуляки
напротив обратили на нее внимание, один растянул губы в благодушной улыбке,
что-то сказал, явно спрашивал, что ей налить или заказать. Женщина покачала
головой. Гуляки переглянулись, один вскинул брови, повторил вопрос громче.
Женщина все ниже опускала голову, пряча лицо.
     Уже все гуляки за тем столом смотрели на нее серьезно и вопрошающе.
Лица посерьезнели. Я услышал как один сказал достаточно громко, что в
корчме даже глухие и немые могут разговаривать, здесь никакие заклятия...
Дальше я не расслышал, но гуляки стали переглядываться, посерьезнели.
     Женщина, прижатая к стене, шепотом произнесла заказ, так я понял,
потому что слов не расслышал в гаме и песнях, а тут еще над головой
пролетел табурет, брошенный мощно, но неприцельно.
     Гуляки отпрыгнули, кто-то с бранью выскочил из-за стола, опрокинув
лавку с остальными. Изо рта женщины на стол плюхались толстые жабы,
ящерицы, пауки, разбегались по столешнице, забирались в тарелки с мясом и
кашей.
     Кто-то, опомнившись, ухватил женщину за ворот. Капюшон упал на плечи,
я увидел бледное желчное лицо крысомордого. Глаза у него сидели у
переносицы так близко, что даже мне засвербило выбить их одним пальцем.
     Бородач повернулся, толстая шея побагровела от усилий, скручиваясь,
проследил за моим взглядом. Крысомордого шумно тащили к выходу. На этот раз
за шиворот держал лесной человек, мохнатый как медведь и длиннорукий как
горилла. Следом шли два хохочущих гнома и срывали с крысомордого остатки
женской одежды. Крысомордый вопил, гном подпрыгивал и потрясал париком с
длинными роскошными волосами.
     - ИзвЕните, - кричал крысомордый, - извЕните, но вы сами меня
обозвали!..
     Бородач скривился, будто хватил уксуса:
     - У этой дряни совсем нет мужского достоинства. Выбросили бы меня -
разве пришел бы еще? А этому плюй в глаза...
     Перед лесным человеком с его жертвой хохочущие гуляки услужливо
распахнули дверь. Он поставил крысомордого на ноги, волосатая нога
замедленно пошла назад, затем звучно хлопнуло, будто широкой лопатой со
всего размаха ударили по мокрой глине. В раскрытой двери на миг мелькнуло
стыдно белое тело, растопыренные ноги, донесся удаляющийся истошный визг.
     Дверь со смехом и шуточками захлопнули, разряженные гуляки хлопали по
плечами лесного, обнимались, восторгались мощным ударом - даже мощнее, чем
в прошлый раз! - тащили за свой стол выпить и побахвалиться победами и бою,
воровстве и поединках с бабами.

     Запах жареного мяса кружил голову. Я чувствовал как горячая кровь с
шумом течет по венам, бурлит на сгибах, прошибает плотины в черепе. Челюсти
перемалывали жареное мясо, во рту начался пожар, я спешно заливал холодным
пенистым пивом, а пиво требовало вдогонку соленой рыбы, а также круто
посоленного и посыпанного перцем мяса. Передо мной рос забор из костей, а
когда меня похлопали по колену, я уже не глядя бросил этому чудищу кости,
они с жутким хрустом исчезли в страшной красной как вход в адскую печь
пасти.
     Когда пес убегал, я видел, что по его пути исчезают все кости под
столами на длину рыцарского копья.
     Дверь распахнулась, на пороге на фоне крупных звезд возник силуэт
крепко сбитого человека. Он шагнул вперед, свет факелов пал на его лицо и
фигуру, а дверь со стуком захлопнулась за его спиной. Это был совсем еще
молодой воин с решительным лицом, почти подросток. Побитые доспехи
топорщились как плавники рыбы, на плече темнели коричневые пятна засохшей
крови. Пальцы правой руки перебирали рукояти двух швыряльных ножей на
поясе, а правой прижимал к груди широкую чашу желтого цвета.
     На него оглядывались с интересом, а он деревянными шагами, пошатываясь
от усталости, прошагал к столу, за которым спорили философы. Он отгреб
блюда и чаши, проливая красное вино на дубовую поверхность, золотая чаша
бухнулась широким основанием перед мудрецами.
     Мне показалось, что она доверху заполнена пельменями. Рыжий мудрец
потянулся к чаше носом, принюхался, отпрянул. В глазах было отвращение.
Второй, который постарше, потянул носом, крылья ноздрей подрагивали, с
интересом поковырялся к чаше указательным пальцем. В глазах было
насмешливое любопытство. Спросил замедленно:
     - Так-так... И что это?
     Воин переступил с ноги на ногу. Голос был серым от усталости:
     - Но вы же сами...
     - Что?
     - Ну, я слышал... Диспут про ухи... Эти, которые у эльфов. Я, правда,
не понял, какие эльфы нужны, горные или лесные, но на всякий случай побывал
везде, а на обратном пути заглянул еще и к озерным...
     Мудрецы переглянулись. Рыжий с брезгливостью отвел взор от чаши.
Масса, которую я принял сперва за покрытые нежною шерсткой пельмени,
медленно проседала, утопая в мутной жидкости, где виднелись как алые струи,
как и водянисто зеленые и даже голубоватые.
     - Вот так нас понимает простой народ, - вздохнул старший. - А вы
говорите, нести философию в массы... Да ты садись, герой, садись! Ты сделал
все правильно... в меру своего понимания. Налейте ему!.. И побольше мяса.
Говяжьего или свинины, такие не могут без пожирания плоти себе подобных.
     Второй философ, помоложе и задорно рыжеволосый, все еще не отрывал
колеблющегося взора от чаши:
     - Да-да, как вы правы! Как глубоко правы. Идея, брошенная в массы...
Какая приземленность! Какое примитивное истолкование сложнейших
иносказаний!.. Кстати, раз уж уши все равно здесь, не сопоставить ли ушные
раковины лесных эльфов и горных... так сказать, приложив одно к другому?
     Первый отшатнулся, на лице отразилось неподдельное отвращение:
     - Как вы можете?.. Такой вульгаризм... Такая профанация... Я просто не
подберу слов! Мы ведь сложнейшайшие истины вызнаем духовными изысканиями,
внутренним взором проникая... да-да, проникая!.. А вы, вместо изысканного
теоретического обоснования, вот так просто сложить ухи - все? Значит,
теоретики этому миру не нужны, если можно вот так...
     Воин, приглашенный несколько необычно, присел за их столик, перед ним
поставили деревянное блюдо с ломтями жареного мяса. Он ухватил дрожащими от
голода пальцами, но почтительный взор не отрывался от философов-логиков,
где, как во всяком строго логическом споре пошел процесс, именуемый "слово
за слово", оба раскраснелись, вскипели, наконец старший, выведенный
неверными логическими построениями более молодого коллеги без замаха
хрястнул ему в лоб некрупным, но крепким как обух топора кулаком.
     Звук был такой, словно ударили в чугунный котел. Молодой вытаращил
глаза, но его кулаки уже сами по себе обрушили град ударов на оппонента.
Тот быстрыми движениями раскачивался из стороны в сторону, принимая удары
на локти, плечи, блокировал предплечьем, а его рифленые кастеты кулаков
стремительно выстреливались навстречу, часто пробивая оборону рыжего. Я
слышал сиплое прерывистое дыхание, стук костей по костям, шлепки, с
которыми падающие с высокой горы валуны падают то в сырую глину, то на
твердую землю.
     Я прижался к столу, почти лег на свое блюдо, Философы в поисках истины
иногда задевали мою спину, завтра будут кровоподтеки размером с это блюдо,
терпеливо выжидал, но сзади шло скрупулезное уточнение точек зрения,
бородач и Большеног обнялись и затянули хриплую песню каждый на своем
языке. Мясо под носом пахло одуряюще, корочка лопнула, капелька сока
брызнула мне на кончик носа. Приятно обожгла. Я ухватил зубами, начал есть
как коза траву, не отрывая головы от стола, как вдруг сзади внезапно
утихло.
     Я осторожно повернул голову, не выпуская изо рта куска мяса. Старший
философ замер с кулаком в замахе, в красных горящих адским огнем глазах
посветлело, затем они стали небесно голубыми и чистыми. Длинные как у вепря
клыки начали укорачиваться, шерсть с лица осыпалась, открывая мудрое,
усталое от мыслей, слегка скорбное лицо.
     - Э-э... что это мы? - спросил он неверящим голосом. - Похоже, опять
несколько отвлеклись в сторону?
     Младший облизал разбитые в кровь губы, толстые как жареные ляжки
кабана на блюде, вздрогнул, когти на пальцах стыдливо укоротились до
ногтей. Правда, толстых и крепких с виду как спины галапагосских черепах.
     - Да, - ответил он несколько колеблющимся голосом. - Мы ведь в поисках
истины... А в поисках истины человеку свойственно ушибаться... Уф... Иногда
очень сильно...
     - Как хорошо, что с нами... уф-уф... этого... не случается...
     - Да-да, - подтвердил младший с облегчением, - мы ж из старой школы
строгой логики... А в логике умелые логические построения, слово за слово,
всегда приводят к истине.... Пусть даже весьма тернистой...
     Старший скромно улыбнулся, в его руках уже оказалось куриное крылышко,
и он его деликатно обкусывал по краям, оттопырив мизинцы и демонстрируя
безукоризненные манеры. Возраст, а с ним и явная толстокожесть в поисках
истины сказались в том, что пальцы не дрожали, а смаковал умело зажаренное
крыло с явным удовольствием.

     Глава 6

     Мои глаза упрямо поворачивались влево. Чтобы не окосеть окончательно,
я наконец развернулся, бросил взгляд на дальний столик, где сидели двое
женщин. Молодых, красивых, с развитыми фигурами. Одеждой им служило нечто
очень похожее на доспехи хоккеистов, одетые на голое очень женственное
тело.
     Бородач Витим гыгыкнул, я с неудовольствием повернулся. Его черные
глаза насмешливо щурились:
     - Ну, как, герой?.. Птицы твоей стаи.
     - Герои стаями не ходят, - ответил я с достоинством. - Они... тоже
здесь... э-э... оттягиваются?
     Он задумался, покатые плечи сдвинулись с неспешностью движения звезд.
     - Пока непонятно. То ли в самом деле, то ли поглазеть на здешних...
Здесь у нас разные! Даже очень разные. Не все ворье, не все... Колдуны,
маги и принцы косяками ходят. Но сам Творец не различит, кто из них кто.
     Большеног грубо пробасил:
     - Да и не всегда пришедший принцем уходит... энтим же принцем.
     - Как это? - спросил я невольно.
     - Да так... Смотришь, явились разбойники, пьют ну совсем как
славяне... ну, понятно, как пьют!.. А после пьянки расходятся либо совсем
трезвыми магами, либо принцами. А то и вовсе черт-те чем. Как и эти
женщины...
     Он внезапно умолк, голова его втянулась в плечи, а спина чуть
сгорбилась. Первый пил тоже молча, Я повернулся, взглянул на женщин. Мне
почудилось или нет, но на кратчайший миг сквозь облик одной из них словно
бы проглянул мужчина со злым лицом и глубоко запавшими глазами. Видение тут
же исчезло, женщина зазывно смеялась, показывая белые мелкие зубки и алый
зовущий рот. Ее доспехи, не крупнее моего кулака, неведомыми путями
держались на сочном нежном теле, скрепленные тонкими ремешками из
сыромятной кожи, что только подчеркивало шелковистость кожи и ее
уязвимость.
     Я зябко повел плечами, начиная чувствовать, что в этой атмосфере
безудержной пьянки, веселья, песен, ора идет и своя тайная жизнь, а жаркий
воздух пропитан не только зовущим запахом жареного мяса и печеной рыбы, но
и магией, у пола струятся потоки черной злобы и коварства, под невидимыми в
клубах пара и дыма балками плавают возвышенные мечты суфиев, иногда по
корчме проносится энергетический заряд вспыхнувшего спора,
     Слегка насытившись, я уже начал ощущать некое шевеление не только
внизу, но и в голове, крови теперь хватает на все с избытком, даже думать
можно, довольно взрыгнул, поинтересовался:
     - Слышь ты, лохматый... Как вообще-то я сюда попал?
     Бородатый посмотрел искоса, он беседовал с другим, тоже бородатым, но
степенным, пожившим, неспешным и благодушным, как бывает благодушен
человек, много повидавший, разочарованный в человечестве, но не в отдельных
людях.
     - Вообще-то меня зовут Большая Чаша, - напомнил он. - Если хочешь
поссориться, только скажи. Даже мигни. Сразу получишь в лоб так, что твои
эльфячьи ухи отпадут.
     Я пощупал уши, вроде бы все те же, ответил мирно:
     - Да нет, я не хочу ссориться. Я варвар среди тех, кто встречал у
ворот города, но среди этого... гм... люда, я беленькая овечка. И пушистая.
А логик из меня, как вижу, вовсе ни в дугу, ни в феодальную армию. Просто
мне в самом деле хочется знать...
     Его панцерный собеседник, похожий не то на кистеперую рыбу, не то на
динозавра, сказал мирным ангельским голосочком:
     - Витим, ты ж видишь, ему хочется знать! Уже почти человек. Скажи ему.
Он же сюда пришел, а не в замок.
     - В замок еще пойду, - предупредил я. - Я им дал время, так сказать,
ковры постелить. Да и показалось, что в корчме всегда больше знают, что на
свете творится.
     Они переглянулись, я уловил на их лицах сдержанное одобрение. Бородач,
который Большая Чаша, сказал, морщась:
     - Всегда найдется какой-нибудь дурак или любопытный, что играет с
запрещенными заклинаниями. Ну и откроет ворота в другой мир, другие
измерения... Но есть и колдуны, что нарочито вытягивают определенных людей
из вашей эпохи.
     - Каких людей?
     - Определенных, - повторил Витим со странной ноткой в голосе, которую
я не смог сразу понять. - Сперва косяком шли ветераны корейской войны.
Американцы, естественно. Потом хлынули герои вьетнамской войны. Ну, тем
самые, которым после войны делать стало нечего. Как водится, разочарованные
во всем, зато умеющие владеть всеми видами оружия, обученные выживанию...
Ну, понятно. Потом что-то произошло в другом месте, как саранча хлынули так
называемые "афганцы". Наконец появились и совсем новые, прямо с
чеченской...
     Я обвел мутным взором стол, оба жрут что-то вяло, интеллигентность не
позволяет хапать как все люди, поинтересовался грозно:
     - А зачем нас вызывают?
     Большая Чаша удивился:
     - Конечно же, для свершения подвигов!
     - Каких?
     - Героических, естественно. Которых здесь никто и никогда... Судьбы
трех миров повиснут на лезвии твоего меча! А также королевств, царств,
империй, Добра и Зла, А то и всей вселенной. Надо будет, естественно,
пройти через земли, где уже царствует Зло, потом через земли, где оно давно
царствует, а потом что-то добыть и вынести из земель, где Зло вовсе
родилось, и где каждый камешек - зло.
     Он почесал в затылке. Большеног, у которого лба вовсе не видать, а
красные вывернутые ноздри на полморды, пробормотал:
     - В старых записях говорится о герое, который гораздо раньше этих...
корейцев, вьетнамцев, афганцев. Он и протоптал сюда дорогу!.. Отважный был
мерзавец.
     - Это знаменитый Сухов? - спросил почтительно бородач. - Тьфу, Гусев?
     Большеног жутко раздвинул пасть в улыбке, не приведи небо увидеть как
это чудовище смеется, так улыбаются давним и не совсем приличным
воспоминаниям:
     - Да. Товарищ Гусев! Это он после окончания гражданской войны... была
в том мире такая, не мог найти себе дела в мирной жизни, заскучал, пытался
то завоевывать королевство Афганистан, то освобождал Индию, а потом явился
сюда... Переворот устроил, революцией называл, массу кровавых
непотребств... э-э... побоищ учинил... Ну, он в них как рыба в воде,
напереворитил и улетел, а нам после такого скучающего героя пришлось
расхлебывать до-о-до-о-лго... И все же был настоящий герой! Как сейчас вижу
его лицо с оспинах, слышу зовущий в бой голос... Он еще, помню, мать
какую-то поминал! Видать, сильное заклятие, раз ему помогало. Знатоки
говорят, что призывал Мать-сыру землю. Это потом косяком пошли стада
бледных... несмотря на все их мускулы, и героями-то язык не
поворачивается... не осталось ни облика, ни имени! А то был герой... Ах да,
о чем мы?
     Витим нахнюпился над кружкой, хмурый и ненастный, внезапно брякнул:
     - А иногда сдается мне... ну вот так берет и сдается... как туз из
колоды... что забрасывают их сюда с оч-ч-ч-ч-ч-ченно далекой целью.
     - Какой? - спросил Большеног.
     - Не знаю, - ответил Витим, бычась. - Но чую!.. Я ж не логик тебе
какой, у артистических натур чуйства главнее!.. И вот эти чуйства мне
подсказывают... Неспроста, неспроста...
     Большеног поморщился:
     - Тебе везде эти протоколы мерещатся. Герои сами прут, заманивать не
надо.
     Я сказал насмешливо:
     - Мне показалось, что здесь героям не очень-то рады.
     Бородач сидел понурый, я уже ждал горючей слезы по их угасающей
сцивилизации, они все почему-то либо гниют, либо угасают и терпят
катастрофы, но он пересилил себя - как же, еще один кувшин полон до
половины! - ответил с пьяной обстоятельностью:
     - Как вам сказать... Подвиги - это даже в чем-то и как-то прекрасно.
Но количество Зла прямо пропорционально героизму. Проще говоря, чем больше
героев, тем больше на наших благословенных землях нечисти. Словом, Зла.
Когда однажды сюда почти перестали рушиться герои, что-то связанное у вас с
новой волной, то, как ни странно, и нечисть как-то приуныла, сбляд...
сблед... сбледнелась! Сбледнельничалась, и почти растаяла. Все были веселы,
сыты, распевали песни... Потому, как только из вашего мира к нам
сваливается новый герой, мы все понимаем: где-то горят города и села,
гнусная нечисть обижает людей, грабит их винные подвалы, бесчестит женщин,
ворует курей... ну пусть кур, делает землю мертвой. Потому мы не столько
горим жаждой очистить наш мир от нечисти с помощью героев, как заткнуть все
дыры в ваш,
     Крепкое вино вошло наконец в кровь, я чувствовал себя слегка
захмелевшим, во всем теле мышцы отдыхали, Я спросил с интересом все еще
чувствуя себя как на спектакле, где если кого и будут бить, то не меня. А
если и меня, то не всерьез:
     - А что они выполняют... эти герои?
     Бородач к моему удивлению задумался, развел руками:
     - Честно говоря, не упомню. Все их походы, приключения, опасности...
одинаковые как листья в лесу. Все с мечом в руке супротив Тьмы и Хаоса...
да-да, это умному смешно, но ведь каждый в меру своей развитости, верно?..
Зачем-то для этого все провожают юную и прекрасную дочь князя, принцессу
или на худой конец юную пастушку, которая на самом деле законная наследница
великой империи... - он зевнул, смутился, продолжал, - простите... Да не
тебе, это Большеногу. Понимаю, баб-с для пикантности. Чтоб, значит,
ночевали в лесу под одни плащом, то да се... Не все же одни схватки на
мечах... А так схватка - под плащ, схватка - под плащ, схватка - под
плащ...
     Я вскинул брови:
     - А зачем под плащ?
     Он посмотрел на меня как на идиота, а Большеног, эта чертова обезьяна
все знает, промычал:
     - У нас остались женщины, что просят погасить свет.
     - Только в отсталых селениях, - возразил Витим. - Словом, к концу
подвига герой приводит эту принцессу к... гм... цели. Так они, герои энти,
борются с Хаосом и Тьмой, попирают Вселенское Зло, Извечную Тьму, Сатану и
так далее.
     Он умолк, глаза прикипели к красной струйке, что поочередно падала в
их пивные кружки. На обе бадьи вина не хватит, по кувшину зримо, а
Большеног хоть и друг, но когда касаемо вина, особенно хорошего, то лучше
за ним в оба, как-то надежнее.
     У Большенога вырвался печальный вздох, мохнатые пальцы потрясли кувшин
вверх дном. Сорвалась толстая как виноградина капля, он подхватил ее
языком, а кувшин загремел под стол. Темнокрасное вино в чашах пенилось как
горячая, только что пролитая кровь. Витим с жадностью сунулся рылом,
зачмокал довольно, Большеног тоже плямкал и довольно отдувался.
     Я сказал озадаченно:
     - Ни хрена себе борьба с Хаосом! Схватка - под плащ, схватка - под
плащ... Это ж никаких плащей не напасешься, издерешь шпорами.
     - А ты снимай сапоги, - посоветовал бородач.
     - Герой в походе спит, не снимая сапог и не меняя портянок, - ответил
я горделиво красивым мужественным голосом, - А что если... ну, не такое
стандартное?
     Витим чуть приподнял морду от чаши, борода и усы слиплись и стали
темнокрасными, губы блестели, а язык ерзал, отлавливая даже молекулы.
Дыхание его было все еще неровным, а когда восстановилось, он снова припал
к чаше. Я видел как его широкое лицо погружалось в чашу, но вино почему-то
не выплескивалось
     Большеног, тоже со слипшейся шерстью на морде, отдышался, прорычал:
     - А зачем тебе нестандартное? Все просто, накатано... Вон там на
горизонте, если посмотреть из углового окна, видно как маячат зубчатые края
Черной Башни. Мерзавцы, за ночь построили! Явно к твоему приходу. Конечно
же, злой маг. Добрый разве такое выстроит? Он свою магию тратит на добрые
дела, на поиск Истины, возвышения души, а злой проводит время в лихих
утехах, чревоугодии, сластолюбии, пьянстве, мер-р-рзавец...
     Он вздохнул на этот раз непритворно. Я пробурчал с недоверием:
     - Туда идти мне?
     Витим посмотрел поверх чаши, снова нырнул, я слышал плеск и хлюпанье.
Большеног с тоской посмотрел на свою пустую чару, обвел взором пирующих,
нет ли знакомых при полном кувшине, а когда его темные пещеры с горящими
углями глаз остановились на мне, я уже видел невысказанное: чтобы я шел
куда-нибудь на подвиги, только бы убрался из корчмы, отсюда дураков хоть и
не гонят, но и не восхищаются.
     А Витим, тоже осушив чашу, как в них столько только влазит, перевел
дух, вытерся тыльной стороной ладони и сказал убежденно:
     - Конечно! Крепкий замок, охрана, драконы у ворот, рыцари Смерти во
дворе, а в самой дальней комнате - сам маг. Конечно же, самый могучий
противник. А ты придешь к схватке уже изнуренным, а то и раненым.
     Я спросил с некоторой опаской:
     - Раненым?
     - Не опасно, конечно, - сказал он снисходительно. - Легкая рана, на
которую скажешь небрежно: царапина, заживет мгновенно, оставив красивый
шрам, при виде которого самая неприступная женщина взмокнет. Не в
подмышках, конечно.
     Я подозвал отрока, бросил ему золотую монету:
     - Еще кувшин вина. И все, что здесь имеется к вину.
     Отрок исчез и тут же возник снова уже с огромным кувшином. Лицо его
побагровело от усилий, кувшин медленно сползал, сдирая ветхую рубашонку.
Витим поспешно перехватил кувшин, пока тот не выскользнул из детских
ручонок, поймал мой кивок, сразу повеселел, разлил в три чаши.
     - Будьмо, - сказал он непонятно.
     - Чтоб нас доля не чуралась, - пояснил Большеног.
     - Ага, - понял я, - за то, чтоб лепше в свете жилося. Да и не только
мне! Вам двоим тоже. Эх, гулять так гулять! Пусть и всем корчмовцам
залепшает.
     За соседними столами кубки звякали звонче, вино плескалось через края
на скатерть и одежду. Маги раскраснелись, голоса звучали громче. Кто-то
обнимался, призывая забыть старые обиды, другой хохотал и рассказывал
что-то явно смешное, в глазах было удивление, что его не слушают, но сам же
в магячьей рассеянности не заметил, что рассказывает про себя,
     Воздух стал еще тяжелее, пропитанный запахом вина, мужского пота и
приближающейся благородной блевотины. Дальняя стена плавала как в тумане,
лиц за ближайшим столом уже не различал в почти непрозрачном воздухе, и
хотя топор было вешать еще рано, я ощутил позыв выбраться из-за стола. Не
тот позыв, что внизу живота, а где-то внутри груди, хотя там у варвара
всего лишь крупное горячее сердце.
     - Хороший был стол, - сказал я, поднимаясь. Тело мое слегка отяжелело,
но мышцы требовали работы. - Но я не хотел бы засиживаться на пирах!
     Витим кивнул уже почти по-дружески:
     - Речь, достойная героя!
     Большеног оглянулся на соседние столы:
     - Сейчас философы начнут выяснять, сколько же эльфов на острие иглы...
А лавки под обоими дубовые! Заденет ненароком... у нас и философия какая-то
криворукая... Если такой лавкой по голове, то и "мама" забудешь. Только и
останется, что с мечом в руке на дракона или на Великое Зло!
     Но оба повеселели, потому что остаток кувшина разделят только на
двоих. Мне показалось, что за моей спиной даже вскинули чаши и крикнули мне
хвалу и здравицу, благо есть повод наполнить чаши по новой,

     Глава 7

     Дверь корчмы распахнулась прямо в страшное небо. Черный купол выгнулся
круто, звезды собрались в россыпи, созвездия, их здесь в сотни раз больше,
чем на Земле. Дрожь тряхнула тело, непонятный страх сразу протрезвил, а на
загривке зашевелились волосы.
     Грудь моя поднялась, я закашлялся от свежего ночного воздуха. Над
головой бесшумно пронеслась огромная тень, волосы качнулись от ударной
воздушной волны. Звезды на миг померкли, а затем я вздрогнул и похолодел от
страшного зрелища: из-за темного края земли начал подниматься огромный
мертвенно бледный диск, изъеденный язвами, ядерными ударами, экологическими
катастрофами, выжженный озоновыми дырами... Возможно, никаких ядерных
ударов и не было, но у землянина моей эпохи такие язвы ассоциируются только
с ядерными ударами, как у моего деда - с Тунгусскими метеоритами.
     На той стороне двора у самых ворот колыхался красноватый свет факелов.
Пятеро неподвижных мужчин разом колыхнулись и направились к крыльцу, где я
стоял. Факелы в их руках шипели и пускали бенгальские огни, искры красивыми
дугами падали и прикипали к темной земле багровыми точками.
     Четверо молча поклонились, встали вокруг, освещая так, что если какой
дурак захочет швырнуть камнем, не промахнется, а я видел только лиловые
пятна в чернильной тьме, пятый же проговорил внушительно:
     - Доблестный Рагнармир?
     Я подвигал лопатками, заново проверяя не исчез ли меч за спиной. Пока
пировал, настолько свыкся с этой приятной тяжестью, что сейчас ощутил бы
себя голым без этой широкой перевязи и меча в по-варварски простых ножнах.
     - Ну?
     - Мы присланы сопровождать вас, доблестный герой, - сообщил пятый.
     - А ты хто?
     - Верховный церемонимейстер Брамдбембоус к вашим услугам, лорд!
     - Ага... И куда сопровождать?
     Он удивился:
     - К королеве, понятно! Как же без королевы?
     - Без королевы никуда, - согласился я.
     Башни замка красиво и грозно вырисовывалась на страшноватом звездном
небе. Галактики и туманности сворачивались как удавы, медленно вращались,
оставляя за собой белесые следы, еще одна мертвая луна поднялась из-за края
земли во всей жутковатой красе, пошла вверх как баллон со смертельным
газом. Темный край тут же заискрился как электрическая дуга, и, у меня
волосы встали дыбом, сверкающим горбиком вздыбилось нечто еще более
бледнее, мертвенное, страшноватое...
     Третья луна, вдвое крупнее первых, поднималась тяжело и неспешно,
тяжелая как авианосец с полными трюмами. Первая уже взобралась на вершину
небосвода и зависла над городом, заливая мир призрачным светом мертвяков и
упырей.
     Утоптанная земля незаметно сменилась булыжной дорогой, та привела к
воротам замка, но еще раньше булыжники перешли в широкие, ровно подогнанные
плиты из серого гранита. От прогретой за день стены веяло теплом.
Темносерые глыбы сцеплены одна с другой без цемента, все обтекаемо и
сглажено, жук на взберется. Высоко вверху, чуть ли не на уровне звезд
звякало железо, мощно сопело. Там шумно чесались, икали, мне на голову как
падающие бревна обрушились запахи чеснока, плохо прожаренного мяса и
горелого лука.
     Хриплый пропитой голос из-под темных облаков крикнул:
     - Эй, кто там?..
     Один из моих провожатых заорал зло:
     - Разуй глаза, дурак!
     Наверху погремело железом еще, потом ойкнуло, послышался топот,
зазвенело чаще, словно по ступенькам катился бочонок, до половины
наполненный медными деньгами, в ворота с той стороны бухнуло, там
заскрипело, грюкнуло, я почти видел как тяжело выползает из двойных
железных скоб толстый деревянный засов.
     Массивные ворота отворились как створки гигантской раковины. Ровный
двор, расчерченный на ровные квадраты гранитных плит, освещала неземная
луна, а также факелы в руках множества людей. Красновавый свет переливался
на пластинах железных доспехов, чешуе кольчуг, блестел на шлемах, стрелял
узкими лучиками с наконечников длинных копий.
     Один из факельщиков сказал с низким поклоном:
     - Сюда, доблестный герой!
     Его рука прочертила по воздуху полукруг. На той стороне двора толстые
стены замка показались мне отлитыми из цельного куска металлокерамики,
темного и загадочного. Даже узкие окна-бойницы только с третьего этажа,
свет на самым высоком, почти под крышей, там по занавесям прыгают, дико
изламываясь на складках, огромные темные тени.
     Мои сапоги при каждом шаге шумно высекали длинные красные искры.
Подковки из закаленной стали, подумал я невольно, технология тут все же
развита. Хотя бы на уровне княжеской кузницы.
     Возле ворот замка мои провожатые почтительно остановились. Я понял,
что от меня ждут каких-то телодвижений, церемонных жестов, но лишь фыркнул
и так двинул ногой в дверь, что та распахнулась с треском. С той стороны
послышался испуганный вопль.
     Передо мной без всяких холлов, сеней и предбанников сразу открылся
огромный ярко освещенный зал. Я раскрыл рот и растопырил руки в немом
восторге. Воздух был чист и прозрачен как поцелуй тургеневского ребенка.
Огромный купол выгнулся как синее безоблачное небо, с зенита как гроздь
сталактитов свисала люстра с сотнями свечей, от нее падал чистый солнечный
свет.
     Стены по всему периметру опоясывала двойная цепь масляных
светильников, ярких и украшенных с искусной замысловатостью. На той стороне
зала блистал золотом и красными камнями трон с высокой спинкой, с обеих
сторон трона застыли изысканно одетые люди, а на самом троне...
     На троне неподвижно и царственно царил ангел. От сидевшей там женщины
шел совсем уж немыслимо чистый свет. Пшеничного цвета волосы блистали и
переливались, а на лбу, придерживая волосы, горел золотой обруч с голубой
жемчужиной. Ее золотистые волосы слегка шевелились от взмахов широких
опахал, и ни одна подлая муха не смела опуститься на девственно чистое
безукоризненное лицо.
     Под стенами зала с двух сторон стояли, похожие на статуи, закованные в
доспехи стражи. Отборная гвардия, каждая железка горит огнем, глазам
больно, рослые и с широкими железными плечами, может быть и не обязательно
накладными. Возможно, их главное достоинство в том, что могут стоять
неподвижно часами, не хрюкнут, не пукнут, но все же с виду ребята крепкие,
крепкие...
     Я глазел больше на них, чем на королеву, что понятно даже не
обязательно варвару, а любому мужчине. Смотрел и чувствовал, что все равно
я повыше и посильнее, а уж с мечом в руках двигаюсь втрое-впятеро быстрее
любого из них. Даже будь совершенным неумехой, и тогда сумел бы увернуться
от их ударов, но я знал, что этим двуручным мечом могу одной рукой вращать
во всех направлениях, красиво и эффектно выписывать сложнейшие фигуры,
перебрасывать из ладони в ладонь, всякий раз хватая точно за рукоять, и
вообще встречать любой удар тройным ударом меча и ногой с разворота в
челюсть.
     Наконец я снова перевел взгляд на королеву, не зная, то ли преклонить
колено, но слишком по-рыцарски, то ли поклониться в пояс, но вроде не
боярин, а падение ниц с оттопыренной кверху задницей и прочие ритуальные
жесты и пляски вовсе не рассматривал, стоял и глазел с отвисшей челюстью, а
потом, спохватившись, наклонил голову так резко, что клацнули зубы.
     По ее тонким изящно вырезанным губам скользнула улыбка. Даже не
улыбка, а только намек, но это осветило зал как встающее солнце, стены и
люди заискрились ярким праздничным цветом.
     - Приветствую, доблестный варвар, - произнесла она ровным царственным
голосом. В глазах ее блестели утренние звезды, омытые ночной росой, лицо
было неподвижно. - Ты прибыл весьма! Очень даже весьма. С востока к нашим
границам подступили орды орков, а с юго-востока - нечестивых алков. Наши
войска отступают под натиском превосходящих сил!.. Горят деревни, плачут
вдовы, осиротевшие дети вздымают к небу тонкие детские ручки... Невинная
слеза невинного ребенка...
     Она остановилась, в прекрасных глазах было ожидание. Я понял, и хотя
наслышан про эту слезинку еще от Достоевского, а у Ковалева так и вовсе она
превратилась в стопудовую гирю, которую он швыряет на все весы, все же
сказал с мужественным достоинством именно то, что от меня и ожидали:
     - Мой меч - к твоим услугам, моя королева!..
     Среди придворных пронесся вздох облегчения. Все задвигались,
послышался мурмур голосов. Королева произнесла милостиво:
     - В твоем распоряжении будет вся королевская армия. А также армии
наших вассалов Нижних Мостов и Верхних Озер, а также вольные стрелки
Оропупина и лесных массивов Шестодунгов!.. Кроме того подвластные мне
властители горных равнин приведут свою быстроногую конницу...
     Зловредные мухи, которых так гнали от королевы, роем набросились на
меня. Я скрипнул зубами, их гадкие лапы раздражали даже варварскую кожу, а
меня, в чьем мире остались только дрозофилы для опытов, начало бесить.
     Я вскинул руку, варвару можно прерывать хоть самого бога, и,
перекрывая ропот этой разукрашено павлинистой толпы, перебил:
     - Великая королева!.. Ты еще и самая прекрасная на свете женщина,
потому мне так трудно тебе не покориться сразу, целиком и со всеми
потрохами. Но герои не ходят ни в стаде, ни даже в стае. Я приму управление
армией, если припрет так, что, ну... словом, когда будет крайняя нужда. По
нужде - это ж совсем другое дело! А сейчас я хочу повидать этот мир...
просто так, с высоты седла.
     Брови королевы приподнялись, коралловый ротик приоткрылся в безмерном
удивлении. Она смотрела изумленными глазами. К ее розовому ушку наклонился
старый советник, я видел как двигаются его губы. Ее красивые брови слегка
дрогнули, после паузы она медленно наклонила свою королевскую голову:
     - У варваров свои странные понятия... Но мы стараемся уживаться со
всеми. Позволь помочь тебе советом и... тебе не помешает сменить оружие. Да
и коня.
     Мухи доводили до бешенства. Одна вовсе попыталась раздвинуть мне губы
и влезть в рот. Я свирепо сдул, сказал сквозь зубы, чтобы не залезли
другие:
     - У меня прекрасный меч! И конь.
     Она улыбнулась, а все в зале, даже стражи заулыбались с таким чувством
полнейшего превосходства, что я готов был прямо сейчас поставить их к стене
лицом к винтовкам расстрельного отряда.
     - Ты увидишь настоящих коней, - пообещала она. - И настоящие мечи!
     По ее хлопку в ладоши с той стороны зала открылась дверь. Один за
другим вдвинулись немолодые мужчины. Один совершенно седой, сгорбленный с
длинной белой бородой до пояса, остальные ненамного моложе. Они степенно
рассаживались за главным столом, но двое, которые вошли первыми,
приблизились ко мне замедленно, торжественно. Старший смотрел с откровенным
удовольствием, а второй, помоложе, держался так, словно от близости варвара
у него начнутся корчи.
     - Меня зовут Тертуллиус, - сказал старший почтительно. - Я уже
встречал тебя у ворот града. А это мой помощник, младший маг Куцелий.
     - Странствующий варвар, - напомнил я на всякий случай, - по имени
Рагнармир.
     - Великий Воин по имени Рагнармир, - произнес Тертуллиус нараспев, -
которого надо бы называть - Блистательный Рагнармир, Непобедимый
Рагнармир...
     - Тогда уж победоносный Рагнармир, - подсказал Куцелий.
     Мне почудилось в его голосе ехидство, но Тертуллиус кивнул с довольным
видом:
     - Ты прав, мой ученик. Победоносный Рагнармир...
     - Просто Рагнармир, - прервал я, чувствуя себя приятно и в то же время
чуточку неловко, - когда-нибудь, потом... а пока что Рагнармир.
     Великий маг поморщился:
     - Твоя скромность уже чересчур... Мы то видим, что ты - наша надежда и
опора. Но если так хочешь, то любое твое слово - закон. Итак, доблестный
Рагнармир, позволь показать тебе нечто интересное... С позволения королевы
мы откланяемся.
     Мы в самом деле поклонились королеве, стражи стукнули о пол рукоятями
алебард, и мы втроем отбыли из королевских покоев.

     Ночной двор был тих, мы прошли по самому краешку, затем пара крытых
переходов, один висячий мостик, и перед нами распахнулись невысокие врата
башни магов.
     Уже в холле я ощутил себя уютно как в деревне у бабушки, а затем меня
провели, похоже, в помещение для магических изысканий, тоже уютное и
старинное. В таком, по моему представлению, Менделеев открыл периодическую
систему, Ломоносов - закон сохранения веса веществ, а Олеша прятал от
строгого отца папиросы. Уютный старинный стол, заваленный рукописями и
стопками толстых книг, стены в книжных полках до потолка, лишь одна
оставлена для странной коллекции из пучков трав и корешков.
     С потолка лился рассеянный свет, то ли светлячков набежало как
депутатов на халяву, то ли магия дальних звезд, во всяком случае свет такой
же звездно-светлячий, как в цехе по сборке пентюхов второго поколения.
Старший маг, Тертуллиус, со вздохом облегчения повалился в широкое кресло,
оно сразу закачалось с домашним скрипом. Куцелий сделал движение сесть на
край стола, но покосился на старшего, развел руками:
     - Мужчины рождаются для подвигов! Во всяком случае, в наш мир являются
для подвигов точно! Мужики для тупой работы, а мужчины... Гм, что же вам
подобрать?
     Я украдкой оглядел себя. Мускулы сидят красиво, эффектно выпячивая
могучую грудь, круглые как шары швейцарского сыра плечи масляно блестят под
оранжевым светом факелов, каждая жилка готова вздуться как канат, пойти
толстыми узлами в нужных местах, а стальные браслеты сверкают скромно и
мужественно.
     - Да вроде бы мне...
     - Да мы не о мускулах, - поправил себя Куцелий поспешно.
     - А что же?
     - Я о подвигах, - пояснил Куцелий поспешно. - Волхвы волхвуют, коровы
мычат, мужики пьют да по бабам, а мужчины рвутся... да-да, рвутся. А ты
ведь герой, доблестный Рагнармир! Будешь пользоваться успехом! Особенно у
простого народа. А у очень простого так и вовсе...
     - Надеюсь, - признался я скромно.
     - Ты ведь варвар, - сказал он, снова скользнув взглядом по моей мощной
груди.
     - Ну, вообще-то у меня высшее...
     Куцелий порывался что-то сказать, но старший, явно страшась острого
язычка помощника, прервал мягким интеллигентным голосом:
     - Он хотел сказать, по складу характера варвар. Образование - это еще
не... Словом, пока тупые маги спорят как обустроить мир, как дать людям
счастье, как соблюсти справедливость, доблестный варвар берет меч и идет
устанавливать эту справедливость. Простому народу такое решение нравится! А
то, что щепки летят, так каждый уверен, что щепка ударит не по нему...
Итак, что у нас есть?
     Куцелий суетливо положил перед ним толстую книгу размером с дверь.
Толстая обложка поднялась сама, на меня пахнуло затхлостью, взвилась пыль
веков. Страницы желтые, буковки странные, явно докирилица, что не на
строке, а под строкой, как бы привязанные, подобно подвесным поездам.
     Палец мага, сморщенный как корень жень-шеня, полз по странице,
запинаясь на каждой строке. Голос становился все торжественнее:
     - Дракон с золотыми крыльями в неведомой королевстве похитил
прекрасную деву... Гм, пропустим. В соседним с ним дракон с алмазными
крыльями похитил уже сотню благородных девиц... Ладно, ехать далеко. Ага, в
королевстве Керейя дракон похитил принцессу... Это уже лучше... Что-то
поглядеть не удается... Ни портретов, ни описаний... Нет, уродиной быть не
может, принцессы не бывают уродинами, но посмотрим что-то еще...
     Я поинтересовался осторожно:
     - Это вся книга о драконах?
     - Вся, - ответил он с гордостью, - но если доблестный варвар
пожелает...
     Он провел над книгой дланью. Я отшатнулся, ибо книга неуловимо
изменилась, латунный переплет стал медным, страницы пожелтели еще больше, а
шрифт превратился, похоже из докириллицы в доскифицу.
     - А это что?
     - Книга о зарытых сокровищах, - объяснил он торжественно.
     Я спросил нерешительно, с несвойственной варвару рефлексией:
     - Сокровища, конечно, неплохо. Но нет ли чего поблагороднее?
     Тертуллиус удивленно вскинул брови. Мне почудилось, что он неуловимо
быстро окинул меня с головы до ног прощупывающим взглядом. Что для варвара
благороднее, как не сокровища?
     - Над вами довлеют чужие мысли, - сказал он убежденно. - Не стыдитесь
признаться, что все, что принято называть благородным, всего лишь... пар,
дым, клок тумана! Мужчины всегда дрались за женщин, власть, право первого
кормления. А золото - это и власть, и женщины, и все-все!
     - Да я тоже что-то слышал о Фрейде, - буркнул я. - но все-таки...
     - Ладно, - сказал он, его рука снова прошлась над книгой, меняя ее
формат, объем, гарнитуру, интерлиньяж и даже сам материал страниц от
высокосортной бумаги до расколотых табличек из камня, быстро минуя
пергамент, папирус и другие странные вещи, которых я просто не понял. - Но
только вместе с сокровищами там и прекрасные женщины... Нет, не в ямах, не
в могилках, а так... сопутствующие.
     - Да я знаю, - согласился я. - Где деньги, там всегда женщины. А чем
больше денег, чем они красивее.
     - Настоящее здоровое поколение, - вставил Куцелий чересчур
почтительно. - Это во времена моего дела было: чем больше вина - тем девка
красивее и моложе... Учитель, а если герою просто в квест за предметом?
     Тертуллиус задумался, а я переспросил:
     - За... предметом?
     - Да, - кивнул он. - За артефактом, если говорить проще, по-народному.
Обычно какая-нибудь магическая вещь, созданная Древними, Первыми, Теми
Самыми, Старшими Братьями... ну и так далее. Словом, раньше были маги, а
теперь так себе, потому важно добыть вещь, созданную еще теми, первыми, их
так и зовут с прописной буквы: Первыми, Древними, Теми... ага, это я
говорил. Считается, что с помощью такой вещи можно победить зло... да не
просто зло, а Зло. И пронести людям счастье,
     Я спросил с недоверием:
     - А разве можно... вещью? Пусть и такой мощной?
     Тертуллиус задумался, складками на лбу вздулись как сытые удавы, а
молодой маг сказал высокопарно:
     - Если герой так считает, то почему нет? Путь Меча, путь Силы...
Конечно же, благородной и бескорыстной, направленной на благо простого
народа. Так полагают герои, а вы ведь герой?
     - Герой, - подтвердил я с готовностью.
     Тертуллиус сказал, морщась:
     - Это только в древние времена Добро было Добром, а Злом - Злом. Но
мир усложняется, и Добро и Зло, соприкасаясь, создали некую сумеречную
зону... Многие современные герои, отойдя от примитивной прямолинейности,
предпочитают действовать в ней. Это раньше, когда люди жили
предрассудками...
     Куцелий вставил с превеликой почтительностью:
     - Мой учитель смягчает правду. На самом деле, герои теперь
предпочитают вообще действовать на стороне Зла. Открыто!
     Старший маг скользнул взглядом по моей выпуклой мускулатуре, что перла
из всех щелей. Мне на миг даже показалось, что в моей чудовищной
мускулатуре есть что-то, чем не стоит так уж выпячиваться. Но эту чувство
тут же исчезло, ибо всяк мужчина завидует тому, у кого руки длиннее, а
плечи шире. Даже если это маг, потому что и маг мужчина, только
неудавшийся.
     Куцелий сказал искательно:
     - Может быть, все же подобрать что-нибудь не такое мудрое? А понятно
всем и каждому? К примеру, завоевать себе королевство. У вас для этого есть
все.
     - Что? - спросил я тупо.
     - Для завоевания королевства, - объяснил он, - нужно меч подлиннее да
морду поширее. Меч у вас дай бог каждому, морда тоже. Если надо, меч можно
удлинить еще. Удлинил же один ваш пророк доску? Правда, тому случаю есть и
другие толкования... гм... О чем это я... Ах да, морду поширее тоже можно
устроить.

     Глава 8

     - Не надо, - сказал я поспешно. - Морду не надо. В этом сезоне в моде
узкомордые.
     Я внезапно остро и ясно ощутил, что в моей широкой груди мощно бьется,
прикрытое могучими глыбами мышц, сильное сердце, а кипящая кровь струится
по жилам легко и свободно. Далеко-далеко, на грани слышимости, донесся звук
боевого рога, хрипловатый и зовущий, и от этого звука сердце едва не
разламывало хрупкую клетку изнутри, рвалось в неведомые дали, в бой, на
подвиги...
     - Я готов отправиться хоть на битву с чертом, - ответил я твердо. -
Мне нужно... Черт, я даже не знаю, что мне нужно! Но не жалкие сокровища,
это точно!
     Тертуллиус с облегчением вздохнул. Возможно, он страшился, что я начну
пьянствовать, лапать служанок и бесчинствовать, считая это тоже подвигами.
     - Когда выступаете? - спросил он быстро.
     - На рассвете, - ответил я, потому что так всегда отвечали герои.
Возможно, маг просто ловил меня на слове, ведь герои, в отличие от простых
людей, слова не нарушают, даже если дадут его козе. - На рассвете!..
Надеюсь, здесь не полярная ночь?
     Тертуллиус довольно улыбался, а Куцелий сказал с великим облегчением:
     - Тогда начнем вас готовить прямо сейчас. Конь у вас есть, оружие...
тоже, но, если понадобиться, только свистните! Что угодно. Мы, хоть и маги,
но многие из нас... Нет, магу драться на мечах недостойно, но так приятно
снять меч со стены, подержать в руках, взмахнуть пару раз, потом примерить
к руке боевой топор, кинжалы... Гм, о чем это я? Ах да, теперь остался
последний пустячок. Вам нужно спутницу.
     Я почувствовал как горячая кровь приятно наполнила гениталии, там
стало горячо и щекотно, ответил с некоторым смущением:
     - Ну зачем же... Я, конечно, знаю, за римскими армиями всегда гнали
стада овец, для половых нужд армии, как было написано в закупочных бумагах,
но все же как же так сразу... Да и зачем мне, собственно, спутница? По
дороге будет много разных... Так интереснее. А я никогда не... а сейчас, с
такими мускулами, так и вовсе не завяну.
     Он кивал, соглашался, в глазах было нетерпение, и когда я умолк,
сказал терпеливо:
     - Спутник нужен... э-э... больше для других целей. Раньше брали в
спутники, обычно мужчин... ну, Санчо Панса, лейтенант Грачик, доктор
Ватсон, Энкиду, Арчер, Змеиный Супчик... Сперва герои предпочитали
спутников поплюгавее, на их фоне мускулы и подвиги виднее, потом, когда
пошел спрос на нечто подобие мозгов, в спутники начали выбирать громил
огромного роста и с чудовищной силой, но тупых и неповоротливых, дабы на их
фоне ярче выделялась ловкость и элегантность героя. То было время, когда
действовали мужчины, а женщины сидели у окошка и ждали. Ну, рыцарь спасет
или во их имя добудет нечто к свадьбе...
     - Неплохое было время.
     - Да, - согласился Куцелий, - но пришло время раскрепощения. Сейчас
нельзя без спутницы-женщины. Если же пойдете с мужчиной, о вас такое
подумают...
     - Что?
     - Ну... то, чего раньше и подумать не могли. Вам это надо? Если вы,
конечно, не...
     - Я, конечно, не, - ответил я быстро. - Еще как не! Ладно... А одному
нельзя?
     Младший маг посмотрел на Тертуллиуса, тот легонько кивнул. Куцелий
поклонился, попятился, едва не опрокинув стул, как можно незаметнее
выскользнул в темный коридор. Старый маг, оставшись без молодого и
язвительного, как-то померк, стал опасливо отодвигаться, а голос стал
старчески дребезжащим:
     - Если, конечно, вы страдаете какими-то скрытыми пороками... хотя в
нынешние времена это уже не пороки вовсе... Время такое! К тому же женщина
может все, что и мужчина, но и кое-что еще. Она может драться как мужчина,
колдовать как маг, знать руды как гном, разбираться в травах как леший, но
может и кое-что еще, чего не может мужчина...
     Я съязвил:
     - Но ведь современный мужчина теперь тоже способен на все, что делает
женщина? Разве только не рожает?
     Он осведомился с осторожностью:
     - Но вы, как мне сперва показалось, не из таких?
     - Нет, - сдался я, - хорошо, согласен на женщину.
     Он уточнил:
     - Вам прислать ее прямо сейчас... или же пусть нечаянно встретится по
дороге? Вы можете спасти ее, вырвать из рук насильников, или выхватить в
самый последний миг из костра, где ее начнут жечь как ведьму. Можете убить
дракона в тот миг, когда тот начнет сдирать с нее одежду, чтобы смогла
показаться вам в своей девственно-соблазнительной наготе, но не по своей
воле... Если у вас не найдется чем укрыть, то она так и пойдет с вами...
э-э... целомудренно обнаженная.
     Я подумал, но варвару не то, что много, а вообще думать не положено, и
я отмахнулся:
     - Решу на месте.
     Он спросил дрогнувшим голосом:
     - Решите?
     - Да, - ответил я беспечно. Потом по его лицу понял, что эти умники
всегда находят в словах простых героев иной смысл, пояснил: - Задачу решу,
а не девицу. А какой у вас есть квест, чтобы ради благородной цели?
     - Мы подберем, - пообещал он. - Вот вернется Куцелий... Это мой лучший
помощник. Своенравный, но талантливый. Правда, есть подозрения, что еретик.
За ересь у нас...
     Он оборвал речь, за дверью уже топало, послышался звон кольчуги,
тяжелые шаги. Когда дверь распахнулась, через порог шагнул маг, которого
подозревают в ереси, остановился и с поклоном повел дланью.
     За ним следом вошло нечто похожее на колоду для рубки дров: крепко
сбитый гном, т.е., широкий как и я мужик, только ростом мне до поясной
пряжки, зато грудь как бочка, моей почти не уступает, однако ноги совсем
короткие, хоть и мускулистые. Он напоминал не то могучую деревянную колоду,
на которой колют суковатые поленья, не то плаху из старого дуба для рубки
мяса.
     Окладистая борода падала на грудь, но и без нее я знал, что голова
гнома сидит прямо на плечах, без всякой шеи, за счет чего этот человек,
потомок переживших всемирный потоп в пещерах, короче еще на ладонь.
     Лицо его широкое как луна и мясистое как припрятанная для себя
мясником вырезка, красное лицо испещрено жуткими шрамами, нос срезан как
ударом топора, жутковато чернеют дыры ноздрей. Когда на миг открыл рот, в
обрамлении черной неопрятной бороды показались и спрятались два ряда желтых
изъеденных зубов.
     Я смотрел с неловкостью и понятным чувством вины, как смотрит каждый
здоровый человек на урода или калеку. И хотя это вроде бы целая раса таких
существ, но для моих чувств все-таки только множество калек, уродов,
которые в переходах метро сидят прямо на полу с шапками между изуродованных
ног.
     Когда я встречал на Тверской или, скажем, Арбате такого вот гнома...
там они назывались иначе, то со стеснением отводил взор. Естественная
брезгливость здорового человека.
     Зато гном смотрел на меня с понятным раздражением мужчины, которому
приходится задирать голову, чтобы смотреть в лицо другого мужчины.
     - Ваш спутник, - представил Куцелий. - Двоф, или, как говорят в
простом народе, дварф. По-нашему же, просто гном или карл. Владеет всеми
видами оружия, хотя сам предпочитает секиру, видит на три локтя под землю,
неутомим, вынослив, хороший страж даже в дождливые дни, умеет стреноживать
и седлать коней, собирать хворост для костра, чистить рыбу и предсказывать
ненастье...
     - Спасибо, не надо, - пробормотал я.
     Оба мага вытаращили глаза, даже гном хмыкнул как-то подло, посмотрел
подозрительно.
     - Почему? - изумился Тертуллиус.
     - Да так...
     А Куцелий ударил себя по-бабьи руками о бедра, в самом деле
широковатые, сказал плачущим голосом:
     - Да вы знаете каких усилий стоило заполучить именно гнома? Я то
полагал, вам это должно понравиться!
     - Почему? - спросил на это раз я.
     - Ну, - воскликнул он, - это же так очевидно, что и объяснять как-то
неловко... Ваш рост и его... Для мужчины рост - гм, едва ли не главное. По
крайней мере сразу видно, кто из вас выше. Даже издали. А внешность у вас
так и вовсе героическая...
     Он говорил с пафосом, очень серьезно, даже чересчур. Я переступил с
ноги на ногу. Куцелий говорит вроде бы в мою пользу. В средневековье при
дворах королей и королишек всегда были шуты и уродцы, служившие для потехи
двора. При дворе русской императрицы Анны Павловны... если не перепутал,
тоже было полно шутов, карлов и карлиц, всяческих уродцев. Скакали, пищали,
строили жуткие гримасы, а тогдашние просвещенные вельможи хохотали, глядя
на их ужимки. Все равно не понимаю, как можно веселиться, глядя на ужимки и
гримасы. Но с другой стороны - телепередачи заполнены гримасами Бенни Хилла
и подсказывающим гоготом за сценой...
     - Не надо, - повторил я уже тверже, потому что я все-таки герой, а
герой должен вести себя так, словно никогда не слышал о высшем образовании.
- плевал я на ваши традиции!.. Традиции - для слабых.
     Тертуллиус удивился:
     - Но все герои...
     - Сильные сами создают правила, - прервал я. - Не понятно? Сила не в
крепости мышц, а в дерзости.
     - Ого, - сказал он очень почтительно, - та вы - супергерой! Архи,
можно сказать даже ого-го, если сказать доступно. Но вы уверены, что вас
поймут? Героем должен восторгаться простой народ. Потому все-таки у героя
должна быть простая и ясная цель. К примеру, отыскать золотое сокровище.
     Куцелий добавил быстро, видя мое кислое лицо:
     - ... и половину раздать простому народу.
     - Отдам все, - буркнул я.
     Куцелий возразил радостно, видя что мое упорство дало трещину:
     - Все нельзя. Герою нельзя быть умным, но и полным идиотом ни к чему.
А вот половину... как раз. И народ не ощутит себя обиралой. Чрезмерная
щедрость обозлит, начнут подозревать...
     - В чем?
     - Ну... в разном. Понимаете, это же люди! Подозревать, говорить
гадости. Нет, половину - в самый раз.
     Я сказал, скрепя сердце:
     - Я вижу, у вас ничего другого просто нет. Ладно, за сокровищем, так
за сокровищем. И половину, так половину. Это по-нашему, по братски.
     Куцелий испугался:
     - Лучше по справедливости!

     Глава 9

     Пока Куцелий торопливо перерисовывал карту с сокровищами, старый маг
под уютное скрипение пера по бумаге расползался в глубоком кресле как
тающее тесто. Когда его рожа перекосилась, а рот сдвинулся как земная кора
при землетрясении, Куцелий сказал торопливо:
     - Ну, вообще-то карта готова... Думаю, герою ж не надо со всеми
подробностями?
     Конечно, мне лучше бы с подробностями, и все камешки, о которые могу
споткнуться, чтобы пометил красным, но когда так спрашивают, то и без моих
мускулов невольно скажешь то, что от тебя ждут.
     - Не надо, - ответил я, сердясь на самого себя. Молодой маг просто
ленится, но смотрит на меня как на сообщника, который за спиной старого
учителя пускает голубей из тетрадных листов. - Если указал хоть в какой
стороне сокровище...
     - Все подробно! - воскликнул Куцелий шепотом. - Смотри!
     На желтом листе пергамента сокровище было отмечено красным, я -
зеленым, нас соединяет синяя линия, по которой отмечены скалы, рощи, озера,
даже мелкие ручьи. Линия моего пути достаточно извилистая, так что молодой
маг не просто провел прямую от и до.
     - Великолепно! - воскликнул я.
     Он с облегчением перевел дух, словно только что сунул мне куклу вместо
пачки зеленых, опасливо оглянулся на дремлющего Тертуллиуса:
     - Пусть учитель помыслит... он так умысливает очень далеко, а я вам
пока покажу коней, оружие...
     Я удивился:
     - Так у меня вроде бы есть конь! И меч как раз по руке.
     Он уже спешил к двери, я не стал оглядываться на старого учителя за
разрешением, наверное уже и слюни пустил, вышел и спустился за младшеньким
по витой лестнице во двор.
     Конюшня маячила на той стороне двора. Длинная как казарма, она
терялась в пристройках, мы зашли с торца, в ноздри шибанул ядреный запах
конского пота, свежего овса и отборной немолотой пшеницы твердых сортов.
     Справа и слева под стенами вдаль уходили одинаковые стойла. Конские
головы смотрелись как вычеканенные из дорогого мрамора, почему-то только
черного и белого. Я слышал неумолчный хруст, шелест, словно тысяча жерновов
перетирала зерно в муку. От ворот запыхавшиеся конюхи не успевали
подтаскивать мешки с овсом, прямо в помещение часто въезжали нагруженные
доверху телеги.
     С другой стороны конских рядов, где мерно помахивали роскошные хвосты,
слышался ровный стук. Словно дождь барабанил по крыше частыми крупными
каплями, или же в саду сыпались переспелые груши, разбиваясь на земле от
переполнившего сока. Конские каштаны сыпались и сыпались, младшие конюхи
подхватывали широкими лопатами еще теплые рассыпчастые клубни и с размаха,
с лихого разворота, ухитряясь не попадать друг в друга, швыряли в широкие
телеги с высокими бортами.
     Куцелий указал на дальний ряд:
     - Нам туда. Там крылатые!..
     - Ого!
     - Чувствуется, - сказал он значительно, его уважительный взор
уважительно скользнул по моей мощной фигуре, - что вам для квеста
понадобится непростой конь! Очень непростой.
     Под непрекращающийся хруст, чавканье и шлепанье мы продвигались в
дальнюю часть конюшни, где запах стал мощнее, воздух уплотнился, в
солнечном луче плавали уже не только частички пыли, но и сена. Кони здесь
помельче, тоньше в кости, изящные как статуэтки, хотя жрали как бременские
тяжеловозы, а дефекация шла мощно как из брандспойтов, когда откачивают
затопленный подвал с утонувшими крысами.
     Здесь кони тоже ослепительно белые, чуть меньше угольно черных, в
самом дальнем стойле кормился огненный жеребец, а я-то привык считать, что
все кони просто коричневые.
     Их могучие крылья, красивые и рассыпающие искры, колыхали тяжелый
воздух, а сами кони колыхались от этих движений как большие рыбы в
аквариуме дирекции "Центрполиграфа".
     - Крылья-то, крылья! - прошептал я. - Ничего не понимаю...
     Куцелий удивился:
     - А что не так?
     - Ну, с растопыренными крыльями не больно поскачешь... А если по лесу,
то и вовсе! А если начнет стягивать крылья на спину... как гусь или летучая
мышь, то меня спихнет да еще и поцарапает, вон какие когтищи.
     Он задумался, на чистом лобике появились морщинки, но тут же исчезли.
Он просиял:
     - Не знаю!.. Но как-то образовывается. Как, не знаю. Но никто не
жаловался, хотя этими конями попользовалось великое множество героев. А вы
ведь герой?
     - Герой, - согласился я и подумал, что и в самом деле не геройское
дело допытываться да доискиваться. Я не какой-нибудь завалящий мудрец, у
которого мускулы как червяки в тряпочке.
     Из яслей выглядывали головы ослепительно белых коней. Между лопатками
у меня пробежала холодная ящерица: на морде каждой лошади торчал длинный
острый рог. Не тупой и короткий, что на носу зверя, которого за это и зовут
носорогом, а на лбу, прямо над глазами.
     Приблизившись, я рассмотрел, что рог к тому же странно рифленый,
словно пытался скрутиться в спираль, но не хватило сил, так и остался со
вздувшимися и застывшими кольцами.
     Если у носорога рог - всего лишь слипшиеся волоски, которые легко
расщепить ножом до самого основания, то здесь чувствуется настоящая кость,
литая, без вкусного сладкого костяного мозга внутри. Этим рогом с разбега
нетрудно пробить кованый доспех, а уж про голую грудь, пусть укрытую слоем
мышц, и говорить нечего...
     - Я слышал, - признался я, - что единорогов может приручить только...
э-э... девственница. Другого они просто забодают.
     - Знаю, - сообщил Куцелий. - Эту легенду мы придумали сами. Нужно было
какое-то образное сравнение, чтобы народ понял насколько трудно приручить
единорога. Пойди найди девственницу, достигшую восемнадцати весен!.. То же
самое, что отыскать алатырь-камень, иголку в стоге сена, пуп на теле
Адама... да и Евы, кстати...
     - А у Евы? - не понял я. - У Адама, понятно, не должно, а у Евы почему
нет?
     - У Адама других женщин не было, - объяснил он кисло, - а жил он, если
не ошибаюсь, около девяти сотен лет. Греков же с их вольностями еще не
было. Словом, стерся пупок у Евы, стерся! А вам я дам вот этот плод...
     На раскрытой ладони возникло мелкое яблоко, очень красное, крепенькое
даже с виду. У нас их называют райскими или дичками, только такие росли в
раю, мелкие и кислые, пока человек за века не вывел нынешние сорта крупных
и сладких, налитым соком, а не уксусом.
     - А мне зачем?
     - Отдадите единорогу, - пояснил он терпеливо. - Когда съест, то
признает только вас.

он что, в самом деле сожрякает... такое?
     -Еще как, - заверил маг, хотя в голосе проскользнуло сомнение. - Сам
не знаю, почему такое жрет, но жрет, аж за ухами трещит, будто жилы какие
рвутся. Видимо, по закону богов даже в самой несокрушимой броне оставлена
ахиллесова пята.
     - Наркотик, - согласился я. - Как кот, скажем, валерьянку...
     Я взял яблочко, но Куцелий перехватил меня за руку:
     - Погодите! Если сейчас, то вам сразу надо о нем заботиться. Он не
допустит к себе даже конюха. Лучше перед квестом. Скормите яблоко и - в
седло!
     - Хорошая мысль, - сказал я с облегчением.
     Когда мы возвращались снова мимо могучих черных и белых, я
поинтересовался осторожно:
     - А что с ними?
     Куцелий не понял:
     - Обыкновенные волшебные. А что, масть не та?
     - Да масть та, - ответил я с неопределенностью, ибо о чернопегих и
буланых читал только в книгах феодальных классиков, а сам отличал из мастей
только трефу от бубен. - Масть не смущает... Похоже, тут одни дальтоники. А
вот фекалии... Эта усиленная дефекация...
     - Побочный продукт, - ответил он кисло. - Кто из вас, героев того
мира, помнит, что коня надо кормить, поить, да и вообще?.. Вот они, так
сказать, наперед. Но вам на это смотреть не обязательно.
     - Да, конечно, - согласился я поспешно. - Только вперед!
     - Солнцу и ветру навстречу, - сказал он значительно. - Всегда! Даже
если идти надо в другую сторону.
     Мы шли к башне, а я еще слышал ровный мощный гул, похожий на привычный
шум работающих земснарядов.

     Во сне мучило это отвратительное ощущение, что меня бросили в чан с
червями. Выныривал из небытия тяжко, поймал себя на том, что мои руки
постоянно ползают по лицу, хватая и сбрасывая ползающих червей.
     В помещении стоял звон, громадные мухи падали мне на лицо, пытались
забраться в ноздри, в уши, даже под веки, то ли отложить яйца, то ли просто
нагадить в укромном месте.
     Поднялся, с полузакрытыми глазами, руки мои шарили в поисках
выключателя. Пальцы уперлись в шероховатое, снова отмахнулся от мух, сквозь
щели заплывших глаз рассмотрел, что передо мной каменная стена из грубо
отесанных глыб. Из щелей торчит сухой мох, явно для затыкания дыр.
     В углу широкая бочка, воды до краев, но ее не видно из-под слоя
утонувших за ночь мух. Некоторые еще трепыхаются, одна вовсе носится как
глиссер на одном крыле, пытаясь отлепить от воды другое.
     В щель вбит крюк, на нем черпак, вырезанный из цельного дерева.
Морщась, я отогнал мух к краям, ухитрился зачерпнуть почти без самых
крупных, остальных выловил двумя пальцами. Холодная вода приятно обожгла
распаренное сном лицо.
     Глаза машинально искали зубную щетку. Изо рта прет как из выгребной
ямы, хотя вообще-то зубы у меня сравнительно здоровые, а что шесть пломб и
две зияющие дыры, там я старался не улыбаться той половинкой рта.
     В тусклом полированной пластине металла смутно отразился мускулистый
гигант. Когда он открыл рот, я отшатнулся от блеска ровных белых зубов,
настолько безукоризненно ровных, что захотелось хоть какой-то из зубов
сдвинуть или укоротить. Хотя нет, это ж мои зубы! Пусть другие завидуют и
мечтают укоротить или выбить. А когда у меня эти мышцы, этот меч...
     Я оглянулся. Ножны на другом крюке, на прямой и широкой как Черное
море перевязи. Рукоять смотрит с холодной гордостью варварского оружия:
ножны простолюдина - королевский клинок.
     Поколебавшись, сунул пальцы в рот, поскреб язык, ощущая гнилостный
налет, что за гадость ел и пил, сполоснул пасть, не решаясь запрокинуть
голову, чтобы такая вода не протекла через горло вовнутрь: как и всякий на
рубеже третьего тысячелетия растерял все иммунитеты, любая гадость
прилепится, не встречая отпора.
     Слуга, веселый и чирикающий как назойливый воробей молодец, проводил
меня к конюшне. Зайти не осмелился, он не маг и не герой, я пошел сонно,
постепенно трезвея от запаха и шлепающих каштанов, к отделению для
единорогов.
     Все подняли головы, уставились с любопытством и надеждой. Глаза у всех
мудрые, понимающие, мне стало неловко, что выбираю как на базаре, в то
время как право на свободу имеют все. Пальцы стиснули яблоко, чуть
поколебался, но когда морды потянулись в мою сторону, я просто швырнул
яблоко в середину загона:
     - Ребята, мне просто неловко выбирать! Это нечестно...
     В загоне взвилась ревущая и топочущая масса, я шарахнулся от дико
оскаленных конских морд, блистающих рогов, огромных копыт, любое из которых
с легкостью проломит череп медведю или варвару,
     Дикое ржание потрясло стены конюшни. Остальные кони, крылатые и
бескрылые, замерли в яслях, перестали есть и даже дефекалить. Единороги
дрались, сбирали друг друга с ног, я успел даже увидеть как на полу
метнулся красный комок, затем страшная пасть подхватила на ходу, снова
оскаленные морды, уши заложило от страшного ржания...
     Ноги мои подгибались, по телу бегали мурашки. Попятившись, я сказал
дрогнувшим голосом:
     - Ребята, я очень сожалею, но мне дали только одно яблоко. Сам бы
съел, но...
     Пятясь, я добрался до середины конюшни, а там доспешил до открытых
ворот. Челядин встретил блестящими от восторга глазами:
     - Какое мудрое решение...
     - Чего? - спросил я нервно.
     Он прошептал:
     - Как гениально... Какой красавец, какая мощь, какая грация...
     Я выпрямился, расправил плечи и напряг мускулатуру. Потом заметил, что
восторженный взгляд челядина устремлен через мое плечо. Оглянулся, мороз
пробежал по шкуре: огромный белый жеребец пер за мной как линкор, а далеко
позади виднелись разбитые в щепу доски ясель. Длинный рог жеребца блестит
как нос баллистической ракеты, нацеленной мне между лопаток.
     На солнце засиял так, что глазам стало больно, каждая шерстинка
блестели как маленькая электродуга. Я застыл, а огромный зверь подошел,
обнюхал, моих пальцев коснулись мягкие, почти бархатные губы. Крупные карие
глаза смотрели с благодарностью. Я развел руками:
     - Прости, яблоко было только одно.
     Челядин отступил на шажок, восторженные глаза не отрывались от
чудесного животного:
     - Как гениально просто вы отыскали самого сильного и свирепого!.. Да,
вы не простой герой!.. Вам еще придется войска водить, а то и целые орды...
Если велите ему, чтобы меня не... ну, не на рог, то сейчас оседлаем для
вашей милости.
     Я повернулся к жеребцу:
     - Ты уж, того... На черта он нам, забоданный?
     Единорог фыркнул, то ли соглашаясь, то ли не соглашаясь, но обещая, я
тупо проследил как его покрывают роскошной попоной, ее называли между собой
потничком, затем принесли целое сооружение, именуемое седлом, с двух сторон
звякали на длинных ремнях железные стремена со сложными штуками
     Я подвигал лопатками, устраивая тяжелый меч. Единорог позволил
оседлать, но все время не отрывал от меня взгляда крупных глаз, что из
коричневых сразу стали как горящие угли. Я едва дождался, когда все будет
кончено: пришлось бы доседлывать самому, если бы мой рогач попрокалывал бы
их как мишени.
     Стремя пришлось точно по подошве сапога. Я ухватился за луку, поднял
себя в седло одним могучим рывком героя. Единорог стоял неподвижный, словно
ему на спину села муха.
     - Тебя зовут Рогач, - предложил я. - Хорошее имя! Согласен?
     Конь повернул голову, коричневые глаза смотрели кротко, как у
праведника на иконе. Словно бы не у него только что из ноздрей шел пар, а
из глаз веером били лазерные лучи.

     Тертуллиус спросил с обеспокоенностью:
     - Карту не забыл? Это не меч, о таких мелочах герой может и не
вспомнить.
     - Все в порядке, - заверил я. - Куцелий нарисовал все очень подробно.
     Туртуллиус оглянулся на своего помощника:
     - Да? Это хорошо. Позволь взглянуть...
     Я видел как смертельно побледнел Куцелий. Молодой маг явно не ожидал,
что его могут проверить. Я со злорадством посмотрел на требовательно
протянутую руку Тертуллиуса, перевел взор на трепещущего Куцелия, сказал
небрежно:
     - Я упаковал ее на самую дно мешка. Не стоит все ворошить. К тому же я
и так запомнил дорогу. У варваров хорошая память.
     Еще раз прошелся взглядом по молодому магу, пусть истолкует мои слова
не только как спасение. Угроза должна быть слышна, Похоже, что-то да
схалтурил, а этот старый маг явно из тех, кто даже за корявый почерк готов
превратить ученичка в жабу.
     Я повернул коня, делая вид, что не замечаю требовательно протянутой
руки старого мага. У меня самого корявый почерк, я не был первым учеником,
и вообще не люблю отличников.
     На той стороне двора стражи налегли на створки ворот. В щель ворвался
узкий как лезвия меча солнечный луч, расширился до широкой полосы, мой
единорог хрипло затрубил в свой рог, быстро и нетерпеливо переступил с ноги
на ногу. Я направил его по этой полосе, солнце ласково пригрело мои
обнаженные плечи, я чувствовал его ласковые пальцы на груди, в волосах,
прищурился, чихнул, и понял, что мое путешествие будет легким и победным.

     Глава 10

     Арка городских ворот проплыла над головой и осталась за спиной. Я
придержал коня, разом охватывая взглядом мир, в котором придется браться за
меч.
     Долина разостлалась от моих ног рывком, как брошенный на пол и быстро
разворачивающийся зеленый ковер. Почти ровная, кое-где виднеются роскошные
рощи, блестят два озера, почти на горизонте небо царапает зубчатая стена
темного леса.
     Мир накрыт неслыханной синевой, в зените застыл орел, изредка ныряет в
облака как ворона, что зарывается в муравьиную кучу, избавляясь от вшей.
     Я посмотрел налево, по руках пробежала сладостная дрожь. В двух-трех
верстах на излучине реки вздымается на высоком холме сказочный рыцарский
замок! Стена непомерно высокая, из толстых каменных глыб, с трех сторон
замок защищает река, а с четвертой дорогу перекрыл глубокий ров. Мост
поднят, я различил блестящие на ярком солнце паутинки подъемных цепей.
     Замок красиво вырисовывался на фоне алого рассвета, еще подсвеченный
сверху и уже сбоку, с красными башнями, между которыми пролегли угольно
черные тени. он выглядел еще таинственнее и загадочнее.
     Конь фыркнул, нетерпеливо перебирал ногами. У меня вырвалось
невольное:
     - Черт, до чего же красиво!
     Сзади от городских ворот донесся спокойный усталый
     - Нравится?
     Куцелий стоял под навесом в тени. Солнце вовсе жгло землю, я видел на
его диске фигурку пылающего стрелка, что часто-часто посылает вниз огненные
стрелы, и бледнолицый маг всячески избегал прямых лучей.
     - Еще бы!
     - Что ж, мне наш великий маг и учитель Тертуллиус велел сказать, что
это отныне ваш замок. Владейте, сер...
     Я пробормотал ошеломленно:
     - Мой?... Так сразу?.. Я думал, мне еще придется завоевывать, потом и
кровью добывать, с мечом в руке!
     Куцелий развел руками:
     - Да, раньше было так. Но теперь многие предпочитают сразу, так
сказать, в бароны, пэры, князья, а то и вовсе в короли. Но драконов и злых
колдунов хватит!. Сюда будете возвращаться после битв и подвигов. Для
отдохновения и ублажения тела... И еще, доблестный герой...
     Голос его был непривычно смущенным. Так смущаются, когда хотят что-то
попросить достаточно для тебя неприятно. Я прорычал, сразу ощетиниваясь
всеми иглами дикобраза:
     - Чего еще?
     - Мой учитель и наставник велел мне... - сказал он торопливо, голос
вкрадчивый, - он у нас заботливый... Велел проводить хотя бы до ворот
вашего замка.
     - А-а-а-а, - прорычал я, Голос мой был сильный, грубый и
подозрительный, - а то мне почудилось... Ладно, но если поспеешь. У меня
лошадка, похоже, не из самых медленных!
     Конь подо мной сорвался с места, словно лопнула веревка. Ветер
засвистел в ушах, волосы трепало, ноздри мои жадно ловили сильные свежие
запахи. Под ногами сперва гремела мощеная дорога, потом сухо стучала
утоптанная земля, наконец зачавкала сочная трава, а ноги коня до самого
брюха забрызгало зеленым соком.
     Замок медленно приближался. Ветер пытался сорвать меня с седла, я
пригнулся, а когда скосил глаз, в двух шагах, чуть приотстав, несся на
маленькой лохматой лошадке, явно очень непростой, младший маг.
     Удивленный, я начал придерживать единорога. Что-то в этом маге
настораживало даже мою грубую варварскую душу. В его бесстрастном облике
иногда словно бы проступало другое лицо, злое и неспокойное. Иногда я
чувствовал на себе настолько острый взгляд, что начинал ежиться, но когда
оглядывался, глаза мага были сонными как у толстой рыбы.

     Замок стоял среди ухоженного газона, что тянулся от горизонта до
горизонта. Потом я обнаружил, что конские копыта стучат по твердой как
бревенчатая мостовая земле. Дорога легла оранжевая, словно посыпанная
золотым песком с пляжа.
     На башнях трепетали красные прапорцы. Ветра я не заметил, но прапорцы
трепетали весело и красиво, по алой ткани пробегали быстрые волны, и что-то
в этом трепетании было волнительное и восхитительное.
     Справа от дороги внезапно блеснуло оранжевым. Там расстилалось
небольшое ухоженное поле с поспевающей пшеницей. Я смутно удивился, как это
не заметил сразу, но тут же мои глаза как намагниченные повернулись за
вышедшей из пшеницы стройной золотоволосой девушкой, словно бы
вычленившейся из пшеничного золота.
     Я успел рассмотреть ее удивительно тонкую гибкую фигуру, длинную
золотую косу, неотличимую от пшеничных колосьев, длинные стройные ноги. Мне
показалось, что одета во что-то подобие ремней, ни один не шире перевязи
моего меча, и ни один не ниже оттопыренных ягодиц.
     Девушка шла в сторону замка, а навстречу от ворот двигались трое
мужчин, крепких и растопыренных, у каждого вид вызывающий на драку. Девушка
шла беспечно, голову склонила и смотрела на руки, быстрые пальцы плели
венок. Я видел как она одела его на голову, синие цветы красиво
гармонировали с золотыми волосами.
     Мужчины, посмеиваясь, шли ей навстречу. Один широко распахнул руки,
второй начал заходить сбоку, вдруг да красивая дурочка бросится бежать, а
ноги у нее длинные, быстрые как у олененка...
     Я видел как девушка остановилась, пугливо огляделась. Мужчины
приближались, один остановился перед ней, что-то говорил, второй зашел
сзади, отрезал дорогу к бегству.
     Рогач переступил с ноги на ногу, фыркнул. Я очнулся, толкнул его
каблуками под бока:
     - Вперед!
     Подо мной дернулось взад с такой силой, что я едва не скатился через
круп. Ветер засвистел, я с трудом выпрямился. Задний мужчина обхватил
девушку со спины, прижав ей грудь, а второй со смехом протянул к ней руку с
грязными, отсюда видно, ногтями землекопа.
     Земля гремела под копытами. Я крикнул сильно и грозно, но встречный
ветер вбил мне крик обратно в горло с такой силой, что я поперхнулся, не
успев выпустить воздух с другой стороны. Ветер вышибал слезы из глаз, я
едва видел как мужчины схватили девушку с двух сторон, я поднял ладонь над
правым плечом, пальцы нащупали широкую рукоять.
     Зловещий звон покидаемого ножны меча заглушил свист ветра в ушах. Мы
приближались, я начал придерживать коня, страшась проскочить мимо, моя рука
грозно занесла над головой меч.
     Мужчина впереди внезапно отскочил с перекошенным лицом. Девушка
красиво развернулась и с лету вонзила второму короткий нож в горло. Тот
захрипел и осел на землю. Она хладнокровно выдернула лезвие, во мгновение
ока оказалась перед первым, он судорожно выставил вперед руки, но она
скользнула между ними как серебристая рыбка, скользкая и холодная. Блеснул
нож, мужчина закинул голову. Из перерезанного горла брызнула широкая
красная струя. Девушка небрежно вытерла лезвие об одежду убитого.
     Рогач остановился перед нею как вкопанный. Я глупо ткнулся лицом в
конскую гриву, меч тянул к земле. Я долго совал его в ножны за спиной, не
попадая в узкую щель, прорезал на заднице портки и даже достал холодным
лезвием собственные ягодицы.
     Девушка бросила нож в ножны на поясе, не глядя. Ее синие смеющиеся
глаза не оставляли моего лица.
     Я поежился. Таких женщин ныне хоть пруд пруди и в Москве. Зарежут,
предадут и не поморщатся. А здесь хотелось бы что-то такого... ну, чтоб я
на белом коне и с мечом наголо, а она робко пряталась за моей спиной,
верная и послушная.
     Женщина словно прочла мои мысли. В ее взгляде было понимание, что еще
хуже, чем холодная насмешка. Я старался держать лицо каменным и тупым, как
надлежит герою, и ее это, кажется, если не обмануло, то заставило
придержать язык..
     - Мой лорд, - сказала она после короткой заминки ясным чистым голосом,
красиво и почтительно, - воительница Свенильда к твоим услугам.
     Я вскинул руку, чувствуя приятную тяжесть могучих мышц:
     - Приветствую и тебя, воительница Свенильда. Хороший был удар.
     Она мило улыбнулась:
     - Пустяки! Я могу и лучше.
     По спине у меня все еще бегали противные сороконожки, Ее тонкие пальцы
красиво и небрежно вытерли лезвие ножа об одежду убитого, очень умело и
заученно, а синие смеющиеся глаза не отрывались от моего лица. К счастью,
мое тело покрыто толстой кожей, что уплотнилась еще больше от жгучего
солнца, морозов, северных ветров и брызг морских волн. Я ощутил как горячая
кровь прилила к щекам, но лицо мое не дрогнуло, а голос был все таким же
надменным и повелевающим:
     - Не сомневаюсь. Не сомневаюсь.
     Она некоторое время смотрела мне в лицо, я не двигался, и она после
паузы проговорила медленно:
     - Если понадоблюсь... я живу в восьмой казарме шестого полка. Меня
зовут Свенильда Блистательная, но для друзей - просто Свенка.
     - Запомню, - сказал я. - Хотя тебе больше подошло бы имя Елена.
     - Елена?
     - Да. Была такая... однажды. Елена Прекрасная. Из-за нее разгорелась
страшная десятилетная война.
     Свенильда озорно прищурилась, зубы сверкнули в блистательной улыбке, а
через мгновение я смотрел на ее провоцирующе покачивающиеся розовые ягодицы
- ремни не помеха! - а длинные ноги переступали красиво и почти танцующе.
     Я про себя добавил, что она смотрится больше как помесь Елены
Прекрасной и киборга-киллера. Современный идеал женщины, но мне почему-то
не по себе.

     Сзади послышался конский топот. Я не обернулся, только уши ловили
лошажье фырканье, игривый перестук копыт. Лошадка мага шумно обнюхивалась с
моим благородным единорогом, тот беспокоился, то ли брезговал
простолюдинкой, то ли уже прикидывал шансы. Я наконец с таким трудом
отлепил взор от удаляющихся ягодиц, что чмокнуло, будто вытащил сапог из
опасной трясины.
     - О какой казарме она говорила?
     Куцелий с готовностью развернулся в седле. Розовый палец с мозолем от
перелистывания страниц уперся в пространство в направлении дальнего
широкого приземистого здания. Оказывается, там еще и это строение,
серенькое как конюшня вдовца.
     - Красиво, не правда ли? Там корпус спутниц героев.
     - Спутниц?
     Он ухмыльнулся:
     - Ну, вы сами знаете, у героя обязательно должен быть спутник. Ну,
Санча Пансо у Дон-Кихота, лейтенант Грачик у Майора Пронина, Змеиный Супчик
у Шатерхенда, дед Щукарь у Давыдова.... Ах, великий маг Игнатий это уже
говорил? Ну, вообще-то ни один герой вообще-то не обходился без спутника.
Бутрус сопровождал Ису, Аарон - Моисея, Али - Мухаммада, Энкиду -
Гильгамеша, Ватсон - Холмса, ибо на фоне спутников герой выглядит еще
мужественнее, несокрушимее, прекраснее, челюсть еще мощнее, а мускулы
толще.
     - И это я уже слышал, - напомнил я. Здесь то ли страдали амнезией, то
ли потому что не первый, и каждому герою повторяют один и тот же заученный
урок, приводят одни и те же примеры, иногда повторяясь, всегда занудливо,
     Маг вздохнул:
     - Прошли те времена, когда девица сидела у окошка и ждала прихода
красавца-принца или Ивана-дурака. Теперь сами прут косяками в мир, полные
решимости подобрать себе хорошо сбалансированного мужа, как привыкли
подбирать меч.
     Я сказал с неловкостью:
     - Да, я уже заметил...И сам, честно говоря, подумывал...
     Куцелий сказал торопливо:
     - Не беспокойтесь. Ваше желание естественно. Оно у всех естественно.
Но если раньше чего-то стыдились, соблюдали какие-то условности, то теперь
свобода во всех отношениях... У вас будет спутница. В этом здание обучаются
лучшие из лучших... Точнее, самые красивые из красивых. Победившие на
конкурсах красот...
     Я заметил с неловкостью:
     - В вашем городе, как я заметил, они все эти... победившие на
конкурсах красот.
     Его бледное лицо слегка порозовело, а в красных от бессонницы или
беспробудного пьянства глазах вспыхнул огонек:
     - Вы это уже заметили? Странно... Нет, странно не то, что заметили, а
слишком быстро заметили. М-да... Словом, в этом здании воспитываются
самые-самые. Те, у кого ноги растут от нижней челюсти, мозгов меньше, чем у
таракана, с виду капризны и независимы, но быстро подчиняются мужчине.
Здесь их учат владеть всеми видами оружия... увы, теперь и женщины режут
как мясники, от вида крови даже не морщатся. Некоторым удается овладеть
начатками магии. Но только начатками, дабы не умалить усилия героя. С такой
вам проще будет и с побочными моментами...
     - Какими? - насторожился я.
     - Ну, основной ваш квест, - сказал он знающе, - может оказаться
слишком коротким. Нужно какие-то движения в сторону.
     - Налево?
     - Просто в сторону, - ответил он уклончиво. - А для этого спутница
может слегка аберрировать ваш прямой как полет стрелы путь, что придаст ему
некоторую... человечность, что ли. К примеру, отправившись за сокровищем,
вы могли бы подраться из-за обиженного ребенка... Лучше, сиротки, это
очеловечит вас в какой-то мере. Или собаку спасти...
     Я пожал плечами:
     - На кой хрен мне собака? Тем более, сиротка?
     - Детям все сочувствуют. А уж собакам или кошечкам... Правда,
собачники больше переживают за собак, а кошки пусть подохнут, зато
кошатники.. Словом, спасти зверька лучше, чем спасти человека, а то и вовсе
- мужчину! Спасибо никто не скажет, а врага нажить - раз плюнуть. Обманутая
в надеждах жена, наследники, подчиненные, соседи.. Можно даже не
обязательно собаку ли кошку, а, скажем, козу. Коза не человек, ее тоже всяк
жалеет.
     Я подумал, отрицательно покачал головой:
     - Да черт с ними, сиротками. За один проход по электричке больше нас
собирают! А собаку я и без спутницы спасу. Нет, пусть поупражняются еще. В
другой раз как-нибудь. Меня жизнь приучила не доверять тем, что сам
навязывается в спутники. Либо обворует по дороге, либо одеяло ночью на себя
потянет.
     Маг быстро наклонил голову, его пальцы выловили из конской гривы
крупный репьях. Глаз я его не видел, но почудилось, что скрыл довольную
улыбку.

     Глава 11

     Замок приближался, вырастал, заслонил половину неба. Стены серого
камня упирались в небо. Низкие облачка задевали нежными животиками за
острые шпили, я увидел ясно как из разреза выступила кровь. Края раны
поспешно свернулись, а другие облачка пугливо взмыли повыше. В узких
окнах-бойницах тускло блестели металлические прутья.
     Вокруг замка шел по ровному кругу, словно провели циркулем, глубокий
ров. От главных ворот вниз без скрипа опускался широкий подъемный мост. Я
еще издали ощутил запах смолистых свежеоструганных досок. Бревна сверкали
белизной, еще не успевшие впитать пыль дорог.

     Не знаю, зачем Куцелий... вернее, его учитель настоял, чтобы я принял
этот замок, но я чувствовал себя в роли царька глупо. Мало того, что
пришлось разбирать дурацкие жалобы челяди, я же здесь и судья, еще
раздражали эти бухающиеся на колени простолюдины, а когда я брякал, что
такие глупости делать не надо, все рождаются свободными, смотрели как на
тронутого. Я слышал как пополз слух, что меня больно много по голове били,
не иначе как кувалдой, такого сюзерена надо жалеть, хоть и варвара...
     Куцелий намекнул на право первой брачной ночи, но смотрел так, что я
сделал лицо надменнее, чем у туркменского верблюда, мол, мне только
прынцессы под стать, кухарками пусть забавляются местные феодальчики, и он
отступил, хотя в глазах осталось непонятное пока хитрое выражение.
     - А что это за башня? - спросил я. - Что-то не вижу входа.
     - Он внутри, - сообщил молодой маг нехотя. - Чтобы не сдуло со
ступеней снаружи. Тут бывают сильные ветры. Но, может быть, вам лучше...
гм... все-таки право ночи, пиры, казнить и миловать, испытать силу на
заднем дворе с сильнейшими из вашей дружины... Да-да, у вас тут сильный
отряд в полсотни отборных воинов!
     Если бы сказал не таким гнусным тоном, я бы отказываться не стал:
испытать силу - это подождет, а вот право первой брачной ночи... гм,...но
теперь только молча повернулся к башне. Куцелий пощупал камни, открылся ход
к пощербленным ступенькам. Не колеблясь, я двинулся вверх. Плечи терлись о
каменные глыбы, проход узенький, иногда строители вовсе халтурили,
приходилось пробираться боком, я устал и уже начал себя спрашивать, какая
нелегкая понесла как мартовского кота на крышу, но в этот момент как раз и
блеснул свет.
     Я наддал, чувствуя как гудят ноги, Ступеньки вывели на плоскую
площадку крыши. Не больше пяти шагов в диаметре, заборчик не выше колена, я
сразу ощутил, что башня слегка раскачивается, что каменный заборчик не выше
колена, и что я хоть и не боюсь высоты, но одно дело облокотиться о прочную
решетку балкона, другое - подойти к такому вот краю.
     С места, где я стою, мир стал пугающе широк. Линия горизонта
отодвинулась в необозримую даль, я с дрожью смотрел поверх каменных зубцов,
чувствуя что здесь и воздух иной, и облака проплывают так низко, что я
чувствую сколько ведер холодной воды в каждом таком белом баране.
     Сзади послышалось пыхтение, я сразу же распустил напряженные мышцы, а
лицо сделал скучающе брезгливым, как и надлежит владетелю такого замка. За
спиной зашлепали по камню сандалии мага. Я глубоко вздохнул, стараясь
отогнать предательскую дрожь. До сих пор не могу свешивать голову с
балкона, тянет броситься вниз, а тут меж зубцами никакой решетки!
     За версту отсюда видна полоска леса, а за ней такая же бесконечная
равнина, только почему-то серая, даже бледно-серая. Присмотревшись, я с
изумлением увидел, что вся долина словно бы неспешно течет, как будто
заполненная до горизонта массами муравьев. Но только я не представляю,
чтобы все муравьи двигались так однообразно, да и таких серых муравьев не
бывает.
     Напрягая зрение, наконец различил массы людей, что двигались единой
нестройной толпой. Серое облако пыли стояло над головами, все двигались
изнуренные, но с одинаковыми торжественно скорбными лицами. Настолько
одинаковыми, что даже если смыть слой пыли, я бы не отличил одно от
другого.
     Я спросил тревожно:
     - А там кто? Какое-то завоевание?
     Куцелий проронил торжественно, с благоговеянием:
     - Это герои сопровождают принцесс в дальние края.
     - Зачем? - не понял я.
     Куцелий удивился:
     - Разве это важно? Никто и не помнит. Главное, что путешествие
длинное, через темные теса и высокие горы. Все заколдовано, полно нечисти.
Герой красиво машет мечом, принцесса визжит и громко восхищается его
мужеством, а спать им приходится... гм... под одним плащом. Столько
пикантных подробностей, а вы о какой-то конечной цели?
     - Ага, - понял я, - тогда конечно. Чем дальше в лес, тем ближе к цели.
Мне тоже предлагали... провожать принцессу?
     - Можно княжну, - рассудил Куцелий. - Многим важно, чтобы была именно
княжна, а не принцесса. Или кому-то важно, чтобы они провожали княжну, а не
принцессу. Кому-то, понимаете? Нет, неважно. Ну, а в остальном разницы нет.
Конечно же, очень красивая, сперва повздорите, воспылаете друг к другу
неприязнью, будете всю дорогу обмениваться колкостями, но спать в холодные
ночи придется под одним плащом... гм...
     Я молча повернулся в сторону ступеней. Нет уж, умерла, так умерла.
Поеду искать сокровище, чтобы половину отдать бедным.
     Будто сам богатый!

     Эти идиоты с мускулами и мечами выезжают на рассвете, и я встал под
вопли этих проклятых птиц с красными гребешками, наощупь отыскал коня,
умываться не стал, я ж не мусульманин еще, заботливые руки челяди помогли
взобраться на это неспокойное храпящее животное и, придерживая за ноги в
стременах, проводили до ворот.
     Спросонья я мало что соображал, но по голосу Куцелий был чему-то
доволен. В уши вонзался его настойчивый скрип:
     - ...я показал весь замок, верно? И про право первой брачной ночи... И
все подвалы с запасами лучших вин...
     Я пробурчал сонно:
     - Да-да, я подтвердю твоему учителю, не боись.
     Когда я кое-как расцепил слипшиеся веки, поверх конских ушей уже
простиралась широкая дорога, но на глазах сужалась, а когда оглянулся еще
раз, позади блистал, как упавшая с неба гора драгоценного рубина, залитый
утренним пурпуром мой удаляющийся замок. На стенах темные точки голов,
кто-то вроде бы даже помахал платочком. Я так и не разобрался, кто из них
управитель, а кто конюх, все чересчур бестолковые, услужливые как медведи,
и все готовые под право первой брачной ночи.
     Когда я снова повернул голову, впереди уже зеленела равнина, а за
версту дальше раскачивались верхушки могучей корабельной рощи. Рогач шел
ровно, я уже настолько привык к этой тряске, что мой зад двигался вместе с
шевелящейся спиной однорогого зверя, посадке моей могут позавидовать
кавалергарды, я в седле как вбитый в стол гвоздь, в любой момент могу
поднять руку к уху и вытянутыми пальцами коснуться рифленой рукояти
длинного меча. Перевязь еще не натерла кожу, тяжелый меч для меня не в
тягость, солнце ласково щекочет кожу, вижу порхающих бабочек, слышу
нехитрые трели кузнечиков...
     Рогач фыркнул, задрал голову. Закрученный рог нацелился в небо. Я
невольно взглянул вверх, пусто, только глаза слепит, тут же опустил голову,
но в сознание что-то впечаталось, снова пошарил взглядом по синеве, а
пальцы правой руки уже щупали лук, левая доставала из тулы стрелы.
     Темная точка вычленилась, двигалась наискось к земле, разрасталась, я
уже различил крупную птицу, летит тяжело, крыльями взмахивает чересчур
часто для своего размера, не воробей все-таки...
     Ага, в когтях что-то несет!
     Конь застыл, я натянул тетиву, кончик стрелы как острие самонаводящей
ракеты едва заметно сдвигалось, я сделал поправку на отсутствие ветра,
влажность, давление, солнечные пятна и гравитационный привет Юпитера,
гигант как-никак, задержал дыхание, кончики пальцев нежно отпустили
тетиву...
     Стрела исчезла, я взвыл, основание большого пальца ожгло как
раскаленным железом. Тугая тетива рассекла до мяса, из глубокой раны
потекла обильная красная струя. Тетива злорадно звенела, разбрасывая мелкие
капельки крови. Я кое-как засунул лук в колчан, прямо с тетивой, лизнул
рассеченное место. Во рту стало тепло и солоновато, чуть не стошнило, как
эти вампиры такую гадость...
     В сторонке мелькнула тень, над головой мощно хлопнули крылья. На землю
медленно падал, пронзенный стрелой, огромный орел. В когтях вяло
трепыхалась крупная рыбина, чешуя блестела серебром. Орел все еще пытался
тащить добычу, не понимая, что стрела просадила его насквозь, торчащий
железный кончик мешает слабеющему крылу разгибаться, при каждом взмахе
безжалостно выдирая перья.
     С треском ломая сочные стебли, орел и его добыча повалились почти
перед конской мордой. Я все еще прижимал изуродованное запястье ко рту,
конь вытянул морду, понюхал, повернул ко мне голову. Коричневый глаз
смотрел вопрошающе.
     - Ну что? - спросил я раздраженно. - Разжигай костер, жарь рыбу. Если
бы тебя так...
     Орел подвигал крыльями, концы упругих перьев скребли землю с едва
слышным змеиным шелестом, а рыбина вяло шевельнулась. Глаза ее были уже
сонные, только жабры судорожно двигались, обожженные чистым воздухом.
     Вдруг ее рот задвигался. Звуки донеслись слабые, странные, но я
отчетливо различил слова:
     - Воды... воды...
     Рана щемила так, что в глазах плясали плазменные искорки. Дурнота
подкатывалась к горлу, я старался не смотреть на кровоточащую кисть.
     - Откуда здесь вода? - пробормотал я. - Степь да степь кругом...
     Голос рыбы прозвучал еще тише и монотоннее:
     - Близко... за темными деревьями...
     Я повертел головой, деревья все как деревья, Правда, у рыб зрение
по-другому, даже собаки не видят, к примеру, цвета, а бабочки различают в
сто раз больше, вот если бы она сказала за ясенями или кленами... Впрочем,
я сам знаю только березы и тополя, больше с горожанина спрашивать грешно.
     - Откуда ты знаешь? - спросил я.
     Тут же устыдился своей дурости, щука из-под крыльев видела больше, чем
я с конского седла. Конь закряхтел, когда я слез совсем не по-рыцарски и не
по-варварски, а как домохозяйка с тренажера: цепляясь одной рукой за все,
за что удавалось, а другую руку прижимал к губам и взвывал, когда от
толчков тыкался в рану зубами или носом.
     Рыбина, даже подсохшая, трижды выскальзывала из рук в мокрую траву. Не
удержал бы вовсе, тем более, что руку все еще берег, кровь все сочилась,
хоть уже и не текла, но от вида ужасной раны у меня слабело все тело, а
проклятая рыба выскальзывала из рук.
     В последний я видел по ее мутным глазам, что вот-вот вцепиться своей
зубастой пастью, желая мне помочь, в другую руку, тут я наверняка кончусь
от боли, и я зацепил ее как крюком за жабры, терпи, дура, раз уж попалась
не акуле, а всего лишь птице, бегом понес, тяжелую как слона, к роще.
     Деревья замелькали по обе стороны, словно их гнали навстречу как стадо
оленей. Кустарник выметнулся навстречу, хлестнул по ногам. Я задыхался,
кровь текла из раненого пальцы, стекала по кисти к самому локтю, я когда я
попытался смахнуть со лба пот, попала и в глаза, и тогда я пер сквозь
кровавую завесу, что становилась то гуще, то розовела, когда я смахивал
ладонью. Всю кисть руки щемило, ноги отяжелели, а в груди пекло и хрипело.
     Кусты трещали, впереди мелькнуло белое. Я несся, слыша только свое
хриплое дыхание, внезапно из кустов на дорогу высунулось нечто сверкающее,
наглое, без единой пылинки, в отполированной поверхности отражалось синее
небо, а солнечный зайчик снизу ударил под веки с такой силой, что я сослепу
треснулся коленом как, что хрустнула чашечка. Я взвыл и попер, наощупь
огибая это чертово чудо, которое в мое мире больше знают под названием
"королевский".
     Кусты пошли вверх, косогор, мне навстречу сыпались комья сухой земли,
стучали в лоб. Слышался медный звон, негромкий, но почти не умолчал, я
озлился, хватался свободной рукой за ветви, ноздри уже раздувались от
близости воды, а когда увидел эту озерко, наполовину затянутое зеленой
ряской, застонал от желания окунуться с головой: рана щемила, будто густо
намазали аджикой.
     Брызги взлетели теплые и зловонные. С широких мясистых листьев шумно
прыгали толстые жабы. Вода закачалась, я с неимоверным облегчением выпустил
рыбину.
     Она ушла под воду как камень, воздух из плавательного пузыря
истратился на разговоры, а нового не скоро нацедит через больные жабры.
Брызги намочили меня до головы, на ушах повисла тина. Со стороны я был
похож на водяного, но рана неожиданно перестала сводить с ума, боль
затихла.
     Я с благодарностью подумал, что даже затхлая вода лучше моего соленого
пота. Опустил руку, чувствуя прохладу и освобождение от боли. Правда, когда
вытащил, снова заныло, хоть и не так сильно, пришлось держать в этой темной
жидкости, но вода не холодная, могу простоять долго...
     На берегу затрещали кусты. Конь проломился по моим следам, фыркнул,
взмахнул уздой. Я сказал стонуще:
     - Тебе что, копытный! А у меня палец рассекло до кости. Почти до
кости.

     Глава 12

     В сапоги забралась что-то скользкое, мерзкое. Гадость тут же начала
подрываться под подошву, я поспешно перенес тяжесть на другую стопу,
страшась придавить, а то и вовсе раздавить, но почти сразу через голенище
скользнуло что-то еще болотное, только покрупнее.
     Я терпел, вода бурлила вокруг моей руки, я промывал рану и
одновременно распугивал болотных тварей, что уже явно присматривались к
моим мускулистым ляжкам героя. В зарослях осоки зашелестело. Стебли
колыхнулись, словно вдоль подводных частей стебля прошел кабан, почесывая о
них спину. Нечто приближалось под водой в мою сторону!
     Устрашенный, я попятился, задом выбрался на берег. Может быть, зверь
там не крупнее выдры, но как человек с легкостью может дать в зубы равному
весе по росту, но бежит от разъяренной кошки, так и я страшился всего
болотного, скрытого в мутной воде, копающегося в иле, скользкого и липкого,
потаенного, древнего.
     Вода била мутными струями из прохудившихся, а то и прокушенных сапог.
Я кое-как взобрался в седло, и уже там, хватая поводья, с изумлением
обнаружил, что держу их в правой руке. На месте ужасающей раны вздулся
вспухший багровый шрам! Даже корочку крови смыло, под тончайшей розовой
кожицей толчками движется кровь, вспучивая кожицу, словно там проползают
быстрые юркие гусеницы. То ли щука постаралась, то ли вода целебная, не
вода, а грязи, но варвару ломать голову над загадками бытия нелепо, я
толкнул рогатого коня каблуками под бока, подо мной дернулось взад, я
удержался, и ветер засвистел в ушах мощно и вольно как Ванька Каин, когда
был еще не префектом полиции, а атаманом разбойников.
     Деревья выбежали навстречу и разбежались в стороны еще пугливее. Мы
вылетели в простор, рассеченный вдали на две половины: вверху синий, а
внизу зеленый. Там, где сходились, вспыхивал и угасал странный блестящая
искорка, словно луч солнца попадал на пластинку слюды.
     Впереди слышалось остервенелое рычание. Конь прятал ушами, кожа на шее
подрагивала, но шел ровно, с шагу не сбивался. Мы обогнули холм, рычание,
хриплый рык, звонкое клацанье зубов стало громче.
     У подножья холма катался огромный клубок из серых мохнатых тел. Летели
клочья шерсти, ветер пахнул в мою сторону, я уловил сильный волчий запах.
     Конь всхрапнул, я на всякий случай вытащил меч. Волки дрались
остервенело, молча, а хриплый рык вырывался в минуты то ли ярости, то ли
боли. На земле уже расплывались широкие красные пятна, а шерсть на
поединщиках кое-где слиплась, торчала толстым коричневым гребнем.
     В какой-то миг клубок распался. Трое волков перекатились через голову,
а я увидел, что дерутся трое серых волков с черным. Руки мои словно сами по
себе бросили меч обратно в ножны. Я схватил лук, наложил стрелу, натянул
тетиву и отпустил в одно мгновение, и лишь тогда вспомнил о разбитом
пальце...
     Стрела ударила в серого волка, одновременно я взвыл дурным голосом.
Лук вылетел из руки, я тряс кистью, где кровь брызнула с такой готовностью,
словно собиралась туда неделю.
     От злости на себя и от боли, визжа как недорезанный свиненок, я
выхватил меч. Конь нехотя скакнул вперед. Кончик длинного лезвия достал
второго серого в прыжке и рассек ему хребет.
     Последний серый и черный продолжали кататься как один гигантский еж,
шерсть летела серая и черная. Подвывая от боли и жалости к себе, я с
третьей попытки засунул меч в его щель, и лишь тогда сунул палец в рот.
Теплый солоноватый вкус проник в мозг как яд, я ощутил дурноту. Деревья
закачались, начали расплываться, в ушах раздался далекий погребальный
звон...
     Послышался скрип, словно я грыз булыжник. Это мои челюсти сжались до
хруста в висках, тело напряглось, из расквашенного теста собираясь в
подобие мышечного каркаса. Деревья перестали раздваиваться, хотя в голове
все еще стоял звон. Мелькнула мысль сползти на землю и отдышаться, пока не
свалился как мешок с отрубями, но снова посжимал челюсти, постарался
посмотреть вокруг глазами героя.
     Рык медленно затихал, волки лежали неподвижно, но челюсти черного были
на горле серого. Это из его пасти доносился затихающий рык, словно из-под
капота умирающего автомобиля. Глаза серого застыли как стеклянные пуговицы,
а глаза черного чуть сдвинулись, следя за мною.
     Язык вывалился на локоть, острые длинные зубы блестели, окрашенные
своей и чужой кровью. Грудь и холка вздымались, хриплое дыхание было таким
шумным, словно ветер раскачивал лес. Желтые глаза неотрывно и немигающе
смотрели на меня.
     Я буркнул, морщась от боли:
     - Похоже, тебе повезло.
     Рогач, вздрагивая, пятился. Я дернул за поводья, конь с готовностью
развернулся. Он порывался пуститься в галоп, но палец и так ноет при каждом
движении, а при тряске я вовсе сойду с ума, и я придерживал, позволяя идти
только шагом. Конь все пугливо прядал ушами, я видел как испуганно
поворачиваются в орбитах коричневые глаза, стараясь заглянуть себе за
спину, но что удается косому зайцу, не по зубам единорогу.
     Следом на трех лапах ковылял этот страшный, изодранный в клочья,
зверь. Шерсть слиплась и на животе, я видел как срываются красные капли,
оставляя мелкий ровный след, словно с самолета выпустили пулеметную
очередь.
     - Ну чего тебе? - сказал я раздраженно. - Нас тебе не одолеть. Неужели
ты такой дурак?
     Волк поднял огромную лобастую голову. Желтые глаза уставились в мое
лицо. Тяжелая челюсть задвигалась, волк зарычал, вдруг я понял, что
различаю в рыке и слова:
     - Р-р-р-р... Я волк... Я волк!.. Меня зовут Остроклык...
     Я пробормотал:
     - Ну... черт, говорящий волк!.. Хотя, с другой стороны, тот, которого
пинками из корчмы, тоже вполне по-человечьи.. Ладно, меня зовут Рагнармир.
У меня в сумке есть немного хлеба и сыра. Дать?
     Он покачнулся, за это время под ним натекла красная лужица. Желтые
глаза на миг затянуло пеленой, но тут же гордо выпрямился, прохрипел с
гордостью, достойной галльского барона:
     - Ты помог мне!.. А я, Остроклык, обязан вернуть долг...
     Я отмахнулся, взвыл, капельки крови веером упали на землю. Пару капель
попали на волка, он с трудом повернул шею, вылизал плечо.
     - Забудь, - посоветовал я хмуро.
     - Нет, - прорычал волк. - Я волк из клана Острых Клыков!.. Весь клан
будет опозорен...
     - Я никому не скажу, - пообещал я.
     - Я поклялся...
     - Я освобождаю тебя от клятвы
     - Никто не может освободить волка из клана Черных Клыков, только он
сам!
     Лапы его подгибались, он упал, глаза затянуло пленкой. Если бы издох,
подумалось мне, то глаза должны смотреть невидящим взором в пространство, а
так зверюга, похоже, просто сомлела как Анна Каренина...
     Не понимая, зачем это делаю, я слез. Конь тут же отбежал в сторонку от
волка и моих жалобных подвываний. Волк лежал недвижимо, но бок его слегка
поднимался и опускался, хоть и очень медленно.
     Я присел на корточки, волк выглядел жутко. Еще дивно, что выжил и
ковылял за мной. Осторожно повернул ему огромную лобастую голову, стараясь
рассмотреть рваную рану на горле. Пальцы погрузились в густую плотную как у
крота шерсть, местами влажную, на пальцах сразу остались красные пятна.
     Внезапно я ощутил на ладони его мягкий и теплый язык. Я смутно
удивился, ибо даже у кошек языки как терки, а это просто шелковый, мягкий и
горячий, и тут ощутил, что уже не чувствую боли.
     Не веря себе, я уставился на руку. Рана появлялась и исчезала под
длинным красным языком, по руке пробегала дрожь, выступили пупырышки, а
рана становилась все меньше, края сближались, дно поднималось, а волчий
язык двигался все замедленнее,
     - Спасибо, - выдохнул я. - Теперь мы в самом деле в расчете!
     Мне казалось, что волк то ли засыпает, то ли подыхает, прерывистое
дыхание становилось все тише. По телу пробежала длинная как ящерица
судорога, но когда я начал высвобождать руки, веки приподнялись. Мне в лицо
в упор взглянули желтые как янтарь глаза.
     - Я волк из клана Острых Клыков, - прорычал он. - Теперь мы должны
драться до смерти...
     - Почему?
     - Ты оскорбил...
     - Я?
     - Ты считаешь, что моя жизнь стоит только этой малости?
     - Да нет, - ответил я, отшатываясь. - Я не то хотел сказать!
     - Только я могу решить, - прорычал он гордо, - когда придет
освобождение от моего обета!
     Я пробормотал:
     - Но я... в квесте... А тебе надо охотиться, рыть норы, общаться с
волчицами...
     - А тебе?
     - Что мне? А-а-а, ну, я тот волк, который не очень-то рыть норы... Но
тогда тебе придется идти со мной.
     Волк прорычал сурово и надменно, но теперь я уловил молящую нотку,
которую он старательно прятал, явно предпочитая издохнуть, чем попросить:
     - Тебе надо отдохнуть. Уже вечер. А за ночь я буду готов.
     Распухшее солнце налилось багровым и сползало к горизонту. Небосвод
раскалился до темновишневого цвета, кое-где застыли прилипшие комья шлака.
Грязнокоричневые, неопрятные, они нависали с мрачной угрозой, мир казался
злым и неприветливым.
     Я расседлал коня, сам удивляясь как ловко получается, какие-то знания
получаешь здесь явно при переходе в этот мир, стреноживать не стал, мы ж не
на Бежином лугу, и единорог освобождено вломился в кусты. Пасть хватала
зеленые листки, копыта топтали кусты в поисках птичьих гнезд, а подлые
глаза блудливо смотрели по сторонам, в надежде ткнуть хоть кого-нибудь
длинным рогом.
     Костер воспылал от двух мощных ударов кремня по огниву... или огнивом
по кресалу, неважно, ибо огонь все равно вспыхнул крохотными злыми
язычками, заметался в поисках хвороста, который я забыл собрать, затем
быстро вырос, трепетал от жадности и жажды жизни, и через мгновение
оранжевое как солнце пламя гудело победно и мощно, я видел в быстро
пляшущих языках тени скачущих коней, горящие дома, слышал визг и храп, лязг
боевого железа и стук стрел о деревянные щиты.
     Искры со злым шипением как крохотные бенгальские огоньки взмывали в
быстро темнеющее небо. Сизый дымок сразу рассеивался, я едва улавливал его
приятный горьковатый запах.
     Волк следил за мной неотрывно, широкая пасть раскрылась. Красный язык
и красный зев, похожий на вход в адские печи, пламенели как залитые кровью,
но мурашки по моей широкой спине бегали, несмотря на все горы мышц, только
при виде белых клыков размером с кабаньи и жутковатого вида двух неровных
рядов острейших зубов.
     - А куда идешь ты?
     - За сокровищами, - ответил я.
     Волк смотрел жутковатыми желтыми глазами. Поперечный зрачок сузился,
мне стало не по себе. Наконец из клыкастой пасти выкатилось рычащее:
     - За чем, за... чем?
     - За сокровищами, - объяснил я терпеливо.
     Он внимательно рассматривал, повернул с трудом голову. Желтые глаза
стали еще пронзительнее. Переспросил сочувствующе:
     - Выкупить попавших в полон?
     - Да нет, - ответил я, чувствуя себя несколько неловко. - Просто так.
     Волк переспросил недоверчиво:
     - Может быть, тебе надо что-то делать с этим золотом?
     - Да ничего, - ответил я. Потом вспомнил: - Ах да! Половину раздать
бедным. Да нет, просто так. Пропьют, конечно, сволочи! Бедные всегда пьют.
Но это уже не моя забота.
     Волк медленно отвернулся. Шерсть поднялась дыбом, там пробежали
крохотные искорки, затем опала, стали виднее бугры на заживающих ранах.
Нехотя, словно даже рычание давалось с трудом, выдавил:
     - В мое вр-р-ремя... мужчины ходили не за золотом. За честью, за
славой... За женщинами, в конце-концов, хотя этой дури понять не мог...
     - Почему?
     - Дома подрастают молодые волчицы не хуже. Но чтоб за златом, нет...

     Закат был удивительно нежным, словно румянец на щеках юной девушки.
Небо на западе стало розовым, на расстоянии копья от темного края земли
горел как расплавленный слиток раскаленным ком металла, от него шло
радостное сияние, словно от пера жар-птицы. Розовый свет захватывал почти
половину неба, дальше плавно переходил в нежно голубой, тоже чистый и
свежий, словно не поздний вечер, а раннее утро, когда даже солнце отдохнуло
и выспалось.
     Подсвеченные снизу облака загибали выпуклые края, сочные как набухшие
лепестки роз, только плотная середина облаков быстро темнела, становилась
похожа на окалину на быстро остывающем металле.
     В кустах захлопали крылья. Мне почудился треск раздавленной скорлупы,
затем пронзительно закричала перепуганная птица, эти пернатые засыпают с
первыми сумерками, снова треск сучьев, чавканье, да черт с ним, собака
гоняется за собственным хвостом, Михалыч ходит по бабам, а единороги
обожают пугать птиц. Ну и что?
     На голову посыпались древесные чешуйки. Я наконец вскинул голову. На
фоне темного неба, слегка подсвеченный лунным светом, слегка шевелился
огромный ком. Ветка скрипнула, под комом появились когтистые лапы,
переступили по ветке ближе к стволу, на меня блеснул круглый красный глаз.
     Ворон даже лег грудью на ветку, вытягивал голову, стараясь не
пропустить ни слова. Толстые когтистые лапы сжимали ветку с такой силой,
что вот-вот брызнет сок.
     Мы вздрогнули от его неприятного каркающего голоса:
     - Злато?..
     Волк прорычал с отвращением:
     - О, Великий Лес!.. Еще и этот пучок перьев.
     Ворон каркнул:
     - Молчать, серость. Хуже того - чернота! Злато - это все!
     - На что вороне злато? - рыкнул волк.
     - А ты загляни в гнезда, - отпарировал ворон. - Ломятся от злата,
серебра, блестящих камешков!.. Вон на том дереве один... даже ложку спер
прямо из замка. Герой!.. А на самом крайнем дереве самый ловкий, лучший из
героев, драгоценное кольцо с королевской печаткой уворовал из спальни
стряпухи, когда... гм... Решено, серый. Ты остаешься зализывать раны, раз
уж драться не могешь, а я пойду с доблестный героем.
     Волк прорычал:
     - Ты? Почему?
     - Потому, что я ворон, а не ворона, - отпарировало с ветки. - Люди
гибнут за металл!.. Ты черный, значит - темный.
     В ответ послышалось злое гарчание:
     - А ты, значит, умный? А на вкус?
     Оранжевые язычки, обессилев, втягивались в багровые поленья, те
рассыпались на светящиеся изнутри красные комья, похожие на драгоценные
красные камни. Я бросил сверху веточку, она мгновение в недоумении
корчилась, словно потягивалась, тут же по всей длине вспыхнули короткие
радостные огоньки, как щенки вгрызлись в дерево, пошли расщелкивать как
спелые орешки. Я швырнул еще парочку хворостин, пламя поднялось выше, а за
пределами освещенного круга сразу потемнело, и словно бы похолодало.
     Волк лежал как черная глыба. Желтые огоньки иногда исчезали, я думал,
что гордый волк заснул, обессилев, но через некоторое время чувствовал
вопрошающий взор.
     - Спи, - сказал я наконец. - Сегодня я на страже.
     С дерева донеслось гнусавое:
     - Спите оба! Мне сверху видно все, ты так и знай. Выступать нам на
рассвете!
     Я смолчал, а волк рыкнул:
     - Почему это нам?
     - Потому что герои всегда дрыхнут аж до восхода солнца, - донеслось из
темноты над головами. - Сонная болезнь у них, что ли? А ты, черный, спи,
спи... Мы тебя не берем, понял?
     Волк зарычал, задвигался. Я, опасаясь, что попытается подпрыгнуть до
низкой ветки, раны откроются, вмешался:
     - Может быть, хоть здесь не будут решать за меня, как мне жить?
     На ветке затихло, а волк снова превратился в темную глыбу. Я наконец
лег у костра, земля теплая, но твердая, даже варварские глыбы мышц не
очень-то располагают нежиться вот так: без перины, подушек, одеяла,
ночника...
     В лицо и поджатые колени жгло, как будто я приблизился к экзосфете
Солнца, зато в спину тянуло абсолютным нулем. Я подвигался, собрался в ком,
приняв позу эмбриона, только что палец не сунул в рот, волк и ворон могут
счесть позу недостаточно героичной, тепло наконец-то с астрономической
неспешностью двинулось изнутри к конечностям.

     Глава 13

     Красные и багровые рубины загадочно мерцали. Изнутри шел пурпурное
сияние, Самые крупные были с кулак, а мелочи - с орех, не меньше двух
десятков. Я испуганно таращил сонные глаза, драгоценные камни то
расплывались, то наливались резкостью. Наконец я ощутил как задубела от
ночного холода спина, бок и бедро ноют от чересчур твердой постели, и лишь
тогда драгоценные камни превратились в обыкновенные догорающие угли,
кое-где уже подернутые серым пеплом.
     Повернувшись, я стискивал зубы, чтобы не застонать, но все равно
наткнулся на взгляд желтых глаз. Волк лежал на том же месте, слипшаяся на
спине шерсть засохла как гребень, но на лапах и брюхе казалась опрятной,
словно искупался ночью. Или тщательно вылизал. Мне он показался исхудавшим
за ночь, изможденным, но когда потянулся, я видел, что кости и даже жилы
целы. Зарычал от боли только однажды, но все-таки с прилипшим к спине
брюхом обошел костер со всех сторон, понюхал воздух.
     С ветки каркнуло:
     - Доблестный герой! Вон там, за боярышником, пасется молодой олень.
Стоит тебе пустить всего лишь одну стрелу... а я видел с какой силой ты
бьешь... ха-ха!... прости, это нервное... то нам троим будет неплохой
завтрак.
     Мороз пробежал по мне, забрался во внутренности. Я отшатнулся:
     - Ни за что!.. А если мечом?
     Ворон повернул голову, посмотрел на меня поочередно правым, затем
левым, переспросил неверяще:
     - Мечом?.. Оленя? Простого оленя?
     - Но это ж не рыбу ножом, - огрызнулся я.
     - Разве ты бегаешь быстрее оленя? - спросил ворон с сомнением. -
Сложение у тебя не бегунье. У бегуна ноги в голени аки дубы в тумане, а
тебя вроде червяка в большом мешке. Но даже если догонишь и зарубишь, как
нести обратно... Но зато красиво: герой возвращается с оленем на плечах,
гордо бросает у костра...
     Волк прорычал утомленно:
     - Мой доблестный друг... ты просто забыл, что в твоей седельной сумке
пара перчаток для стрельбы из лука.
     В злом гарчании почудилась скрытая насмешка. Я нахмурился, но сунул
руку в сумку. Пальцы наткнулись на гладкую кожу, а когда вытащил, удивленно
уставился на перчатки из толстой кожи. Черт, это же так просто! Почему
никто не предупредил?

     Олень вскинул голову, когда кусты подо мной затрещали как падающие
деревья под горной лавиной. Я торопливо пустил стрелу. Хотя прицелился
плохо, стрела пошла прямо, даже, как мне на миг почудилось, слегка
поправила курс, наверное, по влиянием ветра. Олень стоял как дурак,
железное острие с легким хлопком вошло под левую лопатку. Я успел увидеть
как древко утонуло почти по перо, олень тут же упал на спину, красиво
забился в предсмертных корчах.
     Мясо жарили в настороженном молчании. Ворон перелетал с ветки на
ветку, подавал бесполезные советы как лучше жарить, но ниже опуститься не
решался, волк следил за ним неотрывно, хотя вроде бы поглядывал на жаркое.
     Я сразу вырезал печень, бросил волку, там больше всего
крововосстанавливающих... так их там, словом, веществ и свойств. Пока он
жадно рвал и глотал куски целиком, я под руководством ворона насаживал
неумело освежеванного оленя на длинную палку, укрепил на рогатинах,
подбросил веток в костре, а ворон тут же каркнул:
     - Доблестный герой, видать, забыл... что он не пытать оленя собрался,
а жарить! Дымом пропахнет! Обгорит, обуглится, а внутри даже не
разогреется!.. На жару надо, на жару! На угольях... Эх, варварство... Нет,
дикари - это дикари-с.
     Пахло все равно заманчиво, но когда я начал резать зажаренное мясо,
под обгорелой коркой в самом деле оказалась сырая, кровоточащая масса. Я
положил перед мордой волка, хотя видел по желтым глазам, что хоть и хыщник,
но волчара тоже предпочел бы жареное. Сам выгрызал серединку, что
поджарилась, но не сгорела.
     Волк с треском грыз кости, добывал сладкий костный мозг, ворон наконец
слетел на землю и, усевшись на брошенную неподалеку оленью голову, мощно
долбил клювом. Чавкало, хлюпало. Я только покосился в ту сторону, в желудке
сжалось в спазме, невольно представил как такие же клювы долбят глаза
павшим героям.
     Я свистнул Рогачу, тот прибежал уже оседланный, веселый, отоспавшийся
и сытый. Стремена весело позвякивали, конские ноги по самое брюхо казались
потемневшими от выпавшей за ночи росы.
     Спиной я чувствовал как за мной наблюдают две пары настороженных глаз.
Громко и неприятно прозвучал хриплый каркающий голос:
     - Герою нужен умный спутник! А не такой, что сожрет его коня.
     А в ответ злобный рык:
     - Герою нужен отважный спутник! Зачем ему трус?
     - Он сам отважный, - прокаркал ворон. - Зачем два отважных? Чтобы
спорили кто отважнее?.. Зато нужно, чтобы кто-то один был умным.
     Я хмуро запихивал в седельную сумку одеяло. Конечно, герою нельзя был
умным - пропадет обаяние. Умный - это подозрительно, занудно, зевотно.
Ворон готов мученически взять это на себя, умные всегда все принимают на
свой счет, страдают за всех. Он умный, я - отважный, все по справедливости.

     - Если доблестный герой намеревается идти прямо, - предупредил волк, -
то там цветочная поляна... опасная поляна.
     - Ядовитые цветы? - буркнул я через плечо. - Бред, вымысел. Они бы
вымерли! Без опыления.
     - Хуже, - сказал волк. - Там половина созревает, а другая половина уже
готова... Если пойдешь прямо или хотя бы вблизи, то получишь с десяток
иголок с семенами, что бьют без промаха на двенадцать шагов.
     - А если вправо, - добавил ворон, - там поляна с жабами. Не простыми,
не простыми!.. От их слизи бородавками не отделаешься. В твоем теле
заведутся головастики, потом разбухнешь, будешь лежать, толстый и вопящий,
и они будут расти, кушать тебя изнутри, а через три месяца...
     - Через два, - прервал волк.
     - Много ты знаешь! - каркнул ворон. - Серость немытая!.. Через три,
ну, пусть через два с половиной начнешь лопаться... то, что от тебя
осталось, начнет лопаться, и с десяток таких молоденьких лягушат вылезут на
солнышко, красивенькие такие, махонькие, зелененькие, лапки как
игрушечные...
     - Через два, - обрубил волк. В полураскрытой пасти белые клыки
блестели как сосульки на солнце. - Я видел как один лежал, а в нем
шевелилось, будто ежи играли! Ровно через два месяца живот лопнул, герой
был еще жив, он еще пытался закрыть ладонями щель...

     В моем животе начал ворочаться тяжелый чугунный утюг, а сам желудок
покарабкался по горлу ввысь.
     - Довольно, - оборвал я. - Вы уже доказали... да-да доказали! Так куда
нам идти?
     Оба ответили одновременно так слаженно, словно вдруг стали близнецы и
братья:
     - Влево, куда же еще? Теперь все идут налево.
     Я поднялся с мешком, конь нехотя приблизился, но стал так, чтобы
копытами достать волка. Я привязал мешок, поставил ногу в стремя.
Спохватился:
     - Что налево, понятно. У нас тоже все мастера налево. Но в этом мире
что есть лево?
     Волк прорычал что-то нечленораздельное, умолк. Ворон прокаркал
наставительно:
     - Есть Правда и Кривда, на гнилом Западе именуемая просто и обыденно
Добром и Злом, а если пойти севернее, то Светом и Тьмой. Если же взять чуть
в сторону зюйд-зюйд-веста, то Порядком и Хаосом...
     - Понятно, - понятно, - прервал я. - Ты не умничай, ты пальцем покажи!

     Волк посмотрел подозрительно, но какие шутки у варвара, вздохнул,
повернулся и ткнул клювом в пространство.
     - Ага, - сказал я. - Идем налево, чтобы сражаться со Злом?
     Даже волк посмотрел на меня так, что будь у него руки, уже приставил
бы большой палец к виску и греб бы по воздуху остальными.
     - Зачем же тогда идти налево? - удивился он. - Если налево, там все
свои. Надо идти направо! Чтобы грабить, убивать, жечь, насиловать,
наслаждать силой и всевластием своего меча. Там же простые никчемные
людишки! Поселяне, горожане, всякие там маги-книгочеи - бей грамотных! -
торговцы, ремесленники... А как хорошо распинать и мучить их сдобных
изнеженных женщин, чьи белые тела не видели солнца?
     Мои широкие ладони покоились на рукояти меча. Он упирался острием в
землю, медленно погружаясь то ли из-за своей остроты, способен рассечь
волос в полете, то ли под тяжестью мои ладоней.
     Видя мои колебания, ворон прокаркал наставительно:
     - Ты ведь не просто какой-нибудь примитивный бла-а-а-агародный герой!
Ты выше!.. Ты - Герой!.. А это значит, что ты не ведаешь ни добра, ни зла.
Ты выше этих примитивных стародавних понятий. Ты идешь по миру... тьфу, по
свету с обнаженным мечом в мускулистой длани, и ты хвост положил на все эти
понятия о добре и зле. Ты режешь, кого хочешь, спасаешь, кого твоя левая...
или правая рука, они обе твои, изволят. Сегодня ты спас принцессу, а завтра
тебе восхотелось ее изнасиловать и зарезать - так кто посмеет не то, что
осудить, но сказать против? Сейчас время такое... Нет Зла, нет Добра! Есть
только ты, великий герой...
     Он топтал на ветке, орал, размахивал крыльями, каркал все громче. Волк
следил ревнивыми глазами, рыкнул:
     - Устарело!.. Сейчас уже герой стоит вовсе на стороне Зла. Наемные
убийцы косяками вдруг проникаются любовью к какой-нибудь жертве, спасают...
попутно убивая всех остальных без жалости и...
     Я поднялся в седло, крикнул:
     - Все, тихо! Убедили. Если вы такие умные, то я вас пущу впереди себя.
Такие... не знающие Добра и Зла, не пропадут, как я думаю.
     Волк сдержанно улыбнулся жуткой пастью. Я видел как ему хотелось
по-щенячьи подпрыгнуть, но он только слегка наклонил голову. Ворон
обрадовано каркнул:
     - А что как умные? Умные тоже... И те серые, что кажутся кому-то
где-то в чем-то умными. Мы знаем весь этот мир целиком и полностью! Этот
вот серый аж вон до той березы с сосновой макушкой... нет, еще дальше,
которое с лесистой верхушкой. А я так и еще дальше.
     - До следующего дерева? - съязвил я.
     - Нет, - обиделся ворон. - До самого конца леса!
     От дерева с лесистой верхушкой до края леса было не меньше чем
полверсты, так что ворон, как поистине мудрая птица, в самом деле знал
больше.

     Единорог пошел рысью с неприличной для его богатырской стати
поспешностью. Волк ровными прыжками понесся в густой траве. Конь старался
перейти на галоп, я придерживал, жалея гордеца из клана Острых Клыков.
Умрет, зараза, не попросит сбросить скорость!
     Некоторое время я слышал над головой хлопанье могучих крыльев. Дважды
ударила воздушная волна, затем спину царапнули жесткие как конские скребки
перья. Конь дернулся, боится щекотки, ворон долго устраивался сзади на
попоне, накрывающей круп, его трясло, сдувало, он тыкался то клювом в голую
спину, то скреб острыми жесткими крыльями, наконец взлетел, напоследок
ударив меня крыльями по голове и едва не сбив железный обруч. .
     Я был уверен, что отстанет, не дело умным на коня да за приключениями,
но вскоре снова залопотали крылья, царапнуло по голове. Тяжелая туша
рухнула на плечо, я заорал, острые когти вцепились в голое плечо. Ворон
попытался вытащить свои крюки и уместить их на узкой полоске кожи перевязи,
но все равно плечо горело, словно зажали в тиски.
     На перекрестке дорог я сторговал у странствующего торговца перевязь
пошире, к тому же из толстой кожи не то тура, не то буйвола. На плече
умелые шевчуки поставили вовсе тройной слой, и наш пернатый умник с
готовностью вогнал в нее острые когти, дальше поехал уже нахохленный, сразу
задремав, лишь вздрагивая во сне и опять царапая мне щеку твердыми перьями.

     Когда мы огибали пригорок, из леса шла к селу стая волков в шесть-семь
голов. Впереди двигался массивный вожак, широкий в груди и с крупной
лобастой головой.
     На стук копыт все как по команде повернули головы, замедлили шаги. Я
опустил ладонь на рукоять длинного ножа на поясе, конь пошел шагом. Волки
двигались по-волчьи, длинной цепочкой, ступая след в след, чтобы потом
никто не понял, сколько здесь их прошло.
     Вожак отыскал глазами мое лицо, жутко блеснули клыки. Я услышал глухое
рычание:
     - Гер-р-р-рой... Доблестный герой, можно и нам... или хотя бы мне
одному с вами?
     Я не успел открыть рот, как мои спутники завопили в один голос:
     - Пошел вон, дерьмо серое!..
     Вожак слегка сгорбился, поджал хвост и пошел быстрее. Мои пальцы
соскользнули с рукояти ножа. Конь храпнул свободнее, прибавил шаг, и мы все
трое помчались навстречу утренней заре, а волки серыми холмиками двигались
по густой траве, и казалось, что по зеленому морю в самом деле плывут серые
комья этого самого серого, уже подсохшего.

     Глава 14

     Единорог несся как пущенная гигантской катапультой глыба. Рядом
скользил как темное облачко волк, а мне чудилось, что все мы летим низко
над землей. Внизу под конским брюхом земля сперва мелькала как пестрое
полотно, потом превратилось в нечто слегка подрагивающее как студень, а мы
все трое неслись в этом призрачном нереальном мире, когда возникающий на
горизонте лес через несколько мгновений обтекал нас со всех сторон, горы
быстро укрупнялись и проплывали как корабли с высокими трубами по обе
стороны.
     Первым сдался ворон, я ощутил толчок в плечо, в перевязь вонзило когти
хрипящее, задыхающееся, опустилось как тесто, вжимаясь в плечо, чтобы
ветром не сбросило, прокаркало:
     - Мой лорд... Мне чуется... тебе пора изволить...
     Я прокричал через встречный ветер:
     - Чего изволить?
     - Потрапезовать... Дав и твоему благородному роголобу... или
роголобцу.
     - Ага, - крикнул я. - А ты пристроишься так уж, вынужденно?
     - А что мне одному остается?
     Единорог начал замедлять бег, когда на горизонте возникла небольшая
роща, а через несколько мгновений мы уже въезжали под сень высоких
раскидистых деревьев. С высоты седла я углядел ручей, а волк первым
плюхнулся на бережок, долго и шумно лакал.
     Ворон перелетел на самую низкую ветку, та наклонилась еще ниже,
угрожающе потрескивала, а он свесил голову и всматривался в траву:
     - А чем бы нам отобедать?.. Кузнечики всякие скачут... их пусть волк
ловит и ест, он и с ними вряд ли справится... а нам с лордом чего-нибудь бы
посущественнее... Эй ты, серость лесная! Ты бы сбегал олешка задрал!
     Волк лакал, не отрываясь еще долго, а когда вскинул голову, в желтых
глазах была ярость:
     - Я олешка задеру... Но если ты, пернатое, приблизишься к нему, тебе и
кузнечиков жрать больше не придется!
     Ворон каркнул обидчиво:
     - Уж и пошутить низзя!.. У тебя, серость, только одна извилина, да и
та снаружи.
     - Сердце, - прорычал волк. - Главное - сердце! Благородное сердце
ведет и зовет, а всякие там извилины только в услужении.
     Единорог уже вломился в заросли, мощная пасть заглатывала сочные
листья вместе с ветками. Стоял хруст, птичьи крики, хруст яичной скорлупы,
треск орехов. Я прошелся по поляне, выбирая для костра место, вытащил
кремень и огниво.
     От первого же удара искры посыпались как из-под точильного станка. На
земле вспыхнули мелкие короткие дымки, сразу в трех местах затрепетали
крохотные язычки огня. Спохватившись, что не собрал сухой травы, щепок и
веточек, я бросился вслед за единорогом, собрал сушняку, а когда наконец
вернулся, огоньки терпеливо горели все там же на голой земле, а получив
подкормку, которую уже и не ждали, вгрызлись в ветки как молодые щенята в
сладкие кости, зарычали, пошли расщелкивать с азартом.
     Волк вернулся не скоро, мы успели соорудить рогатины для вертела.
Потом сдирали кожу, пластали мясо, вынимали кости, все это называлось
странным словом "свежевали", потом долго и старательно жарили.
     Несмотря на все ухищрения, мясо получилось жестковатым. Как ни
манипулировали с горящими углями, все равно корка спеклась до черноты,
обуглилась, а внутри мясо осталось сыроватым, даже выступала кровь. Волк ел
с рычанием, нахваливал, ворон раскаркался от блаженства, только я ел молча,
ибо что бы не говорили о мясе с костра на свежем воздухе, все же никакие
угли не сравнятся с электрическим грилем.
     Нажравшись, слегка отдохнули, а когда ощутили себя посвежевшими,
солнце уже склонялось к темнеющему горизонту. В небе сперва поплыли три
огромные бледные луны, затем начали выступать звезды, сперва самые крупные,
затем целые звездные рои.
     Волк лег рядом, в желтых глазах странно отражались пляшущие огоньки
костра. Поперечный зрачок пульсировал, попеременно суживаясь чуть ли не до
исчезновения, затем расширясь так, что захватывал все желтое пятно. Ворон
неспешно и важно расхаживал вокруг костра, деловито постукивал клювом по
обломкам костей, как будто после моих или волчьих зубов останется как капля
сладкого мозга.
     Внезапно сверху с дерева раздалось хриплое карканье:
     - Доблестные герои! Возьмите меня с собой, я пригожусь...
     На толстой как железнодорожный рельс ветке сидел, свесив голову,
крупный черный ворон, похожий на глыбу антрацита. Я только успел приподнять
голову, как мимо меня хлестнуло злобно-язвительное:
     - Пшел вон, комок перьев!.. Дурак! Без тебя ступить некуда!
     Волк и ворон: один рычал, другой каркал, стали настолько похожими, что
я завернулся в одеяло и поспешил закрыть глаза. В бок хорошо и надежно
пригревало, эти двое уже не подерутся, в темноте видят лучше меня... по
крайней мере один из них, только который...

     Утром я спрятал обрывок пергамента и больше не доставал: на горизонте
начала подниматься гора, при виде которой сердце мое тревожно застучало. Я
чувствовал как по коже пробежали легкие мурашки.
     Волк унесся по росе, за ним остался темный след стряхнутых на землю
капель, ворон тоже, отоспавшись, взлетел аки орел и пошел кругами как
планер, растопырившись и благосклонно позволяя поднимать себя теплому
воздуху.
     Мы помчались галопом, не слишком быстрым, потому что я насторожился
при виде первого же человеческого скелета. В густой траве белел череп,
грудная клетка угрожающе топорщилась поотдаль, берцовых костей вообще не
осталось, но и по тому, что я видел, волосы встали на затылке.
     Человек был, судя по всему, если не выше меня, то вровень, грудь
пошире, а череп настолько широк и с крохотными отверстиями для глаз под
выступающими навесами надбровных дуг, что я сразу ощутил всю свирепую мощь
питекантропа. Нагнувшись, я зацепил кончиками пальцев череп, но тот
выскользнул из моих пальцев, тяжелый как двухпудовая гиря. Я успел увидеть,
что внутри черепа либо пусто, либо совсем мало места для мозга. Такая кость
может выдерживать удары хоть булавой, хоть палицей, даже меч рассечет
только кожу, а дальше не разрубит. Череп не составной, как у всех людей, а
литой, как у настоящего героя, что благодаря таким уникальным данным
отважно только вперед, рубит и сокрушает, не терзаясь сомнениями, не
отвлекаясь на мелкие царапины, раны и жалкие вопли.

     Зеленая трава уступила место жухлой, чахлой, а земля пошла сухая,
потрескавшаяся от зноя. Сама трава торчала мелкая и злая, с острыми или
колючими стеблями. Белые кости попадались все чаще. Сперва разбросанные,
растасканные зверьем, потом начали встречаться и цельные человеческие
скелеты. Иногда в истлевшей одежде, трижды мы встретили в доспехах. У всех
троих панцири побиты настолько, что понятно, почему на трупах: мародеры
просто побрезговали доспехами, годными после перековки разве что на
подковы.
     Ворон часто улетал вперед, возвращался не то, что отяжелевший, но
какой-то благодушный, а если не успевал потереть о ветку свой носорожий
рог, который у него служит клювом, я замечал на блестящей поверхности
остатки слизи.
     Потом мы встретили целый отряд павших, даже волк рыкнул в сторону
ворона. Погибли мужики вроде бы совсем недавно, кровь едва-едва успела
свернуться, но на молодых безусых лица страшно и грубо пламенели пустые
глазные впадины. Кто выдолбил так умело, я спрашиваться не стал.
     - Какая злая сила их скосила? - пробормотал я. - Враг силен...
     Ворон нахохлился, слишком сытый, чтобы вступать в дискуссии, а волк
несся рядом с конем красивыми ровными прыжками, рыкнул, не поворачивая
головы:
     - Ты великий мудрец!
     - Я? - спросил я несколько озадаченно, но польщено. - Это конечно,
да... несомненно, но ты... откуда ты решил?
     Волк явно хотел унестись вперед, но пересилил себя, буркнул:
     - Да сразу так определил...
     - Что?
     - Что скосила злая сила. Наверное, если бы побила добрая, то лежали бы
иначе? С перекошенными рылами, оскаленными зубами, вытаращенными в
смертельном ужасе глазами...
     Я открыл и закрыл рот. Для меня было само собой разумеющимся, что
положительные герои и все те, кто на их стороне, мрут красиво и с
возвышенными словами, а злодеи - гадко и в отвратительных корчах, застывая
с выпученными как у жаб глазами.
     Павшие лежали в героических позах, сжимая обломки копий и мечей. Лиц
уже не различал, далеко, но железные доспехи блестели под лунным светом
тускло и торжественно, посеченные, залитые кровью, но очень странно, что
победитель не подобрал мечи, ножи, топоры, не снял с павших доспехи - пусть
поврежденное, но годные в починку, а если и не в починку, то на перековку в
нужную в хозяйстве вещь...
     Какую, мелькнула мысль. На подковы? Но я пока что не видел ни одного
селения, где пахали бы землю, сеяли хлеб, убирали сено, пасли стада, чтобы
девочка гнала длинной хворостиной на пруд стадо гусей, а те гоготали и
норовили свернуть на тропку к лесному озеру.
     - Вон там! - рыкнул волк, и мои смутные мысли смахнуло как клочья
сырого тумана свежим ветром. Волк ускорил прыжки, потом, опомнившись, так
же внезапно перешел на шаг и остановился вовсе. Я натянул поводья, едва не
разодрав единорожью пасть.
     Каменистая равнина в двух верстах впереди с размаха расшибалась об
отвесную гору, перегородившую мир. Массивная серая плита, поставленная
стоймя, вершиной царапала облака, а вправо и влево уходила за горизонт.
Стену испещрили темные и багровые прожилки, отчего казалось, что по ней
непрестанно стекает кровь гигантского животного.
     По голове меня шарахнуло жесткими перьями. Твердые когтистые мослы
отпихнулись с такой силой, словно это пернатое прыгнуло до облаков, не
раскрывая крыльев, Меня вдавило в седло, единорог зло фыркнул. Волк сел
по-собачьи, вскинул морду к луне. Черные ноздри часто раздувались, внутри
блестело влажным.
     - Пахнет жильем, - сообщил он наконец. - Много жилья!..
     В неподвижном чистом воздухе поблескивало, словно лунный свет
отражался на крылышках эльфов, есть же среди них и совсем мелкие породы,
как бывают, к примеру, муравьи крупные и муравьи совсем мелкие. Мои ноздри
наконец начали улавливать чужой тревожащий запах, но тут в ночи захлопали
крылья, мелькнула темная тень.
     Я напрягся, но ворон углядел вблизи торчащий как чертов палец камень,
рухнул, я слышал жутковатый скрип когтей, словно ножом поскребли по
сковороде, крылья хлопнули пару раз, в мою сторону обратился красный как
вишня глаз.
     - Там вход!..
     Волк рыкнул ревниво:
     - Это знаем. Чуть левее, если взять от этого камня.
     Ворон отдышался, прокаркал хрипло:
     - Но я заглядывал вовнутрь!
     - И как далеко? - поинтересовался волк.
     - Достаточно!
     Волк прорычал насмешливо:
     - Понятно... Мой лорд, если мы что-то хотим узнать в самом деле, надо
ехать. А это, которое в перьях, пусть пока отдыхает. Такое пузо таскать!

     Копыта стучали звонко, но теперь мне слышался лязг мечей, стук
костяных рогов, удары боевых топоров по щитам и шлемам, а холодный воздух
ночи холодил кровь и обращал ее в мелкие стучащие кристаллики льда.
     Стена разрасталась, заняла половину неба. Затем звезды исчезли, мы
почти уперлись в залитую мертвенным лунным светом гору, срезанную с этой
стороны как гигантским мечом.
     В холодном воздухе плыли струи теплого воздуха. Я ощутил запах теплых
тел, свалявшейся шерсти, испражнений, из чего понял с еще большим холодком,
что пещера ведет в глубины настолько дальние, что оттуда чудища даже не
выбегают из присущей каждому зверю чистоплотности.
     Захлопали крылья, сверху злорадно каркнуло:
     - А я первый заметил!.. Я первый!
     Волк прорычал:
     - Я тоже чую... уже давно. Там левее должна была большая нора. Или
даже вход в пещеру. Я проведу тебя, мой лорд!
     Хриплый голос заорал:
     - Нет я поведу! Я первый заметил!
     - А я первым нашел!
     Под моими коленями начало подрагивать. Я не знал, то ли единорог
начинает трястись, то ли с моими ногами что-то не так, но лучше бы с этой
рогатой лошадью, герою не пристало выказывать даже сомнение в полной и
абсолютной.
     Мы ехали вдоль стены, что вырастала из земли под прямым углом, а то и
под точкой кипения, я пугливо задирал голову, если оттуда сорвется глыба,
да еще с самой вершины, а тут еще это услужливое пернатое распорхалось, то
мои роскошные волосы героя точно испортит...
     - Вот оно!
     Два голоса, рык и карк, слились в одно, даже единорог что-то хрюкнул,
попрядал ушами, словно пчела в хореографическом танце, сообщающая о запасах
меда.
     Я осторожно пустил коня вдоль каменной плиты, упершейся в небо. Вся
вздыбленная стена залита неживым светом упырей, а впереди зияет сплошная
чернота то ли провала, то ли входа. Конь вздрагивал, все-таки это его
трясет, я сцепил зубы и заставил Рогача приблизиться к черноте.
     Из глубины выкатывались волны теплого нечистого воздуха. По моей спине
бегали мурашки. Тот зверь, который внутри нас, предупреждал меня, что в
глубине пещер находится зверь намного крупнее, опаснее.
     Над страшным черным входом грубо и страшно темнели рунические знаки.
Если не русские или китайские, то, понятно, рунические. Помня, что в этом
мире я свой, я напряг зрение, через пару мгновений начал улавливать смысл.
Сперва почудилось, что там обязательно будет "Забудь надежду, всяк
входящий", но в мозгу отпечатались два странных слова "Дэн...эн ...кипер",
которые смутно показались знакомыми, и в то же время холодок страха
пробежал по спине, проник во внутренности и залег там тяжелой глыбой льда.
     - Ну держись, - проговорил я пересохшим ртом, - дэнжен... кто бы ты ни
был!
     Волк взрыкивал, давал последние наставления, ворон суетливо напоминал,
чтобы все сокровища в мешок, в мешок, если не влезет, чтобы притоптал,
только конь фыркал и старался отодвинуться от мрачного входа. Никто из них
в черноту идти со мной не собирался: волк-де обучен бою в условиях леса,
ворону для полета простор нужон, а конь что, пусть даже рогатый, ему рог
для драк за единорожек даден, а не за презренное злато...
     - Почему презренное, - пробормотал я. Занемевшие ноги едва удержали, я
постоял, держась за стремя, Кончики пальцев касались теплого конского бока,
я чувствовал как там мелко-мелко дрожит жилка. Храбрый конь, у меня дрожит
вовсе не жилка. Правда, конь остается...
     Меч покинул ножны, как мне показалось, с радостью. Сжимая рукоять, я
чувствовал в руках недобрую тяжесть смертельного оружия. В теле снова
появились жилы. Мышцы взыграли, я пошел во тьму неслышным кошачьим шагом,
чуть пригнувшись и выставив перед собой меч.
     Глаза привыкали к абсолютной тьме быстро, я когда я еще чуть постоял,
всматриваясь в кромешную черноту, сперва начали плавать лиловые пятна,
потом смутно проступили очертания стен, низкий свод.
     Пригибаясь, я медленно двинулся вперед. Ход был достаточно широк,
глаза медленно отвыкают от солнечного дня, потому шажок за шажком, начал
различать достаточно далеко вперед, то ли светящаяся плесень, то ли
радиоактивные крупинки в камне, но я чувствовал себя в сумерках, когда
цвета потеряны, все серое как жизнь в провинции, но видишь достаточно ясно.

     Ход расширился, я шел среди двух отвесных стен, а свод поднялся так,
что терялся в темноте. Спина моя с облегчением выпрямилась. В полной тишине
я слышал только звук своих шагов. Подземный мир казался пуст, даже запахи
ослабели, словно меня черти несли в другую сторону.
     Поколебавшись, я занес руки на головой, намереваясь сунуть тяжелый меч
в ножны, осточертело нести на вытянутых руках, как вдруг далеко-далеко
раздался щелчок, словно переломилась сухая веточка. Или лопнула тетива.
     Я застыл, напряженно вслушивался, а затем ощутил сквозь подошвы, что
каменный массив слегка подрагивает. Все сильнее и сильнее. Издали донесся
тяжелый грохот, я ощутил как по всему туннелю прошла, взвихрив мои волосы,
воздушная волна, словно незримая подушка перед поездом метрополитена.

     Глава 15

     С глупо раскрытым ртом я стоял и тупо смотрел по сторонам, потом меня
тряхнуло с такой силой, что в глазах мелькнули бабочки. Уже не оглядываясь,
понял, что в мою сторону катится каменный шар размером со слона. Ноги мои
сорвались с места, я помчался по туннелю, что понижался совсем слегка, но
грохот нарастает, каменный пол под ногами дрожит, стены трясутся...
     Оглянулся, вместо одного шара несутся два в ряд! На миг почудилось,
что и такое уже видел, но стены мелькали с такой скоростью, что я
чувствовал встречное давление воздуха, словно ломился сквозь овсяный
кисель.
     Впереди плита показалась слегка темнее других, я с разбега
перепрыгнул, успел заметить как она рухнула, едва над нею пронеслась моя
тень, в глубине зловеще блеснули копья остриями вверх, а я несся дальше,
перепрыгивал такие же плиты, их оказалось немало, в какой-то миг мог и
зазеваться или не рассчитать прыжка, затем у основания стены увидел широкие
норы, тоже с разбега прыгал, и не зря: оттуда выметывались быстрые длинные
ножи, с разочарованным звоном сталкивались, я холодел, представляя как бы
побежал с отсеченными напрочь лодыжками...
     Уклон стал круче, а грохот нарастал так, что я уже слышал давление
воздуха в спину от каменных шаров. И тут кровь похолодела в жилах: туннель
впереди заканчивался тупиком!
     Стена была ровная гладкая, без ниш и выемок, огромный каменный шар
сейчас догонит и сплющит меня, прижатого к стену... если успею добежать на
этих ватных ногах.
     Волосы встали дыбом, смерть догоняет, я несся со всех ног еще и
потому, что уже не мог остановиться. Стена тупика стремительно надвигалась,
сзади нарастал грохот. В последний момент, повинуясь наитию, я подпрыгнул,
больно ударившись коленями и грудью о стену. Пальцы мои ухватились за
невидимый в темноте край каменной плиты. Я судорожно подтянулся, в тот же
миг под ногами грохнуло. Мир затрясся, от страшного удара заложило уши.
     Я лежал на самом краю, грудь разрывалась, а внизу, почти доставая края
плиты, на которую я влез, виднелась верхушка каменного шара. В горле стоял
горячий ком, я долго лежал без сил, потом отхаркивался и плевался, чувствуя
как из пересохшего горла вылетают спекшиеся куски камня, способные убить
зайца.
     За спиной непривычно легко, а под растопыренными ладонями лишь
шероховатая поверхность каменной плиты. Я сжал и разжал пальцы, в голове
гудело, в ушах звон, и лишь через вечность сообразил, что кроме кулаков у
меня другого оружия нет, меч обронил, когда красиво несся быстрее лани,
быстрей, чем заяц от орла. С другой стороны, если бы так и бежал с мечом в
руке, то сейчас там внизу со стены стекали бы на пол расплющенные остатки
варвара с высшим образованием, но меч был бы при нем, мужчина должен мереть
при оружии!
     Отдышавшись, я потащился на подгибающихся ногах все вперед и вперед.
Сутки поносил меч за спиной, но без него уже как голый, слабый как зимняя
муха, глаза блудливо шарят по сторонам, хотя бы камень в руку,
человек-варвар ненамного ушел от человека пещерного, а если бы еще и
дубину, так я и вовсе цивилизация во всей красе.
     Мелькнула мысль и в самом бы деле вернулся, в профессии героя есть
серьезные минусы, но дрожь пробежала по телу, едва перед глазами встала
страшная картина грохочущих в мою сторону каменных шаров.
     Постоял в страхе и нерешительности, глаза пугливо обшаривали стены,
темно и сыро, из щелей высовываются серые потеки чего-то лохматого.
Плесень, не иначе. Крупная такая плесень. Оголодавшая. Возможно, и не
кинется. Возможно, у нее глаза слабые. Хотя, она ж тут и родилась, ее
гляделки, или что у нее там, как раз в порядке...
     В страшной тишине, нарушаемой только моим сиплым дыханием, послышался
странный шелест на головой, а одновременно издалека донесся частый стук
копыт... или когтей. Зверь, судя по грохоту, был с гору, несся быстро, и,
что самое жуткое, прямо в мою сторону!

     Я застыл, сжав кулаки. Грохот становился все громче, но зверя пока не
было, только грохот усиливался, я уже обречено понимал, что зверь вовсе не
со скалу, а с гору, спина моя уперлась в стену, я напрягся, приготовился
встретить чудовище, от скрежета когтей по камню уже ноют кости, задержал
дыхание, явно же бой будет коротким, очень коротким, ибо зверь, что несется
на меня, размером не с гору, а с горный хребет...
     И тут из полумрака вылетел черный волк. Над ним суматошно шлепал
крыльями по воздуху ворон, что-то сипло каркал, а волк мчался ровными
прыжками, эхо от его когтей металось по всей пещере, сплеталось,
усиливалось, голова моя уже трещала как булыжник в жарком костре. Из-под
волчьего брюха веером летели красные искры и оставались далеко позади.
     Я успел разглядеть в его пасти какие-то ремни, но тут ворон, углядев
меня, закричал радостно:
     - Это я привел!.. Это я дорогу нашел!... Это я все сумел!
     Волк остановился в двух шагах от меня. Из пасти выпали ремни, я
потрясенно узнал перевязь, а когда волк шагнул в сторону, я понял, что это
мой меч чиркал по камню, высекая искры!
     - Вы... - прошептал я, - вы... настоящие друзья! Но как вы... как
сумели?
     Мои дрожащие руки ухватили перевязь, пальцы скользили в слюнях, я все
не мог забросить ее на плечо, изжеванную и мокрую, но меч вот он, настоящая
полоса острой как бритва стали, а самец только с мечом в руке - мужчина, а
не существо в штанах.
     - Спасибо, - повторил я с горячей благодарностью. Глаза защипало, я
чувствовал как трясутся губы. - Вы просто спасли мою шкуру... Но как? Как
вы сумели?
     Ворон шумно упал на валун, долго устраивался, растопырив для
равновесия крылья, когти скрежетали, мороз по коже, а когда крылья сложил
на горбатой черной спине, я услышал, что его дыхание такое же сиплое, как и
частое дыхание волка.
     Ворон ответил первым:
     - А чо?.. Я могу все.
     Волк выдохнул:
     - Мы... уф-уф... бежали... по следу... уф-уф!.. Все просто... пусть не
каркает...
     Я чувствовал как мои брови ползут вверх, топорща на лбу толстую кожу.
Голос дрогнул, когда я спросил неверяще:
     - По следу? А как же камни?
     Ворон каркнул:
     - Какие камни?
     Мои брови вздыбили кожу толстыми складками, а голос сорвался на писк:
     - Камни... большие камни!
     Ворон молча повернул голову, глядя на стены одним глазом, затем
другим, а волк прорычал устало:
     - Да тут все большие камни.
     Я чувствовал как брови поднялись еще выше, выжимая из складок кожи на
лбу жирное масло.
     - А те... которые катались?
     Волк прорычал:
     - Ничего там не катается. Пусто как в лесу, где прошла моя стая.
     Мои колени подломились, я чувствовал как камень больно ткнул мне в
копчик. Я чувствовал себя обманутым и ограбленным как гробница Тутамхаима.
Выходит, я напрасно мчался как Гарун, мог бы переждать в сторонке, камень
катился вовсе не за мной, у него своя цель, простая и понятная: достичь по
законам гравитации самой нижней точки пещеры.

     Внезапно среди шорохов моих шагов, сиплого дыхания и грохота крови я
различил быстрый перестук крепких коготков. Я прижался к стене, острие меча
вперед, напрягся и задержал дыхание.
     Из-за поворота выметнулся сгорбленный зверек, похожий на уродливого
свиненка. Уши врастопырку, мордочку в темноте не рассмотрел, только и
заметил, что зверек неловко, хоть и быстро, ковыляет на трех лапах, а в
одной сжимает огромный молоток.
     Мой меч начал подниматься, но зверек, даже не заметив меня, юркнул в
темноту, там послышались частые удары железа по камню. Я перевел дыхание,
сделал еще пару осторожных шагов. Привыкшие глаза рассмотрели как в нише
зверек остервенело бросается на стену, крушит, ломает, выламывает мелкие
камешки и крупные глыбы, расширяет нишу до размеров пещеры...
     - Юродивый, - каркнуло над ухом. - Юрод!
     - Тихо ты, - прошипел я.
     - Заткнись, пернатое, - прорычал и волк. - Раскаркалось!
     Ворон пробурчал сзади:
     - Да не слышит он, не слышит.
     - Глухой?
     - Нет. Трудоголик просто. Послали работать, он и счастлив. Вы что,
дураков не видели?
     Волк прорычал:
     -Таких - нет. Только пернатых. Герой, позволь мне впереди? Я чую за
два поворота, а в запахах вижу за три. Мне с вами, как с двумя старыми
слепыми черепахами, которых долго били большой толстой палкой!
     Земля под ногами вздрогнула. С низкого свода покатились мелкие
камешки. Тяжелый грохот близился, волк зарычал, у нас с ним поднялась
шерсть, а ворон грозно щелкнул клювом и встопорщил крылья, сразу став в два
раза громаднее.
     С грохотом обрушилась часть стены. Я отпрыгнул, замахиваясь мечом.
Длинная полоса железа прочертила красивый полукруг, я задержал удар, ибо в
проеме показались квадратные морды тупых безглазых тварей, что остервенело
рушили стены, грызли камень, расширяя и расширяя владения владыки
подземелий.
     Не обращая на меня внимания, они промчались мимо и неистово вломились
в противоположную стену. Камень разлетался в щебенку под их чудовищными
лапами. Внезапно образовалась дыра, за ней открылась небольшая пещера,
тускло блеснула горка желтого металла. Я понял, что мощь властелина
подземелий увеличилась, ибо золото есть власть и мощь, он может создать и
бросить мне навстречу жутких тварей...
     Я застонал и заставил тяжелые ноги передвигаться в направлении к
темному входу. Земля круто понижалась, я цеплялся за стены, чтобы не
брякнуться на спину и не съехать ногами вперед вглубь подземелий.
     За спиной волк рыкнул:
     - Берегись!
     Я на миг увидел гигантскую руку, что появилась в темном углу будто из
темной пустоты. Зверек пищал и вырывался, пальцы брезгливо держали его за
шкирку, и, честно говоря, если бы не отчаянный визг, я мог бы не успеть
повернуться и выставить навстречу меч.
     Тяжелое тело в прыжке напоролось на острие, мои руки невольно
опустились, а пока я вытаскивал длинный меч, из темноты снизу метнулось
темное, лохматое, с распахнутой красной пастью. Навстречу прыгнуло, защищая
меня, такое же темное, лязгающее множеством зубов. Я отчаянно крикнул
"брэк!", одно темное тело послушно отступило, лезвие моего меча с хрустом
проломило хребет зверя подземелий.
     Волк прорычал:
     - Я бы сам, конечно... но впереди еще будут схватки!
     - Да и силы надо беречь, - поддержал я мужественным словом. - Ты еще
не окреп после твоих ран. А скоро, чувствую...
     Ворон каркнул:
     - Я лучше всех вас чуйствую!.. Ворон - птица вещая.
     - Ворон - это... - прорычал волк. Поперхнулся, кашлянул, заковылял к
дальнему темному ходу. Я вытер меч о дергающееся тело чудища, пошел следом.
Не потому вытер, что меня смущала это темная жидкость, что капает с лезвия,
а просто все так делали, а я человек, который тоже живет привычными
подражательными алгоритмами: как все, так и я.
     Из-за толстой стены доносились душераздирающие крики. По ту сторону,
как на ходу торопливо объяснял мудрый ворон, тянутся камеры пыток, где
жгут, протыкают раскаленными прутьями, всаживают зазубренные иглы, тем
самым муками жертв повышая мощь властелина подземелий.
     Подземный ход вел вниз, постепенно под ногами начали появляться
ступени. Воздух стал еще плотнее, тягучее, я ощутил запахи горящего масла,
бараньего жира. Спереди забрезжил свет, разросся. Мы вышли в просторный
зал, грубо вырубленный в массиве горы, но все же вырубленный, в щели
всажены огромные светильники, язычки пламени почти багровые от обилия жира,
свод закопчен, но под ногами камень вытерт до блеска тысячами ног.
     Волк зарычал, я чувствовал как и в моем горле зарождается рык, а
шерсть поднялась дыбом. На ровном камне видны царапины, оставлены явно
когтями. А такими когтями любой доспех можно сорвать как венок из листьев.
     Сверху каркнуло:
     - Там дверь!
     - Ну и что? - огрызнулся волк. - Кто же ходит в дверь?
     Ворон сделал круг, крикнул:
     - Но окна я не вижу...
     - Дурень, откуда в подземелье окна?
     Ноги мои подкашивались, никогда столько не ходил пешком, но дверь
толчками приближалась - массивная, вся в выпуклых круглых бляшках. Над нею
два горящих светильника с тремя рожками, я с трудом различал медные
основания. Свет резал глаза, я щурился, не понимал как буду вышибать дверь,
не всякий таран возьмет...
     ...как вдруг дверь с грохотом распахнулась навстречу. Косяк задрожал
от удара, с потолка посыпались мелкие камешки. На пороге стоял, освещенный
сзади так, что я видел только огромный черный силуэт, чудовищный зверь на
двух коротких ногах. Передними лапами ухватился за косяк, обе как бревна,
светящийся краешек изгибался, показывая бугры мышц.
     Внезапно мир содрогнулся от жуткого рева. Меня швырнуло к дальней
стене, в спину вонзились острые кристаллы. Больно ударившись, я рухнул на
пол, но чудовище торопливо ковыляло в мою сторону. Оглохший, я с трудом
поднялся, в дрожащей руке меч, светящаяся змейка пробежала по лезвию, я
выставил его навстречу надвигающейся туше.
     Чудовище взревело, чем-то похожее на вставшего на дыбы медведя, только
в два раза покрупнее. Под серой кожей вздулись шары мускулов. Я потряс
мечом, чувствуя как у меня тоже вздуваются шары, удавы и полушария, взревел
во всю мощь, вздувая жилы на горле,
     От нашего страшного рева посыпались камешки. Стена лопнула с сухим
треском. Чудовище взревело громче, оскалив пасть, и тогда я, собрав все
силы, заорал страшно и дико, чувствуя как во мне, яром противнике
норманистской теории, просыпается древняя священная ярость берсерков. Рев
потрясал меня, горло горело как будто хлебнул расплавленного металла. В
голове стоял грохот, там резонировало, глаза выпучились. Я страшился, что
вот-вот лопнут, но зверь все еще стоял и ревел на меня, я тоже стоял перед
ним и ревел, мы ломали друг друга превосходством в реве, я тоже напряг
мускулатуру и раздул грудную клетку, потом сомкнул ладони и, хотя меч
здорово мешал, надавил ладонь на ладонь, отчего массы мускулов на плечах
вздулись рельефными холмами.
     Зверь, не переставая реветь, упер одну лапу в бок и заметно подтянул
живот, а вторую вскинул к голове и согнул, вздувая мускулы груди, плеча и
косых мышц спины. Бицепс вздулся размером с футбольный шар, мне в самом
деле стало страшновато, но когда я проделал то же самое, мой бицепс стал
выглядеть как мяч для игры в баскетбол.
     В страшном реве чудовища почудился хрип. Я видел как маленькие глазки
зло забегали, сравнивая ширину моей груди с его грудной клеткой. Его взор
метнулся на мои запястья, где стальные браслеты блестели как зубы, я рыкнул
из последних сил, повернул в его сторону меч.
     Зверь отшатнулся, в спину уперлась стена, он развел громадные лапы,
намереваясь то ли сгрести меня в охапку, то ли признавая себя побежденным,
но я, как единственный из всех видов, давно ушедший от ритуалов бескровного
соперничества, и к тому же не сторонник славяно-горицкой борьбы, обеими
руками выбросил вперед острие меча. Из груди зверя вырвался хрип.
Закаленная сталь пробила все шесть слоев мышц, прорвала внутренний эпителий
и рассекла сердечную мышцу.
     Зверь рухнул на спину, я едва успел выдернуть меч, задние лапы чудища
медленно задергались. Кровь хлестала красивым пурпурным фонтаном, я понял,
почему барды сравнивают с вином, а такую вот драку с пиром, после которого
не все поднимаются похмелиться.
     В гаснущем взоре зверя было непонимание, ведь он же признал себя
побежденным и уже отступал, отдавая мне все сокровища, самок, и территорию,
почему же я нанес такой подлый удар вдогонку...
     - Потому что... - прохрипел я, - потому что... человек... это звучит
гордо...
     Меня шатало, горло саднило, словно там висели лохмы содранной кожи. К
ноге прижалось мохнатое, словно прислонили рулон дорогого персидского
ковра. Когда взор очистился от кровавой пелены, увидел и ворона, тот сидел
на высоком камне и деловито чистил клюв.
     - Прости, - каркнул он удовлетворенно, - я не утерпел... Клюнул его
разок. Надеюсь, это не очень умалит твою славную победу?
     - Не... очень, - прошептал я. В горле пекло, щипало, жгло, теперь всю
жизнь буду говорить шепотом, а то и вовсе на языке глухонемых. - Он что...
в самом деле... уже?
     Волк, брезгливо отряхивая лапы, выбрался из темной лужи. Мои сапоги
уже погрузились по щиколотку, ногам стало тепло и уютно, как в прогретом на
солнце мелком болоте. Из груди чудовища кровь уже не хлестала фонтаном, но
все еще била багровым бурунчиком.
     Звери молчали, мужчины зря не молотят языком как итальянцы, я тоже
выбрался на сухое, вытер меч и сунул в ножны.

     Глава 16

     - Ну вот и все, - прошептал я, еще не веря в удачу. - Властелина
сразили... я считаю, что это заслуга общая, так что сочтемся славою...
Теперь где мешок, а дорогу к сокровищнице наш златолюбивый ворон
запомнил...
     Волк смотрел как-то странно, а ворон поглядел одним глазом, повернулся
всем утыканным перьями телом и поглядел на меня другим, таким же удивленно
вытаращенным. Волк наконец глухо прорычал:
     - Ну... Гр... кхм...
     - Что-то не так? - спросил я со смутным беспокойством.
     - Да нет, все так, - заверили оба в один голос, а волк добавил, -
только, мой лорд, это не совсем властелин подземелий. Если быть точным, то
это совсем не властелин подземелий. Так, один из его слуг. Челядин, если
говорить доступно. Правда, не самый слабый, но... Властелин будет не только
покрепче, но и... ну, поумнее. Хотя враги умными не бывают, но... гм...
похитрее, поковарнистее, поизворотливистее...
     Я оглянулся на распростертое тело. Если бы этот мордоворот хоть раз
задел меня кулаком, волк и ворон соскребали бы своего лорда со стены.
     - Ну и зверьки тут водятся, - прошептал я, стараясь, чтобы голос
звучал мужественно. - Только ты индриков не встретить!
     - Что за индрики?
     - А всякие... Которые золото втопчут в землю и не заметят.
     Ворон громко каркнул:
     - Пер-р-ребьем! Ну, пошли? Рассиделись тут...
     Мы прошли в пролом, там еще пещера, а потом еще и еще, я уже думал,
что так и доберусь до центра планеты, а там либо Плутония, либо ядро
нейтронной звезды, либо вовсе сердце живой планеты, но из третьей пещеры
ход вывел в просторный зал, стены шли по кругу, я чувствовал себя так,
словно меня накрыли каменным колпаком. Под дальней стеной был мощный завал,
словно половину зала накрыло камнепадом. В слабом свете камни тускло
блестели желтым, кое-где выглядывали не то конские стойла, засыпанные
камнями почти до верха, не то чудовищно огромные сундуки.
     Волк пробежался вдоль стен, все обнюхал, на умной злой морде было
недоумение и тревога.
     - Здесь дальше нет хода!
     - Совсем-совсем? - переспросил я.
     - Совсем, - прорычал он уныло. - Но где же...
     А ворон перелетал по камнепаду, суетился, клевал желтые камни, каркал
в сильнейшем возбуждении и скреб когтями:
     - Это же... самор-р-родки! Чер-р-рвонное золото!.. Да тут его
гор-р-ры!.. Ну нар-р-р-рыли, ну нар-р-р-рыли, пр-р-роклятые!.. Как
унести-то столько?..
     Волк рыкнул раздраженно:
     - Да заткнись ты!
     - Сам заткнись! - каркнул ворон. - Да за один такой камешек я себе
построю целую псарню, а тебя найму коврики вытряхивать!.. Да ты у меня
перед теремом будешь дорожки золотым песком посыпать... Настоящим золотым!
Только надо сейчас тебе супонь да постромки, чтобы на тебе золото вывозить.
Наш лорд на себе все не выпрет...

     Тяжело загрохотало, стена разлетелась вдрызг. Глыбы грохались на пол,
катились, громыхая и обламывая острые края, а в проломе возникла такая
чудовищная фигура, что у меня кровь превратилась к лед.
     Выше меня на две головы, вширь такой же как и ввысь, властелин
подземелий состоял, казалось, из каменных глыб, слитых воедино.
Серозеленый, словно поросший мхом, он шагнул в мою сторону, задел края
пролома широко разнесенными плечами. Сухо хрустнуло, затрещало, каменные
глыбы с грохотом обрушились на пол. Под ногами дрогнуло и закачалось.
     Непомерно длинные руки чудовища, толстые как бревна, распахнулись на
всю ширину пещеры, концами когтей достигая стен. Квадратная голова с
тяжелой челюстью угрожающе смотрела в мою сторону короткими острыми рогами,
а в раскрытой пасти горел адский огонь, зубы блестели как ножи.
     - А-а-а-а, - проревел он мощно, - явился, чудовище!
     Я прохрипел, шатаясь от усталости:
     - Это ты, чудовище...
     Властелин проревел:
     - Я? Я - герой! А ты -монстр.
     - Это ты монстр, - бросил я измученно, - Героя - это я.
     - Я! - заревел он так, что затрясся вся подземелье, - Я!... Я -
герой!.. Герои теперь только на стороне Зла!.. А ты не герой, ты...
прошлое!
     Он взревел победно, его кулаки, каждый с наковальню, пошли махать
наискось по всей пещере. К счастью, масса пропорциональна скорости, я
кое-как уворачивался, таракан всегда шустрее медведя.
     - Я убью тебя голыми руками!
     - Если ты герой, - крикнул я, - возьми меч. Или хотя бы топор.
     - Теперь убивают голыми руками! - проревел он. - Знаешь как?
     - Как? - спросил я тупо.
     Он кивнул кому-то за моей спиной.
     - А вон посмотри!
     Я повернулся, серый камень холодно и недружелюбно подрагивал от рева.
Чувствуя неладное, я хотел повергнуться, но страшный удар в спину швырнул
на эту стену. Ударился лицом, в глазах заблистали искры, нос расплющился, а
во рту стало горячо и солено.
     Оглушенный, я сполз по стена на пол. Бок ожгло острой болью. Я слышал
как от нового удара захрустели ребра. Меня снова швырнуло о стену, а потом
страшные удары ногами поднимали меня в воздух, я тяжело бухался на каменные
плиты, в глазах то вспыхивали фейерверки, то погружалось в чернильную тьму.

     Сквозь хруст моих ломаемых костей я слышал победный рев:
     - Дурак!.. Теперь бьют в спину!.. Теперь бьют... э-э-эх!.. и
лежачего!.. Теперь бьют даже... у-у-у-х!... ээ-э-э-эх!... ногами!
     Я увидел злорадный оскал этого чудовища. В поднятых руках мелькнул
чудовищный молот, больше похожий на наковальню. Я видел с какой жуткой
скоростью она вырастает, попытался уклониться, но избитое тело не
слушалось, и страшный удар обрушился мне прямо в лицо. Я ощутил как железо
крушит мне кости. Кровь брызнула горячими струями, боль была такая дикой,
что я закричал, сквозь завесу крови увидел как чудовище, стоя надо мною,
снова поднимает над головой эту железную гору. Из последних сил сдвинулся в
сторону, тут же немыслимой силы удар сотряс каменное плато.
     Рядом со мной жутко затрещало. Узкая трещина пробежала по камню.
Изнутри пахнуло гарью, перегретым воздухом. Страшась свалиться в ширящийся
провал, я с нечеловеческим усилием откатился еще, а чудовищный удар грянул,
делая меня навеки глухим, в камень, слегка задев прядь моих золотых волос.
     Загрохотало, край каменного обрыва обрушился в бездну. Я успел
услышать как далеко внизу плеснула раскаленная лава, наверх выплеснулся
оранжевый фонтанчик, спалив мне ресницы, и тут же исполинский молот грянул
на то место, где я только что был.
     Я все еще в отчаянии перекатывался к боку на бок, а властелин ходил
следом, со злобным хохотом долбил молотом по камню, стараясь расплющить,
как я плющил комаров. В его щелочках глаз я уже видел то широкое красное
пятно, что останется от меня, но сейчас он наслаждался, видя противника
беспомощного, сбитого с ног, с залитым кровью лицом,
     Тело стало совсем тяжелым и непослушным. Разбитые губы стали как
оладьи, изо рта кровь уже не текла, а выбрызгивалась широкими струями, рот
у меня стал шире бегемотьего, в ушах звон оглушал, я уже не мог
противиться, как вдруг удары прекратились. Я услышал страшный раздраженный
рев.
     Властелин подземелья все так же размахивал кулаками, ноги его тяжело
поднимались и бухали в землю с такой мощью, что пол и стены вздрагивали. Я
с трудом перекатился под самую стену. Сквозь широкую полосу крови, что
заливала лицо, различил быструю тень. От рева воздух сминался волнами.
     - Не... мешать... - прохрипел я. - Это... мой... бой...
     Изловчившись, я перекатился через голову и вскочил на ноги. Тело
кричало от боли, кости трещали и задевали друг друга изломанными краями.
Зверь даже вытаращил глаза в удивлении, всхрапнул и бросился со всей дури,
взревев оскорблено, глаза полыхнули гневом.
     Я ударил кулаком навстречу почти вслепую, заорал от боли, лучше бы
влупил в каменную стену, но властелин, к моему удивлению, вздрогнул всем
телом, словно в него саданули торцом бревна.
     Тут же его чудовищные лапы метнулись ко мне, меня больно дернуло за
волосы, ибо я успел пригнуться, над головой тяжело грохнуло. Я не стал
дожидаться, пока ладони разомкнутся и схватят снова, ему достаточно было
опустить сомкнутые ладони, сейчас меня можно было бы придавить упавшим
кленовым листком, но эти каменные плиты раздвинулись и пошли с грохотом
сталкиваться как Симфильские скалы, отлавливая меня по всему помещению.
     Выбрав миг, я нанес еще два сильных удара ему по корпусу. Второй удар
заставил его согнуться в поясе, и моя усталая нога, словно получив приток
сил, сама прыгнула вверх.
     Хрястнуло, зубы клацнули, словно огромный пес ловил муху размером с
лебедя. Широкая нижняя челюсть подпрыгнула. Властелин выпрямился, а я тут
же, заставляя кричащее от боли тело двигаться как можно быстрее, ударил его
несколько раз в живот, что качался на уровне моей груди.
     Чудовище всхрапнуло, согнулось к моему удивлению, и я с наслаждением
ударил ногой в тупую отвратную морду. Он отшатнулся. Я ударил с другой
ноги, подпрыгнул и ударил снова, еще сильнее. Ступни ныли, но я чувствовал
от злости и отчаяния прилив сил, чудовище вздрагивало, ошеломленное, а я
бил и бил ногами в злобную тупую рожу, он начал пятиться, сотрясаясь от
ударов. Я наступал, бил с поворота и с разворота, бил мощно, бил часто.
Тяжелые губы наконец лопнули, выползла темная вязкая кровь, следующий удар
расплескал по всей морде, крупные капли попали и на стену, где повисли как
темная слизь.
     Меня шатало, я чувствовал, что вот-вот упаду от изнеможения, но из
последних сил наносил удары разбитыми в кровь кулаками, ногами, локтями, а
когда властелин закачался и с грохотом рухнул навзничь, то подскочил и
раздробил каблуком ему переносицу.
     Хруст тонких костей, что впиваются ему в мозг, едва услышал, в ушах
грохот от притока своей крови, затем колени подогнулись, я ощутил, что душа
вылетает из тела как чистый голубь из разбитой вдребезги клетки.


     Я чувствовал свое неподвижное как колода и тяжелое как горное плато
тело. Под опущенными веками разлилась спасительная тьма, но слышно чье-то
жаркое дыхание, затем горячий язык прошелся по лицу, залепил на миг нос, я
сморщился, но чихнуть сил не хватило.
     Волк обнюхал шею, грудь, озабоченно рыкнул. Я как мог расслабил
полумертвые мышцы, чувствуя, что даже дышать тяжело, мои глыбы мускулов как
могильные плиты стискивают пищащие легкие, сжимают печень, а внутренности
пытаются выбраться наружу.
     В горле все еще полыхало пламя. Если бы хлебнул воды, закипела бы, а
меня разорвало бы как паровой котел. Смутно услышал как захлопали крылья,
пахнуло перьями. На плечо мне упало холодное и тяжелое.
     Не открывая глаз, я пошарил ладонью по камням, ничуть не удивился,
когда пальцы нащупали кувшин. Отхлебнул с трудом, стараясь не двигать
толстыми как подушки губами. В горле зашипело, однако в голове чуть
прояснилось. Я сделал несколько глотков, удивляясь, что за зелье, вино
вскипело бы быстрее воды. Тело расслабилось и занемело. Я раскинулся уже
весь, равнодушный ко всем сокровищам и драгоценностям на свете.
     Смутно чувствовал как по мне топчутся когтистые лапы. В стороне вроде
бы ржанул конь. Я удивился, как это конь очутился в глубоком подземелье, но
уже слышалось пение, меня качало в теплой воде, наконец я понял, что все
это сон, а я вовсе вроде бы и не я...

     Глава 17

     Когда я очнулся второй раз, нежные теплые руки поддерживали мне
голову, что-то касалось лица ласково и трепетно. Я не раскрывал глаз,
страшась снова увидеть нависающие над лицом серые каменные плиты
подземелья. Прикосновение было таким знакомым, что я замурлыкал во сне,
     Слегка насмешливый голос произнес над головой:
     - Хватит прикидываться. Ты уже не спишь.
     - Сплю, - пробормотал я.
     - Я сейчас?
     Мои нос зажало в тиски. Я дернулся, открыл глаза. От моего лица
удалялась рука, тонкая и чистая, с удлиненными пальцами. На фоне синего
чистого неба надо мной нависало смеющееся женское личико. Поверх женской
головки проплывало облачко. Мне почудилось, что у незнакомки одно ухо
укорачивается, а другое разрастается.
     - Ты кто? - спросил я тупо.
     Она отодвинулась, я сел, опираясь позади себя руками. Ее тонкие брови,
изогнутые как луки, взлетели в безмерном удивлении. Красивая фигурка
изогнулась, провоцирующе выставив крутое бедро с нежношелковистой на
ощупь... гм, с виду кожей.
     - Ты меня не помнишь, герой?
     - Помню, - пробормотал я. - Но ты же осталась там... в монастыре...
э-э... казарме! Свенка, то-бишь, доблестная Свенильда, крутой и
неустрашимый киборг в теле Елены Троянской. Но как я здесь очутился?..
     - Не помнишь?
     - Увы...
     - И как выбирался?
     - Последнее, - пробормотал я, - что в голове... это пещера,
безобразная драка с тамошним гномом ростом с трех медведей...
     В сторонке раздался хруст. Моя рогатая лошадь звучно обжирала молодые
побеги с низко растущих веток, а на ветке повыше сидел нахохленный и совсем
несчастный ворон. Он так втянул голову и в плечи, что мне в утешение
захотелось дать ему украсть золотую ложку или драгоценный перстень.
     А чуть правее всего в сотне шагов под солнечным светом пламенела
оранжевая гора со знакомым треугольным проломом. Яркое солнце заливало
отвесную стену от вершинки до основания. Из щелей вылетали стаи быстрых
ласточек, на вершине я заметил темные точки отдыхающих орлов, а у самого
основания пробежало стало легконогих ланей.
     - Ты выбрался, - проворковала она нежно, - ты ведь герой... Даже
золота вынес полный мешок. Ничего, единорог может нести впятеро больше
простого коня... Ты выбрался, лишь потом пал в беспамятстве... Но я думаю,
что это просто крепкий мужской сон. Сон героя! Мужчина должен спать как
бревно, на которое обычно и похож.
     Я повертел головой, чувствуя странное неудобство:
     - А где... волк?
     Она мило улыбнулась:
     - Я его отпустила.
     - Ты... что?
     - Отпустила, - объяснила она еще милее. - Он поклялся, что спасет тебе
жизнь, верно? Я тоже поклялась. За то, что ты тогда так отважно бросился ко
мне на... помощь. Что я, хуже волка?.. Во всяком случае, не намного. Мы с
ним договорились. Я спасу тебе жизнь за него и за себя. Дважды!
     Меня тряхнуло, словно властелин подземелий снова шарахнул по моей
голове. Ошарашенный, пробормотал:
     - Я так не согласен.
     Она сказала нежно:
     - Ты волнуешься? При твоей профессии... это случится скоро. Я исполню
свой долг... и волчий, ты вернешься со своим сокровищем. Раздашь бедным,
хотя я никогда не пойму этой дурости. Вот и все... мой герой.
     Она проворковала так нежно, что я услышал "мой дорогой". Меня
передернуло, я посмотрел на хмурого ворона. Тот сидел нахохленный и
несчастный, голову втянул в плечи, перья торчали на голове, словно неудачно
высох после недавнего дождя.
     - Это неизбежно, герой, - прокаркал он простужено.
     - Почему?
     - Женщина всегда вытесняет нас, - сказал он, нахохлившись еще сильнее.
- Верных друзей, спутников... Она вытесняла даже тогда, когда сидела в
каменной башне дура дурой, махала вслед платочком. А сейчас, когда лезет во
все щели, так и вовсе. Универсальная стала, видите ли!
     Он сидел совсем несчастный, старый, не умеющий ни вонзать нож в горло,
ни в чистом поле из-за угла ногой в челюсть с тройного разворота. Свенильда
усмехнулась победоносно, ее длинные стройные подбросили ее с легкостью
белочки. Я тупо смотрел как она удаляется, мощно двигая бедрами с
амплитудой в один-два парсека. Ягодицы настолько упругие, что любая стрела
отскочит как от тугой резины.
     - А чесаться задней лапой за ухом? - спросил я. - А говоришь!.. К тому
же только красивая, а ты - умный.
     Свенильда присела в сторонке от единорога, стараясь не приближаться
близко, мы с вороном видели как она раздвинули куст, там оказался широкий
мешок, набитый доверху, и она с упоением начала перебирать золотые
украшения.
     Ворон спросил недоверчиво:
     - А разве тебе не красивую надо?
     - Из-за красивых уже не бьются.
     - Что, мужчины так измельчали?
     - Да нет, женщины покрупнели.
     - А если и она...
     Я фыркнул:
     - Да ты посмотри! Видишь, откуда у нее ноги растут?
     Ворон посмотрел угрюмо:
     - Как у всех. Из задницы.
     - От клюва, - поправил я. - Еще говорят: от ушей, от шеи, от зубов. А
если даже из задницы, то какой!.. Она ж ее носит впереди себя как плакат с
предвыборным лозунгом.
     Я говорил и говорил, утешал, а у самого оставалось тягостное ощущение
вины, предчувствие, что мудрая птица каркает то, что написано крупными
буквами, что видно даже мне, мужчине и варвару. Если женщина во что-то
вцепится, то ее хватке позавидует английский бульдог. Даже, если она из
башни картинно машет вослед платочком. А если еще и вот так с разворота
ногой в челюсть... не могу забыть того оч-ч-чень женского зрелища, то
вовсе, гм, вовсе...
     Но с другой стороны, не по-мужски сдаваться вот так без боя. Ни один
настоящий мужчина без сопротивления не откажется ни от вороны, ни от собаки
ради даже лучшей из женщин. А тут не простая собака, а настоящий гордый
волк! А женщина, хоть и красивая, не спорю, но все же ногой, с разворота...

     Свенильда, красиво сидя на корточках, примеряла на лоб обруч с синими
камешками по ободку и желтыми позвякивающими висюльками. На коленях у нее
лежала целая горка золотых украшений.
     Пошатываясь, я поднялся, развел и напряг руки. Тяжелые глыбы мускулов
тянули к земле, сердце колотилось как у зайца. Ноги подрагивали, я
чувствовал как волны ходят по огромному телу, суставы скрипели как у
ревматика, живот запал, почти прилип к позвоночнику. Я с изумлением ощутил,
что жутко хочу есть, а когда нажрусь до одурения, силы вернутся, я снова
буду все тем же настоящим мужчиной. Хоть и побитым, но...
     Впрочем, за битого не зря двух небитых дают.
     Свенильда подняла смеющееся лицо:
     - Как красиво! Ты собрал самое красивое!
     Я смотрел сверху, нависая как могучая грозовая туча:
     - Я? Не помню. Скорее всего, это ворон насовал в мешок. Его вкусы!..
Если нравится, одень.
     Ее щеки зарделись как утреннее небо на восходе солнце:
     - Мой лорд! Это очень дорогой обруч.
     - Одень, - велел я, стараясь чтобы голос звучал так, как должен
звучать у мужчины и лорда. - Тебе в самом деле к лицу. Прими в подарок.
     Она распахнула огромные синие глаза в непритворном испуге:
     - Мой лорд! Я не могу этого принять!
     - Почему?
     - Ну... просто так...
     - Женщинам всегда дарят просто так, - ответил я напыщенно, хотя знал,
что вру как сивый мерин. - Просто за твою красоту.
     - Мой лорд, вы слишком добры и великодушны... Если я и смогу принять,
то лишь как аванс за свою верную и безупречную службу вам, в исполнении
всех желаний и прихотей, в том числе подспудных и неосознанных... Ах мой
лорд! Возьми меня...
     - С собой? - спросил я подозрительно.
     Она проворковала с нежным упреком:
     - Нет, сейчас!
     Я оглянулся на ворона. Тот пробурчал:
     - Помню, прижал Адам Еву к дереву. Ева пищит, дерево трещит... С тех
пор и пошло, пошло, пошло...
     Он вздохнул, отвернулся, да еще и голову сунул под крыло, чтобы ничего
не видеть и не слышать. Мне стало неловко, хоть ворон вроде бы и не похож
на чеховскую собаку, сказал громко с надменностью в голосе:
     - Никаких авансов, Свенильда! Я лорд или не лорд? Вот и лордствую. И
серьги нацепи. У тебя ж дырки там в ушах, палец пролезет... Монисто нацепи.
Ну, колье!
     Ожерелье она одела уже не радостно, а как-то испуганно, съежившись,
глаза потемнели, а зрачки расширились. Я обошел ее вокруг, голод грызет
внутренности, я чувствовал злость и раздражение, осмотрел как породистую
козу, распорядился:
     - Прекрасно! Теперь дуй обратно. В казарму.
     - Мой лорд!
     - Лорд, лорд, - согласился я. - Жди меня в этой... То бишь, корпусе
спутниц.
     - Мой лорд...
     - Я сказал, - закончил я, не помня как это звучит по латыни,

     Я смутно беспокоился, как же она уедет, но ее конь оказался по ту
сторону орешника. Несмотря на подавленность такими дорогими подарками, явно
за них что-то да возжелаю особенное, что даже в корпусе спутниц не
преподают, она сумела все же свистнуть так, что у меня зазвенело в голове,
будто ударили в большой медный котел.
     Конь выскочил бодро и играючи, Свенильда запрыгнула в седло, бледно
улыбнулась мне, но я сделал строгое лицо. Ее изящные ножки ткнули под
конское брюхо, конь всхрапнул оскорблено, взвился на дыбы и красиво
помолотил по воздуху передними зубами.
     Затем дробный затихающий перестук копыт, в солнечных лучах красиво
блестели золотые волосы, ветер завивал волнами почти так же красиво, как
конские хвост и гриву, затем дробный стук копыт затих, а всадница исчезла
за далекими деревьями.
     Я вздрогнул на хриплого голоса над ухом:
     - А все-таки красивая...
     - А, черт! Не подкрадывайся так тихо.
     - Это я тихо? У вас, у людей, женщины тоже красивые... издали, да?
     - Верно, - вздохнул я. - И когда молчат и улыбаются издали. А когда
раскроет рот... ну, сразу видно, что за фея. Ты уверен, что волк уже не
вернется?
     Ворон переступил с ноги на ногу, вздохнул горестно, но в глаза
почему-то старался не смотреть:
     - Ну, я взял на себя некую вольность... Хоть и не люблю этого хыщника,
грубый он какой-то, да и вообще... Серость не люблю, а он так и вовсе
черность!
     Я потребовал:
     - Какую ты взял вольность?
     - Посоветовал ему не спешить, - вздохнул ворон. - Эх, погубит меня
когда-нибудь моя доброта! Это ж и золотишком с ним придется поделиться хоть
жменькой.
     Сзади послышалось частое дыхание. Я резко обернулся. Волк стоял в трех
шагах, пасть распахнул то ли от быстрого бега, то ли улыбался во всю волчью
пасть. Длинные белые зубы уже не казались страшными, а розовый язык высунул
как большая собака.
     Я раскинул руки, волк встал на задние лапы, я прижал его к груди,
чувствуя запах шерсти, чувствуя его уходящий страх. Ворон уже улетел к
мешку, копался там и ворчал, что самое красивое отдал просто женщине, отдал
просто за так, даже не за услуги хоть какого-то рода.
     Дурная птица не понимает, что я отделался малой кровью. Леди вдвое
могла бы съесть, но дурак на то он дурак и есть...

     Глава 18

     Костер вспыхнул жаркий, я едва успел отодвинуться, как в спину уже
тыкало твердым. Оглянулся, это волк держал в пасти мой богатырский лук. Как
он снял с седельного крюка, не перепугав рогатого коня, я спрашивать не
стал, есть больно хотелось, но вообще-то будет жаль, если волка забодают,
или он сам грызанет моего рогоносца.
     Дрожащими руками я набросил петлю на выемку, натянул лук, чувствуя как
трещат мои голодные мышцы. Волк потянул носом:
     - Я чую струю с очень хорошим запахом...
     - Где?
     - Вон там куст боярышника!.. Чуть левее... за той веткой, что касается
земли, двое толстых зайцев грызут траву.
     Я схватил лук, огляделся:
     - Где?
     - За кустом...
     - Боярышника, - прервал я рассерженно. - Ты не умничай, я тебе не
ботанист. Для меня есть трава, кусты и деревья. За каким кустом?
     - Эх, серость, - сказал волк укоряюще, - родную природу не знать...
Иди за мной. Только я не побегу, зайцы шустрее. Да и запах мой учуют
раньше. А от тебя хоть и несет за версту вовсе непотребным, зато зайцы
здесь человеконепуганые.
     Ворон завозился на дереве, каркнул:
     - Мне сверху видно, что во-о-он там прошел олень сразу с двумя
свенильдами... Тьфу, спутницами. Молодой дурак, сочный, весь в мышцах.
Вкусный, небось. Ага, вон его роги... ну, пусть рога, только бы завалить
рогоносца на обед! А еще лучше - спутницу. Они слаще...
     Волк сказал тихо:
     - Не слушай этого сластолюбца. Лучше заяц в кустах, чем олень за
кустами. Надежнее.
     - Какой же ты романтик, - укорил я шепотом, но уже пригнулся и шел за
ним крадучись. Стрела лежала на дуге лука, я чувствовал кончиками пальцев
жесткую топорщистось лебяжьего пера.
     Волк остановился в странной позе, вытянув шею и держа в воздухе
переднюю лапу. Нос его был вытянут в сторону куста с мелкими листиками.
Потом, видимо опасаясь моей криворукости, плюхнулся оземь и прикрыл голову
лапами.
     Я начал различать хруст, между зелеными ветками мелькнуло серое. Мои
пальцы сами оттянули тетиву к уху, я сделал поправку на несуществующий
ветер, тетива звонко щелкнула по кожаной рукавичке.
     Стрела бесшумно скользнула между веток, не потревожив ни листика. За
кустами заверещало. От моих ног метнулась серая тень, ветви затрещали, волк
исчез.
     Выждав некоторое время, я проломился через заросли. Мордой влез в
паутину, ощутил как через губу побежал перепуганный паук. Кое-как посдирал
липкие нити с комочками запеленутых в коконы мух. На той стороне полянки
толстый заяц уже перестал подпрыгивать, красиво вытянул ноги, показывая
толстое жирное пузо.
     Кусты затрещали, высунулась морда волка со втором зайцем в пасти.
Желтые глаза смеялись. Бросив мне под ноги, прорычал:
     - Дурак, метнулся не в ту сторону... Ну, я таких ошибок не прощаю.
     Из пасти падали тягучие красные капли. Я подобрал зайцев, ноги мои
дрожали от нетерпения, а в животе скреблось и бросалось на ребра.
     Ворон каркнул довольно:
     - Молодые зайцы! Самые вкусные... Переломи ему лапу! Ну переломи!
     Волк поморщился:
     - Как ты любишь глумиться над павшими...
     Я переломил, молоденькие косточки вкусно хрустнули, еще почти хрящики,
а не старые обизвествленные кости. Колени толстые, шея короткая и толстая,
просто барчук, а не заяц, Не снимая шкуры, я тщательно выпотрошил, отрезал
лапки и стянул шкур, начиная от задних лап, выворачивая кожу как чулки.
Надо было бы сперва счистить сгустившуюся под кожей кровь, снять пленки,
которыми заяц покрыл как сосиська, а уж потом отрубить голову и передние
лапы, но в животе раздавались раскаты грома, там уже вспыхивали невидимые
молнии, я чувствовал их злые укусы, потому побыстрее развел костер,
торопливо натер нежное тельце солью, насадил на вертел, дальше пусть следят
ворон с волком, а сам точно так же подготовил второго: на прут и над углями
костра.
     Волк простонал:
     - Пора... Ну, давайте уже есть!.. Ну что вы какие-то странные...
     - Терпи, - каркнул ворон. - Пост - это власть духа над телом.
     - Сам постись, - огрызнулся волк. - Мне нельзя, я - романтик.
     Оба не отрывая глаз, вытягивали головы, завороженные видом
подрумяненной корочки, еще толстой и жирной, что пузырилась множеством
крохотных фонтанчиков сока. Запах пошел мощный, провоцирующий, я чувствовал
как внутри меня озверевший желудок с голодным воем кидается на ребра,
кусает, пытается выбраться наружу и броситься на сладкую добычу.
     - Сейчас, - проговорил я, борясь с собой, - вот только корочка чуть
поджарится... чтобы хрустела... а то мягковата...
     Оба завопили в один голос, романтик и скептик:
     - Мужчина не должон перебирать! Мужчина жреть и сырое!
     Дрожащими руками я сдернул горячие тушки с вертела...

     Потом, осоловевшие от сытости, хотя что пара зайцев на троих мужчин,
мы долго сидели у костра, отдувались. Вокруг нас белело то, что можно было
принять за обрезки ногтей с пальчиков младенца. Это было все, что осталось
от костей, в которых мы все трое искали сладкий костный мозг.
     Волк посмотрел по сторонам, зачем-то оглянулся на треугольный темный
вход, прорычал с тоскливым завыванием в голосе:
     - А может... остаться?
     - Как? - не понял я.
     - Да просто остаться. Как остался этот... Думаешь, он так и родился
чудищем? Нет, сперва явно рыскал по свету в поисках кладов, а то и вовсе -
славы, чести, доблести и геройства. Но отыскал эту пещеру, убил хозяина, а
сокровища пожалел выносить на яркий свет да на непотребных девок тратить...

     Ворон каркнул, явно меня защищая:
     - А если на потребных?
     Волк оскалил клыки, даже не снизошел до ответа пернатости, а мне
сказал уже вовсе с просящей ноткой:
     - А тут все в целости! Ничто не уйдет. А там все прогудишь, я ж вижу
из какого ты племени!.. Бархатом дорогу устелить, самый дорогой шелк на
онучи, лошадей шампанским, ведром заморского вина навоз с сапог смыть... А
через неделю опять голяк голяком!
     Я посмотрел в упор:
     - Ты в самом деле такое хочешь? Ну, в пещере, жить-поживать и добро
наживать?
     Он некоторое время выдерживал взгляд, потом отвернул голову, опустил,
а вместо мощного рыка из пасти вырвался щенячий скулеж:
     - Нет, я же волк, а не барсук или какое-нибудь пернатое... Но даже оно
молчит. Так не хочется расставаться! Так бы и нестись по степям и лесам,
горам и долам, чтобы земля мелькала под лапами, встречный ветер, новые
запахи, новые луга и озера, новые схватки, когда клык за клык, хвост за
хвост...
     Я спросил тупо:
     - Но этот же... Властелин подземелий! Как он мог быть с такой рожей
героем?
     Волк спросил подозрительно:
     - А ты что, расист? Или хуже того - видист?.. Сейчас даже женщин не
внешность не смотрят, а смотрят... гм...
     - На сокровища! - каркнуло с дерева. - На сокровища!
     - На сокровища, - сказал волк с явным облегчением. - Что значит, зрят
в корень. Если корень тьфу, то и внешность не поможет, а если злата целая
пещера, то любая...
     Что любая, я не спорил. Вон та в моем мире, которая, выйдя замуж за
принца, стала принцессой, а потом, отсудив у мужа деньжат, сокровищ и
титул, вышла замуж... или почти вышла за того, у которого сокровищ было еще
больше, хоть тот и не был принцем. В моем мире это так привычно, что никто
и не подумал, что она должна бы выйти замуж за того офицера или конюха, с
которыми спала. А другая из ставших известной благодаря мужу-президенту
великой страны, после его гибели вышла замуж за самого богатого человека на
свете, пусть дряхлого старца и урода, зато у него одних кораблей было
больше, чем у Франции и Германии вместе взятых... Это только в кино
королевы идут под венец с бравыми рыцарями, да еще незнатными, а в жизни
ищут еще королевистее.
     Похоже, подумал я горько, скоро и в кино перестанут.
     С другой стороны, подумалось вяло в сытой голове, сидеть над златом -
не по мне. То, что рожа перекосится, и весь перемутируюсь в такое вот
чудовище - это плевать, критерии красоты давно размыты, женщинам теперь все
равно какого цвета кожа, рожа, какой с виду и какой внутри, а нам,
мужчинам, тем более. Одни красятся и ресницы наставляют, другие качают
железо, а таким вот зеленым властелином подземелий выйти на пляж - полный
отпад! Но за золото надо хотя бы удовольствие... Ладно, раздать бедным - в
этом тоже можно найти какой-то странный балдеж.
     Ворон неожадннно каркнул над ухом:
     - Да скажи ему, скажи!
     Я отшатнулся, мудрые мысли выпорхнули как дурные бабочки, что и летать
ровно не умеют. Волк посмотрел на меня, заколебался, рыкнул:
     - Сам говори.
     - Из тебя оно само лезет! - каркнул ворон язвительно.
     - Ты заметил первый, - ответил волк с достоинством. - Теперь и честь
дадена первому.
     Я поморщился:
     - Вы о чем?
     Ворон слетел на траву, прошелся важно, растопырив крылья, клювом
пощелкивал, глаза как у птицы Рух, походка импетатрская. Кашлянул пару раз,
сказал важно и значительно:
     - Конечно, первым заметил я... И чтоб вы вообще без меня делали? Но
тащил-то этот мохнатый! Не стану же я, мудрец черную работу делать?
Благородный лорд, если ты разуешь зенки да оглянешься, хоть тебе с твоим
животом сейчас и дышать тяжко...
     За моей спиной в двух шагах прямо на земле лежал в искусно украшенных
ножнах исполинский меч. Видно было как его протащили через кусты, остался
след, словно прошлись плугом. Крестообразная рукоять смотрела на мир гордо
и вызывающе.
     С колотящимся сердцем я вскочил на ноги. Руки сами потянулись к
чудесному мечу:
     - Что за чудо?
     - Меч властелина подземелий, - сказал ворон гордо. - Золото золотом,
но не мало ли это для мужчины? Вот я отыскал и выволок... волк малость
помог.
     Меч был тяжел, я бережно потащил из ножен, синеватая сталь загадочно
мерцала, по широкому как лицо будущего короля лезвию бегали искорки,
прятались в глубинах, выскакивали и выстраивались в загадочные, быстро
исчезающие узоры.
     Волк рыкнул с благовеянием:
     - Меч героя!
     - Особый трехручный меч, - объяснил ворон торжественно. - Не всякому
это! Ох, не всякому...
     - Спасибо, друзья, - прошептал я растроганно. - А вы еще о какой-то
полуголой бабе... Их хоть пруд пруди, а вот меч... да еще такой!

     Потом мы неслись обратно: я в седле, спина волка изредка мелькала в
высокой траве, а ворон устроился за моей спиной на седельной мешке. Перья
скребли поясницу, но я больше чувствовал как встречный ветер пытается
выдрать мои длинные волосы.
     Трухручный меч красиво и надменно смотрел из-за плеча. Багровое солнце
медленно опускалось за темный край земли, и оранжевая шишка рукояти
блестела как кровавый глаз Балора. Ворон начал бурчать насчет ночлега, как
все пернатые не хрена не зрит даже в сумерках, но волк на бегу нюхал
воздух, даже подрыгивал и ловил струю воздуха повыше, уверял, что уже
близко.
     Наконец на далеком багровом небосводе начали подниматься как
заостренные наконечники копий остроконечные крыши, даже зловеще краснели,
словно их только что вытащили из груды пылающих углей.
     - Город! - воскликнул волк. - Я ж говорил!.. А это пернатое: заночуем
в поле, заночуем в поле... Тоже мне мышь-полевка.
     - Молчи, серость, - буркнул ворон сонно. - Тьфу, вовсе черность. Мы,
варвары, пр-р-резираем уют сцивилизации. Мы, суровые и гордые варвары, бдим
и спим во чисто поле...
     Он прижался к моей спине комом жестких перьев, скребся, умащиваясь. Я
чувствовал горячее тельце, у ворон сорок два как раз нормальная
температура, а у воронов и того выше, потому им надо больше есть и больше
спать, а там из-за ровного как струна черного горизонта мрачно и красиво
поднимаются пурпурные шпили, башни, крыши, наконец высунулись даже зубчики
каменной стены, тоже словно облитые красной кипящей кровью.

     Мы влетели во двор корчмы, как будто пожарная команда во двор богатого
особняка. От кузницы несся веселый перестук молотков, из подвала катили
тяжелые бочки, на крыльце блюют, лошажье ржанье и фырканье от коновязи,
скрип колодезного журавля, плеск воды, запахи кухни, лошадиного пота,
свежего сена и снова аромат жареного мяса, от которого я снова ощутил себя
голодным как стая волков на марше.
     Мальчишка с готовностью ухватил поводья, а я спрыгнул прямо на нижнюю
ступеньку крыльца. Волк моментально очутился рядом, ворон перелетел с мешка
и устроился на плече, вогнав для устойчивости когти поглубже в толстую кожу
перевязи.
     Дверь с треском распахнулась. Я привычно шагнул в сторону, мимо
вылетел, провожаемый мощным пинком, тот самый крысоморд с близко
посаженными глазками.
     Грохнувшись, он перекатился через голову и плюхнулся в грязь, которая
возникла с подозрительной готовностью на только что сухом месте. Я услышал
истошный вопль:
     - Вассалы стоят стеной! Но где же князь?
     Он закашлялся от жаб и пауков, что сыпались изо рта. Волк зарычал и с
брезгливостью отодвинулся, а к двери подошел, высоко поднимая и отряхивая
лапы. Мы шагнули через порог, невидимые руки захлопнули за нами дверь.
     Запахи жареного мяса окутали нас с головы до ног, я сглотнул слюну,
сразу ощутив себя голодным, зайцы - не еда, а сквозь ровный шум голосов,
напоминающий рев морского прибоя, уже знакомо прорезались удалые песни,
пьяные выкрики, хохот, звон медных и серебряных кубков,
     В лицо пахнуло горячими влажными запахами кислого вина, жареного мяса
с луком и чесноком, ароматом горящей хвои. В зале шумно, народу за столами
битком, хотя мой прошлый стол наполовину пуст, зато второй, приставленный
торцом к его середине, длинный и без скатерти, с обеих сторон заполнен
плечистым народом, среди которых выделяются стражники своими кожаными
жилетами, но были и мясники, кузнецы, конюхи, и еще люди, как я понял,
свободные, хоть и не настолько высокого рождения, чтобы их допустили в
замок пировать с королевой.
     Табуретки и стулья заняты все, но на лавках место отыщется всегда, мы
пробрались к моему столу, волк показал клыки одному, другому, и ему место
нашлось рядом со мной. Ворон, похоже, слезать с плеча не спешил. Во-первых,
так виднее, а он птиц любопытный, а во-вторых всяк видит, что у него за
насест.
     Белобрысый мальчишка примчался сразу, с любопытством посмотрел на
волка. Я видел, что ему хочется погладить собачку, но воспитанный ребенок
вспомнил о работе, детское личико стало серьезным.
     Волк на всякий случай показал ему клыки, не любит чрезмерного
внимания, скромный, а ворон раздраженно каркнул:
     - Ну что беньки вылупил?.. Умных не видал?
     Мальчишка ответил по-взрослому рассудительно:
     - Да умные что... Теперь всяк умный! По-своему, конечно. Умного много,
хорошего мало. А вот с деньгами так и вовсе... Если есть чем платить, то
без разницы какой вы породы. Золото всегда золото. Неважно, из вороньего
или волчьего кармана.
     Он не понял, почему даже волк улыбнулся во всю хищную пасть. Ворон
напыжился, а я просто сунул ладонь в мешок, загреб столько, сколько
поместилось в ладони. Мальчонка ахнул и отступил, глаза его полезли из
орбит.
     - Этого хватит? - спросил я небрежно.
     - Хва... хва... хватит ли... - пробормотал он, глаза его как прилипли
к блистающей горке золотых самородков. - Да тут хватит... Ежели изволите,
благородный герой, то и коня можно за стол!.. Хоть в красный угол, хоть на
почетное место!.. Милости просим!
     - Я ж не Калигула, - отмахнулся я. - Коня кормить отборным овсом и
поить ключевой водой. Этого довольно.
     - Сделаем, - поклялся мальчишка. - И ключ выроем прямо во дворе, и
овес сейчас же посеем... А что за стол коня, так что дивного? Кони бывают
куда умнее нынешних хозяев, уж не обессудьте! Зато хозяева - ого-го какие
герои!
     Умчался, а волк и ворон вертели головами, привыкая к гаму, веселому
шуму, запахам жареного мяса, печеной рыбы. На той стороне корчмы гремела
брань, трещали разбиваемые о дубовые головы сосновые лавки, взлетали
кулаки, на стены брызгало красным, колыхались тени, жутко переламывались на
переходах со стены на стену, вырастали на потолке и пропадали за низкими
потолочными балками.
     Вдоль столов прошел, выбирая место, высокий человек в темном плаще.
Капюшон он постарался надвинуть на глаза, но нечто в его осанке, развороте
плеч и походке привлекало внимание. Повернул голову вслед и я, взгляд
зацепился за выглядывающие из-под плаща задники сапог. Я равнодушен к
одежде, варвары пренебрегают модой и удобствами, но даже мне ясно, что эти
сапоги шили очень умелые руки. А булатные шпоры, что мелодично позвякивают
на каждом шагу, настоящее произведение искусства.
     Мужик, что сидел за столом напротив, покосился в мою сторону хмуро:
     - Эй, странник!.. Мы здесь не задаем лишних вопросов, понял?
     - Да я так, - пробормотал я, опуская глаза, - просто золотые шпоры...
гм... слишком уж для простой корчмы...
     - А кто тебе сказал, что сюда пускают только простых?
     А его сосед буркнул, не отрывая глаз от кружки с пивом:
     - Никаких ограничений. Знатные - тоже люди...
     Он перевел взгляд на волка, на ворона, что наконец слетел на стол и
принялся нагло клевать из его миски. В глазах мужика не было ни вражды, ни
удивления. Здесь и не такое видели, читалось в его раскосых глазах.
     - Вы посидите здесь, - велел я волку и ворону, - я схожу посмотрю, что
у них найдется пожевать еще.
     В торце корчмы виднелась длинная стойка, за которой стоял,
облокотившись локтем, грузный мужик в белом сюртуке. Я пробирался между
столами, переступал через ноги, через упавших, спотыкался о перевернутые
лавки и стулья, увертывался от пролетающих кувшинов, одной рукой
придерживал кошель на поясе. В корчме надо смотреть в оба, а когда наконец
выбрался к стойке, вместо грузного мужика в той же небрежной позе стояла
зеленоглазая женщина. Огненно красные волосы красиво падали на спину, я
засмотрелся на ее роскошную фигуру, но, вспомнив предостережение, проглотив
заготовленный комплимент, вежливо поклонился:
     - Простите за вторжение. Я и мои доблестные спутники проголодались.
Нам бы такое, чтобы всем пришлось по вкусу. Не уверен, что мальчонка
принесет все правильно...
     Я осекся, ибо только что за ее спиной была огромная картина с голой
бабищей, изображающей, если не ошибаюсь, Данаю, а теперь там зеленел лес,
на огромном пне медвежата, а старая медведица хоть и смотрела сурово на
них, но краешком глаза держала и меня.
     Женщина чуть улыбнулась:
     - Здесь все получают то, что заслуживают.
     Рядом со мной облокотился крепкоплечий мужчина, сухой и жилистый, но с
неопрятной бородкой и грязными жирными усами. Он медленно отпил пару
глотков, явно наслаждаясь, затем взгляд его мутных глаз упал на меня.
     Чем-то ему не нравлюсь, видно, наливается злобой так отчетливо, что я
видел как в нем желтеет нутро, а когда оскалил пасть, то клыки выглядели
вдвое длиннее:
     - Ты пришлый, как я гляжу...
     Я смолчал. В этих ситуациях, что не отвечай, все равно приведет к
драке. Сперва просят закурить, а потом начинается: ах, не куришь, брезгаешь
нами, или - не те куришь, это ж оскорбление, так что и сейчас я спокойно
рассматривал копченые куски мяса и рыбы, прикидывал какой кусок нам
порезать, какой круг сыра выбрать, с какого кувшина вина начинать и каким
закончить.
     - Ах, так ты гордый...
     - И хлеба, - добавил я. - Ржаного, свежего.
     Мужик уже не тянул, а зло цедил:
     - А мы тут гордых не любим... Наш народ должон быть простым и
богобоязненным!.. А гордыня - смертный грех. Гордых мы...
     - Соли не забудьте, - сказал я, заканчивая заказ. - Если есть, то еще
и перчика, аджики, тертого чеснока.
     Хозяйка спокойно кивнула, принимая заказ, я отодвинулся, и в этот миг
мужчина ударил.

     Глава 19

     Я легко отклонился, мой кулак в ответ достал его снизу в челюсть. Сухо
хрястнуло. Его приподняло в воздух, изо рта блестящими градинами
разлетелись во все стороны белые комочки, застучали по стенам, с мелким
дробным стуком покатились по полу.
     Он тяжело грохнулся навзничь. Из-за столов на меня бросилось сразу
пятеро, еще не поняли, что с их вожаком случился не солнечный удар. Я
прижался спиной к стойке, да не зайдут со спины, мои кулаки встречали точно
и сильно, тела отшвыривало как надутые мячи, первый улетел под стол, другой
грохнул на стол и развалил его широкой задницей, третьего пронесло по
проходу, задевая сапоги гуляк, четвертый от мощного апперкота взлетел и
повис как убитая гадюка на потолочной балке.
     Пятый, самый сообразительный, выхватил длинный нож и пошел размахивать
крест-накрест, словно работал нунчакой. Я отшатывался, сам ловил момент,
тот начал улыбаться торжествующе, тут же я метнул кулак, точно рассчитав
движение, глухо хрустнуло, будто я проломил глиняный горшок.
     Я повернулся к хозяйке:
     - Если есть, то соли помельче. Морской, если здесь знают, что такое
море.
     Она раздвинула красивые губы в улыбке:
     - У нас есть все! Даже чашки для левшей. А соль хоть аттическая, хоть
пермская, хоть...
     Я кивнул на распростертые тела:
     - Если можно, то этим накрыть стол во-о-он в том углу. Подавать все,
что смогут съесть и выпить. Плачу я.
     Чтобы хозяйка не усомнилась, я запустил ладонь в сумку, а ладонь у
меня теперь шире лопаты. Ее глаза округлились как у большого молодого
филина, но из зеленых стали странно лиловыми. Я высыпал золото на стойку,
повернулся и, чувствуя между лопаток восторженные взгляды, вернулся к
столу, где нетерпеливо ждали волк и ворон.
     - Ну конечно, - прорычал волк саркастически, - как же иначе? Где
корчма, там и драка...
     А ворон, заступаясь, каркнул:
     - А что? Да ты посмотри!
     На всех жаровнях шкварчало и шипело мясо, но воздух стал удивительно
чистым, прозрачным, я с удовольствием вдохнул всей грудью. Даже самые
дальние столы различаются отчетливо, видны кровоподтеки на лицах самых
дальних гуляк, их золотые пояса и рукояти ножей с блистающими драгоценными
камешками. Даже потолочные балки проступили ясно и четко, видны зазубрины
от мечей, когда замах на рупь, а удар на копу...
     - Ничего себе, - пробормотал я ошеломлено, - неужто это от драки?.. Ни
хрена себе дезодорантик...
     Ионизированный воздух трещал от свежести. Грудь поспешно раздулась,
спеша успеть захватить как можно больше озона, что выделяется после любой
грозы, ибо от жаровен, сковород, мангалов уже текли плотные запахи жареного
мяса, рыбы, от гостей снова пошли запахи пота и крови.

     От двери раздался гул голосов. На пороге остановился на миг,
всматриваясь в обитателей, высокий воин в печенежском малахае и в добротных
рыцарских доспехах. Железо тускло блистало багровыми отблесками, такой же
блеск был в раскосых глазах воина, что бросали быстрые осторожные взгляды
из-под нависающей на глаза песцовой или соболиной шерсти.
     - Сэр Эдвард!
     - Эй, каган!..
     Сгорбившись, воин поспешно пробрался к столику подальше в угол, куда и
светильники не очень то доставали, сел, пугливо сгорбившись, закрыл лицо
руками. Его хлопали по спине, плечам, он вздрагивал не сколько от мощных
хлопков, сколько от испуга
     Я кивнул в его сторону:
     - Что это с ним?
     Мужик проследил за моим взглядом, отмахнулся с небрежностью:
     - Сэр Эдвард. Каган земли полуночной, темной и неизведанной. Пьет
здесь да кручинится.
     - Почему?
     - Потому что каган, - ответил он лаконично.
     - Тяжела шапка Мономаха?
     - Да никто не думал, что ему выпадут даже уши от каганатства. Вот и
скитался как вольный бродяга по лесах, по долам. Кого зарежет, кого
ограбит, тем и жил. Побывал в краях дальних, заморских, навидался разного.
Говорят, шесть раз веру менял, десять раз королей, три раза - носки,
четырежды - имя. А тут пришло известие, что все знатные семьи в его далекое
империи, полегли в междоусобицах, каганское семя истреблено на десять колен
вглубь и в стороны, а он, оказывается, хоть и да-а-а-альний родственник
основателю их царства, тьфу, каганства, но - единственный. Все уцелевшие
ханы, устав от резни, договорились поставить его на каганство и отдать под
его каганскую длань все свои вольности.
     - Ну и...
     Мужик посмотрел на меня с некоторым раздражением. Даже варвар,
читалось в его выпуклых глазах, должен понимать такие простые вещи.
     - Ну и ловят его теперь! Что еще непонятно?.. Чтоб взять на себя все
их вольности, он должон расстаться со своими!..
     Я оглянулся на нынешнего сотрясателя вселенной, что пугливо пригибался
всякий раз, когда распахивалась дверь. Особенно, как я заметил, его пугали
молчаливые посетители, а таких была масса, что выбирали местечко где-нибудь
в уголке, чтобы меньше было шансов попасть под брошенный стул, ели и пили
мало, больше слушали, глаза их были внимательные и цепкие.
     Вообще-то так и надо вести в корчме, сперва послушать о чем говорят,
заранее определить, с кем связываться не стоит, а уж потом осторожными
репликами попытаться вклиниться в беседу, но несчастный каган, все это
понимая, все же вздрагивал, а глаза округлялись испуганно как у лесного
оленя.
     Ворон, сильно отпихнувшись лапами, едва не сбросил меня с лавки.
Растопырив крыла, принялся хищно долбить кость с лохмотьями мяса, которую я
в глубокой задумчивости держал над столом.
     Гость слева от волка слегка отодвинулся, тот с рычанием пожирал на
своей тарелке недожаренное мясо, но когда холеная рука брезгливо стряхнула
с рукава темные шерстинки, я понял, что если кому волк или ворон не по
вкусу, то разве что из-за шерсти и перьев, а так для настоящих мужчин без
разницы кто в шелках, кто в шерсти или пернатости.
     Здесь же настоящие мужчины, ибо волк, нажравшись уже стал было
подпевать, а гость в щегольском белоснежном плаще после второго кувшина
смирился с темными шерстинками на рукаве, ворон очень немузыкально каркал,
пока я не утомившись чересчур даже для варвара диковатым пеньем, не
поднялся из-за стола:
     - Надеюсь, у них найдется для нас свободная комната. Или хотя бы
где-нибудь на сундучке прикорнуть...
     Волк напомнил:
     - А в замок?
     - К приличной женщине после девяти вечера даже звонить не принято, -
напомнил я. - А уж вваливаться в гости... Утром! Все утром.
     - Эх, а я уже намечтал себе королевскую постель...
     - А на коврике у двери не хошь? - спросил я ядовито. - Да и то для
тебя чересчур... Так, на тряпочке. У порога.

     Комнатка в корчме нашлась настоящая, хоть и крохотная. Затолкав мешок
с сокровищами под ложе, я рухнул как подрубленное дерево. Смутно чувствовал
как все тело мое расплывается как воск на горячей сковородке, мышцы тают.
Первыми отпали конечности, и я успел понять, что значит спать без задних
ног, сердце колыхается все медленнее, кровь застывает, тяжелая и темная как
смола...
     По распластанному как кит на суше телу пробежала искра. В тиши и ночи
рычание волка нарастало, как рев приближающегося мотоцикла. На потолочной
балке скрипнуло дерево под крепкими когтями. Кое-как приподнял тяжелые как
горные хребты веки, уже толстые и набухшие, смотрел тупо на странно
изменившуюся комнату: одна половина в кромешной тьме, другая - освещена
косым лунным светом из окна. Из-под потолка внезапно блеснул жутковатый
красный уголек, я едва спросонья не швырнул туда сапогом, а под ложем, где
мешок, рычание стало громче.
     - Да слышу, слышу, - прошептал я одними губами. - Разрычался...
     По ту сторону окна едва слышно скрипнуло. В тяжелом вечернем воздухе,
напоенном ароматами придорожной пыли, запахами конского пота и горящего
железа из расположенной внизу конюшни, появилась острая струя крепкой
бражки. В светлом квадрате, на миг заслонив его целиком, появилась
плечистая фигура. Запах бражки хлынул через подоконник как наводнение.
Фигура исчезла, с пола донесся легкий стук, словно упал мешок с отрубями,
тут же снова звездное небо с рассеянным лунным светом заслонило темным, еще
и еще.
     Я настороженно прислушивался, жив ли под ложем чувствительный к
запахам волк. Как верный соратник, он будет переносить все трудности, как
спартанский ребенок, которому лисенок выгрыз кишки, но я все же выждал,
пока ночные гости заберутся все до последнего. В комнате становилось явно
тесно, я слышал затрудненное дыхание. От потных тел воздух нагрелся, словно
помещение было забито воронами, стал тяжелым и плотным как зыбучий песок.
     Половицы заскрипели. Сосредоточившись, я уловил приближение руки к
моему лицу, быстро перехватил за кисть, пальцами другой руки ткнул под
ложечку. Послышался мокрый всхлип. Я толкнул бездыханного на других,
перекатился через голову, вскочил и ударил одновременно кулаками, ногами,
головой, а также локтями и коленями.
     Их расшвыряло как от разорвавшейся гранаты. Я слышал тяжелые падения,
удары о стены. Чавкало, хлюпало, хрустело. Уже проснувшись, я на всякий
случай пронесся по комнатке, в которой уже помню где что стоит, бил все,
что двигалось, а когда начал спотыкаться о тела, хватал за что попало и
вышвыривал через уже открытое окно.
     Когда внизу отшлепало, из-под ложа донеслось рычание:
     - Хорошо... Из тебя мог бы получиться не самый паршивый волк!
     Сверху с потолочной балки каркнуло:
     - Не утерпел, виноват... Клюнул одного в темя! Надеюсь, это не очень
умалит твою победу, герой.
     - Смотря как клюнул, - пробормотал я.
     - А что, можно до смерти? - поинтересовался ворон с интересом.
     - Хуже, - пояснил я. - Когда меня долбанул кажан, неделю горевал с
раненым пальцем! Хорошо, в детский сад можно было не ходить.
     Чутье варвара говорило, что за остаток ночи больше нападений не будет,
а к королеве надо идти отоспатым.

                       Часть 2 Что-то я сегодня крут.

     Глава 20

     За длинным столом склонились молодые волхвы. В торжественной тишине
гусиные перья поскрипывали по пергаменту уютно и успокаивающе. Изредка
кто-нибудь да покашливал, тут же кашель прокатывался волной, странная вещь,
так же прокатывалась, помню, волна покашливания по Ленинке, стоило хоть
одному поперхнуться в огромном зале.
     Тертуллиус, стоя спиной ко входу, перебирал толстые фолианты в книжном
шкафу. На мощный звон подковок испуганно обернулся. На меня уставились
неверящие глаза под мощными покрытыми пластами снега бровями. Эти снежные
пласты, с хрустом ломая ледяную корку, полезли на середину лба:
     - А, Странствующий... гм... Странствующий Рагнармир!.. Как ты нас
шеломнул. В нашей тихой обители давно уже не видели такие глыбы мышц.
Точнее, никогда не зрели... Что-то случилось?
     Я широко улыбнулся, помня какие у меня теперь белые ровные зубы:
     - Нет, Ничего особенного.
     Он смотрел пытливо, отступил на шаг и окинул меня взглядом с головы до
ног:
     - Но ты вернулся. А как же квест?
     - Уже, - ответил я.
     Молодые маги посматривали украдкой, я видел какие взгляды бросают на
мои широкие вздутые мускулами плечи, на мой могучий торс. Судя по их лицам,
не прочь променять свою мудрость и ученость на мою первобытную мощь.
     Старый маг спросил с некоторым сомнением:
     - Выполнен?
     Помня, что спартанцы, те же варвары, отличались завидным лаконизмом, я
кивнул, держа нижнюю челюсть воинственно выдвинутой вперед, как у боксера с
неправильным прикусом. Старый маг даже открыл рот, привык среди своих к
словоблудию. Я наконец с видимой для всех неохотой расцепил твердые
героические губы, снова показывая белые ровные зубы:
     - Уже.
     Он потоптался передо мной как исхудавший по весне старый облезлый
медведь. Запавшие глаза смотрели исподлобья:
     - Что-то случилось?
     Я прошелся по помещению, пригибая голову, ибо с высоких балок свисали
вниз головами огромные серые кажаны. Они вроде бы спали, завернувшись в
серые неопрятные крылья, но я чувствовал всем позвоночником, что жутковатые
хищники следят за каждым моим движением.
     - Да ничего особенного, - ответил я небрежно. Голос мой гудел,
наполняя помещение могучим гулом. Я даже сам, не говоря о раскрывших рты
молодых магов, слышал в нем стук копыт, далекие крики умирающих в бою, звон
мечей и деревянный стук стрел о щиты. - Разбойники, людоеды, великаны,
всякие там драки - не в счет.
     Одна из его двух заснеженных мохнатых бровей взлетела вверх еще выше,
давал понять, что оценил мою скромность, сказал поспешно:
     - Да, для героя это не в счет. Хотя, как сказать... Гм... Но ты так и
не зашел еще к королеве, не переночевал даже у амазонок, не остановился у
сирен... Даже не заметил? Странно. Когда пришлось проезжать справа под
скалой с раздвоенной, конечно же, верхушкой, там сирены, а когда пересекал
чисто поле, там носятся и носятся амазонки на горячих конях. Гм... Квест
оказался чересчур коротким.
     Поблизости вертелся Куцелий, я видел как он вздрагивает,
прислушивается к каждому нашему слову. Насколько я помнил, на той карте,
которую он дал, не было никаких амазонок, сирен, прекрасной Эдельфины,
скалы с раздвоенной верхушкой. Хотя, странно, мой маршрут он начертил не
просто по прямой... По прямой, как я чувствую теперь, обязательно бы
напоролся на этих полуголых амазонок и прочие радости. Это по вине этого...
этого еретика я пропустил все радости, которые для меня уготовил старый
Туртуллиус!
     Старый маг смотрел с недоумением, я смерил Куцелия долгим обрекающим
взором, вот брякну как ты схалтурил, и тебе конец, еретик чертов... Почему
ты составил маршрут так, чтобы я объехал все эти места сторонкой? Это уже
не лень, это похоже на свою игру за спиной старого учителя...
     - А что, - спросил я с усилием, - квест должен быть долгим?
     Огни в светильниках разом погасли, оставив нас в полумраке, тут же
вспыхнули еще ярче, зачем-то поменяли цвет пламени с оранжевого на
синюшно-бледный, как у забитых совхозных кур. Я понял, что старый маг в
затруднении перед ответом мысленно обшаривает свой мозг, в старческой
рассеянности задевая и комнату, и, возможно, пугая кур во дворе, вызывая
ветерок в саду, сдвигая в дальнем королевстве пласт земной коры и пугая ту
большую черепаху.
     - Каждый квест героя, - проговорил он размеренно, - обычно как по
мерке укладывается в Книгу Подвигов. Книга книге, конечно, рознь, но
все-таки они примерно равны по объему. Острой необходимости в этом, конечно
же, нет... но некая эстетичность, что ли... Взгляни на эти полки.
     В старых застекленных шкафах менделеевско-тургеневского облика на
широких полках стояли книги. Ровными рядами, одинаковые как китайцы. Равные
по высоте, толстые, одинаковые в коже, с золотыми или медными, отсюда не
разберешь, треугольниками на краях.
     Я предположил, скорее из вечного желания российского интеля все
отвергать, и ни с чем не соглашаться:
     - А если писать крупнее? И расстояние между строк пошире? У нас теперь
так делается.
     - К сожалению, - ответил маг со вздохом, - у нас тоже. Иные времена,
иные правы.
     К нему подошел молодой помощник, которому Куцелий что-то пошептал на
ухо. Маг с сомнением покачал головой, жестом отослал, а мне сказал с
неловкостью:
     - Мой смышленый ученик говорит, что подвигов героев обычно хватает на
три Книги Деяний Великих и Славных. Если, конечно, вы свершите еще пару
квестов... или хотя бы один, то не придется укрупнять буквы. Разве что
расстояние между главами пошире, а каждую часть с новой страницы... Мне не
хотелось бы, чтобы писцы привыкали халтурить!
     Я пожал плечами:
     - Если, конечно, второй квест будет поинтереснее.
     - Обещаю, - сказал он поспешно.
     - Тогда я постараюсь не растягивать, уложите все в эту книгу.
     - Все обещаю, - повторил он. - Все-все.
     Перед магом почтительно раскрыли огромную книгу с толстым латунным
переплетом. Весом не меньше, чем в полтонны, каждая страница из кожи
молодого теленка. Чтобы полистать такую, надо сложение иметь, а у мага с
виду одно вычитание.
     Страницы зашевелились как наэлектризованные, встопорщились, начали
листаться сами, очень удобно, старому магу не надо даже на перелистывание
расходовать слюни. Страницы иногда замирали на мгновение, но, повинуясь
движению брови, торопливо шелестели дальше. Я видел с каким напряжением
острые глаза старого мага впились в мелькающие значки,
     Я ощутил, что меня трогают за браслет на запястье. Куцелий смотрел
большими восторженными глазами. Приложив палец к губам, прошептал:
     - Не надо отвлекать мастера.
     Я отдвинулся на шаг, сказал тоже негромко:
     - Давай, крякай.
     Его глаза блудливо опустились. На полу вспыхивал крохотный дымный
след, описывая зигзаги, пытаясь спрятаться в щели между половицами, откуда
все-таки дуло, доносился писк, и пахло окотившимися мышами.
     - Э-э... - промямлил он, - я разве говорил, что хочу что-то сказать?
     - Да ладно тебе. Я ж варвар, а мы хоть не шибко мудрые, зато чуткие.
     Он помялся, спросил свистящим шепотом:
     - Скажи, герой... почему ты не бросился сразу к королеве? Выполнив
квест, герой обычно сразу к королеве...
     Я запнулся, в самом деле, почему? Может быть, потому, что для меня
королева все-таки... королева. Хотя умом понимаю, что королева так же ходит
в сортир, тужится и пользуется бумажкой, но чувства отказываются этому
верить. Для меня принцесса это не та девка, что, выйдя замуж за принца,
спала с его офицерами и конюхами, а при разводе отсудила титул и кучу
денег, а затем нацелилась замуж за самого или почти самого богатого мужика
на планете... Королева - это...
     В затруднении смотрел на Куцелия, не зная как объяснить, что такое для
меня королева. Его нижняя челюсть потихоньку отвисала, глаза расширились.
Похоже, я в самом деле выгляжу варваром, которым сохранил кодекс чести, а к
королеве все еще относится свято!

     Мы оглянулись на мага, тот все еще усилием мысли гонял страницы.
Причем взгляд совсем не был бараньим, как становятся у наших телекинетиков,
которые у себя на кухне усилием воли сковородки гнут, а на людях им перышко
сдвинуть всегда мешают то ли солнечные пятна, то ли эти, которые
обрабатывают блендомедом.
     - Я пока что введу вас в суть дела, - сказал Куцелий шепотом. -
Садитесь вот сюда... Осторожнее, у вас такой вес, такой вес!.. И ни капли
жира, восхитительно.
     Я опустился в кресло, что сразу затрещало под не по-магски могучим
телом. Куцелий следил за мной напряженно, с облегчением перевел дух, когда
я расслабился и откинулся на спинку.
     В его руке появился желтый свиток, похожий на царскую грамоту, видны
следы воска и отпечатки пальцев спешащего писца, мол, еще одно последнее
сказанье, и летопись окончена моя.
     - Там за морем, - сказал Куцелий негромко, но нараспев, - там Империя
Шести Мечей, в которую входит королевство Трех Щитов, царство Четырех Копий
и герцогство Одного Коня... Ага, еще и баронство Семи Заколдованных Плащей
За Империей Шести Мечей лежит империя Восьми Золотых Стремян, в которую
входят двенадцать королевств... я их сейчас перечислю со всеми землями,
герцогствами, грамотами, пэрствами и сэрствами...
     Почему-то это перечисление королевств и герцогств, которое еще вчера
заставило бы сердце биться чаще, сейчас вызвало какое-то странное чувство.
Одна моя половина жадно прислуживалась, а другая начала шевелиться, ерзать
задом по ставшему шероховатым креслу, рискуя загнать занозу размером со
шприц наркомана.
     - Нельзя ли на потом?
     Он с великим удивлением воззрился на меня поверх грамоты, похожий на
суслика, выглядывающего из норы:
     - Что?
     - Ну... это перечисление.
     - Нельзя, - ответил Куцелий значительно. Он указал наверх. - Почему-то
Тот очень любит все это перечислять. Иногда даже не по одному разу. Нас
тоже заставляет... э-э... очень подробно и в деталях, хотя, честно говоря,
кто это запоминает?
     Я не понял, о чем он, сказал тупо, потому что неварварскость моей
эпохи заставляет ответить даже на риторический вопрос:
     - Для значительности, наверное.
     - Может быть, - согласился Куцелий нехотя. - Наверное. Хотя, конечно,
не нам судить Творца за его промахи. Возможно, это ему зачем-то надо.
     - Да знаем, зачем, - хмыкнул я.
     Куцелий метнул на меня предостерегающий взгляд. Я сам ощутил, что
сказанул лишнее, а весь металл на мне начал накаляться, прижег даже
по-бегемотьи толстую кожу. Я чувствовал, что если не прикушу язык, то
вот-вот с криком брошусь живым горящим факелом вон из комнаты. Хорошо, если
на выходе другие ученики, опомнившись, ухватят и собьют пламя, а если
поддадутся несвойственной интеллигентам, но вполне понятной неприязни
всякого мужчины к более сильному, красивому и дерзкому...
     Я вздохнул, жар моментально остыл, а Куцелий заговорил тем же
монотонным голосом:
     - Если же пойти от нашего королевства влево, то за горным перевалом
пойдут земли странного народа аллопанов, которые проводят жизнь в
созерцании Незримого и Невидимого, кормятся травой и камнями, возносят
жертвы Великой Клит-оф-Деп, что воздает им... ну, словом, воздает. С ними
граничат владения королевства Странствующих Звезд, где всегда ночь, всегда
холодный ветер, а земля покрыта инеем... Но еще дальше простирается зеленая
долина, по которой носятся отважные амазонки, что никогда не щадят
мужчин... за исключением короткого периода спаривания. Но и тех мужчин
после периода спаривания, но перед периодом гнездования, они убивают быстро
и безжалостно, а самых умелых в спаривании сажают на кол и медленно сдирают
кожу, которой украшают колчаны и седла...
     Взгляд его темных глаз пробежал по мне оценивающе, словно прикидывал
сколько получит от амазонок, если направит им это с такой великолепной
дубленой кожей.
     - Но лучше, - сказал он со вздохом, глаза его погасли, - если пойти на
юг. Нет ни горных перевалов, ни морей, не дремучих лесов. Хорошие
караванные пути поведут через пески в дивные страны. Там сказочной красоты
города из белого камня, башни до небес, с минаретов кричат, не переставая,
муэдзины, вместо улиц одни базары, там все маги и волшебники, что дудят
гадюкам и карабкаются по вставшим дыбом веревкам. Сокровища там под ногами,
засыпанные горячим песком, в пещерах тоже полно сокровищ, спрятанными либо
разбойниками, либо давно вымершими народами. В синем безоблачном небе, где
никогда не бывает туч, гордо реют стаи драконов, фениксов, рух, лох,
гамаюн, гаруд и других сиринов с алконостами. Это дивное царство имеет
притязания и на наши земли, потому у нас идет постоянная война на кордоне,
а ихних шпионов мы вешаем чаще, чем усердная хозяйка белье на просушку. В
свою очередь мы, имея законное право на унаследования по боковой ветви
ихнего трона, всячески добиваемся осуществления наших освященных богами
прав...
     Я с тоской слушал длиннейшую Историю о множестве империй, куда входили
сотни королевств, постоянно враждовавшие друг с другом. Это напомнило
семейные альбомы, где хранятся милые сердцу хозяина фотографии, но
абсолютно неинтересные другому человеку.
     Постепенно журчащий голос слился с шелестом штор, шуршанием веток за
окном, я почувствовал себя снова в Козицком переулке, где робко выглядываю
на сверкающую Тверскую, там чисто, нарядные люди, сверкающие автомобили, и
я выхожу туда из грязного заплеванного и темного переулка, где великолепный
Елисей не парадным боком, а переполненными мусорными баками, стаями
голодных псов, грязных голубей и бродячих кошек...

     Глава 21

     Внезапно коротко блеснуло. Над крышей глухо проворчал, быстро
удаляясь, слабый гром. По комнате пошли волны озона, На той половине
помещения магов, что странно удлинилось и превратилось в роскошный
блистающий золотом зал, все еще рассыпались искры. В начертанной на полу
кроваво-красной пылающей пентаграмме разогнулся молодой мужчина, красивый и
весь в мускулах, с широченными плечами и могучей рельефной спиной.
     Золотые волосы красиво падали на плечи, шея как ствол молодого дуба,
волосы на лбу перехвачены широким металлическим обручем с драгоценным
камнем над глазами. Мускулистый торс охватывал широкий пояс из толстой
кожи,
     Еще не замечая нас, притихших, он с радостным удивлением осматривал
себя, напрягал и распускал мышцы. За спиной висел исполинский меч, от
блестящего лезвия прыгали солнечные зайчики.
     За нашими спинами послышался прерывистый вздох. Самый младший из
учеников мага смотрел на варвара жадными завистливыми глазами. Старый маг
оторвал взор от страниц книги, что послушно застыли, посмотрел на нас, под
глазами темные мешки стали отчетливее, кивнул в сторону новоприбывшего:
     - Что-то новое.
     - Уже не на лужайке, - ответил Куцелий.
     Они говорили почти шепотом. Мы все находились в полутьме, а воин,
любуясь собой, не замечал магов, да и кто замечает ученых, если массмедия
кричит о суперзвездах жопмузыки, о гениях штанги и прыжка с шестом, когда
вся страна, затаив дыхание, следит как открывают мешочек с лото, и не
обращает внимания на открытие передачи интернетовских данных по
электропроводке...
     А сам Тертуллиус метнул косой взгляд на младшего из учеников,
проговорил тихо:
     - Хабибул... если тебе невтерпеж, то можешь сходить и сам... Мы в два
счета нарастим тебе такие же мышцы.
     Ученик чародея уронил взгляд, щеки вспыхнули, словно его поймали на
воровстве прямо среди людной улицы. Уже другим голосом, сладеньким и
виноватеньким, прошептал:
     - Да ну... Это из стада. Ну, из тех, кто Идет Путем Меча. Против Хаоса
и Тьмы будет сражаться вот так, мечом. Представляете?
     Он саркастически хохотнул, зависть испарялась из голоса, я тоже
невольно улыбнулся. Воин напомнил мне строителя коммунизма с огромных
плакатов, что совсем недавно стояли вдоль всех магистралей. Могучие,
несокрушимые, мускулистые, все как один с толстыми ручищами и кулаками
больше головы самого строителя светлого будущего. А из-за спины такого
строителя выглядывали крестьянка и человек в белом халате, изображающий
науку. У ученого кулаки тоже были крупнее головы, наверное для борьбы за
приоритет, а лобик не шире его же мизинца...
     Воин вытащил меч, с радостным удивлением осмотрел, благоговейно
поцеловал рукоять, подумал, осторожно поцеловал и лезвие, встал зачем-то на
колени, поерзал, отыскивая глазами солнце, но небо затянуло тучами, и он
снова встал, держа меч обеими руками, взмахнул раз-другой, красиво бросил в
ножны.
     Маг отвернулся, я с неловкостью опустил глаза. Лучше не смотреть на
себя со стороны. А среди друзей не заводить шибко умных...
     Воин наконец заметил нас, напрягся, метнул ладонь к рукояти меча.
Движение было красивым, молниеносным, нерассуждающим, иначе увидел бы, что
со стороны старого мага и учеников угрозы нет, а я за столом безоружный,
кислый как молоко после грозы.
     Старший маг раскинул руки в жесте мира, показывая пустые ладони, пошел
к воину со словами:
     - Приветствую тебя, герой!.. Позволь узнать твое благородное имя...
     Он говорил красивые заученные слова, обкатанные как галька в морском
волне, такие же блестящие и цветные, голос звучал бодро, но я все же уловил
нотку скуки и глубочайшего отвращения.
     Куцелий подергал меня за рукав:
     - Это надолго. Если хотите, я пока что покажу вам конюшню. Вам все
равно придется выбрать другого коня.
     - Почему?
     - Второй квест обычно труднее, - сообщил он знающе. - И конь
понадобится другой. Повыносливее.

     Тем временем старый маг учтиво показал воину в дальний угол палаты.
Там на стене тускло блистали длинные и короткие мечи, боевые топоры,
секиры, кинжалы, шарукены, нунчаки, вилы, рогатины, бердыши, каменные
топоры,
     Куцелий проводил их долгим взглядом, в глазах прыгали чертики,
повернулся ко мне и заговорил как ни в чем ни бывало:
     - Позволь, О, Доблестный Герой, продолжить. Именно там, где Черный
Портал постепенно переходит в Темные Врата, за которым на линии Черных Врат
лежит Провал, где начинается Хаос и Зло, медленно переходя в Зло и Хаос,
там как раз и бьются герои с Извечным Злом на стороне Извечного,
разумеется, Добра. Предвечные Боги зрят, а Новые Боги бьются со Старыми, а
с Новыми бьются Молодые и Сумеречные, но Предначертанность в астральном
плане херакнулась о странность Неизреченного Пророчества Первомагов, когда
еще земля была не то будущим, е то прошлым, не то еще чем-то странным и
загадочным как медуза в кисельном тумане туманным...
     Я взмолился:
     - Аркадий Аркадиевич, не говори так красиво!.. Из тебя ученость так и
прет. Скоро станешь таким же старым и сварливым. Ты мне на пальцах, на
пальцах!
     Он пожал плечами:

     - На пальцах это уже высший класс мудрости. Вот завернуть сложное
каждый дурак умеет. Слушай дальше...
     Он говорил и говорил, а я чувствовал как невидимые руки выламывают мне
челюсть. В висках заныло, я противился всем силам этой страшной магии,
напрягал и распускал мышцы, усиленно гонял кровь по жилам, однако в горле
распухало, росло, наливалось горячим, оттягивало нижнюю челюсть к полу,
словно ее налили горячим свинцом.
     - Ты обещал, - напомнил я, - показать новых коней.
     - Ах да, - спохватился он. Посмотрел на меня с интересом: - Все ты
замечаешь...
     - Еще бы, - буркнул я. Конечно, мог бы не заметить забывчивость мага
или другую нелепицу, если интересно действие, но когда такая скукотища, то
цепляешься за каждую соринку. А была бы погоня, за мной или я за кем-то, то
перепрыгивал бы через бревна, видя перед собой только спину убегающего
врага, что сжег мою деревню, изнасиловал сестру, зарубил родителей,
осквернил храм и вылакал мое пиво. - А зачем еще круче кони, если я и на
своем рогатике никого еще не пободал?
     Он оглянулся на ту часть комнаты, где старый маг, сгорбившись и
разводя виновато руками, что-то объяснял хохочущему варвару, а тот напрягал
мускулы и надувал щеки.
     - Зачем?
     - Ну да. Зачем?
     Он переступил с ноги на ногу, покраснел, словно я спросил что-то жутко
сложное, как умеют спрашивать только варвары: почему, к примеру, вода
мокрая, или кто там наверху так красиво вырезает каждую снежинку, да и на
хрена так трудиться, если тут же либо ломает края, либо вовсе тает.
     - Не знаю, - ответил честно. - Всякий раз стараются коня заиметь еще
крупнее, сильнее, заметнее...
     - Понятно, - сказал я, - это я понимаю. Любишь коней?
     - Люблю, - признался он. - Кони... они даже лучше людей. Они добрые! И
глаза у них печальные, коричневые, с ресницами...

     Старый маг тем временем вводил воина в новый мир, а мы с Куцелием
после длинного коридора миновали еще две библиотеки, перешли по висячему
мостику с башенки на башенку, оттуда спустились в главный дворец. Вдоль
стены вела вниз к к выходу легкая лесенка. Младший торопился, а я
потрясенно засмотрелся на главный зал, которому, как казалось не было
конца, ибо дальняя стена тонула в сером тумане, а весь зал был заполнен
мускулистыми варварами, могучими и плечистыми, почти все с золотыми
волосами и ободками из металла на голове, с широкими перевязями через
плечо, из ножен торчат одинаковые, словно их ковал один и тот же кузнец,
мечи. Все мечи, конечно же, двуручные, длинные, одному человеку не поднять
даже двумя руками, но в зале люди не простые, не простые...
     Я механически переступал со ступеньки на ступеньку, глаза мои не
отрывались от этого моря голов и блестящих как валуны в дождь плеч. Все
тупо и напыщенно говорили о Пути Меча, говорили и говорили, их одинаковые
слова сливались в мерный убаюкивающий шум морского прибоя. Ряды голов
уходили вдаль, как одинаковые недолговечные волны, теряясь в бесконечности.

     Все одинаково здоровые, с пепсодентовыми зубами и ухоженными волосами,
вымытыми в трех шампунях... откуда здесь шампуни, мелькнуло неуместное. И
почему здесь стерильно чистые, если даже в нашем двадцатом весь мир тонул
во вшах, будь это Россия или Америка...
     - Пойдем в конюшню, - поторопил я.
     - Да-да, - согласился он. - А как тебе... эти?
     - Пойдем в конюшню, - сказал я на это. - Пойдем к лошадям.

     Во дворе в лицо ударило сухим и горячим ветерком. Я остановился на
миг, ослепленный буйствующим солнцем. От нагретых каменных стен несло
теплом, под сапогами каменные плиты прогибались как асфальт в июльскую
жару.
     Куцелий сгорбился как будто солнце било его по голове палкой,
торопливо повел меня по широким, накаленным за день каменным плитам. Он на
глазах съеживался, как уменьшается мокрица, если в такой же день отвернуть
плоский камень, и дать солнцу увидеть всю тамошнюю бледную живность.
     На той стороне двора, загораживая вход в конюшню, бесновалась толпа
людей в длинных халатах и с остроконечными колпаками на головах. У одних
колпаки расписаны хвостатыми звездами на черном фоне, у других такие же
звезды падают на темносинем, а у третьих и вовсе не звезды, а кометы. Я,
правда, разницы не видел, но люди орали, толкались, я видел взлетающие
кулаки, палки, посохи, иные с довольно увесистыми набалдашниками. Крик
стоял страшный.
     Куцелий поморщился:
     - Не обращайте внимания. Для героя это неинтересно. Это бьются
последователи двух школ: традиционалисты и неотрадиционалисты.
     - А что, есть разница?
     - Немалая, - отмахнулся он, но я смотрел требовательно, а глаза у меня
теперь простые и чистые как у ребенка, и знающий маг объяснил с неохотой, -
Однажды древний пророк Мухаммад... он тогда еще не был пророком, а просто
пас ослов, ему было сорок лет, лежал себе на кошме и пил чай... как вдруг
перед ним возник огненный ангел и предложил этому погонщику мулов свершить
путешествие на небеса. Мухаммад от испуга выронил чашу, но быстро пришел в
себя и согласился. И тогда ангел вывел его из шатра, где уже ждал огненный
конь по имени Бурак, посадил сзади себя на коня, и вознеслись в небесные
чертоги. Долго показывал Мухаммаду джанну... это их рай, показал и
джанннахан, это ад для грешников, подробно объяснил как достичь
праведности, как жить достойно, чтобы занять место в райском саду, где
каждого праведника будут ждать по десять тысяч девственниц, чистых как
кобылицы необъезженные и как жемчужины несверленные, которые к утру снова
получают свою невинность, и у каждой на груди будет начертано его имя... В
заключение сам Творец принял Мухаммада в своих покоях, совместно отобедали
неспешно и степенно, а затем огненный ангел снова доставил Мухаммада
обратно.
     Мы обошли выясняющих истину философов по широкой дуге. Уже на пороге
конюшни я оглянулся, Одного сбили наземь и топтали ногами, еще двух
утаскивали под руки. Каменные плиты забрызгало красным, а по всей проезжей
части блестели в кровавых лужицах белые как сахар комочки, в которых я
признал выбитые зубы.
     - Так из-за чего спор? Атеисты?
     - Нет, просто одни доказывают, что все так и было наяву, а другие
утверждают, что просто привиделось. Дело в том, что когда ангел исчез,
Мухаммад потрясенно обнаружил, что чайник еще горяч, а из опрокинутой им
кружки все еще выливается чай. То-есть, все путешествие длилось мгновение.
Причем эти, которые за привиделось, тоже разделились на две ветви: для
одних видение все-таки от Аллаха, для других - от усталости. Или же, мол,
вместо кофе попробовал других травок.
     - Ну, - буркнул я, - все в мире усложняется.
     - Еще как, - поддакнул Куцелий. - Усложняется и усложняется... Все
больше течений, больше доводов...
     Я наткнулся на ускользающий взгляд младшего мага, слишком пристальный,
что-то подсказывающий. По спине пробежало нехорошее ощущение, словно к моим
мозгам приблизилась яркая и ясная по простоте мысль, а я спугнул еще на
подлете.
     Из широко распахнутых ворот ударил запах свежего сена, конского пота и
свежесть холодной ключевой воды. Я уже переступал порог, когда вдруг все
потемнело, а по залитым солнцем плитам поползла страшноватая тень как от
тучи, но было в ней нечто зловещее, от чего у меня волосы встали дыбом.
     Тяжелая и неспешная, эта тень подминала стебельки трав, что выбились
на свет между плитами, те с легким хрустом переламывались, я видел как на
камень сползают белесые капли сока, а сами плиты проседают в землю.
Испуганный, откуда такое в ясный солнечный день, я вскинул голову,
одновременно скакнув в сторону и бросая ладонь на рукоять меча.
     В блистающей синеве с неспешностью атомного авианосца двигался
огромный каменный остров, похожий на исполинскую могильную плиту. Взгляду
открывалось только днище, темнокоричневое, словно разломили гранитный
хребет, верхняя половина после чего поднялась в воздух вместе с лесами,
жилыми домами и его обитателями.
     На краешке блеснуло, словно там свесил голову варвар с таким же
золотым обручем на голове и смотрел на меня. На всякий случай я в
международном жесте показал вздернутый кулак, а другой рукой хлопнул ребром
ладони по вздутому бицепсу.
     - Лапутяне? - спросил я.
     Голос мой вздрагивал, я нахмурился, надеясь, что маг мои дрожащие
колени поймет как признак священной боевой ярости. Маг даже не поднял
головы, весь вытянулся вперед, спеша как Абебе Бикила первым коснуться
грудью ленточки на пороге конюшни:
     - Да кто о них помнит?.. После кто только не летал... Глупо,
неэкономично, но придумать новое не по зубам, не по зубам. Вот и... Да
ладно, пусть летают.
     - Пусть, - согласился я очень неохотно. Проводил взглядом удаляющийся
остров. Там блистало еще ярче, во множественном числе, словно рядом с
тамошним варваром мне отвечало все его поганое племя на той же
международной лингве. - Народ все в землю смотрит, будто копеечку ищет. Но
кто и наверх поглядывает, тому как-то не по себе, когда такой над головой
плывет. Если упадет на голову, то прическу точно испортит. Или обруч
набекрень собьет. Да и вообще...
     - Что?
     - Плюнет сверху, тоже неприятно.
     Куцелий вбежал под навес, а оттуда, из тени, искоса посмотрел наверх.
По его бледному измученному лицу стекали крупные капли пота. Мне
показалось, что губы слегка выпячены вперед, словно скрывают непомерно
крупные клыки.

     Глава 22

     Знакомые ясли с высовывающимися рогатыми мордами, сильный запах пота и
сена, я шел за Куцелием, угнетенный, что надо обязательно менять коня, я
вообще ничего не люблю менять... а если честно, то просто боюсь перемен,
перемены обычно связаны с неприятностями, как, к примеру, потеря рабочего
места и поиск нового...
     На мир легла тень, хотя солнце за нашими спинами сияло все так же
оранжево, Куцелий что-то рассуждал о породах, я не слушал, ибо тень
свинцовой тяжестью лежала внутри меня.
     - Вот наши лучшие, - сказал Куцелий.
     Кони смотрели с любопытством, хитрыми глазами, кто сразу старался
выказать преданность, кто горделиво вскидывал голову, потряхивал
роскошнейшей гривой, показывая себя во всей красе.
     - А что на той стороне?
     Куцелий отмахнулся:
     - Там кони... ну, как вам объяснить. Тоже для героев, но... как бы это
поделикатнее, для продвинутых. Единорог в случае необходимости сам бросится
на вашего врага, забодает, затопчет копытами, а если уж чего, то и костер
разведет... хотя как всякое животное, огня не переносит.
     - А конь?
     Куцелий развел руками:
     - Просто конь.
     - Просто конь?
     - Да. Но зато - конь.
     Я стиснул челюсти. Маг старательно отводил глаза, настолько
старательно, что я сразу ощутил насколько я ничтожен со своими мускулами,
если за моей спиной не роет землю копытом мой могучий Рогач.
     - Вон тот, - указал я. - Если он не упадет под моим весом, я возьму
его.
     С той стороны с интересом смотрели крупные кони. Без рогов, без
крыльев, без чешуи, без щипов на коленях. Куцелий проследил за моим
пальцем, пожал плечами. На миг мне почудилось во взгляде мага хитрое
торжество.
     Конь, на который я указал, был просто огромным мощным жеребцом. Мне он
показался выкованным из слитка железа, настолько рельефно под его блестящей
кожей выступали мускулы, толстые жилы. Не арабский скакун, но и не
бременский тяжеловоз. Могучий жеребец, к тому же что-то в нем есть, конское
достоинство, что ли, но его умная морда просто еще и понравилась.
     - Как скажете, герой, - сказал Куцелий. Я уже спохватился, начал
подыскивать как бы отказаться, всегда лучше иметь коня, который в состоянии
за тебя драться, маг явно спровоцировал меня на такой ответ, но Куцелий,
как чувствовал мое состояние, сказал как припечатал: - Я велю приготовить
его завтра к дороге. А теперь, доблестный герой, не желает ли взглянуть на
оружейную...
     - Не желаю, - огрызнулся я. - Пора посмотреть, что там подобрал твой
учитель.
     Он помедлил с ответом:
     - Нам не дано знать...
     - Меня не интересует цвет его носков, - отрубил я. - Я хочу знать, что
за квест он приготовил!
     Он опять помедлил с ответом:
     - Он приготовит... достойный квест.
     Мне почудилось, что молодой маг на что-то намекает, но сказать не
решается, вряд ли варвар годится в союзники, когда дело касается как лучше
подсидеть старого учителя.


     Створки массивной двери кабинета Туртуллиуса странно потускнели за
время нашего отсутствия. Я с дрожью по всему телу увидел плотную паутину в
три слоя, что повисла на косяках. По коже побежала стая колючих пупырышек.
Только что дверь блестела, начищенная как медали штабиста, а теперь нити
паутины поросли мхом! Полно седых комков с засохшими мухами внутри, все
похожи на мумии фараонов, словно прошли годы...
     Сцепив зубы, я смахнул ладонью паутину, чувствуя как пересохшие нити
звонко лопаются, выстреливая во все стороны облачками серой пыли. Свежая
паутина липнет, а эта пережила свой век, как пережили его эти маги, эльфы,
гномы,
     Дверь протестующе взвизгнула, хотя утром еще открывалась легко и
охотно. Воздух пахнул в лицо спертый, застоявшийся, словно из душного
погреба где-нибудь под Харьковом. В огромном помещении свечи горели все так
же бледно, бестрепетно, но я с неприятным холодком на пояснице увидел от
аршинных еще вчера свечей одни пеньки в широких лужах застывшего воска.
     За длинным столом горбился только один молодой маг. Я снова зябко
передернул плечами. Что бледный, ладно, после бессонной ночи всяк станет
бледным, но подбородок парня теперь украшала неопрятная бородка в ладонь
длиной, под глазами кожа повисла как полуспущенные гетры дошкольницы.
     Вдоль стены бродил Тертуллиус, остальные за ним двигались как стадо
гусей, шелестели страницами. На полках книг как в Ленинке. Похоже, так
торопились, что просматривали, не отходя от полок. Ко мне обернулись, я
торопливо сглотнул слюну, не зная, что сказать.
     У троих за эту ночь отросли бородки, у кого козлиная, у кого
разбойничья от уха и до уха, лица у всех вытянулись, бледные как у тех, что
возят за собой гробы.
     Лицо Туртуллиуса было не только бледным, но и смертельно усталым, а
под глазами в три яруса висела старая дряблая кожа, Голос был хриплым,
прерывающимся:
     - Доблестный герой... мои помощники... и сам я лично, весь день и ночь
перебирали все книги... мы даже удлинили сутки, так что в нашей келье
прошло три месяца, так что не дивись на бороды... но так и не успели найти
что-то особое! Все эти сто тысяч томов, взгляни...
     Он повел высохшей дланью, стена с книгами осветилась ярче. Толстые как
кабаны фолианты стояли стройными рядами, одинаковые солидные, загадочные, в
латунных переплетах с выпуклыми золотыми буквами
     - Это будущие квесты?
     Он поднял кверху палец:
     - Пророчества!.. Священные предсказания. То, что должно сбыться. Мы
просмотрели сто тысяч томов... и пока что видели только задания провести
принцессу... или княжну из пункта А в пункт Б. Конечно же, для спасения
страны, княжества, мира, Всех Миров, нужное подчеркнуть, а также для блага
всех людей и низвержения Тьмы и Хаоса.
     Меня передернуло конвульсией, словно через темя до задницы прошел
мощный разряд молнии.
     - Бабу?
     - Принцессу, - сказал он упавшим голосом. - Если бы можно придумать
еще что-то... Ну, конечно, на самом деле можно... Только не сердись, но...
Да, согласен, потеряли квалификацию! Но ведь теряется не по нашей злой
воле, лени или дурости! От нетребовательности... Э-э... невостребованности.
Мы всего лишь слуги общества, королей, вождей, отдельных социальных групп.
Всех всегда удовлетворяло это... ну, провожание принцесс. Постепенно старые
маги утратили умение, а молодые... ну, что молодые? Все работают по заказу.
Либо по прямому, либо идя навстречу пожеланиям правителей, соправителей,
богатых горожан и даже просто селян, кузнецов, скоморохов и прочих бродяг.
     Я оглядел угрюмо вытянувшиеся лица несчастных. В их глазах были стыд и
смутные воспоминания о могуществе, о былом умении потрясать народами,
низвергать и возводить, а сейчас все забыто из-за ненужности,
невостребованности.
     - Понятно, - сказал я зло. - Да вам и самим, признайтесь, проще жевать
одно и то же, чем выдумывать новое. Платят же одинаково! А новое все равно
не оценят...
     Тертуллиус, видя что я вроде бы понял, а понять - значит, простить,
тут же сказал с торопливой настойчивостью:
     - Так что, сам видишь, герой, эти задания надо выполнить во что бы то
ни стало. Ты не один, конечно, но и тебе предстоит тяжелая работа!.. К тому
же, в твоем квесте будет некая особенность... Я понимаю твои чувства,
герой. Клянусь всеми богами, к твоему возвращению я подберу тебе настоящий
квест! Без женщин.

     Он говорил горячо, торжественно, но и умоляюще. Глаза смотрели честно,
чересчур честно. Я не последний дурак, хоть и варвар, что-то осталось и от
того, с высшим образованием, что-то да понял, старый маг уверен, что мой
квест затянется... даже очень затянется, если не сказать яснее. В третьем
походе попросту отпадет необходимость, раз уж я не хочу принуждать писцов
начинать второй том моих славных подвигов.
     Старческие измученные глаза смотрели умоляюще. Черт, я вообще-то не
люблю стариков, от них одни занудные поучения как жить, и что теперь все не
то, особенно молодежь, но когда старик не садится на голову с поучениями, а
просит, то ему отказать не могу, как отказался бы ровеснику, которого еще и
послал бы...
     - Что за принцесса? - спросил я угрюмо. - И в чем особенность квеста?
     - В нашем королевстве нашла приют принцесса Грюнвальда, - сказал он
нараспев, но, наткнувшись на мой злой взгляд, заговорил торопливее: -
единственная наследница империи Светлых морей и Четырех Мостов, правнучка
знаменитого Геслердинга Синещекого, основателя и создателя... ага,
Священной Гиксосской Империи алеманской нации, последнего из королей
Алемании и первого императора объединенных земель, Верховного Воителя и
Жреца бога богов Кракентау...
     - О принцессе, - попросил я, зная, что титулы древних правителей как
хвосты динозавров: истончаются, но никак не кончатся. - Пункт А понятен, а
где пункт Б? И в чем, ты не ответил, особенность квеста?
     Старый маг украдкой поглядывал на мое свирепое лицо, не слишком ли
разъярен:
     - Принцессу взялся сопровождать ее дальний родственник, как он себя
называет, но на самом деле... гм... словом, никто такое родство не
признает. Все же он из знатного рода правителей Восточной империи. Ему
пришло время жениться, а советники посоветовали обратить внимание на
принцессу, так как она к тому же является единственной наследницей земель
Пермляндии, что граничат с его владениями. Словом, он прибыл со своими
воинами как раз в день, когда ее решили перевезти к ее дяде из королевства
Кунгурского.
     - А сколько с ним воинов? - поинтересовался я.
     Маг ответил с некоторым удивлением:
     - Двенадцать, это же признанный стандарт...
     - Ах да, - спохватился я, - да-да, конечно! Двенадцать рыцарей
Круглого стола, двенадцать паладинов Карла Великого, двенадцать стульев...
     А про себя подумал, что варвар тем более должен знать эти и подобные
стандарты, как три богатыря, три мушкетера, три солдата Киплинга, трое из
Леса, три медведя, три поросенка, Троица...
     Спохватился, уловив хвост фразы:
     -...он со своими людьми взялся проводить принцессу.
     Я сказал с облегчением:
     - Ну вот и все в порядке. Я-то зачем?
     Он развел руками:
     - Увы, таков квест. Но кроме того, кто знает что на уме у этого
знатного потомка? Да и довезет ли принцессу в целостности и сохранности?..
Ну, насчет целостности сейчас нравы не столь строги, влияние вашего мира
сказывается, но все же должна прибыть к дяде официально девственницей, а
под венец в любом случае встать в белом платье.
     Я посмотрел на него подозрительно:
     - А почему вы решили, что со мной она... гм... и с этой стороны в
безопасности?
     Он развел руками:
     - Ну, варварский кодекс чести...
     - А, - сказал я с облегчением, - ну тогда ладно. А то я такое подумал!
И долго, ты так и не сказал, переть до того дяди?
     - Сутки, - ответил он с явным облегчением. - Если, конечно, по прямой,
как стрела летит. Или ворона. Но если учесть изгибы дорог, высокие горы,
низкие долы, дремучие леса, быстрые реки, болота и топи, пещеры с
людоедами, рощи с нежитью, черных котов, перебегающих дорогу, бабу с пустым
ведром, волхва навстречу...
     Я скривился:
     - Черт! Почему не по прямой?.. Да не объясняй, знаю. Благородные герои
всегда идут в обход. А почему тогда не на ковре-самолете, летающих конях,
Змее Горыныче, в силовом поле, хрустальном шаре..?
     Он снова развел руками, в глазах был укор:
     - А они на месте бывают, когда в них нужда?
     Мне стало стыдно. Когда выхожу в булочную, на троллейбусной остановке
по три-четыре вагона тусуются, но когда утром бегу на работу, то жди хоть
до посинения...
     - А, черт, - сказал я. Мои плечи приподнялись, а когда опустились, из
могучей груди вырвался вздох, который смел с дальнего стола всякие умные
бумаги. - Но что, если...
     Их глаза были устремлены поверх моего плеча. Я услышал сзади легкие
шаги, резко обернулся, а рука моя красиво взвилась наверх, где пальцы
уперлись в рукояти меча.
     Из полутьмы вышла полуобнаженная девушка. В обеих руках грациозно
держала широкий поднос с горой желтых как мед груш, огромных как дыни,
краснобоких яблок, а сверху свисали гроздья отборного винограда, где каждая
ягода, размером с грецкий орех, просвечивала насквозь, едва не лопаясь от
распиравшего ее сладкого сока.
     Глаза девушки вспыхнули восторгом, когда проследила взглядом за моей
рукой. Я застыл так на некоторое мгновение, давая ей время оценить всю мощь
мускулатуры, что в таком движении видна во всей красе, потом уже медленно
опустил руку, незаметно напрягая мышцы так, чтобы перекатывались вздутиями
и буграми по всей руке, плечу и мышцам груди.
     С полуоткрытым от восторга ртом, все еще не отрывая от меня взгляда,
она поставила поднос на низкий столик, отчего ее пышные груди вывалились
наружу, но против ожидания не стала запихивать обратно, а сдавила обеими
ладонями с боков, начала томно вздыхать, извиваться всем телом, ее тело
пошло волнами, напоминая движение упитанной гусеницы или даже дождевого
червя, что переползает после ливня от одной норки к другой.
     Ее розовый ротик полуоткрылся, губы наливались темнокрасным,
вздувались, блеснули мелкие жемчужные зубки, дразняще высунулся острый
язычок, пробежал по губам, скрылся, снова промчался как маленькая красная
молния...
     Глаза ее, дотоле чистые и ясные, начало заволакивать, словно на них
опускалась матовая роговица, защищающая глазное яблоко от пересыхания, я
такие видел у ящериц и змей. На верхней губы выступили мельчайшие бисеринки
пота.
     Тяжелая кровь, что кое-как разошлась по телу после теплой ночи, снова
устремилась в то же место, где беспокоила всю ночь, нагоняя отвратительные,
но такие сладкие сны. Я чуть прогнул зад назад, не люблю, когда мои
инстинкты выпячиваются слишком заметно, в теле я сюзерен, голос мой
прозвучал, надеюсь, естественно:
     - Что это с нею?
     Маги переглянулись, Куцелий за спиной Тертуллиуса широко улыбнулся и
поднял кверху палец. Тертуллиус посмотрел на меня с недоумением чистыми
добрыми глазами:
     - Но вы ведь взрослый...
     - В то все и дело, - сказал я.
     - В чем?
     - Я уже попадался на бесплатном сыре. Не мальчишка. Всегда чем-то да
приходится платить.
     Девушка вздыхала чаще, кожа пошла мелкими капельками, а внизу у нее
вообще потемнело, оттуда потекла слабая струйка влаги. Тертуллиус
поглядывал в затруднении то не девушку, то на меня:
     - Почему платить? Платить не надо. Вы настолько поразили ее
воображение, что эта прекрасная дева сразу воспылала к вам страстью.
     Я посмотрел на деву с сомнением, так по крайней мере хотел, чтобы
восприняли мой взгляд. Переливы по ее телу пошли чаще, она словно бы как
насос вычерпывала влагу из недр земли, что выступила из пор ее кожи уже
крупными каплями.
     - Прекрасная дева?
     - Разве она не прекрасна?
     - Прекрасна, - согласился я с некоторым сомнением, - но держится она
как-то странно.
     - Разве? - удивился Тертуллиус. Встревожился. - А что не так?
     Я замялся, не зная как объяснить, что даже во времена моих родителей
не только девы, но даже замужние женщины не выказывали страсти, это было
неприлично, а лежали как колоды, это считалось добродетелью. А уж девы и
подавно могли только бросить взгляд украдкой, слегка зардеться, но только
слегка, а уж так дышать и двигаться не могли позволить даже женщины в
борделях
     Он внимательно смотрел на меня, наконец хлопнул себя по лбу:
     - А, ну конечно же!.. Простите, но в этот мир проходят все больше
новых творцов, которые не обременяют себя знаниями.
     Не обременяют себя знаниями вообще, подумал я рассерженно. Они еще
смутно понимают, что в средние века не было телевизоров и компьютеров, а
вот насчет велосипедов уже не уверены, а уж про мораль твердо знают, что
она не меняется с пещерных времен.
     Куцелий, который то стоял позади смирный как суслик, то украдкой
подавал какие-то знаки, вышел из-за спины учителя и бережно взял меня за
браслет на запястье:
     - Доблестный Варвар... э-э... Рагнармир! Конь у тебя уже есть. Пойдем,
выберем меч, Я покажу тебе та-а-а-акие оружейные палаты...
     Когда мы, провожаемые взглядами учеников магов, выходили в коридор, я
услышал облегченный вздох Тертуллиуса.

     Глава 23

     Длинный коридор уходил в туманную даль. Яркие светильники по обеим
сторонам постепенно меркли и становились похожи на дряхлых светляков. Под
ногами мягко пружинил толстый ковер кроваво-теплого цвета, звуки глохли, а
поперечные балки шли через каждые три шага, и везде висели вниз головой
гроздья крупных как кабаны летучих мышей. Даже от слабоватых светильников
брезгливо закрывались плащами крыльев, но когда видели мое приближение, их
выпуклые глаза наливались красным и вспыхивали нечеловеческой злобой.
     Куцелий даже спину распрямил, здесь как рыба в воде, а я, напротив,
сгибал спину и шел чуть ли не на полусогнутых, ибо эти твари почти
доставали острыми мордами мои золотые волосы, я чувствовал их смрадное
дыхание.
     - А зачем ее вообще перевозить? - спросил я враждебно в сгорбленную
спину.
     Маг оглянулся, бледный и сгорбленный, как я недавно, в глазах на миг
промелькнуло хитрое выражение, но ответил преувеличенно почтительно:
     - Ну... возникли некоторые обстоятельства. Я думал, доблестнейшему
воину это неинтересно. Но если он изволит...
     - Не изволю, - сказал я поспешно.
     - А то я могу, - предложил он мстительно. - Со всеми подробностями!
     Я вскинул могучую длань. Кончики пальцев ощутили за плечом шероховатую
поверхность рукояти меча. Глаза как в перекрестье прицела поймали его
широкий лоб. Я мысленно провел линию сверху вниз, делая поправку на
холодное оружие.
     Маг побледнел, с трудом растянул губы в примирительной улыбке:
     - Все-все! Против такого изящного аргумента в самом деле как-то
неловко с примитивной алгеброй... Прошу, вот дверь. Осторожно...
     Я насторожился, рука снова потянулась к мечу:
     - Что, ловушки?
     - Нет, порожек....

     Это был целый зал, стены тоже уходили в бесконечность, на стенах
висели мечи, топоры, секиры, бердыши, булавы, палицы, бердыши, алебарды,
бумеранги, колья и прочее рубящее, колющее, секущее и мозжащее, так что при
таком обилии можно стать не только героем, а и богом.
     Под стенами громоздились сундуки, скрыни, окованные железом ящики, я
догадывался о содержимом, а по всему залу застыли ровными рядами столы с
грудами всевозможного оружия.
     И еще я догадывался, что за этим залом есть еще зал, где оружие еще
круче, а за тем еще и еще просторные помещения, и что настоящий мужчина
может здесь провести всю жизнь, в ликовании перебегая от одного стола к
другому, хватая и примеряя к руке хорошо сбалансированные мечи, а потом
хорошо сбалансированные боевые топоры, а затем хорошо сбалансированные
секиры, ятаганы, катаны, хренорезы, кинжалы и спаты, а также всякие так
хорошо сбалансированные яуканы,
     - Ты куда? - спросил я грозно.
     Маг вздрогнул, выступил в тени, где уже начал было растушевываться:
     - Но я думал... не мешать герою...
     - Пусть мой конь думает, - ответил я мужественным голосом. - У него
голова большая. А мужчины не думают!
     - Тогда, - сказал он заминкой, - позволь предложить тебе жемчужину
этой коллекции... вот этот трехручный стилет!
     - Трех... э-э... трехручный?
     - Ну да, - сказал он значительно. - Для его лезвия не существует
панциря или кольчуги. Все прободает как если бы, скажем, истлевшую в битвах
рубашку рыцаря. Длинное лезвие позволяет достичь сердца тролля всего с двух
ударов!
     - Проще перескочить пропасть в два прыжка, - пробормотал я. - Что-то
ты, хоть и маг, чересчур разбираешься в оружии... Неспроста это.

     Мой добытый таким трудом меч с леденящим душу звоном покинул ножны. Я
встал в позу варвара, красиво изогнув торс и занеся меч под углом, затем
сменил на поза паладина, гордую и вызывающую, а потом молниеносно сделал
серию взмахов в стиле прижатого к стене ассасина-богатура.
     Воздух трещал и падал как сыр ровно нарезанными пластами, а сверкающее
лезвие образовало вокруг меня таинственно мерцающую стену, похожую на
силовое поле.
     Куцелий отпрыгнул и смотрел вытаращенными глазами. Я без остановки
перешел в позу крестоносца: набычился и засопел, а мечом пошел махать
крест-накрест, как надлежит воину Христова, утерявшему благородное
искусство рассекать противника красиво и возвышенно.
     Я сам чувствовал как это эффектно со стороны, но кроме придурка-мага,
ни одной женщины, Свинильда и то далече, впрочем взамен получил этот меч...

     Наконец я с полуоборота бросил особый трехручный в ножны, что за
спиной. Звякнуло, кончики пальцев пощупали высоту рукояти. Как по мне
ковали, хватать можно не глядя, на одних рефлексах...
     - Все, - сказал я и захохотал, больно обескураженное лицо у молодого
мага. - Ты думал, останусь здесь ночевать?
     Он поспешно опустил голову, но в глазах промелькнуло нечто, от чего
мою толстую кожу осыпало как колючим снегом. Похоже, здесь все ожидали, что
останусь не только на ночь.

     На ночлег меня устроили в сторожевой башне, на то и варвар. Не успел я
задремать, как за дверью послышался шорох. Распахнул, едва успел
отшатнуться от летящего прямо в лицо огромного черного кома. По ноге словно
задели толстым ковром,
     - Да закрой же двери!
     Они смотрели на меня, оба запыхавшиеся, но довольные. Волк высунул
язык, загнув его трубочкой, ворон попрыгал на ложе, с натугой взлетел на
потолочную балку.
     - Завтра, - ответил я на немой вопрос. - Завтра утром выступаем. А
чего вы не хотите ночевать здесь?
     - Это ж не корчма, - рыкнул волк. - Здесь все с детства знают, что
можно, а что нельзя.
     - А в корчме? - спросил я, чувствуя, что ответы зверей с чем-то
перекликаются с моими смутными ощущениями.
     - Ну, корчма... - протянул волк.
     - Корчма... это... - начал ворон, потоптался на балке, зачем-то начал
спешно чистить клюв, - Ну... то ж корчма!
     Волк улегся у порога, ворон задремал на балке, но когда ночью я
проснулся от некого смутного беспокойства, пусто было как у порога, так и
наверху, под сводом.
     Мучимый тревожными предчувствиями, я опорожнил мочевой пузырь прямо из
высокого окна и, чувствуя некоторое облегчение, снова рухнул на деревянный
топчан.
     Когда солнце защекотало ноздри, я, не открывая глаз, громко чихнул, а
в ответ услышал в два голоса:
     - На здоровье!
     -... тебе в нос!
     Волк лежал у порога, словно никуда не исчезал, сытый и довольный,
длинным языком подхватывал красные капли на морде. Или мне почудилось, у
него просто язык такой красный.
     Ворон наклонился с балки и с беспокойством рассматривал меня то одним
глазом, то другим.
     - Развлекались? - пробурчал я. - Хоть город не спалили? Если что,
скажу, что я вас вообще не знаю.
     - Предатель, - каркнул ворон. - А где же мужская дружба?
     - Это от зависти, - прорычал волк лениво. - Что без него тешились.
Вставай, мой лорд. Если что и попортили, то тебе что? Не наш город, не наши
люди, а чужое - да гори оно все!.. Во дворе уже седлают твоего коня.
Хороший конь. Молодой, сильный, здоровый, вкусный...
     Я вскочил, чувствуя сильное тело, предостерег:
     - Но-но! Ты должен беречь коня, как... не знаю кого. Если с ним что,
на тебе поеду.
     Из окна падал широкий солнечный луч. Волк поднялся, солнечные зайчики
запрыгали на белых зубах, глаза блеснули желтым как расплавленное золото.
Когда сквозняк донес в мою сторону его запах, запах погулявшего в ночи по
городу зверя, я понял, почему даже единорог обычно вздрагивал и скалил
зубы, огромные и крепкие, способные дробить берцовые кости.

     Во двое пестро одетые слуги с трудом удерживали под уздцы неспокойного
черного жеребца. Под солнцем он выглядел еще выше, массивнее, тугие мышцы
перекатывались под блестящей кожей, а толстые жилы вздувались с готовности
разметать этих жалких людишек и умчаться на волю.
     Из башни магов вышел бледный как вампир Куцелий. Болезненно щурился,
даже прикрывал лицо от солнца обеими руками, словно от лучей останутся
широкие незаживающие раны. Разглядев меня, пошел через двор неверными
шагами:
     - Приветствую, герой! Готов?
     - Готов, - буркнул я.
     - Совсем готов?
     - Да понял я твои намеки, понял...
     Солнце блестело и на моих плечах, таких же крутых и блестящих как
конский круп. Свернутое в трубочку одеяло уместилось в петле за седлом,
солнце и свежий воздух ласково щекотали мою кожу, а спину терли жесткие как
фанера перья ворона. Он дремал на седельном мешке, то и дело либо тычась в
спину пеликаньим клювом, либо царапая крылом.
     Широкая перевязь не терла кожу, хотя из-за плеча хищно смотрела
рукоять тяжелого меча. На седельном крюке справа лук, слева - колчан с
длинными оперенными стрелами.
     В окне башни появилось бледное лицо, и я, еще не разобрав кто смотрит,
охотно вскинул мускулистую длань и красиво помахал, сам любуясь вздутыми
мышцами плеча, предплечья, а когда слегка напряг, то вздулись буграми даже
пласты правой половины груди, задвигались косые мышцы спины, сбоку
оттопырился пласт мышц, словно крыло летучей мыши.
     Рядом в окне забелело еще лицо. Уже чувствуя, что перебор, я все же
растянул губы в широкой открытой улыбке человека, которому скрывать нечего.
Солнечный зайчик от моих зубов побежал по каменной стене, высвечивая в
щелях серый цемент и зеленый мох. Помахал еще, уже напрягая грудную клетку
вовсю, на случай, если смотрят из других окон тоже, даже спину напряг, там
целые горные пласты со своими ущельями, долинами и красивыми барханами
горячей гладкой кожи.
     - Красивая легенда, - вырвалось у меня внезапно, - красивая.
     Куцелий вздрогнул, оглянулся:
     - Какая легенда?
     - Ну, - сказал я уже с неловкостью, сам морщась, что рушу свой
варварский имидж, - которая о путешествии Мухаммада на небеса. Где в единое
мгновение р-р-раз и там!... Красиво.
     Куцелий поперхнулся, его красные утомленные глазки с недоверием
пробежали по моему мужественному красивому лицу героя.
     - А-а... Удалось запомнить? Удивительно. Хотя понятно, тоже хотелось
бы вот так сразу, а скорость этого коня не выше сорока верст в сутки...
Зато сколько приключений будет по дороге!
     Голос его бы фальшивым. К тому же я помнил, что он лишил меня самых
приятных приключений, и молодой маг, похоже, замечал, что я не забыл такой
услуги, старался держаться на расстоянии.
     - Да я не о скорости, - буркнул я, уже недовольный что с языка
сорвалось такое.
     - И что же... - сказал Куцелий настороженно. - Как по-вашему, то было
наяву или почудилось? А если почудилось, то было ли это видение,
наваждение, насыл, порча или галлюцинация? А если галлюцинация, то на какой
почве: голода, страха, желания... Нам в самом деле интересен взгляд
человека... неиспорченного образованием!
     Я отмахнулся с великолепной небрежностью героя, который не привык
сушить мозги над проблемами, которые нельзя решить одним ударом меча. И
даже двумя.
     - Ни то, ни другое, не третье.
     Он насторожился:
     - А разве может быть третье решение?
     Я кивнул:
     - Может.
     - Какое? - он уставился на меня круглыми блестящими глазами. - Какое?
     Я сдвинул могучими плечами героя. Мышцы двигались как морские волны,
красиво переходя из состояния покоя в разные вздутости, бугры, красивые
блестящие холмы, туго обтянутые здоровой кожей.
     - Пока не знаю.
     Он выдохнул воздух шумно, разочарованно.
     - Увы, это невозможно!
     - Понимаю, - сказал я нехотя. - Наверное, просто почудилось.
     Снова я поймал его ускользающий взгляд. Мне показалось, что возмутился
он чересчур громко, наигранно.
     И хотя на самом деле я брякнул просто так, чтобы отвязаться, но теперь
почудилось, что в самом деле существует и нечто третье.
     В черных глазах Куцелия было странное выражение. Я снова оглядел себя.
Черт, я больше похож на Хулка. Тупое такое чудовище в человечьем облике,
одни глыбы мышц, мозгов как у таракана. На пляже меня бы провожали
почтительно-завидующими взглядами, да и на улице такое заметно, особенно
летом.
     - Держись, ворона, - сказал я негромко.
     Жеребец даже не пошатнулся, когда я одним движением поднялся в седло,
только когти ворона вонзились в ремень перевязи глубже, достав и мою кожу,
но пернатый мудрец только проскрипел что-то во сне, но просыпаться не стал.

     Жеребец переступил с ноги на кону, приноравливаясь к тяжести. Огромный
черный как глыба антрацита, с такими же блестящими боками, страшноватый и
храпящий грозно, он то и дело косил огненным взглядом по сторонам, мечтая
подраться. Хоть и рожденный в конюшне магов, но настоящий варварский конь в
душе, куда варварее меня самого,

     Каменный двор оставался пуст, если не считать голов в окнах. Только мы
с конем и вороном на моем плече, даже Куцелий отступил на крыльцо, где в
тени за нами молча наблюдал в сопровождении двух учеников старый
Туртуллиус.
     Двор безжалостно заливало солнце, уже начиная выжигать ночную сырь,
запахи кухни. Ветерок донес аромат из конюшни, я почти видел как
убийственные огненные стрелы с неба сожгли нечистые запахи, а нашу с конем
черную тень бросили на каменные плиты поперек двора.
     И вдруг...
     От ворот звонко и торжественно протрубили трубы. Красиво, зазывно,
сердце от серебряных звуков застучало чаще, а плечи раздвинулись еще шире.
Тяжелые створки распахнулись, из темноты выплеснулось настолько яркое,
цветное и пестрое, что мне на миг почудилось, что это патруль разгоняет
цветочниц у Белорусского вокзала. Впереди на укрытых с головы до ног
красными попонами конях ехали двое мужчин: один немолодой, грузный и
тяжелый, весь в железе, только голова непокрыта, ветер треплет редкие седые
волосы, а второй молодой и резкий, со злым надменным лицом, в дорогом
одеянии, расшитом золотой вязью, с множеством золотых пуговиц, золотых
запонок, бриллиантовых заколок, на голове широкополая шляпа с синезеленым
пером, самая крупная булавка сцепляет края воротника у горла. На плечах
переливается красным и оранжевым длинный плащ, покрывая конский круп.
     За этими двумя выплеснулись цыгански яркие всадники, в середке как
редкий цветок выделялась девушка странной и редкой красоты. Я выпрямился и
незаметно раздвинул глыбы плеч, слегка вздул грудь и напряг мышцы.
     Ткани на одежду принцессы пошло меньше, чем мне бы потребовалось на
галстук, а длинные золотые волосы, красиво падая на спину, укрывали площадь
побольше, чем вся ее одежда. Я засмотрелся на ее белое нежное тело, совсем
не видевшее солнца, не сразу обратил, что следом подъехали еще трое: старый
угрюмый воин с длинной окладистой серебряной бородой, торчащими усами, в
кольчуге из крупных колец, и двое воинов в железе, даже шлемы с личинами,
видны только глаза через узкие щели, из-за плеч выглядывают рукояти боевых
топоров.
     Я не мог оторвал взгляда от старого воина: усы настолько огромные и
хвастливые, которые я видел только однажды на старом фото с изображением
командарма Буденного, полного Георгиевского кавалера. Усы торчали в стороны
острые как пики, слегка загнутые кверху острыми кончиками, бравые, бодрые,
и у меня сразу возникло желание выпрямить спину еще больше и выпятить грудь
до немыслимых пределов.

     Глава 24

     Замедляя конский шаг, всадники выехали на середину двора. В высоком
молодом я угадал жениха, он и держался как будущий властитель этих и
соседних земель. Он и второй, явно их воевода, уставились на меня остро и
подозрительно. Жених даже привстал на стременах чтобы посмотреть на меня
свысока. Ему почти это удалось, конь под ним длинноногий, да и сам рослый
как кривая оглобля.
     Мое лицо было тупое и надменное, как и положено герою-варвару. Я знал,
что плечи мои шире почти вдвое, грудь словно в выпуклых латах, солнце
играет как на доспехах, кожа гладкая и блестящая, это лучший козырь против
самых дорогих и модных плащей и камзолов!
     Я чувствовал ровные квадратики мускулов живота, дальше простой широкий
пояс с металлическими бляшками. Как сказал мой любимый поэт: нет лучше
од°жи, чем бронза мускулов и свежесть кожи. От жениха несло ароматными
притираниями, зато я чувствовал как от меня идет незримая, но достаточно
мощная волна мужских гормонов.
     Хуже только, что и жених и принцесса тоже как-то ощутили. В его мутных
глазах зажглась ярость, а она посмотрела свысока и сморщила
аристократический носик. Оба смотрели как на Минотавра, получившего
свободу.
     Мой конь презрительно фыркнул. Похоже, вся эта пестрая толпа смотрит
на меня с холодной неприязнью, только усач-воевода, так я его назвал,
оценивающе скользнул взглядом по моей мощной груди, измерил им же ширину
плеч, профессионально оглядел мое снаряжение, широкие боевые браслеты,
хмыкнул, и, как мне почудилось, его глаза чуть потеплели.
     Девушка сказала надменно:
     - Мне он не нравится!
     А жених сказал громко:
     - Я не понимаю, чем нам этот... дикарь в проводники? Проще взять пару
собак, они отыщут дорогу не хуже.
     Я молчал, хотя злость начала грызть внутренности. Тертуллиус с крыльца
быстро взглянул на меня, вскинул руки, голос его зазвучал торопливо и
успокаивающе:
     - Благородная принцесса! Никто не умаляет доблести и отваги твоего
друга, мужественного сэра фон Роландура. Но он больше привычен обнажать
свой благородный меч в сражениях за... э-э... Отчизну, Корону, Митру, здесь
же на вас могут нападать грязные разбойники, всякие там драконы... Не
станет же синьор Роландур, доблестный герцог Замостья, пачкать благородные
меч в крови животного? Более того - летающей ящерицы?
     Герцог Замостья грозно всхрапнул, гордо выпятил грудь и расправил
плечи. Принцесса раскрыла хорошенький ротик, блеснули изумительно ровные
белые зубки, но воевода вклинился буквально, пустив коня вперед:
     - Дозволь слово молвить, свет ясный, Грюнвальда Белозубая!.. Маг прав,
ибо наши люди больше для честных сражений, а когда встретится ворье, тати,
ушкуйники, пермяки, то с ними лучше общаться варвару. Он и сам такой, а раз
ему платим мы, то он на нашей стороне. А я обещаю за ним присматривать.

     Он расслабился, сморкнулся с высоты конской спины поочередно из каждой
ноздри, зажав под мышкой поводья, вытер блестящие пальцы о такие же
блестящие бедра.
     Куцелий выдвинулся из-за спины учителя, развел руками в широчайшем
гостеприимном жесте:
     - А не изволите ли отдохнуть с дороги? В баньку, то да се...
     На расцвеченных всадников как холодной воды плеснули. Даже кони
попятились, а доблестный сэр Роландур сказал надменно:
     - Не изволим.
     - Еще как не изволим, - добавил воевода. - Меня зовут Рудохост, я
командую войсками принцессы Грюнвальды. Нам чем скорее пробраться в замок
доблестного герцога Роландура, тем меньше разобьем голов и сломаем мечей.
Посему...
     Роландур бросил на меня вызывающий взор, захохотал грубо:
     - А нам, впрочем, не впервой бить черепа и ломать чужие мечи!
     Воевода сказал настойчиво:
     - Герцог, герцог! А как же государственные интересы...
     Молодой жених напыжился и словно бы через силу, придавливая свое
желание показать свою нечеловеческую удаль, выдавил с великой неохотой:
     - Да, надо ехать.
     И посмотрел на принцессу, давая понять, что только из-за нее торопится
ехать, чтобы завладеть этим чудом с ее титулами, землями, сундуками,
связями, родней, городами и весями, а вовсе не из-за страха, что придут и
сожрут.
     За моей спиной завозился ворон, я чувствовал как он выпростал из-под
крыла голову, посмотрел на герцога, брякнул:
     - По одежке встречают, коли рожа крива.
     И снова скукожился, толстый и теплый как разогретый на солнце.

     Над головой проплыла и пропала позади каменная арка городских врат. Я
слышал сзади конский топот, переговоры, вскрики, но конь мой, чувствуя
просторы, охотно выметнулся из города навстречу бескрайней степи, далекому
лесу.
     Вскоре я ощутил, что в сторонке летит стремительная тень, изредка
поблескивают желтые огоньки. Волк несся широкими стелящимися прыжками. Уши
прижаты к спине, хвост вытянут в струнку, он походил на гигантскую стрелу,
выпущенную рукой великана низко над землей.
     Сзади в спину все плотнее вжимался горячий ком перьев. Ночной гуляка
не желает расставаться с остатками сна, прячется от движение воздуха, хотя
только вчера гордо каркал, что солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую
грудь, гордо и смело, но когда от слов к делу, то как у депутата сразу
меняются обстоятельства.
     Волк на бегу рыкнул весело:
     - Мой лорд, спихни это пернатое! Пусть учится летать.
     Ворон даже не удостоил его ответом, уверенный, что не спихну, не
брошу, не покину, и от этого мне стало странно приятно, я держался в седле,
стараясь не побеспокоить птицу, хоть она мне доверяет, верит в меня, не в
пример Светлане...

     Конь несся легко и весело. Ветер свистел в ушах и вылетал оттуда
меленькими смерчами, а земля под копытами сливалась в серо-желтую полосу и
уносилась за спину. Далеко-далеко качалась полоска, где сходится небо с
землей. В душе нарастал щенячий восторг, я знал, что могу нестись и нестись
до самого края тяжелого хрустального купола, что лежит на твердой земле.
     Земля гремела под копытами. Я чувствовал, что это я скачу, мои твердые
копыта грохочут по горячей пыльной дороге, мимо меня проносятся назад и
пропадают с обоих сторон пшеничные поля, налитые тяжелым золотом зерен,
белыми хатки под соломенными крышами, это я своими копытами распугивал
бредущих с озера гусей...
     Домиков становилось все меньше, поля да поля, дорога истончилась,
превращаясь почти в тропку. Вдали вырастал темный массив леса, дремучий и
мрачный.
     Пастухи, неподвижные как статуи, с темными бурками до земли, провожали
нас глазами, но не двигались с места, даже не кланялись. Их собаки,
огромные лохматые псы, тоже поворачивались и смотрели нам вслед не
по-собачьи внимательно.
     Дорожка вела мимо огороженного толстыми жердями загона для скота,
потом уже не дорожка, а тропка пошла наискось к лесу. В загоне толпились
овцы, доносился запах раскаленного железа, мерно бил молот, часто
перестукивали молоточки, слышалось блеянье.
     Из ближнего к нам угла несся равномерный костяной звук. Круторогие
бараны, разбегались, примеривались, с разбега сшибались в поединке. Мощный
стук, подобный короткому удару грома, разносился далеко за пределы двора.
Молодые овцы стояли в сторонке и внимательно наблюдали за турниром, чтобы
достаться сильнейшему.
     Этот затихающие удары еще долго стучали по ушам вдогонку, а ветерок
донес запах паленой кости, словно могучие удары высекали снопы искр. Тропка
вильнула, страшась приближаться к темной дубраве, пошла опасливо в
сторонке, повторяя изгибами каждый выступ леса.
     Темный массив медленно поворачивался, открывая широкий простор. Вдали
как стадо гусей вокруг пруда толпился празднично одетый народ. В середине
открылось утоптанное поле, там что-то копошилось, но мы издали видели
только радостно возбужденные толпы, что собрались вокруг поля и наблюдали
за происходящим кто стоя, кто сидя на лавках, а на самом лучшем месте
пламенел красный шелковый навес от солнца, где в окружении молодых и
красивых женщин сидел сам король, князь или войт.
     С поля доносился равномерный металлический звук. Когда мы въехали на
пригорок, глазу открылось хорошо утоптанное ровное место, где добротно
вооруженные рыцари разъезжались, примеривались и с разбега сшибались в
поединке. Мощный звук, подобный короткому удару грома разносился далеко за
пределы турнирного поля. Молодые дамы наблюдали за поединком внимательно и
восторженно, взвизгивали при каждом удачном ударе, оценивающе осматривали
могучие фигуры бойцов, раздевали и щупали взглядами, прикидывая, кто же
выйдет сильнейшим, и кого изберет дамой сердца официально, а остальных
будет употреблять иначе.
     Я чувствовал как мое тело вздувает буграми и распускает мышцы при
каждом ударе, руки дергаются, словно это я там скачу, рублю, низвергаю,
сбиваю конем, тычу копьем в щит противника и замахиваюсь над поверженным
мизерикордией.
     Сзади раздался сильный звучный голос:
     - Как насчет испытать свое умение?
     Кавалькада принцессы взобралась на холм, все на ходу выворачивали
головы в сторону турнирного поля, тоже рассматривали оценивающе, щупали
взглядами, только герцог смотрел с вызовом на меня.
     Вместе шляпы с павлиньими перьями на его голове теперь блистал
позолоченный шлем великого Александра Македонского, которого на Востоке
звали Искандером Зулькарнайлом, в переводе для малограмотных - Двурогим, и
изображали с бараньими рогами. У этого тоже рога смотрелись по бокам шлема
красиво: толстые, свернутые в кольцо, рифленые, с тонкими как мышиные
хвосты кончиками.
     - Да что-то не хочется, - пробормотал я. Грудь моя слегка опала,
бараньи инстинкты завизжали, придавленные ребрами, но я расслабил горы мышц
еще как мог, и внутри вспикнуло, затихло. Кровавая пелена сползла с моих
глаз, я смотрел на герцога, принцессу и придворных с каменным лицом,
которое пусть истолкуют как тупое, как варварское, да как хотят, чтобы
     Он довольно хохотнул, многозначительно посмотрел на принцессу. Оба
обменялись понимающими взглядами. Он толкнул коня, проехали красивые и
надменные, обливая меня водопадами презрения.
     Воевода недовольно хрюкнул. Я перехватил его укоризненный взгляд.
Старый воин все еще не понимает, почему я не дам в рыло этому знатному
отпрыску.

     Навстречу по пыльной выжженной солнцем дороге сиротливо брела
крохотная девчушка. На детских ножках шлепали огромные стоптанные башмаки с
чужой ноги, из прорехи выглядывал грязный палец. Недетски серьезные глаза
печально и с немым укором взглянули исподлобья. В груди у меня
перевернулось. Я приготовился соскочить на землю, схватить милого ребенка
на руки, согреть, взять с собой на коня, увезти куда-нибудь в тепло,
накормить...
     Воевода сказал предостерегающе:
     - Нет.
     - Почему? - не понял я.
     - Рано.
     - Как же рано, - пробормотал я. - Она ж вся покрыта пылью... И не ела
уже дня два... Бедный ребенок...
     - Если хочешь спасти, - буркнул он с равнодушием прошедшего по жизни
человека, который видел как горят города, чума сжирает население с тысячами
подобных сироток, знает как эти детишки мрут при каждом недороде, засухе, в
половодье, - то дождись зимы.
     - Зимы? - ахнул я.
     - Да. Самых лютых морозов.
     - Она ж не доживет до зимы!
     - Доживет! - сказал он равнодушно. - Ей предначертано замерзать в
сугробе под окном богатого дома, по ту сторону которого в тепле вокруг елки
танцуют сытые и нарядно одетые дети богатых родителей...
     Девочку миновала наших коней, конец огромного платка волочился по
земле, оставляя в пыли след, словно проползла худая змея.
     - Рождественская сиротка, - пробормотал я. - Бедный ребенок...
     - Бедные дети, - согласился он равнодушно.
     В той сторону, куда он вперил взор, по дороге шла точно такая же
сиротка, только платок на ней был совсем серый, потерявший цвет, но с
такими же дырками. А дальше угадывались их целые стайки, группки,

     По обе стороны дороги стояли стены темного как ночь леса, а еще чаще
дорожка вовсе ныряла в такие чащи, что приходилось ехать по одному. Лучники
держали стрелы наготове, а мужчины не выпускали из рук мечей. Из темной
чащи то ли дело доносился рев туров и зубров, словно под землей гремел
тяжелый гром, из кустов сверкали глаза волков и неведомых зверей. Воевода
все напоминал, что опаснее волков и странствующих отрядов орков вольные
рыцари, чьи небольшие замки высятся то здесь, то там, с высоты холмов как
орлы наблюдали за окрестностями. Правда, во время последней войны артане с
их доблестным королем Додоном разрушили большую часть этих крепостей, но за
всем не уследишь, а достаточно сильные разбойники заново отстраивали эти
замки. В этих краях путникам всегда надо быть начеку, а после заката
солнца, так и вовсе в этих краях устраивались на ночлег в кольчуге и не
выпуская из рук оружия.
     Однажды деревья отступили за наши спины, а мы выехали в широкую
долину. В двух верстах поднимался, окруженный мощной крепостной стеной,
высокий замок. Со всех четырех сторон высились опасно тонкие в сравнении с
его суровой мощью башни, не то сторожевые, не то магячьи. На шпилях весело
трепетали по ветру красные прапорцы, в окнах-бойницах поблескивали не то
инструменты магов, не то начищенные доспехи стражей.
     Прапорцы трепетали в самом деле весело и задорно. Я смутно удивился,
что ветер вроде бы в спину, вот как конский хвост задувает, а прапорцы
почему-то трепещут справа налево, потом сообразил, что так красивше, ведь
приземленные законы физики или целесообразности не очень-то разгуляются в
прекрасном мире магии.
     Дорожка повела в сторону замка, затем раздвоилась, одна веточка так и
потянулась к воротам, а другая резво побежала дальше, где за полсотни верст
блестели крыши другого замка, еще крупнее, на высоком холме.
     Я поинтересовался:
     - Но откуда все это?
     - Что? - не понял воевода.
     - Ну, еда, питье, одежда, кони, замки... Чтобы прокормить одного
феодала, нужно с десяток простых крестьян. Как и на любого ратника,
кузнеца, стража ворот... Здесь, в этом замке, не меньше сотни...
     - Триста пятьдесят человек, - ответил он с гордостью. - Все ветераны,
умелые с любым оружием. Там мой старый друг служит, я все о них знаю!..
Жрут и пьют, как лошади.
     - А челядь есть?
     - А как же! Повара, конюхи...
     - Челядь хлеб не выращивает, - прервал я. - Чтобы прокормить этот
замок...
     - Замок?
     - Ну, пусть людей в этой крепости, нужна целая армия селян, что пашут,
сеют, разводят скот, пригоняют в замок... Но я не увидел ни единой хатки
простого люда!.. Не увидел огромных засеянных полей, без которых просто не
жить этим могучим замкам...
     Воевода посмотрел на меня с великим отвращением, словно вместо
мускулистого дурака-варвара, такого понятного и потому приятного, увидел
мудрого мыслителя-зануду:
     - Да кто на это обращает внимание?
     Я вздохнул, трезвея:
     - Ты прав.
     - Это не наше дело, - напомнил он.
     - Согласен, - сказал я.
     Когда замок остался за спиной, я поехал прямой и с глазами на далекой
линии горизонта, страшась оглянуться еще больше, чем жена Лота: а вдруг
увижу нечто хуже, чем огненный дождь? Пустоту?

     Глава 25

     По синему небу медленно двигались кудрявые как барашки, подсвеченные
оранжевым, облака. Звонко пел жаворонок, а когда я пытался его рассмотреть,
взгляд зацепился за парящего в высоте орла. Неподвижный, словно
нарисованный на синем куполе, как в церквях рисуют парящих ангелов, он, как
мне показалось, не столько высматривал зайцев или кроликов, сколько следил
за нами.
     Послышался настигающий звон подков. По легкому стуку я определил, что
меня догоняет легкая как зайчик игрушечная лошадка. Нахмурился, женщина -
враг природы, красивая - вдвойне, но деться некуда, терпеливо ждал. Краем
глаза видел как рыжая лошадка принцессы резво пошла рядом, а сама
прекрасная Грюнвальда, красивая и легкая, даже привставала на стременах,
чтобы выглядеть выше.
     Она смотрела вдаль, я видел ее точеный профиль, но тоже смотрел вдаль,
и со стороны мы классически подходили под определение влюбленных, что
смотрят не как бараны друга на друга, а вместе в одном направлении, конечно
же - общего светлого будущего.
     Все-таки ее классический профиль с точеным носиком, тугой по-детски
припухлой щекой, просто завораживал, Я поймал себя, что уже смотрю не
вдаль, как надлежит настоящему мужчине, а как ненастоящий пялюсь на нее, не
могу оторваться, смотрю и смотрю. Она взглянула несколько удивленно,
бесцеремонный варвар истоптал ее взглядом, щека слегка порозовела.
     Длинные густые ресницы, изогнутые как самый высокогорный трамплин для
прыжков, бесценные для жизни в песках, служили бы прекрасной защитой от
летящего в лицо песка, сейчас несколько нефункциональны здесь... да-да,
нефункциональны, напомнил я себе. И эта эффектная загнутость ресниц... она
крайне необходима для жизни кочевника, когда просыпаешься со смерзшимися
ресницами, но зачем во дворце, когда вокруг сотни слуг и служанок?
     Она ощутила, что мой взгляд потвердел, изменился. Ее тонкие, черные
как ночь брови взлетели в удивлении, а зрачки расширились. Я с трудом отвел
взгляд, на моей дубовой варварской роже, надеюсь, мало что изменилось.
     Все еще глядя прямо перед собой, она спросила звонким детским
голоском:
     - Твое имя - Рагнармир?
     Голос ее был по-прежнему надменный, и такой хамский, что у меня
зачесались руки если не дать ей по харе, то хотя бы ответить так, как
отвечают девкам с Тверской, когда те предлагают свои услуги чересчур
откровенно:
     - Да, принцесса. Тебе не холодно?
     Ее синие глаза с интересом пробежали ощупывающим взглядом по моей
фигуре:
     - А тебя это волнует?
     - Конечно, - буркнул я. - Ехать через лес, а там ветки, колючки... Мне
не хотелось бы, чтобы наш отряд останавливался вытаскивать колючки из твоих
розовых ягодиц.
     - Розовых? - удивилась она. - Почему, розовых?
     Пока она изгибалась в седле, пытаясь рассмотреть свои ягодицы, в самом
деле оттопыренные, я с надеждой смотрел на мост впереди, надеясь, что
из-под него выскочат разбойники, ушкуйники, тати... хотя тати вроде бы не
сидят там с кистенями наготове. По крайней мере я бы ускакал вперед, а там
не знаю, что сделал бы с ними, если бы представил, что это не бедные тати,
а принцесса передо мной с ее напыщенным дураком...
     - А правда, - спросила она, - что ты сразил самого Громоблещущего
Низвергателя Королевств и Тронов?
     - Брехня, - ответил я равнодушно.
     Она оживилась:
     - Вот и я так сказала! Низвергатель - великий воин. С ним не совладать
и отряду варваров.
     Я промолчал. От принцессы веяло свежестью чистого вымытого здорового
тела. Тонкие ремешки не закрывали грудь, только чисто символически
прикрывали розовые соски, а сама грудь, как две полные чаши, красиво и
вызывающе покачивалась в такт конскому шагу.
     Прогрохотали копыта крупного коня, я опять же, не оборачиваясь, видел
как подъезжает ее бессменный защитник. Слева пахнуло запахом розового
масла, герцог даже в походе следит за внешностью.
     - Что случилось, принцесса? - спросил он ревниво. - Это варвар снова
оскорбил вас?
     Я не помнил, чтобы я оскорблял ее раньше, но смолчал, смотрел в точку
над конскими ушами, где смыкался небокрай с земнокраем. Я чувствовал
испытующий взгляд принцессы, но пауза длилась как кроманьонская эра,
наконец принцесса бросила насмешливо:
     - Он только что признался, что вовсе не убивал Низвергателя!
     Герцог хмыкнул, я перехватил странный взгляд, который он бросил в мою
сторону.
     - Я тоже не верил этим слухам, - сказал он довольно. - Разве что в
спину, а то и вовсе сонного...
     Мой конь ржанул и пошел вперед лихим наметом. Я не состою у них на
службе, просить позволения удалиться не обязан. Раньше бы обиделся,
вспылил, исходил бы бессильной злостью, но с такими глыбами мышц чувствуешь
себя странно защищенным даже от оскорблений. Говорят же, что самые злобные
собаки - мелкие, а всякие там гиганты сенбернары - одно добродушие.

     Волк сидел впереди на тропке, довольный как крокодил, утащивший
антилопу, а на ветке сверху нахохлилось черное порождение ночи. Ветка,
несмотря на толщину оглобли, заметно прогнулась и потрескивала. У волка из
раскрытой пасти капнула красная капелька, Не глядя, он подхватил языком, в
желтых глазах были насмешка и благожелательная сытость напополам с
неосознанным превосходством.
     -Ну как? - спросил он, когда мы приблизились.
     Конь попытался достать его копытом, волк с готовностью показал клыки,
и конь передумал. Или отложил для более удобного случая.
     - Меняемся? - предложил я.
     Шерсть на спине волка поднялась как у дикобраза иглы:
     - Ни за каких зайцев!.. Вы уже мимо трех хороших ручьев проехали, не
заметили. А это пернатое в одном даже рыбешку поймало. Правда, дохлую.
Кверху пузом плавала.
     Ворон даже не соизволил ответить, тяжелый и сытый. Когтистые лапы с
такой силой обхватили ветку, что оттуда срывались прозрачные капли. На
когтях прилипли крохотные волоконца, при виде которых у меня тоже поднялась
шерсть на спине. Я бы их назвал, скорее, остатками человечины, чем
рыбятины.
     - Где следующий? - спросил я.
     Волк оживился:
     - Ты о добыче?
     - Ручей где?
     Волк повернул голову. В двух полетах стрелы особнячком красовалась
роща с кудрявыми, неправдоподобно красивыми, как нарисованными, деревьями.
Солнечные лучи пронизывали ее наискось, кроны искрились как усыпанные
изумрудными камешками, а между стволов угадывалась тень, прохлада.
     - Ладно, - согласился я. - Раз уж вы так устали... Привал на ночь.
Можете не убегать далеко, вы мои спутники.
     Волк даже попятился, а ворон буркнул:
     - Ты сам еще откаркайся! Скоро заклюют.
     - С чего ты взял?
     - Мне сверху видно все...
     Сзади послышался настигающий стук копыт. Волк отступил еще, прорычал:
     - Мы лучше поохотимся... Только разошлись!. Поговорим после.
     - Всегда после... - проворчал ворон с неохотой.
     Однако оттолкнулся от ветки, та затрещала и пошла к земле, но ком ночи
уже снялся в воздух, пошел в сторону леса, тяжелый как цементовоз. Стук
копыт сменился шагом, сиплый голос воеводы, чем-то похожий на волчий,
проревел за моей спиной:
     - Ишь, зверюки... Я такого толстого кабана с крыльями отродясь не
видел.
     С ним были принцесса и герцог, в трех шагах остановилась стража.
Принцесса капризно наморщила носик:
     - Он с ними разговаривал?
     - А что удивительного? - ответил за меня герцог. - Все животные
понимают друг друга.
     Воевода нахмурился, старый вояка опасается ссор в походе, но я только
выпрямился, раздвинул плечи и улыбнулся широко и по-варварски беспечно.
Когда такой торс, такая грудь как в латах, а зубы белые и ровные, то лучше
просто пошевелить плечами, а рот открывать пошире, тем самые напоминая, что
у герцога зубы-то серые и кривые.
     - Да, - ответил я воеводе, игнорируя остальных. - Мы такие животистые!
Зато с нами едут натуры настолько возвышенные, настолько одухотворенные...
Что, наверное, и за кусты никогда не ходят, а если и ходят, то листья
выбирают пошире и помягче.
     Воевода в недоумении вытаращил глаза, перевел взгляд на одухотворенные
натуры, звучно хлопнул себя по лбу:
     - Привал!.. Коней не расседлывать!
     Я простер длань, чувствуя что похож на того на коне, что на площади
Скобелева:
     - Вот в той роще прохлада.
     - А тут что, не прохлада?
     - Там родник, - добавил я.
     Стражи по мановению руки воеводы галопом помчались в рощу. Мы ехали
следом неспешно, а когда там повыгоняли даже зайцев и ежей из засады,
вступили и сами под полог из зеленых ветвей. Воздух оказался не только
прохладнее, но и чище, с запахом свежих молодых листьев, ароматом
вытекающей смолы и даже протекшего из дупла меда, хотя самих пчел не
заметили.
     Пока слуги расседлывали коней, стреножили и уводили на полянки с
сочной травой, я соскочил у родника, пал на четвереньки, с удовольствием
окунул лицо в холодную струю.
     Сам бурунчик выбивался из-под коней старого явора, кипел весь белый и
яростный, даже ручеек бежал быстро, зло, но уже в десятке шагов растекался
широким плесом по белому песку, а еще дальше и вовсе просачивался обратно в
землю.
     Воевода к моему удивлению тоже встал на четвереньки и напился быстро и
хищно как зверь, положив рядом с собой боевой топор и малый круглый щит. Я
рассмотрел как у темного основания, откуда выбивается ключ, пляшут золотые
песчинки, вокруг родничка красивый ровный вал,
     Рядом захрипело, воевода разогнулся с трудом, побагровел, а глубокий
шрам на щеке налился и набух, стал неприятным и зловещим. Перехватив мой
взгляд, буркнул:
     - Сам знаю, что старею... Это мой последний поход.
     - Почему?
     Он небрежно смахнул широкой мозолистой ладонью капли воды с лица:
     - Да так... Хотели в городе оставить вовсе. Стар, мол. Негоден к
службе. Приставили было за конями ходить. Даже не старшим конюхом, а так...
в помощниках. Еле-еле... Чуть не на коленях упросил.
     Лицо его было угрюмым, но через миг стало жестким и подозрительным,
перед варваром распустился, уже без кряхтения поднялся на ноги, только зубы
сцепил, здоровенный как старый матерый медведь, видавший и зверей, и собак
и летающих драконов.

     Здесь на широкой поляне, на головами зеленый полог из листьев сменился
чистым голубым небом, а солнце светилось все такое же красное, раскаленное,
но уже не как слиток железа, а как потная спина натрудившегося в битвах
героя.

     Над вершинами шумно хлопали крылья ворон, слышалось хриплое карканье.
Иногда вершинки вздрагивали, их раскачивало, это пролетал настоящий ворон,
которых Творец создал первыми из птиц, оттого и самые мудрые, под деревьями
часто шуршала опавшая листва под лапами перебегающих открытые места зайцев.
Рыжие белки как живые языки пламени спешно носились по толстым стволам,
спеша собрать орешки.
     Красное распаренное солнце опускалось за деревья, сумерки выползали из
глубины кустов, из-под узорчатых листьев папоротников. Птичий щебет, гомон
и попискивание замолкали, голоса становились сонными. Я вздрогнул и
ухватился за меч, когда кусты затрещали сухо и страшно: молоденькие деревца
вздрагивали, а вершинки тряслись - через поляну безбоязненно прошли хозяева
леса: стадо дикие кабанов, возглавляемые огромным чудовищем размером чуть
ли не с медведя. Загнутые клыки хищно выглядывали из жуткой пасти как
острые ножи, сам весь из тугих мышц, обтянутых непробиваемой толстой кожей.
За ним по бокам шли еще два чудовища, уступая в росте разве что на палец, и
клыки покороче, но любой как с зайцем справится хоть с медведем, хоть со
всадником на коне.
     Судя по плотным сумеркам, солнце уже близилось к краю земли. В небе
страшно полыхала алая заря, и вдруг снова треск, топот, земля задрожала,
вершинки деревьев пугливо вздрагивали. Через поляну пронеслось, едва не
потоптав принцессу с ее окружением, крупное стадо оленей. Рога забросили на
спину, но все равно ветвистые рога с сухим щелканьем стучали по веткам, а
те роняли совсем черные в сумерках листья.
     Олени уже ушли в другой лес, а листья все еще опускались плавно и
неохотно, как на волнах колыхаясь в плотном перегретом за солнечный день
воздухе.

     Я сказал с некоторой насмешкой:
     - Если мы там будем останавливаться на ночь... чуть ли не с полудня,
то не скоро доберемся.
     Воевода удивился:
     - А тебе-то что? Тебе плотють за каждый день. Чем дольше будем ехать,
тем больше денег!
     - Так то оно так, - ответил я с неопределенностью в голосе. Сам не
знал, почему смутно хочется ехать вперед, а не отдыхать на этой поляне,
балдеть, расслабляться, оттягиваться - что-то во мне иное, хочется все-таки
что-то делать, а балдею и оттягиваюсь обычно за компанию, чтобы не
выделяться, не стать изгоем среди ровесников. - Но все-таки когда на
конях...
     Мышцы во мне перекатывались, я чувствовать тяжесть широких костей и
натяжение тугих жил, похожих на канаты. Может быть, вот таким я могу быть
настоящим собой, а не подлаживаться под толпу однолеток, туповатых и
балдеющих с бутылкой пива перед телевизором, как их отработавшие, а то и
отжившие родители.
     - На конях, - буркнул он. В его глазах подозрение медленно растаяло,
добавил скупо. - Осмотримся, то да се... А утром свернем налево.
     Я удивился:
     - Мы ж должны ехать прямо вон по тому распадку между гор! И через
день-другой будем на месте.
     - Они ждут, что поедем прямо, - объяснил он.
     - Они?
     - Да.
     - А кто "они"?
     Он воззрился на меня с некоторым удивлением, как это не понимаю
простейших вещей, потом вспомнил, что имеет дело с варваром, объяснил
терпеливо:
     - Шпионы, конечно. На выезде из замка успели сообщить, что едем прямо,
а теперь мы в лесу. Я огляделся, никого нет близко, сообщить о перемене
маршрута некому.
     Я раскрыл рот, потом понял, мой ладонь метнулась к мечу, а брови
сшиблись на переносице:
     - Шпионы? Так надо их скарать на горло...
     Он улыбнулся как малолетнему идиотику:
     - Ну да, так сразу! Нам же еще суток трое ехать. Если не с недельку. А
кто будет за лошадьми ухаживать, костер разжигать, стражу ночью нести,
волков от коней отпугиваться?
     Я оглянулся на отряд. Мне показалось, что крепкоплечие мужчины
заполонили уже не только рощу, но и пространство на полверсты в окружности.
Костры вспыхивали один за другим, их вскоре стало как звезд на небе. А
возле каждого костра, как я помнил, обычно сидит шестеро-семеро воинов.
     - Остальные, - возразил я тупо.
     Он покачал головой:
     - Да они все шпи°ны.
     Голос прозвучал настолько просто, буднично, с позевыванием, что я
сперва решил было, что ослышался.
     - Шпионы?.. Но как могут все... Не понимаю!
     - А чо не понимать? Одни куявы, другие артане... третьи славы, а
остальные либо из империи Тьма, либо из каганата... тьфу, теперь все надо
называть империями, империи Хаоса. Чо глаза вытаращил? Я этих сразу вижу.
Но как их всех под ноготь?.. Других пришлют. А за этими присматриваем. Есть
конечно, и наши, которых подкупили. С этими чуть сложнее. По мордам не
поймешь, кому доносют. Многие из них вовсе доносют сразу двоим-троим. На
старость зарабатывают! Потому на всяк случай свернем еще разок, как только
в глухом лесу окажемся.
     - Что за черт, - пробормотал я. - А как же честь, верность правителю?
     Воевода посмотрел на меня искоса, на суровом лице промелькнула тень
жалости:
     - Дикий ты человек! Правда, по-хорошему дикий. Эт раньше так было. А
теперь сюда поперли какие-то герои странные... Нанесли таких доблестей, за
которые раньше бы шкуру сняли, дабы заразу не разносили. Это не
предательство уже, а соблюдение собственных прав человека. Человек - это
звучит гордо! Любой человек. Его жисть священна. Потому может лгать,
предавать, пресмыкаться, ибо он - все! А верность правителю или Отчизне -
это уже насилие над суверенными правами маленького человека...
     Он бубнил себе под нос, с пыхтением расшнуровывая тугой кожаный
панцирь, который одел под булатный пластинчатый.
     Я сказал обалдело:
     - И ты тоже так считаешь?
     Он вздохнул:
     - Я что... Уже говорил, что для меня это последний поход. Мне меняться
уже поздно. Чо глаза как у рака выпучил? Сказано, дикий человек... Одно
слово - варвар! Когда все предают, шпи°нють и то яду в суп, то нож в спину
- это и есть цивилизация. А чтобы выжить в таком мире, нужны политики. Ну,
это те, которые предают всех и каждого, режут и душат по ночам, а с утра
ходють по улицам и раздают деткам конфетки.
     Я буркнул:
     - У вас тут все политики.
     - Все не все, - ответил он, ничуть не оскорбившись, - но политикой
антересуются. Это зовется: цивилизация в каждый дом, каждую семью.

     Глава 26

     Мне показалось, что возле ручья надувают шар Монгольфье. Тончайший
шелк звенел в руках дюжих хлопцев, они растягивали умело и упорно, жерди
уже вкопали, юрта получилась просторная и высокая, как шатер шахаманской
царицы.
     Ревущее пламя костра поднималось на уровень вершинок деревьев. Воздух
там трещал, ревел, вспыхивал как при ядерном распаде огненным грибом, а из
середины сыпали красные бенгальские искры. Если и есть вблизи соглядатаи,
то лучшего ориентира не надо. Я медленно обходил маленький лагерь, внимание
привлек один из воинов. Как и трое других, сперва точил меч, что-то чинил в
одежке, потом поднялся и пошел в заросли. Если бы просто пошел, все знаем,
зачем ходят в эти заросли, я бы не обратил внимания, но держался как-то
иначе, чересчур беспечно, за которой кроется предельная настороженность, и
меня ноги сами понесли следом.
     Иногда он останавливался и вслушивался в звуки, однако я всегда
двигался перебежками от куста к кусту, затаивался, меня могли углядеть
только белки с дерева.
     Наконец, когда мы оказались в дремучей чаще, он воровато оглянулся,
сунул руку за пазуху. Я невольно поднял ладонь к плечу. Кончики пальцев
коснулись холодной шишки на рукояти. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не
выдернуть оружие и не скакнуть с диким воем на явного предателя.
     Человек осторожно вытащил из-за пазухи нечто белое. Оно высвободило
одно крыло, я с запозданием узнал голубя. Шпион ласково поцеловал голубя,
погладил по голове пальцем и рывком швырнул в небо. Голубь бесшумно
залопотал крыльями, настоящая шпионская птица, а я застыл с наполовину
вытащенным мечом: с одной сторону - добрый, птичку в клювик чмокнул, с
другой - голуби есть крысы с крыльями, ту же заразу разносят... Что шпион,
уже не думал как-то, воевода убедил, что все профессии хороши. А если
учесть, что для одних - шпи°н, для других - разведчик, а вор, к примеру,
везде вор, то и вовсе расколебаешься...
     Вдруг он оглянулся, наши взгляды скрестились со звоном булатных мечей.
Очень медленно, не сводя с меня взора, он красивым жестом отбросил полу
длинного плаща, как ковбой, высвобождающий рукоять кольта. Я так же
неспешно поднял руку и взялся за рукоять меча.
     В его глазах мелькнуло нечто вроде удивления. Тем же жестом вытащил у
     - Что-то вроде инбридинга, - понял я. - Или имплантинга, не помню... А
На губах появилась злая улыбка:
     - Давно хотелось узнать, что из себя представляют эти северные
варвары...
     - Узнаешь, - пообещал я.
     Меч мой со зловещим свистом покинул ножны. Я держал его двумя руками,
чувствуя как красиво напрягаются мышцы. Танцующим шагом начал приближаться
к шпиону, потом плюнул на танец, смотреть некому, сделал пару шагов
по-простецки, зато размашистых.
     Шпион процедил:
     - Я забивал быков и покрепче...
     - Пока я слышу только слова, - напомнил я.
     Он прыгнул с того места, перелетел всю поляну, что застало меня
врасплох. Правда, прыжки хоть так, хоть через голову - клоунада и лишняя
трата сил, я все равно успел отступить, ударил мечом, но шпион ухитрился
еще и в воздухе сделать сальто. Лезвие моего меча срезало только подошвы с
сапог, и когда плюхнулся на землю в красиво-угрожающей позе, голые подошвы
встали врастопырку карикатурно нищенские, с нестрижеными ногтями и с черной
каймой, а мизинцы вообще выглядели уродцами.
     - Сдавайся, - сказал я высокомерно. - Не пристало воину... а тем более
- варвару, сражаться с босоногими!
     Он завизжал оскорблено, снова взвился в воздух. Я сделал шаг в
сторону. Срубить в воздухе этого скачущего клоуна проще просто простого, я
удержал меч от удара лишь потому, что как-то неловко рубить просто в
мелькнувшего человека, а не в голову, как принято, руку, как принято тоже,
или по коленям, как принято уже.
     Внезапно в его левой блеснуло. Я не успел уклониться, плечо ожгло
болью. Все еще не понимал, откуда, ведь его меч в правой, я отбил его удар
с такой силой, что шпиона отшвырнуло к деревьям. Он упал на спину, красиво
перекувыркнулся и встал на ноги в угрожающей позе. В правой меч, а в левой
- невесть откуда взявшийся кинжал!
     Я неверяще тронул плечо. Порез неглубокий, но кровь потекла такой
широкой полосой, что меня затрясло от испуга.
     - Ты... - проговорил я глупо, - ты ранил... меня?
     Он оскалил мелкие желтые зубы, изъеденными дурными болезнями:
     - А теперь еще и убью!
     - Ах ты... предатель...
     - Я своему народу верен, - сообщил он гордо.
     - Шпион!
     - Наймит, - бросил он в ответ с чувством полнейшего превосходства. -
Подлый наемник!.. Киллер.
     Я вытаращил глаза, меня затрясло в приступе священной боевой ярости,
что появляется, когда слова уже кончились. А так как у варваров их всегда
маловато, то я уже чувствуя в себе берсерка, перекинул меч в другую руку и
с удвоенной яростью бросился на мерзавца, у которого доводов оказалось
больше, чем у меня.
     Он отступил чуть, затем я увидел только каскад движений. И хотя я
двигался со скоростью взбешенного кота, мой меч под его ударами звенел как
железная крыша при дожде с градом. Я едва успевал парировать удары, к тому
же у него теперь еще и кинжал, а у меня плечо в крови... от этой мысли
ярости не прибавилось, а наоборот, руки стали ватными, а ноги как из
киселя.
     Его бешеные глаза что-то уловили, на тонких злобных губах зазмеилась
улыбка шпиона:
     - Вот теперь ты умрешь!

     Он прыгнул, одновременно нанося удары мечом в голову и кинжалом в
левый бок. Я успел парировал удар его меча своим, а от смертоносного
кинжала спасения не было, блистающее как лезвие бритвы острие стремительно
неслось мне прямо в лицо, я торопливо закрылся щитом, даже не успев
подумать, откуда он взялся... какого черта, это же всего лишь простой щит,
даже без покрытия, не белый же рояль в кустах, второй удар парировал мечом
и тут же достал его ногой с поворота в челюсть.
     Мерзавец как-то удержался, но стоял и мотал тупой обалдевшей мордой, и
тогда я, подпрыгнув и сцепив зубы, с лета ударил ногой уже с тройного
разворота. Опять в челюсть или вообще в морду, все равно получилось так
смачно, так сладостно, так восхитительно, словно я, отбросив предрассудки,
подгреб под себя принцессу, служанок и поставил ее рыжую лошадку.
     Его отшвырнуло как резиновый мячик. Я смотрел, стараясь не пропустить
ни байта информации, когда он шарахнулся о дерево, его расплескало на
площади в шесть соток, забрызгало от корней до кроны, а потом он сполз
кровавой массой на землю, а я постоял перед ним, шевеля пальцами в
приглашающем жесте: давай еще, иди ко мне, вставай и дерись!
     Но он не встал, только ворочался как кабан с содранной заживо кожей, в
нем хрипело и булькало. Я передернул плечами, словно цыганка в танце,
отвернулся и пошел к лагерю, медленно остывая от священной ярости богов.
Шпион вообще-то, обозвав меня киллером, сделал комплимент. Сейчас киллеры
окружены ореолом романтичной таинственности как в прошлом - робин гуды,
скарамуши и прочие зорры.
     Воевода сидел у костра понурый, руки протянул к языкам пламени.
Похоже, его морозило после ледяной воды из родника.
     - Одним меньше, - ответил я на его вопросительный взгляд.
     Он поморщился:
     - Этот тот, который держал принцессе левое стремя?
     - Пусть садится справа, - предложил я.
     - Да справа такой же... От куявов по десять золотых в месяц. И еще по
корове в год.

     Я сел рядом, руки воеводы с толстыми изуродованными ревматизмом
пальцами слегка вздрагивали.
     - А коровы зачем?
     - Да не ему, семье. Им и зерно от властей, поблажки с налогами. Ты,
того, если не хочешь сам держать стремя... а также подавать ей воду, то
поостерегись истреблять нашу цивилизацию.
     Я зябко передернул плечами и тоже протянул руки к огню:
     - Да, конечно. Нельзя нарушать равновесие в природе.

     Закат все еще был удивительно нежным, словно румянец на щеках юной
девушки. Небо на западе стало розовым, там в темной стене леса была широкая
щель, и мы видели как на расстоянии копья от темного края земли застыл, не
решаясь опуститься, расплавленный слиток металла. От него шло радостное
сияние, словно от пера жар-птицы. Розовый свет захватывал почти половину
неба, дальше плавно переходил в нежно голубой, тоже чистый и свежий, словно
не поздний вечер, а раннее утро, когда даже солнце отдохнуло и посвежело.
     Подсвеченные снизу облака загибали выпуклые края, сочные как набухшие
лепестки роз, только плотная середина облаков быстро темнела, становилась
похожа на окалину на быстро остывающем металле.
     И только тогда, когда я налюбовался этой сказочно прекрасной картиной,
солнце быстро опустилось. Чаша неба темнела однако медленно, впятеро
крупнее и выше привычной, звезд высыпали целые рои, яркие, блистающие, а
самые яркие смотрелись не яркими точками, а почти планетами!
     Луна поднялась огромная как Юпитер, видимый с Ганнимеда. Следом
всплыли вторая и третья, все настолько огромные и рельефные, что я невольно
напрягал зрение, инстинктивно силясь рассмотреть не только высохшие моря и
каньоны от метеоритные ударов, то и отряды крохотных всадников.
     Из шатра принцессы раздавались тихие звуки лютни, как мне показалось,
хотя я лютню никогда раньше не видел и не слышал, сквозь тонкую ткань
иногда просвечивал светильник. Я различил ползущие оттуда тонкие ароматы
благовоний, инстинктивно подобрал ноги, чтобы не испачкаться.
     Стража сидела в трех шагах по периметру. Темный шатер герцога
возвышался высокий и надменный как он сам поблизости. Еще бы чуть, и его бы
попросили отодвинуться, никто не смеет располагаться на ночлег так близко
от принцессы. Я слышал грубые голоса, смех, пьяные выкрики.
     Постепенно пламя костров пригасало, поленья разваливались на багровые.
В светящихся изнутри углях, похожих на елочные украшения, бегали крохотные
огненные человечки. В лагере стало темнее.
     Один из сидящих у костра поднялся, зевнул, похлопал себя по вздувшему
животу, икнул и направился в кусты. Не успел исчезнуть в темноте, как еще
двое встали и, даже не потянувшись, неслышно скользнули в темноту.
     Я сидел неподвижно, прикинулся, что дремлю. Люди поднимались один за
другим, ступали в непроглядную тьму. Иногда я слышал как треснет сучок, но,
в основном, все двигались бесшумно. Затем я услышал легкий хлопот крыльев,
закачалась ветка.
     Тишина, после долгой паузы далеко за деревьями захлопали крылья еще и
еще, затем это слилось в единый шелест, словно я присутствовал на церемонии
закрытия Олимпийских игр. Это было чарующе прекрасно, я не стал даже по
скверной привычке человека из того, оставленного мира, размышлять, что же
это за голуби с повадками летучих мышей, просто разнежено слушал волшебные
звуки взлетающих птиц, таких милых и ласковых, и плевать на то, что
разносят полиэмиелит и всю ту заразу, что и крысы, за что голубей зовут
крысами с крыльями, где-то даже истребляют, а здесь это просто милые птички
с белоснежным оперением, ласково урчащие как котята возле огня, сейчас
взлетают над лесом, делают круг, выбирая направление по звездам и
устремляются в путь, спеша вернуться в родное гнездо и принесли драгоценное
сообщение о продвижении нашего отряда.
     Шпионы возвращались в опустевший лагерь поодиночке, но для меня это
выглядело, как будто все действуют по команде, чуть ли не строем, так же
разом бросили на багровые угли по паре хворостин, затем завернулись в плащи
возле костров и захрапели с чувством выполненного долга.

     Последняя из лун опустилась за край. Над головой полыхал серебряный
пожар. Огромные звезды слились в единую спекшуюся массу, на землю падал
странный свет, от которого мурашки бегали уже во внутренностях. Не ликующе
солнечный, не мертвецки лунный, а странный волшебный. Именно при нем, а не
при луне, могут танцевать легкие цветочные эльфы и феи, свершаться
чудеса...
     В двух полетах стрелы от спящего лагеря в глубинах земли возник
странный лиловый свет. Слабый, рассеянный, но в темноте он был заметен
отчетливо, к тому же медленно ширился, становился ярче.
     Остолбенев, я смотрел как из недр темной земли вспучивается странный
пузырь, темный, грязный, но из трещин грязной коры виден лиловый свет.
Земля с шорохом осыпалась, выдвигалась массивная скала, булыжник размером с
бронетранспортер... Нет, еще выше, массивнее...
     Я перевел дух не раньше, чем чудовищная глыба замерла. Теперь лиловый
свет, слегка пригаснув, проникал из середины грубого камня. Я отчетливо
видел все трещины на поверхности, наплывы. Мелькнула тень, словно в свете
бьющего из-под земли прожектора кто-то поднялся, шевеля из стороны в
сторону странно приплюснутой головой, исчез. Лиловый свет чуть померк,
затем там начали мелькать новые тени.
     Задержав дыхание, я смотрел как свет раздробился на лучики. Пахнуло
кислым, словно перепрелой козьей шерстью. Шорох, треск, стук костяных
когтей по камню. В глубине возникла приземистая фигура, на приплюснутой
голове странный гребень, широкие плечи, шипы или костяной гребень, короткие
ноги, затем стук костей сменился шорохом.
     Существо выступило прямо из камня. Мертвенный свет остался за спиной,
подсвечивая со спины. Я видел только черный силуэт существа, которое явно
не было человеком.
     В мертвой тишине влажно хлюпало, я почти видел как широкие ноздри
зверя распахиваются во всю ширь и жадно схлапываются, вылавливая все запахи
этого мира.
     Выждав мгновение, зверь что-то прорычал, сделал шаг вперед. В лиловом
свете, почти закрытом телами столпившейся орды, началось шевеление. Кислый
запах стал мощнее, когти застучали чаще, шорох слился в зловещий стук.
     Замерев, я наблюдал как зеленотелые существа выходят за своим вожаком
из Темного Портала. В каком-то мире вот так же входят в такие же жутковатые
Звездные Врата, толпятся в нетерпении, теснятся, стремясь поскорее
втиснуться в магический проход, чтобы под покровом ночи появиться здесь...
     Свет звезд озарял их бритые головы, массивные округлые плечи, блестел
на медных браслетах, кольцах, широких перевязях, усыпанных шипастыми
бляшками, рукоятях боевых топоров. На каждом десятом сверкал начищенный
песком плоский железный шлем. У иных на головах развевались яркокрасные
гребни, а за спинами горбились сумки с торчащими рукоятями метательных
топоров.
     Едва слышно поскрипывая, мимо и до-домашнему, выползали огромные
сооружения из бревен, похожие на бронетранспортеры. Я рассмотрел на фоне
звездного неба толстенное бревно с расширяющийся наконечником, по спине
прошел холодок, на миг показалось, что это ракетная установка, затем узнал
старую добрую катапульту.
     За первой выехала другая, третья, а последнюю, самую апгрейденую,
сопровождали темные всадники. Лица под капюшонами не разглядел, но в каждом
движении ощущалась зловещая мощь, усиленная нечистой магией. Темный Портал
постепенно терял сияние, то ли энергия на исходе, то ли положение планет
изменилось, наконец из гаснущей лиловизны почти выполз старый горбатый
гоблин, пустился, сильно хромая, вдогонку за войском.
     Сверху движением воздуха растрепало волосы. Я инстинктивно пригнулся,
другой рукой хватаясь за меч, но справа уперся в теплый мохнатый бок, а
передо мной на землю рухнул темный сгусток мрака, в сто тысяч раз темнее
этой темной ночи. Красный глаз посмотрел хитро:
     - Здорово я?
     - Пошел к черту, - ответил я, чувствуя как бешено колотится сердце. -
Ты ж ворон, а не филин! Должен крыльями греметь как электричка! А ты
летучую мышь из себя строишь.
     - Похоже? - спросил ворон с интересом. - А если учесть, сколько я
пережрал этой мелочи... Ну, которые с письмами пытались вылететь из моего
леса!
     Волк ревниво фыркнул:
     - Он не летучую мышь изображал, а сокола. Барражировал над лесом как
перехватчик. Бил сослепу все, что выпархивало. Хорошо бы на Змея Горынича
нарваться.
     - Это я сослепу? - прокаркал ворон грозно.
     - Перестаньте, - сказал я. Одной рукой я чесал волку за ухом, другой -
ворону. По крайней мере там, где должны быть уши. Все мы любим, когда нас
гладят и чешут. - Вы лучше скажите, кто эти зеленые?
     Волки ворон переглянулись. В желтых волчьих и багровых вороньих было
одинаковое недоумение. Наконец волк прорычал:
     - Орки, понятно же. Теперь везде орки. Еще гоблины, тролли. Но то
вышли орки. Какой расы - не разглядел, теперь их много. Как рас, так и
народностей, не считая племен, а их орчачьих империй... да-да, уже не орд,
а империй!.. так и вовсе как песку в пустыне.
     - Черт, - сказал я невольно, - Так это, оказывается, те самые орки.
Какие яркие... Почему?
     - А что не так?
     - Да везде, где их встречал, они какие-то серые.
     - Зеленые?
     - Сказано, что зеленые, но я же вижу, что серые!
     Волк посмотрел искоса, отвел взгляд:
     - Ну, как понимаешь, это зависит не от орков.
     Судя по его взгляду, даже тупой варвар должен понимать ясно и четко,
что... ну, что он имел в виду, но я, как и всякий житель своего мира, так
привык к разжеванной информации с экрана телевизора, газет, реклам и вообще
отовсюду, что только тупо кивнул, мол, понимаю, а сам подумал, что
как-нибудь разберусь в другой раз.

     Глава 27

     На стыке звездного неба и темной земли блеснула полоска блеклого
света. Очень медленно порозовело, затем небо снизу словно подожгли: алый
свет перешел в пурпурный, победно двинулся вверх по небосводу.
     Звезды блекли, а крупные угли подернулись серым пеплом, настолько
легким и невесомым, что колыхался даже от взмахов моих ресниц. В глубине
углей тут же загорались пурпурные огни, там бегали искорки, огненные
человечики спешили свершить свои маленькие подвиги, затем пурпур
превращался в багрянец, тот тускнел до темнобагрового и скрывался под новым
плащом из драгоценного невесомого пепла.
     Волк поднялся, шумно встряхнулся. Желтые глаза смотрели жутковато, а
когда распахнул пасть, у меня шерсть тоже зашевелилась на загривке. Таким
клыкам позавидует и тиранозавр-рекс.
     - Эй ты, пернатое, - сказал он с оскорбительной брезгливостью, - опять
спишь? Ты же вчера уже спал!
     Ворон пробурчал, не вытаскивая голову из-под крыла:
     - Опять одно и тоже. Хотя бы разнообразил.
     - Наш лорд говорит, - сказал волк наставительно, - что если надо
убедить, то не стоит искать новые доводы, а повторяй себе старые...
     Ворон наконец вытащил голову, перья взъерошенные, под крылом не только
тепло, но и влажно, надышал как в бане. Посмотрел по сторонам, все ли спят,
лишь тогда сипло каркнул:
     - Вот себе и повторяй. Что, опять утро?.. Откуда они так быстро
берутся. Я еще тех голубей не усвоил.
     - Мог бы не жрать всех, - сказал волк язвительно. - Что жадность
творит!.. Теперь летать тю-тю. Будешь как кенгуру бегать.
     - От кенгуры слышу!
     Он прошелся вокруг костра, от обглоданных костей шарахался, как от
призраков, из черного становился чуть ли не белым. Я боялся, что от
отвращения к еде его либо вывернет наизнанку, либо впадет в летаргический
сон до полного переверения все шпионских птиц.
     Верхушки деревьев зашумели под первым порывом утреннего ветерка.
Звезды гасли, небо светлело, а на востоке уже половина неба вспыхнула
пурпуром, у меня сердце начинало стучать учащенно, когда я бросал взгляд на
то великолепие.

     На той стороне поляны взметнулось пламя костра. Я приподнялся на
локте, в рассвете вокруг костра уже сидят воины, распустившись перед
трудным утром душой и телом. Пламя полыхает высоко, качается, будто
старается не выпасть из костра, жжет лица. Странное ощущение, когда в спины
тянет свежаком и холодом от затаившимися как в засаде под грязными мокрыми
листьями глыб слежавшегося снега!

     Волк неслышно скользнул в заросли, не любит проснувшихся людей, когда
спят - похожи на зверей, терпеть их кое-как можно, если бы только не запах,
а ворон, потоптавшись, мощно отпихнулся как прыгающий кабан, сильные лапы
подбросили его чуть ли не до вершинок деревьев, только там красиво
распростер крылья.

     Прибью, подумал я раздраженно, вылезая из тучи золы, чихая и
отплевываясь. Под стартовый пень приспособил, пернатое!
     Далеко-далеко в лесной чаще прозвучал рог. Я видел как воевода
насторожился. Только мы двое услышали, остальные бродили еще сонные, нехотя
собирались для долгого пути. Донесся слабый голос собак, затем ветер унес в
сторону.
     Переглянувшись, вдвоем с воеводой начали перемещаться на ту сторону
поляны. Хриплый рев рога раздался ближе, а собаки лаяли громче и неистовее,
явно догоняя зверя. За деревьями прогремел тяжелый топот, словно неслась
имперская конница. Кусты затрещали, молодая сосенка содрогнулась от удара.
Тут же из-под низких ветвей, ломая их, выметнулся как катящаяся скала
массивный зубр, страшный и бородатый, с безумными глазами, опущенной для
удара колодой головы.

     Через огромную валежину, которую все мы объехали бы с робостью, зубр
перемахнул с легкостью зайца, перепрыгивающего куст земляники. Ноги
подогнулись, но устоял, всхрапнул дико и бросился на опешивших, как мне
показалось, воинов у костра.
     Не поднимаясь, они вдруг ощетинились копьями, уперев древка в землю.
Зубр налетел со всей дури, я услышал страшный треск, на миг решил, что
огромный зверь сломает копья как соломинки и раздавит, растопчет, но темная
туша замерла, затем я услышал треск рвущейся плоти, когда острия копий
проникают все глубже, рвут внутренности, ломают хрящи и мелкие кости,
дробят позвоночник.
     Спина зубра внезапно вздулась буграми. С треском, прорывая плотную
кожу, высунулись окровавленные острия. Я перевел дух, мышцы были сведены
судорогой. Да, в свиту принцессы отобраны лучшие из лучших. И хотя их
осталось одиннадцать, но все же каждый из них опасен.
     Очень опасен!

     Из леса в нашу сторону на огромном взмыленном коне уже мчалась прямая
как свеча девушка с распущенными золотыми волосами. Казалось, от них
срываются брызги расплавленного золота и уносятся ветром, усеивая дорогу.
Лицо ее было свежее и чистое, но щеки полыхали как маков цвет. На плечах
легкая волчья душегрейка, что распахнулась от бешеной скачки, открывая две
круглые как крупные спелые яблоки груди с красными ободками.
     Когда она подскакала и начала осаживать коня, волосы опустились на
спину, и теперь я увидел в них застрявшие листья и сосновые иголки.
     Наши глаза встретились, на миг ломали друг друга, затем она испытующе
оглядела меня с головы до ног. Я незаметно напряг мышцы, а они у меня от
малейшего усилия могут увеличиваться вдвое, зато в поясе, скованном
красивым мышечным корсетом я становился тоньше, так что поясок юной
девушки... ну и так далее.
     Когда ее глаза наконец поднялись к моему лицу, в них было несколько
другое выражение. Все еще дерзкое, но, похоже, она уже прикусила язычок, с
которого готовы были сорваться фразы типа; "Я хочу..." или "Я повелеваю".
     - Вы убили моего зубра! - сказала она обвиняюще.
     В той стороне леса затрещали кусты, на взмыленных конях выметнулись
всадники с луками и копьями. Когда они увидели их предводительницу перед
таким чудовищем, каким выгляжу я, их реакция была быстрой и нерассуждающей:
со звоном, от которого холодеет сердце, выхватили мечи и понеслись прямо на
нас.
     Я потащил из-за плеча меч, вдвое длиннее, чем у любого из них, встал в
боевую стойку, сделал восьмерку мечом и мельницу, замер в красивой позе,
переходя из состояния удара в полную недвижимость, как прутковский сэр
Торземунд, что в задумчивости на камне сидит.
     За моей спиной воевода ругнулся, сказал сварливо:
     - Да черт с ним, быком этим!.. Твой он, твой!.. Мы признаем. А теперь
можешь подарить нам. Мы с Рарнармиром не гордые.
     Она вскинула руку, ее всадники начали замедлять бег, остановили коней
за ее спиной. Она все еще не отрывала глаз от моего лица, а я все не мог
оторвать взора от ее грудей, что с наивным бесстыдством выглядывали из-под
распахнутой волчовки.
     - Что ж... - голос ее был замедленным, - вы, как я вижу, проделали
далекий путь... А зубра, которого я преследовала, убили нечаянно... Я дарю
его вам.
     Воевода толкнул меня в спину. Я вздрогнул, отлепил взгляд от ее груди,
в глазах появилась тянущая боль, словно отдирал липкую ленту.
     - Принимаем, - пробормотал я. - Черт, еще как принимаем!.. Да от тебя
и не такое примем...
     Ее взгляд изменился, стал тверже, скользнул через мое плечо. Я
оглянулся, принцесса в сопровождении герцога подходили с осторожностью, в
окружении одиннадцати богатырей. Ее синие глаза смотрели неотрывно, тонкие
брови поднялись до середины чистого лобика.
     Герцог сразу уставился на грудь охотницы, даже шею вытянул как гусь,
что пытается ущипнуть раскрытым клювом.
     Я перевел взор на принцессу, затем на охотницу. Принцесса напоминала
бутон розы, яркий и готовый распустится, а охотница походила на горный
цветок, свежий и чистый, с каплями росы на лепестках. У принцессы каждая
бляшка на ее "одежде" стоит стада коров, за каждый драгоценный камешек в
обуви можно снарядить войско, но один козырь все же у охотницы... Если
принцесса все-таки прикрыла грудь, то у охотницы эти круглые наливные
яблоки торчат вызывающе и кричаще: смотрите, ни прыщей, ни жутких родимых
пятен, кожа чистая и молодая как у новорожденного олененка.
     Их взгляды скрестились. В воздухе блеснул зеленый лучик, словно от
лазерного прицела. У той и другой глаза одновременно стали зелеными. Я
тряхнул головой, всмотрелся снова, думая, что почудилось, но невинно синие
глаза принцессы уже полыхали зеленым пламенем, а дотоле коричневые глаза
охотницы стали зелеными как малахит, как целая скала малахита, тяжелого и
несокрушимого.
     Воевода кашлянул и заговорил громко и рассудительно:
     - Вот значитца так... Моя принцесса, мы помогли доблестной Кунигунде,
о которой я наслышан, завалить этого быка, а она его дарит нам, как в знак
расположения... ведь мы идем по ее землям.

     Густые и широкие брови охотницы взлетели еще выше, чем брови
принцессы:
     - Ты знаешь меня?
     Он поклонился:
     - Кто не знает доблестную дщерь великого и славного Инкула, трехрогого
воителя Черного Портала и Серого Мха? Внучку Кекула, правнучку Укера,
праправнучку Шекура, прапраправнучку Ченокера, от которой по женской линии
передается родимое пятнышко на самой...
     Все слушали, раскрыв рот, а охотница, вздрогнув, прервала быстро:
     - Довольно! Ты слишком много знаешь, старик. Ты сам кто?
     Он поклонился:
     - Воевода Вырвибок, моя прекрасная воительница! Мы с твоим дедом
славно дрались в битве за мост в страну Перминию.
     Она смерила его недружелюбным взглядом с головы до ног, остановила
взор на торчащих пиках усов:
     - А, который горного великана?.. С того похода мой дедушка вернулся
какой-то странный. Запил, ни одной юбки не пропускал, потом все какие-то
крылья строил, с башни бросаться... Отряд! Рысью к замку!
     Лишь на миг остановила на мне взгляд, в котором было так много, что
кровь во мне вскипела, в глазах встала красная пелена. Смутно видел как в
сторонке прекрасное лицо принцессы пошло красными пятнами размером с
крупных жуков. Затем за плечо рванула сильная рука воеводы, злой голос
проревел:
     - Стой! Ты что, не чуешь чары?
     Я пробормотал:
     - А что, она ведьма?
     - Все женщины ведьмы, - ответил он убежденно. - Все! Очнись. Их уже
нет, уехали.
     Он тряхнул меня сильнее, красная пелена сползла. На поляне с той
стороны леса было пусто, только вдали качнулись верхушки тоненьких березок,
с раздраженным карканьем взлетели вороны, и все стихло снова.
     В сторонке принцесса процедила сквозь зубы:
     - Дикарка!.. Так ломиться через лес могут только дикари.
     Я промолчал, весь опустошенный, ибо душа моя неслась следом за
Кунигундой, ныряла в потоках воздуха, пробовала чирикать на лету, сбивалась
с ритма.
     - Она совсем одичала в этом лесу, - повторила она еще надменнее.
     - Ага, - согласился я.
     - Она дикий человек!
     - Ага...
     - Она просто варварка!
     Я очнулся, посмотрел по сторонам, на принцессу, перевел взгляд на свои
мускулистые руки:
     - Как и я.
     Она фыркнула, грудь ее ходила ходуном, едва не выпрыгивая из ремней,
но средневековые дизайнеры продумали фасон хорошо: мелькала только полоска
еще более нежной кожи, дразнилась, но больше ни-ни, о чем принцесса,
похоже, после встречи с этой лесной королевой уже втайне жалела.
     - Ты мужчина, - напомнила она надменно, но мне вдруг почудилась
жалобная нотка, - мужчине можно быть... Ну, он в чем-то даже должен быть...
Но ведь она женщина!
     - Женщина, - согласился я и невольно снова посмотрел тоскующими
глазами в сторону зеленой стены леса. - Еще какая женщина...

     Зубра освежевали, мясо разложили по сумкам. Воевода поторапливал,
принцесса едва не ревела, все почему-то спешили покинуть земли дикой
Кунигундии, и мы выступили в путь, дожевывая на ходу и разбрасывая кости с
лохмами мяса по кустам.
     Воевода, он ехал со мной рядом, начал рассказывать о походах,
сражениях и жарких схватках, когда дрались на стенах крепостей, в чистом
поле и в лесу, сходились в двобое с самыми прославленными рыцарями из
земель Двенадцати Столбов, земель Девяти Палиц даже из странной заморской
Семиморья, откуда приезжают купцы с разными диковинками.

     Дорога вышла из леса, но по лесной привычке петляла, хотя степь вроде
бы ровная как поле стадиона. К полудню миновали огромные до небес стены
древнего града, сложенные из гранитных глыб, видели издали красные будто
политые кровью селения странных людей из красной глины, видели землянки
ночных людей, накрытые зелеными ветками,
     Всезнающий воевода заметил, что дорога пройдет мимо знаменитого старца
Листогрыза, который сто лет жил в лесу, питался листьями и дождевыми
червями, но получил в дар от богов леса способность понимать язык зверей и
птиц, а когда вернулся доживать старость в родное село, обнаружилось, что
может еще и предсказывать людские судьбы, снимать порчу, а также отыскивать
пропавших коз и указывать, где куры тайком несут яйца.
     Принцессе тут же загорелось повидать мудрого старца, Роландур
поморщился, можно было проехать мимо, но смолчал, отряд свернул в село.
Слугам велели напоить коней, надолго не задержимся, а нас отвели на
деревенскую площадь.
     Домик старца был стар, готов был развалиться от любого толчка. Над
дряхлым крыльцом на солнце рассыхался широкий навес, а на ступеньках сидели
трое мужчин, двое крепких деревенских мужиков, а посередке седой как лунь,
дряхлый, что вот-вот рассыплется, сгорбленный старик с длинными седыми
волосами и длинной белой как снег бородищей.
     Принцесса, радостная как бабочка, спросила звонким щебечущим голосом:
     - Вы в самом деле можете предсказать судьбу?
     Старик поднял склеротические веки, красные от множества проступивших
прожилок, глаза почти белые от старости, бесцветные губы подвигались, но
смолчал. Один из мужиков встал, поклонился:
     - Он все может, знатная господа. Хотите узнать свою?
     Принцесса на миг замялась, на щеках выступил яркий румянец, голосок
стал потише:
     - Я свою знаю. Я спросила просто так...
     Мужик спросил герцога:
     - Хотите узнать вы?
     Он замялся точно так же, как и принцесса, глаза забегали по сторонам,
ответил осевшим голосом:
     - Моя судьба известна мне даже по дням.
     - А вам? - спросил мужик воеводу.
     Тот покачал головой, сразу помрачневший:
     - Удавлю, если скажешь. Я и так, увы, знаю...
     Меня спрашивать не стали, варвар, а варвары непредсказуемы. Варвары
сами строят свои судьбы.
     Мы довольно глупо переглядывались, пора уходить, а какого же черта
тогда делали крюк, заезжали сюда, и герцог спросил надменно:
     - Ладно, один вопрос... Что сейчас делает мой отец?
     Под нашими взглядами он выпячивал грудь, даже привставал на цыпочки,
плечи разводил так, что трещала мантия.
     Старец ответил слабым монотонным голосом:
     - Кормит свиней в веси Заречной.
     Принцесса ахнула, а герцог отшатнулся, затем побагровел как
рассерженный индюк:
     - Да как ты... Да как смеешь! Измена! Он подкуплен! Мой отец -
владетель северных болот Куявии! Он сейчас сражается с проклятыми артанами!

     Мужики вскочили, один дрожащими руками налил в кружку холодной воды,
другой швырнул на жертвенник ломоть мяса. Зашипело, взлетели короткие злые
брызги. Запах горячей плоти потек в воздухе, старец вдохнул глубже, сказал
все тем же слабым голосом:
     - Все верно, владетель северный болот Куявии сейчас сражается с
артанами. А ваш отец кормит свиней в веси Заречной.
     Герцог орал, брызгал слюной, мы с воеводой ухватили под руки, утащили.
Воевода сорвал у герцога с пояса ножны с мечом, передал его слуге. Старец,
казалось, тут же задремал, совершенно равнодушный к крику и воплям.
     Когда мы снова были в седлах, а село с провидцем осталось далеко за
спиной, воевода сказал успокаивающе:
     - Ну, свинья его отец или король, сейчас неважно. И от свиней дети
получались хорошими, а от королей... Так что какая нам разница? Нами еще не
такие свиньи правили. А наш герцог и есть герцог: сильный, здоровый, а
мечом владеет так, что не всякому мордовороту.
     Я оглянулся. Далеко позади герцог склонился в седле к принцесса, та
гордая как пончик, ехала на своей веселой кобылке, седло под ним сдвинулось
на бок, вот-вот съедет вовсе под брюхо.
     - Что происхождение? - согласился я. - В любом мире важнее владеть
мечом.
     - Меч порождает власть, - ответил воевода мудро. - Эх, теперь уже
точно доживать мне век в самой дальней конюшне... За то, что посмел вырвать
меч из руки самого герцога... И когда детвора увидит как я убираю за
конями, поверит ли, что я в одиночку сразил горного великана? Засмеют. Ну,
не засмеют, наши дети старость уважают, но переглянутся за моей спиной:
мол, привирает старик. Не проверишь ведь. Уже сейчас на коня влезаю с
седального камня, а рассказываю, как прыгал в седло прямо из окна высокой
башни!.. Нет, я в самом деле сразил. Правда, не думал, что победю.
     Я поинтересовался:
     - А зачем же дрался?
     Он взглянул искоса:
     - Ты, наверное, их этих... новых? Мы, старшие, деремся потому, что для
нас стыд страшнее смерти. Отступить и спасти жизнь, но как жить?.. Даже
если бы отступил перед горным великаном, всю жизнь меня бы грызло изнутри.
И загрызло бы! Нет, я пошел, потому что для меня выбора просто не было.

     Глава 28

     Этот день был настолько удачен, что одолели почти половину оставшегося
пути. Если ничто не помешает, завтра днем копыта наших коней уже простучат
по земле принцессы...
     На ночлег расположились уже привычно, а я, наскоро поужинав,
расположился чуть в сторонке под деревом. Ветви нависают как крыша, уютно,
надежно, в десятке шагов дремлют у костра стражи, непривычно тихо даже в
шатре герцога, чем-то похожего на Геракла: тот тоже был сыном двух отцов.
     Я лежал с закрытыми глазами, делал вид, что сплю, но сердце колотилось
мощно, кровь горячими потоками переливается по всему огромному телу,
разнося чертовы гормоны, накапливая их уже не только внизу, но даже в ушах,
в кончиках пальцев, выбрасывая через поры кожи в воздух, так что вокруг
меня стоит незримое облако, от которого прядают ушами кони, беспокойно
ворочаются в подземных норах звери, а летучие мыши так и вовсе
принюхиваются шумно как лоси на водопое..
     Тихонько шелестнуло. Звук был настолько тих, словно муравей сдвинул
песчинку, но по моим оголенным нервам это стукнуло как палкой по голове. Я
напрягся, весь превратился в слух, чувствуя как растет трава и журчит вода
в дереве, к стволу которого придубился.
     В призрачном лунном свете мелькнула такая же призрачная тень. Я лежал
неподвижно, узкая щель из-под приспущенных век сузила экран, зато я видел
все с неправдоподобной резкостью, разве что не в цвете, что-то там с
палочками и колбочками в глазу, а когда тень приблизилась, я едва не
выдохнул в шумным облегчением: всего лишь человек, согнутый мужичонка, хоть
и налитый силой, а когда лунный отблеск упал на лицо, я успел увидеть худое
скулатое лицо с плотно сжатыми челюстями.
     В правой руке холодно блеснуло. Я разглядел длинный узкий нож с
лезвием из мифрильской стали, что как воск режет мечи из сыродутного
железа.
     Он приблизился, протянул руку, чтобы отодвинуть с моего лица ветку. Я
чувствовал его смрадное дыхание. Едва его пальцы коснулись ветки, я даже
услышал скрип кожи по шероховатой коре, как одна моя рука метнулась
перехватить его руку с ножом, а другая ухватила его за горло.
     Оглушительно захрустело: громко и сухо в правой руке, сочно и влажно в
левой, которой горло, ломая хрящи, превращая в студень... Между сжатыми
пальцами сквозь поры брызнули тоненькие струйки теплого и липкого.
     Шпион слабо подергался и опустился на землю. Кисть повисла как будто
кости в запястье превратились в туман, а сам неизвестный стал просто
мешком, наполненным пока еще теплой плотью.
     Дыхание мое замедлилось, сердце стало биться реже, я едва чувствовал
его толчки. Рот перекосила зевота, а глаза стали разом слипаться. Слегка
удивленный, ведь только что убил человека, я успел подумать, что в самом
деле в драке есть нечто эротическое, а когда убийство, это уже все, конец,
последний рычащий от наслаждения выдох, после чего отворачиваешься к стене
и спишь с осознанием, что свои мужские инстинкты потешил...

     Яркий свет ударил сквозь опущенные веки. Я недовольно зарычал, раскрыл
глаза. Надо мной нависали встревоженные лица воеводы и двух воинов. Воевода
озабоченно покачал головой:
     - Опять?.. Рановато... Не хотелось бы, чтобы тебя зарезали до того,
как минуем перевал.
     - Спасибо на теплом слове, - ответил я зло и красивым рывком вскочил
на ноги.
     Перевязь с мечом висела тут же на суку, дерево чуть присело под
тяжестью оружия, я перебросил широкий ремень через плечо, дерево с
облегчением распрямилось, а воины за спиной воеводы выпрямились и стукнули
в мягкую землю рукоятями копий.
     - Надо идти быстрее, - рассудил воевода. - Ежели зарежут уже после
того, как минуем Долину Темных Камней, то, считай, половина беды миновало,
а если зарежут на виду первой сторожевой заставы земель барона Пампароса,
то можно перевести дух, там уже наши верные союзники и соседи!..
     Он рассуждал правильно, основательно, с крестьянским простодушием
государственника, но я пришел из мира где высшей ценностью объявили любую
человеческую жизнь, не только принцесью, и по спине пробежали мурашки от
обреченности телохранителя, который не должен как все нормальные люди
бежать или прятаться от стрел и разящих лезвий, а обязан принимать на свою
широкую грудь, закрывая ту, которую...

     Я метнул в ее сторону рассерженный взгляд. Принцесса как
почувствовала, обернулась, еще не успев принять надменное выражение
коронованной особы. На меня взглянули чистые невинные глаза обиженного
ребенка, брови вскинуты в горестном удивлении, в глазах укоризна и странное
ожидание.

     К полудню дорога в самом деле вывела на перевал. Облака неслись над
головой совсем низко, концом копья достать, воздух стал холоднее, резче, а
холодный ветер дул прямо в лицо. С запада синеву неба подминали тяжелые
угольно черные тучи. Облака над нами быстро темнели, словно на них падала
зловещая тень, Пока мы с воеводой дождались остальных, небо цвета василька
словно бы опустилось, прижимая облака к земле. Над нами теперь был низкий
свод из черных клубящихся туч, а когда те опустились еще ниже, мы ощутили
себя как между молотом и наковальней.
     Ветер пробирался во все щели, я поймал себя на том, что начинаю
прижимать гордо раздвинутые локти к бокам, удерживая тепло. От холода
челюсти начали подрагивать. Я стиснул зубы, что со стороны выглядело как
непреклонная решимость героя дойти и победить, выпрямился и начал
всматриваться в далекую долину внизу, в надежде узреть хотя бы какой-нибудь
жалкий шалашик.
     Коня герцога тащили за узду двое пеших. Рыжая лошадка принцессы шла
сама, но на морде висели клочья пены, бока в мыле, хвост болтался как у
тряпочного воздушного змея. Сама принцесса с бледным как осыпанным мукой
лицом, под тремя толстыми пуховыми платками, посмотрела в нашу сторону с
вымученной улыбкой:
     - Похоже, самую трудную часть прошли?
     - Да, - ответил воевода ласково, - теперь осталось треть пути. Даже
четверть... И уже без всяких горных перевалов.
     В небе глухо громыхнуло. Далеко на западе в темном массиве туч
вспыхивали короткие молнии. Грохот доносился оттуда, все настойчивее и
мощнее.
     - Гроза, - определил воевода. - Не успеем спуститься...
     Принцесса зябко поежилась. В этих накидках она походила на толстую
морскую спинку, но все равно тряслась и с ужасом смотрела на небо.
     - Что скажет наш проводник? - спросила она враждебно.
     - А что от меня ждете? - поинтересовался я. - Отогнать заклинаниями
тучу?
     Она фыркнула:
     - Но вы, как варвар, должны знать... ну, как избегать! Я думаю, вы
чаще попадали в грозу, чем мы.
     Я как можно равнодушнее пожал плечами. Мол, герои такие мелочи не
замечают. Не мог же посоветовать раскрыть зонтик или - еще проще! -
забежать в любой магазинчик, лучше - ювелирный, и переждать дождик.
     - Я знаю как убить дракона, - ответил я, - Знаю как... размазать по
стенам повелителя подземелий, но чтоб я когда обращал внимание на такие
мелочи?
     Ее глаза впились в мое лицо, я чувствовал как она прощупывает каждую
брехливую жилку, пытается найти хоть маленькую ложь, но я смотрел честно, и
она с отвращением отшатнулась, ибо я говорил чистейшую правду, и в самом
деле немало истребил драконов, добыл сокровищ, я возводил на троны толпы
изгнанных королевских сынков, захватывал королевства, а еще пару дисков с
подобными квестами взял на Горбушке за день до того, как нам объявили о
закрытии..,

     Гроза догнала нас на полпути с перевала. Мир померк, земля затряслась
под ударами грома, а от вспыхивающих молний мир стал похож на молодую
зебру, Холодная вода обрушилась косыми плотными струями, тут же застучал
мелкий град, укрупнился.
     Я стиснул зубы, надо же держать каменную невозмутимость варвара, мы же
солнцу и ветру навстречу, по лицу стекала вода, затуманивая взор, а град
лупил по голове как черт по коробке.
     Со всех сторон слышались крики и металлический стук кусочков льда по
металлу. Воевода ехал рядом невозмутимый, как и я, только на его голове
блестел шлем, градины отскакивали и от железных пластин на плечах, панциря
на груди, даже забрало опустил, чтобы губы не отшибло, только усы торчат
победно как у молодого кота.
     От шума льющейся воды гремело в ушах, а когда гром разламывал небо над
самой головой, кони приседали до земли. Сухая вода во мгновение ока
потемнела, трещины заполнились сразу же, мутные потоки понесли сок, сухие
листья, щепки. Кони с трудом ломились через встречный ветер, стену падающей
воды, люди что-то орали, я видел раскрытые рты, но слышал только ужасающий
треск, грохот, тяжелые удары, и нескончаемый шум ливня.

     Когда лицо воеводы вдруг начало светлеть, я не сразу понял, что
случилось. Там же на западе разрасталась искрящаяся синева неба, там был
яркий солнечный свет, темная туча спешно двигалась на восток, по земле под
ней бежала удивительно точная тень, но за ней неотступно следовал яркий
оранжевый свет.
     Солнечные лучи обрушились сверху блистающие как градины, невесомые, а
по голове все еще стучали кусочки льда, нас полоскало ледяными струями, но
мы засмеялись, начали оглядываться, хохотать над жалким зрелищем
     Полоса ливня кончилась внезапно, черная тень быстро двигалась на
восток, в небе гремело и грохотало, но стали слышны голоса, смех,
облегченные вопли... или вздохи облегчения... черт, опять могут не так
понять, словом, радостные проклятия и конское ржание. По земле с шумом и
плеском несся мутный поток. Коней захлестывало до колен.
     Воевода вскинул руку:
     - Пусть вода сбежит! Я не хочу, чтобы хоть одна лошадь сломала ногу в
трещинах.
     Принцесса звонко стучала зубами. Герцог вспылил:
     - Что кони?.. Если мы сейчас же не обсушимся у костров, половина из
нас умрет от простуды!
     Несмотря на яркое солнце, холодный ветер пробирал до костей. Воевода
нехотя пустил коня вперед, мой жеребец невозмутимо пошел рядом. По обе
стороны поднимались каменные стены, но постепенно отодвигались одна от
другой, уменьшались, горы и нагромождение камней оставались позади, а
впереди зеленая долина, там и ветра меньше, деревья, которые можно сжечь в
жарком костре...
     Скалы наконец разошлись так далеко, что их перестали замечать.
Открылся солнечный мир, голубое радостное небо, зеленая трава...
     Снова ледяной ветер пронизал нас до костей: всего в двух десятках
шагов загородили дорогу массивные воины с зеленой кожей, бритоголовые,
головы сидят прямо на широких плечах, отчего у всех вид угрюмый и
угрожающий. В правой руке копье с широким зазубренный лезвием, левая
прикрывает грудь и живот изогнутым щитом, на ногах шипастые сапоги.
     Их ряды тянулись от горизонта и до горизонта, а в глубину шли как
волны, постепенно уменьшаясь, пока не слились в сплошное зеленое поле.
     Впереди на массивном жеребце, тоже с темнозеленой кожей, сидел широкий
немолодой воин. На голове тускло поблескивал рогатый шлем, разнесенные в
сторону плечи укрыты железом. Сам воин выглядит шире жеребца, зеленую грудь
укрывает круглая пластина размером со щит степняка, на руках железные
поножи с торчащими шипами. Такие же поножи прикрывают ноги от щиколотки до
коленей, шипы выглядят жутко, широкие бедра обтянуты стальной кольчужной
сетью.
     Справа у седла висел огромный топор со зловеще изогнутым лезвием. Щит
слева, но с такой массивной грудью этот ветеран способен выдержать удар
тарана или камень, брошенный из катапульты.
     - Я вижу, - сказал он тяжелый громыхающим голосом, - ваш путь и далек,
и долог...
     - И нельзя повернуть назад, -согласился я хриплым задыхающимся голосом
человека, что выдержал грозу и кое-как спустился с жутковатого перевала в
долину.
     Орки за спиной своего зеленокожего воеводы стояли плотной стеной,
выставив копья. За тремя рядами копейщиков виднелись топорометатели, я их
отличал по красным как у панков гребням, а еще дальше находились компактные
группки лучников и камнеметателей.
     Воевода орков, немолодой с серой щетиной на зеленом подбородке, что
явно у них за нашу седину, долго и внимательно всматривался в меня. Тяжелые
надбровные дуги выдвигались далеко вперед, глазки прятались как злые
лисята, но я чувствовал как его ощупывающий взгляд шарит по моим мышцам, но
все чаще останавливается на моем лице.
     - Мой лорд, - сказал он негромко, - вот уж не ожидал встретиться вот
так...
     Я стоял с тупым видом, что мог выражать все, что угодно, начиная от
непреклонности и решительности, до согласия и дружеского расположения.
     - Ага, - ответил я.
     Он слегка повернулся в сторону своего войска, вскинул руку. Я
напрягся, готовый вскинуть щит и укрыться под ним от града стрел.
     Воздух качнулся, а земля дрогнула: крик орков был страшный и могучий.
Они выкрикнули трижды, коротко и мощно. Мороз пробежал по спине, волосы
вздыбились. Не сразу сообразил, что зеленые отвратительные чудища почтили
меня воинским кличем.
     Послышался натужный скрип. Две катапульты неспешно выдвигались из
леса. Мои пальцы левой руки судорожно мяли рукоять щита: выдержит ли удар
тяжелого камня. Это если простая, а если апгрейденная, то камни полетят
раскаленные, слона собьет с одного удара.
     Воевода спросил негромко:
     - Узнаете?
     Он смотрел с ожиданием, я с усилием разлепил твердые каменные губы
немногословного героя:
     - Чего?
     - Самоходные катапульты, - ответил он совсем тихо. - Когда мы взяли
неприступную крепость на острове... Я тогда вел в бой Всадников Смерти, их
прикрывали драконы, а вы умело распорядились послать флот на блокаду
побережья, а с малым десантом высадились на песчаной косе. Я был там, нас
полегло половина, но вы тогда дрались впереди нас, и мы выстояли! Помню,
лекарь остался лечить раненых, а вы в одиночку поспешили вперед и
уничтожили три вражеские баллисты!
     Я поморщился:
     - Они ж бьют только на дальние расстояния. Самый слабый воин может
уничтожить хоть десяток, если подберется вплотную.
     Сказал и осекся, потому что вырвалось хоть и непроизвольно, но в
памяти всплыл эпизод, как в самом деле вел войска этих зеленых против
государства проклятых людей, жгли города, села, разбивали башни, крушили
катапульты и баллисты, топили корабли, истребляли в боях тяжелую конницу,
эльфийских лучников, а мои зеленые топорометатели умело сбивали грифонов с
их гномячьими наездниками...
     - Мой лорд, - проговорил воевода орков почтительно, - мы все живет
ожиданием, что нас однажды снова призовут под твои победоносные знамена...

     Глава 29
     - Кто знает, - ответил я угрюмо, - может быть... все может быть...
     Он приподнял голову. Из-под тяжелых надбровных дуг, похожих на
заросшие зеленым мхом уступы скал, глаза взглянули странно багровые как
угольки.
     - А что, - голос его дрогнул, - что слышно?
     - Ходят слухи, - ответил я, - что это случится зимой. Но, если учесть,
что запаздывание... судя по прошлым вторжениям, длится по полгода... то и
сейчас...
     Голос его все еще был полон надежды:
     - Но все же... если это случится через год... ты поведешь наши войска?

     Я с некоторым колебанием кивнул:
     - Обещаю.
     - Это будет великая битва, - проговорил он с надеждой.
     - Первая была великой, - напомнил я, - но о ней сразу забыли, когда
грянула вторая. Надеюсь, то же самое будет и с третьей.
     Он спросил с неуверенностью:
     - А что говорят про... какую-то промежуточную?
     - Вторую с половиной? - догадался я. - Да разное... Боюсь, что
разочарует. Лучше бы отказались вовсе...
     Он вздохнул, зеленое лицо стало тверже:
     - Будем ждать третью. И надеяться, что ты снова поведешь наши
победоносные войска!
     Зеленые ряды колыхнулись, образовалась щель. Среди войска пролегла
широкая просека. Орки с копьями наперевес сделали полуоборот налево, копье
мгновение перегораживали проход, затем зашелестело, острия копий поднялись
и нацелились в небо.
     За копьеносцами стояли зеленые как ряды одинаковых огурцов крепкие
сухощавые топорометатели, красные чубы ровно и красиво ниспадали с макушек
на затылки, а у самых старших бойцов и до самых лопаток.
     Через каждые два десятка ровных квадратов бойцов застыли катапульты и
баллисты. За ними как глыбы мрака высились могучие темные всадники, похожие
на сгустки черного тумана. Широкие остроконечные капюшоны скрывали лица, я
видел только бледнозеленые остроконечные подбородки. В неподвижности самих
всадников и коней было нечто нечеловеческое и даже не орковское, я с
холодком вспоминал, что эти существа уже переступили грань между живым и
мертвым, и здесь их держит либо чужая воля, либо невероятное напряжение
своей.
     Я вскинул руку в прощании, конь шагнул и пошел красиво и гордо
потряхивая гривой. Я слышал как за спиной застучали копыта коня воеводы
Вырвибока, а по обе стороны двигались неподвижные ряды орков, за два шага
до моего приближения сотник вскидывал лапу с зеленой перепончатой ладошкой,
и все отделение взрывалось боевым кличем.
     Я вскидывал руку, милостиво и гордо улыбался, расправлял плечи пошире
и выпячивал до пределов грудь: орки что люберы, их приводят в восторг
именно мускулы,
     Только однажды я решился бросить украдкой взгляд назад: воевода ехал с
застывшей улыбкой, он просто положился на меня, хотя ладонь на рукоять
топора побелела от постоянной готовности. За его привыкшим ко всему
немолодым все видавшим конем, остальные двигались, тесно прижавшись боками,
сгрудившись как овцы. Паладины настолько преданно сгрудились вокруг знатных
седоков, что я увидел только кончик капюшона на голове герцога, а над тем
местом, где ехала принцесса, вился столбик комаров, падких на самое сладкое
мясо.
     За темнозелеными рядами потянулись конные отряды Рыцарей Смерти, затем
кланялись маги, что умеют не только лечить, но и принимать участие в боевых
операциях, на землю пали огромные тени, я слышал как сердито и восхищенно
ругнулся воевода: над нами красиво прошли исполинские драконы. Их цветные
крылья отбрасывали на землю красивые движущиеся пятна.
     Последними стояли катапульты. Их чаши были в покое, но в широких
бадьях я заметил запасы огромных тяжелых стрел и металлических глыб.
     Когда и катапульты остались за спиной, только они не кричали салют, а
впереди остался один простор долины, застучали копыта коня воеводы.
Вырвибок поравнялся со мной, бледный и разом похудевший. Когда он отнял
руку от рукояти топора и попытался смахнул пот со лба, скрюченные пальцы
царапнули рожу как когти ворона.
     Даже гордые усы слегка повисли. С них срывались мутные капельки, а на
пластинах брони остались две дорожки, словно по ним сбегали слабые струйки
кислоты.
     Он все оглядывался на темнозеленую страшную стену. И только когда
дорога пошла вниз, и склон отгородил от жуткого зрелища, он вздохнул с
превеликим облегчением:
     - Боги Кракатана!.. Я не думал... не думал, что уцелеем...
     Я пробормотал:
     - Ну, зачем же так... резко?
     - Разве орки, - сказал воевода все еще потрясенно, - не на стороне Сил
Тьмы?
     Я пожал плечами, сам чувствуя как страх и напряжения переходят из меня
в моего коня, а через того проскальзывают в мать ее сыру землю:
     - Орки... Это просто орки. При чем тут Тьма или Свет? Живут своими
обычаями, своими правилами. Иногда удается склонить к союзу с людьми,
иногда... Ну, разве люди с людьми не воюют? Не грабят одно племя другое?
Это как-то не замечается, а когда нападают орки...
     Я умолк, показалось, что говорю чересчур горячо, словно оправдываясь.
Воевода показал головой, оглянулся, сделал щепоткой отгоняющий жест,
пошептал, наконец сказал уже более-менее твердым голосом:
     - Я простой воевода, так высоко не поднимался. И не знал даже, что
человек может повелевать их ордами... Тем более, я горд, что ты ведешь
сейчас нас, а не этих зеленорылых и перепончатолапых...
     Плечи его еще раз зябко вздрогнули, но кончики усов медленно
задирались кверху. Воевода поехал уже по-прежнему бодрый и подтянутый, как
породистый пес-боксер, что и в старости выглядит молодцеватее всяких там
догов или ротвеллеров.
     За спиной застучали копыта. Мы с воеводой переглянулись. Его рука
приподнялась, готовясь послать коня вперед, но мужская солидарность
пересилила, я слышал тяжелый вздох. Стук копыт стал тише, вправо
выдвинулись морды коней принцессы и герцога.
     Глаза прекрасной принцессы горели гневом, на щеках выступили розовые
пятна, двигались по лицу как блики от листьев, сползали на шею. Ее
вздернутый носик был нацелен вперед и в небо, но я чувствовао, что она
видит нас с воеводой как на ладони.
     Герцог наклонился к принцессе и сказал громко, словно она туга на ухо:

     - Как видите, принцесса, он был с ними заодно!
     Она милостиво наклонила голову, соглашасьс любым обвинением. К ним
приблизился крупный воин, весь в железе, один из тех, кто всегда вертелся
возое герцога, что-то нашептывал, угодничал как христианский святой.
Напыжившись, спросил громко:
     - Доблестный и благороднейший Роландур!.. Позволь обратиться?
     - Говори, - ответил герцог милостиво. - Говори, верный Монтимер.
     Воевода нахмурился, я видел как заиграли желваки. Все-таки все воины
подчиняются принцессе, а не герцогу. А принцессе, значит - ему, воеводе,
так как только он командует отрядом. Этот Монтимер чересчур шустрит,
угождает будущему властелину...
     Монтимер сказал громко:
     - Почему наш проводник не попросил у своих друзей... или даже родни...
хотя бы сменить наших усталых коней?
     Воевода хмыкнул, он-то знал почему великий воин и в прошлом
предводитель орковского войска сейчас не опустился до такой приземленной
просьбы, а старался держать плечи прямыми, а морду кирпичом, а вслух
предположил:
     - Кони орков признают только этих... зеленокожих!
     А принцесса метнула в мой сторону негодующий взгляд, что со свистом
пронесся мимо уха, колыхнув волосы и чуть опалив щеку:
     - Наемник!
     Герцог наклонился к ее уху, но сказал таким шепотом, что слышно было
на той стороне леса:
     - Наемники, конечно, тоже люди... Я сам их набираю, но это же люди к
людям! Но такое ни в одни ворота не лезет! Это уж полностью утратить
нравственные ориентиры!.. Отвратительно!
     - Он сам такой, - предположила принцесса.
     - Да уж... Можно представить куда он нас заведет.
     Воевода смолчал, только сопел, бросал на меня взгляды настолько полные
сочувствия, что я уже начал вспоминать, не встречал ли его темную от солнца
рожу среди зеленых лиц, похожих на кактусы.

     Я подмигнул ему, стараясь делать как можно незаметнее, хотя от
принцессы ничто не укроется:
     - Воевода, нам стоит посмотреть, что там впереди.
     Он сказал сразу, словно давно ждал:
     - Да, негоже подвергать опасности наших драгоценных благородных...
     - ...а также приближенных к ним особ, - добавил я.
     Монтимер раскрыл рот, не зная, оскорбил я его или стараюсь
подольстится, а мы с воеводой пустили коней вперед в галоп, и только когда
оторвались на версту, снова перешли на грунь, а затем и вовсе на шаг.
     Ровное как футбольное поле долина справа по горизонту ощетинилась
лесным лесом, а справа пошли озера, запахло тиной, ряской, гниющими
болотными растениями. Из-под ног части выпрыгивали суслики, ховрашки, с
высоты седел мы видели в зарослях травы птичьи гнезда.
     Иногда какая самоотверженная птаха выскакивала прямо под конские морды
и начинала стонать и прыгать, волоча по земле одно крыло, из травы тут же
высовывались любопытные морды любителей зрелищ - хомяков, но кони шли
ровно, только хвосты мерно смахивали слепней, запах тины сменялся запахом
свежей воды, но и стена леса заметно приближалась, а ровная долина впереди
пыталась протиснуться между деревьями и уже виднеющимся берегом большой
реки.
     Воевода посматривал в сторону леса, мрачнел. Я видел как на коричневом
лбу собираются морщинки, челюсти сжались так, что вздулись желваки. Пару
раз бросил на меня осторожные взгляды, сказал вдруг:
     - Мы постараемся проехать... но на всякий случай запомни: у горного
великана слабые колени. Голова у него как валун, ни одним молотом не
разобьешь, глаза упрятаны так, что видит только впереди, как наш герцог в
щели шлема. И руки крепче бревен! А вот колени слабые.
     - А что колени? - возразил я. - Это ж не пятка. Или его зовут
Батарадз?
     - У Батаразда была кишка, - поправил воевода.
     - Тонка?
     - Может и тонка, - согласился он. - Весь булатный, а одна-единственная
кишка... у Исфандияра - глаз, у Зигфрида - пятнышко от прилипшего кленового
листа между лопатками, а колени... ага, у Сослана! Это про магию я как
свинья в апельсинах, но что касаемо оружия, героев - все знаю. Колени были
слабые у Сослана. У каждого даже самого что ни есть неуязвимого есть слабое
место. Так заведено. У Ахилла - пятка, Сослан слаб в коленях спереди, а
горный великан - сзади. Там у него жилы такие! Если перерубить, он не
просто гагакнется оземь, как бы вон ты, а и вовсе... Понял, вовсе!
     Я усомнился:
     - Вот так сразу?
     - Ну, может раз другой ногой подергает.
     Сиена леса приблизилась, мы ехали от деревьев как можно дальше, чуть
придержали коней, чтобы за нашими спинами не напали на отряд. Хоть там еще
десяток бойцов, но мы с воеводой стоит любого десятка...
     Мысли вернулись с этого горному великану, которого, как я понял, ну
никак не обойти. Воевода прав, у каждого есть своя ахиллесова пята. У
героев она обычно внутри головы, у которого в характере, образовании,
амбициях, только у прямодушного Ахилла она была там, где должна быть. Его ж
тогда только ранили, но он, вместо того, чтобы вернуться на свой
мирмидонячий корабль, или хотя бы перевязать рану в полевых условиях,
сражался еще целый день, медленно истекая кровью. И только к вечеру, как
рассказывает Гомер, вдруг побледнел, зашатался и рухнул без памяти.
     С другой стороны, если я раню горного великана в колени, то придется
побегать от него, пока не истечет кровью.
     - Хрен он побегает, - сказал я вслух. - Перебитые колени - это не
заноза в пятке! Ползком не догонит... Правда, неловко будет смотреть, как
он ползает... А если добить, то он, не оценив милосердия, так добьет...
     Впереди между деревьями проглядывал густой орешник. Воевода
насторожился, одним ухом слушал меня, другим ловил звуки из приблизившегося
леса. Наши кони шли рядышком, но уши настобурчили, тоже вслушивались. Мой
вороной фыркнул, призывно ржанул, призывая невидимых за зеленой стеной
кобыл.
     Черед пару мгновений ветви раздвинулись, на дорогу с воплями выбежала
серая оборванная толпа, в лохмотьях, но с дубинами, кольями, рогатинами и
даже топорами. Воевода с облегчением перевел дух:
     - Фу, от сердца отлегло...
     Я вытащил меч, мы ешели все тем же шагом. Я осведомился с угрюмостью в
голосе:
     - По какому празднику радость?
     - Да уже сутки едем, - сообщил воевода, - а ни одного нападения.
     - Соскучился по трудным звукам битв и звону мечей?
     - Да нет... Если в лесу звери или разбойники, то явно нет Большого
Чудища.
     Мы встретили их натиск... как надо. Передние трое пали с разрубленными
головами. Двоих срубил я, одного воевода, потом пали уже четыре, два с моей
стороны, два с его, зеленая поляна окрасилась алым, струйки выбрызгивались
из пораженных моим мечом, а из разрубленных топором текли широкие красные
реки.
     Разбойников осталось семеро, мы срубили еще четверых, сами без
царапин, а последние трое с топорами тупо и бесцельно перли все так же, как
в первом думе или даже вольфе, их AI с того времени не улучшился. От
каждого удара моего меча или топора воеводы из зеленые полоски жизни
превращались в желтые, второй удар оставлял только тлеющий багровый кончик,
а третий повергал наземь с горестным воплем.
     Запыхавшись всего чуть-чуть, мы некоторое время постояли на месте,
чувствуя как сила и жизнь возвращаются в наши тела. Затем, спрятав оружие,
мы побрели дальше, а когда я оглянулся, на месте схватки белели только
скелеты с красиво торчащими из земли кольями, топорами и рогатинами.
     На моих глазах они рассыпались, а белая мука растворилась в зеленой
траве. Целесообразно, мелькнула мысль. Если учесть, сколько здесь
побивается разбойников, троллей, орков, горгон и прочей нечисти, то нам
пришлось бы перебираться через горные хребты скелетов.
     Воевода искоса посматривал на мое непривычно задумчивое для героя
лицо:
     - Что-то случилось?
     - Да все в порядке, - ответил я. - Я подумал, что сколько не
расхваливают AI наших противников, но всякий раз... Хотя, если честно, я не
так уж и опечален таким обманом. Ну и пусть тупые! Зато быстрее доберемся
до конца.
     До самой опушки ехали молча. Там воевода сказал загадочно, словно ни к
кому не обращаясь:
     - Ты либо слишком много воевал... либо... нет, не берусь судить.

     Глава 30

     Принцесса со своей свитой смотрела на нас с вершины холма. Они
выглядели красиво: прекрасная и благородная в окружение хорошеньких, но ни
в коем случае не прекрасных служанок, смотрит милостиво на двух
забрызганных кровью врагов воинов, старого и молодого.
     И хотя холм невысок, но здесь не королевство, а она еще не королева.
     Воевода тяжело дышал, по лбу бежали крупные капли пота. Хотя он и лез
на разбойников впереди меня, но сражался умело, с привычной
профессиональной осторожностью, когда нанося разящий удар, не забывают и о
защите, и на нем кроме выщербленной пластины на плече, не осталось других
следов схватки.
     Принцесса надменно наморщила носик:
     - Вицелла!.. Килелла!.. Принесите плащ принца Махнольда.
     Я смотрел тупо, когда служанки подали ей роскошный до нелепости плащ,
красный как дурак, с побрякушками как на тунгусском шамане или на Майкле
Джексоне, с песцовой подбивкой по краю.
     - Вот, - сказала она, обращаясь ко мне, - жалуем тебя за твое
служение.
     Мои челюсти стиснулись, в груди перекатывался гром, я слышал как он
рычит и рвется наружу, плечи уже поднялись, собираясь выпустить
раздраженный рев:
     - Почему мне? Воевода дрался больше. Он заметил их первым, первым
принял удар!
     Она удивилась:
     - Он-то при чем?
     Теперь уже удивился я:
     - Я уже сказал...
     - Это его работа, - объяснила она покровительственно. - Он давал
присягу умереть за королевство, за меня. А ты не на службе!
     - Да на какой мне...
     Я умолк заметив встревоженное лицо воеводы. Он делал какие-то знаки. Я
с огромным усилием придержал грозный рык, молча протянул руку. Служанки,
игнорируя мою длань, забежали сзади, я чувствовал как шелковая ткань упала
на плечи. Игривые женские пальчики застегнули на моей толстой как ствол
дуба шее, заодно шаловливо пощупав мышцы, острые коготки даже пробовали
поцарапать толстую как у носорога кожу.
     Я кивнул, мол, благодарю, принимаю э т о, отступил. А воевода крикнул
зычно:
     - Кони заморились! Отдых, остановка на ночь!
     Сам он тяжело слез с коня, хозяйски осмотрелся по сторонам:
     - В удобном месте сделали засаду. Хороший ручей, а деревья укроют хоть
от дождя, хоть от ветра. И сухих веток нападало, на всю зиму хватит...
     Герцог спрыгнул с коня, поморщился, колени хрустнули:
     - Понятно, расседлываем коней на ночь.
     Я хмуро смотрел как людишки радостно начали устраиваться на ночлег,
хотя еще солнце только-только коснулось темного края земли. Для принцессы
спешно натягивали ее шар Монгольфье, Воины с топорами в руках пошли в чащу,
а вернулись уже с мощными рогатками, что укрепили на самых вытоптанных
местах, там уже раздували костры. Служанки щипали забитую по дороге птицу,
насаживали на вертелы.
     Едва солнце скрылось за горизонтом, как пламя костров стало
по-настоящему ярким, а за кругом света быстро сгущалась тьма. В ветвях
птицы умолкли, там перестало шебаршиться, пищать и стучать коготками.
     В нашем лагере суматоха затихла, люди сидели у костров, подбрасывали
хворост, переговаривались негромкими вечерними голосами. Красные блики
выхватывали из темноты крепкие фигуры, грубые лица. Запах жареного мяса
потек над поляной, первые тушки выхватывали еще полусырыми, пожирали жадно,
утоляя звериный голод молодых и сильных мужчин, и лишь когда поджарили
олененка, уже основательно сдобрив его горьковатыми травами, солью, посыпав
размолотыми в пыль острыми на вкус корешками, мужчины ели неспешно,
наслаждаясь как хорошо зажаренным сочным мясом, так и своим аппетитом,
своем умением как по трое суток ехать, не имея во рту ни росинки, так и
потом есть долго и про запас.
     Я прошелся по лагерю, осматриваясь, не хотелось бы, чтобы нас застали
как Ермака с его пьяными казаками, проверил стражу. Монтомер, в самом деле
высокий и могучего сложения, смерил меня недружелюбным взглядом. Понятно,
мое появление больше всего раздражает высоких и сильных. До этого они
смотрятся самыми что ни есть богатырями, для мужчины это почти так же
важно, как утащить в кусты смазливую служанку.
     Его взгляд задержался на красном плаще на моих плечах.
     - Ого, - сказал он саркастически, - мы служим ей не первый год, но нам
что-то не перепадало и застежки от такого плаща!
     Остальные посматривали кто опасливо, кто враждебно, кто просто в
предвкушении ссоры и хорошей драки. Монтомер всячески подчеркивал, что едет
по правую руку герцога, а в отсутствие герцога именно он распоряжается
остальными воинами. Похоже, пробует распространить свою власть и на этого
варвара. Будь хорошей драке, это же так понятно, все бы мужчины...
     Я проговорил так, словно я был не героем-варваром, а занудным магом:
     - Ты прав. Это упущение. Но мы можем поправить его сами.
     - Как? - спросил он насмешливо.
     - Вот так.
     Застежка расстегнулась с легким щелчком. Воины вокруг костра наблюдали
обалдело, когда я набросил его на плечи обойденного героя. Не оглядываясь,
я пошел к своему коню, чувствуя как прохладный воздух легко и приятно
выпивает капельки пота, успевшие выступить под этим клоунским плащом.


     Утренние птицы начали орать истошно, какие идиоты называют это пеньем
или милым щебетом, от такого ора шерсть дыбом, всем бы головы посворачивал,
дуры проклятые,
     Рассвет был серым, даже листья у самого лица серые, я смотрел сквозь
смыкающиеся веки, снова бы провалился в сон, если бы не эти пернатые,
ошибка природы, потом на листьях очень медленно проступила зелень, сперва
темная, затем все светлеющая, пока не стала изумрудной на молодых
листочках, и темных как болото на старых, я с досадой понял, что уже
настоящее утро с его заботами. Даже с мечом и моими мускулами забот и
тревог избежать почему-то не удается.
     Со стороны поляны донеслись хриплые сонные голоса. Там затрещало, я с
неохотой поднял голову, начал подниматься, чувствуя как за короткую летнюю
ночь застыло мое громадное тело с глыбами тяжелых мышц.
     Послышались шаги, воевода подошел крупными шагами, противно
выспавшийся и бодрый, что тут за люди, что встают так рано, подтянутый как
будто сейчас на парад,
     - Еще спишь? - удивился он. - Эх, молодость... На каких только девок
не размениваешься! А вообще-то береги честь смолоду, коли рожа крива.
     Он умолк, насторожился. Я тоже развернулся в ту сторону, едва удержав
руку на полпути к рукояти меча. За деревьями голоса звучали испуганно и
взволнованно. Один принадлежал герцогу, визгливый и озлобленный.
     Переглянувшись, мы с воеводой медленно пошли в ту сторону. Кусты
затрещали, навстречу двое воинов несли на красном принцесовском плаще
третьего. Лицо было бледным, на горле запеклась кровь. Следом проломилась
целая толпа, герцог во главе.
     Он сразу ткнул в мою сторону пальцем:
     - Это он зарезал!
     Убитого опустили на землю среди поляны. Это был тот самый высокий и
самый сильный. Монтомер, любимец герцога. Похоже, поединка со мной ему не
дождаться. Да и вообще красиво расхаживать вокруг костра уже не получится.
Как и сидеть, подбрасывая в пламя веточки. На горле отверстие, в которое
пролез бы мой палец, зияло как страшноватая нора в ад. По краям застыли
темные сгустки, что отваливались при каждом движении как сытые пиявки.
Стало заметно, что красный плащ весь в темных пятнах, отяжелел, начиная от
воротника и до песцовой подбивки.
     Воины шумели и бросали в мою сторону угрожающие взгляды. Кто-то
обнажил оружие и стал заходить сзади. Я расставил ноги чуть шире, краем
глаза следил за тенями. Моя тень падает впереди меня, а сейчас утро,
всякий, кто зайдет сзади...
     Он так и не понял, деревенский увалень в кольчуге и с добротным
топором, а я, увидев как за спиной вырастает черная и длинная с утра тень,
дождался нужного мгновения и резко ударил, не глядя, кулаком себе за спину.

     Стиснутые пальцы угодили словно в ком сырой глины с тонкими рыбьими
хрящами. Все услышали хруст, а я, не поворачиваясь, все так же холодно
смотрел в лицо герцогу.
     Воевода наконец оторвался от убитого, поднял голову. К лицу прилила
тяжелая кровь, глаза побагровели. Непонимающе посмотрел мне за спину,
сказал хмуро:
     - Убит мифрильским кинжалом. Очень умело. Монтимер был опытным воином,
но он не успел даже пикнуть.
     Герцог сказал уже тише, в глазах змеилась ненависть:
     - Я знаю, это варвар. Он убил его за этот плащ.
     - Или потому, - угодливо добавил кто-то из воинов, явно мечтающих о
месте Монтимера, - что устрашился открытой схватки с Монтимером. Убил
подло, во сне!
     Воевода поморщился:
     - Я ничего не знаю про плащ. Но вы в самом деле считаете, что варвар
способен на такое?
     Воины переглядывались. Один, массивный медведистый ветеран, посмотрел
на меня исподлобья с откровенно враждебностью, пробасил:
     - Я... не считаю. Ударить так умело и точно надо уметь. А этот...
гм... этот бык и мечом вряд ли. Ему и меч даден зазря. Дубину или молот
разве что...
     Еще один опустился на корточки и пощупал пальцами засохшую кровь,
признал:
     - Да, умело. Умер сразу. Рука поставлена мастером.
     Меня осматривали все еще враждебно, но уже не как убийцу. Герцог
ощутил перемену, его перекосило, едва не зашипел как змея, бледное лицо
пошло лиловыми пятнами.
     - Но вчера у них была ссора!
     Воевода покачал головой:
     - Ваша светлость, я ничего не имею против того, что вы готовы убить
нашего проводника... Это ваше дело. Но если убьете как убийцу Монтомера, то
тем самым позволите настоящему убийце остаться непойманным! А кто знает,
кого убьет следующим?
     Воины бурчали, уже в нерешительности, поглядывали то на герцога, то на
воеводу. Шрамолицый ветеран пробурчал:
     - Ваша светлость, убил не варвар. Если бы ударил он, здесь бы с
верхушек деревьев кровь капала! И разрубил бы пополам, а не так вот... Рука
поставлена в Артании, вот что скажу. Но кинжал мифрильский, а таких у нас
немного. У меня, к примеру, нет вовсе, я небогат, а вот сытые куявы не
пользуются из-за вражды к богине Охлептины, покровительнице мифрильских
шахт. Однако, я бы сказал, что убийца прожил среди нас не меньше года...
Вон какой косой надрез, когда тянул лезвие обратно... И не вытер сразу,
видите пара капель крови на листьях? Ни один артанец такую небрежность себе
не позволит... разве что поживет с нами, освинеет, мыться перестанет, или
вон как вы, ваша светлость, с крыльца мочиться...
     Герцог поморщился, в сторонке уже появилась принцесса и
прислушивалась, прервал резко:
     - Ладно! Оставим до выяснения. Если до следующей ночи не успеем
добраться, то стражу выставим двойную.
     Воевода согласился:
     - Да, двоих зарезать чуть труднее.
     Когда мы возвращались к своим коням, воевода широко улыбался, что-то
мурлыкал под нос. Я хмуро поправил седло, вставил ногу в стремя. и тут
перехватил пристальный взгляд. Воевода снова широко улыбнулся, украдкой
показал мне большой палец.
     - Спасибо, - поблагодарил я, - но за что?
     - За этого, - сообщил он заговорщицким шепотом. - Я его тоже не любил.

     - Э... кого?
     - Да этого Монтомера. Он все лез поперек... все торопил герцога, чтобы
тот поскорее меня на конюшню, а водить войска ему. Молод щенок, но
самоуверен.
     - Спасибо,, - пробормотал я, - но все получилось случайно.
     Он осторожно огляделся по сторонам, никто ли не слышит, сказал еще
тише:
     - Да понимаю, понимаю. Я сам люблю хорошо сработанные случайности. Но
каков ход, каков ход! Сразу двух зайцев.
     Я сказал с раздражением:
     - Да ничего я не подстраивал! Все нечаянно. Какой из меня к черту
подстраиватель?
     Он оглядел меня с головы до ног, на них в глазах мелькнуло сомнение,
слишком широки плечи и мускулист для умного, затем понимающе улыбнулся:
     - Все-все, молчу. Одно знаю, даже орки не доверят вести войска кому
попало. А самый во главе... гм... если он просто самый сильный... Я
слыхивал, что и какие-то победы были...
     Он выставил ладони, попятился, потому что я уже побагровел, достали
меня этими орками.


     Глава 31
     В полдень остановились на отдых. Солнце жгло, в такую жару вообще-то
едут ночами, но ночами, здесь, говорят, появляются неведомые существа, так
что по желанию принцессы и повелению герцога мы трижды в день
останавливались, давая отдых конях, пережидая жару.
     Ручьи и рожа попадались часто, всякий раз для принцессы разбивали
роскошный шатер, для герцога - поменьше, остальной народ с готовностью
возжигал гигантские костры, жарил подстреленных по дороге зайцев, гусей,
дроф, оленей.
     Конь мой не устал, и, пока остальные гнездятся, я по долгу проводника
поехал вперед, стремясь разведать дорогу. Когда удалился на полверсты, из
высокой травы вынырнул волк, улыбнулся во всю зубастую акулью пасть, мне
сразу полегчало. Над головой захлопали крылья, ворон сверху видит все, и
едва отряд остался позади, пошел как сокол-сапсан вниз, спеша успеть раньше
волка.
     - Ну что? - сказал я горько. - Вам хорошо... Никаких интриг!
Подозреваю, что вы оба были людьми, а потом ухитрились сбежать вот в это...
ну, в то, что вы есть.
     Волк бежал рядом, улыбался, язык трепетал как пламя на ветру, глаза
хитро блестели, но молчал. Ворон с размаху плюхнулся на мое плечо, стремясь
шатнуть посильнее, но я был готов, даже не качнулся.
     Толстая кожа перевязи скрипела под крепкими когтями. Ворон вроде
ненароком попробовал и мою шкуру на прочность, я чувствовал как она
натягивается под довольно острыми когтями, предупредил:
     - Поцарапаешь, больше не пущу! Кто знает в чем ты этими когтями
ковырялся.
     Волк прорычал на бегу:
     - Известно в чем!.. В мертвяках. Хорошо, если в свежих, а если в
разложившихся...
     Ворон сердито каркнул:
     - Я тебе что, гиена? Или медведь?.. Ты мне эти намеки брось!.. Брось,
а то...
     Он хлопнул меня крыльями, мощно отпихнулся лапами, едва не сбросив
меня с седла, взвился в воздух. Я не успел выругаться, ибо через то место,
где только что была моя голова, со свистом пролетели три стрелы, два
дротика и не меньше пяти швыряльных ножей.
     Моя левая моментально выставила вперед щит, застучало как градом, рука
начало оттягивать вниз, но моя правая уже вскинула длинный меч, пятки
саданули коня под ребра, конский визг, грохот копыт, блистающая полоса
булата сочно врезалась в полуголое тело, еще и еще, я вертелся в седле как
вьют на сковороде, рубил, рассекал, повергал, сносил, а когда левая рука
занемела, попросту выронил тяжелый щит: с той стороны столько торчало
стрел, ножей и метательных топоров, что новые втыкались в рукояти
воткнувшихся раньше.
     Меч рассекал воздух как хлыст, а противники с хрустом распадались на
части, словно из крашеной бумаги. С пурпурного лезвия сверкающим веером
летели красные капли, со лба моего срывались мутные капли.
     Издалека донесся свирепый крик:
     - Держись!... держись!
     В ушах стоял шум, но я услышал частный конский топот. Кто-то ворвался
в самую гущу битвы, моего жеребца оттолкнули так, что я едва удержался в
седле. Незнакомец рубил часто и мощно, с каждый ударом хакая как при рубке
дров, и я только по торчащим как у молодого кота усам узнал грузного
воеводу.
     В одной руке он держал щит, слегка прикрывая лицо, а стрелы и ножи
отскакивали от его закованной в доспехи фигуры как капли дождя от стены. Я
перевел дыхание, мой меч пошел описывать фигуры сложные фигуры, и с каждым
толчком в воздух взлетали срубленные руки в зажатыми в руках топорами или
оскаленные головы.
     Нападающий осталось не больше десятка, все полуголые или в тряпье,
мечи и топоры из сыродутного железа, но не отступали, дрались тупо и
неумело. Мы с воеводой нажали из последних сил, пошли вперед сами,
переступая через трепыхающиеся тела, меч и топор рубили как чужую плоть,
так и чужое оружие,
     Когда под наши ноги пал последний, повернулся к воеводе. Грудь моя
вздымалась часто, я не мог выговорить слова, только смотрел как он снял
шлем, по лицу бегут мутные струйки, раскраснелся, тоже хватает воздух жадно
раскрытым ртом, словно только что вынырнул со дна моря:
     - Похоже... я вовремя?
     - Еще... как... - согласился я. - Уф-ф-ф... Откуда они взялись?
     - Здесь умеют таиться, - сообщил он. - Здесь... фу-у-у... здесь и
люди... и звери... такие...
     На его груди недоставало двух стальных пластин, а третья болталась на
уцелевшей заклепке. Кольчуга на левом плече пробита острым, и я заметил,
что воевода морщится, когда двигает той рукой.
     - Зачем? - спросил я. - Зачем?..
     - Что? - спросил он удивленно, но глаза отвел, понял мой вопрос. - Что
зачем?.. На тебя напали... ты наш проводник... Все-таки жалко...
     - Зачем? - спросил я в упор, - лез вперед?
     Он посмотрел невинно, но не выдержал моего вопрошающего взгляда,
посмотрел в сторону:
     - Тебе почудилось...
     Договорить не успел, в двух шагах песок взметнулся, из-под земли с
ревом высунулась ревущая пасть. Я успел увидеть треугольную морду, голова
размером с холодильник повернулась в мою сторону. Песок еще сыпался,
обнажая крупные чешуйки, плотно подогнанные, блестящие...
     Мой меч был в замахе, я упал на колено, избегая струи огня из пасти,
лезвие достало самым кончиком внизу, где шея. Захрустело, руки дернуло,
словно я пытался удержать взбесившуюся лошадь.
     Срубленная голова с грохотом упала на землю. В распахнутой зубатой
пасти угасал огонь, выпуклые глаза смотрели с злобой нерассуждающего червя.
Кровь хлестала красная, словно я зарезал свинью.
     - Слева! - послышался крик.
     Не рассуждая, я упал и откатился, не успев понять, где право, а где
лево. У меня всегда с этим было туго, но если бы остался на том месте, где
тут же вспыхнул факел горящей земли...
     Воевода с хаканьем, словно рубил дрова, раскалывал огромным топором
головы двум таким гигантским червям. Седые волосы укоротились и загибались
почерневшими кудрями, лицо красное как у вареного рака, но усы торчат
бодро, страшные удары раскололи одному червю голову, другому разрубили
пасть. Огненное дыхание вырывалось теперь жалкими струйками...
     - Уже справа! - крикнул он.
     По красному лицу бежали струи пота, воевода задыхался, но глаза
сверкали счастливо. Я едва успел повернуть голову, там со страшным шипением
поднялась голова размером со скалу. Глаза как тарелки, пасть распахнулась,
оттуда вырвался такой столб ревущего пламени, что воздух затрещал, сгорая
как в огромной ацетиленовой горелке.
     Воевода с воплем бросился на чудовище. За его спиной две недобитые
головы опустились на землю и смотрели тупыми немигающими глазами, уже не
втягивались обратно в норы.
     Столб огня был ужасающим. Воевода закрылся щитом, струя пламени
расплескивалась о него, как будто из водопроводного шланга били в стену.
Сквозь огонь я увидел блеснувший топор и, стряхнув оцепенение, бросился на
чудовищного червя сзади. Мой меч врубился трижды, прежде чем голове
развернулась в мою сторону.
     Я успел увидеть страшную пасть, острые мелкие зубы в три ряда. Красная
глотка показалась страшнее налетающей электрички, но тут голову зверя
тряхнул могучий удар в затылок. Это воевода, отбросив щит, ухватил топор
обеими руками и с треском всадил лезвие по самую рукоять.
     Огненный вал умер прямо в пасти червя. До меня докатилась жалкая
истаивающая как на берегу волна, на бегу просачиваясь в песок у самых моих
ног. И все же от жара вспыхнула как ошпаренная кипятком, я отступил,
запнулся и упал, где взвыл не своим голосом: крупнозернистый песок ободрал
обожженную кожу как наждак.
     - Берегись!
     Земля дрогнула, а на то место, с которого меня заставил откатиться
вопль воеводы, грохнулась голова чудовища. Так мы и лежали, глядя друг
другу в глаза. Мертвые глаза рептилии все еще смотрели со злобой и
непониманием.
     Затем послышались неверные шаги. В поле зрения появились черные
сапоги, от них пахло горелой кожей. Одежда на человеке дымилась, а от
металлических доспехов шел жар. Седые кудри воеводы почернели как у
кузнеца, а красивая седая борода сгорела начисто. На красном подбородке
вздувались волдыри от ожогов, только усы торчали как обгорелые концы
проволоки: почерневшие, колючие, воинственные.
     В руках воеводы трепетал по ветру листок пергамента. Хмыкая, он
шевелил толстыми почерневшими губами. Ресницы выгорели начисто, я едва
узнавал в этом немолодом мужике, прежнего величавого воеводу. За его спиной
лежали порубленные чудища, у самого крупного из затылка торчала рукоять его
боевого топора. Чтобы вытащить, понадобятся усилия всей оставшейся дружины
принцессы.
     Я кое-как приподнялся на дрожащих руках, но в локтях подломилось,
земля прыгнула навстречу. Я успел повернул голову, больно ударился,
прищемив ухо. Воевода все еще стоял надо мной, массивный как Юрий
Долгорукий на коне. Лист пергамента с обгрызенным краем вздрагивал под
порывами ветра. Я слышал недовольное хмыканье, больше похожее на хорканье
рассерженного кабана.
     - Принцесса-дура, - проговорил я таким же дрожащим голосом, -
герцог... шпион на шпионе... засады... что еще? Справа и слева - враги!
Недоставало, чтобы еще за нами еще и сверху... скажем, погнался...
какой-нибудь крылатый дракон...
     Воевода перевел взор налитых кровью глаз на меня. Под его тяжестью мои
руки подломились, я рухнул вниз лицом. Сквозь рев водопадов крови в ушах
услышал сиплый голос:
     - Что значит, орков водил!
     Я прошептал:
     - При чем тут орки?
     Голос воеводы доносился как раскаты грома с ясного неба:
     - Предвидение! Предвидение, достойное полководца. Кто, как не тот, кто
водил этих зеленорылых, догадался бы, что супротив нас пошлют еще и
дракона?.. Вот в этом послании как раз об этом!.. Жаль, не успел голубок
долететь вовремя... Мы бы обошли эти земли. Какая-то тварь сожрала прямо на
лету. Хорошо, письмо выплюнула... Да, тут столько сургуча налепили...
     Я со стоном повернулся, тупо смотрел в синее небо, настолько чистое,
что темная точка на самом краешке подействовала так, словно толстая жирная
муха начала спариваться на самом видном месте. Некоторое время смотрел
тупо, морщась, вдруг меня подбросило, внутри заорало не своими голосом:
     - Все к лесу!.. Дракон!
     Меня нанесло на коня, сам не помню, как оказался в седле, подо мной
горячее тело с тугими мышцами, развернулся, вокруг ничего не понимающие
морды, конь понесся обратно в сторону рощи, где пламенел изящный шатер, где
костры с пирующими шпионами.
     - Принцесса! - гаркнул я мощно. - Принцесса!
     Издали видел как полог откинулся, служанка высунулась с вытаращенными
глазами. Я на скаку ухватил за боковой шест, затрещало, мои мышцы
выдержали, конь я готовностью проскакал на полсотни шагов, волоча шатер,
что схлопнулся как лопнувший воздушный шарик.
     Я разжал пальцы, конь уже развернулся, мы неслись на круглый роскошный
ковер, где визжали, внезапно оказавшись под ярким солнцем, какие-то чудища,
в середке которых оказался цветок удивительной чистоты: сама принцесса.
     Я чуть свесился, подхватил ее мощной дланью, бросил поперек седла,
закричал мощно:
     - Все в лес!.. Дракон уже близко!
     Чудовища, оказавшиеся всего лишь ненакрашенными служанками, с
пронзительным визгом метались по ковру, как мокрицы, над которыми внезапно
отвалили камень, подставив их слизкие тела горячему воздуху и жаркому
солнцу.
     Стена леса начала разрастаться, грохот копыт тряс уши. Впереди по
оранжевой земле мелькнула огромная черная тень. Инстинктивно я повернул
коня чуть левее, и почти сразу по тому месту, где мы должны были
пронестись, полыхнула широкая просека огня.
     Я промчался с сотню шагов, затем повернул снова правее, и снова,
опалив щеку и волосы, полыхнуло огнем. Принцесса дрожала как щенок,
выдернутый в момент утопления, прижималась к моей груди, словно пыталась
забраться вовнутрь. Она оказалась совсем голая или почти голая, рассмотреть
все не успеваю, чувствовал только как ко мне жмется теплое, нежное и только
обнаженными частями. Воздух наполнился запахом дыма, гари, а когда я на миг
оглянулся, на месте нашего лагеря полыхал огонь, метались кони и люди.
     Лес приближался, но следующая тень пронеслась несколько быстрее, я
сжался в конь и, управляя конем ногами, одной рукой все еще придерживал
принцессу, а другой выдернул меч.
     - В лес, - сказал я коню. - В лес поглубже!
     Надеясь, что не провалится на полном скаку в подземные норки, не
влупится о торчащие камни, я рискнул взглянуть вверх.
     С неба падал тяжелый дракон, закованный в мифриловый панцирь, больше
похожий на штурмовой истребитель с выпущенным шасси. Короткие мощные лапы
уже нацелились ухватить нас, когти как крюки разгрузочного крана на
судоверфи, а в распахнутой пасти поместился бы джип с четырьмя солдатами и
пулеметом на турели.
     Я пригнулся, к луке седла, подо мной заверещало как придушенный заяц,
в грудь вонзились острые коготки. Выворачивая голову, чтобы держать в поле
зрения чудовище, другой рукой взмахнул, целясь в лапу. Звякнуло, руку
тряхнуло в локте.
     Дракон оскорблено взревел, набрал высоту. Впереди рухнул на землю
срубленный коготь. Мы пронеслись дальше, деревья уже расступаются, но когда
я снова рискнул оглянуться, дракон сделал короткий круг и несся за нами,
снижаясь так, чтобы наверняка ухватить меня вместе с конем и принцессой.
     В узких драконьих глазах, прикрытых щитовыми наростами, полыхал
багровый огонь. Теперь он не просто выполнял приказ найти и уничтожить,
дракон рассвирепел на жертву, что посмела укусить за палец, теперь это
стало личным делом, а личное в любом мире выполняют лучше и добросовестнее,
чем чужие приказы.
     Управляя ногами, я посылал коня то вправо, то влево. Страшные когти
мелькали тоже справа и слева, волосы трещали от жара, полосы огня все еще
бежали по земле, хоть и не такие широкие, как при первом выстреле из
летящего огнемета...
     Конь как перепуганный заяц стелился по земле. Деревья расступились,
нас внесло в тень, но здесь одни сосны, голые стволы с ветвями на самой
верхушке, все просматривается насквозь, зажарит как перепелов...
     Прямо за спиной затрещало. По голове и плечам ударило колючим,
хлестнуло по рукам, больно царапнуло щеку. Рядом с грохотом в землю
ударилось целое бревно. Сзади трещал и стонал лес.
     Я придержал коня, оглянулся. Дракон бился, пытаясь взлететь. Огромные
лапы обхватили ствол вековой сосны, когти сдирали пласты коры, оставляя
глубокие борозды, словно за воске. Сломанная вершина зависла на ветвях
соседнего дерева, а дракон проседал под собственной тяжестью всю глубже и
глубже.
     Принцесса вскрикнула. На спине дракона раздвинулись лиловые чешуйки.
Окровавленное острие обломанного дерева высунулось, защемив в расщепе
клочья сизых внутренностей. Крылья еще вяло дергались, уже изорванные о
деревья, лохмотья, а не крылья, а горящие дикий злобой глаза угасали как
раскаленная спираль, которую отключили от сети.

     Теплое и нежное существо у моей груди без красок и притираний
выглядело еще моложе и чище. Принцесса бурно дрожала, но едва ощутила мой
твердый взгляд, с усилием выпрямилась. Ее серые глаза потемнели, а голосок
прозвучал с такой надменностью, что мне захотелось сбросить ее с седла:
     - Вы меня отпустите, или нет?
     - Как скажете, прынцесса, - ответил я грубо и, сдерживаясь, тут же
опустил ее на землю.
     Ее глаза расширились, когда обнаружила, что почти нагая, но я уже
повернул коня. Во главе скачущих в нашу сторону были несколько
обеспокоенный воевода и белый как мел герцог с вытаращенными глазами. Он
тут же сбросил с плеч плащ и укрыл принцессу, которая, как мне показалось,
приняла с неохотой, с ее-то изумительной фигурой, а воевода, бросив на меня
недоумевающий взгляд, смысла которого я не понял: то ли как это дракона на
ствол, то ли почему принцессу не, затем он развернул коня и помчался на
место разгромленной стоянки. Там ветром разметывало черный дым над
багровыми пятнами огня, в дыму красиво метались оседланные кони и
полуодетые люди.
     Я только сейчас ощутил, что меня трясет. При всей усталости тело
дергалось, будто пританцовывал в седле. Только бы эта... с телом мягким и
нежным, несмотря на ее хрупкость, не заметила. Неловко для героя с такими
мышцами, такими широкими ладонями и таким длинным мечом.
     Дракон хрипел, его морда опускалась, пока не уперлась в землю. Красный
кол с клочья мяса в защеме торчал из спины к небу как воздетый кулак.
Широкие грязные паруса крыльев свисали уныло и мертво. Из страшной пасти
как тягучая смола выползала слюна вперемешку с кровью.
     Сбитые с деревьев ветви усеяли землю на два десятка шагов. Примчались
служанки и тут же, как суетливые обезьяны, но с охами и ахами принялись
вытаскивать из прекрасных волос принцессы колючки, сосновые иголки, чешуйки
коры.
     Принцесса бросила на меня подозрительный взгляд, сказала надменно в
пространство:
     - Не такие уж они и каменные!
     Служанка посмотрела на нее, потом перевела заинтересованный взгляд на
мою могучую фигуру:
     - А что с ним?
     - Ты бы видела, - сказала принцесса еще надменнее, - как его трясло!..
Тут везде огонь и дым, эта ящерица торчит на палочке и валит крыльями лес,
народ носится с ревом, кони кричат... а этот...
     Служанка спросила умоляюще:
     - Госпожа, дальше! Что дальше?
     Она бросила с неохотой:
     - А ничего. Понятно, какие гнусности творил со мной в мечтах... диких
и разнузданных, это же варвар!.. но то ли совладал с собой, то ли просто не
успеть начать тешить свою ненасытную плоть, горячую и алчущую, звериную как
он сам, похотливую и причудливую, непонятную, странную, безрассудную,
удалую, бесшабашную, отважную, дикую, нерассуждающую, искреннею, .
     Старшая служанка ухватила ее за плечи, я слышал горячий шепот что-то
вроде: госпожа, вы настолько невинны, что можете ляпнуть совсем
неподобающие вещи, и принцесса с неохотой позволила себя увести обратно .
     Я выпустил запертый в груди воздух, стараясь сделать это понезаметнее.

     Глава 32

     Среди разгромленного лагеря уже раздувался, как дурак, красный и
гордый шатер принцессы. Рядом поднимали похожий на стеллу фараона обгорелый
и с зияющей дырой на боку шатер герцога. Пользуясь трудным временем, его
поставили почти вплотную. Воины сгребали в кучки угли, их разметало
крыльями, но трава выгорела, и огонь погас сам по себе, разве что хворост
сгорел тоже...
     В лагере остались только воевода с двумя воинами, да принцесса с ее
девками. На опушке леса все еще страшно торчит к небе красный расщеп
ствола. На застрявшем куске драконьего мяса уже кричат и дерутся птицы.
     Я без нужды подвигал лопатками, тяжелые ножны на месте, ноги мои сами
понесли к дракону. Уже издыхая, он свалил крыльями, изорвав их в клочья,
соседние деревья, смел ветви с тех, до которых не смог дотянуться, под
подошвами моих сапог вскоре захрустели сочные ветки, щедро истекающие
соком, еще не сообразившие, что живительной влаги уже не получат...
     Дракон висел на исполинском колу как мокрая тряпка. Кровь из него все
еще текла как из продырявленного бурдюка, но слабыми издыхающими струйками,
а сам он сплющился, словно продырявленный дирижабль, из которого выпустили
водород.
     Я обошел вокруг, под сапогами чавкало и хлюпало. Земля размокла, не
успевая принять к себя столько драконьей крови. Дракон как уткнулся мордой
к землю, так и застыл, ноздри погрузились в зеленую жижу. Там вздувались
широкие пузыри, лопались с резкими хлопками.
     На миг стало жутко, дракон вроде бы дышит, не сразу сообразил, что это
все еще выходит воздух или, скорее, водород, из легких или костей,
благодаря чему эта махина в состоянии подняться в воздух.
     Между деревьями повис тяжелый запах, липкий и гадостный. Я попятился,
под ногами еще долго чавкало, даже на уцелевших деревьях висели огромные
потеки слизи. В чаще мелькали фигуры сборщиков хвороста, слышались смешки,
это воины и служанки собирали хворост вместе, ага, насобирают, щас, я
углублялся все дальше, пока голоса не стихли.
     Лес был тих, быстро смеркалось, птицы затихли. Даже вездесуйные белки
не мелькали по стволам красными струйками огня. В торжественной тиши я
забрел в глубь леса, где уже не мелькали яркие платья служанок, уединился,
в рассеянности отмахиваясь от комаров и смахивая муравьев, что тут же
дружно с двух сторон налетели на голую задницу.
     И потом, чувствуя облегчением и слияние с природой, ее тишиной, покоев
и величием, я повернулся и побрел обратно, всматриваясь под ноги, ибо не
все же забредали так далеко, эти дети природы, в том числе и принцесса, не
утруждали себя уходить от лагеря по таким пустякам слишком далеко.
     Голову тряхнуло, в черепе взорвалась бомба. Я рухнул, словно меня
лягнул конь размером с медного всадника, покатился, а за мной побежали
сразу двое, странно одинаковые, оба со злыми лицами, в руках блистающее
железо.
     Я в отчаянии попытался выдернуть меч, пальцы стиснулись на рукояти, но
меч едва шелохнулся, а они уже набежали, я видел как их оружие разом
взлетело над головой, а сам наконец сообразил, что непросто достать меч
из-за спины, лежа на спине...
     Страшный рев потряс воздух. За спинами нападавших зеленые кусты
разметало как болотную ряску. Взметнулось огромное, серое, с неимоверно
раскинутыми в стороны мохнатыми лапами. Я услышал треск, хруст. На месте
напавших стоял огромный медведь, а в его прижатых к груди лапах сминались,
брызгая кровью, два человека.
     На земли упали два коротких изогнутых меча, легких и острых как
бритвы. А затем медведь развел лапы, люди повалились бездыханно, с
раздавленными как под катком грудными клетками.
     Я приподнялся, сел, встать не решился, еще и меня схватит, на всякий
случай выдавил сиплым голосом:
     - Спа... си... бо...
     Медведь попятился, прорычал, с трудом выталкивая трудные человеческие
слова через медвежье горло:
     - Долг платежом красен...
     В моей голове гудело и мутилось, чувствовал тошноту, как при
сотрясении мозга, прошептал через силу:
     - Долг?... Какой долг?..
     Медведь уже попятится толстым задом в кусты, уперся в ствол дерева,
развернулся и вломился в заросли. Уже оттуда я услышал его хриплый как у
меня голос:
     - Не помнишь?.. В позапрошлом году ты шел через эти края, голодный и
раненый... Встретил медведицу с двумя медвежатами... Я как сейчас помню
тебя, огромного и страшного. А твой пластинчатый лук, блеск на острие
огромной как пика стрелы!.. Она была нацелена прямо мне в грудь. Но ты
пожалел, и теперь я живу только благодаря твоему доброму сердцу... Теперь
мы с тобой в расчете. Я ухожу, больше не встретимся.
     На миг я увидел его клинообразную морду, затем зеленые ветви
сомкнулись как ряска на болоте за упавшим камнем. Сколько я не
прислушивался, нигде не треска, ни скрипа, косолапый умеет ходить бесшумно.

     На миг ощутил угрызения совести. Пожинаю плоды чьего-то благородства!
Медведь то ли подслеповат, то ли по малости лет не запомнил облика
страшного человека с убивающим оружием. Или для зверя все мы одинаковые,
как для меня китайцы.
     В лагере я спросил воеводе виновато:
     - Сколько осталось до земель принцессы?
     Он поглядел подозрительно, усы поднялись кверху как у кайзера
Вильгельма:
     - Что, прибил кого-то?
     - Парочку, - признался я.
     - Ого!
     - Да не совсем я, - сказал я торопливо, - просто так получилось...
     - Ну-ну, - сказал он саркастически. - Сморозь еще, что их медведь
задрал или еще какую дичь!

     Я раскрыл рот, застыл, в самом деле чувствуя, что все, что могу, это
только сморозить новую глупость. Со стороны это выглядело, словно я
прислушиваюсь к далеким звукам, слышимым только такому опытному воителю,
как я, водивший зеленые орды орков на проклятых гнусных людей.
     Воевода тоже начал прислушиваться, даже шлем снял и держал у груди
обеими руками. Наконец на суровом лице отразилось сомнение. Я увидел как
потрескавшиеся от жары губы шевельнулись, он готовился что-то узнать...
     ...в это время в далеких глубинах земли прогрохотал подземный гром. Он
был почти на грани слышимости, но воевода встрепенулся, а на меня посмотрел
с великим почтением.
     Подземный грохот докатился как морская волна. Земля дрогнула и слегка
качнулась под ногами. Воины, что уже дремали возле двух костров, с руганью
вскакивали на ноги. Из шатра принцессы с визгом выбежала голая служанка с
длинными распущенными волосами.
     На дальней стороне поля, почти на опушке леса, деревья затрясло.
Сильный удар изнутри вздыбил землю, там словно взорвался грохочущий вулкан.
Пласты земли вместе с парой деревьев взметнуло вверх, черные комья
рассыпались как стая галок. Из огромный воронки поднималась яркокрасная
туша, вся с головы до ног закованная в блестящий камень. Она походила на
приземистый танк, выходящий из зоны ядерного удара: с округлыми
оправленными краями и застывшими потеками металла.
     В нашу сторону пахнуло жаром. Воевода вскинул в ужасе:
     - Это же... это же древний бог зелакхов!.. Кто его призвал?
     Старый воин на глазах стал белым, только остатки обгорелых волос
оставались коричневыми, закрученными как у эфиопа, да усы несгибаемо
торчали остриями кверху. Глаза не отрывались от чудовища, от которого в
самом деле веяло мужской несокрушимой мощью.
     Я поискал глазами своего коня, а воевода набрал в грудь воздуха и
закричал зычно:
     - Всем по коням!.. Ничего не брать!.. Во-о-он к тем скалам во весь
опор!
     - А что, - крикнул я, - он сам по себе не может...
     - Нет, - огрызнулся воевода. - Это же бог!
     Понятно, какая-то сволочь из отряда, стремясь выполнить задание не
допустить принцессу до ее земель, призвала это чудовище. Не думая, что и ей
придется не сладно.
     Или же знал, но когда дело о долге перед своим Отечеством, то что
значат наши жалкие жизни?
     За нашими спинами был конский хрип, женские крики, лязг железа.
Чудовище поднялось с четверенек и разогнулось во весь рост. Древний бог
зелакхов был почти человек, только не бывает человека в два моих роста,
весом со штурмовой танк, а кремнийорганическая броня на нем вовсе не
доспехи, а собственная шкура, которую, чувствую, моим мечом даже не
поцарапать. Надбровные дуги нависали как уступы скал, из темных впадин
блеснули багровые огоньки лазерных прицелов.
     Конь под воеводой пятился. Я как сквозь вату услышал измененный голос
воеводы:
     - Не вздумай!.. У комара в костре больше шансов...
     Огромная голова со скрипом развернулось в нашу сторону, похожая на
бронированная башня на линкоре. Комья земли при движении ссыпались с его
плеч, там поверх брони торчали острые шипы. На вообще все тело чудовищного
бога оказалось усыпано шипами, блестящими и с виду куда прочнее, чем наши
мечи и топоры.
     Оно сделало шаг в нашу сторону, мы разом повернули коней. В спину
толкнуло страшным ревом. Волосы затрещали, словно догонял лесной пожар, но
я не оборачивался, приник к гриве. Копыта стучали настолько часто, что стук
сливался в сплошную дробь. Воевода даже привстал в стременах, лицом же
зарылся в конскую гриву, спасаясь от встречного ветра.

     Впереди неслись, подгоняемые страхом, стражники, за ними виднелись
рыжая лошадка принцессы и белый конь герцога. Слуги, как и положено слугам,
неслись самыми первыми, чтобы успеть оказаться на месте раньше господ,
разжечь костры, натянуть шатры и приготовить ужин.
     Ужасный рев потряс воздух. Чудовищный бог зелакхов выбрался из ямы,
огромными прыжками погнался за нами. Медленное, с виду неуклюжее, тем не
менее каждый его прыжок равен трем конским скокам, и хотя этот бог
двигается по-божески медленно, я с дрожью в спине чувствовал, что зверь
разогревается, а прыжки учащаются.
     Воевода высвободил из конской гривы лицо, оглянулся. Я видел на его
лице страх.
     - Скорее... - прокричал он. - Надо к горам....
     - А что там?
     - Там...
     Ветер унес его слова, я закричал снова:
     - Помощь?
     - Какая к черту...
     - Так что же?
     - Авось, узкий проход... или что еще...
     Я сжался в ком, впервые чувствуя себя беспомощным и жалким. Отсюда
горы выглядели монолитной черной стеной в сотни верст длиной. На темном
небе зажглись звезды, из-за зубчатого края гор выступил блистающий горб.
Луна поднималась так же неспешно, как и двигался за нами бог, до в
движениях обоих чувствуется одинаковая неотвратимость.
     - Мы... - крикнул я, - не доскачем!
     Ветер срывал и уносил слова. Воевода все же услышал, крикнул:
     - Почему?
     - Горы далеко!
     - А что предлагаешь ты?
     Я стиснул зубы. Даже если доскачем, хотя горизонт здесь еще дальше,
чем на Земле, что будем делать, если отыщем самую широкую щель разве что
для моего мизинца?
     Земля часто-часто гремела под копытами, но и все чаще вздрагивала
тяжело и со стоном, а рев за нашими спинами гремел громче, в нем
чувствовалось нетерпение зверя, что настигает добычу.
     Наши кони не мчались, а летели, впереди вырастали спины пригнувшихся
дружинников. Их кони вытянули шеи, как гуси, что стремятся уйти от погони,
копыта бешено выбрасывали комья земли.

     Мы с воеводой все так же мчались в стремя в стремя, пригнувшись,
молча. Он на скаку склонился к подпруге, ослабил чуть. Мой вороной мчался
ровно и мощно.
     На чуть посветлевшем небе медленно и пугающе плыла бледная как смерть
вторая луна, огромная как Юпитер с Ганимеда. Мы мчались дальше, не сбавляя
галопа. За второй луной проплыла третья, две предыдущие побледнели и
странно угасли, не коснувшись горизонта.
     Хотя летом ночи коротки, но все же когда закричали петухи, я с
изумлением посмотрел на небо. Звезды блекли, справа в рассветном полумраке
проступили в утреннем тумане зубчатые стены какого-то града.
     Пастух из раскрытых ворот выгонял огромное стадо прямо в
предрассветный туман.
     На востоке поднялась заря, я уже отчетливо видел скачущего рядом
воеводу, мрачного и нацеленного. Он несся на своем хмуром коне как бык,
разрывая туман в клочья
     Мой конь на ходу прядал ухом, слушая на скаку мои понукания, только
скосил умный живой глаз, коричневый, с голубоватой каймой по белку. Пена
уже клокочет во рту, падает клочьями, на боках вздувается горячий пот, его
срывает встречным ветром.
     Бедный мой конь, мелькнула мысль. Храпит и хрипит, а мыло на брюхе и
бедрах кипит... Неизвестно каким бы оказался единорог сейчас. А вдруг сдуру
бы, не слушаясь поводьев, бросился на этого бронированного бога?
     Копыта все еще гремели по сухой земле. Небо очистилось, солнце
медленно поднялось и жгло спину и плечи. Мы неслись через жнивье, из-под
ног прыскали зайцы и мелкие птички.
     Вороной уже пошатывался на скаку, но скакал и скакал, хоть кровь
выкипает из жарких ноздрей, хоть ободки глаз все мутней и мутней. Я сбросил
тяжелые сапоги, снял заседельный мешок и бросил на дорогу, гладил и трепал
коня по гриве. умолял, просил, убеждал, смеялся, а черная стена все ближе,
вороной как почуял конец пути и, весь мокрый как большая черная рыба, в
клочьях пены, все несся, не сбавляя скорости.
     Наш отряд растянулся в бешеной скачке: принцесса и герцог впереди, за
ними две служанки, а тяжелые воины на измученных конях отстают все больше и
больше.

     Глава 33

     Задний оглянулся, встретился с нами взглядами. Это был немолодой
дружинник, на щеке шрам, в ладно подогнанной кольчуге с чужого плеча, с
широким топором за спиной в ременной петле. Его взгляд скользнул поверх
наших голов, мы видели как на его бледном лице заходили желваки, в глазах
вспыхнул стальной блеск. На щеках проступили красные пятна. Лицо медленно
становилось суровым и решительным.
     Выпрямившись в седле, он подобрал поводья, начиная придерживать бешено
скачущего коня.
     - Торопись! - крикнул я.
     - Нет, - ответил он медленно и красиво. Глаза его сверкнули молодой
удалью и отвагой, голос окреп, а плечи стали еще шире. - Скачите во весь
опор. Я его задержу.
     Воевода гаркнул сердито:
     - Ты погибнешь, дурак!
     - Но Куявия будет жить, - ответил он коротко и натянул поводья.
     Конь встал на дыбы, замолотил по воздуху передними копытами. Затем
старый воин развернул коня, а мы пронеслись мимо как две гигантские стрелы.
Сзади рев прервался, послышалось рычание, звон железа.
     Земля мелькала под конскими брюхами, сливаясь в серое пестрящее
полотно. Я все придерживал вороного, он все еще стремился догнать и
обогнать скачущих впереди, но я уже видел, что у всех воинов кони покрылись
мылом, с узды ветром срывает клочья пени.
     Когда оглянулся, красный зверь был далеко позади. Из груди вырвался
вздох облегчения, но рядом несся хмурый как ночь воевода. Встретив мой
взгляд, крикнул зло:
     - Каркоган был добрым и веселым человеком, но воином... Его этому богу
на один зуб!
     Вскоре земля в самом деле снова начала подрагивать под тяжелым ударами
чудовищных лап. В спину толкнул настигающий рев. Один из воинов, что несся
на взмыленном коне прямо перед нами, решительно потянул повод. Конь с
облегчением начал замедлять скачку.
     Воевода бросил сердито:
     - Куда?
     - Скачите! - крикнул тот. - Я его задержу.
     - Погибнешь, дурак!
     - Но Артания будет жить!
     Мы успели увидеть как он развернул коня, явно желая самому ударить на
чужого бога, смять его конем, вонзить в него острое копье...
     Мы пронеслись мимо, а за спиной услышали треск, звон железа,
раздраженный рев, что тут же стал торжествующим, затем хруст человеческих и
конских костей, Ровная стена гор вырастала, хоть и очень медленно, но
тяжелый топот возник снова, и снова заколебалась земля под тяжелыми
прыжками.
     Впереди нашего отряда неслись в одиночестве принцесса и герцог. Слуги
и служанки постепенно отставали, а воины сами придерживали коней, оставаясь
живым щитом между своими господами и чудовищем.
     Еще один начал придерживать коня. Воевода крикнул раздраженно:
     - Куда?
     - Я останусь.
     - Зачем?
     - Я его задержу.
     - Ты погибнешь, дурень!
     - Но Фолклендские острова будут жить!
     И хотя, как сейчас выяснилось, это был презренный шпион из какой-то
Фолклендии, в этот момент он был прекрасен, ибо каким-то образом ощутил
общность людей перед лицом... перед мордой чудовища обло, озорно и вообще
просто нечеловека, который уничтожает человеков, невзирая на их
принадлежность к разным государствам, этническим и прочим конфессиям.
     Однако затихший было рев настигал снова. Мы все мчались, приникнув к
конским гривам, однако я заметил как один воин начал оглядываться чаще
других. Его некрасивое лицо стало прекрасным и светлым, глаза засияли как
звезды.
     Когда его рука натянула поводья, мы все ощутили, что именно страшное и
прекрасное он задумал.
     - Ты погибнешь! - воскликнул воевода.
     - Но цивилизация будет жить, - ответил он.
     Мы успели увидеть как красиво как в танце широко раскрылся в повороте
красный плащ, конь взвился на дыбы мощно и трагически заржал, прощаясь,
затем мы унеслись дальше к жизни, а он, молодой и красивый, ринулся
навстречу бессмертию.
     Мы уже начали было думать, что чудовище нас не настигнет, но
послышался сперва глухой рев, затем земля затряслась от тяжелых прыжков.
Наши кони неслись как тяжело груженный усталый ветер, но чудовище, каждым
скоком перекрывая пять конских прыжков, медленно, но упорно настигало.
     Еще один воин придержал коня. Конь встал на дыбы, изящные ноги,
созданные для поцелуев, красиво замелькали в воздухе. Лицо этого человека
было прекрасным, суровым и трагичным. Он знал, что с этого момента, он
малый и ничтожный человек, становится тем, о ком будут петь песни, а
родством с которым будут гордиться.
     Чудовище неслось крупными тяжелыми прыжками. Я рассмотрел над ним
красную полоску, что медленно удлинялась, стала желтой. Значит, чудовище
уже было на волосок от гибели, но теперь регенерируется, восстанавливает
жизнь, и все жертвы были напрасны!..
     - Ты погибнешь! - вскричал воевода.
     - Но вселенная будет жить, - ответил воин звучно. В его правой руке
блеснул боевой топор. На лезвии плясали искорки и металась огненная змейка,
Его лицо расширилось, как и плечи, а рукоять топора удлинилась на треть. Он
уже принадлежал другому миру, и сквозь него смотрели, как его предки,
гордясь потомком, так и цепь гордых потомков, гордящихся героем из седой
древности.
     Каменная стена надвинулась, заняла полнеба, мы с ужасом видели, что
она абсолютно ровная, без единой трещинки. Принцесса и герцог уже повернули
коней, помчались вдоль стены.
     Еще один нахлобучил на голову шлем, ухватил топор покрепче и остановил
коня. Конские бока тяжело раздувались, глаза были замученные, испуганные.
Всадник ласково похлопал его по боку:
     - Потерпи чуть... Сейчас придет отдых... Немного боли и все...
     - Ты погибнешь! - сурово и понимающе вскричал воевода.
     - Но принцесса - нет, - ответил воин торжественно.
     Он повернул коня и стал ожидать чудовищного бога. Мы с воеводой
промчались мимо молча, не глядя друг на друга и не разговаривая. Ветер
свистел в ушах, в разгоряченной голове мелькнула суматошная мысль: нет,
надо было остаться на стороне орков. У них юниты покруче.
Несбалансированность явная...
     В дробном конском топоте мне почудилось пение небесных дев, хлопанье
их лебединых крыльев, даже уловил стук деревянной колесницы Одина, с
которой одноглазый асс посылает крылатых девственниц подхватывать павших
героев.
     Звучно и мощно прогремел боевой рог. Снова мне почудилось, что
раздался сверху, из мест более высоких, чем верхушки самых высоких
деревьев, даже в вершин этих гор, у подножья которых мчимся.
     Рука моя достала меч, конь начал замедлять бег. Воевода оглянулся. В
глазах старика были гордая печаль и печальная гордость, смешанные
настолько, что как в комке пластилина я не различил бы где что начинается,
да и на хрен мне разбираться, когда сзади рев, топот, лязганье зубов.
     - Ты, - сказал воевода просто, - наша единственная надежда. Если не
ты, то кто?
     Я соскочил с коня, шлепнул по спине:
     - Уходи. Я не хочу, чтобы эта ящерица тебя поцарапала.
     - Как ты благороден, - прошептал воевода с почтением.
     Я уже смотрел на приближающегося зверя. За спиной простучал конский
топот, воевода догонял свой отряд, а я с мечом с руке наотлет остался
ждать, слушая звуки небесных сфер,
     За моей спиной в двух шагах загораживала солнце стена, ровная как
могильная плита в пару верст вверх и на пару сотен верст в длину. Солнце
осталось за горой, я стоял в тени, чувствуя как по всему телу бегут горячие
струйки пота.
     Красный зверь несся огромными прыжками на четырех, как вынырнувший из
огня варан, но когда увидел меня, заступившего ему дорогу, взревел и
по-медвежьи встал на задние лапы. Брюхо было пурпурное, покрытое чешуей из
мифрила, самого прочного металла на свете, а с боков наползали щитки из
того же мифрила. На морде выступы из мифрила
     Но я, обомлев от изумления видел, что пугающая длинная зеленая
полоска, сменилась даже не желтой, а вовсе красной, а от той остался самый
кончик! Только бы не прибил с первого удара, мелькнула суматошная мысль,
только бы успеть... Я не успел сам додумать, что надо успеть, ведь чешую из
мифрила ничем не пробить, как зверь со страшным ревом бросился на
посмевшего загородить ему дорогу.
     Из раскрытой пасти капала кровь, между зубов застряли клочья
окровавленного мяса, я рассмотрел даже вцепившуюся в зуб кисть руки того
красивого, который пошел умирать не за страну, а за принцессу... Красный
кончик меры жизни дрогнул и чуть раздвинулся, регенерация идет, я поспешно
бросился навстречу зверю. Я услышал сухой треск, словно над головой ударила
молния. Выступ скалы снесло, мелькнула оскаленная морда.
     Я напрягся, закрылся щитом и замахнулся как можно шире, удар должен
быть единственным, иначе... От мощного взмаха меня развернуло вокруг оси
несколько раз, словно я набирал обороты для ногой в челюсть, а когда я
наконец остановился, передо мной кружился весь мир, плыли скалы, двигались
и танцевали деревья.
     Зверь лежал бездыханно мордой у моих ног. Голова размером с большой
сундук, клыки высунулись острые и загнутые как бивни, но немигающие глаза,
и без того закрытые плотной кожистой пленкой, медленно тускнели. С правой
стороны черепа стекала густая зеленая кровь. В трещинке торчал серый
обломок гранита, застрявший, когда зверь чересчур поспешно метнулся меня
пожирать. На моих глазах поток зеленой крови вытолкнул осколок, из трещины
полезла, пузырясь, вообще кровавая каша.
     Меня покачивало, я чувствовал тошноту, желание сблевануть, словно
перекатался на карусели. Меч оттягивал руки, я с усилием воткнул блистающее
лезвие в затылок зверю, там как раз удобная как для ножен щелочка, а сам
сел прямо на вытянутую морду, ноги все еще трясутся, вытер пот.
     Сквозь шум в ушах послышался конский топот. Далеко-далеко
разворачивался отряд, воевода с моим конем в поводу уже мчался в мою
сторону. За ним развернулись и понеслись пятеро уцелевших воинов. Затем я
услышал восторженные вопли, блестящие железом фигуры мелькали как падающая
в самолета металлическая фольга, но мои руки все смахивали крупные капли
пота, а те выступали крупные как грецкие орехи.
     Воевода тяжело слез с коня сам, подошел грузный и участливый:
     - Ты все-таки его одолел...
     Я с трудом разлепил запекшиеся губы:
     - Это не я...
     - Не ты?
     - Ребята... Их жертвы не были напрасны...
     Воевода повернулся, за его спиной уже возникла целая толпа в железе,
слушала почтительно, сказал громко и поучающе:
     - Видите? Разве настоящий полководец говорит о своих заслугах? Все о
своих воинах, все о вас, тупорылых... За такую заботу даже зеленомордые
встали под его знамя!
     Один из воинов, глядя то на меня, то на чудовище, сказал дрожащим от
восторга голосом:
     - Зелено... зеленомордые? И куда же он их водил?
     Воевода поперхнулся готовой речью, поглядел по сторонам орлом, гаркнул
зычно:
     - Ты как стоишь? И пузо распустил как беременный гусь!.. Это не так
важно, куда водил. Важно - за чем. Вот спроси меня, зачем? Ну спроси,
спроси!.. Так вот, отвечаю: себе добыть чести, а князю - славы. Ты знаешь,
сколько он городов и сел пожег, людей убил, женщин обесчестил, нив
потоптал, виноградников и садов вырубил, кур потоптал?.. Да у тебя волос на
всем теле не хватит!.. И вот такой великий воитель - с нами! Ура.
     Земля дрогнула трижды, воздух колыхался и сжимался упругими волнами.
Они стояли ровными рядами, смотрели преданными глазами, хоть сейчас готовы
идти следом и жечь города и веси людей, орков и всяких там гномов, а
бесчестить так и вовсе без разницы, а я перевел взгляд на каменную стену,
вдоль которой осторожно возвращались пестрые и красивые. В окружении
остатков стражи, что закрывали их щитами даже сверху, ехали принцесса и
герцог, я едва узнал их по рыжей лошадке и белому жеребцу.
     Воевода приветственно помахал им издали:
     - Все в порядке. Чудовище повержено. Я ж говорил, нашему герою надо
было сразу самому... Кто, окромя него, справился так бы легко и просто?
     Я с содроганием оглянулся на зеленую глыбу, что заслоняла половину
неба. Из широкой пасти выползала клейкая слюна, похожая на выползающую из
вулкана лаву. Трещина на черепе зияла кривая, с зазубринами. На удар
благородного меча непохоже, но воевода наверняка объявит, что я побрезговал
бить поганую жабу благородным мечом, а шарахнул рукоятью. А то и лбом.

     Принцесса, бледная и с кругами под глазами, посмотрела на меня
исподлобья, плечи ее зябко передернулись. Мне на миг почудилось, что ей
хотелось бы моего поражения. Не гибели, нет, а именно поражения. Хоть в
чем-то.
     Не говоря ни слова, отвернулась. Не к герцогу, а в сторону воеводы,
который тут же отечески обнял и погладил по голове. По лицу герцога пошли
зеленые пятна.
     Воевода проговорил ласково:
     - Потерпи, моя ласточка... Мы уже совсем были рядом! А этот проклятый
зверь отогнал нас на... уж не знаю, на сколько верст и сколько суток.
Мчались мы быстро, надо признать...
     Она всхлипнула, зарылась лицом в его широкую грудь. На лице старого
воина было такое сочувствие, что даже пики усов вроде бы чуть опустились
медленно и печально.
     Он посмотрел на солнце:
     - Хотя, если отыщем в этой стене проход...

     Не проехали и полуверсты, как впереди в темной стене показалась
трещина. Когда наши кони приблизились, из щели под ноги приглашающе легла
ровная утоптанная дорога шириной в три копья. По бокам такие же четные
отвесные стены, а далеко впереди проход заканчивался широким зеленым
простором.
     Мы с воеводой вырвались вперед, впереди было голубое небо и зеленая
трава, только две черные стены ощутимо давили с обеих сторон. Я на ходу
задирал голову, но края настолько высоко, что не увидеть, если ли там
наблюдающие за нами люди.
     - Никто не нападет? - спросил я с тревогой. - Место уж больно поганое.

     - Не должны, - сказал воевода. - Не должны.
     - Почему?
     - А грабить-то как?
     Он посмотрел победно, усы хвастливо встопорщились еще круче.
     - А что, - пробормотал я, немного сбитый с толку, - обязательно
грабить?
     Воевода поперхнулся, конь под ним дернулся, притер меня боком к
каменной стене. По сапогу чиркнуло острым, словно вилкой.
     - А как же иначе?
     - Можно иначе, - сказал я невесело, - еще как можно...
     Перед глазами встала улица с оборванными трубками в телефонных будках,
разбитыми стеклами в павильонах, изрезанными сидениями в троллейбусах,
матерными словами на стенах домов и заборах...
     Воевода посмотрел с глубоким уважением:
     - Где ты только не бывал! Я думал, дурак дураком, варвар неотесанный,
а ты и в цивилизациях потерся... Небось, немало награбил?
     - При чем тут цивилизации? - спросил я, игнорируя вопрос, сколько
награбил.
     - А как же? Только в цивилизациях можно делать гадости один другому
без выгоды. Просто так! Дикари до такого не додумаются!.. А здесь мир
прост. Здесь никто камень просто так не кинет. Да и вообще...
     - Что "вообще"?
     - Не должны, - успокоил он, но как-то неуверенно. - Это уж будет
совсем перебор! Нельзя ж так...
     - Что нельзя?
     - Передышку какую-то да надо! - объяснил он устало. - А то все эти
погони, бегство, рубка да схватки осточертеют, если ничо окромя них не
будет.
     Я невольно оглянулся. Далеко позади тащился поредевший отряд,
принцесса и герцог, как всегда, во главе, если нас не считать, Само самой
прикинулось, как она будет под плащом, ночью, озябшая и дрожащая, как будет
совать мне подмышки холодные ладошки с мерзкими как у лягушки пальцами, а
то и взбираться как озябший котенок на мою огромную широкую грудь, где
мощно бьется горячее сердце.
     - Смотря кто за всем этим стоит, - ответил я вздыхая, - если дурак или
неумеха... или же не простой, а ищущий... черт бы побрал таких...
     Воевода вздрогнул, побледнел, осмотрелся по сторонам с тревогой:
     - Да, тогда можно ожидать всего...

     Я чувствовал как воздух в моей груди стоит запертый, как Дантес в
замке Иф. Плечи мои напряглись, мои мышцы уже чувствовали как острые камни
с огромной высоты ударят, разрывая кожу и плоть, ломая хрящи и кости. Даже
просто сорвавшийся сверху камешек способен убить любого из нас...
     Черные стены мучительно медленно двигались по обе стороны. Простор
впереди ширился, я сжался в ком, когда поравнялся с краем вставшей на дыбы
плиты, По спине пробежали крупные мурашки.
     Конь взыграл и прибавил шаг. Впереди, над зеленым ковром порхают
бабочки, блестят сухие крылья стрекоз. Воздух весь в ароматах свежего
прохладного сока, стоит только хватить крепкими зубами сочные стебли...
     В висках заломило. Глаза начали вылезать из черепа, я разблокировал
грудь, из меня вырвалась огненная струя отработанного воздуха, а взамен
хлынуло такое море, что я закашлялся как Феликс Эдмундович.
     Справа и слева от стремени уже простор, а черная исполинская стена
уплыла за спину. Там из прохода выезжали всадники, рыжая лошадка принцессы
впереди, воевода что-то объяснял, делая короткие рубящие жесты, а однажды
даже полоснул ребром ладони по горлу. Мне показалось, что посматривает в
мою сторону.

     Глава 34

     Впереди в зеленой долине ярко желтым пятном выделялось странноватое
село. Скопище сараев, конюшен, амбаров, крытых токов. Из других построек, я
с трудом вычленил еще кузницу, да и то лишь по синему дымку, что узкими
струями выбивался из всех щелей в дырявой крыше. Дома, если это дома,
непривычно желтые, крыши с загнутыми вверх краями, словно усы воеводы
Вырвибока...
     Даже сторожевые башни - как же без них1 - как одна с кокетливо
задранными концами, словно стараются собрать весь дождь и удержать на себе,
а на землю чтоб ни капли.
     Кони наши шли наметом, странное село: крепость - не крепость, замок -
не замок, приближалось, я различил крохотные фигурки в таких же ядовито
желтых халатах. Ни один не работал, все либо кувыркались, либо прыгали,
кидались на деревья.
     Отдельно, на утоптанном поле, целая группа, стоя в шахматном порядке,
делала одинаковые движения, словно репетировали открытие Олимпийских игр.
     В моей душе начало что-то шевелиться, а варварский мозг, отвыкший при
таких мышцах думать вовсе - а за плечами еще и длинный меч! - заскрипел
жерновами, там заскрежетало, задвигалось
     - Ни хрена себе, - вырвалось у меня. - А как же их знаменитая
доктрина?
     Подъехал воевода, настороженно посмотрел в сторону желтого монастыря,
перевел вопрошающий взгляд на меня. В глазах старого воина, знающего все
военные доктрины всех времен и народов, рос стыд, что чего-то в своем деле
не знает.
     - Доктрина?
     - Что ни один китайский солдат не находится на чужой земле, - объяснил
я. - И если сами китайцы куда-то заберутся, то своих правил не навязывают.
     Воевода, не глядя, пощупал удобно ли торчит рукоять топора. Лицо
посуровело, глаза из-под мохнатых бровей метнули молнию.
     - Ну-ну... Проверим.
     Я сказал предостерегающе:
     - Нам только доставить принцессу в пункт Б.
     Он удивился:
     - А я о чем?.. Кратчайшая дорога лежит по прямой. То-есть, через эту
долину. Думаешь, я ищу драки?
     Я смолчал, подумал, только, что если будет стычка, то надо и самому
быть поближе с этим драчливым, что боится умереть в постели. И хотя бы пару
крепких воинов из числа уцелевших поставить с ним рядом. Правда, шпион на
шпионе...
     Мы поравнялись с первыми постройками, я наконец-то рассмотрел, что это
нагромождение построек все же из бревен, только зачем-то перемазано желтой
глиной. Глина быстро сохла, отваливалась комьями, несколько человек ходили
с ведрами и постоянно нашлепывали новые ломти. Бритые головы блестели так
же желто, только у одного вдруг проглянул ромбик синеватой кожи, я
запоздало догадался, что и головы тоже замазывают глиной.
     - Здравы будете, кита°зы! - гаркнул воевода зычно. - А скажите мне,
местному, какого хрена сюда забрались?
     Люди в желтых халатах довольно переглянулись, оба не могли сдержать
счастливых улыбок, губы растянулись до ушей, а глаза стали как щелочки.
     Один ступил вперед, поклонился:
     - Будь и ты здрав, доблестный мандарин!.. Спасибо, что принял нас за
китайцев, но мы, увы, всего лишь русские... Однако мы стараемся во всю,
овладеваем древними науками Высшего Знания через Незнание, и уже достигли
немалого... Будь нашим гостем, доблестный мандарин!
     Воевода наблюдал и слушал обалдело, наконец прорычал зло:
     - Какой я тебе на хрен хрюкт? Я воевода!
     - Ты столь доблестен и устрашающ, - сказал человек с поклоном, - что
мы тебя приняли не за какого-то воеводу, а за самого китайского мандарина!
Позволь, поможем тебе слезть с коня...
     - Брысь, - сказал воевода. - Я и на коне въеду в вашу... это у вас что
за собачья будка в три поверха?
     Он пустил коня вперед, ворота во внутренний замок уже открывали, там
тоже кланялись. Мужик спешил сзади, путаясь в полах халата как в соплях,
объяснял торопливо:
     - Это у нас монастырь такой!.. У них там в Китае монастырь, из
которого бредут по свету ихние калики в поисках справедливости! Вот мы и
построили у себя тоже, чтоб значитца... Все, как у них...
     Воевода сказал брезгливо:
     - Ну да?.. А на кой черт глиной перепачкали?
     - Так у них весь монастырь из глины, - объяснил мужик словоохотливо. -
И все там из глины!.. У нас же глина в редкость. Вот и строим из каких-то
паршивых бревен, а потом глиной только замазываем, чтобы на бедность нашу
не соромно смотреть самим.
     На окраину русского села с китайским обликом въезжали передние
всадники, принцесса и герцог во главе. Воевода с таким остервенением
замахал обеими руками, чтобы проезжали мимо, словно здесь все уже пошли
трупными пятнами от испанской чумы.
     Герцог пожал плечами, холеное лицо оставалось холодным и надменным. Не
поворачивая головы, проехал мимо врат, а мы с воеводой пустили коней вглубь
двора. Воевода еще крикнул зычно:
     - Езжайте, езжайте!.. Мы только воды студеной напьемся, а там нагоним.

     Герцог бросил в мою сторону ненавидящий взгляд, в котором читалось: не
торопитесь. Пусть вас там хоть эти желтые чем-нибудь заразят.
     Во дворе один бедолага изгибался как припадочный, руки и ноги
выворачивало, а широкая рожа устрашающе перекашивалась. Воевода
сочувствующе покачивал головой, сколько ж тут собралось богом обиженных,
увечных еще в утробе, юродивых и слюни пускающих. Одному, особо жутко
дергающемуся, бросил монетку. Несчастный был даже подпоясал веревкой
черного цвета, что явно означало скорую черную смерть.
     На крыльцо вышли двое в желтых халатах в желтых высоких шапках. Мы с
воеводой сразу признали старших, только они в шапках, а что один тощий как
жердь, а другой грузный как корова на задних нонах, то явно ж болезнь дает
о себе знать
     Оба держали по широкой миске, наполненной водой. Воевода подозрительно
хрюкнул, ему бы в простом ковшике, ему ж не обязательно рылом влезать в
кувшин, я пихнул его в бок:
     - Это не нарочно. Пиала!
     - Пи...
     - Пиала. Эх, широк русский человек, широк...
     Воевода не понял, переспросил
     - Что говоришь?
     - Широк, говорю, русский человек... Чересчур широк! Надо бы - сузить.
     Последние слова я произнес со злостью, воевода понял по-своему, с
лязгом бросил руку на рукоять топора, он любил этот лязг металла, а я
напомнил:
     - Ты пей воду. Нам еще догонять тех... которые свои.
     Мои пальцы соприкоснулись с пальцами настоятеля или тренера этого
монастыря, я ощутил короткий электрический разряд. Его глаза расширились, а
я взял чашу и припал к холодной чистой воде.
     Воевода, напротив, пил медленно, осторожно, брезгливо процеживая воду
как конь из болота сквозь стиснутые зубы. Настоятели, поглядывая на нас
благожелательно, улыбались, кланялись, потом тощий сказал толстому:
     - У меня растет хороший ученик. Я говорю о Степ-ке. У него какой
стиль?
     - Сунь-ху, - ответил толстый горделиво.
     - А... гм... Это хорошо. Но не противоречит ли... У тебя какой?

     - Вынь-су-хим... К тому же у меня школа кинь-ху в традициях наху, с
элементами факъю, так что направление одно..
     Тощий, воскликнул восторженно, одним глазом поглядывая украдкой, какое
впечатление это производит на нас:
     - Ого!.. А это что?
     - Влияние заморских шкод, - объяснил толстый напыщенно, - довольно
сильное влияние. Правда, грубоватое, без глубокой философской школы, что
характерно для наших школ, но сейчас все грубеют, тупеют, наши древние
школы теряют изысканность и непостижимость через внепостижимость
Запостижимости.
     Тощий кивал, сказал глубокомысленно:
     - Да, только наши школы и остаются последними хранителями сокровенных
тайн бытия, что заключены в наших мистических откровениях, вписанных умело
и гибко в наши тренировки, ритуалы...
     Оба рассуждали важно и жирно, спесь выплескивала из ушей и разливалась
широкими лужами. Они походили на двух домохозяек, что рассуждают о хоккее,
да и походили на домохозяек как фигурами, так и уверенностью, что от
рассуждений о методах исхудания уже стали стройными и красивыми.
     - А в самадхи асампрайната происходит слияния Высшего Сверхзнания с
Неземным Внезнанием, - рассуждал толстый глубокомысленно, даже на лбу
двигал складками, а на животе колыбахались уже не складки, а могучие волны,
- тогда происходит Великое Околознание, что плавно переходит в сферу
Полного Незнания, что и является высшей целью нашей философской системы!
Тогда высшие космические силы пробуждаются и переполняют на энергетическом
уровне так, что из задницы пар, душа переображается как будто червяк
переходит в жука,
     - А в сунь-ху при влиянии звезд Нянь и Манянь, - сказал тощий важно,
взгляд стал очень-очень задумчивым, - пробуждается высшая сила низших
уровней Околознания. Наша система, именно потому что лучшая в мире по
боевым искусствам, именно потому позволяет через философское осмысление
бытия придти к Высшему Незнанию, что и является конечной целью Высшей
Мудрости.
     - Совершенно с вами согласен, - воскликнул толстый. - Вчера мы ехали в
чистом бескрайнем поле, и тут неожиданно из-за угла выскочили разбойники. Я
их лихо побил, демонстрируя высочайшую технику нанесения ударов в стиле
сунь-хунь-вчай-и-вынь-су-хим школы на-ху-козе-баян с элементами духовного
учения у-попа-бы-ла-бусука. Конечно, эти простые и неграмотные мужичье
долго не понимало, зачем это я перед ними прыгаю, кривляюсь и визжу
истошными голосами, один даже бросил мне монетку, что-то не так поняв,
другой улыбался до ушей и начал ритмично хлопать, пытаясь навязать мне
чужеродный ритм, но третий, наконец что-то сообразив, завопил дико: юрод!..
юрод!.. покусает! Представляете, тут же все разбежались, сломленные моей
высочайшей техникой и духовным превосходством.
     Он встал в позу тигра, надул щеки, вбирая в себя космическую энергию.
Я перегнулся через конскую голову, щелкнул его пальцем по лбу, а конь мой
повернул и пошел обратно к воротам, даже не оглянувшись на познающего
Знание через Незнание, и так и не понявшего, какая из звезд его подвела.

     По карте до земель принцессы оставалось все те же сутки. Я наметил
маршрут, конь мой нетерпеливо вырвался вперед. Отряд остался позади а я
некоторое время ехал один, наслаждался той свободой, которую дает скачка на
сильном и выносливом животном. Когда сзади застучали копыта тяжелого коня,
я сперва решил, что догоняет этот дурак герцог, нашел повод для ссоры, но
это оказался воевода.
     Некоторое время он ехал молча рядом, сопел. Я смотрел вперед, внимания
не обращал. Наконец он буркнул озадачено:
     - Что-то я не понял.
     - Что?
     - Герцог и принцесса все толкуют, какой ты лгун! Мол, распустил слух,
что убил Громоблещущего, но сам же случайно проговорился, что не убивал...
     Я пробормотал:
     - Толкуют, и пусть толкуют.
     - Но я слышал, - возразил он, - что именно ты убил Громоблещущего
Низвергателя!
     Я пожал плечами:
     - Мне пришлось в прошлом квесте убить несколько человек. Но я не
помню, чтобы я интересовался кого как зовут.
     Он крякнул, посопел, складки на лбу стали глубокими:
     - Но... Не встречал ли ты высокого воина со шлемом из небесного
железа? На нем еще выкован странный знак в виде громовой стрелы...
     - Что-то такое было, - протянул я медленно. - Это случилось... если
память не подводит... когда я выезжал из ущелья... Но с этим мужиком были
еще двое. У них тоже шлемы с такими же громовыми стрелами. Я думал, что это
пьяный кузнец, получив заказ на целую партию, поторопился и склепал
одинаковые.
     Конь под воеводой внезапно рухнул на круп, заверещал жалобно, словно
раненый поросенок. Оказывается, всадник так рванул за поводья, что едва не
разодрал бедному зверю пасть. Мой конь равнодушно простучал копытами вдоль
по дороге, воевода вскоре догнал, его трясло, глаза вылезали из орбит:
     - Так это... так это ж был Громоблещущий со своими
братьями-великанами! Они ж вовсе... силачи.
     - Мне они не показались великанами, - буркнул я.
     Они остались позади, конь мой охотно пошел впереди в одиночестве, ни
один конь не любит глотать пыль из-под копыт впередиидущих.
     Когда я оторвался вперед почти на версту, слева заскользила темная
тень. Волк несся длинными неслышными прыжками, легкий как клок тумана,
изредка поглядывал на меня веселыми желтыми глазами. Хлопанье крыльев я не
услышал, но когда задрал голову, в глаза бросились черные растопыренные
крылья, разинутый клюв и прижатые в брюху костистые лапы.
     - Чего такие хитрые?
     - Хитрые? - переспросил волк. - С чего ты взял?
     - Видно же... Ждете чего-то.
     Его прыжки чуть ускорились, конь фыркнул негодующе и наддал, стараясь
обогнать.
     - Скоро, - сообщил волк. - Вон там гряда поворачивает... а так сам
Шиваганд.
     - Кто?
     Сверху каркнуло:
     - Уши прочисть, герой. Шиваганд, сын Альмагеста, внук Тетрапака и
правнук Нунцапура...
     - Не надо, - прервал я. - Все равно не запомню.
     - Но у них принято знать до сорокового колена...
     - Это у них, - крикнул я злее. - У нас даже отца и мать стараются
забыть поскорее. Что за Шиванунд?
     - Шиваганд! Шиваганд, сын... Ну, ладно, опустим. Хотя как-то
нехорошо... Ладно, ты варвар, тебе простительно. Это великан, он неустрашим
и непобедим, в схватке с ним ты обретешь славу и честь...
     Гряда медленно повернула, впереди открылся вид в широкую долину, что
слегка опускалась от наших копыт. В двух верстах виднелся массивный дом из
каменных глыб, но сердце мое остановилось, когда взгляд зацепился за
человека, который шел к этому дому.
     На плече он нес вырванный с корнями дуб. Ветви волочились сзади по
земле, царапая и поднимая целые пласты. Дуб в три обхвата, из корней можно
нарезать пару сотен палиц, крепче которых нет на свете, а сам человек в три
моих роста, сложен пропорционально, двигается легко, без усилий. Дуб на
одном плече, а на втором можно нести сразу троих коней в ряд, не свалятся.
     Губы мои охватил мороз, я двигал ими как будто оказался на Северном
полюсе:
     - Честь и славу?..
     - Ну да, - сказал волк азартно. - Разве не честь побить такого? О тебе
слава прокатится по всем землям...
     - Прокатится, - согласился я. - Но как его побить? Это же не человек,
а какой-то утес на Волге. А если он меня побъет?
     - Как можно? - ужаснулся волк. - Ты же герой, мой лорд! Сперва,
конечно же, злодей должен побить изрядно. И не разок, а так...
основательно. Затем в кандалы, пытать, мучить, терзать, издеваться... и так
не меньше, чем две трети отпущенного вам времени. Это необходимо, чтобы
всяк, кто наблюдает, проникся сочувствием. А потом, когда чудом
освободишься и начнешь крушить все вокруг, всяк с облегчением скажет: так
им, гадам, и надо.
     - Три четверти, - сказал я с тоской. - Многовато.
     - Таков закон! Иначе не успеют полюбить. Ведь всем нравится, когда
бьют кого-то, а не их. Смотрят с удовольствием. Но когда бьют очень долго,
то начинают уже сочувствовать... Только тогда можно освобождаться из плена.

     Я подумал, махнул рукой:
     - Черт с ними! Пусть не любят. Лишь бы боялись. Давайте обойдем этого
Кинг Конга сторонкой. Я и так в кандалах провел всю жизнь, начиная с тугих
пеленок.
     Волк смотрел с непониманием. Похоже, искал скрытый смысл, не мог же
предположить, что... словом, человек, водивший орков, не мог по трусости
отступить, здесь было нечто другое, более важное и сложное.

     Глава 35

     Вряд ли ведомый мной отряд понял, почему вдруг я повел в обход той
части долины, почему пришлось всем карабкаться по косогорам, стаптывая
каблуки, продираться через дремучие заросли, колючки изорвали одежду
служанок, даже принцесса какое-то время светила голым задом, но герцог
набросил ей на плечи свой длинный плащ, и она посмотрел на меня
провоцирующе, едва-едва не показала язык, но вид тут же напустила
строжайший, даже не принцессячий, а вовсе короллячий.
     Я на всякий случай снова оторвался вперед, я-де разведчик, но на самом
деле только что повезло, что того Ваньку Каина встретил только в общества
волка и ворона, иначе пришлось бы махаться, и теперь поклялся, что пока не
покажутся стены принцессиного града, буду обязательно выезжать в боевой
дозор.
     Волк насторожился первым, затем ворон каркнул обрадовано:
     - Вижу! Идет!
     - Кто едет? - поинтересовался волк ревниво.
     - Да такой же... Морда - во, меч - досюда, во взоре - надменность...
     Я сказал с тоской:
     - Опять герой? Ну да ладно.

     Из-за поворота дорожки показался на крупном белом коне обнаженный до
пояса воин. Красивый, могучий, весь в бронзе мускулов. Золотые волосы
перехватывал на лбу широкий золотой обруч, на неимоверно вздутых бицепсах
каким-то чудом держались широкие браслеты. На запястьях тоже браслеты,
настоящие боевые: широкие, толстые, с щелями для захвата вражеского меча.
     Его белозубая улыбка осветила окрестности, а голос был красивым и
мужественным до безобразия:
     - Приветствую тебя, рыцарь! Ищешь подвигов?
     - Да что-то вроде того, - пробормотал я.
     Он снова захохотал, запрокидывая голову и показывая не только
великолепные белые и ровные зубы но и розовый туннель гортани. Горло его
было красивое, с толстыми жилами, голова красиво сидела на широченных
плечах, а грудь была как исполинская наковальня.
     - Зададим нечисти жару? - сказал он мужественно. - Я слышал, за той
горой просто скопище драконов!.. Наших женщин ворують!.. А если вон за той,
что слева, там великаны мешают проводить принцесс из пункта А в пункт Б...
Конечно, не одни одни, дорога ж долгая, но начинать надо с великанов. А
вообще-то я думаю, не пойти ли в истребители нечисти?.. Как думаешь? В
профессионалы?
     Я пожал плечами:
     - Вообще-то красиво. Когда с другим дерешься, кто-то может поставить и
на него, а когда с бабой-ягой или драконом... то побьешь или тебя побьют,
но сочувствовать будут тебе.
     Он с интересом посмотрел на меня:
     - А ты соображаешь!.. Другой тоже может вырядиться красавчиком. Зато
эти горгоны, горгульи, навьи, вампиры... Эх, поработает мой меч!
     Он гикнул, свистнул, конь под ним красиво переступая точеными ногами,
где тоже мускулы переливались везде, где только можно, перекатывались
переходя в мускулы на обнаженных ляжках героя, мускулы по всему его
мужественному торсу, глыбам мышц на плечах, толстой как дуб шее.
     - Хочешь поехать со мной? - предложил он. - Мне нужен спутник. А героя
всегда, как я слышал, полагается спутник.
     - Нет, благодарю, - пробормотал я. - У меня своей квест, и к тому же я
почти отквестился.
     Конь под мной пятился, догадываясь о моей желании, а герой выпрямился
и доброжелательно помахал мне рукой, длинной и мускулистой настолько, что
уже не рука, а орудие истребления противников.
     - Тогда прощай!
     Конь под ним красиво заржал, еще красивее встал на дыбы, поколотил по
воздуху копытами. Всадник вскинул над головой руку в прощальном жесте, это
было в самом деле очень красиво, затем конь сорвался с места, прогрохотали
копыта, вдаль унеслось пыльное облачко и растворилось, словно
     Я пустил своего кона дальше, чувствуя как опалило не только щеки, но и
спину. Неужели я похож на этого самодовольного тупого дурака? Неужели
кто-то меня воспринимает таким же?

     Сильный стук копыт догнал, я не оборачивался, уже отличал уверенную
поступь жеребца воеводы от кокетливого шага кобылки принцессы, наглого
топота коня герцога или невыразительного стука по земле лошадей остальной
свиты.
     Воевода снял шлем, на красном лице медленно выступали бисеринки пота,
тут же либо сдувало ветром, либо выпивал сухой накаленный воздух. Небо над
головой качалось беспощадно синее, без единого облачка.
     - Дождь будет, - сказал он.
     Я с недоверием посмотрел на небо:
     - Точно? А какие приметы?
     Он хмыкнул:
     - При чем тут приметы? Давно не было. Значитца, пора.
     Я перехватил его оценивающий взгляд. И хотя он мазнул им по моей
мощной мускулатуре, я ощутил, что к схваткам отношения не имеет, а скорее к
тому, что с такой атлетической фигурой да вот уже третьи сутки в пути, и
все еще ни одной служанки не греб, барабанщика не пользовал, в рукоблудстве
вроде бы тоже не замечен... Скажи ему, что и в первом квесте вроде бы не
грешил, то вообще решил, что анаболиков наглотался.
     Впереди прямо на дороге взметнулись два вихря. В серой пыли мелькнули
мускулистые, присыпанные пылью тела, солнце скользнуло на коротких лезвиях.
Не рассуждая, я отклонился в сторону, мимо просвистела сталь, мои руки
словно без участию сознанию сорвали с крюка щит и выдернули из-за спины
меч.
     Два конских прыжка, лязг, визг, крики, чмокающие удары тяжелого лезвия
по мясным тушам, и мы с конем прорвались вперед по дороге, где я развернул
коня, красиво приподняв на дыбы, вскинул меч, с которого срывались красные
капли, и бросил эту полосу булата в ножны.
     На дороге осталось четыре рассеченных тела. Кровь хлестала широкими
потоками из страшных ран, заливала топоры, швыряльные ножи. Пыльный ковер
вокруг убитых темнел, мокрое пятно расползалось шире и шире.
     Воевода смотрел неверящими глазами. Лицо его было перекошено, наконец
одной рукой сунул топор обратно в ременную петлю, другой рукой провел по
сразу заблестевшему лбу:
     - Ф-фу... Я не успел глазом моргнуть!.. Ты прямо как... как не знаю
кто.
     Я отмахнулся:
     - Да ладно, забудь. Так как, говоришь, ты горного великана забодал?
     Воевода подъехал, что-то говорил, а на меня внезапно нахлынула дрожь,
руки затряслись, губы начали прыгать. Перед глазами замелькали картинки,
как эти, которые подстерегали меня, да не промахнулись, да и ножи вонзились
все четыре, да потом еще и топоры...
     Воевода внезапно прервал рассусоливания, посмотрел с уважительным
удивлением:
     - Ишь как тебя корчит!.. Прямо ломает. Лютый ты чересчур!.. Мало тебе
четверых, только раззадорился... Да, недаром орки... Молчу-молчу.
     Дорога вышла из леса, справа потянулись пшеничные поля. Мужчины мерно
взмахивали косами, женщины вязали снопы, а тучные волы мерно жевали жвачки.
Еще дальше деревья, домики
     Я с удовольствием смотрел на веселые смеющиеся лица молодых женщин,
округлые сытые бедра, живые глаза. Воевода перехватил мой взгляд, бросил
понимающе:
     - Да, девки здесь всем девкам девки. Из соседних земель едут
сватать!.. Конечно, где-нибудь за тридевять земель может быть есть и лучше,
во что поверить все же трудно, но во всех окрестных...
     Я вспомнил Светлану, во рту стало горько, а голос дрогнул:
     - Есть.
     Он посмотрел круглым как у большого кота глазом, не поворачивая
головы:
     - В самом деле?.. Наверное, очень далеко?
     - Очень, - сказал я. Во рту было как после полыни, горечь опустилась к
сердцу. Воевода смотрел сочувствующе, я наверняка переменился в лице, он с
досадой посмотрел на палящее солнце, ни спрятаться, ни укрыться от жуткой
как кузнице возле горна жары, сказал утешающе:
     - Да, старые волхвы что-то баили... Кто, грит, хоть раз одну крылатую
под себя подгребет, тот на других баб и смотреть не станет. А ты не только
крылатых, их вон как гусей косяки на север прут... видать, битва идет, ты
даже среди орков не в простых свиньях ходил!.. Тебе, как властелину, каждую
ночь новых, небось, приводили!.. Зеленых, свеженьких, сытеньких, с холодной
как у лягушечек кровью и холодной кожей...
     Он вытер обильно струящийся пот, звучно выплюнул ком черной пыли,
которым убил бы, попади, крупную полевую мышь.

     Мы ехали через широкую рощу. Когда справа донесся голос, мы
прислушались настороженно, а воевода похлопал по рукояти топора, не убежал
ли, левой рукой привычно снял с крюка щит. Мои руки дернулись, но остались
на месте: ветер донес слова непристойной песни.
     Из-за дальних берез показался всадник. Конь шел ровным шагом, человек
сразу же умолк, но без всякой спешки снял с седельного крюка железный шлем,
нахлобучил на голову, в правую руку взял топор на длинной рукояти, а в
левой оказался небольшой круглый щит.
     Конь двигался все таким же неспешным шагом, незнакомец выглядел
мужчиной крепкого слежения, рубаха расстегнута, открывая широкую грудь,
заросшую рыжими волосами, сапоги из простой кожи, истоптаны, на шлеме и
щите следы жестоких ударов, но сам всадник держался уверенно, без страха.
     Управляя ногами, он пустил коня по обочине справа, сразу сообразив,
что на всякий случай лучше зайти со стороны воеводы.
     Воевода вскинул руку:
     - Привет тебе, путник! Мы мирные люди.
     Всадник остановил коня, несколько мгновений всматривался, затем топор
и щит вернулись на места, он снял шлем. На нас взглянуло немолодое лицо с
легкой седой щетинкой, голубые глаза на веселом дерзком лице. Кожа
коричневая, темная как от жгучего солнца, так и от ветров, снегов. Морщины
не портили, а скорее придавали вид суровой и веселой мужественности.
     - Приветствую, - ответил он наконец сильным чуть сипловатым голосом. -
Я одинокий путник, который не ищет драк, но не отказывается, когда ему их
навязывают.
     Воевода широко улыбнулся:
     - Хорошие слова. Если едешь в Тарганбург, то присоединяйся к нашему
отряду. Мы скоро остановимся на отдых, можешь в безопасности напоить коня и
отдохнуть сам.
     Незнакомец смерил меня пристальным взглядом, я попытался ощутить его
неприязнь, но это оказался первый человек, у которого моя могучая стать не
вызвала неприязни. Кивнул с дружелюбным равнодушием, уже улыбался, я с
облегчением понял, что это один из немногих любителей жизни, который жизнью
доволен по самую завязку, красота и мускулы других людей ему до одного
места, все равно он круче и удачливее,
     - Меня зовут Ушан, - назвался он. - Вообще-то я купец.
Правда-правда!.. У меня бывали не только лавки, даже склады с горами
товаров. Отправлял караваны... Сейчас, правда, монета выпала не той
стороной, но все меняется, верно?
     Наши кони ехали рядом, я буквально чувствовал как даже от его коня
струится ощущение довольства жизнью, приключениями, и ожиданием, что не за
тем поворотом, так за следующим его ожидают сундуки с золотом. Хотя,
возможно, и ожидают. Некоторым людям просто везет, а некоторые просто имеют
нюх на золото и приключения.
     Воевода, что посматривал на Ушана с усмешкой, сказал степенно, словно
прочтя мои мысли:
     - Послушай, доблестный Ушан. Ты, я вижу, побывал и повидал. Следы на
твоем щите свежие... Понятно, разбойники. Но на шоломе след от сабли орка,
это я не спутаю. Раз ты здесь, то, понятно, они остались... Да и кончик
цепочки из темного металла, что у тебя высовывается из седельной сумы,
что-то да говорит...
     Ушан широко ухмыльнулся:
     - Ремесло купца опасное, но бывает и прибыльным. Эта цепочка орку уже
не понадобится, а я то знаю ее цену! Кстати, конь у тебя что-то
притомился... Давай мне его за половину этой цепочки, мне заводной нужен. А
у тебя ж наверняка еще десяток запасных в отряде!
     Воевода покачал головой:
     - Не-а. Это не конь, а друг.
     Ушан кивнул:
     - Тогда дело другое. Продать друга - последнее дело. Но миланская
кольчуга тебе ни к чему, тяжеловата. Кольца стали ковать крупные, это ни в
какие ворота. Ты ж, по глазам вижу, не простых свиней, тебе доспех нужен
легкий, но красивый. Там впереди будет село с лавкой оружейника Чаломея,
это мой старый друг, я тебе в два счета сторгую для тебя доспехи
понаряднее!
     Воевода хмыкнул:
     - Да ты купец, что надо. Но что для тебя важнее: прибыль или
приключения?
     Ушан открыл рот, замялся, посмотрел по сторонам, сдвинул плечами:
     - Конечно, выгода! Я же купец. Правда, если одна выгода, просто так,
то как-то тоже неинтересно... Если будут просто приносит золото и
складывать у порога, гм... Но и за приключениями просто глупо. Я ж не
мальчик! Мои ровесники уже внуков нянчат, остепенились, что значит,
степенными стали, уважаемыми. У меня голова тоже почти седая, так что я за
приключениями никак не могу, не положено. А вот за прибылью - можно.
     Он засмеялся весело и беспечно, весь пропахший солнцем,
     Воевода тоже усмехнулся понимающе:
     - А где золото - там и приключения. Где приключения - там и золото.
Одно без другого не ходит. Идя за одним, нарываешься на другое. Но ты прав,
лучше говорить, что идешь за золотом, прибылью, благосостоянием.
     Оба заржали, довольные взаимопониманием, чем-то одинаковые, только
воевода все же старше на десяток-другой лет, а Ушана еще не скоро пошлют
чистить конюшни.

     Глава 36

     Кони устали, уже не первый день в пути, пришлось сделать короткий
привал. Воины спешно развели два костра, один для благородных, второй -
себе, мы с воеводой перекусили всухомятку хлебом и сыром.
     Ушан довольно быстро перезнакомился с воинами, сумел понравиться даже
герцогу, а принцессе и служанкам то ли наговорил сладких слов, то ли
пообещал привезти крем от морщин.
     Воевода наблюдал за новым членом отряда с некоторой ревностью:
     - Черт, он уже скупил по дешевке все, что эти мародеры сняли с убитых
по дороге. Если так будет торговать и дальше, скоро вернет все потерянное.
     Я покачал головой:
     - Но как он мог скупить...
     - Как? Просто. Этим надо сбыть, чтобы в первой же корчме надраться, а
ему... А ты, о денежках? Ну, ты не смотри на его простецкий вид. Я встречал
нищих, в лаптях которых бриллианты и сапфиры, войско можно снарядить!
Встречал странствующего дервиша с зашитыми в полах халата изумрудами,
стоимостью в небольшой городок со всеми коровами, домами и двойной
крепостной стеной.
     - А-а-а, - протянул я.
     Он поскреб себя в затылке, шлем сдвинул на брови, отчего вид принял
залихватский и задумчивый одновременно, только усы торчали все так же
по-петропервовски:
     - Да только ненадолго это, ненадолго...
     - Чего так? Пропьет?
     - Такие пьют, но ума не пропивают. И на баб все не потратит. Но не
утерпит, во что-нибудь ввяжется. То ли на свои деньги снарядит флот искать
неведомую землю с живой водой, то ли наймет армию, чтобы посадить на трон
какого-нибудь самозванного прынца... Если уцелеет, то опять начнет
собственную торговлю... с одной сабли.
     Он засмеялся, с осуждением нормального здравомыслящего человека, но в
глазах было одобрение ненормального.
     Я вертел головой, всматривался в вершинки деревьев, вслушивался, как
волк ловил запахи. Судя по карте, до земель принцессы рукой подать. Если бы
по прямой да без остановок, то к заходу солнца уже достигли бы ее
пределов...
     Воевода задумчиво подкрутил усы. Его совсем не старческие глаза тоже
вперились в чащу:
     - Ты прав, - сказал он протрезвевшим голосом, - нам бы только миновать
этот лесок! А там уже никто не достанет.
     - А что, земли принцессы сразу за лесом?
     - Сразу землями епископа, - пояснил он. - Мы сейчас как раз вступили в
его земли! Нет, он наша защита, но в его лесу... этом лесу, появился один
подлый разбойник... А земли эти - епископьи земли! Могучего епископа, очень
могучего!
     Я удивился:
     - Да вроде епископ должен крестом...
     Воевода подкрутил ус, глаза заблестели весело:
     - Этот может и крестом. И чем хошь может. Слава Всевышнему, о не
всегда был епископом. В ранней молодости успел побывать знатным воином...
Но рано ушел служить богам. Однако видимо, что-то от старой выучки
осталось! У него лучшее войско, лучший замок, лучшие катапульты. Мне как-то
довелось потолковать с его оружейником... Ну, скажу тебе, епископ в оружии
знает толк. Сколько там мечей, топоров, копий и дротиков! А какие лезвия у
секир... Нет, словами не расскажешь. Это надо видеть.
     К нам приблизился герцог, исхудавший за дорогу и бледный, с темными
кругами под глазами. Морщился, то ли голова трещит, то ли зубы ноют.
Прислушался к нашей беседе, ревниво бросил:
     - К счастью, нам не придется пересекать его земель.
     - Да-да, - согласился воевода поспешно, - наш путь и далек, и долог.
Мы сейчас пройдем по самому краешку. В любом случае, это неважно. За
землями епископа уже земли нашей принцессы, а там нет разбойников...
     Он хмыкнул, довольный, в глазах заблистали веселые искорки. Я
поинтересовался, заинтересованный:
     - Как же удалось?
     - Да так... Я вернулся из похода, а от разбойников житья нет. Ну. Я
пустил свое войско широкой полосой. Все ворье, захваченное на месте,
развешивали без суда. Не было дерева, чтобы без таких вот.. ха-ха!..
плодов. Ну, вернулся в город, рассказал где и как воевал. Мне пожаловались,
что никак не могут решить проблему растущей преступности. Ни уговоры, ни
стращания - ничто их не берет. А я так скромненько: мол, полагаю, что
пойдет на спад... хе-хе...

     После долгого отдыха, который многим показался слишком коротким,
воевода безжалостно поднял уставших людей. Кони пошли шагом, Солнце
медленно опускалось к вершинкам деревьям. Дорожка то ныряла в чащу, то
выводила на широкие как поля поляны. Оранжевый шар налился багровым огнем,
распух, вершинки окрасились в багрянец.
     Затем деревья раздвинулись как огромный занавес. Дорожка устремилась
через укатанное поле, зеленое и ровное, если не считать несколько крохотных
рощ и пары оврагов, а на далеком горизонте жутковато поднялись к небу
заостренные крыши высоких башен, похожие на обнаженные мечи. Замок епископа
тянулся ввысь, словно старался оторваться от грешной земли, я чувствовал
как докатилась волна ярости и мощи,
     Воевода смерил глазом расстояние до далекой крепости, подозрительно
прощупал взглядом рощи, попробовал заглянуть в овраги и заросшие густым
кустарников балки:
     - До вечера не успеть. Придется заночевать... зато утром на свежих
конях.
     Герцог сказал с досадой:
     - Да если и успели бы, кто ночью откроет ворота? Еще унизительнее
ночевать под городской стеной.
     Я прочел в глазах воеводы, что ты бы точно не открыл, но епископ не
такой... гм, осторожный, однако вслух воевода сказал:
     - Верно, мой лорд. Да и все равно бы в потемках доехали только к утру.
А при солнышке мы поскачем, мы помчимся... Прикажете располагаться на ночь?

     Ночь, против ожидания, прошла спокойно, а утром поднимались
отдохнувшие, выспавшиеся, хотя в дороге провели совсем не сутки, как обещал
старый маг Тертуллиус. Птицы верещали во всю, солнце подожгло вершинки
деревьев, воздух был свежий и чистый.
     Ушан с довольно помятым лицом, явно ночь пьянствовал с дружинниками,
подошел к нам с воеводой довольный как слон:
     - Ну что, едем?
     Он потирал ладони, подмигивал, двигался чересчур быстро и возбужденно.
Воевода пробурчал:
     - Наших обобрал, теперь на епископа нацелился?.. Тот орешек будет
покрепче. Самого тебя разденет.
     - Да ну? - приятно удивился Ушан. - В карты? Кости? В гэг?
     - Будет тебе гэг, - ответил воевода сумрачно. - Он так своему богу
служит, что при нем даже песни запрещены! Только песнопения. Если кто
засмеется или девку по заду шлепнет, то либо плетьми на заднем дворе, либо
в подвал на хлеб и воду. И пока тыщу раз не прочтешь молитву, не выпустят.
     Однако, когда седлали коней, скатывали шатры и утаптывали мешки, Ушан
поманил меня в сторону. Лицо старого купца было озабоченным:
     - Это не мое дело, но... у нас говорится, что кто ездит прямо, тот
дома не ночует.
     - Это к чему? - не понял я.
     - Это леса Черного Епископа, - сказал он тихо и огляделся по сторонам.
- Самый страшный разбойник, какие только рождаются на свет! Он люто
ненавидит местного епископа, постоянно воюет с ним. Тот поклялся его
поймать и повесить, а этот назло ему даже имя такое принял. В насмешку и
как знак, что на равных. Этот Черный Епископ не дурак, не дурак! Он весь
лес не обшаривает. Попросту устраивает засады в надежных местах. Ну, мосты,
которые не миновать, дороги, которые к замку... Я не больно осторожный, но
на рожон не полезу. Если зазря, конечно. Самое лучше бы сделать небольшой
крюк и подойти к замку справа или слева. Лучше, если слева. Но только не по
прямой, не по прямой...
     Подошел воевода, послушал, лицо стало озабоченным. В сторону замка
дорога в самом деле тянулась ровная, утоптанная, словно разбойники сами ее
чистили и утаптывая, приманивая путников.
     - Кто прямо ездит, - повторил он задумчиво. - Да, дорожка чересчур...
Так и тянет по ней промчаться! А во-о-он там меж деревьями за поворотом
протянуть бы веревку поперек дороги... да чтоб мы на полном скаку... или
еще какие гадости можно, когда точно знаешь, что проедут жирные дураки...
     Он вертел головой, высматривая герцога, от него зависит решение, а
Ушан толкнул, указывая в чащу. Там из-за кустов вышел герцог, на ходу
подтягивая портки:
     - Сделал дело, кобыле легче... Надо убедить этого... нетерпеливого.
     - Убедим.
     - Не говори "гоп", коли рожа крива, - предупредил Ушан. - Сытый
конному не пеший, а эта свинья капризная!
     - Капризная, - согласился воевода, - но на свою ногу топор не уронит.


     Герцог вспылил, поорал, но когда воевода отступил и развел руками: как
скажете, ваша милость, тут же отступился сам, разрешил ехать так, как
считают более удобным собаки и похожие на них варвары.
     Кони охотно вломились в чащу, им что прямая, что обходная. Солнце,
просвечивая сквозь ветви, бросало на землю ажурные тени, что двигались,
наслаивались, от чего лес казался еще таинственнее и призрачнее.
     Ушан заверил, что обедать будут уже у епископа. Повеселели даже кони,
ибо за землями могущественного властителя уже земли почившего короля, а
ныне принцессинные, впереди долгий отдых. Деревья бежали навстречу
повеселевшие, блистающие свежей листвой.
     Воевода начал рассказывать, как он разделался с горным великаном,
герцог держался к принцессе настолько близко, что если смотреть издали, то
они вовсе ехали на одной лошади. Остальные держались группками, весело
переговариваясь, уже чувствуя как заботы сваливаются с души, словно комья
высохшей грязи с одежды.
     Я успел ощутить нечто тревожное. Птицы не щебетали, лес странновато
затих. Я развернулся в седле к воеводе, у того в глазах тоже мелькнула
тревога, начал раскрывать рот, одновременно набирая в грудь воздуха для
мощного воинского клича... как вдруг над головами зашелестели ветви, со
всех сторон затрещали кусты.
     Моя длань без участия рассудка ухватила рукоять меча, по плечу
царапнуло словно жесткой корой, всюду с деревьев падали сети из толстых
пеньковых волокон. Всадники, застигнутые врасплох, с проклятиями пытались
выпутаться, барахтались, кто-то вовсе рухнул с коня, гремя железом.
     Из кустов выскакивали люди, бросались на всадников. Другие прыгали
прямо с деревьев. Крики испуга перемежались с воинским кличем. Я взмахнул
мечом, но веревки сковывали движения, тут же страшный удар по затылку, в
голове загрохотали падающие камнепады. Я удержался в седле, пальцы ухватили
чье-то горло... надеюсь, это было горло, хрустнуло, будто давил яичную
скорлупу, сзади кто-то прыгнул потный и тяжелый, я чувствовал его смрадное
дыхание даже через переплетение веревок. Цепкие пальцы безуспешно давили
мне шею, толстую как колонну у Большого театра, но второй сотрясший всего
удар слева в голову помутил сознание.
     Я ощутил, что падаю через темную вечность, но пока летел в пустоту,
сознание чуть прояснилось, успел ощутить как подо мной пикнуло, хрустнули
кости, еще удар по голове будто молотом, в глазах наконец вспыхнуло и
наступила тьма, словно вспыхнула и перегорела лампочка.

     Очнулся я почти тут же, меня тащили за ноги, спину больно царапали
вылезшие на поверхность корни, в черепе стоял грохот, а когда я попытался
повернуть голову, острая боль пронзила с такой силой, что я взвыл.
     Двое, что с натугой волокли меня, переглянулись. Один сказал
удовлетворенно:
     - Крепкая у него голова! Я ж молотом со всего маха...
     - Слабый у тебя мах.
     - Да? Становись, попробуешь.
     - Я ж не меднолобый, - возразил второй. - Герои - все меднолобые. Хотя
есть просто с литыми головами... Как валуны.
     - Так я вроде не в лоб...
     - В лоб только быков бьют... Уф.. тяжелый... Все, больше не могу.
     Оба, оставив меня, подошли ближе. Один потыкал носком сапога в бок:
     - Эй ты, бычара. Поднимайся! Ишь, князь, волоки его...
     Я смотрел в нависающие надо мной бородатые лица с грязными
всклокоченными волосами. У одного вместо зубов торчали желтые изъеденные
пеньки, лицо в крупных оспинах, словно на нем черти горох молотили, второй
растянул с улыбке толстые как сытые пиявки черные губы, изъеденные
коростой. Оба двоились и расплывались перед глазами. В черепе стоял грохот.

     Сквозь шум и боль чувствовал как по ребрам били ногами, но предпочитал
умереть, чем шевельнуться.
     Второй раз очнулся, едва не задохнувшись от набившейся в рот земли и
прелых листьев. Сильно пахло трухлявыми пнями и муравьиной кислотой. Я
лежал, уткнувшись лицом в теплое, пахнущее древесной трухой. Шею больно
давило. Скосив глаза вниз, с ужасом и отвращением увидел край толстой
доски, что утонула в мягкой почве.

     Глава 37

     Все воины, а также обе служанки, лежали крепко связанные посреди
поляны, а принцессу, герцога и воеводу расположили под самым роскошным
дубом. Воеводу связали по рукам и ногам, герцогу только руки, принцессу
связывать нужным не посчитали. Правда, за нами неусыпно присматривали два
оборванных мужика с угрюмыми кислыми лицами.
     Принцесса сидела подле воеводы, ее нежные пальчики вытирали изящным
кружевным платочком кровь на его кирпичной харе. Усы от засохшей крови
слиплись и засохли, став похожими на покрашенные охрой рога тура.
Удивительно, но и здесь ухитрялись торчать в стороны угрожающе и нахально.
     - А, очнулся?.. Здоровый же лось...
     От пинков лес и все люди раскачивались как на качелях. Наконец я
сообразил, что пинают все-таки меня. Попробовал привстать, но завалился
навзничь. Голову тряхнуло, в шейные позвонки впилась жесткая доска. Сверху
довольно ржали, я повалился набок. Голова соображала туго, кое-как и с
запозданием понял, что помочь руками не могу потому, что их туго скрутили
за спиной, даже лопаткам больно.
     Когда наконец сумел воздеть себя на ноги, меня придерживали сбоку,
снова пинали и били, гнали, ноги подкашивались Я с трудом пересек поляну,
колени подломились, рухнул под тяжестью доски и пудовых оков. Принцесса
испуганно оглянулась. Ее глаза расширились в страхе и жалости. Воевода
скривился, явно голова трещит как и у меня, подмигнул заплывшим глазом.
     В дальнем углу широкой поляны, под укрытием высокого орешника,
виднелась наспех сооруженная хижина. Из свежесрубленных ветвей, но
просторная, высокая. Из темного зева вышел, пригибаясь, крупный широкий
человек. В зеленом, только загорелое лицо ярко контрастировало с защитным
цветом, да темные от солнца руки под закатанными по локти рукавами
выделялись ярко и пугающе.
     За его спиной встали четверо лесных разбойников. Все с топорами,
ухмыляющиеся, наглые. Глаза шарили как по принцессе, так и по остальным
пленникам.
     - Ну что, - сказал вожак хрипловатым властным голосом, - давайте
знакомиться. Меня зовут Черный Филин, но еще чаще - Черный Епископ! Это мой
лес, что бы там не говорили всякие епископишки или королишки... А в своих
владениях я волен над жизнью, смертью и... всем прочим.
     Герцог молчал, глаза испуганно бегали. Он все старался напустить на
себя надменный вид, но спина горбилась, а голова втягивалась в плечи при
каждом громком звуке. Принцесса выглядела откровенно испуганной, только
воевода нашел в себе силы процедить сквозь зубы:
     - Хозяина оценивают... как гостей привечает...
     Черный Филин улыбнулся, зубы у него хоть и желтые, но ровные и крупные
как у коня.
     - Вы вторглись сами, я вас не звал. А раз вторглись, то вы враги. К
счастью, вас не зарубили сразу, а захватили в плен. С пленниками же...
гм... у нас разговор короток.
     Он оглядел оценивающим взглядом принцессу, герцога, снова вернулся к
принцессе и рассматривал ее долго и с удовольствием. В глазах появился
похотливый блеск, я чувствовал как гнусная кровь мерзавца начинает
разогреваться и скапливаться в довольно далеко от сердечной мышцы.
     - На сук? - поинтересовался воевода с полнейшим равнодушием.
     Черный Филин с неохотой оторвался от созерцания прекрасного
испуганного личика:
     - Что?.. Ах да... А ты что предпочел бы?
     - Топором по шее, - отрубил воевода. - Еще лучше - мечом. Остальных
можно и повесить, рылом не вышли, а я все-таки воевода!
     Черный Филин прошелся пред ним, оглядел с головы до ног. На гнусной
харе губы пошли в стороны, глаза сощурились, от них побежали веселые
лучики:
     - Эх, гулять так гулять, а миловать - так миловать! Почему бы в самом
деле не уважить старого воина? Обещаю: тебе срубят голову мечом.
     - Вот спасибо, - сказал воевода, и сколько я не вслушивался, не мог
уловить иронии в голове старого воина. Для него это в самом деле важно: на
суку или на колоде мясника. - Уважил старика!
     Остальные, похоже, мало заинтересовали вожака разбойников. Обошел
связанных, профессионально цепким взглядом прошелся по путам, никто ли не
развяжется, расспросил все ли тут, никто ли не отлучался, и тут герцог, кто
его за язык тянул, сказал нервно:
     - Был еще один...
     - Кто? - спросил Филин лениво, но в голосе я сразу уловил
заинтересованность.
     - Купчишка, - зло сказал герцог. Похоже, он выходил из себя, что
кому-то удалось спастись. - Всю дорогу рассказывал, какой он умелый... И
какие богатства имел!
     - Каков он с виду?
     - Да так... Ниже среднего, ничего особенного. Одет как бродяга. Даже
доспехи из тех, что за одну монету можно купить целую гору. Побитые к тому
же...
     Он говорил пренебрежительно, но Черный Филин слушал со странным
напряженным интересом. И только убедившись, что герцог ничего больше не
запомнил, толкнул воеводу, тот пробурчал с достоинством, что он - воин,
купцов вообще не замечает. Черный Филин вперил в меня взгляд злых
пронзительных взгляд, но я прикинулся, что сомлел под тяжестью доски.
     Когда шаги удалились, воевода толкнул в бок. Его заговорщицкий шепот
его был громче ржания моего коня:
     - А Ушан ускользнул, ускользнул...
     - Чутье, - пробормотал я.
     - Да нет, все же опасался, видать, что эта птица везде разошлет людей.
Был настороже.
     - И все-таки, - сказал я трезво, - было так, будто нас ждали. Кто-то
успел предупредить Филина, где мы пойдем. Прыгали с деревьев прямо на
головы! А на них еще успеть залезть надо.
     - Шпион на шпионе, - буркнул воевода. - Может быть, у кого-то еще и
остался голубь. Или приученная мышь. Если шпионят даже для каких-то
Мальвильских островов...
     - Фолклендских, - поправил я.
     - А не один хрен? Могут шпионить и для этой ночной птахи. По правде
сказать, этот Черный Епископ награбил столько, что побогаче всех островов,
сложенных в кучку. Платить может.
     Я бросил быстрый взгляд в сторону принцессы, разряженного герцога, на
котором золота висело больше, чем обыщется на всех Фольклендах, согласился
зло и униженно за свой совсем негеройский вид:
     - Да, это окупается...
     Воевода все зыркал по сторонам налитыми кровью глазами:
     - Ты, того, не переживай больно. Я ж вижу, как ты яростью исходишь.
Ушан - достойный муж! Я думаю такое дело, что не убег без памяти. Либо
затаился, чтобы поглядеть, что с нами делать будут... он же любопытный
страсть!.. либо сразу в замок побежал. Если епископ соберется быстро, то к
вечеру нагрянет вместе со своими головорезами.
     - Головорезами?
     Воевода объяснил шепотом:
     - Он давно за этим Филином охотится. Такой народ подобрал, что сразу
всех вздернут, если схватит. Никаких судов и разбирательств.
     - Такой мне понравился бы даже пара римский, - пробормотал я.

     Один из разбойников, подремывал, остальные разошлись, только на той
стороне поляны полыхал костер, там пили и орали песни полдюжины оборванцев.
В отсутствие главаря верховодил толстый как копна мужик, вокруг блестящей
как колено лысины венчик волос, это зовется тонзурой, в рясе и подпоясанный
толстой веревкой с тяжелыми шарами на концах. Этот символ смирения он явно
использовал как боло, ийхнгу, а также лазальный канат ниндзей, ибо из
одного шара торчал хищный клюв крюка, а в другом я заметил щели для
выдвижных ножей.
     Сыто икая, взрыгивая и всхрапывая как тяжеловоз, он начал подниматься
от костра, дважды заваливался на друзей, его пытались поддержать, падали
вместе с этой тушей мяса, ржали, бранились, наконец толстяк встал, на мир
взглянули его заплывшие жиром глазки.
     - И пить будим, - сказал он зычно, - и гулять будим!
     - Верно сказано! - заорали от костра. - Давай еще, Худышка!
     Толстяк подумал, икнул и, набычившись, изрек:
     - А смерть придет - помирать будим!
     Тяжело отдуваясь, пошел в нашу сторону. Земля подрагивала под его
массой, словно кит захотел стать кистеперой рыбой. Толстые как оладьи веки
приподнялись с натугой, но глазки из-под них выглянули острые, быстрые.
     - Отпустить ли вам грехи, чада? - провозгласил он благодушно. - Я
сегодня чегой-то добрый. Исповедуйтесь, а потом я... того... ну, прощу вас.

     Принцесса надменно молчала, герцог сделал вид, что не слышит, а
воевода поинтересовался:
     - Ты простишь?
     - Бог простит, - сказал толстяк.
     - А ты при чем?
     - Так бог же сам не скажет, - объяснил толстяк как недоумку. - Станет
он с каждым беседовать! У него вас как муравьев. Это он поручил нам, его
вассалам. А уж мы... ха-ха!.. по праву первой ночи и прочим богом
дарованным нам правам распорядимся вами и вашими кошельками... чада, мать
вашу.
     Воевода кивнул:
     - А-а, тогда понятно. Но нам, как сам понимаешь, надо приготовиться.
Даже у меня грехов-грехов, пока все припомню... А уж про других и говорить
неча. До вечера погоди, отче! А уж потом тебе такого нарассказываем...
     Монах прорычал что-то неразборчивое. Воздух вокруг него потемнел и
колыхался струями, как от распаренного в скачке коня. Кувшин в потной
ладони выглядел игрушечным. Мы с отвращением смотрели, как волосатая лапа
монаха жадно метнула кувшин в морде, толстые губы обхватили широкое
горлышко целиком. Кувшин медленно запрокидывался кверху дном, по толстому
горлу под складками жира задвигался кадык.
     Воевода завистливо крякнул. Мы видели как напряглись толстые руки
монаха, губы потянулись за кувшином как резиновые, затем громко хлопнуло,
это отклеились губы.
     - Ладно, - буркнул он хмуро. - Но если мало наберете грехов, я вас так
уделаю...

     Человек моего мира уже приучен, к примеру, подолгу стоять на
троллейбусной остановке, в то время как мой прадедушка, выйдя из дому,
попросту садился на коня и ехал, куда хотел. Хоть шагом, хоть галопом.
     Воевода, несмотря на возраст и грузные телеса, извертелся в путах, а я
со связанными руками и с колодой на шее, терпел молча, чувствуя себя
намного старше, даже цивилизованнее, несмотря на глыбы мышц.
     Когда наступил вечер, воевода помрачнел, осунулся. За это время Ушан
успел бы дважды сбегать к замку епископа, а тот привел бы целое войско.
Этот лес окружил бы так, что мышь не проскользнула бы! Но все тихо, если не
считать беспечных пьяных воплей разбойников. Обоих служанок увели, а нас с
наступлением темноты связали общей веревкой, путы на руках и ногах чуть
ослабили, чтобы не обезножить застоем крови.
     Герцог предлагал выкуп, но когда Черный Епископ узнал, куда посылать
гонца, сразу потерял интерес к сказочным богатствам: за морем телушка -
полушка, да рупь - перевоз. Дешевле повесить, чем кормить и перепрятывать
целый год, а раньше выкуп вряд ли доберется до его лесного царства.
     Принцесса и герцог переговаривались потихоньку, нас поместили на виду,
чтобы пламя костра освещало каждое движение. Напротив сидел монах,
привалившись спиной к дубу. Огромную дубину поставил между ног, оперся
харей, та перекосилась, изо рта медленно выползали мутные слюни. Справа
между выступившими из земли корнями забился кувшин, а слева к дубу
привалился громадный детина, тупой и нерассуждающий даже с виду,
питекантроп в расцвете мужской красоты.
     Я видел как из темноты появилась рука, осторожно прибрала кувшин.
Дыхание мое остановилось. Рука на опустевшее место поставила другой кувшин,
уже стоймя. Почти сразу питекантроп заворочался, пробурчал:
     - Эй, щепочка... У тебя там не осталось?
     Монах буркнул, не раскрывая глаз:
     - Откуда?
     - Ты монах или не монах?
     - Я?.. Конечно. Отпустить грехи?
     - Я те отпущу! Попроси своего бога, чтобы наполнил...
     - Да пошел ты, мать твою. Станет наш бог тебе вино подносить? Он тебе
не шлюха на подхвате...
     От возмущения он повел дланью, задел кувшин. Оба уставились
вытаращенными глазами, когда тот тяжело упал и покатился. Питекантроп
опомнился первым, быстро цапнул, взревел:
     - Эге!.. Там он полнехонек! Ах ты ж скотина! Припрятывал?
     Монах пробормотал обалдело:
     - Ну, это ты брось... Я, да чтоб припрятывал на потом? Я сразу... Это
не иначе, как Господь учуял наше страстное желание и внял ему, войдя в наше
положение риз... Эй-эй, не присасывайся! Это мой кувшин!
     У питекантропа удалось отобрать, когда в кувшине осталось, судя по
всему, около трети. Монах присосался, я всматривался как его толстые губы
легли на края кувшина и всползли по нему как волны слизи, вобрав в себя
кувшин почти целиком.
     Воевода задвигался, лицо из багрового стало синюшнего цвета. Я
прошептал:
     - Потерпи. Сейчас за нами придут.
     Он помолчал, морщился, пережидая головную боль, процедил сквозь зубы:
     - Тебе что... видение было?
     - Ага...
     - Ваше варварское?
     - Да нет, вроде...
     - Оркячье?
     - Скорее, купеческое...
     Монах уронил голову на грудь, вздрогнул, с усилием вздрогнул и дико
огляделся по сторонам. Питекантроп заснул на полуслове. Видя, что ег позора
никто не заметил, монах снова опустил голову. Через мгновение мы услышали
дикий храп, а к нему примешивалась тонкая свистулька питекантропа.
     В затылок мне дыхнуло жаром. По плечу тихонько пробежали пальцы с
шероховатыми подушечками. Знакомый голос прошептал:
     - Тихо... Попробую раздвинуть доски.
     В теплом воздухе распространился запах перегара. Комары, что нещадно
впивались в кожу, сыпались как соринки, занесенные ветром. Меня дергало в
стороны, доски поскрипывали, пару раз гвозди взвизгнули пронзительно. Когда
чем-то твердым прищемило ухо так, что хрустнули хрящи, я прошептал:
     - А не лучше сперва принцессу?
     Голос прошептал с великолепным пренебрежением:
     - А на кой она хрен?.. Сперва тебя. Если нас обнаружат, ты
отобьешься... некоторое время. А за это время можно хоть принцессу, хоть
всех остальных...
     Я смолчал, понятно, я ж здоровый, пока меня завалят и порубят как
кабана на продажу, эти успеют выбежать из леса. Для того меня и нанимали,
чтобы служил щитом. Для того и первым сейчас. Все верно. Даже по логике
моего мира.
     Тело настолько затекло, что мои мышцы трещали и скрипели сильнее, чем
раздираемые доски. Ушан, не дожидаясь, пока я хотя бы разогнусь, уже резал
веревки на руках воеводы. Герцог торопился свистящим шепотом, голос дрожал
как отдираемая щепа на дереве.
     Воевода пробурчал тихо:
     - Почему не привел епископа? Он давно жаждет изловить эту птичку.
     В темноты хмыкнуло, невидимый Ушан посопел, словно бы смущенно, потом
прошептал с некоторой неохотой:
     - Да мы... не совсем в ладах...
     - Что значит?
     - Ну, он не совсем меня понимает. Недооценивает мои замечательные
способности. Сдуру может приказать повесить раньше, чем успею раскрыть рот.
Вам это надо?
     - Не надо, - рассудил воевода. - Мне чуется, ты и с Черным Филином...
то бишь, Черным Епископом кружку пива не поделил... Он так и встрепенулся,
когда о тебе услышал.

     Глава 38

     Дыхание Ушана на миг остановилось, потом руки с ножом задвигались со
скоростью ворующей сыр мыши. С легким треском распались последние волокна,
ноги мои отклеились одна от другой, но пока я чувствовал вместо ног две
тяжелые дубовые колоды. Рядом постанывая сквозь зубы воевода, я видел его
смутный силуэт. К моему удивлению принцесса села на корточки и растирала
ему конечности.
     Вскоре по застывшему телу побежали острые иголочки. Боль была острая и
мучительно сладкая, тело оживало в корчах, я стиснул зубы до ломоты в
висках, сейчас меня затоптали бы и жуки-скарабеи, никогда я не был таким
беспомощным.
     Воевода с кряхтением воздел себя на ноги. Я видел как он исчез в
темноте, а Ушан пропал еще раньше. Похоже, успеют освободить остальных
раньше, чем я встану на ноги.
     На цыпочках, стараясь не дышать, мы отступили в чащу подальше, потом
под ногами вместе мягкого ковра листьев пошло твердое. Серебристые лучи
луны высветили тропку. Ушан пропустил вперед принцессу и герцога,
нетерпеливо оглядывался:
     - Да побыстрее, черепахи!
     Воевода старался держаться задним. Засохшая кровь с усов осыпалась, на
темном от солнца лице торчали ярко серебряные, от них прыгали блики по
деревьям и кустам.
     Я ухватил его за руку:
     - Давай помогу.
     - Нет, - проговорил он угрюмо. - Бегите, теперь я прикрою...
     Стиснул зубы, я тащил его силой. Старый воин понимает, что путешествию
пришел конец, мы в землях граничащего с землями принцессы епископа, задание
выполнено, теперь сдавать дела и... на конюшню, коротать старость.
     Я все оглядывался, прошептал в спину Ушана;
     - А где остальные? Надо было их освободить тоже...
     Ушан зашипел:
     - С глузду съехал? Это же простая стража!
     - Они ж люди, - возразил я, но почему-то ощутил себя глупо.
     Воевода хмыкнул то ли насмешливо, то ли сочувствующе. Ушан сказал
рассерженно:
     - Какие же они люди, если охрана?.. Люди те, кого охраняют. Да и
ничего с ними не станется. Утром отпустят. Из них половина тут же
попросится к Летучей Мыши.
     Воевода насторожился:
     - Какой-такой Летучей Мыши?
     Ушан некоторое время тащил принцессу, не отвечал, затем буркнул
нехотя:
     - Я знал его и под таким именем. Он их менял чаще, чем женщин! А
Черный Епископ... ну, когда перебрался в земли настоящего епископа. Так что
не беспокойся о них, герой!
     - Меня дед учил, - пробормотал я. - сам погибай, а товарища выручай.
Ну да ладно, если они все шпионы...
     Видно было как воевода покрутил головой, из какого же дремучего
варварства я вышел, здесь же цивилизация, где высшей ценностью является
своя жизнь, а чужая - тьфу, хрен с нею.
     Ушан сказал настойчиво:
     - Запоминайте дорогу! Эта тропка приведет прямо к замку епископа. А
там не страшны даже королевские войска!.. Никогда не сворачивайте!
     Воевода буркнул:
     - Ты так говоришь, словно сам сейчас сгинешь.
     - На всякий случай, - сказал Ушан. - На всякий.
     Звериная тропка превратилась в дорожку, Между деревьями блеснул
просвет. Небо быстро серело, холодное утро быстро выдавливало короткую
летнюю ночь, а на востоке по небосводу поднималось алое зарево.
     Деревья впереди разошлись в стороны, дальше угадывался простор.
Впереди на дорожке нас ожидали герцог и принцесса. Она почти висела на нем,
герцог поддерживал ее красиво и мужественно, обхватив за тонкий стан.
     Заслышав наши шаги, обернулся. Лицо было бледнее, чем у выкопавшегося
из могилки упыря.
     - Дальше лес кончается. Я что-то не вижу этого купчишку.
     Воевода покачал головой:
     - Он давно исчез. Как только нам велел держаться этой дорожки.
     - Исчез?
     - Да, - подтвердил воевода. - Но это значит, что дорога в самом деле
выведет к замку епископа.
     - Почему? - потребовал герцог
     Воевода указал глазами на измученную принцессу:
     - Она устала. Давайте понесем?
     Герцог нервно оглянулся в мою сторону, огрызнулся:
     - Нет уж! Мы доберемся сами. Ну, чего стоим?

     Деревья отступили за спину, а впереди расстилался простор ровного
поля, дальше - холм, явно насыпанный вручную, а на холме во всей красе
блистал исполинский замок, который лучше было называть крепостью. Солнце
еще не взошло, но высокие башни замка уже блистали в алых лучах, а сверху с
подсвеченных из-за горизонта облаков на замок падал пурпурный радостный
свет, словно над всеми зданиями простерли гигантскую мантию кардинала.
     Дорожка уже превратилась в широкую дорогу, но и на ровном месте
сохранила дурную привычку вилять из стороны в сторону, делать петли как
убегающий заяц. Я нацелился идти напрямик, не минное же поле, однако
воевода насторожился, негромким голосом велел всем застыть, не
разговаривать и не двигаться.

     Справа от замка двигались как призрачное стадо овец разреженные
лохмотья тумана, следом туман полз уже поплотнее, а дальше надвигался
густой как кисель. Пахнуло тянуло сыростью, близкой рекой, болотом, но
воевода молча указал на землю, мы вскоре услышали нарастающий стук копыт.

     Похоже, в нашу сторону неслись всадники, скрытые туманом. Я вскинул
руку к плечу, пальцы ухватили пустоту. Колени тоже дрогнули, посылая коня
вперед, чтобы закрыть принцессу и даже герцога с воеводой, но я стоял
посреди поля все такой же безоружный и безконный.
     Воевода пошарил под ногами, разогнулся уже с дубиной в руке. Вид был
решительный, усы торчали как у рассерженного кота. С дубиной, злой, он
загородил широкой спиной принцессу. Герцог, поколебавшись, встал рядом со
старым воином, сжал кулаки и надул грудь.
     Наконец из тумана полным галопом выметнулись тяжеловооруженные
всадники. Впереди с тяжелым топотом несся на громадном гнедом коне человек
с развевающейся за плечами черной мантией. Его черные с проседью волосы
были перехвачены на лбу серебряным обручем.
     Я рассмотрел злое аскетичное лицо, горящие глаза. Всадник словно
стремился мчаться впереди скачущего полным галопом коня. Хищно загнутый
нос, тонкие плотно сжатые губы, бледное лицо, больше привычное к
многочасовым бдениям в часовне перед иконами, чем к жгучему солнцу.
     Нас окружили широким кольцом, я слышал скрип натягиваемых арбалетов, а
блестящие наконечники длинных копий все до единого смотрели в нашу сторону.
Епископ, - я сразу решил, что это епископ, - подъехал ближе, рассматривая
нас с брезгливой гримасой. Мне сразу захотелось стать не таким могучим и
мускулистым, эти ж умерщвляют плоть, а на вызывающе голую грудь нацепить
декоративный крест с барельефом Христа Спасителя.
     - Кто такие? - потребовал он холодно.
     От епископа словно шел морозный ветер, холодный и чистый, в котором
мерли комары и мухи, а все запахи либо исчезали, либо становились тоньше и
чище. Запавшие глаза фанатика с неодобрением скользнули по моей широченной
груди, и мне снова захотелось как-то поумерщвлять плоть, чтобы доказать
торжество духа.
     Воевода шагнул вперед, поклонился с достоинством:
     - Я воевода Вырвибок славного королевства Утунгофа, - сказал он
звучно. - Вот мой сюзерен, принцесса Грюнвальда. Это великий герцог
Роландур, а это варвар Рагнаримир... э-э... тоже довольно знатный воин в
своих краях. Мы, в сопровождении малого отряда, провожаем принцессу в
королевство ее недавно усопшего отца, где она по праву займет трон.
     Епископ пристально рассматривал принцессу, затем очень медленно
наклонил голову. За моей спиной щелкали арбалеты, опуская взведенные
тетивы. Наконечники копий, что угрожающе смотрели в нашу сторону, поднялись
и теперь грозили небу.
     - Вам лучше идти через мои владения, - сказал он несколько потеплевшим
голосом. - Странно только, что вы идете столь малым числом! И пешими.
     Герцог вспыхнул, заговорил быстрым злым голосом:
     - Пешими? Да у нас были лучшие кони на свете, а свите нашей могли
позавидовать императоры!.. Но вы распустили подданных, смею заметить!..
Разбойники, которыми кишат ваши владения, обобрали, все отняли, нас едва
чудом не обезжизнили... Если бы не... гм... если было не удача...
     Глаза епископа вспыхнули как два прожектора в хмурый дождливый день.
Привстав на стременах, он огляделся, голос его прогремел подобно рыкающему
льву:
     - Разбойники?
     Мы с принцессой молчали, а воевода пояснил с легким поклоном:
     - Люди Летучей Мыши.
     А герцог добавил зло:
     - И он сам!
     А принцесса пояснила бесцветным от усталости голосом:
     - Он еще называет себя Черным Епископом.
     Всадник, разом преобразившись, привстал на стременах. Теперь это был
уже не епископ, а человек, водивший воска на приступ, грабеж, беспощадно
бросающий воинов на стены крепостей и сжигающий хлебные поля противника.
     - Где он?.. В какой стороне? Найти и доставить!
     Заслышав его громовой голос, всадники уже пустили коней вскачь в
стороны. Возле нас остался только епископ. С неожиданной легкостью соскочил
с коня. Принцесса мило порозовела, когда он, не сводя с нее прожигающего
взора, поклонился:
     - До замка еще далеко, а мой конь воспитан в духе христианского
смирения. Он донесет вас бережно. Вы не расплещете и чашу с водой,
наполненную доверху.
     Воевода посмотрел с недоумением на придурковатого епископа:
     - Да на кой я повезу эту чашу?
     Епископ поморщился:
     - Это образность... Если по-старому, то и раненый не проснется на
таком коне.
     - А-а-а, - понял воевода, - то-то и видно, что я из старых! Но я
думаю, что это все напрасно... Нас уже явно хватились. А раз так, то
понятно, куда мы побежали за помощью. Этот Черный... как его, уже наверняка
мчится в другой лес.
     Епископ кивнул хмуро, после паузы сказал с явной неохотой, словно
признаваясь в тяжком проступке против рыцарства:-
     На самом деле я не очень-то люблю охоту. Это так, чтобы быть похожим
на соседей, что бездумно носятся по полям, топча посевы, преследуя
какого-нибудь несчастного зайчишку. Вы не поверите, но я за всю свою жизнь
не убил ни одной зверюшки! Не только оленя или кабана, даже ни одну белку
не пришиб... На самом деле я только распустил слух, что еду на охоту, но
лучшую сотню сразу послал облавой.
     Воевода кивнул понимающе:
     - Сам знаю, нет лучше охоты, чем на людей! Что зверь? Даже медведь не
опасен для человека в доспехах с хорошим топором. А стрела из арбалета
догоняет сокола в полете...
     Епископ дернулся в раздражении:
     - Я очищаю мир от скверны, а не охочусь! Не мир принес наш Господь, но
меч. И если меня ударят по правой щеке, то я, повинуясь Святой Книге,
обязан ответить, как и завещан наш Господь, сторицей. И, хотя я человек
мирный...
     От его мирного скрежещущего голоса мороз сковывал члены, а в воздухе
начали формироваться снежинки.
     Я помалкивал, чувствовалось, что епископа мой вид раздражает, герцог
все бурчал на беспорядки, только воевода явно готов был ответить, но снова
послышался конский топот. В нашу сторону скакали всадники, на длинных
веревках следом бежали пятеро в лохмотьях.
     Я успел удивиться, когда же успели, но потом увидел, что всадники
совсем не те, которые держали нас в кольце. Судя по их выправке и хищным
лицам, это из той лучшей сотни.
     Они взяли вправо и влево, так что пойманные оказались прямо перед
нами. Епископ смотрел с гневным омерзением. Даже спешившись, он был почти
на голову выше, выглядел скорее чемпионом рукопашного боя, чем служителем
культа.
     Оборванцы жадно хватали ртами воздух. По их серым от пота лицам текли
струйки, прокладывая грязные дорожки. Груди вздымались часто, под
лохмотьями резко выпячивались худые ребра. Все пятеро широко распахивали
рты, у одного вовсе беззубый, у других с желтыми испорченными зубами.
     Воевода бросил сожалеюще:
     - Не те...
     Епископ спросил свирепым голосом:
     - Где Черный Филин?
     Оборванцы жадно хватали воздух, внутри их шипело как на раскаленных
сковородках. Один, с виду самый смышленый, наконец прохрипел:
     - Мы... не его... люди...
     Один всадник пустил коня за их спинами. В руке мелькнула плеть,
ближайший разбойник от смачного удара охнул и пал на колени. Всадник
замахнулся на второго, тот поспешно встал на колени сам, и плеть только
распорола на спине ветхую рубаху. Остальные опустились с такой
поспешностью, словно пытались зарыться в землю.
     Мне показалось, что один, хоть и в лохмотьях, но отличается одеждой,
да и выглядит намного умнее, держится даже сейчас, с петлей на шее, как-то
достойнее собратьев.
     Воевода перехватил мой взгляд:
     - Маг...
     Мне показалось что ослышался:
     - Это вот... маг?
     - Самый подлинный.
     Я не поверил:
     - Но что маг делает... с разбойниками?
     Теперь удивился уже он:
     - Как что? Делает их незримыми на какое-то время, отводит глаза
городской страже, пускает призраков, чтоб погоня по ложному следу... Да
мало ли что делает!
     - Да нет, - объяснил я, замявшись, - как он может... ну, с
разбойниками?
     - А почему нет?
     - Ну, маг должен... должен в высоких башнях... за звездами, кометами,
движением сфер...
     Язык заплетался, раньше меня сообразив, что как будто наши ученые не
работают как на правительство, так и на разбойников, а ОМОН не поставляет
бойцов в криминальные структуры.
     Эпископ холодно посмотрел на мага-коллаборциониста, сделал
красноречивый жест, указав на горло и дерево одним жестом. Мага подхватили
под руки, он не противился, лицо держал гордым, словно принц крови в руках
грязных разбойников. Он был в возрасте Франсуа Виньона, а то и Галуа. Я
подумал с сожалением, что и здесь не берегут национальные кадры
     Воевода проследил, как всех пятерых развешивают на ближайшем дереве,
принцесса уже сидела на его коне, герцог взял за повод и повел в сторону
замка.

     Глава 39

     Небо уже посветлело полностью, на востоке разгоралась алая заря
охватила полнеба. Могучие башни красиво и страшно рисовались на пурпуре.
Когда подъехали ближе, под красным светом, падающим с неба, еще ярче
засверкали остроконечные крыши, уступы стен, серые массивные башни,
сложенные из огромных камней. Весь замок казался одним стремящимся к небу
домом, слепленным из множества домов, что теснились один к другому,
подставляли плечи собраться, а те давали место на своих плечах другим.
     На самой вершине грозно блистал Старый Замок, самый древний, даже
стены поросли багровым мхом. От страшного гнезда епископа-рыцаря несло
такой несокрушимой мощью, что воевода засопел ревниво, начал всматриваться,
хмыкать, но сказать ничего не мог, зато аскетичное лицо епископа слегка
посветлело, а в глазах появилось нечто человеческое.
     - Как вам мой замок? - спросил он.
     Воевода кивнул:
     - А что? Неплох.
     - Неплох? - переспросил епископ уязвлено. - Да никакая человеческая
мощь не в силах разрушить эти стены! А уж нечеловеческая так и вовсе!
     - А что, пытались? - спросил воевода с интересом.
     - Много раз.
     - И как?
     - Посмотрите налево. Это кости летающих драконов. Посмотрите направо,
там белеют остатки боевых ящериц. Был один дурень, привел этих
земноводных... Каждая ростом с двухэтажный дом. А чуть дальше, вон серое,
это остатки войска короля Живоруба. Надеялся на какие-то несметные
богатства в моих подземельях...
     Воевода сопел все сосредоточеннее. Епископ впервые посмотрел в мою
сторону:
     - А что скажет наш герой-варвар? Знает ли он толк в укреплениях?
     - Немного, - ответил я. - Совсем немного.
     - И что скажешь об этой крепости?
     - Она мне кажется неприступной, - ответил я искренне, епископ выглядел
польщенным, но я добавил, - однако...
     Я сделал паузу. Воевода смотрел на меня заинтересованно. Даже герцог и
принцесса повернули головы.
     - Что "однако"? - спросил епископ настороженно.
     - Крепость, - сказал я, - как и конь, могут переманить хозяина.
     Епископ нахмурился, запавшие глаза свернули, но выглядел он скорее
озадаченным, чем рассерженным.
     - Что означает сие иносказание?
     - Не все случается так, как рассчитываем, - ответил я честно.
     Он нахмурился, и до самых врат мы ехали молча. Воевода украдкой
показал мне большой палец, мол, уел самого могущественного из властителей.
Лицо епископа, однако, не казалось мне рассерженным. Похоже, он сам был не
прочь сменить этот замок. К примеру, на трон папы римского или место
Аттилы, Бича Божьего.

     Подъемный мост опустился легко и без скрипа, хотя по его ровно
уложенным бревнам могли проехать в ряд шестеро конных рыцарей. Массивные
врата распахнулись тоже быстро, мы оказались к крохотной дворике между
высоких стен, в ловушке, но тут же отворились еще одни ворота, и нас
пропустили в собственно замок.
     Епископ наконец с усмешкой повел дланью с железной рукавице:
     - Видите огромное здание из красного кирпича?
     - Видим, - ответил герцог. - Очень красивое, впечатляет.
     - Это конюшня, - сообщил епископ. - У меня таких еще шесть. Мы просто
монахи, бедные служители Господа нашего, но в других местах... мы их
видели, даже короли не живут так же роскошно, как в моем замке кони.
     Двор оказался широким и вымощенным серым булыжником с красными
прожилками, отчего казался забрызганным кровью. Дальше еще один ров и
второй подъемный мост, что отделяет внутреннюю часть города, собственно
замок-крепость от остального города.
     Епископ искоса улыбался, заметил как все притихли, впечатленные силой
и могуществом, что буквально сочились из каждого камня. Воевода все
осматривался, в глазах старого воина была зависть и восторг. По эту сторону
рва здания плотно одно к другому, а с глухой стороны стен темнеют выше крыш
запасы леса, аккуратно распиленного, очищенного от сучьев, там виднеются
склады, кладбище,
     Посреди двора, как и в большинстве замков, располагался колодец, вода
текла из него беспрерывно, образовывая широкий пруд. Вокруг пруда высились
массивные мрачноватые здания, явно трапезные для стражи, наемников,
незнатных гостей, странствующих монахов.
     Я сам заметил высокую конюшню, где стояли самые рослые кони, явно
самого епископа и его ближней дружины. Просторную кузницу узнал по широким
синим дымкам, что пробивались сквозь крышу. Стук молотов стоял такой
частый, словно там соревновались в крике звонкоголосые кузнечики.
     Слева шумит водяная мельница, вода падает ровным красивым водопадом, а
к воротам бесконечным потоком подъезжают телеги, доверху груженные зерном.
За мельницей казармы для войска попроще: пеших ратников или лучников, чуть
получше - для наемных героев, сотников и десятников войска, а еще дальше -
склады, пекарни... Порыв ветра принес оттуда запах свежего хлеба.
     Воевода толкнул меня в бок, обращая внимание, что все здания, начиная
от трапезной для слуг и кончая конюшнями, сложены из массивных камней.
Узкие окна зарешечены железными прутьями, в каждом из зданий можно
обороняться как и в самом замке. А если учесть, что здесь наверняка все
источено подземными ходами с ловушками, что можно отступить в любой миг, а
затем внезапно появиться из-под земли за спиной ничего не подозревающего
врага...
     Неизвестно, каким он был епископом, но воином был великим и умелым.
Даже здесь все обнесено высокой прочной стеной с высокими башнями на
расстоянии выстрела из лука одна от другой!
     Дома громоздились вроде бы в беспорядке, но я начинал чувствовать
некий стратегический смысл. От беспорядка растеряется лишь тот, кому
посчастливиться ворваться сюда с горсточкой каким-то чудом уцелевших
героев, но уже здесь они столкнуться с настоящей мощью.
     Мощь меча, подумал я мрачно, да еще подкрепленная мощью культа, что
есть в мире сильнее? Если кому удается противится мечу, того сокрушит
ярость разъяренного бога, а те мудрецы, которые ухитрятся спрятаться под
милостивую длань бога, почувствуют на себе как умеет епископ развешивать на
деревьях самые тяжелые плоды.

     Принцесса весело и беспечно щебетала с епископом, не замечая как этот
аскет начинает бросать на нее все более не аскетичные взоры. Герцог как
гордый леопард побледнел и пошел пятнами, но пугливо молчал.
     В Старом замке навстречу вышли пышно одетые слуги. Епископ мог бы
сказать, что в иных королевствах и придворные одеты не так богато, но лишь
повел в нашу сторону дланью, и слуги раболепно бросились выполнять его
невысказанное желание.
     Одновременно забамкали, заставив нас вздрогнуть, тяжелые колокола. Тут
же завопили десятки помельче, мы видели как с шумом и раздраженным
карканьем вылетели несметные стаи галок и голубей, гнездившихся на башнях.
     Я понял, что навстречу вышли и окружают епископа знаменитейшие мужи
его замка, а то и королевства, что сумели отличиться в совете, за накрытым
столом или в бою. Я чувствовал, что, поддавшись атмосфере, любуюсь осанкой
самого старого из встречающих епископа рыцарей, его суровый облик переходит
в величественность библейского патриарха, с удовольствием смотрю на
просветленные и, как принято говорить, исполненные благородства лица других
советников епископа, на здоровые и широкие морды рыцарей. Волосы, ровно
подстриженные над бровями, длинными золотыми кудрями - все как один
блондины! -ниспадают на крутые плечи. Иные по их средневековой моде накрыли
головы сетками, а кто-то подобно мне поддерживает волосы стальными
обручами, медными кольцами или цветными повязками. Иноземные гости, их
видать по одежке поражают вычурными нарядами, а местные князьки и бояре,
невзирая на летний зной, по русскому обычаю надели пышности ради шубы,
подбитые дорогими мехами. Мне они в своих в негнущихся широких одеждах
казались фигурами из музея восковых знаменитостей.

     Суровый монах, под рясой которого проступали широкие костистые плечи,
провел нас крутой лесенкой на башню. Почти на самый верх, комнатка так
себе, хотя ложе для каждого отдельно, в низком потолке лаз, вдоль стены
каменные ступеньки.
     - Здесь выход на крышу, - сказал он безразлично. - Если будет
интересно...
     Воевода заверил:
     - Будет, будет!.. А епископ не против, что гости могут сверху... того,
секреты?
     Монах буркнул:
     - Какие у нас секреты?
     - Ну, все-таки...
     - Божьи слуги не должны иметь секретов, - сказал монах строго. - У нас
все на виду.
     Низко поклонился, выказывая смирение, ушел, неслышно притворив дверь.
Воевода задвинул за ним засов, постукав по двери кулаком. Из мореного дуба,
плечом не вышибешь. В замке епископа любая щепка уже не щепка, а орудие
защиты.
     - Да, - признал он, - когда такая крепость, то шпионов сюда самому
надо зазывать. Пусть смотрят, рассказывают! Враги сами будут обходить
сторонкой.
     Я походил по комнате, взгляд упал на каменные ступени. Воевода
выглянул в единственное окошко-бойницу, кивнул:
     - Да, ты прав.
     - Я что-то говорил? - удивился я.
     - Разве ты не хочешь посмотреть сверху?
     - Хочу.
     - Тогда пойдем. Мы с тобой воеводы... хоть и разные орды водили, а
воеводам надлежит взирать сверху, аки орлы.
     Он пошел первым, уперся плечом в крышку лаза, я услышал скрип, затем
там наверху пораженно ахнуло:
     - Красота-то какая!
     Эхо в ответ привычно прокричало "мать... мать...мать", умолкло
сконфуженно. Воевода стоял у края парапета, а мир с башни казался в десятки
раз шире, горизонт отодвинулся, а в чистом после дождя воздухе мы видели с
потрясающей четкостью даже листочки в лесу почти на стыке неба с землей.
     - Красиво, - признал я.
     - Ни одного кустика, - согласился воевода, он красоту понимал
по-своему, - даже хорек не подберется незамеченным! А ближайшая балка, где
можно укрыться, аж за версту... Были и ближе, даю голову на заклад, но этот
епископ явно засыпал, засыпал... Да еще и землю притоптал! Эх, великий
воитель помер в этом... что в сутане.
     В голосе старого воеводы было явное сожаление.
     - А зачем это епископу? - спросил я.
     Воевода сдвинул плечами:
     - Наверное, по привычке.
     - Старое уходит туго?
     Он кивнул, чувствуя что-то недосказанное в моих словах:
     - Кто знает... может быть, у него остались какие-то могущественные
враги? И он всегда готов к осаде?
     Несокрушимость чувствовалась как под ногами, так и в воздухе, что
окружал нас. За нашими спинами двор как на ладони, мы заново оценили как
умело епископ выстроил замок, расположил пристройки, конюшни. Даже запасы
двор были укрыты навесами, так что даже если бы удалось перебросить через
стены горящие стрелы или горшки с огненной смесью, то пожара они бы не
вызвали.

     В дверь стукнули. Воевода рыкнул, створка приоткрылась. Вошел второй
монах, такой же строгий и неулыбчивый, только ростом еще выше, а в плечах
пошире.
     - Его святейшество, - сказал он сухо, - приглашает вас на ужин.
     Я не успел рта раскрыть, как воевода уже был на ногах, забыв про
усталость, ночь в веревках, удар обухом по голове и прочие мелочи. Глаза
его заблестели как у разбойника при виде попавшей в руки поповской дочки:
     - Пора, пора!.. Веди, сусальный.
     - Это еще не все, - обронил монах еще суше.
     Глаза его смотрели неодобрительно, с явной неохотой хлопнул в ладони,
отступил на шаг и поклонился. Из коридора показался третий монах:
здоровенный мужик поперек себя шире, с тупым корявым лицом. В руках у него
был длинный меч в ножнах, туго обмотанный широкой, уже потертой перевязью.
     Сердце мое застучало чаще. Я боялся поверить себе, а монах, проговорил
с растущей неприязнью к полуголому варвару, который явно не занимается
умерщвлением плоти:
     - Наш лорд решил, что герою-варвару будет несподручно без его меча
даже на обеде.
     Я торопливо схватил меч, вытащил из ножен до половины, полюбовался,
чувствуя необъяснимое желание опуститься на колено и коснуться губами
холодного надежного клинка. Пальцы мои вздрагивали, а сердце колотилось все
сильнее.
     - Как... удалось?
     - Это было нетрудно, - ответил монах сухо. - К сожалению, разбойники
успели ускользнуть, но не настолько быстро, чтобы успеть захватить добычу.
Нам достались ваши кони, оружие. На костре еще жарилось мясо!
     Я бережно задвинул меч обратно. Рукоять уже потеплела под моими
пальцами, я чувствовал как будто отрываю что-то от сердца, когда с трудом
отнял руку. Монах смотрел как на обреченного гореть в аду, когда я поспешно
перебросил перевязь через плечо.
     Воевода спросил нетерпеливо:
     - Мы что же, попав к епископу, ударились в пост?
     Похоже, монаху хотелось спросить, почему епископ решил, что варвар
захочет придти на обед с оружием, или же собирается резать жареное мясо
этим двуручным мечом, шириной в две его ладони и длиной в подъемный мост,
но сердце мое переполнилось горячей благодарностью к этому мрачному
нелюдимому епископу, который так хорошо меня понял.
     Снизу уже катили запахи кухни, но мы шли за монахом мимо, потом
вступили в достаточно темный коридор, на стенах паутина с засохшими мухами,
стены в плесени, с низкого свода свисают зеленые космы мха.
     Воевода начал хмуриться, у меня по спине бегали нехорошие мурашки.
Монах, словно почувствовал, торопливо довел до конца коридора, там дорогу
перегородила дверь из дубовых плах с медными полосами крест-накрест:
     - Здесь я вас оставлю. Дальше мне...
     Воевода раскрыл рот для вопроса, моя рука медленно поползла к рукояти
меча, но дверь со скрипом открылась. По ту сторону стоял епископ, а за его
спиной виднелся узкий проход, вырубленный прямо в горном массиве. Проход
вел круто вниз, я видел только низкий свод из красноватого гранита.
     - Дальше проведу я, - сказал епископ. Лицо его было бледным, а губы
плотно сжаты. - Никто, кроме меня не смеет заходить в мою келью, где
предаюсь горестным размышлениям о падении человека, а величии Господа
Нашего, о его неизречимой милости и... где я предаюсь умерщвлениям плоти.
     Монах под его суровым взглядом попятился, словно его отталкивала
огромная невидимая ладонь, поклонился уже издали, и так пятился до тех пор,
пока не исчез. Епископ сказал надтреснутым голосом:
     - Следуйте за мной.
     Дверь за нашими спинами захлопнулась с недобрым лязгом. Мы двинулись
за хозяином, оба замечая, что его спина постепенно выпрямляется, в когда он
оглянулся, в его лице уже не осталось и капли аскетического смирения.
Кого-то это лицо мне смутно напомнило, но догадки спутал недовольный голос
воеводы:
     - И что же... Я думал мы идем тешить плоть, а не умерщвлять!
     Епископ оглянулся, засмеялся раскованно:
     - Мы идем пировать. А народ пусть думает, что я провожу время в
молитвах. Дурни!.. От меня любой бог отвернулся бы, если бы только молился
вместо того, чтобы крепить стены и нанимать воинов для своего войска!
     Дальше он шел, не поворачиваясь, а я сверлил спину взглядом, пытаясь
понять, кого же напоминает, ибо уже слышал и этот смех, и видел этот
независимый разворот плеч,

     Глава 40

     Подземный ход вывел еще к одной двери. Епископ открыл ее крохотным
серебряным ключиком, тщательно запер за нашими спинами, да не попадет сюда
никто из любопытных или шпионов, дальше мы шли ровным все расширяюшимся
коридором.
     Епископ ускорил шаг, на ходу вытаскивая из-за пазухи золотой крестик.
Впереди из полумрака выступила еще одна дверь. Последняя, как мы поняли,
ибо эпископ открыл и, отступив на шажок, указал вовнутрь гостеприимным
жестом.
     Это был просторный зал с очень низким потолком. В углах полыхали два
горна, из пламени торчали длинные металлические штыри с деревянными
ручками. Два широких дубовых стола со странными инструментами, на стене
развешаны еще куча жутковатого вида щипцов, клещей, буравов и буравчиков...

     А к другой стене прикованы принцесса и герцог. У обоих изо рта торчат
кляпы, глаза выпучены от попыток закричать, предупредить. Моя рука сама
метнулась к мечу, пальцы стиснули рукоять, воевода сыпал угрозами и шлепал
ладонью по бедру,
     С грохотом упала стена из толстых металлических прутьев, отгородив нас
от пленников. Раздался зловещий хохот. Епископ отошел к столу, сел в
кресло, развалившись и закинув нога на ногу.
     - Ха-ха!.. И все-таки все в моих руках!
     - Черный Епископ! - вскричал я. - Черный Филин! Ах ты ж...
     А воевода, который сперва только глупо раскрыл рот, хлопнул себя по
лбу:
     - Так вот кого ты мне все время напоминал! Ушан, чертов Ушан...
     Епископ расхохотался громче:
     - Да, я становлюсь чересчур беспечен. Да и не дивно! Слишком все
слабые и тупые... С такими противниками сам быстро тупеешь. Думал, хоть
вы... Нет, слаб человек ныне пошел.
     Принцесса в негодовании или отчаянии била в стену тонкой ножкой.
Епископ взглянул лениво, встал с видом полного хозяина, неспешно подошел к
пленнице, она выпрямилась и смотрела в его лицо пылающим взором.
Усмехнувшись, он выдернул кляп из ее розового ротика. Я ожидал воплей,
крика, негодующий обвинений, но королевская кровь сказалась во всю мощь:
принцесса смерила его холодным взором, и хотя на голову ниже епископа, все
мы видели, что посмотрела сверху вниз, где у ее ног копошилось некое
мерзкое насекомое.
     Он коротко усмехнулся:
     - Прекрасно! Когда станете моей женой...
     Герцог замычал и задергался. Лицо его покраснело, глаза выпучились как
у совы. Принцесса холодно обронила:
     - Ни-ког-да.
     - Сегодня, - сообщил епископ так же невозмутимо. Он обернулся к ним с
воеводой. Я успел перетрогать прутья, затих, а воевода метался, двигался
вдоль железного забора взад-вперед как хищный зверь. - Ну как вам там?
     Воевода зарычал:
     - Пошел ты...
     - А что скажешь ты, герой? - спросил епископ с интересом.
     - Дует, - сообщил я холодно.
     - Ах да, - сказал он снисходительно, - ты же из другого мира... Мерзко
там, верно?
     - Верно-верно, - буркнул я. - Очень верно. Не понимаю, зачем
понадобилось нас освобождать из твоих рук там, в лесу? Чересчур сложно.
     Епископ ухмыльнулся:
     - Той же дорогой двигалось войско князька Синевяза на земли
терногонов. Слишком широкой полосой! Я бы вас не успел ни убрать с дороги,
не перепрятать. Пришлось.. ха-ха!.. спасать из гнусных лап Черного Филина.
Разбойники рассеются по деревням, там у них всегда помощь и схованки...
простой народ разбойникам сочувствует, ибо грабят не их, а богатых...
     - А тех, которых ты повесил?
     Он отмахнулся:
     - Это были не мои люди. А зачем мне чужаки? В этих краях грабить имею
право только я! Вот что, герои... Если воевода даст слово служить мне, я
его тут же выпущу. А тебя, увы, придется умертвить... хе-хе... медленно и с
удовольствием.
     А спросил зло:
     - А почему такая разница?
     Он пожал плечами:
     - Ты прибыл из подлого мира. Воевода если даст слово, то сдержит. Даже
если ты скажешь ему, что надо согласиться только для вида, мол, военная
хитрость... нет, он понарошке даже слова не даст. Ты - другое дело. У вас
там врут на каждом шагу. Повернись спиной, сделай шаг назад...
     - Зачем?
     Глаза его стали холодными и колючими:
     - Я что, обязан тебе отвечать? Но отвечу, последний раз. Из-за того,
что никто в замке не знает, что я не только епископ... ха-ха!.. приходится
все делать самому. Сейчас мне надо отлучиться ненадолго. Если вас не
связать, то... а рисковать я не хочу!
     Он взял со стола арбалет, приложил к плечу. Металлическая стрела
смотрела мне в лицо. Холод сковал мои члены. Лучше бы под дулом пистолета!
Там только умом понимаешь, что может вылететь смерть, а здесь видишь этот
страшный треугольный наконечник из железа, что вопьется в глаз, пронзит
мозг...
     Едва двигая застывшими ногами, я повернулся и прижался спиной к
железным прутьям. Грубые руки разбойника, как я мог принять его за
епископа, ухватили мои кисти и быстро связывали грубой веревкой.
Повернуться я не мог, железный прут так и остался пропущенным между
связанных рук.
     Единственное, что удалось, так это вывернул шею и попытался взглянуть,
как он связывает мне руки, но тут же в лоб словно ударило кувалдой. В
глазах вспыхнули фейерверки, довольный голос прокричал в ухо:
     - До чего же все одинаковые!
     - Сволочь, - прошептал я, но из-за звона в ушах не услышал своего
голоса.
     Воевода, глядя на меня исподлобья, встал рядом. Я видел как мелькали
быстрые руки атамана разбойников, Воевода поморщился, его связали так же
туго и надежно, а он, судя по всему, на что-то надеялся.
     - Оставляю вас ненадолго, - раздался за спиной довольный голос
разбойника. - Я сделаю некоторые приготовления... ха-ха!.. да и сообщу
заодно, что все вы покинули наш замок тайно, не желая пышных проводов. Или
не желая привлекать внимание... ох-ха-ха!.. разбойников Черного Епископа.
     Воевода сказал громко:
     - Что-то я не понял. А как же принцесса?
     - Принцесса будет просить меня... умолять взять ее в жены, - ответил
разбойник охотно.
     Голос принцессы был все таким же холодным и надменным:
     - Никогда!
     Шаги разбойника ударялись, уже издали он крикнул:
     - Когда все будете корчится на кольях... ха-ха... с содранной кожей,
обрубленными пальцами и выдранными зубами... ох-ха-ха-ха!.. и останется
одна-единственная ее служанка... принцесса упадет на колени и будет умолять
меня взять ее в жены, но только оставить ее служанку в живых...
     Со стороны принцессы было молчание. Гулко хлопнула дверь. В тишине
слышно было как дергается воевода, веревка шуршит о железо, но прутья без
острых краев, и перетереть веревку просто немыслимо.

     Кровь все затекала в глаз, теплая и заволакивающая мир розовым - как
же, мне только и осталось, что видеть все в розовом цвете! Я смахивал ее
раздраженно, скривился.
     Воевода сказал сочувствующе:
     - Здорово он дал?
     - Не то слово, - ответил я зло. - Идиот!.. Я идиот, не он. Он что,
злодей и есть злодей. Какой с него спрос?.. А я должен был догадаться. Все
к тому шло!.. Ведь ничего ж нового! Это уже сто раз... тыщу раз было, а я
все равно попался как лох в обменном пункте. Все ловимся на старые трюки...
Думать не хотим?
     Он скользнул взглядом по моей мощной мускулатуре, где всю покрыл пот,
кожа блестела, рельефно выделяя каждый мускул, каждое вздутие даже мелких
мышц, а у меня их целые массивы, что куда уж думать, бей, круши и ломай,
все равно историю пишет победитель! А потомки узрят тебя красивым и мудрым,
с отеческим взглядом, покровителем магов, ученых и епископов... которых ты
сейчас велел бы перевешать.
     Я ощутил движение воздуха, связанные руки дернуло. Острые зубы
торопливо рвали веревку, пару раз явно нарочито больно прикусили кожу. Я
напряг руки, волокна подавались, наконец руки бросило в стороны, с
удовольствием ощутил, что задел кулаком по волчьей морде.
     - Долго же ты, - сказал я.
     А воевода прошептал:
     - Как ты сумел?
     Волк рыкнул:
     - А вы чем дышите? Здесь кроме этих туннелей есть и узкие дыры для
воздуха наверх. Иначе бы задохнулись... Но не мечтай, твоя задница
застрянет сразу.
     - Герой, - буркнул я. - Теперь перегрызи еще и прутья.
     - Надо же и тебе покрасоваться, - отпарировал волк.
     Я ухватился за толстое железо. В ладонях заскрипело, кожа на костяшках
стала желтой, там просвечивали суставы. Я чувствовал как вздуваются мышцы
по всему телу, а не только на руках, напрягся, рванул. Прутья остались на
том же месте, но я и не надеялся, что сразу разлетятся в стороны, напрягся,
железо под моими пальцами заскрипело, словно ножом скребли сковороду.
     - Подается, - шепнул воевода возбужденно. - Давай еще!
     - Дуйся, дуйся, - посоветовал волк. - Илибережешь силы для свадьбы?
     Я перевел дыхание, стиснул челюсти, мои мышцы сами превратились в
железо. Кожа увлажнилась, я был похож на бронзовую статую Геракла,
раздирающего крокодила, только повыше, в плечах пошире и посильнее,
понятно. Прутья начали подаваться, пласты моих грудных мускулов вздулись
как щиты персов, на моих плечах можно было бы гнуть рельсы, а на голове
ковать железо. В глазах потемнело, раздался скрип... но уже не в голове,
это скрипели железные прутья, покидая гнезда.
     - Еще, - приговаривал воевода торопливо, - еще!
     Потом он умолк, перед моими глазами колыхалось красное с плавающими
пятнами и волокнами, в черепе уже стоял грохот, будто там ломали камни.
Голос волка ворвался как скрип сухого дерева:
     - Еще!.. Давай еще!.. А этот прут?..
     Меня шатало, я сжал челюсти так, что заломило в висках. Мышцы трещали,
слово волокна рвущейся веревки, я чувствовал жар, кровь тяжелыми кипящими
волнами била в голову, вздувала мышцы как волны в океане во время бури.
Сквозь багровый туман в глазах я чувствовал взгляд принцессы, и хотя мне
вообще-то на нее наплевать, но почему-то готов был скорее умереть, чем не
суметь выломать эти прутья...
     Голос волка понукал, торопил, я стонал, напрягался как Лаоокон со
змеями, мышцы и железные прутья торчали, наконец, когда ноги уже почти не
держали, я услышал голос воеводы:
     - Да хватит-хватит! Ну зачем ты его так?
     Я прислонился к стене, дышал тяжело, часто, в груди хрипело, булькало
и чавкало, словно слон шел по болоту. Когда в глазах чуть прояснилось,
увидел на той стороне пещеры воеводу, что отвязывал герцога. Волк сидел,
расставив передние лапы и смотрел на меня с насмешливым восторгом.
     По одному пруту остались только по краям, остальные, изогнутые страшно
и причудливо, усеивали пол. В щель можно было бы пройти по четверо в ряд. Я
прохрипел, все еще чувствуя как дрожит все тело после пережитого
напряжения:
     - Ты... это... зачем?
     - Красиво было, - признался волк. - У тебя такая мускулатура!.. Мы все
были в восторге.
     - Ах ты ж придурок...
     - Тихо, - предупредил он и оглянулся в сторону принцессы. - Кстати,
она так смотрела на твои мышцы! Так смотрела...
     У меня вертелось на языке спросить, как же она смотрела, в самом ли
деле было грандиозно... я не сомневался, что грандиозно, но хотелось
получить подтверждение еще разок, однако переломил себя, заставил себя даже
не смотреть в ее сторону, а волк прислушался, сказал быстро:
     - Тихо! Похоже, он возвращается.
     Я закинул руку за голову, пальцы нащупали рукоять меча. Воевода
опустил ладонь на рукоять кинжала.
     - Мы дадим бой!
     - Не стоит, - сказал волк нервно. - Я сам бы не прочь... но здесь веет
недобрым. Здесь кто-то есть еще... или вот-вот появится.
     Принцесса вскрикнула, воевода указал на пол. Прямо из серого камня
выступали красные линии, медленно светлели, наливались пурпуром. В самом
серединке проступал как бы из глубины каменной горы далекий свет.
     - Встанем возле двери? - предположил он. - Как только войдет...
     Волк поднял морду, понюхал воздух:
     - Одна струя тянет вот в ту сторону. Если отодвинете ту плиту...
     Мы с воеводой навалились разом. Камень скрипнул по каменному
основанию, отполз в сторону. Из подземного хода пахнуло, как ни странно,
запахом хвои, свежей зелени, влажной земли, перепрелых листьев.
     Герцог нырнул в отверстие первым, сразу за волком, следом впихнули
принцессу, дальше пошел я, не выпуская из рук меч, а воевода еще повозился
сзади, тщетно пытаясь изнутри задвинуть камень на прежнее место.
     В темном как ночь подземном ходу глаза привыкли не скоро, я слышал
легкие болезненные вскрики, сам шарахался то головой, сам шарахался то
головой, то кровянил плечи об острые выступы. Пробираться проходилось
нередко на четвереньках, там бежали, двигались и ползли долго, наконец
далеко-далеко впереди блеснуло слабое пятнышко.
     Я услышал радостный вскрик герцога:
     - Выход? Я уж думал...
     Голос принцессы был тихий и жалобный:
     - Я больше не могу.
     Под моими широкими ступнями жалобно вякнуло. Я наощупь отыскал ее
хрупкое тельце, подхватил, нес в этом чертовой тесноте бережно и страдая,
что каждый встречный выступ стесываю ее маленькой головкой, При каждом
таком ударе, сопровождающемся жутким хрустом, я стискивал зубы и ускорял
шаг. стремясь выскочить на свет как можно быстрее, а когда светящееся
пятнышко расширилось, я уже бежал со всех ног, стремясь покончить с этим
кошмаром, выступы скал били по голове и плечам, а хрупкое нежное тельце в
моих могучих руках дергалось уже непрерывно, я слышал сухой биллиардный
стук, и когда проход расширился, я выскочил из каменного зева как камень,
брошенный из баллисты.
     За моей спиной оказалась узкая щель, сплошь заросшая кустарником и
высокой крапивой с узорчатыми листьями. Впереди теснились хмурые деревья. Я
пошел ломиться через кусты и мерзкую траву. Принцесса заверещала и забилась
в моих руках.
     Волк с широко распахнутой пастью сидел на полянке. Красный язык
трепетал как пламя на ветру, желтые глаза блестели как крупный янтарь под
солнцем.
     Принцесса брыкалась как зверь. Я бережно опустил ее на землю, она
вскочила, как подброшенная пружиной. Глаза сверкали дикие, лицо пошло
красными пятнами. Такие же пятнышки вздувались пупырышками на ее прекрасных
плечах, руках, ногах и ягодицах. На узких ремешках, что служит одеждой,
остались белесые пятна сока раздавленных растений.
     Стиснув зубы, она принялась яростно чесаться. Сзади затрещало, из
джунглей помятой крапивы с пыхтением выполз герцог.
     Я оглянулся на темный зев, что теперь стал чуточку виднее:
     - А где воевода?
     Герцог крикнул раздраженно:
     - Он остался!
     - Что?
     - Остался, дурак, - крикнул он еще злее, и я понял, что "дурак"
относится ко мне, а не к воеводе. Воевода поступил как верный слуга, как
человек, давший присягу защищать принцессу любой ценой, ценой чести и
всего-всего, перед чем такая малость как жизнь покажется вовсе мелочью,
     Принцесса, не переставая чесаться, молча устремилась в сторону
деревьев. Я на миг задержался, вдруг да ей надо дать время на уединение, но
герцог ломанулся следом, и мои ноги сами понесли за ними.
     Впереди посветлело, деревья расступились медленно и величественно,
открывая самый прекрасный пейзаж, какой мне только довелось увидеть, но
гвоздь в сапоге кошмарнее всех фантазий Гете, и я за бегу ухватился за
дерево. Далеко впереди виднелись дома, крыши блестели золотой соломой, на
околице группа селян собиралась с косами.
     Донесся счастливый голосок принцессы:
     - Это уже мои земли!
     Герцог ухватил ее за узкую кисть, откуда и силы взялись, готовый
бежать до самых городских врат замка принцессы. Оглянулся раздраженно:
     - Что застыл, как пень?
     - Бегите, - крикнул я. - Теперь вы в безопасности!
     Он не успел открыть рот, как я повернулся, ветер засвистел в ушах, а
деревья замелькали мимо как летящие стрелы.

     Глава 41

     Замок выдвинулся из-за леса мрачный и неприступный, мне под ноги
метнулось черное, я инстинктивно подпрыгнул, но, чтобы не упасть, ухватился
за дерево. Меня трижды мотнуло вокруг ствола, сверху каркнуло раздраженно,
а когда мир перестал вращаться, я увидел оскаленную пасть волка и красный
язык.
     - Ты настоящий герой, - сказал он с почтением. - Сразу на выручку
друга! Сам погибай, но товарища выручай... Так и надо. Это было бы красиво
и благородно. Я не хотел мешать, но вот этот комок перьев настоял...
     Сверху раздраженно каркнуло еще громче:
     - Еще бы! Красивая и возвышенная смерть - это красиво, это трогает,
даже у меня может выдавить скупую мужскую слезу, что прожигает камень.
Особенно, когда мрет молодой и здоровый, на котором бы еще пахать и пахать.
Мой лорд, ты же знаешь, что к замку нельзя подойти незамеченным. Тебя
утыкают стрелами из сотни арбалетов, едва приблизишься на выстрел... Но это
вот, которое в шерсти, нюхом учуяло выход... Понимаешь, высшие зрят с
высоты полета, а всякие низшие все нюхом да нюхом, как пингвины.
     Я перевел дыхание, чувствуя себя в самом деле глупо:
     - Если пойдем подземным ходом, на выходе нас сразу же по голове и в
сумку. Хотя, с другой стороны, кто станет ждать, что найдется герой,
который вернется тем же ходом, что и убежал?
     Ворон каркнул:
     - Рассуждаешь правильно. Как герой. Как настоящий герой! И настоящий
мужчина. Ты прав, никто не станет ждать, что найдется идиот, который
вернется тем же ходом, что и убежал. Но... а вдруг там тоже такие же
идио... гм... такие же герои? Героев ведь не сеют, не растят, они сами
откуда-то берутся. Даже в наших краях. Так что я, как существо не слишком
героическое, а всего лишь разумное, воспользовался бы другим ходом. Благо,
их тут видимо-невидимо.
     Волк прорычал с отвращением:
     - Мелкая душонка! Ни героизма тебе, ни самопожертвования. Тебе бы
летучей мышью на люд°в кидаться, кровь сосать у невинных детишек... Мой
лорд, здесь поблизости есть выход из замка. Он же и вход. На случай пожара
и... ну, для всякой надобности. Если разгрести вон те кусты, поднять там
камень...
     Не мешкая, я разгреб кусты, поднял камень, поднял остальные камни,
начал сомневаться, могли и приколоться над человеком, затем блеснуло
металлическое кольцо, ухватился, потянул. Затрещало, словно ломался камень,
от натуги покраснело в глазах, потемнело, снова треск, появились ровные
трещины, из щели пахнуло застоявшимся воздухом, полным запахов плесени.
     Я поставил плиту торчком, сверху загремели жестяные крылья, пахнуло
ветром. Ворон плюхнулся на каменный край огромный как птеродактиль,
закачался, растопырив крылья. Шея его удлинилась на треть, все пытался
заглянуть в темноту. Волк подошел принюхался:
     - Мой лорд, я пойду с тобой.
     Голос его был исполнен благородства и внутреннего достоинства. Ворон
быстро каркнул:
     - И я... нет, я лучше поверху, поверху. Это нисколько не умаляет ваши
достоинства, мой лорд, но, рожденный ползать... э-э... пусть даже бегать по
лесу, лижет лучше. Тьфу, кусает! Так что я, летать рожденный, подожду вас
там, в замке.
     Волк заворчал, шерсть вздыбилась, хоть не понял туманных инсинуаций,
но по-волчьи ощутил оскорбление, а я поспешно опустился в тесный лаз.
Дальше ход расширился, в подземном туннеле абсолютно темно, но наши глаза
привыкли, и мы с волком все видели прекрасно, хоть и едва-едва, как в
тумане.
     Под ногами хлюпала невидимая вода. Я чувствовал как холод пробирается
сквозь выделанную кожу тура, морозит лодыжки, словно я ступаю по снегу.

     Волк проговорил совсем тихо:
     - Выход близко... А вон там еще один...
     Мы шли вдоль сплошной каменной стены. Если бы не волк, я ни за что бы
не ощутил какие участки глыб надо раскачивать, какие нажать. Наконец одна
подалась, из щели пахнуло кислым. Глыба вывалилась на ту сторону, я сжался
в ком, но вместо ожидаемого грохота только смачно чавкнуло.
     Волк скользнул в дыру первым. Я пролез поспешно следом. Руки уперлись
в мокрое, склизкое. Волк сопел и тщательно вылизывался посреди темного
подвала с рядами кадушек с кислой капустой. Что кислая, можно было и не
заглядывать под крышки, те поднимались, несмотря на тяжелые камни сверху.
     У дальней стены пол поднимался по дуге, дверь чуть ли не у потолка.
Попробовал плечом, толстые доски из старого дуба, слегка подалось.
     - Будь готов, - шепнул я.
     Разбежавшись, стиснул зубы и грянулся в дверь плечом. Мы вылетели, я
ожидал грохота, лязга, но с той стороны был полузадушенный крик. Мы упали
на мягкое, слабо хрустящее, словно давили мешок с макаронами. Поднимаясь,
увидел вытаращенные глаза и расплющенный нос, остальное было под дверью.
Сзади прыгнул волк, оттолкнулся и помчался вперед по коридору. Для
несчастного вес волка оказался последней песчинкой: глаза лопнули как
воздушные шарики, я ощутил на щеке липкое, теплое, но вытираться некогда, с
мечом в мускулистой руке ринулся за волком.
     В конце коридора черный зверь с глухим рычанием рвал горло второму
стражу. Дверь слегка приоткрылась, сверху бил ослепительный свет факела,
слышался сильный запах горящей смолы.
     Почти не глядя, я воткнул меч в грудь лежачему, и тут же вдвоем с
волком проскользнули в широкое помещение с низким сводом, с двух сторон из
щелей между каменными глыбами торчат факелы, вдоль стены разложены пыточные
инструменты, клещи, щипцы. крюки, сверла, буравчики, а на стенах развешаны
вовсе жуткого вида страшилища для сдирания кожи, вырывания костей...
     Волк прижался к полу, почти полз. Шерсть вздыбилась. Я двигался на
цыпочках, прислушиваясь к каждому звуку. Где-то слышались голоса, стук
железа.
     На той стороне темнела дверь, волк осторожно выглянул, исчез. Я
выскользнул следом в коридор, где звуки бились о стены, сплетались,
появлялись с разных сторон, мне слышалось такое, что я с недоверием
поглядывал и на волка, но тот крался, не оглядываясь, и наконец я услышал
голоса отчетливее, начал различать, узнавать...
     Ход вывел на уступ. Мы ползком подобрались к краю. Страшась быть
замеченным, я осторожно высунул голову. Внизу было широкое помещение, перед
которым пыточный подвал показался детской комнатой. В горне полыхал огонь,
в широком тигле накалялись жуткого вида щипцы. На стенах инструменты для
пыток причудливые и страшные, но я их не рассматривал, ибо на стены был
распят, прикованный толстыми цепями, мой старый воевода! Лицо его было
залито кровью, на обнаженной груди зияли кровавые раны с запекшейся кровью,
а перед ним стоял хохочущий епископ с факелом в одной руке и острым ножом в
другой.
     - Так что же ты не обвиняешь, - говорил он весело, - ну скажи какой я
подлый и гадкий! Взвесели мою душу.
     Голос воеводы был сиплый, прерывающийся:
     - Ты... уже труп...
     - Почему?
     - Они ушли... Варвар доведет их до ее царства! И все узнают...
     Епископ приблизил к его лицу лезвие ножа. По моей спине пробежала
дрожь, я напрягся, готовясь выпрыгнуть. Все еще не понимал, почему епископ
один, всегда же появлялся в сопровождении толпы народа... Неужели верно,
что никто в замке не знает о его забавах?
     - Ну как, - сказал епископ злорадно, - не нравится?
     Он легонько провел острием ножа по щеке воеводы. Тот отшатывался как
мог, но за спиной каменная стена, и мог шевелить только головой.
     -Только не усы, - проговорил он в смертельном страхе. - Только не усы!

     Епископ помрачнел, острое лезвие слегка пропороло щеку, показалась
новая красная струйка.
     - Ничего не узнают, - сообщил он мрачно. - Никто не знает! Эти подвалы
знаю только я один. Все, кто строил... гм... умерли. Не выходя на
поверхность.
     - Найдут, - проговорил воевода. - Никуда тебе, тварь... не спрятаться.
Варвар тебя из-под земли... или из-под этих камней найдет!
     - Даже если я затоплю этот подвал? Замурую дверь? Твоей принцессе и
тому дураку герцогу кто поверит? Меня чтят в этом мире... А твой тупой
варвар уже улепетывает как перепуганный заяц...

     Я прыгнул с уступа, держа меч обеими руками. Свет факелов упал на мои
покрытые влагой вздутые мускулы, мы блестели с мечом оба хищно и страшно,
как наши оскаленные зубы, свирепые глаза.
     - Я здесь! - грянул я.
     Епископ обернулся, сразу съежившийся, страшный как загнанный в угол
хищный волк, а воевода зычно захохотал, закашлялся, захохотал снова.
Епископ попятился, все еще держа нож и факел.
     - Ты?
     - Я, - подтвердил я.
     - Ты... Но ты должен быть сейчас...
     - Должен? - спросил я, подходя к нему ближе. - Ты даже знаешь, что я
должен?.. Я никому ничего не должен! Разве что вот этим мечом...
     Меч описал красивую дугу. Я вел его по сложной дуге, красиво работая
мускулами, лезвие разбрасывало огненные зайчики, отражалось бликами на
вздутых мышцах, удар меча должен быть как танец... и не удивительно, что
епископ выскользнул, успев ткнуть факелом в бок.
     Зашипело, я ощутил даже некоторое тепло, а епископ подхватил с пола
кочергу, замахнулся, мой меч встретил ее на полпути, звякнуло, рассыпались
длинные красные искры, запахло горелым железом.
     Я замахнулся снова, ударил наискось, затем сверху вниз, но всякий раз
епископ парировал кочергой, что оказалась могучим оружием в умелых руках.
     Рассвирепевший, я заорал:
     - Умри, тварь!
     Руки мои метнули сверкающую полосу булата вниз. Лицо епископа
перекосилось, он страшно захохотал. Между нами внезапно выметнулся столб
лилового огня, мелькнула развитая полуобнаженная фигура человека с
квадратной головой и тяжелой челюстью. В руках был молот, у меня сердце
застыло, когда я представил сколько весит вот такое железо.
     Мой меч, к счастью, был уже в замахе. Острое лезвие мифрильской стали
с чудовищной силой ударило наискось у основания шеи. Я уже представил как
разрубленное тело рухнет на каменные плиты... руки мои пронзила боль от
усилий удержать меч. Ощущение было таким, словно я со всей дури ударил по
железному столбу.
     Едва не выпустив рукоять, я в ужасе увидел быстро надвигающийся на
меня молот. Пористое основание заняло полмира. Я понял, что меня сплющит
как муху, отчаянно метнулся в сторону, плечо ожгло болью. Я покатился по
каменному полу, оставляя пятна крови: молот успел сорвать с плеча клок кожи
вместе с мясом.
     Сквозь грохот крови в ушах донесся зловещий хохот епископа:
     - Ну что же ты? Эй, герой... ха-ха!..
     Пол подпрыгнул, каменная плита пошла трещинками, а в середине осталась
вмятина, словно туда угодил метеорит. Я перекатывался, а великан ходил
следом и мощно старался попасть по мне гигантским молотом. Еще дважды я
изловчился ударить мечом, но едва удержал в руках рукоять.
     Гигант ревел и тупо молотил молотом, епископ заходился от хохота. Я
успел увидеть страдальческое лицо воеводы. Кровь текла из разбитой головы,
один глаз затянуло опухолью, но второй, распухший и красный, смотрел на
меня с мольбой. Губы шевелились, что-то говорил, но из-за грохота я ничего
не слышал.
     Зажав меня в угол, гигант с ревом ударил. Я пригнулся, стена
затряслась, на голову посыпались мелкие камешки. Сложившись почти впятеро,
я проскользнул между его ног, наткнулся на взгляд воеводы... в мозгу
вспыхнуло ослепительное воспоминание, меч в измученных руках почти
отказываться повиноваться, я с полуоборота ударил, понимая, что другой
возможности уже не будет, ибо епископ перестал смеяться, к чему-то
прислушивался, нахмурился и пошел на меня с кинжалом в руке.
     Лезвие моего меча вошло в нечто мягкое. Я тут же дернул на себя,
отпрыгнул, споткнулся и покатился по твердому полу, зато избегнул удара
кинжала епископа. За спиной стоял рев, рос, от грохота трещал череп и
качались стены.
     Гигант завалился на спину, барахтался, страшные лапы колотили по
камню, а из подрубленных коленей хлестали тугие шипящие струи кипящей
крови. Я отполз на четвереньках, поднялся, меня шатало. На лице епископа
впервые проступил страх, а когда он увидел мое лицо, страх перешел в ужас.
     Мои руки как чужие подняли меч. Епископ отшатнулся к стене. Сверкающее
лезвие обрушилось сверху на его костлявые плечи как солнечный луч. Я
выдернул меч, ноги подгибались, стена колыхалась из стороны в сторону, но
не промахнулся, когда двумя ударами разрубил железные цепи, Руки воеводы
освобождено упали. Он с трудом вытер кровь с лица, даже не пытался
освободить прикованные ноги, только неотрывно смотрел на умирающего
гиганта..
     - Ты все-таки... все-таки одолел...
     - Без тебя бы не смог, - признался. - Это ж ты сказал, что у них
колени... слабые!
     - Ты поверил, - прошептал он. Голос его был сиплый, но я с радостью
чувствовал, что старый воин не чувствует себя умирающим. - А все...
смеялись...
     - Где они теперь? - спросил я. - Я поверил... и потому жив.

     Глава 42

     Дверь отворилась тяжело, но без малейшего скрипа. Волк унесся вперед,
мы шли по его следам, справа и слева тянулись стены из грубо отесанного
камня. Чувствовалось, что где никто не ходил, разве что сам епископ.
     Мы отворили еще две двери, волк всякий раз сидел и ждал, а за
последней обнаружили двух стражей. Оба завопили от ужаса, один ухватился за
обереги, другой начал брызгать из баклажки мутной водой с резким запахом
застарелой мочи.
     - Тихо, - рыкнул воевода свирепо. - Вы воины, или где?.. Службу несете
или как?
     Оба смотрели вытаращенными глазами. Один наконец пролепетал, белый как
мел:
     - Откуда вы взялись? Ведь там ничего нет...
     Воевода нахмурился:
     - Ничего?
     - Ну да...
     - И ваш епископ никогда туда не ходил?
     Оба переглянулись, один сказал, опустив глаза:
     - Поговаривают, что епископ иногда опускался вниз... Так, вроде бы,
есть одинокая келья, где он проводит время в молитвах... Но никому из нас
не позволено заходить дальше вот этой двери.
     Теперь уже переглянулись мы. Воевода прорычал:
     - Вот что, ребята. Ваш епископ продал душу дьяволу!.. А тот дьявол,
которого он призвал, сейчас там внизу в луже своей крови. Как и сам ваш
хозяин.
     Оба настороженно сжимали в руках боевые топоры, готовы вступить в бой,
верные честные стражи, храбрые и преданные, но на лице старшего проступило
сомнение. Он сказал осторожно:
     - То-то я не видел, когда вы покинули замок...
     Молодой посмотрел на старшего, добавил уже и сам:
     - Вообще-то мы стояли вчера на воротах. Должны были увидеть.
     - Может быть потому, - буркнул старший, - нас и послали сюда? Чтобы не
болтали лишнего. А потом бы все забылось.
     Воевода кивнул, мы прошли мимо, а немного погодя я услышал грохот.
Стражи исчезли, слышно было как в глубь коридора удалялись частые чаги
бегущих людей.

     Придворные ахнули, когда роскошный ковер на стене вдруг вздулся
пузырем, затем с треском высунулось лезвие меча, а через широкую щель
выскочил огромный волк, следом появились двое полуголых людей, оба с мечами
в руках, забрызганных кровью.
     Стражи, лязгая железом, бросились в нашу сторону. Я предостерегающе
выставил перед собой меч. С широкого лезвия срывались тяжелые красные
капли. На каменном полу вспыхивали дымки, а в мраморе оставались белесые
ямочки, заполненные пеплом.
     - Всем стоять там, где стоите, - предупредил я. - Я не знаю, кто из
вас просто дурак, а кто заодно с этим помощником Сатаны.... Потому буду
рубить всех, кто приблизится.
     Воевода тоже держал перед собой меч, хотя его самого шатало. Волк
оскалил зубы и замолчал. Нас взяли в кольцо, я видел блестящие наконечники
копий, а наверху на балконах слышно было как натягивают арбалеты.
     Старший дворецкий протиснулся вперед. Лицо было белее мела, глаза
расширились в неподдельном испуге:
     - Варвар!.. Воевода!.. Как вы оказались здесь?.. Да еще в таком виде?
     - А что? - спросил я зло, - других гостей ваш епископ выпускал с
подарками? Или вовсе хоронил в подвалах?
     Он воскликнул:
     - Что вы такое говорите? Каких гостей?
     За нашими спинами послышался шум. Народ начал оглядываться, но я
держал меч наготове. Ковер слетел на пол, из появившейся черной дыре
вылезло несколько воинов. В одном я узнал старшего, которого встретили
глубоко внизу.
     Весь в паутине, с дико вытаращенными глазами, он закричал хриплым
страшным голосом:
     - Стойте!.. Я был там!..
     Дворецкий подпрыгнул, повернулся:
     - Ты, Корнеруб?.. Ты на вратах...
     - Я был там, - повторил воин. В голосе были стыд и отвращение. - Там,
внизу! Там тайное капище, где наш хозяин... приносил жертвы дьяволу!..
Да-да, мы только что оттуда. Там пентаграмма дьявола, там ветви омелы, там
летучие мыши... и там зверь из преисподней... убитый, как догадываюсь, вон
тем зверем...
     Все взоры обратились на меня. Я опустил меч, кивнул на воеводу:
     - Его спрашивайте. Он знает лучше.

     Всю ночь во всех залах полыхали факелы. Стражи обшаривали подземелья,
теперь уже открытые, выносили во двор охапками орудия пыток, атрибуты слуги
дьявола: сушеные лапы летучих мышей, засушенные руки самоубийц, отрубленные
пальцы висельников, бутыли с кровью невинных младенцев...
     Воевода с повязкой на голове придирчиво проверил всех, начиная от
старшего дворецкого, до последнего конюха. Похоже, он поразился еще больше
меня, что никто не знал о второй сущности их благочестивого епископа.
Немногие слышали, что в подземелье существует еще одна маленькая келья,
куда епископ удаляется для благочестивых размышлений и умерщвлений плоти,
но чтоб такое...
     - Принцесса в самом деле достигла своего града? - спрашивал он время
от времени с беспокойством. - Все-таки я ее воевода...
     Мы шли через двор, где возле кузницы в гигантском костре полыхали
скамьи, лавки, деревянные орудия пыток, которые слуги и стражи поспешно
выносили из глубоких подвалов. Железо свалили там же, но кузнец с
негодованием отказывался перековывать железные крючья и щипцы даже на
простые подковы.
     - Уже нет, - сказал я. - Уже не воевода.
     Ноги гудели от наконец-то нахлынувшей усталости. Меч за спиной весил
как железнодорожный рельс или даже железная балка. Воевода выглядел не
лучше, но держался, хотя тоже едва волочил кони, его шатало, но посреди
двора ухватиться не за что.
     - Что-то случилось?
     - Забыл? - напомнил я. - Кто собирался чистить конюшни?
     Он вздохнул, помрачнел, лицо сразу постарело, осунулось. Некоторое
время молчал, повязка на голове покраснела, начала пропитываться кровью.
Седло под ним скрипнуло, я машинально направил своего вороного вокруг
колодца, похлопал по лоснящейся коже, потом по коже пробежал мороз, я
спохватился:
     - Либо у меня что-то с глазами... либо мне показалось, что мы только
себя из-за спины длинный клинок, узкий и японистый, помахал крест-накрест.
     Воевода озабоченно потрогал повязку. Лицо болезненно перекривилось, а
когда поднес к глазам ладонь, пальцы были в крови. Буркнул с
неудовольствием:
     - Тебе что, больше не о чем беспокоиться?
     - Да нет, - растерялся я, - но все-таки... неувязочка какая-то...
     Он сказал с отвращением:
     - Какой ты мелочный! Вроде и не герой вовсе. Что ты ко всему
цепляешься?
     Подо мной было надежное широкое седло, пахнущее новенькой кожей,
конская спина крепка как горный хребет, а коленями я чувствовал тугие мышцы
сильного жеребца.
     - Да я не мелочный... вроде бы, - пробормотал я, защищаясь, - Просто я
герой... ну, который не только мечом... но и это... пазлы разные... загадки
по ходу...
     Он подумал, кивнул. Лицо прояснилось, в глазах появилось уважение:
     - Да-да, прости!.. Вообще-то только самый отчаянный дурак доверит
герою хоть козу пасти... Одно дело - мечом махать, другое... гм... А так
даже орки под твое знамя!.. Но сейчас не пазл... Это... ну, как было
доступнее... Словом, так могло быть задумано. А могло быть и проще...
То-есть, неисповедимы пути Творцов.
     Я уловил заминку, спросил настойчиво:
     - Но есть и другое объяснение?
     Воевода поерзал в седле, раскачивая коня, тот фыркнул и пошире
расставил ноги.
     - Творец, что ведет нас, мог просто забыть, что мы шли пешком...
     - Как это?
     - А так... Чем-то отвлекся, то да се, а когда его мысли повернулись в
нашу сторону, уже... Понимаешь, творец видит нас несколько иначе... Не как,
как себя. Он мог не обратить внимания, что мы шли именно пешком. Ему
почудилось, что мы на конях... Но кто обращает внимание на такое мелочи?
Как-то не по-мужски...
     Двор заполнился народом. На нас смотрели растерянно и с ожиданием все,
как многочисленная челядь, так и столпившиеся ратники, лучники,
арбалетчики. Даже стражи, которые должны нести стражу на верхушках башни,
спустились во всем вооружении и тоже смотрели пугливо и рассерженно.
     Я развернул коня в их сторону. Вся площадь двора колыхнулась и
послушно замерла, когда я вскинул могучую длань. Моя ладонь была широка как
лопата для сгребания снега, и каждый ощутил, что я готов ухватить кого
угодно за горло и сдавить без всякой жалости.
     - Слушайте все! - зычно сказал я. Мой страшный голос прокатился над
толпой, у челяди сразу сдуло шапки, а шлемы воинов заблестели ярче. -
Епископ, он же Черный Епископ, он же Ушан... и черт знает кто еще - мертв!
Убит и его помощник... или хозяин, которого он призвал из ада!.. Похоже, вы
в самом деле не знали о делах своего хозяина... иначе ваши трупы сейчас бы
расклевывали вороны...
     Сверху раздалось подтверждающее карканье. На вершинке колодезного
журавля сидел огромный как баран черный ворон, смотрел на толпу оценивающе.
Я услышал испуганные восклицания, многие крестились, шептали молитвы.
     Я повысил голос:
     - Епископ убит, но жизнь продолжается!.. Этот замок со всеми землями,
озерами, лесами и болотами отныне и навеки переходит во владения
доблестного воителя, воеводы Вырвибока, известного своими подвигами как на
ратном поле, так и в делах управления хозяйством и войсками принцессы
Грюнвальды. Принцесса сегодня выходит замуж, так что отныне не нуждается в
помощи и опеке воеводы. Он становится независимым и суверенным владетелем,
вашим сюзереном и опорой края! Я поздравляю вас с таким королем, которого
мечтали бы иметь своим властелином жители любой страны.
     Я потряс обеими руками, и все челядины и воины разом послушно заорали
"Ура", а когда поняли, что я сказал, заорали уже по своей воле, заорали
весело и счастливо. Женщины верещали и бросали в воздух чепчики, кто-то
пустился в пляс, а музыканты торопливо вскинули к синему небу длинные как
водяные струи серебряные трубы.
     Воевода смотрел на меня непонимающе:
     - Ты это... чего?
     - А что, - сказал я негромко, - думаешь, не прокормишь? Ты ж видел,
сколько у него сундуков с золотом!.. Теперь это все твое.
     - Да нет, - пробормотал он, - я не о том...
     К нам протолкался старший дворецкий, церемонно поклонился бывшему
воеводе, а теперь королю:
     - Мы счастливы, наш лорд, что все это попадает в такие надежные руки!
Отда°мся под твою власть и защиту со всем имуществом, семьями и детьми.
     Воевода смотрел исподлобья, наконец бросил на меня взгляд искоса,
выпрямился и кивнул небрежно, с достоинством истинного владетеля.
     Я, уже поворачивая вороного в сторону ворот, бросил управителю:
     - Ко всем великим достоинствам... ваш хозяин знает еще и политику!
     Управитель поклонился низко, жабо топорщилось как ворот красивого
породистого геккона в свадебном танце:
     - Да-да, это грандиозно! Я понимаю, понимаю... Но... что это такое?
     Я перевел намекающий взор на воеводу. Сказал значительно:
     - О, это порождение цивилизации! Сочувствую, вам предстоит узнать так
много!

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: